"Поиграй со мной" - читать интересную книгу автора (Панасенко Леонид Николаевич)

ПРОЩАНИЕ НА БЕРЕГУ

Когда Максим закончил свой рассказ, в кают-компании дружно зашумели.

– А я, старый дурак, всё голову ломал – где, думаю, я уже видел такой замок?.. – Синити Фукэ хлопнул себя по лбу и рассмеялся.

– Вот-вот! Я так и говорил – детский сад! – Кравцов возбуждённо вышагивал взад-вперёд на свободном от кресел «пятачке», с победным видом потирал руки. – Всё это крайне несерьёзно. Нет, вы только подумайте – мы, оказывается, не готовы к контакту! Это же смешно, товарищи! Какая-то девчонка решает судьбу взаимоотношений двух цивилизаций! Парадокс. Я считаю...

– И считайте себе на здоровье, – перебил его Тимофей Леонидович. Разве не ясно, что контакты – не дело ребят? По-моему, Птица объяснила это популярно. Сейчас главное – узнать, откуда они. Чтобы нам хоть адрес оставили. На потом.

– Все мы как дети, – академик Соболев покачал головой, ласково взглянул на Максима. – Тебе не кажется, Максим Егорович, что все мы вели себя как малые дети? Ломились в Купол, будто в запертую кондитерскую. Подарок Птицы, – а она послала нам лучший набор игрушек и аттракционов, – даже толком не разглядев, начали ломать.

– Опасные игрушки, – пробормотал доктор, зябко поёживаясь. – До сих пор голова раскалывается.

– Ничего подобного! – резко возразил Соболев. – Мы тоже наказываем ребёнка, если в нём просыпается разрушитель.

Все рассмеялись. А Егор Иванович объяснил:

– У пришельцев очень высокая энерговооружённость организма. Для них, коллега, такой разряд – всего лишь лёгонький шлепок.

– Полно вам, друзья. – Соболев мечтательно прикрыл глаза. – Мы узнали самое главное – мы теперь не одиноки! Мы, может, и не готовы пока начинать разговор со своими звёздными соседями, но подрастает поколение Максимки. А там, – академик неопределённо махнул рукой, – там подрастает поколение Птицы. Им, пожалуй, уже ничто не будет мешать.

Соболев будто очнулся, обвёл взглядом полярников и гостей, остановил его на Максиме.

– Собственно, им уже сейчас ничто не мешает... Но полно... Тебя завтра ожидает нелёгкий день, сынок. Иди, поспи хорошенько.

Отец Максима поднялся тоже.

Они шли по длинным коридорам и молчали. Только поглядывали друг на друга и улыбались – так хорошо вдвоём. По пути заглянули в зимний сад. Крышу здесь отремонтировали сразу же после «визита» Дракона, и зелёный заповедник почти не пострадал. Мороз сжёг только верхние ветки сирени белые гроздья съёжились, кое-где осыпались. В саду было пустынно и сумрачно.

– Мы так волновались за тебя, – сказал отец. – И мама Юля сегодня дважды звонила. Тебе понравилось в гостях, и ты, наверное, потерял счёт времени...

– Я тоже скучал, па! Сильно-пресильно. – Максим уткнулся в пушистый отцовский свитер. – Особенно там, в Куполе. Ты знаешь, па, там раньше здорово страшно было. Ходишь словно в заколдованном царстве. Черти, лешие да ещё голоса эти, смех... Теперь хорошо, понятней всё стало...

Отец приостановился, сдвинул брови.

– Ты не всё нам сегодня рассказал, правда? И видеомагнитофон у тебя не портился. Я смотрел «пуговицу» – она исправная.

– Понимаешь, па. Птице быстро надоели всякие научные разговоры. Она не хочет, чтобы её изучали. Я тоже этого не хочу. И дал ей слово.

– Ладно. Не будем об этом, сынок. Разреши только ещё один вопрос. Тебе нравится Птица?

– Ты же видел её на экране, па... – Максим поднял лучистые счастливые глаза. Ему вдруг вновь послышалась неуловимая мелодия лесного озера, вновь вспыхнули брызги среди кувшинок, а из ореола огненных волос выглянуло лицо Птицы.

...Вездеход взревел ещё раз и остановился. В нескольких шагах от огромной приземистой машины тихонько колыхался зеленоватый пузырь Купола. Изнутри всё же просачивалось тепло – снег вокруг подтаял и чавкал под ногами.

– Не вздумай потом пешком шлёпать, – строго приказал Соболев. Академик смотрел вослед мальчику с нескрываемым волнением и завистью.

– Эта нежданная встреча многое изменит, Тимофей Леонидович, – Соболев говорил хрипло и медленно, будто взвешивал каждое слово. Он, наконец, отвернулся от Купола, поднял высокий меховой ворот. – Хотим мы того или нет, но наше отношение к детям придётся основательно пересмотреть. Оказалось вдруг, что нашему миру, миру взрослых, здорово не хватает их непосредственности, их способности воспринимать чудо как должное. Не мудрствовать лукаво, не ворочать со скрипом огрубевшим рациональным мозгом, а воспринимать – органически, нетрадиционно, смело. Ведь чудо общения, да ещё на звёздном уровне, потому и недоступно всем нам, что оно – чудо...

Соболев вздохнул.

– Не спешите обвинять меня в метафизике, Тимофей Леонидович. И в поэты не записывайте. У этого чуда есть вполне научное объяснение. Вам не знакома фамилия Рибо? Впрочем, она не очень знаменита. Так вот. В конце девятнадцатого века был такой французский психолог – Рибо. Интереснейший учёный. В 1900 году он установил, что кривая воображения у человека достигает максимума к пятнадцати годам. Что потом? Потом, естественно, или остаётся на том же уровне, или идёт вниз. Вы только вдумайтесь, Тимофей Леонидович, – к пятнадцати годам!

Академик потоптался на снегу, затем открыл дверцу вездехода.

– Давай располагаться, начальник, – сказал он уже обычным голосом. Дежурство нам выпало долгое, кофейком побалуемся.

Он ещё раз глянул в зеленоватую глубину космической «палатки» и заключил, комически разведя руками:

– Одно вам точно скажу. В комиссии по контактам теперь обязательно будут дети. На всякий случай. Они скорей договорятся!

Так пел Максим, отмахиваясь от солнечных зайчиков, будто от сонных ос. Лес просыпался. В чаще пробовали голоса птицы. Встречные ветки обдавали мальчика душистой росой. А над островками жёстких с металлическим отблеском папоротников за одну ночь распустились смешные лопоухие цветы.

– Эй-эй, ого-го, эге-ге!

Два мальчугана в лёгкой одежде вырвались из-за деревьев, будто два оленёнка. Бежали, кричали, кувыркались. А подбежав к Максиму вплотную, оробели.

– Ты земной, ты тот, человек? – спросил старший. Младший – курчавый и светленький – глядел на Максима чуть испуганно и молча теребил какую-то застёжку.

– Тот самый, – улыбнулся Максим. В следующий миг горячие ладошки закрыли ему глаза, мальчуганы что-то загалдели, а Птица потребовала:

– Угадай меня. Пожалуйста.

– Ты маленькая фея, которая живёт в озёрной кувшинке... Нет, ты ветер, такой тихий, что даже взгляда боится... А может, ты лохматый Дракон?

– Ой! – воскликнула Птица. – Ты, оказывается, тоже выдумщик. Роом, не кричи так громко!

– Поиграй с нами, – притворно заныли мальчишки. – Нам скучно, надоело быть одинаковыми...

– Ну и летите себе, – девочка махнула в их сторону рукой, и оба проказника вдруг потеряли человеческие очертания, превратились в больших бабочек и взмыли над поляной. В лесу зазвенел знакомый смех.

«Это похоже на сон, – подумал мальчик, наблюдая за Птицей. – Мне нравится этот сон. Если это действительно сон, то лучше и не просыпаться».

Какое-то взрослое и незнакомое чувство вдруг тронуло его. Предчувствие скорой разлуки, что ли. Не того обычного расставания, которыми так богата жизнь, а именно разлуки – когда больно.

– У меня скоро кончаются каникулы, – горькое признание сорвалось как-то само по себе, и мальчик тут же пожалел об этом.

Птица растерянно замерла.

– Да, нам тоже скоро улетать, – прошептала она. – Дней через пять. Очень не хочется. Мы ведь только-только подружились...

И тут же улыбнулась.

– Я придумала. Я всё равно прилечу к тебе. В другой раз, скоро. А потом – ты ко мне. Я знаю, что у вас ещё нет таких звёздных кораблей. Но главное для тебя, Максим, попасть на Вокзал. Не беспокойся, в галактике много вокзалов для мгновенного перемещения в пространстве. Ваши астрономы называют их коллапсарами, или ещё «чёрными дырами». Тебе лучше всего добираться с Дельты Близнецов. Это ближайший Вокзал...

– Как же я туда доберусь? – засомневался Максим. – Ничего себе – Дельта Близнецов.

– Пустяки. Я пришлю за тобой... – девочка запнулась, – пришлю кораблик. Мы тоже прилетели на таком кораблике. Он маленький и сам собой управляет.

– Ух ты, смотри, Птица! Это тоже ты придумала?

От озера надвигалась тёмная туча. Купол создавал полную иллюзию глубокого, бездонного неба. И туча казалась самой что ни на есть настоящей.

– Она в самом деле настоящая, – заметила Птица. Она, очевидно, почувствовала сомнения Максима, повела вокруг рукой. – Это всё настоящее. И неуправляемое. Так интересней. Даже набор назывался «Природа».

Лес зашумел. Порыв ветра нахохлил верхушки деревьев. Капли-разведчики зашипели на углях костра, который они только успели развести, а затем тугой парус дождя хлестнул ребят. Так и не добежав до замка, они нырнули под развесистое дерево.

– Долг рыцаря! – Максим снял куртку, набросил её на плечи девочки. Птица благодарно приникла к нему – маленькая, вздрагивающая от прямых попаданий крупных капель, и вовсе не похожая-на могущественного пришельца из других звёздных миров. Её душистые волосы щекотали Максиму лицо, и он при всём желании не смог бы сейчас объяснить, что с ним творится. Хотелось петь, а он таил дыхание, неведомая сила подмывала ринуться навстречу косым струям дождя, а он боялся сделать движение...

Минут через десять дождь утих так же внезапно, как и начался. Между деревьями клубился туман, а в растормошённом озере опять плескалась среди волн солнечная чешуя.

– Максим! Гляди, какая радуга!

Птица побежала к озеру, подпрыгивая и крича что-то гортанное. Невесть откуда зазвучала музыка. В её звуках всё ещё продолжался короткий ливень, тревожно шепталась листва, но ветер крепчал, снова раздувал костёр дня... Девочка танцевала. Среди озера, в туче брызг, в блёстках света и серпантине радуги.

Когда Птица вернулась на берег, глаза её были чуть-чуть виноватые.

– Прости меня, – девочка подняла с земли мокрую куртку, отряхнула её. Я не должна так делать. Самой веселиться – нечестно.

– Что ты, Птица! Я ни капельки не обиделся. Ты была такая красивая... так танцевала!

– Мне сегодня что-то не сидится, – девочка вздохнула, лукаво покосилась на Максима. – А тебе?

И вдруг...

Взгляд её устремился куда-то вверх, за пределы искусственного неба, даже ещё дальше – вряд ли в такие глубины заглядывал когда-нибудь человеческий глаз. Но самое странное было в том, что Птица прислушивалась, словно из бездны космоса к ней кто-то безмолвно обратился или позвал её. Лицо девочки мгновенно потускнело, брови упрямо сдвинулись.

– Да! Я так захотела! Всё равно убегу! – гневно крикнула она. Озадаченный Максим робко тронул её плечо.

– Ты с кем говоришь? С братьями, да? Мысленно?

Птица отвернулась, всхлипнула.

– Я обманула тебя, – голос девочки дрожал и срывался. – Мы не путешественники, мы самые обыкновенные... беглецы. Мне надоело дома... То нельзя, это тоже нельзя, так не делай. Вот мы с братьями и удрали. Думали немного повеселиться...

– Чего же ты плачешь, Птица? – удивился Максим. – Удрали так удрали. Ну, поругают. Думаешь, у нас дети не удирают...

– Отец, – вновь всхлипнула девочка. – Он очень сердится. Летит уже сюда, за нами.

Она заспешила, бросив тревожный взгляд в сторону замка.

– Надо собираться... Только ты не грусти. Слышишь, Максим? Раз я пообещала, значит, обязательно прилечу ещё.

«Вот и всё! – Максиму перехватило дыхание то ли от обиды, то ли от нежданной горечи. – Как же я теперь без Птицы?»

– Максим, ты скажи своим, чтобы они отъехали от Купола, ладно? А то отец здесь будет та-а-к бушевать... Нет, так нечестно. Я ведь пообещала... Ну не надо, не смотри на меня так, пожалуйста...

Девочка привстала на цыпочки, быстро поцеловала его в щёку и, отступив на несколько шагов, прощально махнула рукой. Очертания Птицы задрожали, расплылись.

На том месте, где она стояла, полыхнуло огнём.

– Подождём, посмотрим? – Гарибальди заглушил мотор, открыл дверцу вездехода. Они выпрыгнули на чистый скрипучий наст, потоптались чуть, а затем, не сговариваясь, повернулись на юг, в сторону Купола. Там, наверное, вовсе забыли об обычной «светомаскировке» – в бесконечной снежной степи «палатка» пришельцев светилась жёлто и ярко.

– Чудную ты историю рассказал, Максим Егорыч, – академик легонько подтолкнул Максима локтем. – Ой, чудную. Пришельцы – сорвиголовы, беглые проказники. Плюс ко всему, наверное, двоечники.

Дальнейшее произошло за какие-то считанные секунды. Внутри Купола вдруг полыхнуло голубое пламя. На фоне его на мгновение чётко проявились силуэты исчезающих деревьев, контуры рушащихся башен замка. Потом пламя коснулось «стен» Купола, и он исчез.

– Тяжела отцовская рука, – улыбнулся Соболев.

Прищурившись, он неотрывно смотрел туда, где дотлевал гигантский костёр и где уже заплелись первые космы пурги – рассерженный родитель умело уничтожал следы пребывания на Земле своих непослушных отпрысков.

В той завьюженной, сразу потускневшей дали, как бы подтверждая слова Соболева, вдруг раздался обиженный рёв.

– Надеюсь, у твоей Птицы голос более мелодичный? – академик глядел на Максима хитро и улыбчиво.

– Какая там Птица, – проворчал мальчик. То ли на месте Купола всерьёз разбушевалась пурга, то ли слёзы от ветра навернулись, но он ничего уже не мог разглядеть. – Это Роому уши дерут. Всего-навсего.

Они уже подъезжали к станции, когда Максим, оглянувшись, забарабанил кулаками в широкую спину Гарибальди, закричал:

– Остановитесь! Остановитесь! Меня окликнули!

Он рванул на себя дверцу, неуклюже выпрыгнул из вездехода и изо всех сил побежал назад, по следу гусениц. Туда, где из-за горизонта вдруг взвились серебристые змеи полярного сияния. Струи холодного огня метались в небе, будто бешеные, пока совершенно неожиданно для людей не сложились в дрожащие буквы, а затем и в слова:

«До свидания! До скорого!..»