"Мельница на лугу" - читать интересную книгу автора (Донелли Джейн)

Глава 2

Итак, Корби слышал то, что Марк сказал ей у церкви. Что ж, это ясно. Но предполагать, что она остается только из-за Марка, было верхом дерзости.

– Вы, конечно, как всегда в курсе событий, – сказала Эмма. – «Ты не пропускаешь ничего, не так ли?» – подумалось ей. Она чувствовала это с того момента, как увидела его, и теперь смотрела на него с отвращением: – Вы, вероятно, сосчитали, сколько свиданий у меня было с Марком Хардичем? К вам-то какое это имеет отношение?

– Никакого, – согласился он.

Она добавила глупо:

– И не называйте меня вашим цветочком!

И тут сверху раздался глухой звук тяжелого удара, и сердце чуть не выпрыгнуло у нее из груди. Она застыла на мгновение, смотря на потолок. Это была комната ее отца; ее отец упал.

– О нет, – шептала она, – нет! – Эмма слепо бросилась к двери, которая вела на лестницу, пронеслась по ступеням вверх и по крошечной лестничной площадке.

Дверь спальни была открыта. Она позвала:

– Отец!

Томас Чандлер отозвался. Он лежал на кровати одетый, только без ботинок. Выглядел совершенно здоровым. Эмма облегченно вздохнула.

Корби спросил:

– Что это чуть не пробило потолок?

Она не осознавала, что Корби был рядом с нею. Он вошел в комнату, оставив ее, ослабевшую, у дверного косяка.

Томас Чандлер сказал:

– Я уронил книгу. – Книга лежала на полу около кровати. Старый огромный том, переплетенный кожей, уголки в металлической оправе. – Я брал ее со стола, – объяснил отец, – и уронил.

Корби поднял книгу и положил на стол, Эмма вслух прочитала название:

– «Духовный рост паломника», – и потрясенно добавила: – Ты должен отдыхать, а не читать.

– Комбинация из этих двух дел очень успокаивает, – сказал отец.

– Хорошо, – согласилась Эмма, чувствуя себя обессиленной. Она спустилась вниз и выпила немного чаю, который оставался в заварном чайнике. Руки все еще дрожали.

Корби также сошел вниз. Он стоял у камина, и она сочувственно улыбнулась ему, потому что они только что пережили ужасный момент. Он сказал спокойно:

– Вы любите его, не так ли?

– Конечно. – То, что кто-то может подвергнуть сомнению это, оскорбило ее. Возможно, она жила далеко, но сомневаться в ее любви к отцу! Она добавила: – Ни у кого не было отца лучше.

– Он очень гордится вами, – сказал Корби.

Она представила, как эти два человека сидят перед камином вечерами, за стаканчиком виски или вина, и как ее отец говорит, а Корби слушает. Из месяца в месяц проводилось время в разговорах об Эмме.

– Я – обычный человек. Я не могу понять, почему он должен гордиться мной, – сказала она.

– Какой человек не гордится красивой дочерью? – объяснил Корби, не делая комплимент, а констатируя факт.

Обычно она легко принимала комплименты, но на сей раз только и смогла выдавить:

– Спасибо. – И добавила: – Вы также побежали.

– Я тоже люблю его.

– Я верю вам.

Не было никакой другой причины, по которой он ходил бы в этот дом. Вот и Кит попросил, чтобы он был шафером сегодня. Хотя Кит всегда имел кучу друзей, очевидно, Корби был теперь самый близкий.

Корби словно прочитал ее мысли:

– Я люблю бывать здесь, играть в шахматы, разговаривать. Вы можете положить конец этому.

А вот это действительно была ерунда. Она не могла прогонять всех, приходящих сюда, если ее отец хотел, чтобы они приходили. Но он сказал так, как если бы ожидал, что она прогонит его.

В то время как она искала подходящие слова, он продолжал:

– Как насчет перемирия? Вы могли бы примириться с моим проживанием на мельнице?

– Я должна, не так ли? Но это уже ваша мельница. – Она все еще говорила грубо, но он улыбнулся, и она почувствовала, что сейчас засмеется, и засмеялась прежде, чем он.

– Приходите навестить. Посмотрите сами, все ли сделано с должной любовью, – сказал он.

Она не была на мельнице с тех пор, как ее продали. И раньше бы отказалась. Внешне он сделал все очень хорошо. И конечно, ей было интересно, как теперь внутри.

– Не предполагала, что вы уважаете людей или предметы, – сказала она с хитрецой.

– Это зависит от того, как я отношусь к ним.

– Как вы относитесь к мельнице?

– Ах это! Я захотел ее сразу, как увидел.

– Поэтому, конечно, вы получили ее. – Как сказал Кит, человек, который получает то, что хочет. Темные глаза на загорелом лице, натуральный хищник. – Мельницу, – добавила она, будто было необходимо уточнить, что они обсуждали.

– Так вы придете навестить мельницу?

– Да, конечно. Я не должна оставлять отца какое-то время, но позже, или завтра, да, я хотела бы.

После этого он ушел. Эмма вымыла чашки и блюдца, поднялась наверх, переоделась в слаксы и свитер. И встала перед окном спальни, взирая через поля на серый дом, где жил Марк.

Один взгляд на «Хардич-Хаус» ускорил ее пульс. Первая их встреча за три года. В течение трех лет Эмма приучала себя принимать женитьбу Марка, жить собственной жизнью. Но сегодня около церкви он спросил, намерена ли она вернуться, и, казалось, ему было жаль, когда она сказала, что это маловероятно.

Она возвращается из-за отца и теперь знает, что ее чувство к Марку Хардичу не изменилось. Марк был самым главным в ее жизни.

В то время как она смотрела на дом, мельница волей-неволей оказалась в поле ее зрения. И Эмма стала думать, что же Корби сделал с внутренней частью мельницы. Ему удалось завоевать всю деревню за каких-то двенадцать месяцев. К тому же он был богат, и почти каждый принимал его. На приеме он знал всех и, казалось, был в хороших отношениях со всем миром.

Но некоторые все же сомневались в нем. Крисси, например. Вчера вечером Эмма спросила о шафере, и Криси откомментировала выбор Кита: «В тихом омуте черти водятся». Кит зашелся в смехе и сжал ее в объятиях. Очевидно, Крисси все еще считала, что Корби присвоил землю, которая должна была стать частью конного завода Хардичей. Возможно, это так, но ничего нельзя было поделать с этим теперь, и вот Эмма пошла вниз, слыша громкий стук в дверь.

Четыре леди средних лет в шляпах с цветами, утомившиеся шумным празднованием, решили перевести дух в доме Эммы.

Эмма, разливая чай, решила им все рассказать – эти четыре сплетницы никогда не простили бы ей, если бы кто-то другой сообщил им новость о том, что она остается дома.

Как только она сказала им, они обменялись многозначительными кивками друг с другом. Они, вероятно, также полагали, что она возвращалась из-за Марка, хотя Алиса Благгс и проговорила:

– Это будет хорошо для вашего отца. Он теряет Кита.

Томас Чандлер спустился вниз после часа отдыха посвежевшим, дом заполнился новыми гостями, опустел и заполнился снова, так до глубокого вечера, когда Эмма посмотрела вокруг и поняла, что остались только доктор Бисли и человек, на чью инженерную фирму работал Кит. Генри Тернер, или, как его все называли, сухой старый кол.

Эмма сказала отцу:

– Я выскочу на несколько минут, хорошо? Только схожу к мельнице, чтобы увидеть, что Корби сделал с ней. Он приглашал меня.

Моросил мелкий дождь, который придал ее коже прохлады, а грубый торф луга сделал упругим. Не было ни луны, ни звезд, но были огни па мельнице, и она смогла бы дойти даже с завязанными глазами.

Она постучала в дверь. Эта дверь, еле держащаяся на одной петле в последний раз, когда она была здесь, теперь сидела крепко.

Открыл ей Корби. Освещенный светом сзади, он выглядел более высоким и более тонким, чем когда-либо, бросая длинную темную тень. Эмма словно глядела сквозь него:

– Привет.

Он отступил в сторону.

Первый этаж стал кухней. Место, где он, очевидно, работал над своими коммерческими заказами. Виднелась закрытая дверь какой-то комнаты.

– Ванная, – сказал Корби.

Изменения были не очень радикальны. Однако бывшие руины превратились в довольно роскошный дом. Кое-что осталось: центральный столб стоял, где должно, и железная лестница, изгибаясь, ползла по стене. Хотя теперь лестница была снабжена перилами и достигала верхнего этажа.

– Там был участок весьма опасный. – Эмма помнила его с детства. Площадка наверху, где был пролом. Верхний этаж был совсем без ограждения, но Эмма ребенком часами играла там. – Это похоже на подъем в гору на подъемнике – обман. Там хочется прыгнуть через бездну, – сказала Эмма.

– Идите вперед и прыгайте, – сказал он. – Закройте глаза и включите ваше воображение.

– Я могу только попробовать это. – Она засмеялась.

– Кит сказал мне, что вы обычно оставляли его здесь, напуганного до смерти.

– Он? Я?

Она помнила, что Кит тащился за ней, пока железная лестница не начинала дрожать, а затем он угрожал ей чем-нибудь вроде сломанной шеи или что позовет отца. Но она никогда не боялась отца.

Хотя она была на двенадцать месяцев старше, она всегда была меньше и легче, чем Кит. Он вполне мог бы сломать лестницу. Эмма же достигла вершины, едва колебля конструкцию, и от вершины надо было сделать только небольшой скачок.

Она всегда поднималась на ту лестницу и совершала прыжок, когда хотела быть одна. Никто не смел следовать за нею, ни один из их друзей. Когда она подросла, ей приходилось где-нибудь прятаться – лестница перестала быть убежищем.

Эмма стояла у основания лестницы, смотрела вокруг. Кухня была хорошо оборудована. Стены были окрашены белым, серый плиточный пол чист, ковриками служили циновки и овечьи шкуры.

Одно из окон смотрело в другую сторону от дома, на рощу, чего прежде Эмма не замечала. Его увеличили раза в три, и теперь стало больше дневного света. Под окном стоял огромный старый, с белой столешницей, стол, рядом – краски, доска для рисования и кисти.

К доске был прикреплен кнопками рисунок – портрет девушки. Белокурая, с детским личиком, синие глаза и розовый рот округлились. Поймано самое начало испуга. В следующую секунду рот, должно быть, искривился в крике, а причиной беспокойства был, очевидно, человек, стоящий к зрителю спиной, а лицом к девушке. Выполнено было больше чем со знанием дела, очень драматично.

– Любимая девушка? – спросила Эмма.

– Обложка, – ответил Корби, – для библиотеки сказок в картинках «Ужас пришел улыбаясь». Таких эскизов у меня сто двадцать одна штука. Хотите что-нибудь выпить?

– Спасибо, не после шампанского.

– Шампанское было давно.

Она все-таки не хотела спиртного. Она сказала:

– Давайте не будем отвлекаться.

– С осмотром?

– Пожалуйста… – Как много прошло времени с тех пор, как она поднималась на эту лестницу? – Показывайте. Вы проводите экскурсию.

Корби пошел вперед. Он достиг платформы и ступил на половицы верхнего этажа.

– Вы прыгнете здесь?

Она засмеялась. «Лестница больше не качается. Это теперь безопасно. Даже если я закрою глаза, я не поверю в провал».

Но она закрыла глаза, все еще смеясь, и открыла их очень быстро, вздохнув. В доле секунды от прыжка она поняла, что он мог поймать ее в темноте на руки. Корби Кемпсон слишком далеко заходит в перемирии.

Так как она открыла глаза, он не сделал ничего, чтобы поймать ее. Он стоял в паре шагов от нее, а ей не терпелось увидеть новшества на втором этаже.

Это была еще одна комната без перегородок. Здесь находилось зубчатое колесо. Оно не работало, конечно. Не было связано с основным столбом, иначе бы оно вращало жернова, которые были все еще здесь. Она была рада видеть их.

Здесь была студия, место его обитания и место для работы. Стоял диван, на котором он спал, некоторая мебель. Обилие пространства, обилие света; и картины. Холсты, стоящие у стены, холст на мольберте.

Эмма посмотрела на холст на мольберте, и картина вмиг завладела ею. Она медленно подошла к ней. Пейзаж? Насыщенный водоворот цветов: зеленый, черный, синий, фиолетовый, подобно оцепеневшему ядру шторма. Она подошла ближе, и остановилась, и вдруг осознала, что дышит тихо, как осторожное животное, ощущающее опасность. Она повернула голову, все еще стоя перед мольбертом, чтобы посмотреть на один из холстов у стены. Цвета были более яркие, и имелись лица. Недостаточно отчетливые для портретов, только намеки, наброски черт. Уродливо, решила она и, нахмурясь, попробовала проанализировать эффект, который эта картина произвела на нее.

– Мой отец сказал, что ваши работы тревожат, – наконец сказала Эмма.

– Это тревожит вас? – Он говорил у нее из-за спины, и голос звучал удивленно.

Она развернулась, встала перед ним и ответила резко:

– Вот вы какой. Я совсем не уверена в перемирии. Мне не нравится, что вы знаете обо мне больше, чем я о вас. Ваши знания основываются на местных сплетнях, не так ли?

– Да, – сказал он и вдруг добавил: – Вы все еще влюблены в Марка Хардича?

К ней возвратилось все ее неприятие его, она так сжала губы, что не могла произнести ни слова, и он быстро сказал:

– Жаль.

«И надо было тебе, – подумала она. – Друзья, знавшие меня всю жизнь, не спрашивали меня об этом. Никто не спрашивал меня».

– Зная так много от вашего отца и Кита, я уже стал походить на члена вашего семейства.

Его раскаяние выглядело фальшиво, и она возразила:

– Не моего семейства. Одного брата достаточно для меня.

– Кит рассказал мне, что вы защищали его в драках.

– Кит рассказал вам слишком много. – И она повернулась спиной к картинам и двинулась к дивану из черной кожи, что стоял у стены. Перед ним был низкий стол. Стояли вращающееся кресло и табурет, оба из черной кожи.

Забравшись на диван, она могла смотреть через окно, и она посмотрела на огни «Хардич-Хаус», а Корби сказал:

– Кит крепкий парень. Я думал, что все наоборот, ему следовало защищать вас.

– Он защищал, – заверила она. – Но у меня лучше получалось. Кит имел обыкновение бороться справедливо. Я же обычно била ниже пояса. – Она откинулась на спинку дивана.

Корби разместился в кресле, между ними был маленький низкий стол. Он сказал:

– Если бы я был вашим братом, все считали бы, что я горе семейства.

– Я уже выросла из этого.

– Действительно?

На столе лежало большое блюдо для овощей, которое служило пепельницей; и привлекательное яйцо – гладкое, деревянное, нечетко овальной формы. Рисунок с завитками и зернами делали его привлекательным, к этому яйцу хотелось прикоснуться. Эмма взяла его обеими руками, поглаживая кончиками пальцев. Это очень расслабляло, мягкое поглаживание.

– Участвовали в хороших поединках в последнее время? – спросил Корби.

Она уже давно не дралась. Она упорно трудилась, но это было не больше чем крысиные гонки. Награды причитались. Трудности и препятствия были преодолимы. Она сказала:

– Нет, уже давно нет.

Она не могла не видеть, что ему хочется овладеть волнующим ее яйцом. Ей стало интересно, зачем здесь яйцо. Она сказала весело:

– Но если бы вы были противной стороной, я не думаю, что тратила бы впустую время, соблюдая правила.

В этом было что-то веселящее, в этой минутной неуверенности, чепуха это или серьезно. Самое безопасное, казалось, было улыбнуться, как если бы это была ерунда, в любом случае это было безопаснее. Улыбнувшись, она спросила:

– Вы жульничаете в шахматах?

– Вы недооцениваете своего отца, – сказал Корби. – У него острый глаз.

– Мой отец мечтатель. Люди обманывают его.

– Нет, если он не позволяет им. Он знает, когда его обманывают.

Он не был обманут в деле с мельницей – а именно это она спрашивала сейчас. Томас Чандлер – мечтатель, но он умен, так что, видимо, Корби прав.

Она обиделась немного – он понял ее отца лучше ее. Она сказала:

– Вы, кажется, много знаете о моем отце.

– Ваш отец, – начал Корби, – добрый и щедрый человек.

Она не могла спорить с этим.

– А мой… – Он сделал паузу. – Мой, – продолжил Корби, – был тем, кого в добрые старые дни имели обыкновение называть «судья висельников»; судья, часто выносящий смертный приговор. Правосудие без опасения, пользы или ущерба, и да поможет Бог грешнику, надеющемуся на милосердие.

– Мне жаль.

– Почему?

– Вы не любили его.

– Не больше, чем он любил меня, – согласился Корби. – И это проливает свет на нас обоих, потому что мы точная копия друг друга, плюс-минус сорок лет.

Он засмеялся, а Эмма сказала:

– Не думаю, что «судья висельников» нашел бы все это смешным.

– Вы правы, это так. Можно надеяться. Возможно, сходство только наружное.

– Возможно, – согласилась она, а сама подумала: интересно, глаза, в которые она глядит теперь, слишком пронзительны, чтобы ощущать от взгляда комфорт, а лицо такое, какое не хотелось бы видеть, сидя на скамье подсудимых, если нечиста совесть.

Она все еще поглаживала притягательное яйцо, потом положила его на ладонь и спросила:

– Вы сделали это?

– Друг сделал. Я купил его.

Ну, если друг продал… Она сказала:

– Симпатичная вещь. – Яйцо обладало естественной красотой древесины и оттенками от сливочных тонов шерстяной пряжи до глубоко насыщенного коричневого цвета. – Но я не могу представить вас сидящим здесь и поглаживающим это яйцо, чтобы успокоить нервы.

– Неужели? Можно долго говорить о сенсорном утешении. Поглаживание красивых вещей очень расслабляет.

– Но они должны быть гладкими. – Она растягивала слова, чтобы пальцы успели сделать обволакивающее движение вокруг яйца. – Попробуйте погладить колючий предмет.

– Понимаю вас, – сказал он. – Сейчас время ужина. Можно пригласить вас на ужин? Я часто ужинал в вашем доме. Я у вас в долгу.

– Не у меня, я никогда не кормила вас. – «Но покормила бы», – подумала она. – И я должна возвращаться. Я обещала не задерживаться надолго.

– Может, в другой раз?

Из вежливости стоило согласиться, но она не была уверена, что хочет этого. С ним было нелегко, с этим смуглым человеком, пишущим картины, от которых становилось сухо во рту. Но она признала:

– Мне понравилась ваша мельница.

– Хорошо, – сказал он. – Итак, перемирие?

Но ей подходил только вооруженный нейтралитет. Безразличие было бы удобнее, но он был сосед, не собирающийся сливаться с пейзажем. Она улыбнулась:

– Хорошо, я обещаю не убеждать отца отлучить вас от дома.

– В таком случае, – сказал он, – мельница – все еще член вашей семьи.

– Вместе с вами?

– Я сказал вам, что вы можете считать меня братом.

Она засмеялась, встряхнув головой, и ее волосы растрепались.

– О нет! Я не решила еще, как вас атрибутировать, но не думаю, что как брата.

– Это становится интересным.

Флиртовать можно было только на словах. Не то чтобы он потерял голову, он был способен держать себя в руках. Она также. Ее сердце было, без сомнения, отдано Марку. Но инстинкт говорил ей, чтобы она была поосторожнее с Корби Кемпсоном. Они могли говорить о перемирии, но она чувствовала скрытую угрозу, и противники из них вышли бы так же легко, как друзья.

Она вернула притягательное яйцо назад, на стол. Корби тут же взял его и вручил ей:

– Подарок.

– О! – Это потрясло ее. – Почему? Спасибо, но разве вам оно не нужно?

– Я не часто волнуюсь. – Он встал. Она встала тоже:

– И я также, если есть выбор.

– Нормальное правило, – сказал он. Посмотрел в окно, на огни «Хардич-Хаус». – Надеюсь, вы будете придерживаться его.

Если бы она положила яйцо назад, то признала бы, что поняла его намек. И она предпочла пропустить мимо ушей его замечание. Она спустилась по железной лестнице на первый этаж и вышла.

Следующую пару недель Эмма была занята поисками работы. И тут один из ее бывших покупателей сообщил ей о вакансии главного продавца в магазине одежды высшего класса в близлежащем городе. Эмма тут же помчались туда на собеседование. Ее сразу приняли.

Она вернулась в Лондон распорядиться некоторыми вещами из обстановки и собрать остальные вещи для отправки домой. Попрощавшись с друзьями, она обещала поддерживать с ними контакт.

Итак, она вернулась в свой настоящий дом. Она была рождена здесь и выросла здесь. Душой она никогда не была городской девушкой.

У Кита и Крисси еще продолжался медовый месяц, и они были далеко. Деревня же в целом приняла активное участие в возвращении Эммы. Женщины уверяли, что очень рады: ее приезд поддержит ее отца. Она знала, что за ее спиной судачили о Марке Хардиче, теперь снова свободном. Все ожидали новых событий. Она ничего не могла поделать с этим. Ведь и она сама ждала этого.

Марк, должно быть, слышал, что она вернулась. Спустя некоторое время они встретятся снова. Возможно, случайно, хотя его теперь редко видели в деревне.

Она задавалась вопросом, как Сара Хардич отреагирует на ее возвращение. Мисс Хардич не прибыла на свадьбу, потому что была на отдыхе. Она вернулась домой несколькими днями позже свадьбы Кита и Крисси. Кто-нибудь, возможно, написал ей, что Эмма Чандлер снова в деревне, и Саре Хардич, наверное, вряд ли понравилась эта новость.

Эмма ни разу не видела Марка за две недели. Корби же она встречала несколько раз. Когда она бывала в «Милл-Хаус», он, как правило, был тоже там. Он обычно проходил через «Милл-Хаус» и выходил на свою дорогу.

Если же Эмма видела его из окон, она небрежно, по-соседски, кивала в ответ на его приветствие.

У него, очевидно, вошло в привычку навещать их. И то, что он не приходил, когда она, еще живя в Лондоне, приезжала домой, скорее было исключением. Он приносил газеты, журналы, продукты. Как-то Эмма возвратилась из деревенского магазина, куда она ходила за беконом, и ее отец сообщил:

– Ни один из нас не является хорошим поваром. Видишь ли, моя дорогая, из нас троих Корби, конечно, лучший кулинар. Иногда готовили Кит или я, иногда он.

– Я знала об ужинах, – сказала Эмма. – Но что он на полном пансионе здесь…

– Он только время от времени трапезничал с нами. Ни разу не пришел бы, я уверен, если бы ты возражала, – поспешил заверить ее отец.

Но, кроме продовольствия, Корби приносил вырезки из газет о местной истории, о чем писал ее отец. Они обсуждались в тесном кругу. Карикатуры, которые он рисовал, вызывали смех. Он оставался на обед несколько раз, и, когда Эмма подавала жареные сельди к чаю в пятницу, она предупредила его:

– Я начинаю работать в понедельник, так что делайте выводы.

– Даю вам шанс отведать мою стряпню, – сказал Корби. – Готовлю обед в понедельник вечером.

– Да поможет вам Бог, – сказала Эмма. – Кормилец вы наш!

Отказаться от его услуг было невозможно. Оставалось надеяться, что обед будет съедобен.

Во время чая ее отец и Корби говорили о статуе, что стояла на паперти местной церкви. Они считали, что она шестнадцатого века, и называли ведьмой. Не имелось никаких данных на этот счет.

В полдень Корби делал наброски статуи. Он прислонил эскиз к кувшину молока, и Томас Чандлер улыбнулся:

– Очень ясное сходство. Смотри, Эмми, превосходное изображение Серой Леди.

Эмма увидела свирепый взгляд. Ведьма или нет, она выглядела очень злой женщиной.

– Не ставьте ее здесь, – попросила она. – От ее взгляда свернется молоко.

– Возможно, это была ее особенность, – сказал Корби.

Отец поместил Серую Леди между страницами журнала, но они продолжали говорить о ней. Эмма же открыла книгу и погрузилась в чтение. Тут пришло время убрать со стола. Корби помог ей. Она предпочла бы, чтобы он не беспокоился, но он всегда убирал, не следовало делать из этого проблему. Она все еще не чувствовала себя непринужденно в его компании. Если бы он не остался на чай, она не зарылась бы в книгу с головой. Ее отец мог читать за едой, он часто так делал, но Эмма обязательно бы болтала, мешая ему. С кем-либо еще, но не с Корби она участвовала бы в догадках насчет Серой Леди. Книга была прикрытием. За ней она не подпускала к себе.

В кухне она сложила тарелки с подноса в раковину, открыла холодильник, чтобы поставить туда кувшин молока, и тут он выскользнул у нее из рук, разбившись о каменный пол, взорвавшись белым ливнем молока и осколками фарфора.

Эмма завизжала, ее отец поспешил прийти, и Корби сказал:

– Это был особый дар Серой Леди. Молоко всегда портилось.

– Смотрите, что вы сделали, вы оба! – вопила Эмма с показным отчаянием. – Мы околдованы. Вы принесли злой глаз домой.

– Вы разозлили ее, – парировал Корби. – Где у вас тут веник?

Она достала метлу и совок. Отец удалился.

– Это адское совпадение, – сказал Корби. – Я не о Серой Леди. Я о кувшине.

– Что – о кувшине?

– Вам нужен новый, а сегодня вечером будет ярмарка посуды.

– Что за ярмарка посуды?

– Ярмарка с обычными прилавками и ларьками, чашки, блюдца, тарелки, кувшины.

– О! – воскликнула Эмма. Давненько она не была на ярмарке! Она не ожидала, что Корби любит такого рода увеселения. Немного наивно для его вкуса, решила она. Но спросила: – Где это?

– Фенби, Ланкашир.

– Вы будете там сегодня вечером?

– Да.

– На ярмарке? Но это более чем в сотне миль отсюда.

– Пара часов по автостраде.

– Но почему?

– Меня там ждут. Мои старые коллеги.

– Вы работали на ярмарке?

– В тире. В позапрошлом году.

– Это что-то невообразимое – новый кувшин для молока с ярмарки в Фенби.

– Поедем, и сами выберете.

– Кто, я? – Она отреагировала так, словно он обвинил ее в грабеже с насилием. Быстро они не вернутся. Ярмарка – это развлечение. Она ничего не планировала на этот вечер, но идея была такая сумасшедшая… Однако мысль о том, что половина ночи будет проведена с Корби Кемпсоном, даже если и в несущемся автомобиле, шокировала ее.

Он все еще держал метлу. Это было ненормально. Он смеялся над нею. Он заметил, что она в панике.

– Нет? – спросил он тихо.

– Да, почему нет? – Она не была на ярмарке вечность. В момент, когда она говорила это, она пожалела, что не отказалась. Потому что, хотя это было смешно, она немного боялась этого человека.