"Аракчеев" - читать интересную книгу автора (Томсинов Владимир Алексеевич)

Глава вторая В КАДЕТСКОМ КОРПУСЕ

Ко времени, когда Алексей Аракчеев прибыл в Петербург поступать в кадеты, история Артиллерийского и Инженерного Шляхетского корпуса насчитывала уже более восьми десятилетий. Бедный и безвестный дворянчик поступал в благородное и знаменитое учебное заведение.

История его начинается во времена Петра I, а точнее — 10 января 1701 года. В этот день Петр I издал указ о создании при Пушкарском приказе специальной школы для обучения артиллерийскому и инженерному делу. К такому шагу царя-реформатора подвигло поражение русских войск в битве с армией шведского короля Карла XII под Нарвой 19 ноября 1700 года. Тогда шведами была захвачена почти вся русская артиллерия, в плен попал и главный ее начальник, генерал-фельдцейхмейстер — имеретинский царевич Александр Арчилович[53]. 10 января 1701 года Петр I предписал выстроить на территории московского Пушечного Двора[54] «деревянные школы, и в тех школах учить пушкарских и иных посторонних чинов людей и детей их словесной и письменной грамоте и цифири и иной инженерной наукам, и будучи им в тех школах, учица вышеписаным наукам с прилежанием, а выучась, без указу с Москвы не съехать, также в иной чин, кроме артиллерии, не отлучатца…».

По указу Петра I от 19 июля 1702 года обучение инженерному делу было отделено от обучения артиллерийской науке, то есть Пушкарской школе надлежало отныне выпускать артиллеристов, не обученных инженерному делу, и инженеров, не знавших артиллерии.

В течение последующих десяти лет в Пушкарской школе обучалось ежегодно в среднем по 80 учеников, из них 20–25 специализировалось в инженерном деле.

17 марта 1719 года Петр I распорядился создать инженерную школу в Санкт-Петербурге.

13 марта 1721 года в новой столице России была учреждена и артиллерийская школа. Принятый Петром I в этот день указ гласил: «Чтобы находящиеся в службе артиллеристы могли честь выше стяжать и скорее сделаться достойными повышения, выбрать из артиллерии учеников и обучать их при Санкт-Петербургском лабораторном доме всему касающемуся до артиллерии, а также арифметике, геометрии и тригонометрии»[55]. Артиллерийская школа призвана была совершенствовать подготовку артиллеристов, состоявших на службе. В ней единовременно обучалось около 30 человек.

В 1723 году московские и санкт-петербургские учебные классы, готовившие инженеров, были объединены в одно учебное заведение под названием Санкт-Петербургская Инженерная школа.

После смерти Петра I действовавшая в Москве с 1701 года Артиллерийская (бывшая Пушкарская) школа была закрыта. Санкт-Петербургская же Инженерная школа в 1728 году была превращена в одно из отделений Санкт-Петербургской Артиллерийской школы. В течение последовавших сорока лет Инженерная школа неоднократно отделялась от Артиллерийской и опять в нее входила.

К середине XVIII столетия стало очевидно, что русская артиллерия, возведенная когда-то Петром I на передовой уровень, утратила прежнее свое преимущество перед артиллерией европейских держав, и, следовательно, назрела необходимость в ее преобразовании. Эту задачу призван был выполнить назначенный императрицей Елизаветой 31 мая 1756 года на должность генерал-фельдцейхмейстера граф П. И. Шувалов.

Решив, что начинать обновление артиллерии надо с артиллеристов, Петр Иванович принялся менять систему их подготовки. В первую очередь новый генерал-фельдцейхмейстер предложил императрице слить воедино Артиллерийскую и Инженерную школы, действовавшие в Санкт-Петербурге. 12 мая 1758 года Ее Величество подписала указ о создании Соединенной Артиллерийской и Инженерной дворянской школы. Начальником нового учебного заведения был утвержден инженер-капитан М. И. Мордвинов.

Будущим артиллеристам опять стали преподавать фортификацию, то есть понятия об укреплениях, которые они должны посредством артиллерийских орудий разрушать, а инженеров начали учить артиллерийскому делу, то есть тому, как разрушаются крепости. Кроме специальных наук ученики Соединенной Артиллерийской и Инженерной школы должны были изучать немецкий и французский языки, историю, географию, арифметику, простую геометрию, алгебру, механику, гидравлику, эрометрию, гражданскую архитектуру, математическую географию, химию, основы экспериментальной физики, натуральную историю, военную экзерцицию и, наконец, танцы.

В новом учебном заведении была создана богатая библиотека. Для печатания учебных пособий была устроена своя типография. Чтобы воспитанники школы находились в курсе современных событий, для них выписывались российские и иностранные газеты. И было взято за правило регулярно читать их вслух во время трапезы в столовой.

П. И. Шувалов постарался укомплектовать преподавательский состав лучшими знатоками своего дела. Он самолично беседовал с каждым претендентом на должность преподавателя школы, посещал занятия, которые тот проводил. Например, для преподавания математики и механики граф Шувалов пригласил ученика М. В. Ломоносова, питомца университета при Академии наук подпоручика Я. П. Козельского[56].

Преподаватели специальных дисциплин отбирались графом П. И. Шуваловым из наиболее способных выпускников самой школы. В целом специальная подготовка будущих артиллеристов и инженеров в результате произведенных преобразований только выиграла. Приобретавшиеся учениками теоретические сведения в артиллерии и фортификации закреплялись на практике полевыми занятиями, для которых обыкновенно отводилось два летних месяца.

Первоначально в Соединенной Артиллерийской и Инженерной школе обучалось до 135 дворянских детей. Одним из них был юный Михаил Голенищев-Кутузов. Приказом генерал-фельдцейхмейстера П. И. Шувалова 10 декабря 1759 года артиллерии каптенармус Михаил Голенищев-Кутузов был выпущен из школы в инженерный корпус кондуктором первого класса[57]. В течение полутора лет будущий полководец оставался при школе в качестве преподавателя-репетитора. В 1761 году уже в чине инженерного прапорщика он был направлен в Астраханский полк полковника А. В. Суворова.

Граф П. И. Шувалов явно имел замысел превратить Артиллерийскую и Инженерную школу в учебное заведение элитарного типа. Так, он запретил направлять заболевших воспитанников в «Артиллерийский солдатский госпиталь», «чтобы они от общества с солдатами не могли принимать привычек, не свойственных благородным людям», и устроил лазарет непосредственно при школе. При наказаниях нерадивых учеников старались соблюдать меру. П. И. Шувалов завел даже специальный журнал, куда записывались их проступки с наказаниями, и раз в неделю просматривал его, контролируя объективность преподавателей при назначении наказаний.

Благодаря П. И. Шувалову выпускникам школы начали присваивать не унтер-офицерский, а офицерский чин, и они сразу, без выслуги в солдатах, стали назначаться на командирские должности. Первый такой выпуск был сделан в 1760 году.

В 1758 году граф П. И. Шувалов представил императрице Елизавете план под названием «О учреждении корпуса для артиллерии и инженерства». Одним из его авторов был М. В. Ломоносов. За несколько лет до этого великий наш ученый разработал проект учреждения Московского университета, который был успешно претворен в жизнь при содействии двоюродного брата П. И. Шувалова Ивана Ивановича Шувалова. Новый план предполагал создание более совершенного по сравнению со всеми, каковые бывали в России прежде, военного учебного заведения для подготовки офицеров-артиллеристов и инженеров. По замыслу П. И. Шувалова и М. В. Ломоносова будущие офицеры должны были за время обучения в корпусе получить основательное (по существу, университетское) общее образование, а также глубокие теоретические знания и практические навыки в области артиллерийского и инженерного дела. В рамках кадетского корпуса планировалось организовать общие классы с 5-летним сроком обучения и специальный офицерский класс с 2-летним учебным курсом.

Наряду с планом «О учреждении корпуса для артиллерии и инженерства» П. И. Шувалов подготовил к концу 1761 года другой, более обширный план реорганизации системы военного образования в Российской империи. В соответствии с ним предполагалось объединить лучшие российские военно-учебные заведения в один большой кадетский корпус, в котором должно было обучаться различным военным специальностям единовременно 920 дворянских детей. В составе этого учебного заведения — своего рода военного университета — должны были найти свое место существовавший с 1732 года Сухопутный шляхетский кадетский корпус[58], учрежденный в 1752 году Морской шляхетский кадетский корпус и запланированный к созданию на базе Соединенной Артиллерийской и Инженерной дворянской школы Артиллерийский и Инженерный шляхетский кадетский корпус.

Смерть императрицы Елизаветы 25 декабря 1761 года не изменила положения П. И. Шувалова при царском дворе. Вступивший на российский престол Петр III уважительно относился к графу, и можно уверенно предполагать, что Петру Ивановичу удалось бы сделать много полезных для Российского государства дел. Но судьба оказалась слишком злой по отношению к этому деятельному и талантливому человеку.

В двадцатых числах декабря 1761 года он занемог тяжелой болезнью и 4 января 1762 года умер. За несколько дней до этого, 28 декабря, Петр III присвоил графу звание генерал-фельдмаршала и затем несколько раз посетил его. Император явно хотел видеть П. И. Шувалова в числе ближайших своих соратников.

Новый император поддержал подготовленные графом-реформатором, но не осуществленные в царствование императрицы Елизаветы преобразовательные проекты[59]. Именным указом Петра III от 24 апреля 1762 года был утвержден и проект П. И. Шувалова о создании шляхетского кадетского корпуса, объединяющего в своем составе Сухопутный, Морской, Артиллерийский и Инженерный корпуса. Примечательно, что командовать этим военным «университетом» император назначил двоюродного брата покойного — И. И. Шувалова.

Дальнейшего своего развития история данного учебного заведения не получила, ибо два месяца спустя Петр III был низвергнут с престола своей сумасбродной супругой Екатериной. Этот государственный переворот и последовавшее за ним убийство законного российского императора были совершены исключительно в интересах Екатерины и приближенной к ней группы офицеров. Однако заговорщица, как и положено в таких случаях, постаралась представить свое злодеяние в качестве меры, спасшей Отечество от погибели. Но представляя политику своего мужа губительной для России, Екатерина не могла оставить в действии все его указы.

В числе первых отмененных новоявленной императрицей законодательных актов несчастного Петра III оказался его указ от 24 апреля. Согласно «имянному Ея Императорскаго Величества на поднесенном от Сената докладе, августа 8 дня 1762 года, высочайшему Указу» было повелено: «Сухопутному и Морскому кадетским корпусам быть на основании учиненных прежних штатов, как они состояли при жизни блаженныя и вечной славы достойныя памяти, государыни Императрицы Елисавет Петровны, декабря до 25 числа 1761 года, а что касается до Артиллерийскаго, то оному кадетским корпусом не именоваться, а быть школе». Своим Указом от 8 августа 1762 года Екатерина II восстанавливала прежнюю Соединенную Артиллерийскую и Инженерную школу. Понимая, однако, что интересы русской армии требуют совершенствования данного учебного заведения, она дала в приведенном Указе поручение тогдашнему генерал-фельдцейхмейстеру А. Н. Вильбоа представить Сенату мнение о том, «на каком основании и в коликом числе оной школе быть».

А. Н. Вильбоа не задержался с выполнением поручения императрицы. В своей реляции, одобренной императрицей и переданной 21 августа 1762 года в Сенат, он высказал мнение о неспособности Артиллерийской школы из-за неимения «потребнаго числа учителей и от весьма ограниченнаго своего учреждения снабдевать артиллерию и инженерной корпус такими офицерами, сколько звания их служба требует». Сухопутный же и Морской кадетские корпуса «из артиллерии и фортификации, — отмечал генерал-фельдцейхмейстер, — показывают не более, как что до знания полеваго офицера следует, а некоторых таких наук, которыя артиллеристу и инженеру принадлежат, вовсе не обучают». A. H. Вильбоа предлагал учредить для подготовки офицеров-артиллеристов и инженеров специальное дворянское училище, наименовав его «Артиллерийским и инженерным шляхетным корпусом». При этом он выражал убеждение, что «сие училище всем своим учреждением соединено быть должно с артиллериею и инженерным корпусом» для того, чтобы учащиеся могли наряду с теоретическими науками усваивать практику и получать наставления от таких офицеров, которые служат при этих корпусах и сведущи не только в теории, но и в практических делах.

25 октября 1762 года императрица Екатерина II утвердила представленный ей доклад Сената «О учреждении Артиллерийскаго шляхетнаго кадетскаго корпуса».

Так возникло учебное заведение, в которое в 1783 году поступил Алексей Аракчеев.

***

В основу плана учреждения Артиллерийского и Инженерного шляхетского корпуса был положен проект, разработанный П. И. Шуваловым с помощью М. В. Ломоносова. Согласно этому плану кадетом мог стать только российский дворянин[60] или подданный российской императрицы из дворян Лифляндии и Эстляндии. К учебе в корпусе могли быть допущены и те из иностранных дворян, кто даст обязательство вечно состоять в российском подданстве. Общее число кадетов с унтер-офицерами и капралами ограничивалось цифрой в сто сорок шесть человек.

Программа преподавания предусматривала обучение немецкому и французскому языкам, истории и географии, механике и гидравлике, гражданской архитектуре, химии, арифметике, алгебре и геометрии, фейерверочному искусству и рисованию, танцам, фехтованию, ружейным приемам и, наконец, специальным наукам — артиллерии и фортификации.

План содержал не только перечень наук и искусств, которые надлежало изучить кадетам, но и давал определение пользы, следующей из этого. «Знание чужестранных языков, — подчеркивалось, например, в плане, — для артиллериста инженера есть необходимо, ибо на русском языке книг как источников, откуда науки почерпаются, а фортификации и артиллерии кроме некоторых неисправных переводов нет; и так, не зная чужестранных языков, множество способов отнимется артиллеристу и инженеру получить надлежащее совершенство в знании».

Особое внимание в плане учреждения Артиллерийского и Инженерного шляхетского корпуса уделялось учителям. Здесь указывалось, в частности, что на должности учителей в кадетский корпус следует определять «таких людей, которые знание свое данными им от прежних мест аттестатами доказать могут, или чиня им прежде экзамины». При этом с самого начала деятельности корпуса было заведено правило, по которому его директор, получая на зарплату преподавателям определенную сумму, мог по своему усмотрению устанавливать количество учителей и размер получаемого каждым из них вознаграждения. Через 12 лет службы в корпусе преподавателю полагалась льготная пенсия.

При формировании преподавательского штата следовали принципу: достойный преподаватель должен получать достойное жалованье. Но с другой стороны, при этом считалось, что при малом денежном вознаграждении преподавателей нельзя будет заполучить на эти должности достойных людей. Эту истину выражал следующий совет директору корпуса: «Не должно всякого принимать, кто первый себя представит и предложит труды свои за весьма малую цену: корыстолюбивые души, которые, будучи угнетаемы или бедностью, или уверены о своем незнании, продают свои труды за такую цену, которую иногда и слуга, хотя мало порядочный, принять отречется; тогда можно будет иметь учителей, по всей строгости достойных сего названия, людей, отличных дарованиями, непорочных нравов, которые за приличное их трудам жалованье с успехом употребят способности своего разума к воспитанию тех, которые вверяются их попечению».

Основу преподавательского состава корпуса составили при начале его деятельности преподаватели, работавшие в Соединенной Артиллерийской и Инженерной школе. Среди них были 46-летний майор артиллерии Иван Харламов, 35-летний капитан артиллерии Иван Карамазов, 30-летний капитан Иван Вельяшев-Волынцев, 37-летний подпоручик Яков Козельский и др. Со временем они стали авторами лучших в России учебников по различным отраслям военного дела. Так, И. А. Вельяшев-Волынцев составил курс «Артиллерийские предложения для обучения благородного юношества Артиллерийского и Инженерного Кадетского корпуса». Он был издан в Санкт-Петербурге в 1767 и 1777 годах и более четырех десятилетий после этого являлся единственным в России учебным руководством для артиллеристов. Я. П. Козельским были написаны два учебника: «Арифметические предложения для употребления артиллерийским кадетам» и «Механические предложения» для них же. Они вышли в свет в 1764 году и были переизданы затем в 1787 году. И. Г. Карамазов получил известность в качестве автора учебного руководства по фортификации. По этим учебникам будет изучать военное дело кадет Алексей Аракчеев.

Для проверки знаний, получаемых кадетами в процессе обучения, план учреждения Артиллерийского и Инженерного шляхетского корпуса предусматривал проведение экзаменов: «Надлежит прилежно смотреть, чтоб в науках не происходила какая слабость и чрез то бы высочайшей Ея Императорскаго Величества интерес напрасно не тратился, но паче бы учащееся юношество от времени до времени желаемые успехи в науках получали; чего ради должно быть ежегодно при корпусе экзамину на таком основании, чтоб каждой кадет в науках штаб-офицерами, которые от генерал-фельдцейгмейстера будут к тому назначены, в присутствии артиллерийскаго и инженернаго генералитета был эксаминован, и оные экзамины за подписанием членов представлять к генерал-фельдцейгмейстеру; по чему он тех, которые в науках отменными себя окажут, в ундер-офицеры при корпусе или к выпуску в офицеры назначивает, а тех, которые к наукам были нерачительны или слабое имеют понятие, чтоб не издерживать на них содержание напрасно кошта, определяет в артиллерию и инженерной корпус в ундер-офицеры или рядовые по разсмотрению».

В 1775 году при Артиллерийском и Инженерном шляхетском корпусе была учреждена так называемая «Греческая гимназия». Она предназначалась для обучения военному делу проживавших в России детей иностранцев — выходцев из православных стран. Это были в основном греки, отсюда и название гимназии (с 1792 года она стала именоваться «Корпусом чужестранных единоверцев»). В конце 1796 года указанная гимназия была закрыта вступившим на престол Павлом I.

Фактическое открытие учрежденного 25 октября 1762 года Артиллерийского и Инженерного шляхетского корпуса произошло только в 1763 году после того, как был сформирован преподавательский состав. Первым его директором стал инженер-подполковник М. И. Мордвинов, возглавлявший прежде Соединенную Артиллерийскую и Инженерную школу.

В своих распоряжениях по корпусу он требовал от преподавателей прибегать к наказаниям учеников только в крайних случаях. Каждый преподаватель должен был, по словам директора, «внушать кадетам правила амбиции и вселять в них охоту к занятиям науками».

Намерения Мордвинова были хорошие, однако в силу то ли собственной бесхарактерности, то ли простой лени он мало заботился о том, чтобы его распоряжения выполнялись. По воспоминаниям учившихся в Артиллерийском и Инженерном шляхетском корпусе, там «секли за все и про все — секли и часто, и больно, а за тычками никто не гонялся». Алексей Аракчеев признавался впоследствии, что преподаватели корпуса воспитывали кадетов «в страхе Божием и в страхе розог». Розги, как замечал В. Ф. Ратч, «чрезвычайно упрощали весь процесс воспитания и заботы воспитателей, к тому же вели прямо к цели. Розги неряху превращали в опрятного, угомоняли резвого, прививали лентяю жажду к учению, без требования ни разумного надзора, ни трудов к развитию в юношестве других понятий и даже без требований особых качеств и от самих воспитателей».

Практика телесных наказаний воспитанников столь прочно укоренилась в корпусе, что с нею долгое время был вынужден мириться и преемник М. И. Мордвинова на посту директора генерал П. И. Мелиссино, человек, в отличие от Мордвинова, блестяще образованный, просвещенный. Только через десять с лишним лет после своего вступления на директорский пост — 3 мая 1793 года — Мелиссино осмелился запретить телесные наказания. Алексея Аракчеева к тому времени в корпусе уже не было.

Директор Артиллерийского и Инженерного шляхетского кадетского корпуса генерал М. И. Мордвинов умер 5 октября 1782 года. Затрудняясь в выборе его преемника, императрица Екатерина II обратилась к князю Потемкину с просьбой помочь ей подобрать в директора корпуса такого человека, который бы хорошо знал артиллерийскую службу, имел опыт управления артиллерией в бою и мог бы преобразовать систему обучения будущих артиллерийских офицеров так, чтобы она соответствовала новой практике. Григорий Потемкин рекомендовал императрице генерала П. И. Мелиссино. Побеседовав с ним, Екатерина II убедилась в том, что это именно тот человек, который ей нужен. Однако официальное назначение Мелиссино на должность директора корпуса состоялось не сразу. Некоторое время Петру Ивановичу пришлось побыть временно исполняющим обязанности директора. Только 22 февраля 1783 года состоялось высочайшее утверждение его на указанный пост.

Здесь и таилась одна из причин, по которой затянулось решение о зачислении Алексея Аракчеева в кадеты. Аракчеевы прибыли в Петербург в январе 1783 года, то есть тогда, когда прежний директор умер, а новый еще не был официально утвержден в должности.

***

В судьбе кадета Аракчеева директор корпуса П. И. Мелиссино сыграл немалую роль, а посему расскажем о нем подробнее.

Петр Иванович Мелиссино происходил из известного греческого рода, история которого прослеживается по сохранившимся документам с конца VII века. В начале XVIII столетия представитель одной из многочисленных семей рода Мелиссино, жившей на острове Кефаллиния (Кефаллонья) — самом большом из островов Ионического моря, переселился в Россию. Его звали Иоанн, и был он по профессии лекарем. В 1712 году Иоанн Афанасьевич Мелиссино женился на дочери одного из приближенных Петра I. В течение многих лет он успешно практиковал при царском дворе и к концу правления императрицы Анны Иоанновны стал ее личным врачом, а с 1741 года — личным лекарем императрицы Елизаветы Петровны. Умер Иоанн Афанасьевич в 1758 году.

В 1718 году у лекаря И. А. Мелиссино родился сын Иван. В 1739 году Иван Иванович Мелиссино окончил Корпус кадетов шляхетских. Но карьеру ему удалось сделать на гражданском поприще. В 1757 году он был назначен императрицей Елизаветой директором Московского университета. В 1763–1768 годах исполнял должность обер-прокурора Святейшего синода. В 1771 году И. И. Мелиссино станет тайным советником, а в 1783 году — членом Российской академии наук. С 1771 года и до самой своей смерти, которая последует в 1795 году, он будет куратором Московского университета.

Петр Иванович Мелиссино был младшим братом Ивана Ивановича Мелиссино. Он родился в 1726 (по другим данным в 1724) году. В 1740 году его определили учиться в Корпус кадетов шляхетских. В 1750 году, завершив курс обучения в корпусе, Петр Мелиссино получил чин подпоручика и назначение на довольно необычную службу. Молодой офицер был оставлен при корпусе для организации разнообразных увеселений — устройства фейерверков, иллюминаций, постановки спектаклей. Красивый наружностью, деятельный характером, веселый и остроумный, Петр Мелиссино прекрасно справлялся с этими несвойственными военному человеку обязанностями. Созданная им при Сухопутном кадетском корпусе театральная труппа ставила спектакли, которые с удовольствием посещали самые знатные особы. В их числе были и тогдашняя императрица Елизавета Петровна, и великая княгиня Екатерина Алексеевна — будущая Екатерина II.

Что же касается организации фейерверков, то здесь Ме-лиссино достиг непревзойденного во всей России мастерства. В 1759 году он покинул Сухопутный корпус и перешел на службу в артиллерию. Не занимаясь ничем, кроме устройства фейерверков, Петр Иванович тем не менее сумел сделать себе карьеру. Начав службу в артиллерии в чине капитана, мастер фейерверков через пять лет был уже полковником.

Петр Иванович был женат на Марии Дмитриевне Кацаревой и от этого брака в 1759 году (по другим данным — в 1761-м) у него родился сын Алексей. Его жизнь, как и судьба его отца, оказалась связанной с армией[61].

В 1769 году началась война России с Турцией, и полковник П. И. Мелиссино отправился в район боевых действий в составе корпуса князя Голицына. Участвуя в сражениях при Хотине, Ларге, Кагуле, Силистрии, он показал себя храбрым и умелым командиром, за что был удостоен наград и произведен в генерал-майоры.

Командование артиллерией в условиях войны позволило Мелиссино приобрести необходимый практический опыт. Умный, образованный и храбрый генерал выдвинулся на первое место среди русских артиллеристов. Кроме того, во время турецкой войны Петр Мелиссино сумел сойтись с фаворитом императрицы Екатерины II Григорием Потемкиным. Это обстоятельство, как мы уже знаем, сыграло важную роль в его дальнейшей судьбе.

***

Назначение П. И. Мелиссино на пост директора Артиллерийского Инженерного корпуса ознаменовало собой начало нового этапа в его истории. Петр Иванович энергично взялся за преобразование данного учебного заведения.

Прежде всего он добился расширения приема в кадеты. Если в 1783 году, когда Алексей Аракчеев поступал в корпус, здесь обучались 105 юношей, то в следующем 1784 году число кадетов достигло уже 393 человек. Преобразования коснулись и программы обучения. П. И. Мелиссино добавил к дисциплинам, преподававшимся ранее, тактику и верховую езду. Вместе с тем по инициативе нового директора корпуса был увеличен объем преподавания ряда старых предметов. Интенсивнее стали изучаться иностранные языки: на них было даже переведено преподавание некоторых специальных дисциплин в выпускных классах.

П. И. Мелиссино ввел изменения и в организацию обучения. Кадетов распределили по трем возрастам, а курс обучения был разделен на классы. Для первого и второго возраста было выделено по два класса, для третьего — три.

В первом и втором возрасте кадеты должны были обучаться русскому, немецкому и французскому языкам, арифметике и геометрии, основам истории и географии. Кроме того, им преподавали катехизис, рисование, фехтование и танцы.

В первом классе третьего возраста воспитанникам продолжали преподавать русский язык, совершенствуя их умение «на письме изображать свои мысли». Они должны были, как и прежде, посещать занятия рисованием, фехтованием и танцами, обучаться верховой езде. Им надлежало изучать Закон Божий, совершенствовать свои познания в области геометрии и тригонометрии, истории и географии, как российской, так и иностранной. Вместе с тем на этой ступени обучения кадетам начинали преподавать предметы, непосредственно связанные с их будущей специальностью, — механику и гидравлику, гражданскую архитектуру и фортификацию, а также артиллерию.

Во втором классе третьего возраста кадетов учили писать хорошим стилем, продолжали обучать рисованию, фехтованию, верховой езде и танцам. Им преподавали алгебру, новую историю и статистику — главным образом ту, которая относилась к России. Продолжалось изучение механики, гидравлики, фортификации, артиллерии.

В третьем — выпускном — классе третьего возраста кадетов обучали составлению различных служебных документов, ведению штабной переписки. Они изучали физику и натуральную историю, получали более глубокие знания по гражданской архитектуре и фортификации, артиллерии и тактике.

Культивировавшаяся в Артиллерийском и Инженерном шляхетском корпусе система воспитания была направлена на привитие будущим офицерам чувства чести и достоинства. Этой цели служила детально разработанная при директоре П. И. Мелиссино система поощрений успешно учившихся и отличавшихся достойным поведением кадетов. Кадеты, показавшие отличные знания на экзаменах, награждались в присутствии всего личного состава корпуса серебряными медалями с надписью «За прилежность и благонравие» или ценными подарками. Эти награды учитывались затем при распределении выпускников на должности в войска. Кадеты, получавшие награды за успехи в учебе и доброе поведение, приобретали одновременно и весомые привилегии — они могли, например, приходить в кабинеты руководителей корпуса без специального вызова, имели право обращаться со своими просьбами или вопросами непосредственно к директору корпуса, им дозволялось уходить в увольнение без разрешения командиров. Назначения на существовавшие в корпусе должности унтер-офицеров могли получить только такие прилежные и потому привилегированные кадеты. Воспитанники корпуса, не заслужившие своей учебой и поведением таких привилегий, обязаны были приветствовать отмеченных наградами за прилежность в учебе и достойное поведение кадетов по правилам приветствия проходящих мимо офицеров, то есть снимать перед ними свои головные уборы, вытягиваясь при этом в струнку.

Кадетов, которые не желали утруждать себя изучением преподававшихся в корпусе наук или показывали на экзаменах свою неспособность их усвоить, директор П. И. Мелиссино не желал держать в корпусе. Он считал их исключение из состава учащихся полезным для учебного процесса. Сам он писал об этом следующее: «Чтобы избавить корпус от тягостного принуждения держать несколько лет таких питомцев, которые не в состоянии с честью достигнуть до желаемого конца, то в его воле тупых и к учению неспособных отсылать обратно, а тех, которые по худому своему поведению не подают никакой надежды к исправлению, в наказание выключать из корпуса унтер-офицерами и рядовыми, а их места занимать другими питомцами; и так при конце течения второго возраста прилежно должно наблюдать, чтоб таковых, которые все попечения учителей сделали бесполезными, в третий возраст не вводить. Один подобный сему пример сделает гораздо больше действия, нежели тысяча исправлений, и послужит доказательством, что корпус не с тем учрежден, чтоб леность и незнание покровительствовать, и что милосердная монархиня не желает изливать своих щедрот на тех, которые показали себя оных недостойными».

К преподавателям корпуса генерал П. И. Мелиссино предъявлял не менее строгие требования. Он полагал, что на преподавательские должности в корпусе необходимо подбирать таких людей, которые помимо глубоких знаний в области преподаваемых ими наук обладают и соответствующими внешностью и поведением, то есть не имеют физических дефектов, неприличных манер и других подобных недостатков, способных вызывать смех у воспитанников. Если кадеты будут смеяться над преподавателем, считал Мелиссино, у них не возникнет уважения к преподаваемой им науке.

***

Среди екатерининских вельмож и знатных гостей Петербурга правилом хорошего тона почиталось посетить Артиллерийский и Инженерный корпус хотя бы однажды. В марте 1792 года наведался сюда знаменитый Державин. Впечатления от посещения кадетов он вынес самые отрадные, о чем можно судить по нижеследующему письму поэта-вельможи к директору корпуса П. И. Мелиссино: «Поистине я почти не видал никогда толь приятного позорища (зрелища. — В. Т.) для сердца и разума, и особенно любя отечество, Вы ему приуготовляете достойнейших сынов для споспешествования к его благоденствию и для его защиты. Я, кажется, видел и Спарту, и Афины. У меня и теперь в голове порядок везде предуготовленный, исполнение везде с пристойностью и расторопностью; хотя и недостойный ценитель дел похвалы достойных, и не мое это дело, однако от чистого сердца справедливость непременным образом должна везде наружу изливаться. Я ничего не могу другого говорить, как превозносить вас, сотрудников ваших и самое толь любимое вами управляемое юношество, на которое и благоволение монаршее, и ваше попечение не тщетно простираются. Это такой рассадник, на который не даром падают семена». Безусловно, приведенный отзыв Державина о кадетском корпусе написан более восторженным сердцем, нежели реалистичным разумом, но некоторые его метафорические оценки господствовавших здесь порядков вполне оправданны.

Если «Афинами» в духовной атмосфере Артиллерийского и Инженерного корпуса разве что слегка веяло, то уж «Спартой», можно сказать, вовсю сквозило! Молодые люди, поступившие в корпус на учебу, действительно получали здесь воспитание почти в спартанском духе.

Многочисленные занятия и бесконечные физические упражнения, зубрежка текстов и отработка навыков владения оружием, разучивание строевых приемов и назидательные беседы наставников — все это практически не оставляло кадетам свободного времени. Добавим к этому строгость бытовых порядков, за малейшее отклонение от которых следовали наказания, грубое обращение педагогов с обучаемыми, всеобъемлющий надзор за поведением воспитанников, жестокости, совершаемые самими кадетами в отношениях друг с другом, и станет ясно, что жизнь подростков в кадетском корпусе была для каждого из них нелегким испытанием.

Особенно тяжело приходилось детям бедных провинциальных дворян, не имевшим в столице ни покровителей, ни родственников и не получавшим из дому ни денег, ни посылок с продуктами. В корпусе существовал обычай регулярных подношений преподавателям и угощений своих товарищей присылаемыми из дому деликатесами и сладостями. Нетрудно себе представить, как должны были относиться кадеты и преподаватели к зачисленному в корпус мальчику-подростку, с одной стороны, совершенно беззащитному, а с другой — не имевшему никакой возможности соблюсти обычай подношений-угощений.

Пребывание Алексея Аракчеева в кадетском корпусе стало школой прежде всего для его характера, причем школой жестокой, немилосердной. Ему очень пригодились здесь воспитание, полученное в родительском доме, привитые матерью трудолюбие и приверженность к порядку, но не в меньшей степени — и дарованные ему природой умственные способности, впервые явно проявившиеся именно во время его учебы.

Десятилетия спустя граф Аракчеев будет рассказывать о том, как тяжко приходилось ему в кадетском корпусе, как ненавидим был он своими товарищами за мрачный и уединенный характер, как издевались они над ним — буквально дня не проходило, чтобы его не били и чтобы не орошал он слезами бедной своей подушки. Многое в рассказах этих подтверждается либо документами, либо воспоминаниями других людей.

Генерал И. Т. Радожицкий оставил после себя записки, где запечатлел разговор с неким генералом Д., воспитывавшимся в Артиллерийском и Инженерном корпусе в одно время с Алексеем Аракчеевым и даже проживавшим с ним в одной каморке. Этот Д. сообщил Радожицкому, что кадеты не любили Аракчеева и часто дрались с ним и били его.

С самой встречи с братьями-кадетами Корсаковыми Алексей мечтал надеть такой же красный мундир, какой носили они. И вот когда он наконец дождался исполнения своей мечты, ротный каптенармус не дал ему заветного мундира. А поскольку задобрить зловредного кадета-начальника бедному деревенскому дворянчику было нечем, он целых полгода проходил в предельно изношенном мундире, едва закрывавшем ему локти и колени, в то время как однокашники щеголяли в новеньких мундирах. Естественно, что при этом они вовсю потешались над «замухрышкой» Аракчеевым.

Не знали, не догадывались беспечные издеватели и насмешники, что из мучеников выходят жестокие мучители, что нет горчей обид, чем те, что испытаны в отрочестве, что нет мести злее и неугасимее, нежели месть за обиды отрочества.

Брат матери Н. И. Греча — Александр Яковлевич Фрей-гольд (1767 года рождения) — учился с Алексеем Аракчеевым в одном кадетском корпусе, но в более старшем классе. Николай Иванович впоследствии отмечал в своих записках, что Александр был в корпусе «большим шалуном и особенно преследовал кадета Аракчеева, который надоедал всем и каждому». По его словам, исполнителем приговоров кадетского суда над Алексеем был Костенецкий Василий Григорьевич, известный своею физическою силою и разными впоследствии причудами». Пройдет менее двух десятилетий — и офицеру-артиллеристу Костенецкому придется служить под началом генерала Аракчеева.

Добрые отношения с товарищами у Алексея Аракчеева так и не сложились до самого окончания учебы в кадетском корпусе. (Как же будут жалеть они спустя всего несколько лет, что не сумели разглядеть в мрачном, одиноком, открытом для насмешек бедном дворянчике будущего могущественного сановника, фаворита императоров!) Но преподаватели и офицеры-воспитатели сумели оценить его. С первых дней пребывания в корпусе Алексей выделялся среди кадетов своей исполнительностью и усердием в учебе. «Он отличался от всех строгим поведением и прилежанием к наукам», — вспоминал про Аракчеева через много лет один из бывших его сотоварищей.

Особенно легко давались Алексею математика и артиллерийское дело. Но и в других предметах были у него очевидные успехи. За сравнительно короткое время подросток, всю свою предыдущую жизнь проживший в деревне, научился свободно говорить и читать на французском языке. Правда, произношение все же выдавало его деревенское прошлое. Позднее он научится сносно владеть и немецким языком.

Успехи кадета Аракчеева в усвоении преподававшихся в корпусе наук были столь впечатляющи, что он досрочно — уже через семь месяцев после начала учебы — был переведен в более высокий класс. 9 февраля 1784 года его произвели в капралы. 21 апреля того же года он получил звание фурьера, а через пять месяцев, 27 сентября, стал сержантом. В августе 1786 года за успехи в учебе Алексей Аракчеев был награжден серебряной, позолоченной медалью, которая носилась в петлице на позолоченной цепочке.

Не имея возможности задобрить офицеров-воспитателей подарками, Алексей сумел завоевать их благорасположение усердием в учебе, безропотным послушанием и редкой исполнительностью. Дело дошло до того, что кадету Аракчееву стали поручать следить за порядком в корпусе, контролировать то, как другие кадеты вытверживают уроки, и даже проводить дополнительные занятия с нерадивыми учениками. Офицеры-воспитатели проживали тогда вместе с кадетами и, конечно, строго отвечали перед начальством за плохую учебу своих воспитанников, за разные их проделки, в особенности за порчу ими стен, мебели, одежды. Строгий надзиратель и настойчивый репетитор из среды самих кадетов был для офицеров в этих условиях сущей находкой. Оттого и не скупились они на похвалы ему и при каждом случае старались как-то его поощрить.

А товарищей Алексея эти сыпавшиеся на него со стороны преподавателей похвалы и поощрения только раздражали и злили. Но еще более досаждал кадетам Аракчеев своей требовательностью на занятиях, которые проводил с ними. «Избалованные нерадением своих наставников, не привыкшие к серьезным занятиям кадеты ненавидели этого человека, который первый потребовал от них добросовестного труда и оказывался немилосердным к лени и праздности», — рассказывал о пребывании Аракчеева в кадетском корпусе В. А. Сухово-Кобылин, отец знаменитого русского писателя А. В. Сухово-Кобылина. Василий Александрович начинал свою службу в гвардейском артиллерийском батальоне, а в 1803 году был переведен в полевую артиллерию. Он был лет на десять моложе Аракчеева и не учился с ним в кадетском корпусе, но знал и его самого, и многих его сотоварищей по учебе.

Справедливости ради надо сказать, что и сам кадет Аракчеев, оказавшись у офицеров в фаворе, стал пользоваться этим своим положением для отмщения обид. И, как нередко это бывает, в мести своей причинял зло чаще не прямым своим обидчикам, а всем, кому мог. Упоминавшийся уже нами однокашник Аракчеева генерал Д. свой рассказ о том, как били кадеты будущего генерала, закончил замечанием, что тот «со всеми обходился неприязненно, и когда его сделали старшим, то он сам, в свою очередь, стал бить всех». Другой современник Аракчеева, также близко знавший его по кадетскому корпусу, отзывался о нем еще резче: «Аракчеев был сержантом в корпусе и отличался как своими успехами в науках, так в особенности своею ретивостью ко всем военным порядкам. Действительно, он замечателен своими способностями, познаниями и усердием; но он нестерпимого зверства, которое он уже выказывал над кадетами».

Однажды дело дошло до того, что на Аракчеева было совершено настоящее покушение. В классную комнату, в которой Алексей проводил занятия с нерадивыми учениками, необходимо было подниматься по узкой лестнице. Этим обстоятельством и решили воспользоваться те, кому он слишком досаждал своей требовательностью. Подняли на огороженную решеткой площадку перед входом в класс тяжелый камень, и как только внизу на лестнице показался Аракчеев, сбросили камень ему на голову. Алексея ждала неминуемая гибель, но в то мгновение, когда камень только отделился от площадки, он сделал шаг назад, чтобы поднять платок, который нечаянно уронил на пол, вынимая из кармана. Удар камня пришелся на ступеньку впереди него.

Чем более враждебными становились взаимоотношения Алексея Аракчеева со своими товарищами-кадетами, тем теснее сближался он с преподавателями и начальством. П. И. Мелиссино на какое-то время, вероятно, забыл того странного мальчика, который в первую половину 1783 года каждое утро на протяжении целых шести месяцев топтался вместе со своим отцом на его директорской лестнице. Во всяком случае, в первое время пребывания Алексея в корпусе он не проявлял к нему никакого интереса. Лишь года два спустя, встретив его на прогулке в корпусном саду в мундире унтер-офицера, Петр Иванович взглянул на него с любопытством и, не сдержав удивления, выдохнул: «Как скоро!»

С этого момента директор корпуса уже не упускал Алексея из виду. Благорасположение его к способному кадету крепло. Об отношениях, которые сложились между ними, свидетельствует письмо Мелиссино к Аракчееву от 4 апреля 1787 года. «Искреннейшее и чистейшее удовольствие, без сомнения, ощущает нежный отец, видя процветающих детей своих, — обращался Петр Иванович к Алексею. — Так как я питаю к вам чувства отца, то я вне себя от восхищения, любезный друг мой, что могу оказать оныя на деле. Последний экзамен и отношения офицеров ваших оправдывают те надежды, кои я имел о вас. Я видел, что вы всегда были заняты тою целию, которой вы должны достичь, и что употребили всевозможные старания, дабы к оной приблизиться. Заметил также, что, чувствуя всю важность того благородного звания, призывающего вас на поле славы, вы так проникли в чувства чести и покорности, коих оно требует от вас, что познакомились с науками, ему необходимыми… В знак моего одобрения и той выгодной мысли, которую я имею о вас, я открою вам, любезный друг мой, открою вещь неоцененную, потеря коей невозвратна. Она состоит в употреблении вашего времени. С сегодняшнего дня вы властны посещать классы или заниматься у себя, — вы сами себе составите план наук и будете одной совести вашей отдавать в оном отчет. Вы чувствуете всю важность сего отличия и сей свободы, кою я вам доставлю: для многих других сие бы послужило смертельным ядом, которое бы отняло всю деятельность; для вас же сие послужит новым поощрением и доброе мое мнение о вас скоро совершенно оправдается. Итак, продолжайте, любезный друг мой, продолжайте идти по стезям наук и чести, обдумайте все то, что некогда отечество может потребовать от вас, и все, что ожидают от вас наставники и начальники ваши».

Летом 1787 года завершался четвертый и последний год пребывания Алексея Аракчеева в Артиллерийском и Инженерном корпусе. Он должен был решить для себя вопрос о том, по какой военной стезе идти ему далее — по артиллерийской или инженерной. Где-то зимой или весной указанного года Алексей обратился к своему отцу со следующим письмом[62]:

«Дражайшей Родитель и Милостивый Государь батюшка Андрей Андреевич.

Писмо ваше радительское, также запас и авес по реэстру исправно получили, за которое приношу мою нижайшую благодарность. За авес Николай Федорович вас много благодарит и при сем прилагаю от него писмо, а денги я от него еще не получил, он говорит, что теперь денег нет lt;…gt; Мне к ним нынеча, батюшка, некогда было, потому что я спешил отправить Радиона, да у нас же в роте lt;…gt; ушел в отпуск фельдфебель, так я его должность теперь правлю, так вы, М. Г. батюшка, знаете, какая ето дол[ж]ность, а у нас же в роте и во всем корпусе стало очень строго. А я напишу к нему по почте. Теперь осмелюсь вас просить, пожалуйте приезжайте к нам нынишним летом, так мне бы пожаловали родительской совет, в которую мне службу выгоднее выходить в ынженерную или в артиллерийскую, так я и старался бы… Прошу вашего родительского благословения, на век пребуду верной и покорной сын и слуга Алексей Аракчеев».

На обратной стороне листа, на котором вполне приличным почерком было написано приведенное письмо к отцу, Алексей приписал несколько строк для матери: «Милостивой Государыни матушки Елисаветы Андреевны свидетельствую мое высокопочитание и прошу благословения. Навек [остаюсь] верным сыном Алексей Аракчеев… Матушки бабушки свидетельствую мое высокопочитание. Братца и сестрицу[63] заочно целую.

Еще не премину вас уведомить, что у нас ныне вышли 12 человек в полевую артилерию, и открылся выпуск на всегда во флот…»

***

27 сентября 1787 года Алексей Аракчеев получил чин поручика от армии[64]. Однако несмотря на то, что его учеба в Артиллерийском и Инженерном шляхетском кадетском корпусе закончилась, он не покинул это учебное заведение. Вместе с двумя другими кадетами, лучше всех усвоившими учебный курс (Федором Карамзиным и Василием Хотяевым), Алексей был оставлен при корпусе. Директор Мелиссино поручил ему преподавать математику и артиллерию, а в дополнение, зная его приверженность к порядку, возложил на него обязанности заведующего корпусной библиотекой. Надо заметить, что библиотека корпуса по подбору специальной литературы являлась одной из лучших в России. И Алексей сумел сполна воспользоваться ее богатствами для углубления своих познаний в области артиллерии.

Когда в 1788 году началась война России со Швецией и поручику Аракчееву дали задание срочно подготовить артиллерийскую команду, он смог самолично создать специальное учебное пособие для ускоренной подготовки артиллеристов под названием «Краткие артиллерийские записки в вопросах и ответах». Уровень данного пособия был столь высоким, что его авторство приписали впоследствии генералу П. И. Мелиссино. Не верилось, видно, что такое мог написать молодой офицер, едва вышедший из кадетов.

Обучая команду артиллерийскому делу, Алексей не жалел ни времени, ни сил и, естественно, добивался успеха. 11 января 1789 года ему был присвоен чин подпоручика артиллерии, который в армии соответствовал чину поручика. Тогда же Мелиссино назначил его командиром гренадерской роты, образованной из лучших фронтовиков. Но самой главной наградой честолюбивому офицеру стала протекция, оказанная ему директором училища.

В рассматриваемое время графу Николаю Ивановичу Салтыкову понадобился учитель для сына, и он обратился к директору Артиллерийскою и Инженерного корпуса с тем, чтобы тот подыскал ему толкового офицера. Петр Иванович рекомендовал Аракчеева. Так бедный, но образованный дворянчик оказался в доме видного вельможи, только что назначенного президентом Военной коллегии[65]. Помимо дополнительных денежных средств, в которых Алексей, не получавший от родителей материальной помощи, весьма нуждался, это давало ему новые возможности сделать карьеру.

С помощью строгого и способного учителя из кадетского корпуса сын Салтыковых быстро усваивал учебный материал. Радуясь успехам сына, граф Николай Иванович и его супруга Наталья Владимировна регулярно делали Аракчееву различные подарки, и нередко дорогие. Однажды графиня подарила ему золотые часы.

За время, прошедшее со дня окончания учебы в корпусе, Алексею ни разу не удалось вырваться к родителям в деревню. Зная беспредельную работоспособность и чрезвычайную исполнительность молодого офицера, директор Мелиссино взвалил на него столько разных поручений, что не мог без ущерба для корпуса предоставить ему отпуск. Но граф Салтыков, желая отблагодарить учителя своего сына, сумел сделать так, чтобы ему дана была возможность посетить родителей.

Можно вообразить, с какой радостью мчался Алексей в деревню к отцу и матери, дабы похвалиться перед ними своими успехами по службе — тем, как любит его начальство и, конечно же, красным офицерским мундиром. Отец, хотя был вне себя от радости, сразу заметил висевшие на мундире золотые часы. Подробно расспросил, откуда взялась у сына такая дорогая вещь, затем снял с него часы и повесил над своей кроватью. Вернул Андрей Андреевич часы Алексею лишь перед самым отъездом его обратно в Петербург. «Возьми часы, — сказал он сыну, — я дарю их тебе. Знай и помни, что ты мне ими обязан: не помести я тебя в корпус, ты не учил бы у Салтыковых и часов бы не имел». С тех пор Алексей Аракчеев хранил у себя эти часы, считая их отцовским подарком.

В ту встречу с сыном Андрей Андреевич высказал заветное свое желание, которое при каждом последующем свидании ему повторял: «Алеша! Ты дослужись до майора и выйди в отставку с пенсионом — тогда мы все будем счастливы». Отставному поручику чин майора казался пределом мечтаний. Но был ли таковым сей чин в представлении поручика, окончившего недавно кадетский корпус?!

Успехи Алексея Аракчеева в усвоении наук, похвалы, расточаемые ему начальниками, быстрое продвижение по лестнице чинов, пусть пока еще по нижним ее ступеням, укрепили в нем ростки честолюбия, взращенные воспитанием в родительском доме и последующими житейскими перипетиями. Чем успешней шла его служба, тем сильнее становилось в нем желание возвыситься над другими. Но одного желания было, конечно, мало. Молодой честолюбец должен был усвоить еще науку о том, как возвыситься, как сделать карьеру — науку нелегкую, требующую, надо признать, особых природных дарований. Благоволение, каковое неизменно оказывали кадету и затем офицеру Аракчееву все стоявшие над ним и в том числе директор корпуса П. И. Мелиссино, свидетельствует, что он блестяще усвоил первый и, по-видимому, главный раздел указанной науки — искусство угождать начальству.

Конечно, многое здесь далось Алексею как бы само собой: привитые ему в родительском доме такие качества характера, как трудолюбие, приверженность к порядку и некоторый аскетизм, уже сами по себе располагали его начальников к доброму к нему отношению. Но для того чтобы заслужить к себе полное с их стороны благоволение, чтобы превратить их в покровителей себе — в двигателей своей карьеры, надобно было угождать им сознательно и расчетливо, угождать постоянно и во всем. Именно так угождал Алексей Аракчеев. Вспоминая в старости годы своего пребывания в кадетском корпусе, он признается: «Я старался заслужить милость моих начальников, и Мелиссино особенно полюбил меня за мою исправность».

Однако простого угождения начальству часто бывает недостаточно для карьеры. Более необходимым оказывается иной раз умение воспользоваться случаем. Эту часть науки делать карьеру Алексей Аракчеев усвоил не хуже предыдущей.

Летом 1790 года у П. И. Мелиссино высвободилось место старшего адъютанта, дававшее чин капитана армии и солидную прибавку в жалованье. Казалось бы, он должен был немедля предложить место Алексею Аракчееву, чьи способности к службе он хорошо знал и высоко ценил. Но Петр Иванович имел одну слабость — чрезмерно уважал знатность. И свой дом он стремился устроить по-вельможному. Оттого в адъютанты к себе брал исключительно отпрысков знатных и богатых родителей. Ясно, что Аракчеев, при всех его талантах, никак Мелиссино не подходил. Трудно сказать, знал ли Алексей об этой слабости своего начальника, но, прослышав о заманчивой вакансии, он воспользовался добрым отношением к себе Н. И. Салтыкова и упросил графа походатайствовать за него перед Мелиссино.

Бедный Петр Иванович в душе, конечно же, не хотел выполнять просьбу графа Салтыкова о назначении в старшие адъютанты беспородного дворянина Аракчеева, но как было отказать столь видному сановнику, президенту Военной коллегии? Расстроенный таким поворотом дел, Мелиссино лишь бросил в сердцах: «Вот пострел!»

24 июля 1790 года директор Артиллерийского и Инженерного шляхетского кадетского корпуса издал распоряжение о назначении поручика Аракчеева своим старшим адъютантом. В личном письме к Алексею Петр Иванович постарался скрыть чувство досады на него. «Государь мой Алексей Андреевич! — писал он к Аракчееву 29 июля 1790 года. — С великим моим удовольствием уведомляю вас, что вы сего месяца 24-го, в учиненное по артиллерии произвождение его светлостию князем Григорием Александровичем Потемкиным-Таврическим, произведены в штаб в старшие адъютанты, с чем вас и поздравляю. Сердечно желаю, чтобы вы при возвышении сего чина могли получить и прежнее ваше здоровье. Чего же принадлежит до класса, который вы обучали, то оный и ныне вы иметь будете и с тем же жалованьем. Впрочем, будьте уверены в моей к вам дружбе, добром расположении и всегдашнем почтении, с которым пребуду ваш государя моего, покорный слуга П. Мелиссино». Вместе с должностью старшего адъютанта при директоре Артиллерийского и Инженерного кадетского корпуса Алексей получил и чин капитана армии.

Летом 1791 года произошло еще одно событие, навсегда запечатлевшееся в памяти Алексея Аракчеева. Его квартиру в Петербурге навестили отец с матерью, приехавшие, кажется, повидаться не только со старшим сыном, но и с двумя другими — Андреем и Петром, которые пошли по стопам Алексея и учились в то время в Артиллерийском и Инженерном шляхетском кадетском корпусе[66]. Позднее граф Алексей Андреевич вспоминал, что Елисавета Андреевна, найдя в его петербургской квартире чистоту и порядок, осталась вполне довольной сыном. А вот Андрей Андреевич насторожился, увидев в квартире слишком дорогую, по его представлениям, мебель: письменный стол, покрытый зеленым сукном, диван и кресло, обтянутые кожей, и комод из красного дерева. Некоторое время он хмурился и молчал, но затем не выдержал, отвел сына в сторону и стал допытываться: «Послушай, Алексей, скажи мне прямо, без всякой утайки, как должен сын отвечать отцу: не воруешь ли ты или не берешь ли взяток?»

Назначение в старшие адъютанты к директору корпуса П. И. Мелиссино Алексей Аракчеев считал впоследствии одним из важнейших событий своей жизни. В автобиографических заметках, писанных четверть века спустя, он назвал его в одном ряду с такими событиями, как поступление в кадеты и присвоение первого обер-офицерского чина. Что ж, граф Аракчеев имел на это все основания: в свете того, что произошло с ним впоследствии, обыкновенное само по себе событие, каковым являлось назначение в адъютанты к Мелиссино, приобретало особое значение.

Как уже говорилось, Артиллерийский и Инженерный корпус по традиции пользовался вниманием российской императрицы и ее вельмож. В 1792 году этим учебным заведением заинтересовался и наследник престола великий князь Павел. В отличие от вельмож интерес у него был не праздный, а сугубо деловой: цесаревич Павел создавал в своей резиденции, в Гатчине, собственную артиллерию. Вышло так, что поставленные ему весной 1792 года с артиллерийского завода в Сестрорецке новые орудия оказались негодными для стрельбы — их стволы имели много раковин, которые необходимо было заделать. Главным специалистом по заделке раковин являлся тогда поручик Федор Иванович Апрелев. Сама же эта процедура заключалась в следующем: сначала воском снималась форма раковины, затем отливалась соответствующая ей болванка из серебра, которая завинчивалась в раковину. Апрелев изобрел приспособление для завинчивания, оказавшееся весьма эффективным на практике. Данное приспособление засекретили, а самого Апрелева, как секретного мастера, в январе 1792 года приписали к Петербургскому арсеналу и сделали для всей русской артиллерии избавителем орудий от раковин. Именно он и поехал в Гатчину исправлять орудия находившейся там артиллерийской команды.

Сработал поручик Апрелев в Гатчине удачно: мало того, что заделал в орудиях раковины, но еще и показал гатчинским артиллеристам, как надо стрелять. Павел был доволен, ему сразу захотелось оставить смекалистого офицера у себя начальником всей гатчинской артиллерии. В течение лета 1792 года в Гатчину прибыло 35 артиллеристов, выбранных по просьбе цесаревича генералом П. И. Мелиссино из полевой артиллерии. Их надо было упражнять в стрельбе, учить должному обращению с орудиями. Однако Апрелев, как специалист по заделке раковин в орудиях, был в то время незаменимым для русской артиллерии человеком и поступить в распоряжение наследника престола не мог. Да и сам Федор Иванович не хотел перебираться в Гатчину. Служить здесь было несравненно труднее, чем в Петербурге. Кроме того, он имел большую семью, для которой сыскать в Гатчине подходящую квартиру не представлялось возможным.

Вот тогда-то великий князь Павел и обратил свое внимание на Артиллерийский и Инженерный корпус. Поручик Апрелев, выпущенный из стен его (в 1780 году), показал себя добрым артиллеристом — не будет ли среди выпускников корпуса другого подобного молодца, отличного знатока артиллерийского дела? И Его Высочество попросил генерала П. И. Мелиссино прислать ему такового.

Директор корпуса без промедления выбрал Аракчеева. Он так сильно желал избавиться от навязанного ему графом Салтыковым беспородного адъютанта, что даже не спросил у Алексея, согласен ли тот ехать в Гатчину, а попросту назначил его туда.

Но Алексей на Петра Ивановича не обиделся. Более того, принял новое свое назначение так, будто шел на повышение. По Петербургу в то время во множестве ходили страшные слухи о тяготах гатчинской службы. Столичных офицеров в дрожь бросало при одном намеке на назначение в Гатчину. Аракчеев не мог не знать про эти слухи. Наверняка доходили до него и кое-какие реальные факты о строгостях гатчинских порядков. И при всем том Алексей отправлялся в Гатчину с великой радостью. Он как будто предчувствовал, что именно там — на службе у Павла — пробьет звездный час его карьеры!