"Чёрный день" - читать интересную книгу автора (Доронин Алексей Алексеевич)

Глава 20. ТЕНИ

— И я по шпалам, опять по шпалам иду домой по привычке — бормотал Саша себе под нос старую песенку.

Передвигаться по железнодорожному полотну было почти комфортно. Главное — смотреть под ноги, а то недолго и навернуться с насыпи. Даже если при всей своей «ловкости» он не сломает шею при падении, то под снегом может быть много острых предметов, которые сделают приземление малоприятным, а то и смертельным.

Сам того не замечая, он начал считать шпалы: раз… два… три… четыре… пять… девяносто шесть… девяносто семь… девяносто девять… сто… сто один… сто два… сто три… триста… триста один… триста два…

В детстве, в электричках и поездах он часто занимался тем, что просто считал предметы за окном. Столбы, мосты, машины определенного цвета или марки, встречные составы и так далее, просто глядел в окно с молчаливой сосредоточенностью и считал про себя. Что интересного он мог находить в этом занятии?

Тысяча девяносто один… тысяча девяносто два… тысяча девяносто три… Так считают овец, когда хотят заснуть. Раньше, когда его мучила бессонница, он пробовал — бесполезно. Хоть до утра считай. Но теперь что-то в нем изменилось. Во всяком случае, глаза у Саши скоро начали слипаться, а ноги все чаще спотыкались, требуя передышки и не желая нести его дальше. Все это кончилось тем, что он, наконец, споткнулся окончательно и бесповоротно, еле удержался на краю насыпи, судорожно схватившись за куст, и набрал полные валенки снега. Идти дальше было невозможно.

Он сел он сел на корточки прямо на шпалах, подперев голову руками, и дал себе пять минут передышки, достал из рюкзака банку сгущенки и отпил немного через дырочку. Углеводы тоже нужны.

Рюкзак он теперь не нес на спине, а тащил за собой на обыкновенных детских саночках. На таких он когда-то гонял с горки. «Ну и феномен ты, Сашка, — сказал он себе. — Полмесяца тебе понадобилось таскать на горбу тяжеленный рюкзачище, чтобы додуматься до элементарного рацпредложения. Давно бы уже так сделал, сколько сил бы сэкономил».

Что такое гуманитарная катастрофа? Это когда человек, получивший гуманитарное образование, попадает в экстремальную ситуацию. Жалкое зрелище.

Вспоминая себя в первые дни после катастрофы, Данилов не переставал удивляться, что они не стали для него последними. Совсем один, напуганный, не знающий, куда идти, он был обязан погибнуть еще по дороге к эвакопункту.

Но вряд ли одно везение помогло ему выжить. Иногда Александру казалось, что причины надо искать в его собственной психологии. Саша давно заметил, что обладает одним, но коренным отличием от всех людей, какие встречались ему на жизненном пути.

Он не нуждался в мире. Большинство не было готово к тому, что в одночасье порвутся все социальные связи, и само общество, в котором они были кем-то, исчезнет. Они слишком вжились в роль и не могли существовать вне нее.

Александр мог. На общество ему было начхать. Он готов был в любой момент уйти в «автономку», как подводная лодка, способный чувствовать себя комфортно, задраив все люки и соблюдая радиомолчание. Это можно было заметить с раннего детства.

Его адаптивный потенциал внешне никак не проявлялся. В нетипичных ситуациях Саша соображал медленно, на незнакомой местности ориентировался плохо, а в толпе часто натыкался на людей, как будто никак не мог привыкнуть к своим габаритам. Как можно представить, что в таком человеке запрятан «выживальщик»?

Но все же этот потенциал имелся. Возможно, это был тот нерастраченный багаж, который в прежней жизни мог бы позволить ему стать творцом, ученым или политиком. Но он им не воспользовался, не стал никем и ничем. Только когда мир изменился, Данилов пустил его в ход. Вернее, даже не он, а тот инстинкт-автопилот, который перехватывает управление в критических ситуациях.

Можно назвать это мутацией. Этакое крохотное отличие от сородичей, которое не имеет значения в привычных обстоятельствах или даже играет отрицательную роль, осложняя обладателю жизнь. Но в случае радикальных изменений оно среды дает носителю выигрышный билет.

Такое постоянно происходит в истории разных биологических видов. До девятнадцатого века на деревьях Британии обитали бабочки белого и черного цветов. Белые доминировали, черные были редки и жили недолго. Их было хорошо заметно на фоне светлой коры, и они первыми отправлялись на корм дроздам. Но когда пришла промышленная революция, и от сажи кора деревьев стала черной, бабочкам белого цвета не повезло. Теперь уже они стали легкой добычей птиц. А черные не только выжили, но и захватили всю биологическую нишу.

Возможно, и человек не свободен от действия этого эволюционного закона. Тогда, рассуждал Саша, после гибели стержневой ветви цивилизации Земля станет полигоном, на котором будут проходить обкатку альтернативные модели. Это будет продолжаться до тех пор, пока из них снова не выделится новая доминанта. Впрочем, это была только его теория, из разряда мыслей ни о чем, которыми парень заполнял редкие минуты, свободные от забот о собственном выживании.

Беда, как всегда, пришла откуда не ждали — не снаружи, а изнутри.

«За все приходится платить». Александр никогда не подвергал сомнению эту истину. Но где ж видано, чтобы за былую тягу к пирожным и конфетам человек расплачивался такими муками?

Теперь сладкое было для него не лакомством, а источником энергии. Вот и на этот раз он, как обычно, завтракал батончиком «с арахисом, карамелью, нугой и толстым-толстым слоем шоколада», когда почувствовал острую тянущую боль. Саше понадобилась пара минут, чтобы определить ее источник. Сигналы посылал четвертый коренной зуб справа. Там уже было дупло, а бесплатная отечественная пломба, которую он поставил год назад, быстро раскрошилась и выпала. По-хорошему, надо было уже тогда сходить к стоматологу, но Александр имел дурную привычку откладывать все напоследок. Да и людей в белых халатов он не переваривал, как и их неразлучную спутницу — бормашину, будь она хоть трижды лазерная. Теперь Данилов проклинал себя за это. Что ему стоило потерпеть десять минут?

Трудно сказать, чем и когда он разбередил этот зуб. Вряд ли дело только в злополучном «сникерсе». В последние дни он грыз немало сухарей и прочих продуктов, засохших до твердокаменного состояния. Неделю назад, пережевывая пряник, Саша почувствовал болезненный укол, но не придал этому значения. Боль тогда не была хозяйкой его психики.

Через пару дней после форсирования Оби начала ныть десна, и только тогда парень забеспокоился. Слегка, ведь вокруг было полно более насущных поводов для тревог. Он надеялся, что все обойдется, и пытался снять боль народными средствами вроде полоскания соленой водой. А зря. С каждым днем инфекция набирала силы, но делала это медленно и осторожно, будто хотела усыпить его бдительность и устроить ему ловушку.

К обеденному времени боль только усилилась, теперь огнем полыхала вся нижняя челюсть, с интервалом в пять секунд в ней взрывались тротиловые шашки.

Тогда Саша начал глушить боль анальгином. Вроде бы помогло, и парень снова расслабился. До самого вечера зуб его не беспокоил, а перед сном он принял еще пару таблеток для гарантии. Ночь прошла нормально, утром нежданно-негаданно поднялась температура, и опухло пол-лица. Данилов решительно не знал, как быть, и чувствовал дикую досаду на собственную глупость. Кто ему мешал два месяца назад сходить в кабинет через дорогу? Времени не было, денег? Нет. Просто не хотелось оказаться в лапах эскулапов.

К полудню мука стала невыносимой. Саша уже трижды полоскал рот, выпил две таблетки парацетамола и одну — анальгина, перевязал щеку колючим шарфом. Он даже прочитал заговор из книжки «Практическая магия», хотя раньше называл эзотерику общим термином «херомантия». Эти манипуляции не дали эффекта. Кроме соленой воды — от нее стало еще больнее.

К вечеру второго дня боль завладела всем его существом. Заниматься чем-то кроме самолечения было невозможно, как и дышать холодным воздухом. Даже думать о постороннем стало нереально, мысли сами возвращались к зубу. Боль накатывала волнами, примерно через каждые три секунды и разливалась по всему телу, дергая за каждый нерв.

С детства из всех людей в белых халатах Саша больше всего не любил стоматологов, но сейчас отдал бы все сокровища мира за то, чтобы в соседней комнате вдруг оказался живой дантист со своим пыточным креслом и инквизиторским набором. Господи, как больно! Неужели так будет всегда?

Саша представил себе, как зеленые микробы плодятся и множатся в дупле и точат, точат, вгрызаются в зуб до самого корня. Он готов был продать душу дьяволу, лишь бы остановить или хотя бы притупить боль. Но, похоже, даже отец лжи покинул Александра в его мучениях. Конечно, у князя тьмы были дела поважнее, как никак апокалипсис был в полном разгаре. И Люцифер мог наложить лапу на всех, оптом, не тратя время на каждого отдельно.

Можно ли сойти с ума от боли? Наверно, да, когда у тебя рак в последней стадии или обширные ожоги. Но Данилов подозревал, что еще немного, и его рассудок выбросит белый флаг. Даже такая мелочь могла стать последней каплей при его расшатанной психике. Надо было что-то делать, и парень знал, что именно.

Ему придется прибегнуть к крайним мерам оперативного характера. Какой-то гаденький человечек, сидящий внутри его головы, пытался отговорить Сашу.

«Не надо! — верещал он. — Потерпи немного, все пройдет…»

Но Данилов не слушал его. Он искал в квартире плоскогубцы и быстро нашел их. Его рука чуть подрагивала, но не от страха или мороза, а от ста граммов водки, которыми он сначала прополоскал рот, а потом, переборов отвращение, проглотил. Он не был идейным трезвенником, просто игра природы наделила его организм идиосинкразией на алкоголь. Никаких других эффектов кроме жестокой депрессии и раздражения мочевого пузыря парень после его приема не чувствовал, поэтому с трудом мог понять людей, которые получали от этого удовольствие.

Но в качестве местной анестезии зелье имени Менделеева сгодится. Конечно, предпочтительней был бы укол новокаина, но где же его взять-то? Сейчас он откроет рот, ухватится за зуб как следует и резко, одним рывком, извлечет причину своих страданий на свет божий. Ну же!..

Руки у Саши дрожали, пульс подскочил вдвое, а рот наполнялся слюной так быстро, что он не успевал ее сглатывать. Он знал, что сейчас займется вивисекцией, и мысленно передавал привет Леопольду фон Захеру-Мазоху и всем его последователям.

На счет «три». Враскачку, с вывертом. Во имя отца и сына и святого духа, а…

— а-а-а!

Он не удержал инструмента, и тот, вместе с зажатым в нем кусочком кости, почерневшим сверху и окровавленным снизу, пролетел через всю комнату и вдребезги разбил стекло в стенном шкафу. Этот момент Саша запомнил. Потом кровь хлынула у него изо рта, заливая все вокруг, а перед глазами все начало смазываться, расплываться.

Пошатываясь, как пьяный, Александр едва дотащился до спальни. Что-то подсказывало ему, что до кровати не дойти — комната вокруг раскачивалась как на качелях, а огонек свечки двоился, троился, четверился.

Но нельзя, нельзя терять сознание, как бы этого ни хотелось. Надо остановить кровь. Иначе, даже если он не истечет до смерти, как потом восполнять потерянный гемоглобин? Где взять усиленное питание?.. Вату и марлю Саша тоже приготовил заранее, но движения его стали неловки, и он долго не мог засунуть ватный тампон себе в рот так, чтобы тот лег точно на кровоточащий участок десны.

Как только звенящее эхо шокового удара растворилось, боль пришла, но это была уже другая боль. Не вкручивающийся в десну шуруп, а молот, обрушивающийся на бедную черепную коробку. Но, как ни странно, переносить такую массированную атаку было легче, чем локализованную. Может, от сознания того, что скоро все пройдет.

Оставалось принять свои любимые таблетки и отправиться на боковую. Это был предел. Мягкий продавленный диван милостиво приняло его вес, лишь чуть-чуть скрипнув. Вес был невелик. И почти тут же мир вокруг Александра растаял как дымка.

В эту «ночь» ему снился хороший сон. Если бы кто-нибудь зашел в этот момент в комнату и осветил фонариком его лицо, он заметил бы на нем усталую улыбку. Те, кто знал его в прежней жизни, ни за что не поверили бы, что она может озарять его лицо. Но это было так. Продержалась улыбка недолго, а затем сменилась выражением полной расслабленности. Впервые за много дней он спал спокойно.

Проснувшись, Данилов сразу же почувствовал — что-то изменилось. Исчезло. Когда же до него дошло, что не стало боли, он сперва решил, что умер. Но все оказалось не так просто. Вокруг по-прежнему была знакомая до тошноты комната, показавшаяся ему вдруг такой родной. А вот боль ушла. Может, она еще таилась где-то на задворках сознания, но ее время миновало. Отмочив теплой водой повязку и заменив ее новой, Александр с удовлетворением заметил, что кровь перестала сочиться из ранки, а челюсть больше не сводит судорогой. Похоже, можно было и поесть.

Наконец, он решился встать. Дотащившись до шкафа и посмотрев в зеркало, Данилов вздрогнул. Вылитый вампир! Бледное как простыня лицо, дикие глаза и запекшаяся красная корка на губах. Кровь была не только на лице и на руках. Она была повсюду. Казалось, в комнате поработала целая артель мясников. Но он знал, что не мог потерять ее слишком много. Вряд ли больше ста миллилитров, а еще вероятнее, не больше рюмки. Восстановится. Нужно только есть побольше белка.

Он прополоскал рот теплой водой, умылся, попытался оттереть свитер, но бурое пятно въелось глубоко. Да и черт с ним. Вот уж чего он не собирался делать, так это стирать. Греть воду, полоскать — зачем эта морока, если в шкафу наверняка найдется другая одежда? А не в этой квартире, так в соседней.

Данилов языком ощупал то место на десне, где еще недавно находился источник его страданий, и поздравил себя. Зуб был вырван чисто. Его корень не остался в десне, как он того боялся. Видно, не совсем он пропащий, что-то еще может… Например, работать стоматологом.

«Надо было тебе поступать в медицинский. Какой врач пропадает…» — думал он, уносясь куда-то вдаль.

Так Александр лишился одного из коренных зубов, но не только его. Вместе с ним ушла часть страха перед будущим. Парень знал, что впереди его ждет немало страданий, но теперь ему казалось, что к встрече с ними он готов. Саша мог записать в свой актив еще одну победу. Только на этот раз он одержал ее над врагом, который был пострашнее бродяги с топором — над самим собой. Зная свою натуру, Саша понимал, что это много стоит.

«Зуб — это ерунда. А если аппендицит? — спрашивал парень себя. — Сам себе операцию сделаю?»

«Сделаешь. Куда ж ты денешься? — отвечал безапелляционный внутренний голос. — Попробуешь. А не получится, значит, не судьба. Ты немного потеряешь».

Весь следующий день он собирал по окрестностям вещи и продукты для нового отрезка пути.

Потом он снова шел сквозь тьму и холод, а за ним, кривляясь и извиваясь в луче света, тащилась его тень — уродливое существо, отдаленно напоминающее человеческую фигуру, гротескный гуманоид с длинными конечностями и головой гидроцефала.

Александру не нравилось это соседство. В глубине души он подозревал, что, стоит ему потерять бдительность, как эта тварь схватит его и утащит за собой, на ту сторону. Однажды это ему настолько надоело, что он попробовал идти в полной темноте, справедливо рассудив, что там, где нет света, не может быть и теней. Саша погасил фонарик, и призрак тут же исчез. Некоторое время парень брел наобум, наслаждаясь одиночеством, пока не напоролся на поваленное металлическое ограждение и чуть не проткнул себя насквозь. Это было похоже на последнее китайское предупреждение, и больше он так не экспериментировал.

Но однажды, в кошмарный мороз, когда Александр меньше всего ожидал услышать чей-то голос, тень сама заговорила с ним.

— Саша, — тихо прозвучало вдалеке.

Данилова словно током ударило. От неожиданности он споткнулся и в который раз набрал полные валенки снега. Лямка нагруженных санок больно врезалась в поясницу. Он уже успел отвыкнуть от звука человеческого голоса, и сама возможность осмысленной речи казалась ему абсурдом посреди ледяной пустыни.

Путник замер, превратившись в слух. Даже ветер стих, чтобы не мешать ему. Так прошло две минуты. Никого. Тишина. Черное безмолвие. Здесь никто не мог знать его имени, да и людей тут, вдали от населенных пунктов, быть не могло на десятки километров вокруг. Но тогда кто?..

Медленно, словно стараясь оттянуть встречу черт знает с чем, парень обернулся. На секунду ему показалось, что там действительно кто-то стоит, отбрасывая огромную тень. Дерево. Обычная береза. У него медленно отлегло от сердца, но еще долго стучала кровь в висках. Сердце билось о ребра, не давая забыть о пережитом. Только через минуту он смог даже посмеяться над собой, хотя смех прозвучал не очень убедительно.

Ну, разумеется, послышалось. Обычное дело. Нервы, что же с вами делать?.. Неужели он сходит с ума? Да что удивляться, он же не железный. Любой на его месте был бы подвержен этой опасности.

Парень уже собирался навьючить на себя тяжелую поклажу и продолжить путь, но в тот самый момент, когда ему с горем пополам удалось взять себя в руки, его окликнули снова, гораздо громче:

— Саша, слышишь?

Сердце парня сжал стальной обруч. Еще немного, и грудь лопнет, разорвется на куски как граната. Или как гранат брызнет красным соком во все стороны.

Наконец, выдох прорвался наружу сдавленным воплем:

— А-а!

Собственный вскрик показался ему неестественным, как реплика актера в старинной оперетке. Но ничего другого он не мог из себя исторгнуть. Тяжелее всего быть естественным, когда сталкиваешься со сверхъестественными вещами. Там, где должен был стоять тот, кто говорил, не было даже деревьев. Ровная поляна без единой кочки и снег, не нарушенный человеческими следами.

Не понимая до конца, что же он делает, парень начал мелко креститься, шепча слова давно позабытой молитвы, сохранившиеся в подкорке. Это действие было инстинктивным — никакой благодати он не ощущал. Только ужас без пяти минут утопленника, который хватается за любую соломинку.

«Отче наш, иже еси на небесех…» — вот все, что он мог противопоставить неведомому ужасу. — Да святится имя Твое, да пребудет воля Твоя…»

В этот момент Александр еще горше пожалел о поступке, который совершил в самые первые минуты после катастрофы. Тогда он сорвал с себя нательный крестик и зашвырнул его в придорожную канаву, сопроводив этот жест проклятьем: «Гребаный старый садист! Я от тебя другого и не ждал». Это было первым побуждением и шло из глубины души.

Теперь тот поступок представлялся ему выходкой капризного ребенка, который не хочет идти в садик. Глупо и слишком театрально. Маленький кусочек серебра, якобы несущий в себе частицу божественной благодати, ни при чем. Да и бог, если он есть, тоже. Не бог нажал на кнопку, и не дьявол. Это мы. Единственной ошибкой Всевышнего было то, что Он дал нам свободу воли, явно переоценив нас.

— Саша, — прозвучало в третий раз у него за спиной. — Саша…

«Разве ты не хочешь поговорить со мной?» — казалось, хотела сказать темнота.

В прошлый раз говорящий находился метрах в десяти позади, теперь же он был совсем близко. На расстоянии прыжка.

Александра схватил за горло страх, какого еще он не чувствовал. Сердце переместилось в пятки, легкие стали тяжелыми как гири и ухнули вслед за ним, а желудок наоборот подскочил, подарив уже привычную дурноту. Мозг отреагировал последним, с запозданием в несколько секунд. Он откликнулся безумным воплем внутри черепной коробки: «Погибаю!»

Данилов взвыл и закружился на месте. Фонариком, который парень держал в вытянутой руке как фехтовальщик — рапиру он очертил круг света, словно тот мог отогнать от него все наваждения.

«А может, обращаются не к тебе? — стрелой промелькнула нелепая мысль, — Имя-то не редкое». Но вокруг не было не только других Александров, но и вообще никого, кто мог бы иметь имя. Места, куда он забрел, были безлюдными даже в лучшие времена. Теперь тут можно было скитаться годами и не встретить живой души.

Обращение могло быть адресовано только ему. Значит, надо было отвечать, чтобы не показаться невежливым. Но он медлил.

Тишина. Только снег скрипит под подошвами валенок. Вокруг раскинули свои руки-ветки голые деревья, не спящие в ожидании новой весны, а промерзшие до самой сердцевины. Они напомнили Саше скелеты тех чудовищ, что населяли Землю за сто пятьдесят миллионов лет до его рождения. Гибель этим тварям принес катаклизм, схожий с нынешним. Поделом им, они были безмозглыми, уродливыми и злобными. Неудачные творения Создателя, ничем не лучше людей, разве что слишком глупые, чтобы придумать оружие массового поражения.

Дернувшийся палец попал на кнопку фонарика, и Данилов тут же ослеп от накатившей волны мрака. В темноте он ощутил себя еще беззащитнее. Не вынеся испытания темнотой, парень тут же снова включил свой «динолайт». Он наугад провел лучом слева направо, но тот свободно проходил сквозь глыбы заледенелого воздуха. Кругом не было ни души. Только его тень, которая находилась на прежнем месте. Уж не она ли обращалась к нему?

Александр собрал в кулак остатки самообладания. Глупо бояться собственной тени, даже если она пытается заговорить с тобой. И все же ему хотелось бежать, бежать, пока между ним и этим местом не окажется целый континент.

Но он знал, что это бессмысленно. Она будет преследовать его до самого конца и рано или поздно настигнет. Не проще ли остаться здесь? Это его успокоило. Ничто так не придает сил, как осознание того, что все усилия напрасны.

Он больше не слышал никаких посторонних звуков. Вокруг не было никого, кто мог бы быть их источником. Никого из имеющих тело.

Стоп. Саша еще сохранил остатки трезвого рассудка. Он допускал существование призраков, но не верил в возможность контакта с ними. Поэтому его разум пытался найти всему рациональное объяснение.

На первый взгляд, ответ напрашивался такой — шизофрения. В расщепленном сознании как в миксере смешиваются реальность и фантазии, так что грань между ними сначала становится зыбкой, а потом и вовсе исчезает.

У него никогда раньше не было галлюцинаций, но мысль о собственном безумии показалась парню заманчивой, как последний спасательный круг. Может, этот зов только мерещится ему?

Пусть он бредит, лишь бы это не было правдой. А что же было на самом деле? Может, он бросался на людей и орал о приближении Армагеддона, а перепуганные соседи вызвали наряд милиции, который, увидев, что случай не в его компетенции, связался с людьми в белых халатах? Доктора сработали оперативно. Они заломили «клиенту» руки, надели смирительную рубашку, посадили в машину с красными крестами и отвезли в дом скорби, по дороге или уже на месте вкатив лошадиную дозу какого-нибудь транквилизатора. И вот он лежит, привязанный к койке и обколотый сильнодействующими препаратами, в городской психушке, в отделении для буйных, а вовсе не стоит посреди занесенной снегом железной дороги.

Чушь. Нечего тешить себя иллюзиями. Окружающий кошмар — явь! Хотя бы потому, что ни одно сновидение не может длиться целый месяц, что бы там ни говорили всякие умники о субъективном времени.

Есть еще одно объяснение этому голосу из ниоткуда. Когда столбик термометра падает ниже сорока, человеку порой начинают слышаться странные шумы. Саша вспомнил, что об этом рассказывали в телепередаче про Оймякон, где находится Евразийский полюс холода. С атмосферой при низких температурах что-то происходит. Кажется, коренные народности Севера называли это шепотом звезд. Так поэтично, черт возьми, что не верится.

Но в таком случае его окружала голимая проза, в которой не было места пришельцам с того света. День-то и вправду выдался на редкость холодным. Саша не удивился бы, узнав, что в термометрах замерзла ртуть.

Шорох снега под ногами, потрескивание коры деревьев, падающие снежинки — все это исказилось под действием непостижимых законов акустики. Его нездоровое воображение сложило эти звуки в слова, чтобы воспаленный разум, подхлестнутый одиночеством, мог сотворить виртуального гостя.

Вот и все. Тени исчезают в полночь. Мертвые остаются мертвыми, а живые ждут и не дождутся своего часа, чтобы к ним присоединиться. А он опять поверил черт знает во что.

— Придурок… — вслух произнес Саша.

В этот момент порыв холодного ветра налетел на него и заставил замолчать. Данилов потеплее замотал лицо колючим шарфом. Не были видны даже глаза, прикрытые лыжными очками, которыми он разжился отнюдь не в магазине спорттоваров. Но они прилегали к лицу не очень плотно, поэтому поток ледяного воздуха иногда достигал своей цели. Окоченевшие пальцы он спрятал еще глубже в карманы. Даже варежки не помогали.

Слова ничего не значат. Они всего лишь колебание воздуха, произведенное речевым аппаратом человека с одной целью — донести информацию до другого представителя своего вида. А если нет адресата, то ни к чему тратить энергию. Бестелесным духам слова не нужны.

«Вначале было слово». Ложь. В начале начал было великое безмолвие. Космические катастрофы — большой взрыв, рождение звезд, столкновения галактик и туманностей — тоже происходили в абсолютной тишине, потому что в вакууме звук не распространяется.

Только потом, когда звезда по имени Солнце обрела свою третью спутницу, новорожденный мир заполнил хаос звуков — грохот падающих с неба камней, шипение раскаленной магмы, гул первобытного океана, и рев голодного зверя, выходящего на охоту. И только через миллионы поколений бессловесной животности какой-то питекантроп, не от хорошей жизни вставший на задние лапы, изрек первое слово. «Ургх», например.

Лингвисты сломали много копий, споря, было ли это существительное или глагол. У Саши имелась на этот счет своя версия — междометие, и доказать это было легко. На первом месте для человека стоят не предметы и не действия, а его отношение к ним. Оно есть нечто первичное, базовое, следовательно, должно получить средство для выражения раньше всего остального. Итак, эмоции — положительные или отрицательные. А поскольку жизнь в те времена была не сахар, вероятным выглядит второе. Следовательно, вскрик ужаса, вздох разочарования или вопль ярости и превратился в первое человеческое слово, из которого, как из семечка, выросло могучее древо языков, обеспечив хлебом многие поколения толмачей-переводчиков.

Каким было это семечко? Универсальным. Ведь не одни только отрицательные эмоции довлеют над родом людским. Чем выразить и смертельную злобу, и переполняющее душу счастье, и глубочайшее разочарование? Все говорит о том, что первым человеческим словом был аналог русского мата, но все когда-нибудь заканчивается. Слова нужны только людям, причем живым. Если не станет человечества, то они, записанные на пленку, диск или другой носитель, станут бессмысленными наборами звуков, а буквы в книгах — чернильными черточками, которые будут содержать в себе меньше информации, чем следы животных на снегу.

Дома, плотины и мосты будут напоминать о расе несостоявшихся покорителей космоса несколько веков, пока не обратятся в пыль или не будут поглощены наносами песка и глины. А слова станут ничем, как только умрет последний из тех, кто способен их понимать. Но вряд ли именно он окажется этим последним, особенно если и дальше будет идти напролом, не считаясь с температурой. Посадит легкие, это как пить дать, и привет.

Александр решил, что на сегодня его путь закончен. Благо от своего укрытия он успел удалиться всего на километр. Сейчас он вернется и переночует, а если холод не спадет, то останется там насовсем.

Ему повезло, если можно назвать это везением. Наутро Саша долго оттаивал кипятком стекло, чтобы разглядеть градусник за окном. Но когда ему, наконец, это удалось, парень только усмехнулся. Он это предвидел. Всего минус восемнадцать и полное безветрие. Ни снежинки в воздухе. Будто кто-то очень хотел, чтобы он добрался до своей цели.