"Мои универсамы (черновая версия)" - читать интересную книгу автора (Логинов Святослав)

СОЧНАЯ ЖЕНЩИНА

Горбачёвская борьба с пьянством и алкоголизмом состояла не только в запретах и уничтожении винной промышленности. Было в ней и нечто созидательное. В частности, в магазинах появилась масса лимонадов, в том числе, дожившие до наших дней «Тархун» и «Буратино». А ведь была ещё и «Мальвина» — отвратительного голубого цвета, была замечательно вкусная «Лесная ягода», появился лимонад «Малиновый». Первый месяц или два, все эти напитки пользовались большим спросом, но затем они катастрофически быстро портились, превращаясь в подкрашенную, чуть сладковатую водичку. Марку удержала только «Пепси-кола», которую так и не удалось никому разбавить.

Кстати, в ту пору концентраты лимонадов были на спирту, их воровали с предприятий и пили вместо запретной водки. Назывался сей напиток «чёртом», и всего выше ценился «чёрт» лимонный и лесной ягоды. Впрочем, говорят, в других регионах у чёрта были другие названия.

Помимо лимонадного изобилия в магазинах появилась масса соков. Прежде в ассортименте присутствовали яблочный, виноградный, апельсиновый и томатный соки. В конце семидесятых в продаже появился «берёзовый сок» — вполне синтетическая жидкость, не имевшая никакого отношения к берёзам. Несмотря на мощную рекламу в фильмах и песнях, особой популярностью этот напиток не пользовался. А после «Постановления» в продажу хлынули сок грушевый, айвовый, мандариновый с мякотью, яблочно-черносмородинный и яблочно-черноплодный, яблочно-морковный, овощной, грейпфрутовый и гранатовый… Грейпфрутов и гранатов в продаже не было, а соки — пожалуйста. Всё, что прежде загнивало на складах, а затем отправлялось в ёмкости для брожения и перерабатывалось в плодово-ягодное (у нас говорили: «плодово-выгодное») вино, теперь пастеризовалось, разливалось по трёхлитровым банкам и отправлялось в магазины. Приходило всё это в хлипких ящичках, по четыре банки в ящике. Ящики были неприспособленны для такого товара, и нужно было проявлять крайнюю осторожность, чтобы не грохнуть всё к чёртовой матери и не вымыть пол на эстакаде томатным или виноградным соком.

Мужики, понимая, что это уходит их несостоявшаяся бормотуха, соки угрюмо ненавидели. «Дристотень пришла!» — говорил Саня Трамвайщик, когда грузчиков звали на бакалейную эстакаду, куда обычно подъезжала машина с соками.

Покупатели трёхлитровые баллоны с соком разбирали неохотно, разве что перед праздниками, поэтому было приказано, чтобы в каждом сколько-нибудь значительном продуктовом магазине была организована продажа соков в розлив. Появилась такая торговая точка и у нас. Её организовали возле выхода из касс. Поставили стеллаж для банок, а перед ним — прилавок с мраморной доской. Провели воду для стаканомойки. Воздвигли штатив с тремя цилиндрами. На самом деле это были не цилиндры, а стеклянные конусы с краниками внизу, этакие трёхлитровые морковки. Но, как я недавно выяснил, во всех документах эта штука называлась «цилиндр-дозатор». Кроме того, оказалось, что санитарные нормы предписывают, чтобы в местах торговли томатным соком были выставлены соль и перец. Разумеется, никакого перца у нас не выставлялось, чёрный перец к середине восьмидесятых стал дефицитом, и в продаже его не было. На прилавке стоял только стакан с мокрой солью, и второй, где бултыхалась пара чайных ложечек.

Работать торговая точка начинала в десять часов, а заканчивала, когда весь взятый на реализацию сок бывал распродан. Продавщица, которую мы промеж себя называли «сочной женщиной», отбирала по два-три ящика виноградного, яблочного и томатного соков, и по одной-две банки всего остального. Самые популярные соки наливались из цилиндров, остальные, вопреки правилам и нормам, прямо из банки. Контролёр, надзирающий за кассами, отмечал, сколько и каких банок вывезено на торговую точку. С этой минуты банки считались взятыми на реализацию, и отвечала за них только сочная женщина. Получалось, что как бы пришла в магазин рядовая покупательница, приобрела тридцать трёхлитровых банок сока и принялась на свой страх и риск торговать им возле выхода из универсама.

Когда весь сок был распродан, сочная женщина мыла пустые банки на стаканомойке, прибирала рабочее место, а затем появлялась на эстакаде.

— Мальчики, помогите, пожалуйста!

Кто-нибудь из «мальчиков» вставал, прикатывал со двора картофельный контейнер поновее, подъезжал к соковому прилавку, где пустые банки перекладывались в контейнер. Тридцать банок как раз укладывались в один контейнер. Затем надо было выехать из магазина, спуститься по пандусу и отправиться в путешествие в соседний двор, где вместо детской площадки был выстроен пункт приёма молочных бутылок. Там же, кроме бутылок принимались и банки. В пункте всегда толпился народ, но работники магазина обслуживались без очереди, и никто не роптал, люди понимали, что дело важное, а надолго их не задержат: сдать тридцать банок занимает пару минут. Денег отсчитывать в этом случае было не нужно, приёмщица делала отметку на накладной, сколько банок принято, и я даже не знаю, когда производился окончательный расчёт.

За такую поездку, строго говоря, не входившую в наши обязанности, сочная женщина платила грузчику пятьдесят копеек. Дополнительный заработок выдавался непременно одной монеткой, что я считаю это доброй традицией.

Поначалу сочную женщину обслуживал тот, кто оказывался ближе, но постепенно эта завидная обязанность легла на меня. Наступила зима, пандус обледенел, да и по дворам стало трудно проехать среди наледей, а мои товарищи по бригаде к вечеру бывали уже изрядно выпившими, и никто не хотел рисковать.

Но потом сочная женщина уволилась; нашла работу ближе к дому или просто более выгодную. Пару смен соковая точка простаивала, потом на это место взяли другую продавщицу, у которой стервозность была не написана, а словно вырублена на физиономии. И вместо привычного «Мальчики!» незадолго до конца смены раздалось: «Грузчика!» — словно кто-то обязан грузчика предоставить.

Доброе слово и кошке приятно, но когда работаешь на низовой должности, на вежливость особо рассчитывать не приходится. Я встал, пригнал контейнер, вывез и сдал банки. Но когда я подошёл к продавщице и отдал накладную, то привычного полтинника не получил. Я скромно напомнил о себе, но услышал в ответ:

— Ишь, губу раскатал! Иди-иди!

Честно говоря, было обидно. Пятьдесят копеек сумма даже по тем временам никакая, но обижало хамски-барственное отношение. На следующий день я не поленился забежать в магазин и предупредить сменщиков, что за дурында явилась на место нашей сочной женщины. Предупреждение пропало втуне, потому что на следующий день с утра прибежал человек из сменной бригады с рассказом, что стерва из сокового платить отказывается. И мы договорились, как нам действовать впредь.

— Грузчика! — раздалось часа за два до закрытия магазина, но никто из мужиков не тронулся с места.

Продавщица (сочной женщиной её назвать язык не поворачивается) кинулась к Мармеладовне, но та содействовать решительно отказалась.

— Сами договаривайтесь. Приёмный пункт к универсаму не относится, грузчики его не обслуживают. Или сами везите свои банки.

— Как же я повезу? Там не проехать!

— А как я проезжал? — спросил я. — Аккуратненько надо.

Дура вновь разоралась, а потом, делать нечего, сдалась.

— У, рвачи окаянные! Ладно, заплачу вам, подавитесь моими копейками!

— Деньги вперёд, — потребовал я. — И за прошлую смену тоже. Так что, с вас рубль.

Со стонами и проклятьями рубль был выдан. Справедливость восторжествовала.

Я, вообще-то, тугодум. Каждое событие своей жизни, каждую ситуацию долго и мучительно пережёвываю прежде, чем дать оценку произошедшему. Прежде всего, я понял, что упустил удобный случай поднять расценки на вывоз пустых банок. А потом задумался о другом. Пятьдесят копеек — плата чисто символическая. Конечно, я бился не за дополнительную монетку с профилем Ильича, а за справедливость, но самый факт, что справедливость съёжилась до размера полтинника, настораживал. Прежде подобной мелочности я за собой не замечал. Передо мной замаячил призрак профдеформации. Это был первый звоночек, возвещавший, что рано или поздно с несуетной должностью грузчика придётся расставаться.