"Сексуальная жизнь Катрин М." - читать интересную книгу автора (Милле Катрин)Только первые разыСексуальный режим меняется вместе с жизненными обстоятельствами. Обстоятельства могут быть сентиментального толка — например, вы влюблены и тогда вся ваша сексуальная энергия направляется исключительно к одному-единственному партнеру, — а могут и не иметь с сентиментальными сферами жизни ничего общего и быть эдакими моментами встряски сознания, вызванными совершенно внешними по отношению к сексуальной жизни событиями — переезд на новую квартиру, болезнь, меняющаяся профессиональная обстановка, новые горизонты, — выбивающими нас из привычной жизненной колеи. Дважды на беспокойном море моих беспорядочных сексуальных отношений наступал мертвый штиль. В момент, когда мы с Жаком готовились к организации настоящей совместной жизни, он написал мне, что считает необходимым условием успешности такого проекта кристальную честность отношений, не допускающую секретов и утаиваний. По несчастливому стечению обстоятельств именно в то время я завязала несколько связей, о которых имела полное основание думать, что они очень не понравятся Жаку. Мне удалось свести на нет одну или две, в борьбе с остальными я резко сократила посещение оргий и групповух, а во время тех редких случаев, когда я все же попадала на такие собрания, меня одолевало невиданное доселе чувство вины, имевшее следствием образование некоторого вполне преодолимого, но совершенно явственно мной ощущаемого психического торможения. Второй случай произошел во время наиобычнейшей оргии, которая тем не менее стала для меня переломным моментом. Пара, которая в тот вечер организовала вечеринку, была хорошо мне знакома — я уже трахалась если не с ними обоими, то с ним — точно — и представлялась чем-то вроде карикатуры на персонажи фильма «Гражданин Кейн» — она была певицей, а он недавно занял пост главного редактора крупной газеты. Публика в тот вечер подобралась респектабельная и разделенная для удобства на две группы: одна удалилась в спальню, а вторая направилась в гостиную, где в весьма необычной позиции — в центре, прямо под люстрой — находилась софа. Я расположилась на софе, предварительно выбрав наиболее ярко освещенную часть, и развила там, по своему обыкновению, активную деятельность. Буравивший меня член хозяина дома вызывал у меня симпатию: он был небольшой, крепко сбитый и напоминал миниатюрную копию своего лишенного талии владельца. Через некоторое время мужчины начали постепенно перетекать из гостиной в спальню, в которой утопающая в простынях дама, яростно елозившая ногами по спинам сменявших друг друга мужчин, как плаксивый младенец в люльке испускала дикие крики, сотрясавшие всю квартиру. Я спокойно отношусь к подобным экстравертным проявлениям, а восклицание одного из восхищенных участников («Вот кто трахается от души!») показалось мне попросту глупым. Поглазев немного, я вернулась на свою софу. Я думала о том, что эта женщина целиком завладела вниманием гостей и занимает теперь центральное — мое — место и что я должна бы ревновать. Однако ревность была почти незаметной. Впервые в жизни во время оргии я прервалась, сделала паузу и осталась одна. Это неожиданное затишье пришлось мне по душе, я наслаждалась передышкой так же, как упивалась состоянием отстраненного созерцания собственных мыслей во время дружеской трапезы. Наслаждение не помешало мне задаться вопросами касательно природы новых ощущений. Обнаруженный ответ заключался в том, что в результате длительных, подробных и абсолютно лишенных и тени стеснения (зато в полной мере наделенных всем доступным — как правило, довольно примитивным и живо напоминающем мне кавалерийскую атаку регулярной армии на лагерь индейцев — арсеналом оружия психоаналитического вскрытия личности) обсуждений моего сексуального поведения в самом широком кругу весьма различных собеседников — как непосредственных участников событий, так и просто интересующихся темой, — а также вследствие принятого мной решения испытать на собственном опыте, что значит спокойно лежать на кушетке, разбирая траханье по косточкам, вместо того чтобы трахаться, я мало-помалу, в дополнение к привычному мне центральному положению активно трахающейся, начала вставать на позицию стороннего наблюдателя. И только отнесенная этой центробежной силой на периферию событий, я смогла сделать важнейшее открытие: никогда наслаждение не было для меня таким сильным, как в первый раз — не в первый раз занятий любовью, а в момент первого поцелуя, более того, по зрелом размышлении я пришла к выводу, что мне вполне достаточно первого объятия. Разумеется, встречались и исключения, но обычно, даже если продолжение было приятным, оно было чем-то вроде пирожного без ягодки, стаканчика из-под съеденного мороженого или взгляда на прекрасную, но тысячу раз виденную картину. А если кому-то удавалось застичь меня врасплох, упоение было неописуемым. Именно с такими случаями связаны мои наиболее четкие воспоминания о сильнейших оргазмах. Вот я шагаю по ночному холлу огромного «Интерконтиненталя» в компании элегантного и благовоспитанного сопровождающего, моего верного помощника в двухнедельном странствии по чужой стране, который, пожелав мне спокойной ночи, вдруг хватает меня за руку, притягивает к себе и жадно целует: «Жди меня завтра утром в твоем номере». Где-то в нижней части живота начинаются спазмы, судорога скручивает желудок, и я, спотыкаясь и стараясь держаться по возможности прямо, начинаю движение в сторону далеких фигурок, виднеющихся за стойкой администратора. Или вот другой случай: ковер, развалившиеся где попало гости, среди них хозяин дома — немного навеселе; я приземляюсь на ковер на бреющем полете неподалеку, и он, ухватив меня за ворот свитера и притянув к себе, начинает целоваться длинным киношным поцелуем, поворачивая мою голову то влево, то вправо. Нужно отметить, что собравшиеся в тот вечер гости никак не намеревались закончить дело оргией — жена хозяина вела светскую беседу в соседней комнате, а один из приглашенных, случайно оказавшийся неподалеку, глядел на нас с совершенно ошарашенным видом. Вот еще: посещение выставки «Последний Пикассо» в Центре Жоржа Помпиду в компании Брюно, отношения с которым отличаются крайней нестабильностью и непостоянством. Подойдя поближе к одной из картин, я упускаю его из поля зрения, и присутствие теперь невидимого Брюно становится максимально интенсивным, почти физически ощутимым, и в этот момент меня настигает короткий, но отчетливый секреторный выстрел между ног. Я продолжаю осмотр экспозиции, чувствуя, как намокшие колготки при ходьбе поочередно липнут то к губам влагалища, то к припухшей внутренней стороне бедер. Таким образом, моя жизнь оказалась разделена на две части: до той памятной оргии, во время которой я впервые осталась одна, и после. Первая половина прошла в известном равнодушии к тому факту, что первоначальное сильнейшее ощущение удовольствия теряло остроту при продолжении ласк и была отмечена полным нежеланием сделать малейшую попытку исправить положение, тогда как во время второй я, отчетливо осознав быстротечность и эфемерность упоительных секунд, стала надеяться, что трепет невидимой пружины, сжимающейся в какой-то неопределимой точке живота, и та самая знаменитая волна, которая ее в конце концов разжимает, смогут повториться и в более продвинутой стадии любовных отношений. В период, когда моя жизнь грозила перевалить за половину, я нанизала одну на другую две совершенно различные связи: одну — безалаберную и беззаботную, вторую — полную глубоких чувств. Обе, однако, я развивала по похожей схеме: не торопясь и стараясь прочувствовать каждую секунду испытываемого по отношению к партнеру желания, которое в результате такого подхода становилось только сильнее. За гранью желания случались страстные совокупления, но они никогда не давали невыразимой полноты ощущений первого прикосновения. С сопровождавшим меня на выставку Пикассо персонажем долгие годы я дружила странной, регулярно прерываемой плохо поддающимися контролю, нервными и беспорядочными приступами желания, дружбой. Это была моя единственная хаотическая связь. Могло быть так, что в течение нескольких месяцев я бывала у него почти каждый день, а затем, без объяснений причин и всяческих предупреждений, оказывалась перед запертой дверью, напрасно вдавливая кнопку звонка, — так протекала неделя за неделей, пока наконец моя недоверчивая настойчивость бывала вознаграждена невнятным бурчанием в телефонной трубке, из которого складывался приказ явиться перед ясны очи. Возможно, именно из-за такой нестабильности отношений моментальный оргазм случался неоднократно. Начиналось все, как правило, с того, что мы много и с жаром говорили, обменивались впечатлениями о прочитанных книгах, зачастую забыв присесть, в квартире, которую человек непосвященный мог бы принять за жилище квакера. Затем я потихоньку подвигалась все ближе и ближе, до тех пор пока он рассеянно, но приветливо — так говорят с детьми, которые прибежали потревожить дядю за работой, — не интересовался: «Кого тут погладить по головке?» — и тотчас засовывал мне в трусы два, потом четыре пальца, вырывая у меня короткий сдавленный крик, в котором смешивались удовольствие и удивление. Он всегда застигал меня врасплох. Пальцы, к его вящему удовольствию, окунались в обильно увлажненный проход, после чего мы не жалели сил на ласки и поцелуи. Он не знал, что такое экономные скупые движения, его жесты были широки, как горизонт, и если он снимал с меня — неподвижно лежавшей на спине — простыню, то делал это одним безбрежным жестом, захватывая грудь целиком и проводя ладонью по всему телу, словно это был эскиз. Когда приходило время меняться ролями и наступала моя очередь брать инициативу в свои руки, картина полностью менялась: я ласкала его со всей доступной тщательностью, обращая особенное внимание на мельчайшие складки тела, подолгу задерживаясь на ушной раковине, паху, подмышке, ягодицах. Доходило даже до того, что я гладила едва заметные складки на его полураскрытых ладонях. Во время этой эротической прелюдии я не могла думать ни о чем, кроме того, как мне будет сладостно, как мне будет хорошо, когда он наконец решится поставить меня раком — моя любимая позиция, — ухватиться покрепче за бедра и резким движением насадить на член, да так, чтобы мои ягодицы со смачным звуком шлепнулись о его живот. Я очень люблю, когда член полностью выходит из влагалища, чтобы затем снова хлестким коротким движением низвергнуться обратно: при таком ритме примерно одно движение из четырех — всегда неожиданно — получается мощнее предыдущих и доставляет массу удовольствия. Несмотря на все это, мне исключительно редко удавалось ощутить что-либо, хотя бы отдаленно сравнимое по интенсивности со сладостной истомой, вызываемой его пальцами во влагалище. Тогда я решала, что в следующий раз у меня обязательно получится и, набираясь терпения и отбросив морализаторство, взламывала при необходимости сухие двери. Инициатор обреченного на провал фотосеанса в моем кабинете был некоторое время моим любовником. Он назначал мне встречи — в отелях квартала Гобеленов или в пустующей квартире неподалеку от Восточного вокзала, от которой у него были ключи, — в немыслимые для того, кто хоть как-то ограничен в жизни каким-либо расписанием рабочего дня, часы, например между одиннадцатью и полуднем или с пятнадцати тридцати до шестнадцати тридцати… Уже за день до намеченной встречи мое влагалище становилось чрезвычайно капризным и чувствительным и нередко вибраций сиденья в вагоне метро было достаточно, чтобы сделать поездку невыносимой, и мне приходилось выходить на несколько станций раньше и для успокоения чувств шагать до точки назначения пешком. Этот мужчина лизал меня бесконечно долго. Его язык обладал способностью то двигаться чрезвычайно нежно и деликатно, осторожно раздвигая каждую складку и проникая в самые потаенные уголки, то вдруг осуществлять широкие лижущие движения — в такие моменты мне в голову приходил образ бестолкового щенка, — покрывая всю поверхность разверстого влагалища, и тогда нестерпимый зуд превращался в мучительное, жгучее желание — чтобы его член навсегда запечатал это отверстие между моих ног. Когда же наконец он входил в меня — его член отличался такой же нежностью и деликатной тщательностью, как и язык, и точно так же не оставлял незаполненным ни одного миллиметра плоти, — испытываемые мной ощущения никогда не достигали тех умопомрачительных высот, на которые меня уносил его искусный язык. Принимая во внимание значительные расстояния, которые необходимо было преодолеть за относительно небольшое время, чтобы успеть на свидание, нет ничего удивительного в том, что иногда кто-то из нас опаздывал, а иногда и не приходил вовсе. Оказываясь в положении ожидающей, я полностью лишалась способности к осознанным действиям, укладывалась на кровать, свесив ноги, и думала о том, что мучительное, дикое желание превратилось во вбитый мне между ног острый кол и я останусь пригвожденной им к этому матрасу навсегда. Это было нестерпимое гнетущее чувство, оно мешало мне заниматься делами, звонить по телефону, встречаться с людьми и принимать — или не принимать — важные решения. Возможно ли жить нормальной жизнью до нашей следующей встречи, как будто ничего особенного не случилось? Острое желание превращало меня в беспомощную куклу с раздвинутыми ногами, повешенную на гвоздь в темноте и не способную двигаться самостоятельно. К счастью, этот — всегда латентно присутствующий, чутко дремлющий и готовый проснуться при малейшей возможности — паралич никогда не длится долго. Хочу я того или нет, но дверь моего рабочего кабинета обладает магической силой, и вне зависимости от количества жидкости, выделившейся у меня между ног (а также, шире, вне зависимости от любых случившихся со мной событий) я обладаю счастливой способностью с головой погрузиться в работу с такой же легкостью, как в пучины наслаждения. Мне бы хотелось, чтобы читатель на мгновение представил себе, как маленький спутник, уверенно движущийся по положенной ему орбите и включенный в плотную сеть взаимодействующих сил, определяющих условия его движения, внезапно лишается этой опоры, сбивается с курса и оказывается вышвырнутым за пределы системы, частью которой он был еще мгновение назад. Примерно то же самое произошло со мной, и, не представься мне эта уникальная возможность поглядеть на мой мир глазами стороннего наблюдателя, мне в голову никогда бы не пришла мысль написать эту книгу, к тому же открывающуюся главой «Количество». Сход с орбиты произошел в два этапа. Все началось с того, что я все чаще стала сталкиваться с растущей неудовлетворенностью. Вместе с неудовлетворенностью росло и мое упрямое нежелание ее понимать или принимать. Возбуждение могло достигать высочайшего градуса интенсивности и сопровождалось признаками (холодные губы, мурашки — впрочем, я буду говорить об этом подробнее ниже), казавшимися мне верными предвестниками близости вершины всепоглощающего удовольствия. Однако все чаще и чаще вершина продолжала оставаться окутанной непроницаемой толщей облаков, и вместо раскинувшихся бескрайних просторов передо мной вновь и вновь вставала глухая стена. И тогда, в тот самый момент, когда мужчина вытаскивал из меня член, а я сдвигала ноги, во мне начинало расти неопределимое чувство, для истолкования которого я со свойственным мне упорством — заставляющим меня часами подбирать точное слово для описания того или иного объекта при написании критических статей — искала и не находила подходящих терминов. Как выразить это уникальное ощущение? С уверенностью можно было сказать, что я испытывала наполняющую все мое существо лютую ненависть к тому, чей член несколько секунд назад побывал у меня во влагалище, несмотря даже на то, что это чувство при этом существовало совершенно независимо от прочих испытываемых в его отношении эмоций. Ненависть заполняла меня как расплавленный металл — форму, и, возможно, именно этот образ привел меня к мысли о том, что такие чувства сродни скульптуре, а точнее — герметической игральной кости Тони Смита.[15] К счастью, подобно тягостной депрессии, охватывающей меня вследствие несостоявшегося рандеву и бесследно растворяющейся после непродолжительной поездки в метро или такси, моя ненависть не живет долго и, как правило, исчезает в водовороте унитаза вместе с содержимым мочевого пузыря. И я почти уверена, что решение рассказать об этом обо всем чистую правду пришло ко мне именно в тот самый момент, когда я проводила полотенцем между ног. Длительность второго этапа я оцениваю в три, возможно, четыре года, в течение которых количество сексуальных контактов резко уменьшилось, а те, что все-таки имели место, в той или иной степени протекали по описанному мной выше сценарию. В результате я помню, что провела несколько летних недель в Париже в полном одиночестве, напряженно работая днем и страдая от жары и приступов классической тоски ночью. Именно тогда под кучей белья я обнаружила много лет назад подаренный мне фаллоимитатор, которым я ни разу не пользовалась. У него было две функции и две скорости. Конец был выполнен в виде кукольной головки, отмеченной звездочкой на лбу и увенчанной пучком волос, образовывающих ободок члена. Эта головка описывала более или менее широкие круги, в то время как торчащий примерно из середины цилиндра анимистический выступ с вибрирующим длинным языком предназначался для возбуждения клитора. В результате первого же употребления означенного объекта я кончила почти мгновенно, длинным, полновесным оргазмом, не прибегая к помощи эротических фантазий. Я была потрясена. Оказалось, что достижение оргазма — самой высшей пробы — зависит вовсе не от способности вновь и вновь нащупывать источник удовольствия, кроющийся в «первом разе», и от непрестанного возобновления этих «первых разов». Более того, не было никакой необходимости вызывать из небытия ряды посыльных и отвлекать со стройки рабочих. Нежась в уже описанной выше атмосфере одиночества, слегка разбавленной щепоткой горечи, я кончала и плакала, раздираемая острым ножом наслаждения. Моя всегдашняя тяга к множествам самым комичным образом контрастировала с тем, что принято называть «усладами одиночества». Однажды мне подумалось, что если в один прекрасный день я решусь «рассказать об этом, как оно есть», то книга будет называться «Сексуальная жизнь Катрин М.». Мне стало смешно. Природа обделила меня красивыми и здоровыми зубами, но теперь этого никто никогда не заметит благодаря усилиям одного замечательного зубного врача, который не взял с меня за свои услуги ни франка. Однажды я, как обычно, направилась к нему на прием, и тогда он впервые провел меня не в хорошо знакомую приемную, меблированную в современном духе, а оставил ждать в комнате гораздо больших размеров, обставленной в классическом стиле. Я испытала очень странное чувство: словно, толкнув много раз виденную дверь, неожиданно оказалась в сказочной стране, во сне, на съемочной площадке среди декораций… Ждать пришлось недолго — мой доктор вихрем ворвался в комнату, накинулся на меня, обнажил мне грудь и ягодицы, приласкал и так же неожиданно исчез. Примерно через десять минут он появился снова, на этот раз в сопровождении молодой особы. Мы потрахались втроем. Много позже я сообразила, что он оборудовал два смежных кабинета и, соответственно, две приемные, что позволяло Жюльену — так звали этого необычного дантиста — сновать туда-сюда и работать с двумя пациентами одновременно. Если в одном из кабинетов находилась я или — я не возьму на себя смелость утверждать, что была единственной «специальной» пациенткой, — одна из его подруг, то он с проворством фокусника успевал засунуть ей, вынуть, заправиться, исчезнуть в соседнем кабинете и снова появиться готовым продолжать. Как правило, он кончал, не успев толком ввести член. Сей двойной кабинет Жюльен придумал и обустроил сам, работая по вечерам, после того, как уходил последний пациент. По выходным он участвовал в теннисных турнирах довольно высокого уровня. Иногда Жюльен назначал мне встречи днем в каком-нибудь отеле. Я осуществляла |
||
|