"Стальные когти" - читать интересную книгу автора (Кесслер Лео)

Глава первая

Когда над горизонтом показался оранжевый солнечный диск, русский генерал-лейтенант поднес к глазам бинокль и принялся внимательно рассматривать передовую линию немцев.

Он увидел сломанные ящики от боеприпасов, брошенные канистры из-под бензина, ржавые мотки колючей проволоки, подбитые русские и немецкие танки, которые уже поблескивали в лучах восходящего солнца. За ними располагались немецкие склады и их «тигры» и «пантеры», укутанные в брезент. Вдруг ему показалось, что с немецкой стороны стали доноситься какие-то слабые звуки — что-то вроде позвякивания металла и человеческих шагов. Приглядевшись, военный убедился, что слух не подвел его: вокруг немецких танков засуетились техники и члены их экипажей, готовя машины к предстоящему бою.

— Фрицы, я смотрю, поднимаются рано, — процедил он, обращаясь к своему собеседнику — командующему Пятой танковой армией генерал-лейтенанту Ротмистрову.

— Немцы—это великий народ, товарищ Хрущев, — ответил Ротмистров, считавшийся одним из наиболее выдающихся военачальников-танкистов Красной армии. — Они умеют работать — и воевать тоже.

— Верно. И товарищ Ленин тоже считал их великим народом. В течение многих лет он верил, что именно немцы положат начало мировой пролетарской революции. Но в этом он ошибся, не так ли? — Хрущев улыбнулся, обнажив свои желтоватые зубы. Однако, несмотря на улыбку, в его глазах не было никакой теплоты. Он ткнул себя пальцем в грудь:

— Тем не менее я убежден, что не ошибусь, если скажу вам, товарищ Ротмистров, что сегодня в этой степи под Курском мы, русские, победим фрицев. И нанесем им такое поражение, от которого они уже никогда не оправятся. — Он сделал паузу. — Сегодня, товарищ Ротмистров, мы фактически выиграем войну!

Накануне, по окончании инструктажа в штабе «Вотана», гауптштурмфюрер Шварц спросил:

— Ротмистров — это еврейская фамилия?

— Не имею ни малейшего представления, мой дорогой Шварц, — сухо ответил ему Стервятник. — И, если честно, то мне решительно наплевать, кто его родители. Хотя бы даже его мать была проституткой с Реепербана, а папаша — евреем из Львова. Все, что представляет интерес для меня — и что должно представлять интерес также и для вас — это то, что этот человек является исключительно высококвалифицированным командующим танковыми соединениями. Тем самым, который доставил всем нам очень много неприятных минут под Сталинградом и который завтра поведет в бой против нас полторы тысячи танков.

Последняя фраза Стервятника заставила собравшихся в штабе офицеров невольно вздрогнуть. Заметивший их реакцию, Гейер холодно рассмеялся:

— Я так и думал, что эта новость действительно поразит вас, господа, особенно если учесть, что командующий нашей танковой группировкой генерал-оберст Герман Гот сумел собрать под свои знамена всего лишь полтысячи танков и самоходных артиллерийских установок. Таким образом, русские будут иметь над нами почти двукратное превосходство.

— Но мы же — СС! — горячо воскликнул Шварц.

Несколько мгновений Стервятник молчал. Затем он почесал кончик своего огромного носа и процедил:

— Да, мой дорогой Шварц, мы, как вы совершенно верно заметили, СС. Будем надеяться, что русские понимают это так же хорошо, как и мы сами.

Но сейчас, когда сотни немецких танков один за другими выкатывались на стартовые позиции, когда воздух был наполнен грохотом их двигателей, лязганьем металла и хриплыми криками команд, фон Доденбург уже не чувствовал страха перед сокрушающим превосходством русских. Им должна была противостоять не менее фантастическая по размерам мощь и сила немцев. Глядя на немецкую танковую армаду, штурмбаннфюрер ощутил, что ничто на свете не сможет остановить ее. Перед его глазами разворачивалась и готовилась к бою элита германских танковых войск. Это были лучшие машины, которые вели лучшие командиры и экипажи, бесконечно верившие в торжество национал-социалистических идей, являвшихся единственным спасением Европы от коммунистической заразы.

Командирский «тигр» Гейера встал в центре линии, образованной танками «Вотана». По сигналу Стервятника все боевые машины покатили вперед со скоростью 10 километров в час. Расстилавшаяся перед ними равнина оставалась удивительно тихой и пустой.

Фон Доденбург почувствовал, как находящийся рядом с ним Шульце напряженно вглядывается вперед, стараясь различить первую угрожающую вспышку выстрела из вражеского орудия. Но сам он старался сохранять предельное спокойствие и невозмутимость. Как еще можно было противостоять тому чудовищному напряжению, которое неуловимо охватывало их всех в эти страшные минуты перед решающей схваткой?

Новый механик-водитель Хартманн вдруг сильно дал газу. Их «тигр» резко рванул вперед. Фон Доденбург едва не подпрыгнул на своем сиденье от неожиданности.

— Хартманн! — зло прокричал он в микрофон. Но затем решил отказаться от того, чтобы сделать ему замечание, и выключил микрофон. Наверное, новый механик-водитель решил просто прочистить сопла в двигателе или что-то в этом роде. Не стоило нападать на него за это. Фон Доденбург снова глянул на часы. Время ползло вперед с ужасающей медлительностью. Он в сотый раз облизал пересохшие губы. Но горизонт оставался все таким же чистым и безмятежным, как и прежде. Солнце светило прямо в глаза немцам, слепя их, и они не могли разглядеть, что происходило там, где сосредоточились русские. Впрочем, похоже, пока там все было тихо.

Неожиданно в неподвижном утреннем небе вспыхнула яркая серебристая звезда. Это взлетела в воздух сигнальная ракета. Рассыпая вокруг себя сотни маленьких искр, она повисела некоторое время в небе, а потом, тускнея на глазах, начала медленно опускаться. И вдруг до слуха фон Доденбурга донесся чудовищный треск. Казалось, кто-то разорван пополам гигантское полотно. Рядом с линией горизонта справа от себя он заметил сотни разом вспыхнувших злых красных огоньков.

— По нам бьют противотанковые пушки русских! — раздался по радио встревоженный голос Стервятника. — Немедленно открывайте по ним ответный…

Его заключительные слова потонули в безумном грохоте разрывов. Ехавший рядом с «тигром» фон Доденбурга танк Pz-IV неожиданно подпрыгнул, точно вставая на дыбы, и резко остановился. Везде с визгом носились снаряды. Воздух наполнился пороховой гарью, запахом горящего металла и человеческой плоти. Фон Доденбург зарычал в микрофон:

— Стрелок, развернуть башню вправо! Дистанция — 100 метров. Огонь по 57-миллиметровому противотанковому орудию русских!

Шульце торопливо развернул тяжелую башню «тигра» вправо и принялся почти нежно колдовать над подъемно-поворотными механизмами, наводя орудие на цель.

— Вижу цель, — выдохнул он.

— Огонь! — приказал фон Доденбург.

Шульце выстрелил. Фон Доденбург торопливо вставил в казенник новый снаряд и, посмотрев в обзорную трубу, простонал:

— Недолет, Шульце!

— Ах, черт!

— Учти его, Шульце! Давай наводи снова.

Шульце лихорадочно настроил прицельные механизмы и выстрелил. Весь «тигр» снова вздрогнул от катков до верхнего башенного люка. Фон Доденбург прижался глазницей к обзорной трубе. Все пространство перед ними застилал дым.

Когда он чуть-чуть рассеялся, Куно увидел, что там, где только что находилось 57-миллиметровое противотанковое орудие русских, теперь зияла дымящаяся воронка. А вокруг нее были раскиданы куски тел тех бойцов, которые за секунду до этого составляли расчет этого орудия.

— Мы уничтожили эту чертову пушку! — закричал фон Доденбург. — Мы сделали это!

— О Боже, господин офицер, вы только посмотрите, что тут творится! — врезался в его радостные крики встревоженный голос Хартманна. — На нас нацелились сразу три противотанковых пушки русских — в направлении на одиннадцать часов!

Одно из вражеских орудий выстрелило, и «тигр» командира третьей роты, однорукого Барша, оказался подбит. Но Шульце уже лихорадочно крутил рычаги управления пушкой. Грянул выстрел. Первое из противотанковых орудий русских, о которых предупреждал Хартманн, исчезло в ярко-алом пламени разрыва. Все, его можно больше не опасаться — оно было выведено из строя. Но два других, хорошо замаскированные в небольшой ложбине всего в трехстах метрах от них, тут же нацелились на «тигр» фон Доденбурга. Мгновение — и прямо над башней их танка просвистел снаряд. Затем — второй.

— Хартманн,—закричал фон Доденбург, — разверни танк так, чтобы мы встречали их снаряды лобовой броней!

— Слушаюсь, господин офицер! — мгновенно откликнулся бывший легионер.

Он дал полный газ, и «тигр» въехал прямо в облако белого дыма, который струился из подбитого танка Барша. Это облако несколько скрыло их от русских, загородив, точно защитным экраном. В тот миг, когда их «тигр», казалось, уже должен был врезаться прямо в корпус подбитого танка, Хартманн резко свернул вправо и, еще больше прибавив газу, выскочил из облака дыма. При этом он на миг подставил «тигр» боком к русским, но это длилось так недолго, что они не успели прицелиться. Уже в следующую секунду «тигр» въехал в небольшую ложбинку и замер там, повернувшись к русским противотанковым орудиям лобовой броней—так, как и хотел фон Доденбург.

— Отличная работа, Хартманн! — воскликнул штурмбаннфюрер.

— Не беспокойтесь о том, чтобы подписать мне представление о награждении, господин офицер, — спокойно ответил механик-водитель, у которого даже не сбилось дыхание, — с меня будет вполне достаточно перевода на некоторое время в финансовую службу армии.

Фон Доденбург только расхохотался в ответ.

— Шульце, стреляй же! — заорал он буквально в следующую секунду, когда русские принялись всаживать в лобовую броню их «тигра» один противотанковый снаряд за другим.

Шульце тщательно прицелился и выстрелил. Мощный снаряд вспахал степь в 50 метрах от русского противотанкового орудия.

— Недолет, Шульце! — зло закричал фон Доденбург. — Ради бога, следи за своими руками!

— Но, господин офицер…

Возглас Шульце потонул в резком стрекотании пулеметной очереди. Это Хартманн бил по уцелевшему расчету первого противотанкового орудия русских, которое Шульце совсем недавно вывел из строя своим метким выстрелом. Первыми же пулями он уложил троих врагов, которые пытались отбежать в сторону. Четвертый тоже упал на землю, но Хартманн чувствовал, что он только притворяется, имитируя свою смерть. И бывший легионер дождался, когда иван неожиданно вскочил на ноги и побежал дальше. Но не сумел он преодолеть и пяти метров, как короткая яростная очередь прошила его тело насквозь.

— Неужели они так никогда ничему не научатся? — насмешливо бросил Хартманн в микрофон. — Если бы он просто остался лежать там, где лежал, он мог бы рассказывать потом об этом сражении своим внукам.

— Каким внукам? О чем ты, Хартманн? — вскипел Шульце. Судя по всему, он был весьма обижен на фон Доденбурга за ту критику, которой Куно подверг его самого. — Кто вообще захочет иметь внуков после всего этого?

— Хватит болтать, Шульце! — оборвал его фон Доденбург. — Лучше всади в следующее противотанковое орудие русских все снаряды, которые у тебя имеются. Из-за этой пушки задерживаемся не только мы — из-за него сковано продвижение вперед целой роты!

Двигавшийся справа от них Pz-IV опасно задымился. Командир танка выскочил из люка. Его комбинезон был весь в огне. Он несколько раз перекатился по земле, пытаясь сбить с себя пламя, но это не помогло. Громко крича от боли, танкист опять вскочил на ноги и побежал вперед, ничего не видя перед собой. Пламя уже охватило его всего, превратив этого человека в живой факел. На бегу он наткнулся в другой немецкий танк, чей водитель тоже не заметил его — и через секунду попросту проехался по нему, превратив в лепешку.

Шульце произвел выстрел по второму противотанковому орудию русских. Осколки с неистовой силой застучали по орудийному щиту и разорвали правую шину орудия. Его перекосило набок. Расчет запаниковал и бросился бежать, но этого уже дожидался Хартманн. Его пулемет мгновенно застрочил по русским, и через несколько секунд с ними было покончено.

— Отлично, фон Доденбург, — проскрежетал по радио знакомый голос Стервятника. — Но попробуйте все-таки возобновить движение вперед. Пока вы лишь топчетесь на месте.

— Понял вас, оберфюрер. Двигаться в прежнем направлении?

— Да. — Голос Стервятника был совершенно спокоен, словно сейчас он присутствовал на учениях «Вотана», проходящих дома, в Вестфалии. — Я внимательно следил за огнем русских, фон Доденбург. Сначала он бы очень хорош. Но потом стало ясно, что у иванов что-то не ладится. У них, очевидно, сдают нервы. И чем больше мы приблизимся к тем позициям, где у них установлены противотанковые орудия, тем больше они будут нервничать. А значит, у нас появится шанс. Я уверен, что если мы хорошенько ударим по ним, то они не смогут сдержать наш атакующий порыв при помощи всех своих противотанковых орудий, и тогда мы заметно продвинемся вперед. Вы согласны со мной, фон Доденбург?

— Абсолютно!

— Тогда желаю вам удачной охоты.

— Благодарю вас!

Но едва только первая рота «Вотана» возобновила яростное движение вперед, у фон Доденбурга отвисла челюсть. Выкатившись из-за дымовой завесы, которая до сих пор скрывала их, он увидел перед собой не только сотни новых противотанковых орудий русских, но и — что было гораздо страшнее — целую свежую танковую армию, выстроившуюся напротив них на равнине в ярких лучах утреннего солнца. Русские танки, казалось, растянулись от одного края горизонта до другого. Их были сотни, а может быть, даже тысячи.

Сидевший рядом с фон Доденбургом обершарфюрер Шульце выдохнул:

— Тысяча чертей и одна ведьма, господин офицер, вы видите все это?

Фон Доденбург не знал, что ему ответить. Он сам был испуган при виде такого зрелища. Пожалуй, еще ни разу во всей своей жизни он не видел ничего подобного.

В следующее мгновение две огромные танковые армии, русская и немецкая, стали медленно и неуклонно сближаться.

По мере того как офицеры штаба наносили на карту все новые и новые значки, обозначавшие положение только что выявленных русских дивизий и бригад, костяшки пальцев Гитлера все больше белели. Это был зримый сигнал, свидетельствовавший о крайней степени волнения фюрера. Он с изумлением следил за тем, как поверхность карты покрывали десятки новых значков, как из свежих дивизий русских складывались сначала корпуса, затем армии, а потом и целые фронты. Гитлер повернулся к бледному Йодлю:

— О Боже, Йодль, откуда только большевики добывают свежее пополнение? — Не дожидаясь ответа, он тут же грубо бросил: — А вы проверили сами, соответствуют ли действительности все эти оценки, сделанные Геленом?

В разговор Гитлера с Йодлем вмешался помощник последнего майор Бухс. Он был одним из самых опытных офицеров германского штаба и принимал непосредственное участие в планировании и подготовке грандиозного наступления армий вермахта на Западе в 1940 году.

— Считаю, мы можем вполне полагаться на данные, добытые Геленом, мой фюрер, — веско проговорил он. — Его оценка сил русских абсолютно реалистична.

Гитлер зло посмотрел на него.

— Отлично, Бухс, но вы уверены при этом, что когда Гелен сообщает о появлении у русских новой дивизии, то он точно знает, какова ее численность? Вы уверены, что если он сообщает о появлении полка, то этот полк действительно укомплектован в полном соответствии со штатной численностью полка, а дивизия — в строгом соответствии со штатной численностью дивизии?

— Разумеется, у русских точно так же имеются недоукомплектованные дивизии и полки, как и у нас, мой фюрер. Но когда Гелен заявляет о появлении в составе русских сил нового полка, это означает, что в их состав действительно влился целый свежий полк.

Лицо Гитлера приобрело болезненно-красноватый оттенок. Бросив на него быстрый взгляд, Йодль сказал себе, что Гитлер не протянет и года — несмотря на все стимулирующие средства, которыми неустанно пичкал его личный врач доктор Морелль, известный шарлатан от медицины.

— Благодарю вас, Бухс, вы можете быть свободны, — холодно произнес Гитлер.

Лицо майора вытянулось. Он прищелкнул каблуками и удалился строевым шагом. Йодль с трудом сдержал улыбку. Ему-то приходилось терпеть перепады настроения фюрера на протяжении вот уже четырех лет. Он так ко всему привык, что подобное уже никак не могло вывести его из себя.

Адольф Гитлер схватил Йодля за руку.

— Давайте прогуляемся. Блонди, за мной!

Виляя хвостом, овчарка Блонди последовала за ними на улицу. Снаружи царила невыносимая жара. Стоявшие возле огромных елей часовые-эсэсовцы с трудом встряхнулись при виде фюрера и стиснули в потных ладонях оружие.

— Йодль, мне никогда не нравилась идея операции «Цитадель». Это вы, вместе со своими друзьями-военными, уговорили меня назначить ее. А теперь сами видите, в какое дерьмо вы меня втянули.

— Так точно, мой фюрер, — покорно кивнул Йодль. Про себя же он с горечью подумал: «Как обычно, у победы — множество отцов, а поражение — всегда сирота».

Не глядя на него, фюрер заговорил снова:

— Но откуда, скажите мне, Йодль, большевики сумели набрать такие гигантские новые силы? Конечно, мы всегда знали, что Россия превосходит нас по численности населения. Но откуда, черт побери, взялись эти 1500 новых танков, которые внезапно оказались на поле сражения? А новые танки, которые продолжают прибывать и прибывать туда? В это просто трудно поверить. Разве это может быть правдой? Что вы думаете по поводу всего этого, Йодль?

Однако на этот раз Йодль не был готов утешить Гитлера— так, как он не раз утешал его на протяжении предшествующих лет.

— К сожалению, все это — истинная правда, — медленно произнес он.

Чего толку было скрывать правду от фюрера? Когда-нибудь ему все равно надо было узнать ее. Германия проигрывала войну.

Но Гитлер оправился гораздо раньше и нашел выход гораздо быстрее, нежели думал Йодль.

— Хорошо, — вдруг выпалил фюрер, останавливаясь и снова хватая генерала за руку. — Если мы не можем выставить против русских такое же количество танков, которое они сумели выставить против нас, мы должны компенсировать это неравенство в силах каким-то иным способом. — Его лицо вдруг расползлось в улыбке — улыбке сумасшедшего. — Ну почему же я не подумал об этом раньше?

— Не подумали о чем, мой фюрер? — осторожно поинтересовался Йодль и почувствовал, как все его тело невольно цепенеет от нехороших предчувствий. В прошлом ему уже не раз пришлось убеждаться, к чему приводили «гениальные прозрения» фюрера.

— Рудель — ну конечно же Рудель! — с энтузиазмом воскликнул Адольф Гитлер. — Оберст Рудель из люфтваффе[44]. Что бы ни твердили о люфтваффе, которым руководит Геринг, никто не может при этом отрицать, что оберет Рудель — настоящий ас. Никто не ставит под сомнение ни его умение, ни его храбрость. Сколько раз он уже был ранен с начала войны?

— Девять раз, мой фюрер, — мгновенно откликнулся Йодль, недоумевая про себя, почему он, глава штаба, обязан держать в своей памяти подобные мелочи. Но в то же время генерал прекрасно понимал, что, если не сможет запомнить все подобные мелочи, то не продержится в ближайшем окружении Гитлера и суток. — Он был ранен девять раз, и дважды — очень тяжело.

— Вот-вот! — с воодушевлением воскликнул фюрер. — Это как раз и говорит обо всем. Перед нами — человек, который продолжает летать и успешно сражаться после столь многих ран. — Он ударил по ладони кулаком. — Один такой человек стоит целого советского корпуса! Отлично, Йодль. Передайте в штаб люфтваффе, что я приказываю пяти эскадрильям штурмовиков оберста Руделя немедленно принять участие в сражении под Курском. Вы понимаете смысл приказа? Немедленно!

Но прежде чем Йодль смог изобразить на своем лице подобающий ситуации энтузиазм, из здания ставки Гитлера выбежал майор Бухс с искаженным от волнения лицом.

— Мой фюрер! — закричал он. — Мой фюрер!

— В чем дело, Бухс? — рявкнул Гитлер.

Майор сунул фюреру листок бумаги.

— Только что получено от фельдмаршала Роммеля, мой фюрер! Совершенно срочное сообщение! — выпалил он.

Гитлер поискал свои очки в тонкой золотой оправе, в которых никому никогда не было позволено снимать его — даже его личному фотографу Генриху Гофману. Надев их, он вперил глаза в срочное донесение Роммеля. Внезапно из его груди вырвался длинный протяжный стон — стон раненого животного. В углу рта конвульсивно задергался мускул.

— Что такое, мой фюрер? — встревоженно осведомился Йодль. Он даже протянул к Гитлеру обе руки, точно собираясь поддержать его, чтобы тот не упал.

Адольф Гитлер беззвучно протянул ему сверхсекретное донесение. Оно было очень кратким и простым. Но Йодль мгновенно понял, что эти несколько простых слов означают конец Тысячелетнего рейха: «Сегодня утром союзники высадились в Сицилии. Эрвин Роммель».