Кладбище

1 эпизод

Два мальчика шли по тропинке — узкой, спрятаной между зарослями травы, камышей и крапивы. Под ногами чавкала вода, и мелкие мушки вились перед самым лицом, норовя забраться в нос или в рот.

— Далеко еще? — проворчал Мишка, вытаскивая ногу в сандалии из жидкой грязи.

— Уже скоро.

Павлик уверенно шел вперед, ловко обходя топкие места и крапиву, тогда как Мишка поминутно ойкал, хватаясь за обожженное место.

— Здесь! — возвестил Пашка торжественно, когда тропа вдруг свернула вправо.

Это было кладбище, хотя Мишка и не сразу понял это, настолько это место отличалось от всех ему подобных, что Мишке доводилось видеть. Заросли крапивы едва не в человеческий рост, из-за которых едва виднелись покосившиеся кресты, поваленные памятники…

— Кладбище! — воскликнул он, потрясенно, — Ничего себе!

— Ага.

Пашка провел ладонью по провалившемуся в землю камню с полустертой надписью.

— Здесь все могилы разного времени. Больше всего прошлого века, а может и более ранние есть, только там надписи уже не прочтешь… А есть и совсем свежие. Я нашел одну прошлогоднюю.

— Я и не знал, что здесь есть кладбище, а ведь облазил весь этот лес… ни фига ж себе… — удивлялся Мишка, — Почему сюда никто не ходит… их не навещает. Ведь это наверняка местные жители.

Пашка пожал плечами.

— Помоги мне поднять этот памятник, — сказал он вдруг, — Я один не смогу.

Мишка с сомнением посмотрел на гранитную плиту столетней давности.

— А зачем это?

— Ей, наверное, очень грустно, что никто не приходит, и могила провалилась, и памятник упал… — Когда она умерла, ей было двадцать пять… всего-то на всего…

Мишка усмехнулся.

— Ей уже все равно, поверь мне! Ее дух где-то там — на небесах! Да и от тела нифига не осталось.

— Ты боишься, — улыбнулся Павлик.

— Чего?! Ну ты даешь! Чего мне тут бояться?! Хочешь, чтобы я поднял этот камень? Да пожалуйста!

Он ухватился за один угол, Павлик ухватился за другой, и они немного приподняли камень над землей чуть-чуть переместив на более сухое место.

— Фу… надорвался из-за тебя, — проворчал Мишка.

Несколько секунд они смотрели на дело рук своих.

— Ну и чего?.. Чокнутый ты какой-то, Пашка… Пойдем, что ли, купаться?

Они пошли через кладбище, которое довольно долго тянулось вдоль берега — все такие же покосившиеся кресты. Они наклонялись над гранитными плитами, читали имена и даты…

Тот час после того, как они ушли — воздух наполнился едва слышным гулом, потом пришло эхо. Явилось будто из под земли. И разнеслись над кладбищем произнесенные павликовым голосом слова:

— Когда она умерла, ей было двадцать пять… всего-то навсего…

И потом мишкиным голосом:

— Чокнутый ты какой-то…

Старик — лохматый, небритый и неопрятный — вышел из-за деревьев, посмотрел мальчикам вслед и сел на гранитный камень.

— Пашка-Пашка-Пашка, — пробормотал он вслед за эхом, — Ну, и что скажете? Как вам это нравится?

И он удивленно покачал головой.

Это был небольшой провинциальный городок выглядевший летом весьма уютно, несмотря на облупившуюся со стен домов штукатурку и грязные улицы. Сейчас городок утопал в зелени и солнечных лучах, и в этих красках разруха выглядела даже живописно.

Павлик и Мишка шли с пруда. Мокрые и счастливые.

— Давай зайдем в тот магазин, — предложил Мишка.

— Ты ж говорил, что тебя мать убьет, — Павлик посмотрел на часы, — Уже седьмой час…

— Она меня и так убьет! — махнул рукой Мишка, — Пошли… по быстрому? Я тебе покажу какой мне нравится.

Они припустили по улице бегом, смеясь, пихаясь и лупя друг друга по спине скрученными майками. Выбежали на центральную, довольно широкую улицу, выложенную брусчаткой, где дома были менее обшарпанными и украшенными яркими вывесками с рекламой.

Мальчики заскочили в стеклянную дверь одного из магазинчиков.

Магазинчик торговал спорттоварами. В одном углу его, выстроившись по росту, стояли велосипеды.

— Вот этот, — Мишка выбрал самый красивый, — Восемнадцать скоростей…

— Угу… — Павлик уважительно рассмотрел велосипед со всех сторон, — А мне больше этот нравится, — он указал на соседний, — У него колеса больше, их крутить легче…

Павлик ковырял ложкой в тарелке и смотрел в окно на то, как шелестят листья… слушал как ревет мотоцикл и как вдалеке ругается на кого-то старуха.

— Ба… а ба…

— Чего?

— А какое сегодня число?

— Десятое…

— Да… до осени еще далеко…

— Что, в школу захотелось?

— Не-а… А мне здесь придется в школу ходить?

— Здесь.

Бабушка повернулась к нему от плиты, кинула быстрый взгляд на маленькую согбенную фигурку и отвернулась.

— Вместе с дружком своим Мишкой учиться будешь, — добавила она.

— Ба… а вдруг в конце августа раз — и мама с папой приедут… как всегда… Я проснусь утром и услышу их голоса?

Бабушка не ответила. Она как-то сжалась вдруг у плиты, застыв с поднятой ложкой над шкворчащей сковородкой с картошкой.

И Павлик замолчал, и слезы капали в тарелку.

— Им не нужно приезжать, Павлик, они давно уже здесь. Разве ты не чувствуешь?..

— Чего?

Павлик приподнялся и взглянул бабушке в глаза. И не смог ничего разглядеть за влажной дымкой.

— Того… они сейчас здесь. Только мы их не видим. Чем глупости говорить, ты лучше прислушайся хорошенько.

Павлик оглядел пустую кухню.

— Закрой глаза…

Он зажмурился. Крепко-крепко, так, что искры заплясали перед глазами.

— Ты точно знаешь, ба?

— Точно, — сказала бабушка уверенно, — Я тоже поняла это не сразу… и ты поймешь… очень скоро…

Бабушка моет посуду. Павлик сидит за столом, смотрит на нее задумчиво.

— Ба… а почему то кладбище забросили? У тех, кто там похоронен никого не осталось?

— Какое кладбище?

— Ну там, в лесу, за трассой, на берегу озера…

— Что-то ты путаешь. Кладбище есть только у Тиманино, где твой дед похоронен.

— Там тоже есть кладбище…

— Не знаю я, Пашка. Много есть заброшенных кладбищ.

— Оно не заброшенное, там одна могила вообще прошлогодняя… Кто такой Севостьянов Антон Михайлович, ты его не знала?

— Не смей туда ходить, кладбище не место для игр, поди погуляй лучше с Мишкой, что-то ты все думаешь черти о чем…

— Вот этот дом, — сказал Мишка шепотом.

Они сидели на дереве, спрятавшись в его густой листве и смотрели на ветхий домик, что стоял покосившись прямо посреди леса.

— У него даже собаки нет…

— Может быть он просто очень больной? — предположил Павлик.

— Ага! — усмехнулся Мишка, — Я тут встретил его однажды на узенькой тропинке… Такой, знаешь… — Мишка попытался очертить руками фигуру старика и чуть не свалился с дерева, — И посмотрел на меня так злобно, что думаю — сейчас прибьет!

— Ну не прибил же…

— Ага. Я так припустил, что за две минуты до дому добежал.

— Все ты придумал.

Павлик смотрел на дом старика. На темные пыльные окошки, на провалившееся крыльцо, на покосившийся забор и стало ему грустно и тоскливо.

— У него просто никого не осталось. Он совсем одинокий…

Мишка посмотрел на приятеля виновато, потом положил руку ему на плечо.

— Ладно… это… пошли что ль?

Они брели по залитым солнцем улочкам и молчали.

— Слушай, Мишка, а есть здесь где-нибудь стол справок… мне нужно узнать про одного человека…

— Про кого это?

— Помнишь про то заброшенное кладбище?

— Ну.

— Там свежая могила была некоего Севостьянова…

— Ну.

— Я хочу узнать где он жил…

— А зачем?

Павлик пожал плечами.

— Понимаешь, Мишка, как-то странно, что его похоронили на этом заброшенном кладбище, вместо того, чтобы в Тиманино…

— Мало ли… Может у него там родственники похоронены.

— А тебе не кажется странным, что кого-то хоронят на заброшенном кладбище? О нем даже бабушка моя не знает.

— Не хочу я вообще про кладбища говорить, — буркнул Мишка.

— Так ты покажешь, где стол справок?

Мишка возвел глаза к небесам.

— Ну ладно, пошли… Только на кладбище я с тобой больше не пойду.

Они совсем недолго потоптались возле окошка, и женщина крикнула им:

— Севостьянов!

Павлик взял из ее рук бумажку с адресом.

— Ты знаешь, где это? — спросил он у Мишки.

— Ну знаю, — сказал Мишка уныло, — И чего? Ну пойдешь ты туда, ну откроют тебе дверь. И что ты скажешь? Почему вашего Севостьянова похоронили не на том кладбище?

— Ты пойдешь со мной?

Мишка тяжело вздохнул.

— Ну пошли… Только в квартиру звонить я с тобой не пойду. Подожду у подъезда.

Павлик звонил-звонил, пока дверь не отворилась на длину цепочки и не высунулась старуха.

— Чего хулиганишь? — проворчала она.

— Я не хулиганю, — ответил Павлик, — Я из паспортного стола. Мне нужно уточнить когда точно умер Антон Михайлович Севостьянов…

— Как это умер! — взвилась старуха, — А ну пошел отсюда, гаденыш!

Павлик повернулся и от греха подальше припустил вниз по ступенькам.

— В покойники записали! — слышал он гневный голос старухи эхом гремевший по подъезду, — Это ж надо! Всего ничего как человек пропал, так они его в покойники записали! Может он уехал куда! Уехал! И вернется!

— Ну че? — спросил Мишка, когда Павлик вылетел из подъезда.

— Фу, — Павлик покачал головой, — Она говорит, что никто его вообще не хоронил. Что он уехал куда-то… Надо проверить все еще раз… Может это не тот Севостьянов?

Он посмотрел на Мишку.

— Не пойду. И не проси.

— Боишься?

— Боюсь! Не люблю я покойников!.. И домой мне надо…

Павлик внимательно смотрел на новенький гранитный камень с позолоченными буквами.

СЕВОСТЬЯНОВ АНТОН МИХАЙЛОВИЧ

1974–1998

Он провел по позолоте пальцем и она испачкала подушечки.

— Ты как сюда попал, — услышал он грубый и хриплый голос у себя за спиной и даже подскочил от неожиданности.

У него за спиной стоял лохматый седой старик. Небритый и неопрятный.

— Что ты здесь делаешь?..

— Я… ничего, — промямлил Павлик, — Я просто так…

Старик опустился на поваленный памятник, вытащил из кармана замызганную папиросу и долго дул в нее прежде чем закурить.

— Кто привел тебя сюда?

— Никто. Я сам.

Старик удивленно покачал головой.

— Родственник? — старик кивнул в сторону могилы Севостьянова.

— Нет… просто… его родственники вообще не знают, что он умер… Кто же его похоронил?

Павлик спросил, а потом сам испугался.

— Моя бабушка всю жизнь здесь живет и не знает про это кладбище… А вы откуда знаете?

— Я здесь живу…

Павлик замер, вытаращив глаза.

— Не прямо здесь, — усмехнулся старик, — Я живу в лесу.

— А-а, — выдохнул Павлик, — В том покосившемся доме?

— Ты, малыш, откуда сам-то?

— Из Москвы.

— Зачем сюда пришел? Играть больше негде?

— Это не просто кладбище. Оно тайное.

— Тайное?

— Разве вы сами не понимаете? Здесь похоронены только молодые, вы посмотрите на даты, и… похороненные здесь считаются пропавшими без вести. Может быть какой-то маньяк убивает людей, а потом хоронит здесь. Нужно рассказать кому-нибудь… бабушка не хочет меня слушать… не верит.

— И не поверит. Этого кладбища нет на самом деле.

— Как это?

— Иллюзия… Ты знаешь, что такое иллюзия?

— И вы тоже иллюзия? — улыбнулся Павлик.

Старик неспеша кивнул.

— Твоя жизнь — тоже иллюзия.

Павлик смотрел на старика широко открытыми глазами и засосало под ложечкой от предчувствия чего-то… нехорошего…

— Как это?

— Закрой глаза и уши, тогда увидишь настоящую реальность.

Павлик крепко зажмурился и закрыл ладонями уши. Его голову наполнила темнота, пустота без конца и края и медленное тяжелое биение пульса.

Когда он открыл глаза, старик уже не сидел на камне, Павлик увидел его далеко-далеко, идущего тяжелой, шаркающей походкой.

Удивленно глядя ему вслед, мальчик хмыкнул и пожал плечами.

Полуразрушенный, предназначенный на снос дом.

Павлик уже ступил на лестницу, намереваясь спускаться со второго этажа, как вдруг Мишка резко рванулся наверх, едва не сбив его с ног.

— Ты чего? — воскликнул Павлик. Но Мишка закрыл ему рот ладонью и сделал такие страшные глаза, что Павлик повиновался ему и опустился на корточки вслед за приятелем.

— Там Касим со своей бандой, — прошипел Мишка, — Они идут прямо сюда! Сидим тихо, иначе нам конец!

Они никак не ожидали, что Касим со своей бандой придут именно сюда. Они играли в этом заброшенном доме уже давно и никогда не видели поблизости вообще никого — не то что Касима…

Они и рады были бы сбежать, но сделать это тихо не удастся никак, а попасться в лапы Касиму… Никогда не знаешь, что придет ему в голову. Эти ребята могут и убить, просто так, для развлечения. Они ничего не боятся.

И им пришлось остаться там, где они были. Замереть на месте, прижавшись к полу второго этажа, чтобы смотреть в узкую щель вниз, где подростки расположились на ломаной мебели бывших хозяев дома.

Всем им было лет по четырнадцать-пятнадцать, их было пятеро.

— …Без базара, — сказал некто бритоголовый и лопоухий, — этого деда никто и не хватится. Никогда! Он там сгниет, и никто туда не сунется… Так что легко, Пескарь!

Павлик и Мишка переглянулись. Они сразу поняли о ком идет речь. Чутье подсказало.

— Может и так… я слышал, дед в своей хибаре травку сушит, — лениво проговорил Касим.

— О! Крутяк! — радостно взвыл бритоголовый.

— А может лучше участкового замочить, — подал голос некто белобрысый, — Этот урод меня уже достал.

Скептический смех и не самые лестные замечания были ему ответом.

— А че, — обиделся этот некто, — убить какого-то деда каждый дурак сможет, а это — настоящее дело.

Мишка так сильно сжал руку Павлика, что тот едва не вскрикнул от боли.

— Ты со своим братаном-козлом на настоящие дела ходи, — сказал меж тем Касим, — дебил, и на зоне загорай с ним вместе, раз вы такие тупые мудаки, чтобы к ментам лезть. Хочешь завалить участкового — скатертью дорожка. Только без нас.

— Этот дерьмовый старый пень меня достал… Ходит… смотрит… Вонючий говнюк, — с излишней и не очень понятной ненавистью проговорил некто тощий и длинный, сжимая и разжимая худые кулаки, — Если вы не пойдете — я сам его замочу.

— Благородное дело — чистка родного города от бомжей, — скзал бритоголовый и посмотрел на Касима, — И травки покурим…

— Кто-нибудь из вас видел, как люди умирают? — спросил доселе молчавший угрюмого вида паренек.

— Я видел. У меня бабка в прошлом году умерла, — сказал бритоголовый.

— Ну и как?

— Да никак. Она не проснулась утром вот и все.

— Ну-ну, а говоришь видел…

— Вообще говорят, что перед смертью что-то такое в глазах отражается… В тот самый миг, когда человек понимает, что он уже точно помрет.

— Брехня это все…

В это время Павлик решил освободить руку, которую его друг Мишка так крепко сжимал. Рука уже онемела, и Павлик начал серьезно за нее опасаться.

Он потянул руку и тут как на зло старые перекрытия скрипнули под ним.

Подростки внизу затаились.

— Что еще за дерьмо?

— Там кто-то есть?

Мишка и Павлик не стали дожидаться пока кто-то поднимется и обнаружит их. Что было духу они кинулись к окну и сиганули со второго этажа прямо в крапиву.

Не заметив ни боли ни ссадин, они припустили в сторону дома. Только убежав на достаточно большое расстояние, они упали на траву в изнеможении и долго не могли отдышаться.

— Черт, что же нам теперь делать, — причитал Мишка, — они нас убьют теперь!

— Да ладно, — оправдывался Павлик, — Они нас не разглядели.

Мишка имел вид самый скептический.

— Посидим несколько дней дома — вот и все.

Мишка не выдержал первым. Явился к Павлику.

— Меня мать вчера за водярой посылала, я иду и вдруг — Белобрысый. Прямо мне навстречу. Я чуть сразу не перекинулся, а он ТАК посмотрел на меня! Они все знают, Пашка, они нас разглядели!

— Не может быть. Темно уже было, тебе показалось. Не бойся ты их, это они нас бояться должны, мы про них рассказать можем…

— Ага, вот они нас и прибьют, как того деда.

— Да-а, — Пашка потер лоб, — Это они о том старике говорили, что в лесу живет? Я тут думал… Странный он, конечно, какой-то, но надо предупредить его что ли, пусть куда-нибудь спрячется на время. В лесу. Он его лучше нас всех знает…

— А если Касим нас выследит? Или кто из его кодлы? Если они нас все-таки разглядели, то глаз с нас не спустят… Я еще не рехнулся, чтоб к этому деду идти.

— Разве он сделал кому-нибудь что-то плохое? Как мы с тобой потом жить будем, если его все-таки убьют? Все знали и молчали? Давай так. Ты будешь бродить по двору, как ни в чем не бывало, отвлекать внимание. А я сбегаю к старику.

Мишка просиял.

— Да… — он сделал вид, что размышляет, — пожалуй ты прав!

— Завтра вечером?

Мальчишки пожали друг другу руки.

— Ага.

Он пугался каждого шороха и в душе даже жалел, что решился предупредить деда.

Дед жил в слишком уединенном месте, даже днем и в хорошую погоду это место было жутковато, а теперь вечером… и когда банда Касима могла поджидать его где угодно…

Он даже не поверил, когда заскочил в незапертую калитку, так никого и не встретив. Может быть уже слишком поздно, и дед уже мертв…

За окошком горел свет, но занавеска закрывала недра комнаты. И Пашка постучал.

Он услышал тяжелые шаркающие шаги и дверь отворилась.

У мальчика замерло сердце.

Дед был мрачен и угрюм. Смотрел тяжелым и злым взглядом.

— Тебе чего? — спросил он, и Пашке захотелось повернуться и убежать.

— Я хочу с вами поговорить, — пролепетал он, — Я случайно услышал о том, что вас хотят убить…

Дед смотрел на него еще какое-то время без всякого выражения, потом все-таки отошел от двери, пропуская мальчика в дом.

— Заходи.

— Нет, — испугался Пашка, — мне домой надо… вы просто спрячьтесь пока… на время… вы знаете где… на кладбище! Вас там никто не найдет, вы сами говорили…

— Заходи! — велел дед грозно.

И Павлик не посмел ослушаться.

Он вошел и первое, что бросилось ему в глаза, были небольшие гладко отшлифованные гранитные плиты, сложенные у стены. Тут же был сложен и какой-то инструмент. Павлик застыл у порога, глядя на эти плиты, которые ни с чем нельзя было спутать. И он вздрогнул, когда дверь за ним со скрипом затворилась.

— Я ждал тебя, — угрюмо произнес старик, — И надеялся, что не дождусь.

Павлик смотрел на него снизу вверх. И дед смотрел на него.

— Но раз ты здесь — значит так и дролжно быть…

Дед все смотрел и смотрел на него и как-то странно улыбался.

Пашке было страшно. Так страшно, как не было никогда еще. Ему казалось, что взгляд старика проникает в глубину его памяти, извлекая из нее все самое страшное, что Пашка хотел бы забыть… и что не мог забыть.

— Что ты увидел тогда, когда зажмурился? — вопросил дед.

— Ничего. Только темноту.

— Да… это не очень-то хорошо… прямо скажем… Но у тебя еще есть возможность увидеть не просто темноту, а что-то еще? — хмыкнул дед, — Но тут просто закрыть глаза — недостаточно. Так чудеса не совершаются… и мертвые не воскресают.

Пашка чувствовал, что странные слова старика что-то значат… и это что-то очень важно для него…

— А что надо делать? — спросил он настороженно.

Старик смотрел на него и в то же время взгляд его был направлен куда-то сквозь него, в какое-то неведомое измерение колдовского пространства, где он видел что-то недоступное простому человеческому взгляду.

Его лицо изменилось, побледнело и черты лица исказились, словно сквозь них проступило что-то… кто-то… кто жил внутри него, только изредка выходя на поверхность. Павлику показалось, что лицо его вдруг помолодело. На несколько мгновений и в глазах сверкнули странным нечеловеческим светом.

— Уже сейчас, — прохрипел он, — Ты прав… уже сейчас… Все так… все так… Мне очень много лет и я устал.

Он рухнул на стул, как подкошенный, и руки его дрожали… и мелко и жалобно тряслась голова.

Он поднял голову, посмотрел на бледного, испуганного мальчика.

— Всегда кто-то приходит… Я не знаю, кто приводит его… но он всегда приходит, когда настает время, чтобы принять силу… и знание… Кто-то приходит… Посмотри на того, кто убьет меня… Он заменит меня… Он поможет тебе…

Павлик похолодел. Он попятился прочь от деда, боясь повернуться к нему спиной и только когда вышел за дверь — побежал. Не оглядываясь. Что было духу. Пока вдруг из-за деревьев не выступила какая-то темная фигура, и только тогда Павлик закричал.

— Ты че орешь, — прошипела фигура, хватая мальчика за рубашку, — а ну стой!

Павлик остановился, собрался развернуться и дать деру, но натолкнулся на стену — ударился в кого-то, кто уже стоял сзади.

Дед стоял у окна, наблюдая за всем происходящим.

Мальчишки были в основном вооружены бутылками со спиртным, все они показались Павлику совершенно невменяемыми, когда он увидел их лица, и он понял, что вряд ли ему удастся вырваться от них живым.

Мальчишки тихо, почти не переговариваясь, подбирались к дому старика. Сам Касим крепко держал Павлика. От него жутко разило дрянным вином, от его паров у Павлика начала кружиться голова.

В темноте лица мальчишек казались ему похожими на лица демонов, особенно лицо одного из них, того тощего и длинного, что там, в заброшенном доме с такой ненавистью говорил о старике. Его глаза излучали свет нечеловеческий, тот самый, что Павлик увидел в глазах старика… оставалось только удивляться тому, что никто из товарищей этот мальчика не замечает этого света.

Это он вел их. Он, а не Касим. И они шли за ним, повинуясь какой-то неведомой силе, которая сейчас жила в нем.

— Это здесь, Пескарь, — сказал бритоголовый. — Вот его дом.

— Ты успел предупредить его? — Касим сильно тряхнул Павлика, так что у того щелкнули зубы, — За это ты умрешь. Сначала увидишь как умрет твой дерьмовый дед, а потом сам умрешь.

Он снова пахнул на него парами спирта.

Павлик уже был почти мертв от страха и болтался в руках Касима, как тряпичная кукла.

— Он все равно не успел бы смыться, — сказал кто-то из темноты.

Пескарь отворил калитку и вошел первым.

В его руке сверкнул длинный нож.

Он просто толкнул дверь, и она отворилась.

Старик сидел за столом, он ждал, пока все мальчишки не войдут к нему, и смотрел он только на одного. На Пескаря с ножом.

Некоторое время он и его убийца смотрели друг другу в глаза. Всего лишь несколько мгновений…

За эти несколько мгновений в голове старика промелькнул тот проклятый день, когда он сам вломился в этот дом…

Кругом рвались снаряды и земля содрогалась от близких взрывов. Он только что покинул поле боя, его гимнастерка была в крови и дуло автомата все еще дымилось.

Демон убийства все еще жил в нем, все еще властвовал над ним, перед его глазами все еще была красная пелена, и все еще бежали солдаты, с ним рядом — свои, и враги навстречу, и у всех у них в глазах плясал демон смерти, и мир виделся сквозь кровавую пелену.

Тот старик, одетый во все белое и с длинной седой бородой, сидел за столом точно в такой же позе, что и он сам сейчас, и точно так же этот старик смотрел на него, когда он вскинул автомат, поколебался мгновение, а потом приблизился и ударил старика штыком.

Мальчик поднял руку с ножом. В его глазах старик увидел того же самого демона…

Павлик видел, как Пескарь замахнулся на старика ножом, и как рука его вдруг опустилась. Резко и быстро как молния.

Старик стал падать набок и, словно желая удержаться на стуле, он схватился за руку своего убийцы.

Умирающий старик схватил его за руку. Неожиданно цепко. Пескарю пришлось постараться, прежде чем он сумел вырвать руку. И в тот же момент он замертво рухнул рядом с дедом.

Касим отпустил Павлика и осторожно подошел к приятелю, слегка пихнув его носком ботинка.

— Эй, что с тобой, Пескарь?

Убийство не принесло ожидаемой эйфории. Подростки недоуменно смотрели на два распростертых тела и на лужу растекающейся крови, словно думали: "А что мы здесь делаем?"

Бритоголовый мрачно раскидывал кругом стариковы пожитки.

— Ни хуя тут нет, — сказал он.

— Пора сваливать, #61630; произнес Касим.

— И что, бросить его здесь? — спросил лопоухий, кивнув на распростертого Пескаря, — А щенок?.. Эй, а где щенок?

Павлика уже не было в том месте, где оставил его Касим.

Пескарь пришел в себя, когда уже светало.

Он уселся, и некоторое время смотрел на распростертое тело мертвого старика. На застывшее пятно черной крови.

Потом он ухмыльнулся.

Он поднялся и принялся неспеша осматривать дом.

Старинные книги. Старые тряпки, кухонная утварь. И — гнилостность и запустение. Вся старинная мебель почти превратилась в труху.

Пескарь ударил ногой стол и тот развалился с сухим треском.

Какие-то старые газеты… Пескарь свернул из них факел, запалил его от зажигалки и кинул к вороху других газет. Быстро… ах, как быстро занимается огонь. Ничего не должно остаться…