"Тюремные дневники, или Письма к жене" - читать интересную книгу автора (Мавроди Сергей Пантелеевич)

25 марта, вторник, утро

Провел первую ночь в карцере. Ничего страшного. Выдали с вечера матрас, одеяло, подушку и черный бушлат с надписью на спине «Карцер N 7». Причем здесь «N 7», не понятно. Впрочем, не важно.

Естественно, никаких простыней, наволочек и прочих излишеств. Все строго по-спартански. Отстегнули от стены шконку (или «шконарь»).

Все. Можно спать. Свет не гасится и не приглушается. Спал буквально час. Сначала соседи перекрикивались, а потом мысли всякие полезли.

Хорошие… хорошие… О проекте с сайтом и пр. В общем, не спалось.

А с утра опять все матрасы забрали, шконку пристегнули — сиди и пиши. Вот и пишу. Ну, да ладно… сегодня ночью высплюсь. Между прочим, ночью крыса около двери бегала. Там, оказывается, щель есть.

Высунулась, я повернулся на шорох, она исчезла и больше не появлялась. Хотя и шуршала время от времени. Прекрасно выспался днем. Оказалось, что спать, сидя на стуле и положив голову на руки на столике (точнее на правую руку, а левую — на колено), вполне удобно. Терпимо, по крайней мере. Вообще мне здесь нравится все больше и больше. Спокойно, никто не мешает. Кормят тоже вполне сносно. Собственно, как в обычной камере. В общем, жить можно.


К вечеру в одну из камер привезли телку. Бурное оживление среди соседей. Перекрикивались с ней часа полтора. Как зовут (Света), откуда (из Медведково), за что сидит (за наркоту), как погоняло (не разобрал, что она ответила). «Погоняло» — это кличка, или кликуха.

Обнаружили кучу общих знакомых (по тюрьме) и выспросили все про них (кого осудили, кто сейчас где сидит — в какой хате и пр.) Потом, пользуясь случаем, стали выспрашивать настоящие имена всяких там местных Мадонн, Клеопатр и пр. (оказывается, все бабы всегда подписываются здесь только такими вот псевдонимами-погонялами).

Телка, ни секунды не задумываясь, сразу всех сдала. Всех Оль, Марусь и пр. Все про всех выяснив, коварные зэки перешли к ней самой.

— Све-е-т!

— А?!

— А твое погоняло какое?

— Что?

— У тебя самой какое погоняло?

Гробовое молчание.

— Све-е-ет!!

— А?

— У тебя, говорю, погоняло какое?

— У меня нет.

Хор голосов: «Врешь!»

Тот же голос, что и раньше:

— Обманываешь, Свет, у вас там у всех погоняло есть.

Молчание.

— Жозефина?

(Или что-то подобное, точно не расслышал.)

Молчание.

— Свет! Так ты Жозефина? Да?

Простодушная Света сразу же возмущенно закричала:

— «Нет. Я…»

(Не расслышал.)

Короче, таким нехитрым способом все и выяснили. Потом прямо к делу.

— Св-е-ет!

— А?

— А тебе здесь нравится?

— А?

— Тебе здесь нравится?

— Нравится.

— А где больше: здесь или в камере?

— А?

— Я говорю, где лучше: здесь или в камере?

— Здесь!

— А почему?

— Здесь весело!

— Слышь, Диман, дать коридорному пятьдесят баксов, он нас троих к ней в камеру на всю ночь заведет.

Смех…

— Све-е-ет!

— А?

— Ты слышала?

— Слышала!

— Ну, и как?

— Я согласна!

Всеобщее оживление.

— Так ты готовься пока, а мы с коридорным договоримся.

— Ладно.

Пауза…

— Ну, ты смотри там, только не передумай потом. Чтобы деньги порожняком не ушли. А то зайдем к тебе в хату, а ты рога выставишь: идите на хуй!

Другой голос:

— Тогда по-арестантски!

— Нет, по-арестантски не надо, надо, чтоб было по добровольному согласию…

На этом диалог пока закончился. Посмотрим, что будет ночью.

Шутка, наверное, но все равно интересно. Черт его знает, может, и не шутка… Посмотрим!

Меня, кстати, тоже расспрашивали. Кто да что? Но, слава Богу, ограничились одним именем. Очень удивились, что за найденные пятьсот рублей мне дали пять суток карцера. Ведь проносить деньги от адвоката здесь самое обычное дело. Все носят. Отстегиваешь потом часть менту, если найдут, — и все дела. А карцер дают только за что-то выдающееся, например, на опера бросился. Но у меня, естественно, случай особый.

Впрочем, узнав, что я сижу первый раз, потеряли ко мне всякий интерес. Пока, по крайней мере. К сожалению, баландер (или баланда, баландос — раздатчик пищи, баланды, такой же заключенный, просто с маленьким сроком и согласившийся остаться в тюрьме на хозработы, вместо того, чтобы ехать на зону) уже заметил, кто здесь сидит — на каждой камере карцера есть надпись с фамилией, именем, отчеством заключенного. Только что баландер вслух изумленно прочитал мою фамилию. Боюсь, что скоро мое инкогнито будет раскрыто. Не хотелось бы, конечно… но, похоже, никуда от этого не денешься. Ладно. Между прочим, удивительно, но факт. Мне вот одиночка нравится, а все боятся ее, как черт ладана. «Крыша едет… мысли всякие в голову лезут…» и пр. Судя по всему, именно поэтому здесь постоянно перекрикиваются. Чтобы одному себя не чувствовать. И менты им в этом совершенно не мешают. Впрочем, менты здесь вообще редко появляются.

Только при раздаче пищи и пр. Все остальное время — в коридоре никого. Ори, стучи, кричи — все бесполезно.

(Крыса, кстати, и днем здесь шастает. Ох, чует мое сердце — слопает она ночью мой хлеб… Во! Слышу, как раз кричат: «Крыс и мышей здесь!..»

«Крыса»!.. Твою мать! Так, может, это и не крыса у меня вовсе, а мышь всего лишь? Что-то не очень-то она и большая… А крысы здесь — вообще величиной с мою кроссовку?!)


Р.S. Да, кстати. Все забываю написать. К ментам здесь обращаются: «старшой». («Эй! Старшой!») Ну, как к таксисту обычно: «командир». «Здесь» — это вообще в тюрьме, а не только в карцере.