"Путешествие на запад" - читать интересную книгу автора (Федорова Любовь)

Глава 3

Два следующих дня Джел провел в каюте в мысленных разговорах с самим собой.

Стоял сильный туман. "Брат Солнечного Брата" бросил якорь недалеко от маленькой деревушки, невидимой за завесой влажной белой мглы, и покачивался на проникающей в укрытую скалами бухту зыби бок о бок с потрепанными зимней непогодой рыбачьими лодками. Кир Агиллер, господин Пифером и оба красноглазых уехали на берег.

Его оставили отлеживаться в одиночестве.

Обдумав десятка два всевозможных способов изменить ситуацию, Джел успокоился и дал себе обещание впредь отвечать за свои действия. Он уже не находил, что положение его столь плачевно, как ему показалось с перепугу в первый момент. Даже напротив, он решил, что довольно неплохо устроился.

Караулили его не особенно тщательно. Человеку сообразительному и ловкому всегда можно было найти возможность удрать, к тому же, кир Агиллер пообещал уговорить Ирмакора подыскать иктскому наместнику другой подарок.

Для начала, в его отсутствие, Джел устроил в каюте небольшой импровизированный обыск. Он перетряхнул сундук с одеждой, — в основном, для того, чтобы выяснить, положены ли к северному костюму штаны. У него как-то не было еще случая прояснить для себя этот момент.

Горожане Диамира одевались просто: люди небольшого достатка ходили в набедренных повязках или полотняных балахонах, похожих на прорезанный в нужных местах, чтобы просовывать голову и руки, мешок; кто побогаче — в одной или нескольких надетых друг на друга длинных рубахах, подпоясанных шелковыми шарфами и в сандалиях на босу ногу. Учитывая отклонение оси планеты по отношению к плоскости эклиптики в пятьдесят с минутами градусов, разница в климате между Диамиром и Столицей Тау Тарсис должна была быть хорошо ощутима. Присутствовали и различия в стиле одежды. На те же самые рубахи северянами сверху надевался длиннополый кафтан из плотного шелка или шерсти, украшенный по подолу и краям широких рукавов вышивкой, пояса были кожаные или наборные из металлических пластин, иногда с пристяжными ножнами для кинжала или тяжелого оружия, обуви было несколько видов — это зависело от погоды и характера занятий ее владельца. Чулки в этот набор входили, но вот штаны… Без штанов ходить не хотелось.

Обнаружив искомый предмет в нескольких экземплярах, изготовленных из белого сукна, Джел успокоился и занялся более детальным исследованием имущества Агиллера. Всевозможного барахла в каюте было множество. Вещи лежали в корзинах под кроватью, в скрытых за коврами стенных нишах, сундук был забит до отказа, и чего только там нельзя было обнаружить.

На самом дне сундука, под одеждой и упакованной в холстину обувью, лежала даже длинная кавалерийская сабля в обтянутых кожей ножнах. Рискуя быть застуканным за попыткой вооружиться, Джел вытащил саблю из ножен и примерил к руке. Впервые в жизни он держал такое варварское, и, в то же время, так профессионально исполненное орудие убийства. Клинок был тяжел, килограмма под три, и обладал странным балансом: центр тяжести был сильно смещен от эфеса к острию; не имея специального навыка, такое оружие было довольно сложно направить, но легко представлялось, насколько оно было опасно в умелых руках. Кончик острия с двусторонней заточкой хорошо годился для того, чтобы вспороть живот, а с хорошего замаха, наверное, можно было разрубить надвое пехотинца в латах — во всяком случае, качество металла, из которого была изготовлена сабля, предполагало такую возможность. У самого Агиллера белый сабельный шрам шел наискось через левую сторону груди, пересекая разрубленную и плохо сросшуюся ключицу, — из-за этого ранения он в свое время оставил воинскую службу, и ему еще повезло, что он остался жив. Рана, нанесенная подобным оружием, даже не задевающая жизненно важные органы, должна была быть смертельной: раненый за считанные минуты просто истекал кровью.

Находка дала пищу для размышлений, но ненадолго, и Джел продолжил осмотр имущества.

В незапертых ящичках конторки обнаружились несколько серебряных пуговиц, потертые мелкие монеты, безмен, перстни с вставными камнями, сломанный нож с инкрустированной оловом ручкой в кожаных ножнах, блок от судовых снастей, солнечные часы и крученый шелковый шнур для упаковки почты. Важные документы и ценные вещи, если и были, хранились под замком.

Книги, имевшиеся у Агиллера, носили специфический характер: "О жертвоприношениях в сагунском государственном устройстве", "Карийская политика", "Долговое право, сословный и имущественный ценз", " Торговое законоуложение 803 года"; статистические диаграммы и справочники; таблицы весовых и денежных эквивалентов с упоминанием таких государств и народов, о существовании которых Джел до сих пор не подозревал; а так же что-то вроде военной хроники с картами местности и схемами передвижений войск под названием "Монос и Раманиф", и книга, написанная общеупотребляемым энленским шрифтом, но на странном языке, сильно перегруженном согласными, который Джел посчитал за арданский, — судя по картинкам, книга являлась руководством по выездке лошадей.

Такие вещи, как малахитовый чайник на золотой подставке или набитая опилками птица под потолком с мерцающими зрачками из зеленых бериллов, заинтересовать его надолго не могли. Джел привел переворошенные вещи в порядок и через пять минут соскучился.

Некоторое время его занимало зеркало. Он смотрелся в поцарапанный серебряный диск со смутным чувством разочарования и интереса. В мыслях он представлял себя немного иначе. Ему казалось, что пережитая катастрофа, испытания и диковинный опыт последующего времени отразились на его внешности. Внутренне он ощущал себя повзрослевшим лет на десять. Однако, в серебряном зеркале, как сквозь матовую пленку с паутиной царапин, проступало то же лицо, которое он знал раньше. Единственная разница заключалась в том, что щеки запали, кожа приобрела нездоровый сероватый оттенок, а вокруг глаз легли коричневые тени. Накануне он пережил не лучшую в своей жизни ночь — он так и не разобрался, на что это была реакция: на усталось, на нервное истощение, перерасход энергии, связанный с использованием микропроцессора, на гиффу, или на то наркотическое зелье, которым поил его Скей.

Тем вечером Агиллер просто-напросто закрыл его в каюте и сам ушел спать к соседям. Боль находила приступами, начинаясь под ребрами, судорожной волной прокатывалась по телу и на несколько минут утихала, оставляя после себя озноб, шум в голове, заложенные уши и струйки холодного пота, быстро пропитавшие рубашку, простыни и бинты.

Джел никогда в жизни не болел, поэтому совершенно честно думал, что умирает. Несмотря на недавнее желание навсегда покончить с этой подлой жизнью, умирать на самом деле оказалось очень больно и страшно. Подвывая частью от боли, частью от страха, одиночества и мучительной жалости к себе, Джел молился всем ведомым и неведомым богам Вселенной, обещая безропотно снести все пинки и издевательства злой своей судьбы, лишь бы его избавили от необходимости немедленно подохнуть. Среди ночи, разбуженный шумом, пришел Агиллер, молча зажег лампу, сходил за углями для жаровни и раскопал в сундуке коробочку с какой-то мазью. Мазь он разогрел в медном ковшичке над лампой. Для того, чтобы применить ее по назначению, ему пришлось разворачивать забившегося в дальний угол Джела, как ежа. Джел, грешным делом, не совсем правильно его вначале понял и поэтому совершенно не желал, чтобы этот человек до него вообще дотрагивался. Кир натер ему мазью виски, спину, ступни ног, завернул в нагретую от раскаленного на жаровне камня простыню, напоил теплой водой с вином и медом и набросил сверху два одеяла. Потом сказал: "Теперь спи," — и погасил лампу. Джел потихоньку согрелся, боль не возвращалась. Кир Агиллер не уходил, сидел с ним рядом на кровати. Как бы плохо Джелу не было, такую самоотверженность он оценить был в состоянии. Он помнил, как кир поцеловал его в первый вечер, когда привез на корабль. После нескольких минут раздумий он отыскал руку кира и переплел свои пальцы с его. Он подумал, что, может быть, тому это будет приятно. Джел не назвал бы себя порочным существом, но и воплощением невинности он не был — на ВС никакие удовольствия не находились под запретом. Совсем не так, как здесь. Прошло секунд десять нерешительности, но все-таки дар был отвергнут. Кир отдернул ладонь и быстро встал. В темноте стукнула дверь и зазвенели ключи. Джел отвернулся к стене и вздохнул с облегчением. Он был рад, что все-таки это не та благодарность, которой от него ждут. "Ну, я и не навязываюсь," — пробормотал он и закрыл глаза.

Сейчас он пристально рассматривал отражение в зеркале, пытаясь найти еще хоть какие-нибудь различия между собой сегодняшним и собой три месяца назад. Веснушки на носу и скулах, почти уже не видные под загаром, — их он никогда не замечал раньше. Заживающий рубец от ошейника под подбородком. Слегка одичавший темный взгляд. Желтый отек, выползший из-под бинтов на плече и частично распространившийся на шею… Это ли хваленая внешность, за которую можно отвалить на аукционе цену, равную цене средних размеров поместья на плодородных равнинах Гекатеи?..

Внешне он не был похож на тарга, южанина-арданца, островитянина, или полукровку, и в физиономии его было много всяких "но": лицо округлое, но не плоское, скулы выступают, но не слишком; светлая кожа, но глаза, каких здесь не встретишь — радужка угольно-черная, зрачка не рассмотреть ни при каком освещении, как будто его нет совсем; тяжелые веки; округлые четкие брови; небольшой нос, не очень тонкий, но аккуратный и правильный; рот крупный, но не грубый, и, опять же, к его лицу это подходит; крупные, ровные, как хорошо подобранный жемчуг, зубы; прямые черные волосы, густые и жесткие, без характерного красновато-коричневого арданского отлива или синеватого птоорского; крепкая шея и плечи.

Что ж, в мире, где нет возможности произвести любую коррекцию фигуры, сменить свое лицо на имплантант или до рождения быть генетически запрограммированным на определенный эстетический образец, природная красота должна высоко цениться как товар. Ладно, может, это и обидно, но пусть лучше так. Сам себе он нравился, хотя особым нарциссизмом не страдал. На Аваллоне все выглядели так, все были одинаковы.

Аваллон он помнил хорошо и был благодарен своей далекой родине за то, чем обладал по праву рождения: в аваллонское наследство входила не только художественно оформленная внешность, но и приспособленная к двойному, по сравнению со стандартом, тяготению мускулатура, тяжелые очень крепкие кости, нервная система, способная адаптироваться к чему угодно за максимально короткий срок и сдержанный, но, тем не менее, неисправимый оптимизм. С первого взгляда в нем можно было заподозрить ловкость, мгновенную реакцию; реальную же силу, которой он обладал никогда.

Работающий на глюкозе микропроцессор относился уже к наследству Внешних Станций и тоже успел зарекомендовать себя, как вещь, в большинстве случаев чрезвычайно полезная.

Заново изучив себя, Джел пожал своим здоровым плечом, перевернул зеркало полированной стороной вниз и взгромоздил на него стопку книг. Использовать свою привлекательность к собственной выгоде он все равно не научился, хотя Хапа не раз ему говорил, что у него прекрасный врожденный дар внушать людям симпатию и доверие. Похоже было, что от нее у него будут одни неприятности.

После экспериментов с зеркалом, делать стало по-прежнему нечего.

Оставалось лежать и строить гипотезы, основаниями которым служили не факты, а тайны.

У него накопилось немало знаний, осевших в памяти мертвым грузом. Рано или поздно требовалось произвести их анализ и хотя бы попытаться объединить в некую систему локального миропорядка.

Он одолжил у напившегося с безделья помощника капитана "Судоводную астрономию", разложил на полу и на столе в каюте звездные карты, устроился поудобнее на горе подушек и стал думать.

Исходные данные имелись следующие:

Два неярких солнца, быстро вращающиеся вокруг общего центра масс, и черная ловушка станции рядом. Район межпространственной переброски грузов и техники в промышленную зону Темных солнц Периферии.

Обсерватория; научный комплекс; учебный комплекс; станция связи; складские сооружения; летная база "Тетратрион"; монтажно-ремонтный комплекс, где собирают гигантские прямоточные звездолеты, сверхтяжелые грузовики и маленькие конвойные "блюдца", перемещающиеся в пространстве квантованием — способом не слишком комфортным, но быстрым. Это и многое другое — ВС — дрейфующее в межзвездном пространстве энергонезависимое поселение, где наряду с чистой наукой занимаются техническим обслуживанием следующих транзитом из зоны переброски Нумо в зону Зеленых Лун пассажирских и грузовых кораблей, сортировкой грузов, обучением спецперсонала и другой необходимой деятельностью; девятнадцать контуров защиты, сто двадцать две жилых сферы, семь миллионов постоянных обитателей и три-четыре временных; бывшая военная база так называемых Внешних, уничтоженных там Рудниковыми Пиратами примерно три тысячи лет назад (по другой версии — все происходило наоборот, Станции принадлежали Пиратам, которых уничтожили Внешние); обнаружены экспедицией Эрма-III сто девять циклов назад, изучены, модернизированы, заселены.

Служащий конвоя, пилот класса С. Сопровождал анормально нестандартный грузовой блок, проходивший через ВС под названием "Голографический Музей". Направлялся от ВС к Зеленым Лунам по одному из фиксированных маршрутов со скоростью, не превышающей расчетную. Исчез с середины дороги вместе со своим "блюдцем", при том, что "Голографический Музей" полетел себе дальше, будто ничего и не случилось. (В общем-то, повезло, что в пустыне ему на голову не свалились еще шестьсот тысяч тонн "Музея").

Энленское название Та Билан — Чаша Жизни. Линейный диаметр 14020 километров, средний радиус 7010, 22х километровый избыток экваториального радиуса по сравнению с полярным. Гравитационное поле на поверхности 0.92 стандартного (0.47 — Аваллон). Эксцентриситет орбиты близок к нулю. Имеет спутник, небольшую луну Алиллат (размером и цветом больше всего похожую на перезревший апельсин). Солнце — одиночная звезда спектра К5, возраст — 5.3 миллиарда лет.

Зафиксированных приборами "блюдца" планет вращалось вокруг звезды пять. Однако, в "Судоводной астрономии" речь шла о 12 движущихся звездах среди 9000 неподвижных.

В ночном небе здесь сияли три шаровых звездных скопления видимым диаметром от семи до двадцати двух с половиной угловых минут: Денежки, Водосток, Щетинка. Большое Магелланово облако носило название Тройной Преграды, Малое — Завитка. Основным ориентиром в навигации служило полюсное созвездие Добрый Хозяин. Млечный Путь именовался Спящим Дождем и выглядел плотнее и шире, чем с планет Периферии или с ВС, но структурные особенности его сохранялись те же. Множество других созвездий Многорукий, Башня Волшебника, Локоны, Локоть, Угол, Опора Идущего, Два Венца, Гигант — ничего не напоминали Джелу, они были красивы, но и только.

Все же, кое-как в пространстве определиться ему удалось. Если бы у него имелись данные о мощности энергетического источника, поддерживающего воронку, он мог бы точно рассчитать расстояние, на которое она его перенесла. По приблизительным подсчетам получалось, что он перелетел от ВС по направлению на центр Галактики на три-три с половиной тысячи парсек. На большее вряд ли была способна система, базирующаяся непосредственно на планете, а не возле питающего ее светила.

Создается импульсно на гравитационном принципе, и удержать его от схлопывания требует больших затрат энергии и спецоборудования. Если не учесть какое-либо из гравитационных или силовых полей в расчетном объеме пространства, с "глоткой" случаются приключения: она флюктуирует, не соответствует необходимым параметрам, ее сносит, и последствия схлопывания рабочей глотки могут доходить до того, что наводящая глотку система коллапсирует сама и втягивает в реакцию близ расположенные объекты. Расчет глотки очень громоздок и выполнить его в разумное время под силу лишь такому компьютеру, как Хост-Мозг Базы Зеленых Лун.

В году таких по разным направлениям бывает до десяти-двенадцати тысяч, правда, в течение ста девяти лет обживания человечеством Станций никаких загадочных исчезновений в пространстве на несколько парсек вокруг не происходило. Чем он так раздразнил глотку, что она его заглотила?

Нельзя же поверить, что он появился в нужном месте в нужное время и за те пятнадцать секунд, что существует переход, сумел в него провалиться?

Если только предположить, что он немного отклонился от маршрута, (чего, вообще-то, Джел за собой не признавал), могло оказаться, что он задел край контрольной зоны некоей хорошо укрытой во всех спектрах излучений станции слежения, имеющей мгновенную связь с системой на планете, которая так же мгновенно наводит уже рассчитанную воронку.

Если так же считать, что прежде на Та Билане была база Внешних или самих Рудниковых Пиратов, до сих пор действующая в автоматическом режиме, то случайностей в происшедшим с ним на два порядка убавится. Несомненно, что такое крупное поселение, как ВС, не могло быть полностью автономным, и при прежних хозяевах должно было иметь выход на аграрные и промышленные планеты, снабжавшие его людскими ресурсами, продуктами и материалами для постройки самих Станций и монтажа техники, который производился на них во все времена.

А если все это не так?..

Настоящей хофрской карты в "Судоводной астрономии" не было. Была уродливая зарисовка, сделанная, похоже, по воображению, без каких бы то ни было признаков масштаба. Все же, представив мысленно фиксирующую пеленг стрелку, определив направление на север и соотнеся его с розой ветров, местоположением и курсом корабля, Джел выяснил, что "Брат Солнечного Брата" двигается и будет продолжать двигаться почти точно на пеленг, отклоняясь к северу всего на два-три градуса.

Так как система миропорядка в результате исследований начинала ветвиться, подобно генеалогическому древу богатого отпрысками семейства, вывод, который Джел сделал, был только один: хорошо бы попробовать узнать о феномене планеты побольше. Время у него есть — тринадцать лет. Назад в Диамир можно не торопиться. Похождения в пустыне, Мертвом Городе, диамирская тюрьма и несколько дней на море окончательно отучили его бояться незнакомых людей и не перегороженного стенами и переборками, открытого всем ветрам пространства.

Однако, для того, чтобы чувствовать себя спокойно в этом мире, требовалось приобрести еще две достаточно сложные вещи: реальную материальную и моральную независимость и абсолютную уверенность в себе.

Берег за берегом, город за городом, южные провинции оставались за кормой "Солнечного Брата". Диамир, Авенгор, Парфенор, Ифаранта, Баст…

Корабль скользил по чистым зеленоватым водам Внешнего моря. В солнечную погоду на глубине под ним можно было различить скальное основание шельфа, заросшее коралловыми джунглями, или, ближе к берегу, песчаное белое дно, усеянное пестрыми раковинами и разноцветными морскими животными. В такие часы казалось, что "Солнечный Брат" не плывет, а летит по воздуху — настолько прозрачными были прибрежные воды.

Высокий скалистый берег в нескольких километрах от моря переходил в обширную зеленую возвышенность, на которой виднелись аккуратные квадратики возделанных полей и серебристые облачка масличных рощ. Вдали, параллельно берегу, тянулись невысокие, но красивые горы, заросшие ореховыми и плодовыми лесами. В подточенных волнами порфировых скалах, на утесах, больших и маленьких островках гнездились шумные полчища птиц.

Горы, проходящие через шесть из семи провинций, понижались, уступали место плодородной всхолмленной равнине. Начиная от Ифаранты, в море "Солнечному Брату" встречались сотни больших и малых рыболовецких судов. Здесь были желтые паруса рыбачьих лодок из Диамира, коричневые и красные из Парфенора и Авенгора, корабли с острова Мемнор, от носа до кормы расписанные зеленой и лазоревой красками, и сине-красные ходжерские громадины, рядом с которыми сам "Солнечный Брат" был все равно, что худосочная сардинка в сравнении с китом. Объяснялось многообразие просто: хоть в южных морях рыбный промысел был более щедр, здесь не приходилось бояться ни пиратского флота Самшитового Берега, ни эскадры мятежного арданского адмирала Римерида, ни каперов, "охотников за пиратами", хозяев нейтральных вод, которым все равно, кого захватывать в плен и продавать в рабство, — они не рискуют связываться разве лишь с ходжерцами…

В Авенгоре галера задержалась всего на день. Парфенор проплыл за бортом белой жемчужиной в изумрудной оправе долины. Два дня стоянки пришлось на Баст и три на Ифаранту.

Полусказочные южно-таргские города произвели на Джела фантастическое впечатление. В них соседствовали воздушные, состоящие сплошь из каменной резьбы дворцы и виллы, построенные в стиле архитектуры Семи Царств, с плоскими крышами и множеством ажурных башенок, открытые морю своими бесчисленными балконами, аркадами и галереями, и толстостенные приземистые храмы-усыпальницы времен Завоевания, сложенные из граненого темного камня и увенчанные низкими куполами, предельно простые и суровые снаружи, и поражающие воображение красотой внутренней отделки: полированной облицовкой цветных мраморов, блестками драгоценных смальт в мозаиках, искусно направленными столбами света из верхних окон, дробящимися в зеркально-гладких поверхностях. От различной расстановки световых акцентов внутреннее пространство такого здания казалось большим, чем было на самом деле, волнообразным, плавно вытекающим за пределы внутренних колоннад и тяжелую оболочку стен. Световое кольцо, состоящее из окон в основании купола, под его голубой мозаичной поверхностью с золотым отражающим диском в центре, создавали иллюзию прямого тока дневного света, направленного сверху вниз, на центральную подкупольную часть здания. Бродить по этому храму можно было бесконечно, на каждом шагу делая открытия: фрески, цветные эмали, резьба, чеканка, каменная инкрустация. Больше всего Джела удивляла мозаика. Вблизи было очень хорошо понятно, что это такое: просто кусочки стеклянных сплавов, вделанные в обычный цемент. о с расстояния в пять шагов они превращались в ангела с гипнотическим взглядом, одетого в красно-золотые патрицианские одежды, с гордо развернутыми переливчатыми крыльями.

Все это необыкновенно нравилось Джелу. Ничего похожего он раньше не видел. На Аваллоне искусство было примитивно. На ВС особое место занимала, наверное, музыка, много позади шла литература, а изобразительным и прикладным видам искусства пространства не оставалось совсем.

После первого же похода на берег Джел попытался переложить вынесенные впечатления на лист бумаги. Ему захотелось научиться рисовать. Он не думал, что это может оказаться трудно для него, ведь координировать движения руки можно было при помощи микропроцессора. Начал он с огненного ангела из авенгорского храма Рох. Абсолютная память и координация легко провели его через подводные камни первого уровня создания картины: все пропорции были строго соблюдены. Hо это был рисунок, ему не хватало живого блеска и изобразительной силы смальты, глубины храмового фона, из сумрака которого, как из небытия, выступал ангел. Волосы его оказались симметричными волнистыми линиями, глаза — пустыми кружками, ровные складки одежды не подразумевали под собой наличия тела. Где гипнотическая строгость взгляда? Где полувзмах сильных крыльев, готовых тотчас поднять мистическое существо в воздух?

Порвав двух предыдущих, с намеком следующего на листе, слегка раздосадованный неудачей, Джел сидел в тени паруса, грыз ногти и не мог понять, что он делает не так. В сознании его роились пышные процессии царедворцев, прозрачные лики бесплотных духов, надменные северные лица умерших святых и монархов. Все они потихоньку над ним смеялись. Могла быть ошибка запоминания. Мозаичное изображение, все-таки, вещь не строго цифровая, хотя преобразовать его в бинарную карту не составляет большого труда. Он проверял память, но ошибка не находилась.

Выход из тупика подсказал, как ни странно, господин Пифером, на минуту показавшийся из кормовой надстройки, чтобы швырнуть в Неко плохо постиранную рубаху. Уловив внешние проявления его гнева, Джел быстро перенес их на нового ангела черточками в углах глаз и губ, повороте плеч, резкостью в движении крыльев, и статика пропала. Ангел ожил, словно по волшебству, правда, получился много сердитее оригинала.

Джел похвастался успехом перед кем-то из матросов, и нарисованная им картинка, как чудо, пошла по рукам. Тем же вечером капитан предложил оплатить ему работу, если он возьмется сделать копии с нескольких старых карт. Джел, конечно, согласился.

На берегу кир Агиллер обычно был занят делами — наносил визиты чиновникам, поставщикам, судовладельцам, подписывал какие-то бумаги, посещал официальные и неофициальные приемы, на протяжении которых Джел, если сопровождал его, вынужден был торчать на кухне с прислугой или слоняться на заднем дворе в пространстве, ограниченном свинарником, птичником, нужником и конюшней. На него обращали внимание хорошенькие служаночки и цепные собаки. Он старался держаться поближе к первым и подальше от вторых.

Гораздо интереснее было бродить по городу со Скеем, несмотря на несколько односторонние интересы красноглазого, — Скей выполнял все данные ему поручения и немедленно отправлялся на службу в ближайший храм, за версту обходя такие привлекательные, на взгляд Джела, места, как городская ярмарка, балаган бродячего театра или переезжающий из города в город зверинец.

Скей объехал полсвета, многое видел и о многом мог рассказать. От него Джел впервые узнал, чье имя он носит. Об этом почему-то ни разу не заикнулся ни Хапа, ни кто бы то ни было в диамирской тюрьме. Впрочем, Скей, вдруг разговорившись, выкладывал многое из того, о чем ленился или отказывался рассказывать Хапа.

Оказывается, "Джел" — назывался главный остров архипелага Ходжер, который, как и Саврский Племенной Союз, входил в Тау Тарсис на правах конфедерата и практически был государством в государстве. Океанские корабли Ходжера охраняли морские рубежи республики, их часто можно было видеть в порту Столицы, куда они заходили в расчете заключить выгодный фрахт, и эти же суда совершали регулярные чартерные рейсы по договорам с Птор-Птоором, с которым Тау Тарсис не поддерживал дипломатических отношений.

Хозяева островов — Дом Джел, так называемая Островная Династия, на данный момент оставались единственными законными наследниками таргского престола в случае реставрации монархии. Пятидесятисемилетний патриарх Дома, кир Хагиннор Джел, был двоюродным братом убитого императора.

Джелам принадлежали сто семьдесят пять островов, двадцать неприступных крепостей, дворцовый комплекс Царского Города в Столице и половина бывших императорских резиденций и поместий по стране, огромный торговый флот, ориентированный на трансконтинентальное плавание, несколько банков, среди которых "Купеческий союз" с самой надежной в Тау Тарсис репутацией и недоступным воображению оборотом капитала, а так же многомиллиардное состояние, накопленное владетельным Домом за двенадцать веков существования. Власть Дома была стара, как мир. Джелы видели расцвет и смерть Белого Энлена, учили никогда не видевших моря степных кочевников таргов строить корабли, оказывали им помощь в завоевании побережья и из поколения в поколение диктовали их императорам со своих островов, какой политики придерживаться. Кое-какие свои привилегии и часть капитала они потеряли во время хаоса и беспорядков, сопровождавших установление республики сорок лет назад, но быстро сориентировались и наверстали упущенное. Число их военных кораблей было ограничено конфедеративным договором, однако, силы архипелага оставались таковы, что Ходжер мог не бояться ни пиратов, ни внезапной агрессии с континента или из-за океана.

По легенде, Дом Джел происходил от младшей линии правителей Хофры, великих мореплавателей Джерибдов, основавших свою державу на большом острове в океанских водах далеко к юго-западу от Нефритового Берега. Гости с Хофры и по сию пору изредка посещали Ходжер, доставляя вести и товары из самых отдаленных уголков ойкумены. Отношения Джелов с Джерибдами были окутаны тайной. Никто в Таргене подлинно не знал, что представляет из себя Хофра. Математика называлась хофрской наукой. На имеющих в Таргене хождение хофрских картах сам это остров никогда не обозначался. Известно было, что в районе его пролегает сильная магнитная аномалия, из-за чего ориентироваться по компасу вблизи него становится невозможным. Все смельчаки, отправлявшиеся на поиски загадочного острова, либо возвращались ни с чем, либо не возвращались вовсе.

"Джел" на древнеэнленском означало "счастливый", "удачливый", и бытовало убеждение, что непременное везение во всех делах передается в семействе Джелов по наследству, как внешность у простых смертных.

В Диамире имя Джела не привлекло внимания властей, по-видимому, только потому, что все население довольно большого острова Джел имело право добавлять к собственному имени родовое "Джел". Наказание за самозванство следовало лишь тогда, когда кто-то присваивал себе еще и титул кира — наследного аристократа-землевладельца, состоящего в родстве с венценосной династией.

В порту Криоса "Солнечный Брат" бросил якорь поздно вечером, почти в темноте, на расстоянии метров в сорок от причальной линии. Гавань была небольшой, а кораблей к концу дня в ней скопилось множество. Подойти к обычному причалу галере не позволила осадка, большая, чем у военных и пассажирских судов, а все грузовые терминалы к ночи оказались заняты.

После продолжительных переговоров с портовым инспектором, который не утруждал себя личным посещением прибывающих судов, а вел беседу с борта ближайшего к "Солнечному Брату" груженого щебнем плоскодонного корыта, успевшие причалить ранее суда пустились в рискованные маневры, сравнимые по деликатности с танцами слонов в посудной лавке, цель которых была освободить "Солнечному Брату" место у причала.

Вскоре после этого перебранка, связанная с тем, что в результате маневров две гиппагоги перепутались причальными канатами, а "Солнечный Брат" столкнулся бортом с "Круглейшим из Круглых", неповоротливым огромным купцом, сама собой утихла. Все шло обычным порядком. Две трети команды отправились на берег, остальные разошлись спать. За киром прислали провожатых с факелами, и он отбыл, сославшись на дела в городе.

Джелу были известны ночные походы Агиллера. После них кир возвращался обычно не раньше полудня следующего дня, невыспавшийся, изрядно уставший и частенько с больной от похмелья головой, а присутствие незнакомых изысканных ароматов в его волосах и одежде позволяло предположить, что кир провел часть ночи в обществе одной из тех укутанных вуалями северных красавиц, которых здесь так тщательно прячут от посторонних взглядов. В вопросах секса кир казался закоренелым традиционалистом, в большой степени застенчивым, и не в очень большой — умелым. Несмотря на то, каким взглядом он иногда провожал Джела, и на то, что не упускал возможности его обнять, погладить, как только ему представлялся случай, хоть при этом и не любил, когда ему отвечали на ласки, всерьез иметь дело кир предпочитал все-таки с женщинами. Джелом же не настолько руководила откровенно бисексуальная мораль ВС, где всеми правдами и неправдами старались сдерживать рождаемость среди особенно плодовитых выходцев с молодых планет, чтобы он начал приставать к Агиллеру сам. Он пожимал плечами и отходил в сторону. Он быстро привык к Агиллеру и его странностям. Единственное, чего он абсолютно не признавал в человеческих взаимоотношениях, было насилие — пусть даже скрытое.

В этот вечер Гирпакс наготовил чечевицы, которую Джел ненавидел со времен своего тюремного заточения, поэтому он решил сходить на берег, прогуляться и попутно где-нибудь поужинать. В компанию к нему, а, может, в соглядатаи, напросился Неко. Они перепрыгнули с борта на теплые камни набережной (сходни были убраны, дабы хоть в малой степени избежать убытков от непрошенных гостей), и отправились на поиски недорогой гостиницы, которая соответствовала бы их намерениям.

Уходящий день был праздничным. Город, витыми улочками поднимающийся вверх по склону пологого холма, был освещен гирляндами разноцветных фонарей, развешенными на улицах и в садах между деревьев, и выглядел причудливо и нарядно. Набережная, несмотря на позднее время, была заполнена гуляющими горожанами. По размерам и количеству населения, Криос был меньшим из семи ключевых городов южно-таргского побережья, и отличался от них тем, что белые домики и заключенные в квадрат стен усадьбы не раскинулись вольно по прилегающим землям, а тесно лепились друг к другу, словно соты, начиная от самых причалов. Несколько столетий назад он начинал строиться не с цитадели — укрепленного обиталища местного феодала, — как другие, а с десятка рыбачьих хижин, уютно расположенных на берегу небольшой природной бухты.

Сидя за столом среди подвыпивших купцов, маклеров, торговых агентов, Джел заигрывал с самим собой, подумывая, а не сбежать ли ему сегодня. Городок и гостиница ему приглянулись, — он был готов считать это хорошим предзнаменованием. Все свои деньги он всегда носил с собой. Конечно, их не хватило бы, чтобы заплатить выкуп за себя и огромную пошлину, которую вынужден был платить государству за хозяина раб, сам покупающий себе свободу. Никаких "вольных" в Таргене не существовало под тем благовидным предлогом, что многие рабовладельцы стали бы, используя их, избавляться от состарившихся или не способных трудиться по болезни работников, предоставляя их самим себе и увеличивая тем самым и без того немалую армию бездомных, воров и попрошаек. а базе рабовладения здесь был создан своеобразный институт социальной защиты. Рабов выкупали родственники или друзья, дававшие письменное обязательство заботиться о выкупленном человеке, если он окажется без средств. Раб мог получить наследство и иметь зарегистрированное в налоговом управлении состояние — в этом случае он тоже приобретал себе свободу. Потратить на освобождение последний грош и оказаться после этого нищим было нельзя — запрещено законом.

Зато на свои деньги Джел вполне мог бы купить себе место на купеческом или почтовом судне и отправиться из Криоса в любой момент времени в любом угодном направлении.

Повод пуститься в новые приключения у него был достаточно весомый: Ирмакор не дал еще вразумительного ответа, что он собирается делать с бывшим каторжником.

На этих мыслях его настроение заметил Неко и стал тянуть за рукав, требуя вернуться на корабль до того, как по городу будет дан сигнал гасить огни, и избавив тем самым от сомнений.

Джел расплатился мелочью, которую набрал у Агиллера по карманам, и они вернулись к "Солнечному Брату".

Джел наощупь спустился в каюту, запер за собой дверь, на треть поднял оконную раму, разделся, и залез под простыню, не жалея попусту об упущенных возможностях. Жизнь его была проста и приятна, все проблемы за него пока решали другие, а пустую суету он всегда считал уделом глупцов.

Уснуть крепко ему долго не удавалось. Было душно. На берегу допоздна продолжалось гуляние, слышалась музыка, смех, песни. В полудреме Джел видел Ма. Она плясала на столе в трактире, высоко поднимая подол расшитого монетками халата, показывала дочерна загорелые коленки, и звонко смеялась.

Его разбудило ощущение, что его кто-то целует не во сне, как ему вначале показалось, а наяву. Раздумывать долго, кто бы это мог быть, не приходилось. Пробормотав: "Отстань, я спать хочу," — Джел уперся ладонью в подбородок Агиллера и слегка оттолкнул его от себя, решив, что тот явился в лохмотья пьяный.

За окном только начинало светать. Агиллер был трезв и абсолютно серьезен.

— Я уезжаю, — объявил он. — Я пришел проститься.

— Чего? — удивился Джел, приоткрыв один глаз.

— Я должен быть в Северном Икте послезавтра.

В дверь требовательно постучали.

Агиллер сел на постель рядом с Джелом. Открыв босой ногой дверь, на пороге явился Скей, и остался там стоять, заложив руки за пояс, окутанный распущенными волосами, с ног до головы белый, как ожившая простыня, и чем-то очень недовольный.

— Ну-ну, — сказал он. — Плохие новости?

— Для кого как, — пожал плечами кир. — Тимесифер арестован. Ирмакор повесился.

Казалось, Скея это ничуть не удивило.

— Сам? — только и спросил он.

— Ты полагаешь, он должен был нанять палача? Может, и нанял. Я не знаю, что там с ним происходило. Никто не видел и не слышал, как это было сделано. Слуги нашли труп на чердаке.

Скей обернулся, некоторое время всматривался в темноту у себя за спиной, потом прижал палец к губам, быстро закрыл дверь и прошел в каюту.

Джел, которому до этого момента совсем не хотелось просыпаться, резко сел за спиной Агиллера. До него дошел смысл услышанных слов.

— Как это — повесился? — выпалил он.

Скей обвел прядью волос вокруг своей шеи и сделал жест, будто вздергивает веревку.

— Вот так. Что ты вылупился, кукла монастырская? Ложись. Тебе-то беспокоиться нужно меньше всех.

Агиллер толкнул Джела в бок чтобы он лег, но тот отмахнулся. Тогда кир потянул с сундука за угол сложенное одеяло, на котором обычно спал Джел, когда они оставались вдвоем в каюте, и вместе с лишними подушками стащил его на пол.

— Выкладывай сапоги и оружие, — велел он Скею. — Я должен узнать, кто опять устраивает нам веселую жизнь.

Скей кое-как связал свои волосы, поднял крышку сундука и принялся перекладывать вещи.

— И что теперь? — озадаченно спросил Джел, наблюдая за тем, что и как делает Скей.

— Что теперь? — поддакнул Скей, вытаскивая откуда-то снизу один сапог и извлекая затем ножны с саблей. — Война?

Кир покачал головой.

— Я в таком же положении, как и вы: я почти ничего не знаю, — он взял из рук Скея саблю и положил ее себе на колени. — Понятия не имею, что это за история и каковы будут ее последствия. Или все это случайность, и на семейку Ирмакора и на кое-кого из его друзей некоторое время будут просто показывать пальцем. Или какие-то его частные дела, не имеющие к интересам государства никакого отношения. Все, что угодно, может быть, но, честно говоря, мне мало верится в совпадения. Тимесифер… Если военных, как в прошлый раз, обвинят в подготовке переворота, то и меня арестуют тоже. Возможно, сейчас просто расправляются с теми, кого не добили четыре года назад. Значит, многие не захотят сидеть и ждать, пока их прихлопнут. Тогда — война.

Джела эти подробности занимали постольку-поскольку, ему важнее было другое. Он беспокойно выглянул из-за плеча Агиллера.

— А я? — спросил он. — Как же теперь я?

— А ты всегда только о себе думаешь? — поинтересовался Скей, появляясь из недр сундука со вторым сапогом в руках. — С тобой все просто. Если до факта смерти Ирмакора существовал приказ об его аресте, если состоится суд, если на нем Ирмакор будет признан государственным преступником, нас всех конфискуют в казну вместе с прочим имуществом. Дело это волокитное. А если имеется еще и завещание, наследники растянут его лет на двадцать. Если приказа об аресте не существовало, ты без формальностей переходишь во владение основного наследника — сына Ирмакора, Ирмагора.

— Черти бы побрали этих неудачников, — сказал Агиллер. — Деньги раздавали направо и налево миллионами. Неудивительно, если их теперь обвинят в финансировании государственного заговора. Я знал, что надо готовиться к неприятностям, но не думал, что так скоро.

— Что именно тебя смущает? — спросил Скей. Он опустился на колени и, как послушный раб, обувал Агиллера в дорожные сапоги, но его красные глаза блестели в утреннем полусвете, словно капли свежей крови. Ты же не овечка в волчьей шкуре. Ты — наоборот. Это твой шанс занять место в Государственном Совете. Ирмакор делал слишком много ошибок. Что-то одно ему следовало забыть: либо свое происхождения из квартала красильщиков кож, либо то, что он сейчас один из самых богатых людей в стране. Он так и не смог выбрать, и, в случае, если его убили, довольно трудно будет определить, которая из сторон это сделала. Тебе будет легче, чем ему. Ты, по крайней мере, знаешь, с кем ты и против кого. Найдутся люди, которые тебя поддержат.

— Это неплохо выглядит на словах, — согласился Агиллер. — Жаль только, что опять настают поганые времена, когда в каждой подворотне плетутся политические интриги, и только ленивые не участвуют в этих забавах. А мы до сих пор были ленивые, мы теряли время даром. Ну, теперь, если, не дай Бог, это что-то серьезное, я собой закрывать других уже не буду. В мире развелось слишком много идиотов, которые считают, что им все на свете позволено. Пришла пора поубавить их количество цель, достойная великих жертв. Мне надо торопиться.

Скей поднялся с колен.

— С нетерпением рвешься в бой? — с недоброй усмешкой спросил он.

— Нет. Просто, стоит мне задуматься, и я могу переменить решение. Завернусь в простыню и поползу на кладбище. Как Ирмакор, чтобы избежать позора.

— Гвардия умирает, но не сдается, — брякнул Джел.

Кир оглянулся на него через плечо.

— А о тебе разговор отдельный, — сказал он. — Я еще не знаю, ждут ли меня в Икте с распростертыми объятиями или с заранее приготовленными кандалами. Я хотел бы взять тебя с собой, но не могу рисковать. Со мной может случиться все, что угодно, да и Пифером уже сел готовить для заверения нотариусом реестр имущества, которое наследует Ирмагор. Про тебя он не забудет. — Кир посмотрел на Скея. — Если события станут развиваться по худшему из возможных вариантов, не дожидайтесь, пока в Икте вас потащат на допрос. Слушайте оба, что мне будет нужно. Александр Джел, я хочу, чтобы доктор Скей помог тебе бежать.

Скей очень удивился и всплеснул руками:

— Ну надо же! — воскликнул он. — А меня-то ты не забыл спросить, стану ли я помогать в таком деле?

— А почему не станешь? — удивился, в свою очередь, Агиллер. Он кивнул на Джела. — У него фальшивые документы. Имя Ирмакора больше ни для кого не защита, а на дыбе, сам знаешь, часто говорят такое, чего на самом деле не было. Мне не нужен лишний камень на шею. Пусть лучше убирается на все четыре стороны. Так безопаснее. Придумайте, как сделать побег похожим на несчастный случай. Все бумаги я заберу и почтой отправлю в Столицу. Когда станет известно, что раб погиб, все эти подписи и печати будут уничтожены в законном порядке, чтобы ими не смогли воспользоваться так, как я сделал в Диамире, и провести по документам мертвого еще одного живого человека. Так как, Скей, станешь ты помогать?

Скей коротким кивком изобразил одновременно и согласие и неодобрение.

С берега через открытое окно послышалось ржание лошади и голоса. Звали Агиллера.

Кир встал.

— Я не беру с собой ничего, кроме денег, — сказал он. — Все это барахло, — он указал на сундук, — соберете в мешок и отправите в Икт почтовым парусником.

— Как скажете, кир, — Скей слегка поклонился.

Агиллер оглядел каюту в поисках чего-то такого, о чем он мог забыть.

Взгляд его упал на Джела. Мгновение он как будто сомневался, потом вдруг опустился перед ним на колени и взял руки Джела в свои.

Это было что-то новенькое. Джел косо глянул на Скея и изобразил внимание к тому, что скажет кир Агиллер.

— Я найду тебя потом, если мне повезет выпутаться из этой передряги. — Кир посмотрел ему в лицо снизу вверх и легко провел тыльной стороной ладони ему шее. — Если же нет… Может быть, ты когда-нибудь окажешься в Столице. Разыщи там часовщика Гермерида. У него мастерская в ремесленном районе Приречья. И отдай ему ключ. — Маленький металлический предмет скользнул Джелу за ворот рубахи. — Скажешь ему, что от меня, и что я просил все вернуть. Это много денег. Ты сам купишь себе свободу. — Агиллер помолчал и криво улыбнулся. — Наверное, я должен все-таки попробовать объяснить, почему я все делаю так, а не иначе… Все равно, как я хотел — не получается… Ты волен осудить меня, если посчитаешь справедливым.

Он снова умолк, потом заговорил медленно, выбирая слова:

— Однажды, очень давно, я умирал на дороге под Оллункавой. Я видел себя, сидящим на берегу океана, я смотрел на катящиеся волны. Не было ничего вокруг: ни деревьев, ни неба ни солнца. Только вдали по песчаному пляжу бродила белая фигура.

Я знал, что это тот, кто послан за мной. Я долго ждал, когда же он приблизится, а он не подходил и не звал меня. Терпение мое истощилось, я стал испытывать неудобство от того, что он не обращает на меня внимания и медленно ходит там, казалось бы, без цели. Я не мог ждать его бесконечно. Я понимал, что меня ищут и скоро могут найти, тогда я вернусь к боли и к тяжкому грузу жизни от моего нового легкого бестелесного существования. Я встал и сам отправился к нему навстречу. Он поднял голову, посмотрел на меня, и вдруг я потерял его из виду. Потом за спиной у меня раздался смех. Существо в белом стояло там, оно положило мне руки на плечи. "Остановись, — сказало оно. — По этому берегу можно идти вечно и не прийти никуда. Ты хочешь умереть? Этот путь закрыт для тебя. Ты можешь искать смерти, но ты ее не найдешь. Я не даю тебе своего благословения на смерть. Я — единственная любовь твоей жизни. Только я буду выбирать, жить тебе или умереть. Ты должен меня дождаться, ведь я уже иду к тебе, хоть встретимся мы и не скоро."

Я обернулся, но оно ускользнуло и снова оказалось у меня за спиной.

"Кто ты? — спросил я. — Я хочу взглянуть на тебя."

"Нет, — ответило оно со смехом. — Мой вид тебя не обрадует. Ты можешь испугаться испытания, и я потеряю власть над тобой. А я хочу, чтобы ты жил. Ты — чудовище, я же — достойное тебя наказание, или как знать? — твоя награда. Нет смысла тебе видеть мое лицо сейчас, все равно, ты сразу узнаешь меня, когда встретишь — это я тебе обещаю." Оно опять засмеялось и я увидел, как оно неуклюже удаляется по песку, превращаясь в большую белую птицу, у которой было сломано одно крыло. Птица несколько раз подпрыгнула, пытаясь взлететь. Потом она исчезла в окутавшем берег тумане, а я очнулся в госпитале Оллунклавы.

С того дня прошло много лет. Разговор на пустынном берегу я вспоминал трижды, встречая на своем пути трех прекрасных женщин, и трижды, оставшись наедине с собой, смеялся над своим бредом. Мне, который никогда не любил никого, кроме самого себя, обещана любовь к нелепому и несовершенному человеческому существу, у которого тысячи недостатков, которое никогда не поймет меня, и я не пойму его?.. Женщины, даже самые красивые и безупречно воспитанные, казались мне привлекательными только на час в спальне, а ни на одного мальчика я не посмотрел ни разу в своей жизни. Солдат, которые занимаются этим с детьми или между собой, казнят, — таков закон, я сам выносил им приговоры…

Не знаю, что со мной случилось. Нам нужны были добровольцы-смертники для нашего дела в Ардане. Когда Салм Сверр показал с тюремной стены, кого мне можно выбирать среди его подопечных, у меня остановилось сердце. Там был ты. Ты ходил внизу, повторяя тот же рисунок движения, так же внимательно смотрел себе под ноги, и не обращал на меня никакого внимания, хотя все остальные узники в тюремном дворе провожали нас с Салмом глазами. Не узнать тебя я не мог.

У меня хватило выдержки не потребовать тебя сразу и не увезти с собой в Ардан, да этого и нельзя было сделать — следствие еще не было закончено. Чего только я не передумал, когда убеждал себя оставить все как есть и не вмешиваться в твою судьбу. Ты был клейменый преступник, убийца, я не имел права ничего сделать для тебя. Я даже не мог купить тебя на свое имя с фальшивыми документами — у меня не было разрешения приобретать рабов на руках, оно осталось в Столице, а о том, чтобы взять с собой в Ардан копию, я не позаботился…

За полтора месяца путешествия я себя уговорил и почти успокоился. Мы вернулись в Диамир, благополучно доставили арданские сокровища. Я занимался делами и запрещал себе вспоминать о том, что знаю, где ты и что с тобой. о тут появился Ирмакор. Его перекосило от скуки, он твердил, что лучше бы ему было лезть с нами под абордажные крючья пиратов, чем гнить в глухой провинции, что он немедленно уезжает, и заодно помянул, что наконец-то нашел подходящий подарок для Тимесифера, все уже устроил, и мне остается только переговорить с Салмом и еще двумя-тремя людьми, чтобы обсудить, как удобнее будет доставить подарок на галеру. Оказывается, Салм, сам любитель необычного, во всех местах своих развлечений растрепал про сокровище, которое сидит у него под стражей, и ко дню распродажи все содержатели публичных домов и арданских бань в городе передрались между собой за право выкупить тебя с каторги… Агиллер взглянул Джелу в глаза. — Я выгляжу глупо, признаваясь в таких вещах? Я заблудился в этой жизни. Я ничего не знаю о себе. Я привел тебя на корабль, ничего другого мне не оставалось. Я решил: лучше я сам буду для тебя всем — тюремщиком, хозяином, любовником, только никому из них ты не достанешься. Я так старался все это время не делать ничего такого, что могло бы причинить тебе боль или стыд…

Джел молчал, одновременно тайком нащупывая провалившийся драгоценный ключик у себя на животе. Все эти откровения не были для него такой уж новостью. Он, как и другие, не был слеп. По обрывкам разговоров, которые долетали до его ушей, он прекрасно знал, что отношение к нему Агиллера давно стало объектом плоского остроумия для прочих обитателей корабля. Сам Агиллер, ходивший вокруг да около, как осторожный кот у миски сметаны, был ему забавен, не совсем понятен и немного жалок. Оковы воспитания, условностей, законности, понятий о соответствии должного и действительного стягивали этого человека так сильно, что Джел собственной шкурой чувствовал их тяжесть и холод, стоило только Агиллеру приблизиться. Наверное, надо было ответить сейчас что-нибудь обнадеживающее. В конце концов, если взглянуть со стороны, кир в самом деле вел себя с ним очень порядочно. Hо, не обладая должной для глубокого сопереживания долей сентиментальности, Джел не мог решиться на хоть сколько-нибудь серьезный разговор. Обидеть Агиллера сейчас тоже было просто. Поэтому Джел промолчал.

Отводя взгляд, кир Агиллер поднялся с колен и шагнул к двери, где, вытаращив глаза и вжавшись в угол, все еще маячил Скей, очевидно, не решившийся сразу уйти без позволения.

Ключик выскользнул из-под рубашки и, мягко поблескивая золотом, лег в складку одеяла.

Крикнув: "Подожди!" — Джел соскочил с кровати. Хоть чем-то отплатить он был должен.

Агиллер обернулся. Джел закинул руки ему на шею, поднялся на цыпочки, чувствуя, как у Агиллера сразу перехватило дыхание, и он сделал слабую попытку уклониться от объятий. Секунду спустя кир ответил на его поцелуй с такой бесстыдной страстью, на которую, не убедись Джел сам, он никогда не посчитал бы его способным. Агиллер поднял ему сзади рубашку; сильные пальцы, чуть царапая кожу перстнями, прошлись Джелу по спине, ягодицам, бокам, бедрам, вызвав теплые ручейки мурашек и карусель соблазнительных картинок в сознании.

Узрев такое безобразие, Скей, чувству порядочности которого и без того было нанесено глубочайшее оскорбление, бросился вон из каюты с таким видом, будто его вот-вот вырвет, что, вероятно, в самом деле было возможно, и со всей силы шарахнул дверью.

От этой встряски, колыхнувшей весь корабль, Агиллер очнулся и, слегка отстранясь, ошалело мотнул головой, переводя дыхание. На бледных щеках у него пятнами проступал румянец. Он отпустил Джела, одернув на нем рубашку. Холодная рассудочность вернулась к нему так же быстро, как перед этим исчезла.

— Хотел бы я знать, что ты при этом чувствовал, — проговорил он севшим голосом. — С твоей стороны это был не совсем хороший поступок…

Джел скривил рот.

— Возможно. Hо я могу делать и гораздо худшие вещи… Я благодарен вам за вашу честность.

Агиллер положил ему руки на плечи.

— Пойми меня правильно. Я так редко себе угождаю, что мне самому уже трудно знать, чего я хочу и что я делаю, хорошо это или плохо. Прости. Я даже не думал, что открою тебе когда-нибудь правду… Я постараюсь вернуться за тобой.

Через пару минут, когда удалился и стих лихой топот копыт на набережной, в каюту тихим шагом прошествовал Скей, холодно взглянул на сидящего среди смятых простынь Джела, который с невинным видом прикладывал пальцы к кровоточащей прокушенной губе, и, выдохнув: "Развратная тварь!" — залепил ему хлесткую пощечину. В тот же момент Скей рухнул на колени с заломленной за спину рукой. Джел крепко намотал на руку его волосы, встряхнул для острастки и прошипел красноглазому в ухо:

— Если ты позволишь себе такое еще раз, я проломлю тебе твою глупую голову. Не твое собачье дело. Понял?