"Мечта пилота" - читать интересную книгу автора (Водопьянов Михаил Васильевич)

ЕСТЬ БАЗА!

Зимовка подходила к концу. В воздухе чувствовалось приближение весны. Темнота понемногу рассеивалась, и порой казалось, что уже несколько суток подряд тянется неуверенное серенькое утро, напоминающее зимние предрассветные часы на Большой земле. Небо зябко куталось в тяжёлые снеговые тучи, и радостный солнечный свет всего на несколько минут в сутки пробивался через них. С каждым днём этих минут становилось больше.

В конце марта начальник экспедиции приказал приступить к сборке самолётов. Маленький коллектив экспедиции с радостью принялся за дело. Использовалась каждая светлая минутка. Скоро работа развернулась на полный ход, света не хватало, и площадка, где провели зиму самолёты, осветилась яркими лучами прожекторов.

О каждым днём становилось светлее, а в начале апреля установились ясные дни. Работа подходила к концу.

12 апреля Блинов сообщил, что его группа уже подготовила самолёты и он ждёт распоряжения о вылете. На следующий день доложил о своей готовности к полёту и Бесфамильный. Он закончил оборку своего "Г-2" и опробовал его в воздухе, сделав несколько кругов над бухтой.

Беляйкин торопил Иванова:

– Скорее кончайте со сборкой своих самолётов. Нам нужна база…

Иванов и сам отлично понимал, что нужно спешить. Для успеха дела следовало как можно раньше начать полёты, чтобы максимально использовать наиболее благоприятное время – весну и начало полярного лета. Но с моторами, как на грех, не ладилось. Риск в самом зародыше был изгнан из арсенала экспедиции, и мотористы, чувствуя ответственность за судьбу экспедиции, добивались безупречного состояния материальной части.

Наконец 14 апреля "З-1", а за ним и "П-6" поднялись в воздух. Затаив дыхание, люди следили за полётом красивых машин…

После кратковременного полёта Иванов, как всегда, совершил классическую посадку на лёд бухты, подрулил к берегу и выключил моторы. К машине подбежал руководивший осмотром инженер Уралов.

– Ну, как?

Иванов молча пожал руку инженеру, и беспокойные огоньки погасли в его глазах.

– Завтра лечу, – сказал лётчик.

Подоспевший Титов подтвердил решение командира звена.

До начала ответственного полёта оставались считанные часы. Начальнику экспедиции не пришлось тратить драгоценное время на инструктирование экипажа. Люди, проверенные на практической работе во время прошлогодних полётов, отлично знали свои обязанности. Да и зимовка не пропала даром. Не один день, когда над островом Гукера злобствовала пурга и ничто живое не решалось показать нос из своей норы, они провели над картой. На ней карандашными линиями был вычерчен почти равнобедренный треугольник. Его вершина упиралась в центр белого пятна северного полюса, а основание покоилось на Земле Франца-Иосифа и острове Западный Шпицберген. Где-то близко от центра этого треугольника была осторожно проколота острой иголкой циркуля и аккуратно обведена кружочком точка посадки самолётов в прошлом году. От неё шёл на запад ломаный карандашный штрих первого дрейфа.

Изучая характер льдов и их дрейфов в этом районе Арктики, разрабатывая накопленные во время прошлогоднего полёта материалы, возглавляемый академиком Беляйкиным коллектив учёных вместе с группой Иванова пришёл к единогласному выводу, что базу следует организовать на месте прошлогодней посадки.

Тогда же возникла первая мысль о "неудачниках". Её выразил Киш:

– Хорошо, мы организуем базу, – сказал он. – Наш радиомаяк встретит, приведёт к базе и проводит до полюса самолёты Бесфамильного и Блинова. Тщательность подготовки к полётам почти совсем исключила возможность аварий. Не будем думать об этом "почти". Давайте предположим невероятное: один из самолётов, не достигнув полюса, сделает вынужденную посадку где-то между базой и полюсом. Что делать нам? Продолжать обслуживание севших на полюсе или помогать терпящим бедствие товарищам? Я сознательно ставлю вопрос "или – или". Так и будет на самом деле. Располагающая лишь одной тяжёлой машиной база станет в затруднительное положение: начинать спасательные работы или не начинать. Вылетишь, а вдруг в это время потребуется срочная помощь находящимся на полюсе…

Предположение Киша всех заставило крепко задуматься. Вспыхнул яростный спор. Трезвый голос Киша, поддержанный Беляйкиным, не утонул в массе голосов, уверенных в безусловной победе. Решение пришло неожиданное и по-полярному суровое:

– Продолжать работу, предоставив аварийщикам выходить из положения своими силами. Материальная часть безупречна, и авария может произойти только по вине людей. Пусть путешествие по льдинам послужит им наказанием за небрежность. Только в крайнем случае, если в числе экипажа потерпевшего аварию самолёта окажутся больные или раненые, с базы вылетит им на помощь Титов на своём "П-6".

Беляйкин же приказал дополнительно погрузить в самолёты двухмесячный аварийный запас продовольствия.

Это решение и распоряжение начальника экспедиции ещё зимой было передано по радио на Шпицберген группе Блинова. Тогда же научным штабом экспедиции был разработан подробнейший список вещей и научных приборов, которые следовало взять с собой.

И вот сейчас всё хозяйство уже погружено во вместительную кабину "З-1", и осталось только лишний раз проверить себя.

Как бы подчиняясь страстному желанию людей – поскорее начать работу, стих разыгравшийся было ветер и установилась ясная, морозная погода. В небе – ни облачка. До того хорошо – хоть сейчас лети! И начальнику экспедиции пришлось немало потратить времени, убеждая взвинченных людей отдохнуть хотя бы несколько часов. Им хотелось вылететь немедленно…

Рано утром 15 апреля "З-1" и "П-6" покинули гостеприимную бухту Тихую. Ровно через два с половиной часа Иванов, благополучно сев на лёд будущей базы, сообщал Беляйкину:

– Ваши предположения оправдались полностью. Ледовая обстановка значительно лучше прошлогодней. Во время полёта через каждые пять-десять километров, а иногда и чаще, встречались громадные ледяные поля – готовые аэродромы. Лёд ровен и чист, почти нигде нет надувов и заструг. Пурга и снегопады немало поработали над тем, чтобы сравнять все неровности льда. Морозы превратили верхний слой снега в твёрдый, как сахар, наст. На нём наши самолёты держатся, как пушинки на воде…

Через час, передавая очередную сводку погоды, Иванов доложил, что "работы по организации мастерских, научной базы и оборудованию посадочной площадки идут полным ходом".

– Обнаружено первое последствие нашей непредусмотрительности, – добавил он. – Здесь снег настолько ярок, что работать в прошлогодних светофильтрах невозможно. Напялили по две пары очков. Предупредите Бесфамильного и Блинова, чтобы взяли с собой самые тёмные светофильтры жёлто-зелёного тона. Пусть каждый проверит, хорошо ли очки прижимаются к надбровным дугам. Свет проникает в отверстия и может ослепить в полчаса.

– Хорошо, спасибо, – ответил начальник экспедиции. – Сегодня же дайте мне на пробу свой радиомаяк. Завтра ждите Бесфамильного.

– Так скоро?

– Бесфамильный привезёт вам бензин…

Вечером были взаимно проверены оба радиомаяка: и базы, и бухты Тихой. Запеленгированная база Иванова точкой с красным флажком прочно обосновалась на оперативной карте начальника экспедиции.

В бухте работа не прекращалась ни на минуту. Трактор с прицепленными к нему неуклюжими санями сделал два рейса от склада до аэродрома. Он доставил целую гору запаянных бидонов с горючим. Скоро все бидоны исчезли в чреве гиганта "Г-2", превращённого в "летающую цистерну". Кроме горючего, туда погрузили две "аварийных" собачьих упряжки. Двадцать два четвероногих пассажира с громким лаем заняли свои места.

Утром все четыре мотора "Г-2" мерно тарахтели на малом газу. Егоров ещё раз обошёл кругом своё детище, залез на своё место и, в знак готовности, поднял руку. Бесфамильный уже сидел за штурвалом, недоумевая, почему медлит и не даёт старта Беляйкин.

Начальник экспедиции стоял немного поодаль от готовой к полёту машины. Около него, отчаянно жестикулируя, вертелся Уткин. Он в чём-то горячо убеждал Беляйкина. Наконец тот, по-видимому, не выдержав напора энергичного журналиста, безнадёжно махнул рукой, и Уткин со всех ног помчался к самолёту. Он был немного смешон в своей широченной дохе и огромных пимах.

Уткину разрешено лететь на базу. Гордость и радость распирают его. Он вбегает в кабину и радостно сообщает Слабогрудову:

– Ну, Чахоткин, полетим вместе. Материал мировой! Не будешь мариновать – тысячу слов дадим Москве!

Последних слов Слабогрудов не мог разобрать, так как Уткин принялся ворочать бидоны, устраиваясь поудобнее.

Беляйкин взмахнул флажком. Егоров привычным движением одновременно передвинул все четыре сектора газа, и моторы оглушительно взревели. Мягко оторвавшись, "Г-2" пошёл в воздух.

До базы около шестисот километров. Это полтора-два часа нормального полёта. Но сегодня, как назло, дует ровный встречный ветер. Бесфамильному это не улыбалось, и он полез вверх. На высоте тысяча пятьсот метров, где ветер изменился и стал попутно-боковым, самолёт лёг на курс.

Чётко управлял своей любимой машиной Бесфамильный. Даже в этом маленьком перелёте он старался погасить волнение, невольно возникающее при мысли, что он впервые летит в Арктике. Словно осторожный бегун, сдерживающий в себе желание преждевременно обойти противника (и при этом потратить силы для финиша), Бесфамильный сознательно выключил из сферы своих переживаний всяческие волнения.

В ушах привычно звучали однообразные сигналы радиомаяка базы. Опасаясь за целость своих барабанных перепонок, примерно с половины пути Бесфамильный приказал приглушить его приём.

В пассажирской кабине, пристроившись среди бидонов, работал Уткин. Блокнот кончался, но он готов был писать без конца. По-видимому, разговор с Ивановым на встрече нового года не оказал на него никакого влияния, и его "телеграммочка" вырастала до катастрофических размеров. Взволнованный полётом, он писал:

"Необозримые нагромождения торосов, айсбергов и других льдин раскинулись внизу в тысяче пятистах метрах под нами. Нарушено вечное молчание ледовой пустыни, в которой погибли тысячи славных завоевателей Арктики. Ваш корреспондент, приглашённый начальником экспедиции в первый перелёт, сидит в пассажирской кабине самолёта отважного лётчика Бесфамильного. С чувством безграничного восторга и гордости за нашу страну он несётся на могучих крыльях мощнейшей птицы. Гордо распахнутые крылья, построенные великим коллективом советских рабочих и инженеров, совершают свой гордый полёт над торосами, айсбергами и другими льдами. Мороз достигает по меньшей мере градусов пятидесяти, но отработанное тепло четырёх сердец нашей стальной птицы (это место не понравилось Уткину, но править было некогда – он торопился) обогревает нашу кабину. В иллюминаторе двери, ведущей в пассажирскую кабину, я вижу две внушительные спины и головы – нашего отважного пилота, известного далеко за пределами Советского союза лётчика Бесфамильного и талантливого механика Егорова. Охватывает невольный восторг при сознании, что впервые в мире советский самолёт так уверенно и гордо летит на север, к полюсу. Можно без преувеличений заявить, что это небывалый исторический момент. Невольно хочется воскликнуть вместе со всем многомиллионным населением Союза:

– Да, ты, сказочная таинственная Арктика, полностью освоена!.."

Тут Уткин вспомнил слова Иванова: "Раз Арктика освоена, чего же вокруг неё наворачивать столько?", с досадой поморщился и продолжал:

"Лишь высокий героизм наших мужественных пилотов, спокойно ведущих наш самолёт в этом рискованном перелёте над ледовым погребом высоких широт, словно над трассой Москва – Харьков, лишь этот подлинный будничный героизм позволяет нам произнести это восклицание…"

Здесь Уткин взглянул на часы, и помимо воли у него вырвался тяжёлый вздох. Часы, бесстрастные часы, показывали, что самолёт находится недалеко от цели, и надо спешить. Он знал "тяжёлый характер" Иванова и был уверен, что тот не разрешит передавать эту радиограмму через свою рацию. Пробравшись к Слабогрудову, он передал ему кипу листков с надписью на первом крупно: "Валяй передавай. Пока передашь это – я кончу".

Пробежав глазами записку, не снимая наушников, радист отрицательно покачал головой и, взяв из рук Уткина вечное перо, начертил на уголке:

– Спроси разрешения у командира.

Бесфамильный разрешил передать слов тридцать-сорок. Это расстроило Уткина, но здесь спорить не станешь. Он уныло поплёлся к своим бидонам и принялся за самую неприятную для каждого журналиста работу – сокращать самому. Обычно сокращает секретарь редакции – это всё-таки не так неприятно. Вздыхая, он перечитывал свою радиограмму…

Через два часа с минутами после вылета Бесфамильный заметил вдали, прямо по курсу, столб чёрного дыма. Почти одновременно Слабогрудов услышал знакомый голос Фунтова:

– Мы вас видим. Для посадки всё готово.

Егоров сбавил обороты моторов.

Впервые в истории освоения Арктики на льдине, дрейфующей где-то около 85-го градуса северной широты, собралось столько людей. Участники прошлогоднего перелёта "З-1" здесь чувствовали себя как дома. Они уже "обжили" льдину и как дорогих гостей принимали Бесфамильного и его экипаж.

Пока гости обнимались с хозяевами, Уткин не терял времени даром. Он успел обежать весь лагерь Иванова, сунуть нос в каждую палатку. Через несколько минут после прилёта он не хуже хозяев знал расположение лагеря. Вот в этих двух палатках из оранжевого шёлка, что позади самолётов – мастерские и моторная наземной рации базы. Светло-жёлтая палатка слева – склад аппаратуры гидролога Сидорова и его научный центр. Покрытые красной палаткой штабеля – продовольственный склад.

Пока Уткин знакомился с лагерем, началась разгрузка самолёта Бесфамильного. Выпущенные на волю собаки с громким лаем бросились врассыпную. На шум обернулся Уткин. Иванов, страшно не любивший, когда кто-нибудь "болтается без дела", крикнул ему:

– Егор, по тебе бидоны соскучились!

Уткин бросился на помощь товарищам.

Скоро рядом с продовольственным складом выросла внушительная пирамида бидонов.

Окончив работу, все собрались в просторной кабине "Г-2". Киш вспомнил о своих кулинарных способностях и накормил всех на славу. Настроение поднялось ещё выше, когда Вишневский сообщил результаты своих двухдневных наблюдений:

– Погода будет устойчивой. Я обещаю на неделю вперёд ясные, морозные, безветренные дни…

– Не может быть! – притворно удивился Иванов и добавил: – У твоей новости, Вишневский, седая борода выросла. Это уж давно известно, что апрель и половина мая в этих широтах отличаются устойчивой погодой.

– Девяносто процентов времени приходится на долю тихой и ясной погоды, – без тени обиды подтвердил Вишневский.

– Значит, эти дни надо использовать на все сто процентов, – подхватил Бесфамильный. – Нам сегодня же нужно вернуться в Тихую.

Отлёт был назначен через два часа. За это время Уткин успел выпустить "стенновочку" и вручить Фунтову объёмистую радиограмму, высокопарно озаглавленную: "В гостях у мужественных сердец". Неудивительно, что после всего этого он обрёл душевный покой и летел обратно, испытывая полное удовлетворение жизнью.

"Кто смело по жизни шагает, – мурлыкал он, развалившись в кресле самолёта, – тот никогда и нигде не пропадёт".