"Тайное братство" - читать интересную книгу автора (Янг Робин)

17

Ворота Сен-Дени, Париж

19 июля 1266 года

— Закрой-ка глаза.

Уилл со вздохом подчинился. Откинулся назад, опершись на локоть. Трава щекотала шею.

— Почему нельзя просто поесть?

Элвин стояла рядом на коленях в белом платье, отороченном изящными кружевами. Без чепца. Рыжевато-каштановые локоны рассыпались по спине. День сегодня выдался просто чудесный. Примыкающие к городским стенам поля пестрели пурпурными головками высокого чертополоха, кивающими в такт дуновению легкого ветерка. За стенами раскинулся Париж, сверкающий под полуденным солнцем, как дивный белый самоцвет. С такого расстояния, когда не видно грязи и не слышно шума, город казался необыкновенно красивым.

Уилл приоткрыл веки и увидел, что Элвин полезла в сумку. Она повернулась, и он снова зажмурился.

— Чему ты улыбаешься?

— Твоей странной фантазии.

— Если тебе не нравится, то…

— Нет-нет, — быстро проговорил он, боясь ее обидеть, — я хочу не просто играть, а выиграть.

— Значит, ты согласен побиться об заклад?

— А что я поставлю? Мне ведь за службу не платят. — Уилл почувствовал, как рукав Элвин коснулся его щеки.

— Можешь поставить свое сердце.

Наконец к его губам прижалось что-то твердое. Он откусил и медленно с наслаждением прожевал.

— Конечно, яблоко.

— Дальше будет не так легко.

Уилл ждал, прислушиваясь к гулу пчел в высокой траве. Элвин рылась в сумке.

— Королева надолго тебя отпустила?

— В моем распоряжении целый день, — весело ответила она.

Уилл в который раз восхитился свободой Элвин. Большинство девятнадцатилетних девушек полностью зависели от мужей, потому что были замужем уже лет пять-шесть. А Элвин, любимой горничной королевы Маргариты, предоставлялись неслыханные привилегии. За эти шесть лет она приобрела такую свободу, о какой Уилл не мог даже и помыслить.

— Не так уж мне много и платят, — добавила она, заметив, как он смотрит. — За такую тяжелую работу можно было бы и побольше. Теперь закрой рот.

К его губам прижалось что-то хрустящее и сладкое.

Игра продолжалась. Уилл угадал миндальный пирог, яйцо, сыр, сморщился от лимона, чем сильно ее рассмешил.

— Может, хватит? — сказал наконец он, выплевывая щепоть соли. Открыл глаза, сел, щурясь от солнца. — Ведь я выиграл?

— Нет! — Элвин его толкнула. — Ложись. Последняя проба.

— Элвин, — простонал он.

— Еще одна.

— Хорошо. — Он подозрительно прищурился. — Но только не лимон.

Она улыбнулась.

Уилл закрыл глаза.

— Где ты взяла эти яства? С королевского стола?

Элвин не ответила. Почувствовав на своей руке ее пальцы, Уилл затрепетал. А спустя пару мгновений ощутил мягкое прикосновение губ. На этот раз она угощала его не пирожным и не фруктом, а тем, что много слаще. Уилл раскрыл губы, принимая дар. Язык Элвин стал тереться о его язык, и страсть взяла верх над благоразумием. Он притянул ее к себе, погрузив лицо в дивные волосы. Пальцы запутались в локонах. Он утонул в ней. И если это считается грехом, то грех необыкновенно сладостен, пахнет цветами и медом.

Кружащая над полем пустельга с криком устремилась на добычу, которую углядела в траве. И этот крик заставил Уилла очнуться. Он схватил руки Элвин и нежно отстранился.

— Элвин.

— В чем дело? — спросила она, выпрямляясь.

— Ты знаешь, в чем дело, — ответил Уилл, не глядя на нее. — Мы договорились больше этим не заниматься. Ради нашей дружбы.

Элвин начала вставать.

— Не мы, а ты договорился. — Она посмотрела на город за стеной. — И не ради нашей дружбы, а ради твоей рыцарской мантии.

Уилл тоже встал.

— Какой мантии? — Он схватил полу своей черной туники. — Это, по-твоему, рыцарская мантия?

Элвин вздохнула. Она привыкла к его вспыльчивости, но это всегда случалось как гром среди ясного неба.

— Ладно, Уилл, извини. Я не хотела тебя обидеть.

Но Уилл не успокаивался. Он показал ей свои пальцы, перепачканные черными чернилами, которые все шесть лет тщетно пытался оттереть, используя всевозможные травяные смеси. Элвин покупала для него у знахарей на рынке вонючее мыло. Но ничего не помогало. Пятна не бледнели. Она утешала, сравнивала его конечности с руками университетского профессора, но для Уилла эти пятна казались клеймом, напоминающим о крушении надежд.

— У меня что, руки рыцаря, да?

Элвин прикусила губу.

— Разве это так важно?

— А ты думаешь, нет? Ты думаешь, это легко — смотреть, как приятелей одного за другим посвящают в рыцари, а я по-прежнему хожу в черной тунике? Я солгал отцу, Элвин. Написал о состоявшемся посвящении, потому что не мог открыть правду. Такой позор. — Он отвернулся. — Отец и без того обо мне низкого мнения.

Элвин подошла к нему. Сухая трава колола босые ноги.

— Какая разница, какой на тебе наряд — черный, белый, и что у тебя в руке — меч или гусиное перо? Важно, какая у тебя душа.

Она взяла его руку, нежно разогнула поджатые пальцы и начала целовать запачканные чернилами кончики. Уилл едва сдерживался, чтобы снова не заключить ее в объятия.

— Прости меня, — продолжила она. — Я знаю, мы уговорились не вести себя вот так, но назад возвращаться очень трудно.

— Мне тоже трудно, — хрипло проговорил он, осторожно убирая руки. — Но так лучше для нас обоих.

— Да, — согласилась Элвин, стараясь не смотреть ему в глаза, — так будет лучше.

— Пора идти. — Уилл застегнул пояс с фальчионом. Сержанты носили оружие только в особых случаях, но он начал подвешивать к поясу фальчион несколько месяцев назад. Тем самым как бы напоминая Эврару, что не будет его слугой вечно. Правда, капеллан, кажется, этого не заметил. Фальчион — единственное напоминание Уиллу об отце, не считая двух писем со Святой земли, в них Джеймс очень много рассказывал о своем друге Маттиусе. Теперь Уилл носил меч всегда, хотя и не имел на это права.

Он поднял свой мешок, отяжелевший от еды, которую напихала туда Элвин.

— Мне нужно идти за пергаментами и вернуться в прицепторий к вечерне.

Она выдавила улыбку.

— И для меня будет лучше, если я вернусь раньше. Сейчас во дворце только и говорят о Пьере де Понт-Экве, которого король призвал выступить на День всех святых. Слуги только тем и занимаются, что перешептываются. Королеву я давно уже не видела в таком прекрасном настроении.

— Что за Пьер?

Элвин удивленно вскинула брови:

— Честно, Уилл, я знаю, ты живешь в монастыре, но все равно нужно ведь как-то общаться с миром. — Она вздохнула. — Пьер — трубадур. Очень знаменитый.

— А-а-а… — протянул Уилл без энтузиазма. Он не разделял увлечения Элвин поэзией.

— На юге этот Пьер уже вызвал переполох. Его стихи особенные, не такие, как у других трубадуров. Я думаю, вечер будет интересный.

Они спустились с холма, больше не проронив ни слова. Ближе к воротам дорогу запрудили повозки и всадники. В воздухе клубилась пыль. Дорога повернула на север к аббатству Сен-Дени, королевскому некрополю со времен Дагоберта I. Они миновали несколько крестьянских усадеб, источающий аромат виноградник, большое имение, две часовни и лечебницу. Городские стены возвели больше семидесяти лет назад, во время правления Филиппа Августа, но с тех пор Париж вышел далеко за их пределы. Ворота Сен-Дени караулили стражники. Между повозками сновали нищие в лохмотьях, совали миски для подаяния. Уилл и Элвин стали в очередь.

— Проклятые нищие, — зло проговорил стоявший перед ними тучный мужчина в бархатном плаще и свирепо посмотрел на оборванцев.

Уилл распознал выговор уроженца севера. За годы, проведенные в Париже, он уже достаточно овладел французским, чтобы понимать любые наречия.

— И шагу нельзя ступить, везде эти изгои и бродяги, — продолжил толстяк, тряся щеками. — Проклятие на них всех!!! — Несколько человек в очереди повернулись посмотреть на него. Вдохновленный вниманием, он разразился обличительной речью против грабителей, шлюх и бездельников, стремящихся загадить его город, некогда сиявший чистотой и великолепием.

Уилл отвернулся. Будь он рыцарем, ему бы не пришлось ждать в очереди. Он мог бы свободно пройти мимо стражников в ворота. В последнее время, казалось, все напоминало Уиллу о его униженном положении.

Свой восемнадцатый день рождения, день совершеннолетия, юноша встретил, как обычно, с унынием. Ему придется ждать еще целый год и один день. То есть до следующего января. Прошло полгода, но он по-прежнему писец старого капеллана. Отрабатывает наказание за осквернение Святого причастия, совершенное шесть лет назад. Все эти годы он нес это бремя без сетований и стонов. Добросовестно исполнял любую работу, какую давал Эврар. Не важно, насколько она оказывалась трудной, утомительной или скучной. Спрашивать капеллана о посвящении было все равно что взывать к камню. Каждый следующий день становился тяжелее предыдущего. Уилл по-прежнему обитал в сержантских казармах, а его ровесники перебрались в рыцарские покои. В часовне он стоял на коленях, а его приятели сидели на скамьях. Любая трапеза была для него мучением, так как он знал, что это их объедки.

Пройдя в ворота, они вместе с толпой двинулись по рю Сен-Дени. Уличные торговцы и фигляры состязались в привлечении внимания прохожих. Сегодня был день продажи скота, и вся улица пестрела навозными лепешками. Городские запахи вызывали тошноту. В прицептории Уилл о них забывал, но когда вырывался в Париж, они атаковали его со всей своей мощью. Острую вонь источали кожевни, обильно удобренные огороды, где выращивали коноплю и лен, разнообразные нечистоты, которые выплескивали из окон прямо на улицу.

— Будешь ждать городскую карету? — спросил он.

Элвин заслонила ладонью глаза, посмотрела на небо.

— В такой прекрасный день лучше пройтись, чем трястись в душной переполненной карете. — Она заправила волосы под чепец, оставив несколько прядей свисать вдоль щек.

Уилл потянулся их убрать, но этот жест, прежде такой естественный, теперь показался неуместным. Его рука на секунду повисла в воздухе, затем упала.

— Тогда я пошел.

— Но до Ситэ нам по пути, — сказала Элвин, притворившись, что не замечает его неловкости. — Ты ведь за пергаментами?

— Сегодня не в Латинский квартал, — быстро проговорил Уилл. — У постоянного поставщика пергаменты кончились. Я иду к другому, рядом с воротами Темпла.

— А-а-а… — Элвин начала поправлять чепец, пытаясь скрыть разочарование. — Когда встретимся в следующий раз?

— Как только смогу сбежать от дракона.

— Неужели Эврар такой противный?

— Попробовала бы ты у него поработать.

— Но он не может вечно отказывать тебе в праве на рыцарскую мантию.

— Он все может, — пробормотал Уилл, провожая Элвин взглядом, пока она не исчезла в толпе. Затем свернул на улицу, идущую параллельно главной. Эврар дал ему деньги на карету, но дорога была так забита лошадьми и людьми, что пешком до Латинского квартала он доберется быстрее. Юноша чувствовал себя виноватым, что солгал Элвин, и еще больше потому, что выглядело очень глупо идти следом за ней в ту же сторону. Но ему стало слишком мучительно находиться рядом после поцелуев. Обойдя скотный рынок, Уилл прошел к Сене, предаваясь невеселым размышлениям.

Элвин прекрасно устроилась во дворце, ему же пришлось скрепя сердце подчиниться Эврару. За эти годы они изменились. Уилл превратился в высокого статного юношу с короткой черной бородой, сглаживавшей острые углы скул и челюсти, а Элвин стала настоящей красавицей — стройной, гибкой, с потрясающими глазами и не менее потрясающими волосами.

Но еще сильнее изменились их отношения. Перемены происходили постепенно, почти незаметно. Шли месяцы, годы, и до Уилла начало доходить, что их дружба, зародившаяся в переживаниях общего горя по Овейну, переросла в нечто другое. Очень волнующее. И внушающее ужас. Он, как мог, сдерживал чувства. Лишь тайком кидал взгляды, когда она не видела. Притворялся увлеченным беседой, а сам наслаждался близостью к ней. Элвин стала более открытой. Однажды она принесла из дворца книгу. Уилл думал, что это стихи, открыл потертую кожаную обложку, а там… на каждой странице рисунки — мужчины и женщины в разной степени раздетости, в распутных позах. Они смеялись, листая книгу. Уилл встретился с ней взглядом, увидел, как вспыхнули ее щеки, и понял, что она разделяет его чувства. После этого они начали встречаться тайком, и каждое свидание заканчивалось поцелуем, от которого кружилась голова.

Проходя мимо выстроившихся вдоль Сены роскошных домов ломбардских и еврейских купцов, Уилл размышлял о том, что для него теперь уже невозможно смотреть на Элвин без волнения и дрожи, пробегавшей каждый раз по всему телу. Но как он мог позволить, чтобы все продолжалось, и тем самым еще дальше откладывать посвящение в рыцари? Ведь если кто-нибудь узнает — а рано или поздно это обязательно случится, — то беды не миновать. И потому Уилл запрещал себе даже думать о ней.

Пройдя по широкому мосту на остров Ситэ, резиденцию короля, он обогнул Нотр-Дам, где постоянно трудились каменщики, что-то достраивая и перестраивая, и по меньшему мосту перешел на левый берег.

В Латинском квартале, где располагались факультеты университета, было, как всегда, многолюдно. За последние полтора столетия созданные на пожертвования факультеты превратились в большой центр образования. Сюда приезжали студенты из всех королевств — Франции, Англии, Германии и Нижних земель — изучать медицину, правосудие, искусства и богословие у самых видных менторов Запада. Уилл протолкался сквозь толпу преподавателей, священников и студентов и свернул на рю Сен-Жак, ведущую к пергаментной мастерской рядом с Доминиканским колледжем. Впереди двое загородили дорогу. Один босой, в поношенном черном хитоне, с деревянным крестом на груди, был, без сомнения, доминиканец. Второй, коренастый юноша, что-то у него спрашивал. Уилл начал их обходить.

— Я вовсе вам не грубил, сэр, — произнес коренастый на ломаном латинском. — Просто мне нужно попасть в прицепторий. Темпл… — Он безнадежно махнул рукой.

Доминиканец что-то сказал, чего юноша, очевидно, не понял, и двинулся дальше по улице.

— Черт возьми! — пробормотал коренастый, сердито глядя вслед монаху. — От священника никогда не добьешься путного ответа!

Юноша был облачен в тунику сержанта-тамплиера. Уилл решил подойти показать дорогу и… остановился в изумлении. Он вырос. Круглое полное лицо, борода, сильные мускулистые руки, широкая грудь — все это стало новым. А вот искрящиеся карие глаза и копна нечесаных волос остались теми же самыми.

— Саймон!

Конюх обернулся. Смотрел несколько секунд на Уилла, не узнавая.

— Боже! Уилл!

Они обнялись, смеясь и радостно похлопывая друг друга по спине. Заставляя ворчащих студентов их обходить. Наконец Уилл отвел старого друга в сторону.

— Как ты здесь оказался?

Саймон поправил мешок на плече.

— Я только что приплыл из Лондона с рыцарями. Шел с ними в прицепторий, остановился у одной лавки, оглянулся, а их нет.

— Заблудился. В прицепторий надо по правому берегу. А это левый.

Саймон почесал голову, еще сильнее взъерошив волосы.

— Я спрашивал дорогу, но никто меня не понимает.

Уилл улыбнулся:

— С инквизиторами лучше не связываться.

— Разве он инквизитор? — Светясь от радости, Саймон вгляделся в Уилла. — Как же я рад тебя видеть. Думал, ты уже давно крушишь мечом сарацин. — Он кивнул на тунику Уилла, такого же цвета, как и у него. — Брокарт, когда в прошлом году вернулся из Парижа, сказал мне, что тебя еще не посвятили в рыцари. Почему, он не знает.

Уилл нахмурился. Изрядная доля радости от встречи со старым другом потускнела. В прошлом году он избегал встреч с Брокартом, хотя в Нью-Темпле они приятельствовали.

— Это длинная история.

— Я буду внимательным слушателем, только проводи меня до прицептория.

— Давай-ка лучше поищем поблизости трактир, — сказал Уилл, залезая в кошель, висевший на поясе рядом с фальчионом. Там лежали монеты, которые Эврар дал на городскую карету.

Саймон улыбнулся:

— Веди.

Уилл пробежал глазами по вывескам и через несколько секунд нашел нужную. Они вошли в тускло освещенное помещение, где пахло потом и овчиной.

Получив у мрачного хозяина бутылку самого дешевого вина и кусок хлеба, друзья уселись на скамью у окна. Над липкими столами роились мухи. Священники с кружками эля хрипло спорили относительно правильного исполнения благодарственного молебна и размаха крыльев у ангелов. Уилл слышал, что в некоторых трактирах можно купить на час женщину по цене, меньшей, чем кружка пива.

— Ну, начинай, — сказал Саймон, разламывая хлеб пополам. — Ты прибыл в Париж, а что случилось дальше?

— Да ничего не было. — Уилл отпил вина и поморщился. — Все шесть лет служу сварливому капеллану, не выпуская из рук гусиного пера.

— Брокарт сказал, что ты сержант капеллана. И о гибели сэра Овейна тоже, — печально добавил Саймон. — Жаль. Достойный человек.

— Да, — согласился Уилл, — достойный. — Со временем острота потери притупилась, но он часто вспоминал прежнего наставника. Наверное, еще и потому, что новый казался уж очень неприятным.

Саймон протянул ему хлеб.

— Я помню, король Генрих прибыл в прицепторий сразу, как рыцари вернулись из Парижа. Обозлен дальше некуда. Только соскочил с коня, весь красный, и тут же зарычал на магистра Юмбера: мол, почему не смогли сберечь драгоценности да еще подвергли опасности его супругу? — Саймон присвистнул. — Я все ждал, кто первым нанесет удар — магистр Юмбер или король.

Уилл кивнул.

— Так и не нашли доказательств, что замешан Генрих?

— А некогда было искать. Вскоре начался мятеж.[19] — Саймон покачал головой. — Тяжелые выдались годы. Не для нас, а вообще. К нам в прицепторий сунуться никто не решился. А вот в Лондоне произошла суматоха, и во всем королевстве… Половину времени мы не знали, у кого власть. Сегодня у короля, а завтра уже у Симона де Монфора и баронов. Они возвестили, что хотят дать людям больше свободы. Захватили Глостер, пять портов[20] и половину Кента, а потом армия короля пошла на Льюс.

— Я слышал об этой битве, — сказал Уилл.

— Неудивительно. В Англии только об этом и говорили, много месяцев. Славили принца Эдуарда, он очень храбро сражался, сокрушил многих мятежников.

— А я слышал, именно из-за него и проиграли битву, — заметил Уилл, откусывая черствого хлеба. — Из-за его безрассудности.

Саймон пожал плечами:

— Я только передаю услышанное. Но все равно Эдуард сбежал из тюрьмы, куда его бросил де Монфор, и сражался против мятежников у Ившема. Он сам лично убил де Монфора и потом освободил отца. После этого мятежники разбежались.

— Война уже закончилась?

— Оставшиеся мятежники все еще держат Кенилворт, но через пару месяцев королевская армия его возьмет. — Саймон допил вино и налил еще.

Они помолчали.

— Мы слышали и о племяннице сэра Овейна. — Саймон усмехнулся.

Уилл глотнул вина и закашлялся.

— Что слышали?

— Что она сбежала и спряталась на корабле.

— А-а-а… — Уилл кивнул, откашливаясь.

— Она еще в Париже?

— Да. — Уилл почувствовал, что краснеет. Откинулся на спинку скамьи, провел рукой по волосам — как ему показалось, небрежно. — Элвин стала горничной королевы Маргариты. Мы видимся время от времени, когда есть возможность. Но ты-то как попал сюда?

— Меня повысили. Сам маршал[21] парижского прицептория попросил меня прислать. — Саймон смущенно потупился. — Несколько месяцев назад он находился в Лондоне, и его конь заболел. Я смог спасти коня. — Он пожал плечами. — Это оказалось нетрудно. Просто дал нужные травы, успокоил лихорадку и за ночь поднял на ноги. Думаю, это маршала впечатлило, потому что он написал магистру Юмберу, что хочет сделать меня главным конюхом в Париже.

— Поздравляю. — Уилл заставил себя улыбнуться. Саймон, сын кожевника из Чипсайда, теперь занял более высокое положение, чем у него.

Уилл допил вино и встал. Голова слегка кружилась.

— Сейчас я тебе расскажу, как идти в прицептории.

— Ты со мной не пойдешь?

— У меня здесь дело, а тебе нужно явиться перед маршалом. Думаю, те рыцари ему уже доложили.

— Да… — Саймон замолк. — Я ведь еще не сказал тебе, что среди тех рыцарей есть один твой знакомый. Гарин де Лион.

— Гарин?

— Да. — Поднимаясь, Саймон ухватился за край стола, чтобы удержать равновесие. — Боже правый, да я пьян. Конечно, он слишком горд своей рыцарской мантией, чтобы ждать таких, как я. Мне повезло встретить тебя, а то бы добирался до прицептория несколько дней.

— Гарин — рыцарь? — спросил Уилл, уже зная ответ.

— Ага. — Саймон кивнул. Затем хлопнул Уилла по плечу. — Завтра, когда полечим наши больные головы, ты все же расскажешь мне, почему до сих пор ходишь в сержантах. — Затем весело добавил: — Но не думай, что для меня это важно. Кому оно вообще нужно, рыцарство?

— Действительно, кому?

Рассказав Саймону, как идти к прицепторию, Уилл поплелся по рю Сен-Жак. В животе от выпитого было неспокойно, а новости Саймона окончательно испортили настроение. Он, конечно, радовался встрече. Два старых друга сейчас здесь, в Париже, заняли достойное положение для своего возраста и статуса. Но все равно на душе было пакостно. Он пытался представить Гарина рыцарем, но видел только худенького золотоволосого мальчика со ссадинами на лице. Вспомнились слова Элвин: «Эврар не может вечно отказывать тебе в праве на рыцарскую мантию». Около месяца назад, после очередной попытки поговорить с Эвраром о посвящении, Уилл принял решение до конца года отправиться на Святую землю. Он знал, что отец сейчас в Сафеде. Если бы только за это время удалось стать рыцарем.

Уилл коснулся рукоятки фальчиона, уже давно не использовавшегося в деле.

Рядом с Доминиканским колледжем он свернул в узкий переулок, уводящий к пергаментной мастерской. Из трактира неожиданно вышел крупный мужчина с кружкой эля в руке, и они столкнулись. Содержимое кружки выплеснулось на одежду незнакомца.

— Черт возьми! — воскликнул он. Белый крест на черной мантии выдавал рыцаря-госпитальера.

— Извините. — Уилл посторонился. — Я вас не увидел.

— Не увидел? — строго спросил рыцарь, отряхивая мантию. — Ты слепой?

— Я же извинился.

Уилл хотел идти дальше, но госпитальер схватил его за руку. Медленно обшарил глазами тунику Уилла и презрительно усмехнулся:

— Тамплиер? — По сильному запаху изо рта и свинцовому взгляду Уилл предположил, что сегодня эта кружка эля была у госпитальера далеко не первой. — А что ты собираешься делать с этим? — Он кивнул на кружку.

Уилл вырвал руку.

— Я извинился. Считаю, что в большем нужды нет.

— В чем дело, Рейзкин?

Уилл обернулся. Из трактира вышли четверо рыцарей с кружками. Все госпитальеры.

Тот, кого назвали Рейзкином, с трудом повернулся и жестом показал на Уилла:

— Этот кусок дерьма из Темпла разлил мой эль и хочет удрать не заплатив.

— Извинись перед нашим товарищем! — потребовал рыцарь, прыщавый юноша года на два старше Уилла.

— Я это уже сделал, — произнес Уилл, стиснув зубы. — Но ваш товарищ слишком упрям, чтобы принять извинение.

— Ах ты, щенок! — рявкнул Рейзкин. Он отбросил кружку и потянул рукоять меча.

— Оставь парня в покое, Рейзкин, — сказал рыцарь постарше. — Он всего лишь сержант.

Уилл покраснел и положил руку на рукоять фальчиона.

— Пошли, Рейзкин, — позвал рыцарь. — Я куплю тебе еще эля.

— После того, — Рейзкину наконец удалось вынуть меч, отчего он сделал несколько шагов назад, — как я преподам этому карлику урок!

Пошатываясь, госпитальер двинулся на Уилла. Тот выхватил фальчион.

— Остановись! — крикнул пожилой рыцарь. — Я его успокою. — Он схватил Рейзкина за плечо. — Довольно, брат.

Прыщавый рыцарь показал на меч Уилла.

— Похоже на настоящее оружие! — Он захихикал. — Только очень древнее.

Ему пришлось оборвать смех, когда Уилл поднял фальчион и сделал выпад. Госпитальеры замерли. Конец фальчиона был направлен в горло Рейзкина. Уилл забыл обо всем. Его охватила ярость. Впервые за эти годы он не подавлял свою волю.

— Давай же, сразимся! — подстрекал Рейзкин, скривив губы. Он был слишком пьян, чтобы правильно оценить свирепый взгляд Уилла и его поднятый клинок.

— Остановись! — снова крикнул пожилой рыцарь Уиллу, но тот шагнул вперед и приготовился к выпаду.

Неожиданно его кто-то крепко схватил за запястье. Он повернулся и увидел рыцаря-тамплиера.

— Давай договоримся, сержант, — произнес рыцарь ровным голосом. — Я тебя отпущу, а ты уберешь меч в ножны.

Уилл постоял несколько секунд, порывисто дыша, потом кивнул.

Тамплиер опустил его руку, дождался, когда фальчион исчезнет в ножнах. Затем посмотрел на госпитальеров.

— Что вызвало такой переполох?

При появлении тамплиера Рейзкин опустил свой меч, продолжая зло посматривать на Уилла.

Пожилой рыцарь вежливо поклонился.

— Произошло недоразумение. Этот парень, — он сделал жест в сторону Уилла, — разлил эль нашего товарища.

Тамплиер посмотрел на Уилла. Черные волосы и борода делали его холодные светло-голубые глаза еще светлее. На вид лет сорока пяти. Загар на красивом мужественном лице свидетельствовал о долгом пребывании в более теплом климате.

— Так что?

Уилл смело встретил взгляд рыцаря. Он видел его в прицептории, но не знал имени.

— Это произошло случайно, сэр.

— Я думаю, в этом случае извинение предпочтительнее поединка. Ты как считаешь?

Уилл хотел сказать что-то в свою защиту, но передумал.

— Да, сэр.

Тамплиер достал из кожаного кошеля на поясе золотую монету. Протянул Рейзкину.

— Полагаю, это компенсирует любые потери, вызванные неловкостью нашего юноши.

Рейзкин пробормотал что-то невнятное, но монету принял.

— Этого более чем достаточно, брат, — сказал пожилой рыцарь. Он посмотрел на товарищей. — Пошли. — Они медленно двинулись по переулку. Рейзкин покачивался в середине.

Уилл смотрел им вслед, пораженный, как легко разрешился конфликт. Ведь госпитальеры могли пожаловаться инспектору или потребовать официального поединка. Он бы не удивился, если бы они так себя повели. С тамплиерами у этого ордена были особые счеты. Госпитальеры стремились навредить тамплиерам при любой возможности. Жаловались городским властям, что водяная мельница Темпла затопляет их поля, что прилавков с шерстью на рыночной площади у тамплиеров больше, чем у них, распространяли слухи, что Темпл подкупил церковные власти и получил в собственность покинутую церковь, чтобы собирать пожертвования. А эта церковь должна принадлежать госпиталю. И при всем при этом они следовали многим установлениям ордена тамплиеров.

Орден Святого Иоанна был основан на двести с лишним лет раньше ордена тамплиеров, перед Первым крестовым походом. Исключительно для заботы о больных пилигримах на Святой земле. Однако вскоре после возникновения ордена тамплиеров госпитальеры начали перенимать их новшества в военном деле, строительстве замков и хозяйствовании. Они много заимствовали из устава тамплиеров, и даже мантии госпитальеров с белыми крестами были, по мнению многих тамплиеров, не чем иным, как подражанием.

— Ну и что ты скажешь о своем поведении, сержант?

— Я сожалею, сэр, — ответил Уилл, не поднимая глаз. — Я был не прав, безрассуден и… — Он пнул лежавший на земле камешек и посмотрел на рыцаря. — Нет, сэр, не так все произошло. Тут нет места для сожалений. Я извинился, но госпитальер не только не принял этого, но и стал оскорблять меня и наш орден. И выхватил свой меч раньше.

— То есть ты обнажил свой, чтобы защититься?

— Нет, — признался Уилл после недолгого молчания. — Я сделал это в гневе. Но не собирался его ранить. А просто… — Он замолк. Приятно оказалось опять почувствовать в руке оружие, он уже шесть лет не упражнялся во владении мечом. Но теперь, когда все закончилось, чувствовал себя глупо.

— В любом случае это бы не был настоящий поединок, — сказал рыцарь. — Твой противник едва стоял на ногах.

— Я знаю. Думаю, мне хотелось его унизить.

— Aquila non captat muscas.

— Мухи для орла не добыча?

— Конечно. — Рыцарь протянул руку. — Меня зовут Никола де Наварр.

— Уильям Кемпбелл. — Уилл пожал ладонь, твердую от постоянного общения с мечом.

Никола кивнул.

— Я видел тебя в прицептории. Ты сержант капеллана Эврара де Труа.

— Вы знаете сэра Эврара?

— Мне известно его увлечение редкими книгами. Я сам их собираю, вернее, собирал до прихода в орден. Пытался поговорить с братом Эвраром при нескольких оказиях, но он показался мне слегка…

— Озлобленным? — предположил Уилл.

Никола улыбнулся:

— Скорее, замкнутым. — Он оглядел переулок. — А как ты здесь оказался?

— Пришел за чистыми пергаментами. Мы работаем над новыми переводами.

— Что-нибудь интересное?

— Если вам любопытны целебные свойства олив, тогда да.

Никола рассмеялся.

— Ладно, иди своей дорогой. Доброго тебе дня. — Он помолчал. — И мой совет тебе, сержант Кемпбелл: будь осторожен, поднимая на кого-нибудь меч. В следующий раз противник может оказаться не таким сговорчивым и захочет пролить твою кровь.

— Могу я спросить, сэр, вы собираетесь говорить об этом случае с моим наставником?

— О каком случае? — Никола пожал плечами и двинулся дальше по переулку.