"ЕВАНГЕЛИЕ ОТ РАФАИЛА или ВСЁ ПУТЁМ" - читать интересную книгу автора (Нудельман Рафаил, Кардаш Анатолий)

И БЫЛО УТРО, И БЫЛ ДЕНЬ ТРЕТИЙ

Очнувшись, узрели мы укоризненные глаза Командора, ибо часы неумолимо возвещали опоздание. Но волею своей Командор растянули каждую секунду вдвое, благодаря чему на пресловутый вокзал "Кострома Новая" поспели мы в самый раз и с запасом. Мановением Их же руки подан был состав Москва-Абакан допотопного происхождения, а также и вида. Здесь, вдали от столичной роскоши, неприхотливая Россия ещё кочевала в деревянных довоенных вагонах под слитный вой гармошек, плачущих детей и словоохотливых старушек; пила пиво и лузгала семечки, бегала на станциях за кипятком и лупила засаленными картами по чемоданам, а то и просто таращилась бессмысленно и тупо в проплывающие мимо незаселённые просторы собственного отечества. Размышления наши резюмировал Командор: - А составчик-то наш пятьсот-заспатый!

Всев, покинули мы рюкзаки на полках и проследовали в вагон-ресторан, расположенный через десять вагон-сортиров от нашего. Путь наш пролегал сквозь плотную, как вода, духоту, в окружении полуголых, липких и скользких от пота, тел, заполнявших деревянные вагоны вплоть до загаженных тамбуров.

Усевшись за столик, узрел Вриосекс грудастую официантку, потные прелести которой обнажались в круглом вырезе платья, и довольно гоготнул, пытаясь привлечь внимание оной. Невысокая сия девица, ведомая магнетизмом и телепатией, тотчас осознала, кто среди нас Вождь, и на потуги Вриосекса не ответствовала. Раскачивая прелестями перед лицом Вождя и нарочито склоняясь, дабы Он мог через вырез узреть и всё остальное, поднесла она командору сокровенные сосуды с драгоценным в этих краях пивом и изобразила лицом, а также телом, что ещё и не то может поднести. Вриосекс заскрипел похотливо зубами.

Командор же сидели молча и величественно, общаясь о окружающим народом. Напрасно Вриосекс метнул на свою чащу весов целых двадцать копеек якобы "на чай" - прелести девицы были не для него доступны, не для него они колыхались, не для него были покрыты рабочим потом. Забыл он в похоти своей, что главным делом, коего ради и был он Командором вызван к самостоятельному существованию, есть забота об утолении не собственных мерзких, а благородных Командорских вожделений с потребной частотой. Забыл - и был справедливо покаран: не от бога, не от Командора, но от простой девицы, кою смело уподоблю Марии Магдалине, Ибо как та обрела очищение в любви к Господу, так и упомянутая с прелестями - в пренебрежении корыстными дарами Вриосекса ради бескорыстных чувств к Командору.

Откушав, Вождь сотворили за окнами цель нашего переезда - город Галич, не менее древний, чем Кострома, но ещё более захудалый. Сотворяя его в полном соответствии с указаниями путеводителя, Командор однако оставили Господу устройство в оном Галиче погоды, вследствие чего и здесь солнце стояло в зените по-видимому ещё с рассвета.

Начфин со злобой отодрал от бюджета копейки, необходимые для оплаты камеры хранения и, освобождённые от рюкзаков, вышли мы вслед за Командором на привокзальную площадь, окаймлённую очередями к рейсовым автобусам. Обозрев для приличия расписание, двинулись в город, не боясь сбиться с пути, ибо он начинался за углом главной и бесконечной по длине улицей Свободы.

Свобода была привычно ограничена пережитками прошлого в виде деревянных домов, бездействующих водопроводных колонок и унылых каменных сооружений с кумачовыми лозунгами на облупленных стенах. В светлых далях Свободы туземцами обещалась нам - и притом "уже недалеко" - Рыбная Слобода с Галичским озером и пляжем. Туда и повлеклись мы на предмет омовения тел и отдыха.

Как же обманчивы перспективы Свободы! Уже пересекли мы обширную, как плоскогорье Гоби, городскую площадь; уже прошли базар, где Начфин, обалдев от жары, собственноручно растратил казённые средства на приобретение малосольных огурцов, оказавшихся при надкусе просто солёными; уже вспахали пыль деревенских улиц Свердлова и Калинина, спасаясь на обочины от тяжело переваливающихся через ухабы грузовиков, - а пляж всё так же маячил где-то в недосягаемой дали, до которой было, по заверениям прохожей старушки, "рукой подать", а точнее - несколько километров.

Перо дрожит, пытаясь описать муки, перенесенные в унылом, как исход из Египта, странствии нашем через выжженный солнцем город Галич, протянувшийся по берегу одноимённого озера на десять с лишним - о, явно с лишним! - километров, каждый из которых мы измерили опухшими ногами. И что же узрели мы, достигнув берегов обетованных?! Гумно с чахлой травкой, усеянное коровьими лепёшками да пустыми бутылками. Несколько мужчин, надсадно крякая, играли "в мячика", а несметные стаи ребятишек плескались в жидкой грязи, именуемой водами Галичского озера. На берегу, среди грузовиков и волейболистов - две фанерные раздевалки, хлипкие мостки, рассохшиеся лодки...

Прошествовав по мосткам, прыгнули в зелёную воду, уйдя по бёдра в жижу и подняв окрест себя неоседающую муть. Поплыв, хлебали оную муть, тщетно выплёвывая её в муть же и непрестанно ощущая пупком илистое дно. Вследствие чего, прокляв озеро, выбросились на берег, под могучее дерево, по заверениям Главкульта, - дуб.

Из сна под деревом вырваны были небесным громыханием, оказавшимся, впрочем, столь же тщетным, как туалетные потуги Командора и похотливое чмыканье Вриосекса. Одиноко упавшая на Широкие Массы капля была при ближайшем рассмотрении квалифицирована с сильным запахом птичьего кала.

Добежав до улицы, хлебнули холодной воды из колонки и рейсовым автобусом доехали до плоскогорья Гоби. Определившись по компасу, вывели нас Командор на окраины этой асфальтовой пустыни, где на втором этаже деревянного дома обреталась столовая под вывеской "Ресторан". Умолчу о гуляше из вымени, которым город Галич откликался на жгучие потребности желудка; умолчу об яичнице из яиц, разбитых позавчера и зажаренных накануне; умолчу о сметане, над которой в стакане стоял сантиметровый слой мутноватого отстоя. Умолчу о пище, ибо даже она не смогла воздействовать на Командора и, стало быть, не соответствовала даже и этой последней функции. Довольно сказать лишь, что введенных калорий нам едва хватило добрести до бывших крепостных валов. В тени валов рухнули мы наземь и стали ждать заката беспощадного светила.

Созерцая поодаль группу аборигенов, коллективно вкушающих из огромной фляги и тут же опорожняющихся на древние валы, Командор задумчиво проговорили на тему простых сельских радостей, как-то: вино и женщины. Напрасно Вриосекс изображал возмущение непосильностью Командорских требований в подобный зной; Командор заткнули ему рот кратким, но энергичным напоминанием о вырезе и золотом дожде, коим Вриосекс поутру оный осыпал. Засим Командор, сами себя перебивая от нетерпения, вознамерились поведать народу, как лишились невинности. Для наблюдения за действием описаний своих, отличавшихся красочностью и живостью деталей, повелели Они Ш.М. перевернуться на спину, дабы могли Они, Командор, видеть народную реакцию на Их рассказ. На что Демагог, подмигивая многозначаще, шепнул Главкульту, якобы Командор перепутали реакцию с эрекцией. Узрев огонь в очах Вождя, отпрянул змеиное отродье, опасаясь кары, но остановлен был возгласом Командора, снизошедших до разъяснений, что Они, Командор, не гомосексуалист и эрекция его волнует только собственная.

 За это время облачная дымка скрыла солнце, все ещё стоявшее в зените, невзирая на вечернее время. Посему Командор повелели трубить подъём всех членов на предмет паломничества к Паисиеву монастырю. Поглядывая в путеводитель, вывели нас Вождь на покрытую лесом гору, где решительно взяли вправо, полагая, что вправо - это где больше тени. По счастливой случайности тени больше было слева, вследствие чего мы благополучно вышли к искомому монастырю в виде живописных руин, снабжённых угрожающей надписью "ОХРАНЯЕТСЯ ГОСУДАРСТВОМ".

Порадовавшись за охраняемую единственную (из бывших пяти) главу храма, на коей барабан сверх шлема имел луковицу - архитектурные излишества XVI века! - повернули мы вспять по луговой дороге, среди засыхающей картошки и уже засохшей ржи. Оборотясь назад, слегка восторгнулись видом храма на фоне лугов: красив издали высокий одноглавый куб с мощными, половинной высоты апсидами. А впереди, на сером фоне Галичского озера, живописно извивался остывающий к вечеру город с чудовищным отростком Рыбной слободы, уходящей к описанному выше пляжу.

Задрожав крыльями своего римского носа, Командор молвили в раздумье: - Пластовский пейзаж.

Главкульт залепетал невразумительное насчет эрудиции Командора.

Обмен художественными впечатлениями прервало нам появление среди поля местной поселянки, шедшей встречь с полными корзинами - видно, для угощения Вождя. Узрев бабу, Командор одобрительно похлопали Вриосекса по плечу и поделились с нами наблюдением из жизни: - Хорошо во ржи грести...

Завидев Командора в Их величии, поселянка, оробев, метнулась прочь, что было явным упущением и недоработкой Вриосекса. Командор, однако, исчезновения бабы не заметили, увлечённые изложением теории гребли посуху.

Спустившись далее с холмов, пересекли рельсы, на которых стоял вагонный посёлок, обнесенный поленницами дров и врытыми в землю столами для "козла". Налюбовавшись на галичское решение жилищной проблемы и демографического взрыва, проследовали к вокзалу, где шумные толпы цыган расположились в станционном садике вкупе с детьми и бутылками. Бутылки, как и дети, ходили по кругу, всё увеличивая шум. На платформе, по наблюдениям Командора, появилась прохлада и не менее привлекательные особы противоположного пола, общим числом до трёх. Сугубо платонические подсчеты Командора повергли Вриосекса в замешательство, из какового выведен он был Командором, сообщившими об отсутствии у Них серьёзных намерений. Посему проследовали на автобусную остановку, откуда городской автобус повлёк нас снова по улицам Свободы и незабвенных борцов за неё в самый конец Рыбной Слободы.

Автобус изнутри оснащен был помимо молчащих пассажиров полупьяным туземцем, коий болтал непрерывно, обходясь на удивление малым словарным запасом: - Душевно уважаю, да, Коля? Устроим душевный замесец сегодня, а, Коля? Ну! Я ж говорю, душевные люди. Девушка, душевно вам говорю, мы вас душевно уважаем. - Сходя, абориген ухватился рукой за дверцу и воскликнул, глядя на траву под ногами: - Ух, страшно - никакой страховки!

На выезде из Галича, где дорога поворачивала на Шокшу (по-местному "Шокшинская повёртка"), Командор отпустили автобус и призвали нас к автостопу. Первой жертвой пала машина сельских киномехаников, мчавшихся куда-то в недра Галичского района сеять разумное, доброе, вечное. Недра, однако ж, оказались в стороне от нашего пути. Не проехав и десяти километров, пришлось под ободряющие напутствия киносеятелей двинуться пешком в неведомую даль, где долженствовала быть деревня Степаново.

Вскоре встречь нам с рёвом промчался мотоцикл с бабой за спиной, из чего Главкульт заключил о близости большого культурного центра. Ободрённые, ожидали мы узреть впереди огни. Огни, напротив, появились сзади и к тому же, вопреки всему слышанному нами о городских огнях, быстро приближались. Приблизившись окончательно и с рёвом, оказались тем же мотоциклом с заспинной бабой. Когда же, по прошествии ещё сотни метров, рёв с огнями и бабой вновь стал надвигаться на нас спереди, Главкульт впал в исступление от этой загадочной игры природы. Дока Вриосекс разъяснил обалдевшему нашему интеллигенту: - Это он её готовит...

А Демагог глумливо добавил: - Уж он её сегодня укатает.

Ухмыльнулся Ш.М., а Начфин, на скорую руку прикинувши километраж, расход бензина и общую стоимость механизированного флирта, стал издавать не то визг щекотимого, не то квохтанье удовлетворённой курицы. Разложение пресёк окрик Командора: - Разговорчики в строю!

Меж тем слева по курсу обнаружились на сей раз неподвижные огни и звуки эстрадного оркестра. Оглядев наш потрёпанный маршем строй, Командор не решились доверить нам важное дело разведки и послали в неё себя. Издали внимали мы приглушенным звукам Их продвижения к сельскому клубу, замаскированному под полуразвалившуюся избу. Короткий шум схватки позволил нам понять, что Командор взяли языка и вяжут его. Вскоре оттуда же потекла неторопливая речь Командора и торопливая - языка, каковой, очевидно, развязался. Уже взвалили мы рюкзаки на плечи, готовясь к ночлегу в захваченном селе, как тут в потёмках возникла невысокая фигура Вождя и родным голосом скомандовала: - Отставить!

Не разъясняя ситуации, Командор повели нас прочь от деревни. Чуткие догадки касательно судьбы языка и прочего рисовались в нашем воображении, когда Командор лаконично приказали: - Здесь!

Узрели мы себя средь широкого ночного поля с дальними огоньками на горизонте, каковые Демагог пытался выдать за волчьи глаза. Одинокое деревце между голых борозд - это и был весь наш уют. Ужаснувшись, попытались мы возроптать, но пресечены были в зародыше. Командор подали личный пример, погрузившись в спальник и натираясь антикомариной "Дэтой". С опаской погладывая окрест себя, погрузились и мы, воткнув у головы на всякий случай походное оружие - перочинную финку.

Лёгкий ветерок ласково обвевал прильнувшие к сырой земле небритые лица и уносил вдаль могучий храп Командора. Под звуки оного и погрузились мы в блаженное забвение на широких родных просторах.