"Гильдия убийц" - читать интересную книгу автора (Троиси Личия)

7 СУД. ПРОШЛОЕ II

Дубэ сидит одна на чердаке, обхватив колени руками, положив подбородок на колени. Ее широко открытые глаза опухли от слез. Она и сама уже забыла, когда она здесь спряталась. Уже наступила ночь, на небе сияет великолепная луна.

Горнар умер. Ренни отправился за взрослыми. Столько людей прибежало на берег реки, и среди них родители Горнара. Его мать кричала и плакала не переставая. Дубэ тоже только и могла, что кричать.

«Я не хотела! Я не хотела!» Но никто не слушал ее. Пришел и священник, Горнара отнесли к нему домой. Горнар умер.

Умер.

Умер.

Дубэ точно не помнила, что случилось потом. Ее мать плакала, отец крепко держал ее за руку. Сначала она совсем отчаялась, но потом понемногу успокоилась. Наконец, все затихли. Она видела, как люди кричат и рвут на себе волосы, но в тишине все казалось ей бесконечно далеким.

«Это — не люди из Леса. Это — не моя жизнь, это — не я».

Потом и мысли постепенно исчезли, осталось только страшное видение глаз Горнара: два белых круга, навсегда запечатлевшиеся в ее мозгу.

Дома ее родные спорили тихими, сдержанными голосами, так они говорили только о важных вещах.

Тогда Дубэ отправилась на чердак и заперлась там. Слезы текли по ее щекам, но она не чувствовала печали. Ей просто казалось, что ее больше нет на свете.

Мать поднялась к ней перед обедом.

— Иди к нам, тебе надо поесть.

Ее голос был грустным и нежным — такой она редко слышала.

Она не ответила. Не могла. Она потеряла голос.

— Может быть, попозже? Я тебе оставлю что-нибудь вкусное?

Она еще и еще раз поднималась сюда и каждый раз говорила этим нежным голосом. Подошла к Дубэ, обняла ее и плакала, прижав ее к своей груди. Но Дубэ ничто не трогало, даже слезы перестали течь из ее глаз.

Наверное, так и прошел весь день, потому что она вспоминала, как солнце появилось за окном и небо стало голубым, как никогда раньше.

«На реке сегодня будет прекрасно. При таком солнце хорошо удить рыбу. Матон и все остальные уже на реке. Я пойду к ним, мы будем вместе играть, болтать с Пат, я скажу ей, как я люблю Матона. И Горнар снова отнимет у меня змею, и я буду кричать на него, но не ударю его, потому что он — главный!»

— Почему ты не отвечаешь мне? Почему ты мне ничего не говоришь?

Мать кричала, отец просто стоял рядом.

Она схватила ее и начала трясти, сделав ей больно, но Дубэ не жаловалась.

«Это — не мое тело. Я — в реке, рядом с Горнаром, и он говорит мне, что я убила его».

Отец схватил мать и с силой оттащил от Дубэ.

— Это естественно, что она так ведет себя… случилось страшное… это — естественно.

Прошло немного времени, и дом наполнился другими голосами, незнакомыми голосами, которые проникали из-под пола и, наконец, стали доходить до нее. У нее заурчало в животе, страшно заболели ноги, но она так и не могла пошевелиться.

— Дело серьезное, может быть, вы не понимаете.

Это был голос Трарека, старейшины деревни.

В ответ ее мать зарыдала.

— Мне кажется, это вы не понимаете. — Громкий и печальный голос ее отца. — Как вы могли даже подумать, что подобное случилось умышленно?

— Я этого не говорю, Горни.

Это сказал Том, отец Ренни.

— Но ты же должен понимать, как велико горе родителей Горнара.

— Это была роковая случайность.

— Мы все это понимаем.

— Тогда о чем еще говорить.

— В любом случае дело серьезное. Дубэ убила мальчика.

— Это был несчастный случай, черт возьми, несчастный случай!

— Успокойся, мы пришли сюда поговорить.

— Вы не хотите говорить, вы хотите осудить мою дочь, маленькую девочку!

Ее отец кричал. Сколько она помнит, такого никогда не случалось.

— Ренни говорит, что она сделала это намеренно… она взяла его за голову и ударила о камень.

— Вы сумасшедшие… просто сумасшедшие…

— Думаю, ты не будешь отрицать, что такое насилие — нечто ненормальное для девочки…

— Дети играют! Дети дерутся! Как-то раз я выбил тебе два зуба, когда мы подрались, ты помнишь? Если бы удар был сильнее, ты тоже мог бы умереть.

— Нельзя бить мальчика головой о камень, не желая убить его.

Прошло несколько дней, и дом погрузился в мертвую тишину. Дубэ начала есть, но говорила мало. К тому же никто в доме и не хотел с ней разговаривать. Почти все время Дубэ проводила на чердаке. Это было единственное место, где она чувствовала себя хорошо. Она больше не могла видеть опухшие от слез глаза матери и потемневшее, нервное лицо отца. Внизу события становились реальностью, а на чердаке времени не существовало, Дубэ могла ходить взад и вперед сколько хотела и стирать из памяти тот день на берегу реки. И она делала это. Оставались краткие драгоценные минуты, когда ей удавалось думать о другом: в глубине души она еще осмеливалась любить Матона.

«Скоро все кончится, и я смогу вернуться назад. Меня ждет незабываемое лето».

Однажды вечером отец вошел в ее комнату.

— Ты спишь?

После того дня Дубэ ни разу не удавалось спокойно заснуть. Ночью, когда она лежала в кровати, ей было страшно, а если ей удавалось заснуть, то много раз ей виделись ужасающие призраки.

— Нет, я не сплю.

Отец присел на край кровати. Посмотрел на нее:

— Как… как ты себя чувствуешь?

Дубэ пожала плечами. Она не знала.

— Люди деревни хотят поговорить с тобой.

Дубэ оцепенела. Собрания во главе со старейшиной — дела взрослых. Дети никогда не могли их посещать.

— Зачем?

— Ну… о том… о том, что случилось.

Дубэ почувствовала, как комок подступает к горлу.

— Я… не знаю, что говорить…

Отец погладил ее по щеке.

— Знаю, что это тяжело и страшно, но клянусь тебе, что страшно будет в последний раз.

Слезы потекли по ее щекам.

— Я не хочу…

— Я тоже этого не хочу, но деревня так решила, понимаешь? Я не могу пойти против деревни… Они только хотят, чтобы ты рассказала, как все было. Скажи, что случилось, и потом ты это забудешь, хорошо?

Дубэ вскочила с кровати и крепко обняла отца. Она плакала, плакала, как в тот день, на берегу реки. Она плакала так, как никогда больше в жизни.

— Я не хотела, я не хотела! Он сам начал совать мою голову под воду, а мне было страшно! Я не знаю, как это случилось, я знаю только, что он вдруг перестал двигаться! И потекла кровь, и у него были открыты глаза, на меня смотрело его страшное лицо, и кровь, кровь в воде, на траве…

Отец тоже обнял ее.

— Вот это ты и скажешь, — сказал он прерывающимся голосом, — и они поймут, потому что случилась страшная ошибка, страшная история, в которой ты вовсе не виновата.

Он замолчал, еще раз погладил ее по лицу.

— Договорились?

Дубэ кивнула.

— Через два дня мы пойдем к ним. Но я хочу, чтобы ты пока об этом не думала. Пообещай, что ты постараешься.

— Хорошо.

— А теперь засыпай.

Отец еще раз обнял ее, и, успокоившись, девочка опустила голову на подушку. Впервые после стольких ночей ей не снились призраки.

Комната была серой, просторной и прокопченной. К запаху дыма примешивался мужской запах, запах множества людей, столпившихся в комнате с деревянными стенами.

Пришли все. Уже много лет в лесу не случалось убийств, даже старики не могли вспомнить, когда последний раз собирались по такому поводу.

В первом ряду сидели родители Горнара. Погруженные в свое горе, они избегали смотреть на Дубэ. Они очень напоминали ее собственных родителей, сидевших тоже в первом ряду.

Позади толпились те, кто не были причастны к делу, но хотели присутствовать, видеть, участвовать. В деревне, где жили триста человек, убийство — дело общее.

Других детей не было — только одна Дубэ.

Шум наполнил пространство комнаты, все смотрели на Дубэ и показывали на нее пальцами. Дубэ надеялась только на то, что все скоро кончится.

Старейшины вошли. Пятеро, в центре — Трарек. Он выносил решения вместе с остальными и управлял деревней. Он был стар, все дети робели перед ним и боялись его. У него был суровый вид, Дубэ даже не припоминала, чтобы он когда-нибудь смеялся.

Старейшины сели, и тут же воцарилась тишина.

Дубэ сжимала потные кулаки.

Трарек произнес какую-то длинную, непонятную Дубэ фразу. Она никогда еще не бывала на суде.

Дверь открылась, и вошли ее друзья. Дубэ испугалась, у нее не хватало смелости смотреть на них. Она опустила голову, ей слышались только слова Ренни: «Ты убила его! Ты убила его!»

Трарек поочередно вызывал их. Сначала Пат, потом Матона, потом Самса. Он расспросил их о случившемся на реке.

У всех были напряженные голоса, бегающие взгляды, все они были пунцовыми. Они тихо говорили, их воспоминания были путаными.

— Это он выхватил у нее змейку, — уверенно сказала Пат.

— Ты думаешь, что Горнар поступил неправильно? Что из-за этого произошло то, что произошло?

— Нет… я…

— Продолжай.

Дубэ не слушала. Дубэ не хотела вспоминать.

— Мы столько раз ссорились, столько раз… много раз мы с Дубэ дрались, но никогда ничего не случалось… по крайней мере, ничего серьезного, какой-нибудь синяк, царапина… а тут случилась беда!

Тут Пат взглянула на нее, и Дубэ показалось, что она видит в ее взгляде тревогу и понимание. И она была признательна Пат, бесконечно признательна.

Матон был гораздо более сдержан. Он рассказал все быстро и без эмоций. Ни разу не поднял глаз, говорил не останавливаясь, старательно отвечал на вопросы.

Самс был растерян, иногда противоречил сам себе. Дубэ решила, что Самс, как и она, не понимает, какого черта они делают в этой комнате, зачем обсуждают вопросы, которых не понимают, которые касаются только взрослых.

Потом наступил черед Ренни. Он был уверен, решителен, казался разозленным.

— Она сама начала. Она — взбесившаяся фурия, дралась, кусалась, царапалась. Мне пришлось разнимать их, иначе она продолжала бы драться.

— Но это неправда, — попыталась пробормотать Дубэ.

— Сейчас еще не твой черед. Молчи, — холодно заметил Трарек.

Ренни невозмутимо продолжил:

— Она схватила его голову и ударила о камни, со злостью. Она хотела сделать ему больно. И даже не заплакала, когда мы все были ошеломлены.

Ее отец привстал со скамейки, хотел что-то сказать.

Когда Ренни описывал эту сцену, мать Горнара принялась плакать.

— Она его убила, она его убила…

Дубэ начала уставать, ей хотелось уйти. Она спрашивала себя, почему Ренни настроен против нее, почему он говорит с таким озлоблением.

— Ты получишь, что заслужила, будь спокойна, — прошептал он сквозь зубы, проходя мимо.

Дубэ начала тихо плакать. Она обещала отцу, что будет храброй девочкой, будет держаться, но не смогла. Тот день во всех красках вставал перед ее глазами, и ей становилось страшно.

— Мы можем продолжить в другой раз? Вы не видите, что ей плохо? — попытался защитить ее отец.

— Ей никогда не будет так плохо, как моему сыну, — с ненавистью сказала мать Горнара.

Трарек призвал всех к порядку. Он рассвирепел.

— Сегодня мы проясним, что случилось, во имя общего блага и во благо твоей дочери, Горни. Дело зашло слишком далеко.

Потом Трарек посмотрел на нее. Он сделал это впервые за то время, что начался суд. Но его взгляд был суровым, на самом деле он не видел ее. Его глаза смотрели мимо, смотрели на толпу за ее плечами.

— Теперь твой черед, говори!

Дубэ попыталась вытереть слезы, но ей не удавалось. Рыдая, она рассказала всю историю. Вспомнила игры, как все было хорошо, как они развлекались. Но Горнар всегда странно вел себя с ней.

— Потому что я сильная, а он это знал, из всей компании только меня он немного побаивался.

Потом она рассказала о змейке, об этой красивой змейке, сверкавшей в траве. Она была чудесным экземпляром для ее коллекции, ей так хотелось иметь змейку. А потом — ссора.

— Я не знаю, как это могло случиться… не знаю, я не в первый раз дралась с кем-то.

— А с тобой это часто бывало? — спросил Трарек.

— Иногда, — запнулась Дубэ. — Только я не хотела… я не знаю, как это получилось… он схватил меня за волосы, сунул головой под…

Слезы потекли ручьем, Дубэ не могла больше говорить. Отец обнял ее за плечи.

— Перестань, перестань. Ну, может, хватит? — спросил он Трарека с надеждой.

— Достаточно.

Старейшины встали, вышли, в это время двое молодых людей встали между Дубэ и ее отцом.

— Что все это значит? — возмущенно спросил он.

— Что твоя дочь должна находиться в надежном месте.

— Проклятье! Но она ребенок! Неужели никто не понимает такой простой вещи?

Дубэ попыталась ухватиться за отца, но ее руки ослабли, а двое юношей были намного сильнее, чем она.

Когда ее уводили, Дубэ успела увидеть отца, которого держали другие мужчины, и мать, которая плача лежала на полу.

Ее поместили в комнату рядом с той, где проходил суд, и заперли на ключ. В углу комнаты стояла зажженная свеча, колеблющийся свет отбрасывал на стены бесформенные тени. Она почувствовала себя одинокой и хотела только одного — оказаться рядом с отцом. Солнце, лето, ее друзья — все казалось ей потерянным и далеким. Она понимала, что игр больше не будет, что, может быть, не будет больше и Сельвы. Она смутно осознавала, что так оно и есть. То, что она сделала на берегу реки, изменило все.

За ней пришли, когда уже наступила ночь. В большом зале собрались все, как будто и минуты не прошло с тех пор, как ее увели. Не было только отца, а ее мать безутешно плакала.

Старейшины уже стояли, невозмутимые, как статуи.

И Трарек заговорил:

— Нелегко было принять решение по этому страшному делу. Наша община не припомнит убийств. И чтобы жертвой убийства стал ребенок. Мы приняли во внимание все, что было сказано свидетелями трагедии, и попытались вынести решение справедливое и разумное. Убийство наказывается смертью, а в том, что на Дубэ действительно лежит эта вина, убеждены все. Но она — ребенок, и если, с одной стороны, она не может полностью нести ответственность за содеянное, то, с другой стороны, никто не может убивать, не заплатив за это. Преступление совершено, спокойствие Сельвы нарушено, и смерть Горнара должна быть искуплена. Поэтому мы решили, что Дубэ будет изгнана из Сельвы. Завтра люди позаботятся о том, чтобы увести ее подальше от нашего селения. А ее отец, ответственный за поведение Дубэ, будет сидеть в заточении столько времени, сколько мы сочтем необходимым.

Начался беспорядок. Мать Дубэ принялась кричать, а мать Горнара осипшим голосом выдохнула:

— Ты должна была умереть, умереть, как и мой сын!

Дубэ застыла на месте, видя всеобщее смятение. Потом мать бросилась обнимать ее. Тут она все поняла, заплакала, закричала.

Один из тех юношей быстро схватил ее, вырвал из материнских объятий.

— Оставьте ее со мной хотя бы до утра, только до утра! Ее отец не попрощался с ней, я не простилась с ней!

Но солдат уже оттолкнул ее.

Дубэ брыкалась, кричала, отбивалась. Как в тот день, с той же яростью. Солдат начал ругаться.

— Прекрати, черт возьми!

Дубэ яростно до крови укусила схватившую ее руку, и солдат был вынужден выпустить ее. Но он тут же схватил Дубэ за волосы и сильно встряхнул ее, потом скрутил ее руки, продолжая крепко держать за волосы. Он поволок Дубэ из зала, хотя она изо всех сил упиралась ногами в пол.

Дубэ попробовала сопротивляться и так шумела, что в конце концов ее заперли в темницу. Там она продолжала кричать изо всех сил, пока не сорвала голос. Она кричала и звала своего отца. Ей казалось, что только он может спасти ее.

Но никто не пришел, Дубэ оставалась одна, наедине с самой собой и своим горем.

На рассвете ее разбудили. Небо за окном было ярко-розовым. Дубэ ничего не соображала. Вчерашний солдат воспользовался этим, чтобы завязать ей глаза.

Она шла покорно, молодой человек держал ее за руку. Ее пальцы соприкасались с повязкой: это была рука, которую она укусила вчера вечером.

Молодой человек взял ее на руки и поднял куда-то: должно быть, на повозку. Дубэ попыталась освободить руки, связанные за спиной, но солдат тут же догадался.

Судя по всему, их было двое. Дубэ слышала еще один голос, голос человека постарше, может быть старика. Она узнала его. Это был ткач. Он ездил по городам, вплоть до Макрата, продавал ткани, в их селении он бывал очень редко, у него мать покупала материю на одежду.

— Пойдем, или мы никогда не доедем.

Повозка, раскачиваясь, покатилась. Солдат закрепил веревку на ее руках.

Дубэ заплакала в тишине. Она хотела попрощаться с отцом, обнять его, попросить у него прощения за то, что стала убийцей, как сказал Трарек. Она хотела обнять свою мать, крепко обнять ее, попросить прощения за всех змеек и зверюшек, которых она приносила домой. Но прежде всего она хотела знать: почему все это произошло?

Время шло. Повозка продолжала ехать днем и ночью, а глаза Дубэ по-прежнему были завязаны. Она перестала плакать. Чувствовала себя отупевшей, ей снова казалось, что ее нет на свете. Настоящая Дубэ находилась далеко отсюда, где-то в Сельве, рядом с отцом и матерью.

На третий день путешествия она вдруг услышала пыхтение солдата.

— Что ты делаешь? Тебе не это приказали сделать! — произнес ткач.

— Помалкивай… это — девочка…

Парень приблизился к ней, она почувствовала его дыхание на своем лице.

— Мы очень далеко от Сельвы, понимаешь? Ты не сможешь вернуться, даже если убежишь. Сейчас я развяжу тебе руки, но ты должна мне обещать, что будешь хорошей девочкой.

Дубэ кивнула. Был ли у нее выбор?

Парень развязал веревку, девочка ощупала кисти рук. Прикосновение причиняло сильную боль, веревка стерла ей руки до крови.

— Не шевелись, а то будет хуже.

Солдат полил ссадины водой. Сунул ей в руку хлеба.

— Ты что еще вздумал делать? — настаивал ткач.

— Помолчи и не смотри! Это мое дело, что я делаю!

Потом Дубэ ощутила холодок лезвия, прикоснувшегося к ее ладони.

— Что это? Я не хочу!

— Возьми и помалкивай, — сухо сказал солдат. — Лес, мир вокруг… Повсюду жестокость. Тебе надо научиться защищаться. Используй его, если кто-то захочет причинить тебе зло, поняла?

Дубэ снова заплакала. Все было бессмысленным, непонятным.

— Не надо плакать. Ты должна быть сильной. И не пытайся вернуться к нам. Люди злые, это хорошо, что ты уехала оттуда.

Потом он погладил ее. Грубовато и неловко погладил ее по голове.

— Отвези меня обратно домой, — умоляла его Дубэ.

— Я не могу.

— Отвези меня к папе…

— Ты — сильная девочка, я знаю это. Ты справишься.

Снова наступила тишина, и теперь рука Дубэ сжимала рукоятку кинжала.

Солнце стояло высоко, когда они приехали. Наконец солдат снял с ее глаз повязку, но Дубэ ничего не видела. Было жарко, гораздо теплее, чем в Сельве, и в воздухе стоял странный запах.

Солдат в некотором замешательстве смотрел на нее.

— Иди же.

Дубэ продолжала стоять, с мешком за плечами и кинжалом в руке.

— Ты должна уйти. Тебя хотели убить. А теперь твоя жизнь спасена! Беги!

Дубэ обернулась. Перед ней был незнакомый лес.

— Прямо впереди будет селение, иди туда, — сказал юноша, когда повозка уже пустилась в обратный путь.

Дубэ оглянулась, попыталась пуститься вслед, но повозка поехала еще быстрее, и, сколько Дубэ ни бежала, догнать повозку она уже не могла.

Поднялось облако пыли. Дубэ неподвижно стояла одна в неведомом ей лесу.

В эту минуту она ясно осознала: никогда больше она не увидит Сельвы и никогда уже ей не вернуться к прежней жизни.