"Тюремные дневники, или Письма к жене" - читать интересную книгу автора (Мавроди Сергей Пантелеевич)16 апреля, средаСобытий по-прежнему никаких. Только Андрея с утра опять увезли. (Что-то плотно за него взялись.) В общем, пока есть время, решил возобновить наши занятия. А то мы их как-то совсем забросили. Пришлю пачку бархата — пришлю пачку хороших сигарет. Пятку — закурить. Баян, машинка — шприц (баян, т. к. лента одноразовых шприцов действительно напоминает гармошку). Штакет — папироса. Лавэ, лавандос — деньги (нет лавэ — жизнь немэ!) Курсануть — рассказать, сообщить. Нифиля, вторяки — старая заварка (сами чаинки). Закинуться сушняком — съесть сухого чая (чифирщики часто едят наскоро). Сухариться — скрывать имя и пр. Засухариться, загаситься — спрятаться («чего ты засухарился?» — чего не пишешь?) Подсесть на колпак — погрузиться в раздумья. Попасть в блудняк — запутаться (я в блудняк не попаду, не гони!) Конить — бояться (не кони — не бойся). Мойка — лезвие. Заточка — нож. Стос, пулемет, стиры — карты, колода карт. Потрещать — поговорить. Ломаться — танцевать. Косить, косматить — притворяться. Пробить — узнать. Пробить поляну — узнать обстановку. Мартышка — зеркало. Телевизор — железный, висящий на стене шкаф в камере (для продуктов). Забиться — назначить встречу. Рамсить — спорить. Рамсы попутал — растерялся, оказался не прав в споре. Повелся — поверил неправде, обману. Включить заднюю — пойти на попятный. Мостыриться — сделать себе болезнь. По поводу последнего термина у нас с Костей произошел следующий диалог: — Что значит «сделать болезнь»? Симулировать болезнь? — Да нет, настоящую болезнь себе сделать. Туберкулез, например. Или желтуху. — Господи, зачем? — Да бывают ситуации… Под пиздорез попадешь, и надо любой ценой на больничку уехать. — Ну и?.. — Делаешь себе болезнь. Скажем, туберкулез. Сахар растираешь в пудру и вдыхаешь ее ртом несколько раз. Все! — дыра в легком. Или желтуха. Привязываешь к зубу капроновой нитью кусочек сала и проглатываешь, чтобы сало в желудке висело. Через неделю весь желтый становишься. Правда печени — пиздец. Или вот, надкусываешь изнутри щеку, а потом зажимаешь нос и изо всех сил надуваешь щеки. Получается огромная опухоль щеки. Воздух там через прокушенное место попадает, и вся щека раздувается. Рентген ничего не показывает, а опухоль, между тем, налицо. Это, если к примеру, сегодня обход, ты уже вылечился, и тебя с больнички выписать должны. А тебе остаться обязательно надо. Вот опухоль себе такую делаешь и до следующего обхода оставят гарантированно. А следующий обход — только через неделю. Кожу можно также себе на горле у кадыка оттянуть и надрезать. Кожа на шее расползается, и кадык наружу вываливается. Картина такая, что мусора в обморок падают. А на самом деле — ничего. На больничке потом зашьют — и все. Неприятно, конечно, но бывают ситуации. Бьют тебя, скажем, мусора несколько дней. Так, что насмерть забить могут. Вот и вскрываешься. Табак тоже варят. Крошишь в воду табак из сигарет и кипятишь несколько раз. Потом набираешь шприцом через ватку два кубика и вкалываешь в вену. Через пять минут — температура сорок два градуса. Это я на себе испытывал. Малява нам приходит: надо, мол, на больничку с общака кое-что загнать. Надежный пацан нужен. А я с люберецкими тогда сидел, они уже все в возрасте, опытные. Как прочитали, сразу все: «Та-а-ак!» Ну, а я молодой пиздюк был… девятнадцать лет. Сам в бой рвусь: «Да что надо? Я готов!» — «Во! Давай!» — «А что делать надо?» — «Сейчас мы тебе сделаем». Все быстренько покрошили, вскипятили, ка-ак мне въебашили! Через 10 минут я уже в полном охуении на носилках валялся. Вместе с грузом из общака. — Ну и как? — Неделю потом на больничке помаялся. Первую ночь вообще в каком-то бреду провел. Хорошо еще, хоть молодой был, здоровья немеряно было. А то бы неизвестно еще, чем все кончилось. Ночью постоянно просыпался от каких-то непонятных воплей. Наконец не выдержал и встал. Костя с Витей сидят за столом какие-то злые и взъерошенные и пьют чай. Вася, как обычно, носится по камере. Цыган спит. — Что тут у вас происходит? — Какой-то гондон крикнул на продоле, что у нас мусорская хата. Вот теперь осаживаем всю ночь, высказываем все, что мы о нем думаем. — Может, это потому, что я здесь? — робко замечает Вася. — Да нет! Причем здесь ты? Просто здесь действительно раньше была мусорская хата, мусоров держали. Теперь они в 260-ой сидят. — Да мало ли, чего он там крикнул! Нам-то какая разница? — Серег, тюрьма — это большая деревня. Кто-то услышал «мусорская», не понял — и пошло, как снежный ком. Если бы он в личной беседе сказал, с глазу на глаз — я бы с ним и разговаривать не стал. А он на весь продол крикнул, все слышали — надо обязательно осаживать. — Чего орать, когда решетки и стены сдерживают, — со злобой вступает Костя. — Попробовал бы с глазу на глаз, наедине. — Ну, и как? Объяснили? — Он потом понял, что неправ. Нет, говорит, у вас не мусорская хата, а черная! Вода, говорит, дурная! (Спирт плохой. Когда кричал, дескать, пьяный был.) — Так, значит, все? Закончили? Можно дальше спать? — Конечно-конечно, Серег. Спи. Под это негромкое Витино мурлыканье я и уснул |
||
|