"7 дней в июне" - читать интересную книгу автора (Ивакин Алексей Геннадьевич)

День седьмой. 28.06.1941\1.10.2010

Москва. Дмитрий Медведев. Президент России.

Утро главы государства начиналось тяжело — в не самом лучшем настроении. Причиной тому стала переданная из ФСБ запись вчерашнего митинга самых оголтелых из "несогласных" на Триумфальной площади. Не побоявшихся выйти на улицу в условиях объявленного военного положения. Но какой там их ждал сюрприз!

Над милицейским и военным оцеплением звучала многократно усиленная запись: "Граждане участники митинга! Убедительно просим вас соблюдать спокойствие и организованно проследовать к месту его проведения! По решению правительства Москвы ваш митинг разрешён в особом порядке. По всем возникающим в связи с проведением митинга вопросам просим вас обращаться к ближайшим сотрудникам милиции…" И ещё что-то, о спокойствии и легальности запланированной к проведению акции, об отсутствии противодействия со стороны сотрудников правоохранительных органов при условии соблюдения участниками митинга элементарных правил вежливости.

С трех сторон оцепленного пространства были размещены огромные панели рекламных экранов. Под каждой из них стоял фургон государственного телевидения с аппаратурой для прямой трансляции и установленными на крыше камерами, возле которых суетились операторы.

Первые минуты митинга проходили в соответствии со сложившейся традицией. Лишь изменились некоторые лозунги. Наряду со ставшими привычными требованиями соблюдения 31-й статьи Конституции, отставки правительства и президента, защиты "свободы слова" в понимании оппозиции, на площади появились транспаранты: "Не позволим закабалить Европу!", "Руки прочь от демократии во всём мире!", и уж совсем непонятно из какого нафталина извлечённые "Не стреляй!" и "Свобода на штыках не переносится!"

Внезапно, привлекая внимание зевак и митингующих, ожили панели экранов. Транслировавшийся с их помощью видеоряд не сопровождался звуком, практически не имел титров, но сразу, как только на него обращали внимание, приковывал взгляд, и оторваться было просто невозможно. Срочно смонтированный лучшими специалистами по контрпропаганде, с использованием самых новых и жёстких наработок по психологии толпы, немой фильм был прост для восприятия и понятен даже человеку, слабо разбирающемуся в истории и политике. Кадры хроники Великой Отечественной войны, съёмок послевоенных судебных процессов над нацистскими преступниками, предателями и пособниками, чередовались с узнаваемыми записями зверств террористов и боевиков, стоп-кадрами с перекошенными от ненависти лицами оппозиционеров. Чередовались так, что через несколько минут просмотра зрителю становилось ясно, на чьей стороне те, кто выступает сейчас на Триумфальной площади.

Прошли считанные минуты, и оцеплению пришлось сдерживать напор толпы с внешней стороны кольца. Многие из тех, кто пришёл поглазеть на бесплатное и, увы, нередкое для столицы представление, очень хотели добраться до кучки митингующих.

Дальнейшее было уже не интересно. Согласно представленному докладу, со стороны митингующих никто не пострадал. Офицеры, организовавшие срочную эвакуацию с Триумфальной площади четырёх сотен человек, были отмечены благодарностями руководства. Задержанных из числа зрителей не было, лишь нескольким из них, особенно упорствовавшим в проявлении внезапно вспыхнувшего праведного гнева, была оказана срочная медицинская помощь. Также как и полутора десяткам сотрудников милиции и военнослужащих, вставшим на пути толпы, в одночасье ставшей единым разъярённым организмом.

Вильнюс. Военкор Алексей Иванцов.

В восемь утра, так и не пожравши и даже не попивши кофею, мы навытяжку стояли перед генералом Шамановым.

Тот ставил нам редакционное… Тьфу ты! Боевое задание. Всю нашу троицу пристегнули к парламентерам, отправлявшимся на встречу с немцами. Фрицы дали согласие на переговоры и обсуждение вопросов капитуляции. Это не могло не радовать всех. О войне читать прикольно. А вот воевать… Вся наша задача заключалась в том, чтобы осветить встречу парламентеров. Российского и вермахтовского. Шанс попасть в историю, как говорится. После плотного завтрака у генеральского стола мы поперлись опять на улицу. Покурить там, да шмотки собрать.

Внезапно заметили цепочку каких-то странно одетых людей. Половина в гражданке, половина в летной одежде. В смысле, в форме гражданской авиации. Парами странно одетые таскали трупы в серо-зеленой форме и небрежно сбрасывали их в крупные воронки. Когда воронка наполнялась — бульдозер заваливал ее землей и щебнем.

— Это еще кто такие? — поинтересовался я у стоящего рядом авиационного прапорщика, лениво наблюдавшего за процессом.

— Литовцы, — лениво ответил он и выпустил синий дым из носа. — Работники аэродрома. Коллеги, мать их ети.

— Да? — удивился я. — А за что их припахали?

— Эти козлы на запрос первого борта ответили, что, мол, все океюшки и можно садиться. На взлетке наших и расстреляли танки. Самое смешное, когда десант сюда добрался, они даже не подумали сбежать. Просто выполняют приказы. Роботы, млять. После общения с нашими выжили почему-то не все, конечно. Вон в той канаве валяются некоторые исполнительные и смердят на всю Литву.

Прапор зло сплюнул, высморкался и ушел по своим делам.

Неделю назад я, наверное, возмутился бы. "Так нельзя!", "нарушение конвенций" и все такое прочее. Сейчас только пожал плечами. Ибо не хрен.

"Тигр" подошел к половине десятого. Марлен сразу бросился обнюхивать машину. Он у нас фанат всяких железяк. А мне вот пофиг. Ну, джип. Ну, бронированный. И что? Меня больше порадовало, что за рулем тот самый мехвод Леха Глушков оказался. Однако, побазарить нам толком так и не дали. Пришел полкан с младшим летехой чухонистого вида, мы попрыгали по местам и помчали на стрелку. В смысле, на встречу с немцами.

И по пути вдруг выяснили, что видеокамеры-то у нас нет. Договорились так. Фил снимает на фотик происходящее. Я просто впитываю обстановку. А Марлен стоит с моим нетбуком и тщательно все фиксирует на веб-камеру.

Разговаривали, рискуя своими языками. Хорошая, европейская такая дорога была напрочь разбита гусеницами тяжелой техники и снарядами. Поэтому я так и не понял, насколько мягкая подвеска у этого самого "Тигра". Пространство вот хорошее внутри. Можно жить, не снимая квартиры. Унитаза только не хватает. Хотя если вон в том углу дырку в полу сделать и шторкой отгородить…

— Приехали! Оружие всем оставить в машине!

Мда… Как-то я без ствола уже голым себя чувствую.

Хлопнула тяжелая дверь. Нас уже ждали.

Какой-то херр-официр с двумя викингами за спиной. Ну и нас пятеро, не считая водилы, который остался внутри автомобиля. Я огляделся. Разбитые дома, дымящиеся развалины, небо в дымке…

Херр очень быстро, но очень цепко осмотрел нас, потом завистливо скользнул взглядом по "Тигру" и загавкал по-своему.

Очкастый лейтенант вполголоса забормотал:

— Он интересуется — почему нас так много?

— Скажи немцу, у русских принято сначала представляться! Полковник Самарцев, представитель штаба Прибалтийского фронта. Со мной переводчик и трое журналистов.

И лихо приложил ладонь к козырьку.

— Товарищ полковник, это господин оберст Юрген фон Кречмёр. С ним тоже переводчик.

Не, ну настоящий ганс! Вылитый! Лицо длинное, узкое. Тощий, высокий. Кожа да кости! И морда такая… Высокомерная. Истинный ариец.

— Германское командование группы армий "Вильнюс", — начал переводить наш лейтенант, — вынуждено сообщить господину Шаманову, что мы требуем прекращения боевых действий.

У меня аж глаза на лоб полезли. Требуют они. Сидят в окружении и требуют. Совсем оборзели, блин. Наш полковник тоже удивился, но смолчал, дожидаясь окончания немецкого лая.

— Германское командование объявило войну ныне уже не существующей державе, а именно Советскому Союзу. В связи с небольшим недоразумением, мы вошли на территорию Республики Литва. После переговоров с правительством этого государства мы хотели бы покинуть территорию Литвы без осложнений со стороны войск Российской Федерации, нарушивших договор о границах от 27 марта 2007 года и вторгнувшихся на земли суверенного государства. Иначе, мы вынуждены будем применить силу.

Охренеть! Наш полковник аж кепи назад сдвинул от изумления. Немец же бесстрастно разглядывал нас по очереди. Коз-з-зел, блин… Интересно, на что они надеются? Впрочем, как только европейцев в мягкое место петух клюет, так они сразу в крючкотворство ударяются.

Я машинально сделал шаг назад. А полковник достал мобилу из кармана. Потыкал в кнопки и, буркнув очкастому мамлею — "Переводи", — принялся громко разговаривать со штабом. По лицу немца опять скользнула гримаса зависти. Очень быстрая. Почти незаметная.

— Так точно, товарищ генерал-лейтенант! Требуют коридора до границы и вывода наших войск! Так точно! Есть передать! Хер в задницу до пищевода, а не до границы! Это не переводи пока! — шепнул он мимо трубки. — Так точно! Есть! Разрешите выполнять?

— Херр оберст… — ухмыльнулся полковник Самарцев. — Мы поняли ваши требования, но не можем их выполнить. Нам необходимо обсудить этот вопрос с военным и политическим руководством страны. К сожалению, мои полномочия распространяются только на согласование условий полной и безоговорочной капитуляции вашей окруженной группировки. Честь имею!

Самарцев лихо щелкнул каблуками и развернулся. Оберст в ответ тоже было поднял руку к фуражке, но не успел…

Потому как его башка внезапно разлетелась в кровавые клочья! Мир замер на мгновение…

И взорвался огнем. Сразу со всех сторон. Я только и успел прыгнуть рыбкой с обочины. А потом куда-то пополз на карачках. Вот жеж… Какая млять этого фрица шлепнула?

Я попытался оглядеться, но вместо этого ткнулся мордой в жидкую грязь кювета. Со всех сторон, кажется, стреляли, что-то взрывалось, обдавая меня вонючим дымом взрывчатки и шматками земли. Грохот стоял такой, что я сам себя не слышал. Ни мат, ни молитвы, ни вопли "Мамааааа!".

Фиг его знает. Сколько прошло времени. Я не засекал. Только когда голову чуть приподнял, увидел дыру дренажной трубы, шедшей под дорожным полотном. Вот я как бросился туда! В трубе оказался не один. Два моих раздолбая там уже сидели. Фил бережно прятал на груди свою "фаллическую дуру", а Марлен вытирал кровь с лица. Над нами же… Впрочем, и под нами и вокруг нас тряслась земля.

— Ранен? — заорал я Марлену.

— А? — проорал он мне в ответ.

— Куда ранен, говорю! — срывая голос, крикнул я снова.

Вместо ответа, он махнул рукой и показал мне мой нетбук. Бывший. Потому как экрана у него больше не было. Только какие-то обломки стекла хищно торчали по периметру бывшего монитора. А ведь в кредит я его брал…

Потом Марлен дрожащей рукой достал из кармана свою мобилу. Бывшую мобилу. Из нее торчала отливающая желтой смертью пуля.

— Сиди спокойно! — крикнул Фил. И резко вытащил из левой скулы шефа длинный кусок экранного стекла моего нетбука.

Ну что же мы такие дураки-то? А?

Из всего оружия только фотик Фила, да клавиши моего мелкого компа. Все осталось или на базе, или в "Тигре". Стоп! Машинка же у нас бронированная? Так?

Я пополз к выходу из трубы. Бой продолжался, но по нашему месту огонь вели уже не так интенсивно. Я перекрестился грязной рукой, размазывая жижу по харе, и рванул на воздух. От жеж скотины! Достаточно было пары секунд, чтобы увидеть картину.

Четыре трупа возле перевернутого на бок "Тигра".

Фу, бля… Фубля, фубля, фубля… ААААААААААААА!

Я метнулся… Громко сказано.

В общем, я как-то оказался около машины. Господи ты, Боже, мой! Как я только не матерился в тот момент! Как я только не богохульствовал, забираясь через разбитое заднее стекло внутрь джипа.

Водилы, почему-то, на месте не было. Зато наши "калаши" оказались там, где и положено. Какая-то сволочь всадила длинной пулеметной очередью по крыше перевернутой машины. То ли били издалека, то ли крыша крепкая… Но я никогда не забуду этот страшный грохот, от которого я инстинктивно зажался как зародыш и прикрыл свои больные уши руками.

А потом новый рывок!

Я везунчик. Я, правда, везунчик! Блин, и когда я успел каску напялить?

Марлен успел только приоткрыть рот, как вдруг подряд прямо над нами рванула пара снарядов.

— Уходить надо! — заорал Фил. — Накроют всех к ебеням последним!

— Куда?

Мы подползли сначала к одному выходу. Потом к другому. Перспектива не очень радостная. С одной стороны — чистое поле. Метров триста до домов. С другой дом близко. Всего-то метров двадцать и можно хотя бы к стене прижаться. Только вот из этого дома шмаляют во все разные стороны. Одно хорошо — с пятого этажа. "Хрущевка" обыкновенная. Водится по всей территории бывшего Советского Союза. Жаль подъезды с другой стороны.

Бросок до стены. Там обползаем здание. Уходим во двор. Ныкаемся в доме и прячемся под кровати. Ибо накуй нам все это надо?

Главное подышать. Надышаться перед смертью. Нельзя говорите? Ну, ну… Значит вы перед смертью не бывали. Когда самый зловонный запах кажется благовонием…

— БЛЯААААААААААААА!!!!!!!!!!!!

Впереди понесся Марлен, прижимая к груди остатки моего нетбука. На харде могла сохраниться запись с камеры. Поэтому надо сохранить. Мы с Филом долбили куда-то по сторонам из "калашей". Надеюсь, не попали в своих.

Прижавшись к стене "хрущевки", медленно, в полуприседе, поползли к углу. Обогнули его. Еще один… Во дворе чуть потише… Тихо догорают останки неопознанных легковушек во дворе…

Нах, нах, в подъезд! Хорошо, что дверь вынесена взрывом. А то ключа от подъездного замка у нас нету. Заныкаться решили на втором этаже. Осторожно поднялись.

— Лех!

— М?

— Гранаты есть?

— Не… Забыл…

— Долботряс ты…

— Иди и возьми…

Это мы с Филом перед входом в квартиру так беседовали. Выбрали среднюю на площадке. Там окна в одну сторону. Легче контролировать. Это уже потом я узнаю, что неправильно все мы сделали. Но кто ж нас и когда учил? Дверь была закрыта. Но у нас был универсальный ключ — короткая очередь в замок. Оп-па! И мы в домике.

И словно по сигналу — все закончилось. В смысле, стрельба на улице.

Распашонка. Одна комната вправо. Вторая влево. Прямо — кухня.

— Фил! Правую глянь! Марлен! Ты как? Держи выход!

Блин, это я голливудских боевиков насмотрелся. Поэтому, вместо того, чтобы просто открыть дверь, я ее пнул со всей дури.

В ответ раздался женский визг.

В маленькой, пять на три метра, спрятались от дикой, совершенно неестественной войны, две литовских бабы и три литовских ребятенка. Неестественной… А когда войны были естественными?

Под ногами захрустели осколки стекла и пластмассы.

Я приложил палец к губам.

— Тщщщ… Я — русский! Все хорошо!

И попятился.

— Все хорошо, гражданочки, все хорошо…

Они чего-то залепетали по-своему.

Я осторожно прикрыл дверь. Оглянулся на шефа. Тот, утирая так и текущую кровь с лица, упрямо рассматривал дулом автомата подъезд. Через дыру в двери.

— Фил! — заорал я. — У тебя там чего?

— Тихо! Только пулемет сверху бьет!

— Какой?

— Не знаю!

Бывало так, чтобы усталость нападала внезапно? Вот на меня именно в этот момент она и напал. Я аж сполз по стене.

Блин. А где каска? Я брал каску из джипа или нет? И, похоже, об чего-то задницей ударился. Тупая такая боль. Наверное, куском земли или камнем прилетело.

— Марлен, на тебя смотреть страшно!

Тот только кивнул в ответ. Смотреть и впрямь страшно было. Я с трудом приподнялся и заглянул в комнату с литовскими бабами и детьми.

— Эй! По-русски разговариваете?

Те чего-то залопотали по-своему.

— Мин татарча ек бульмым! — поморщился я от боли в ноге. — Водка! Водка есть?

Одна из девок, которая помоложе, метнулась к плотно набитой сумке, пошвырялась там, и вытащила прозрачную поллитровку.

Я свинтил пробку. Вытащил из кармана носовой платок. Смочил его. Начал протирать Марлену лицо.

Тот зашипел в ответ. А когда я поправил лоскут кожи, свисавший над правой бровью, шеф так обматерил меня… Впрочем, мне не привыкать, получать люлей от главного редактора.

За плечо меня вдруг потрогали осторожно.

-Čia! Paimkite jį!

Девка — вполне, кстати, ничего — протянула мне маленький сверток бинта.

— Ага. Дзянькую. Или как у вас тут? Данке шен?

Вместо ответа она несмело улыбнулась и исчезла в своей комнате.

А я стал бинтовать изрезанную харю Марлена Ильича.

— Шеф! А я ведь сейчас испытываю просто садистское удовольствие! Моим нетбуком тебе лицо изгваздало! И я тебе сейчас больно делаю! Это тебе за все планерки!

— Иванцов… Я тебя, когда-нибудь, уволю…

— Если доживем… Телефон выбросил?

— Не-а.

— Симка цела?

— На, посмотри… Только пулю не выбрасывай, — он протянул мне свою изувеченную "Нокию".

Да, блин, что же так нога-то болит? Я хлебнул водки и начал копаться в телефоне Марлена. Отлично! Слегка погнулась, но цела! Достал свой. Сменил карту. Включил… Все-таки хорошая штука — паранойя. При любой возможности я в электрическую сеть втыкаюсь. И по две батарейки с собой таскаю. Так… Аська глючит. В сеть не пускает. Отправляю СМС.

"Лиско. Все хорошо. Сидим в штабе. Очень скучно. Спим и едим и больше ничего не делаем. На фронт нас не пускают. Ты там как? Твой Волко"

— Фил! Как там?

— Хрен знает! Все замолкли вроде!

— Марлен, дверь держи. И глаз не своди. На любое шевеление стреляй. Понял?

Шефа я забинтовал так, чтобы рот не открывал. Поэтому он только зло сверкнул глазами.

Сделает. Марлен у нас — мужик. Хоть и начальник.

Блин, да что с ногой-то? Я провел по заднице рукой. Твою мать… И пошкрябал к Филу, хромая все сильнее и сильнее.

— Фил! Глянь… Чего у меня там?

Филь отвлекся от наблюдения и мельком глянул на мой тыл. И немедленно заржал:

— Леха! А ты это! Того! В жопу ранетый!

— Да? — изумился я. А ведь не чувствовал совсем. И когда это, интересно меня?

— Смотри! — внезапно крикнул Фил. Я бросился… Хм… Подковылял к окну.

От нашего перевернутого и дымящегося "Тигра" отползал Лешка Глушков. Полз он не к канаве, а вдоль дороги. Прямо по разделительной полосе в сторону аэропорта. За ним тянулась маслянистая темно-красная полоса.

Внезапно перед его головой взметнулись выщербленные пулями осколки асфальта. Откуда-то сверху снова ожил пулеметчик.

На этот раз он просто решил поразвлечься. Стоило мехводу замереть — одиночный выстрел впивался в дорогу буквально в сантиметре от тела. Стоило ему начать ползти — очередь преграждала ему дорогу.

— Двое. Снайпер и пулеметчик. Как минимум, — лицо Фила вдруг исказилось. Оно стало каким-то… Механическим. Холодным. Жестким. Нечеловечным. — Иванцов. Сколько патронов у тебя?

От же… Все в машине. А я же только автоматы и прихватил.

— Ну… По рожку на каждого… — Вот же я долбик…

— Дай!

Я немедленно отстегнул рожок от своего "калаша" и протянул Филу.

Фил моментально выщелкнул патроны из моего. Оставив только два. Остальные всадил в свой.

— Махнись с Марленом машинками. Я наверх.

— Фил! — окликнул я его. — Ты где воевал?

Фил остановился и, поверх моей головы, глянул в разбитое окно. Там по-прежнему горел джип и полз Глушков.

— Нигде. Я им наврал, что я боевой офицер.

И исчез за входной дверью.

— Марлен! Он вернется! Он всегда возвращается, ты же знаешь!

Я подковылял к окну.

Блин… Совсем уже нога не слушается. А что это там рычит, интересно? Телефон завибрировал. Достаю. Смотрю. СМС.

"Береги себя, пожалуйста, для нас! Лиско"

Прячу телефон. Снова выглядываю в окно. Наши. Ей-ты-Богу, наши! По разбитому асфальту ползет Лешка Глушков. Навстречу ему бегут наши мотострелки, за ними ползут осторожно танки… Родные мои! Не бросили. Не бросили!

Я снова достаю телефон и второпях, окровавленными пальцами набираю:

"Да нормально все. Не переживай ты. Я же сказал — я вернусь! Все будет хорошо! Когда я тебя обманывал? Волко"

Отправляю.

В этот момент где-то наверху раздается стрельба. Я, припрыгивая, скачу к входной двери.

— Марлен, сюда! — ору я ему. Тот мгновенно перекатывается в мою сторону и очень вовремя. Взрыв выносит изуродованную нами дверь, она падает ровно на то место, где шеф только что сидел. Облако кирпичной пыли не дает разглядеть — кто там в подъезде?

Снова раздается стрельба. Снизу. Сверху. Спереди. Сзади. Отовсюду. Перевожу предохранитель на одиночные выстрелы. Два ствола направлены в рассеивающееся облако пыли. Стрельба вновь замолкает и…

— Мужики! Мужики! Это я! Не стреляйте!

Из дверного проема появляется Фил. Его поддерживает… Полковник Калинин собственной персоной. Левая рука Фила бессильно повисла. Правой он держится за шею нашего эфэсбешника.

Где-то под окном глухо ухает танковое орудие.

— Товарищ полковник? — пытаюсь подняться я из лужи крови, натекшей из-под меня.

— Нормально все, мужики! Мы взяли литовцев! Все хорошо! — оскаленно улыбается полкан нам. Осторожно опускает раненого Фила на пол. Снимает свою "Сферу". Начинает копаться в разгрузке.

И меня вдруг отпускает. Последнее, за что я зацепился взглядом — разбитую в хлам "фаллическую дуру", к которой тянется здоровой рукой теряющий сознание Фил. После чего, Калинин втыкает мне в предплечье иглу. Мир исчезает. И только на лестнице слышен русский мат и какие-то, совершенно не немецкие, ругательства. А в кармане вибрирует телефон. Надо бы ответить… Надо бы… Надо…

Жизнь же продолжается!

Где-то под Бродами. Александр Маслов.

На этот раз ночевали не на голодный желудок. Повторили вчерашнюю схему, забрались в тот же овраг, поставили дежурного и завалились спать. Ночью грохот взрывов не затихал, Клейста продолжали бомбить.

Утром опять пошли по округе. Но в этот раз нам не повезло. Очень скоро мы натолкнулись на немцев. Правда, на этот раз не на эсэсовцев, а, судя по последующему, на каких-то тыловиков. Увидев за деревьями несколько фигур в форме мышиного цвета, Амальчиев не стал мешкать и сразу же полоснул по ним из пулемета. Повторил мое вчерашнее достижение. Однако, на этот раз немцев оказалось побольше. Из-за упавших фигур появились новые. Нас стали обходить с флангов, а в лесу автомат не дает таких преимуществ как на открытом месте.

Сначала нам немного повезло. Убегая, мы проскочили небольшую, метров пятьдесят шириной и пару сотен метров длинной поляну. Немцы сунулись было за нами, но три ствола на такой дальности, да еще пара гранат из подствольника (пригодился все-таки бонус от прапорщика Прокопенко!) несколько охладили их пыл. Хоть и кидал я гранаты почти на удачу, опыта ведь никакого, напугали они немцев капитально. Немцы не рискнули идти через открытое место и двинулись в обход. Это дало нам небольшую фору, которой мы поспешили воспользоваться.

Оторвавшись на несколько сотен метров, мы старались двигаться как можно быстрее. На всякий случай я даже поставил пару растяжек из ручных гранат, в кино это помогает. Взрывы сзади я слышал, а вот задело ли кого, сказать было сложно. Самое худшее то, что гнали нас на запад и прижимали к шоссейной дороге. Если на ней сейчас активное движение, а ездить кроме немцев там некому, то дело наше ― табак. Немцев на хвосте немало, иначе они давно бы отстали. Если они окажутся еще и впереди, то останется только принимать "последний смертный", благо боеприпасы пока есть.

К дороге мы вышли уже почти без сил. Бег с полной выкладкой выматывает, что твой марафон. Проскочили мы шоссейку с ходу. В этот момент на ней не было ни единой машины. Но с севера слышался гул приближающейся колонны. Вот вдалеке стало заметным какое-то движение. Нужно было уходить, но какой-то червячок сомнения все удерживал меня у дороги.

― Парни, у вас глаза помоложе, гляньте, кто там катается! Только аккуратно, не высовываясь!

Антонов внимательно вгляделся, прикрыв глаза ладонью. Оставалось только пожалеть об отсутствии бинокля.

― Товарищ старший лейтенант, кажется на одной из машин трехцветный флаг!

― Так, маскируемся и наблюдаем! У немцев флаги не трехцветные, но мало ли чего…

Мы залегли в придорожных кустах. Наши преследователи вряд ли могли предполагать, что мы затаимся у самого шоссе. Но пока не показывались и они. Колонна, тем временем, приближалась. Теперь даже я видел, что на антеннах странных гусеничных машин трепыхаются маленькие российские флажки. Машины напоминали БМД или плавающие танки ПТ 76, но были они крупнее первых и вооружены вроде бы чем-то малокалиберным.

И в тот самый момент, когда колонна уже находилась в прямой видимости, на противоположной стороне полосы отчуждения шоссейки показались наши преследователи. На колонну они не обратили ни малейшего внимания. Их было много, человек сорок-пятьдесят. Как только они добежали до дорожного полотна, я скомандовал ребятам:

― Огонь!

Мы ударили из трех стволов. Расстояние до цели не превышало метров сорока. Немцы рухнули как подкошенные. Я, конечно, не надеялся, что мы смогли свалить даже половину, это было бы безрассудным оптимизмом. Просто, рефлекс подсказал немцам, что под обстрелом стоять не стоит, и они поспешили залечь. А вот и ответный огонь.

Но дальше все пошло не по их сценарию. Первая машина повела своей плоской, как будто распластанной по корпусу, башней и выдала очередь. Судя по звуку это автоматическая пушка. Скорее всего, аналог пушки БМП-2. Немцам это очень не понравилось, и они попытались перенести огонь на подходящую колонну. Но тут им ничего не светило. Первую машину поддержала вторая, потом подключились автоматы. Самые разумные попытались побежать обратно, но под огнем нескольких боевых машин пробежать сорок метров открытого пространства это фантастика.

За первыми тремя машинами я увидел что-то более знакомое. Такой же прямоугольный корпус с носом клином, низкая башня в которой спарены крупная и малокалиберная пушки. О, черт! Это же БМП-3. Ни разу не видел ее живьем. А головные машины это, скорее всего, что-то типа БРДМ на ее базе. Там пушки-сотки нет.

Пока головные машины добивали немцев, колонна притормозила. Одна из БМП выехала из общего строя и остановилась около нас, вылезших из кустов. С брони пружинисто спрыгнул шкафоподобного сложения майор в шлемофоне.

― Командир батальона двенадцатой гвардейской танковой дивизии майор Носатов. Кто такие? Документы!

― Старший лейтенант Маслов, Центр боевого применения армейской авиации, рядовые Амальчиев и Антонов. Два дня находились в окружении, вышли на вашу колонну, отрываясь от преследующих немцев.

Майор посмотрел наши документы.

― Так, сейчас не до вас! У меня горит темп наступления. Садитесь на следующую БМП, поедете с нами. По прибытии вас допросит особист, он следует со штабом полка.

Мы не заставили себя упрашивать. "Нашей" БМП командовал веселый сержант Мухин, явно контрактник. Его отделение отнеслось к нам по-братски и даже пополнило подрастраченные запасы патронов. Они объяснили нам, что в голове колонны идут БРМ 3, разведывательные машины на базе БМП 3.

― Откуда взялась танковая дивизия? Вроде в нашей армии их расформировали недавно?

― Как расформировали, так и сформировали. Всего несколько дней как.

Колонна шла достаточно быстро для гусеничной техники. Причем, с высоты брони было видно, что далеко не вся она состоит из БМП, основную массу составляли танки. Расспрашивать солдат о цели путешествия мы не стали, секретность есть секретность.

Так прошло почти два часа. Дважды за это время мы нагоняли колонны немцев, состоящие из пехоты, автомобилей, повозок и легких орудий. При нашем приближении немцы вели себя по-разному. Часть начинала разбегаться, другие открывали огонь или пытались развернуть орудия. Эти попытки сопротивления давились быстро и легко. Слишком неравными были силы.

Я, сидя на броне, вместе со всеми стрелял и видел, как под моими очередями падают фигуры в форме цвета фельдграу. А еще, имея лучший обзор, давал советы Мухину, куда довернуть или стрельнуть из орудий.

А потом впереди появилась еще одна колонна, только на этот раз мы ее не нагоняли. Наоборот, она шла нам навстречу и в ней явно присутствовала бронетехника.

По рации передали: "Без приказа не стрелять!".

Понятно. Опять штабные мутят. Но Мухин, который смотрел на колонну через увеличивающую оптику прицела, вдруг закричал:

― Хохлы! У них украинские флаги!

И тут же над всей нашей колонной понеслось:

― Хохлы!

Я не понимал, что происходит, но сержант, увидев мое недоумение, пояснил:

― Клейст окружен!

Теперь я понял, почему мы гнали безостановочно на юг, почему командиры так торопили. 12-я гвардейская танковая дивизия России шла на встречу танковой бригаде Украины, замыкая кольцо окружения вокруг Первой танковой группы Клейста. Хотя какая теперь танковая группа, после шестидневных боев и вчерашней бомбежки вряд ли у Клейста осталась хотя бы половина сил.

А навстречу нам уже несся рев из встречной колонны:

― Москали!

Потом мы обнимались с украинцами. Боевая техника стран-союзниц перемешалась, экипажи повылазили на свет божий, все кричали, кто-то стрелял в воздух, правда, это быстро пресекли.

Я не знаю, сколько продолжалось ликование, но постепенно накал страстей стих, а командиры поспешили пресечь дальнейшее развитие событий. Дело еще не закончено, нужно создавать фронт окружения и ликвидировать группировку Клейста. Вместе с главными силами дивизии подъехал и особист. Он выдернул нас троих из человеческого водоворота и опросил по одному. Видимо, подозрений в шпионской деятельности мы у него не вызвали, терзал он нас недолго.

А потом мы ехали назад. Нас направили в штаб армии, откуда мы должны были с оказией добраться до своего аэродрома. В тыл шел транспорт с ранеными и грузовики за боеприпасами и топливом для дивизии. Нам разрешили присоединиться к этой колонне. Сопровождать их выделили мотострелковую роту, в которую входило и отделение Мухина. Так что ехали мы со старыми знакомыми, уютно устроившись на броне.

Правда, особой нужды в охранении не было. Только больной на голову немец решился бы напасть на колонну на это дороге. Навстречу нам сплошным потоком шли войска. Чего тут только не было: и БМП всех трех моделей, разные БТР и Т-80 с Т-72 и какими-то более старыми танками, — я в них хуже разбираюсь — и САУ-шки, и буксируемая артиллерия, и зенитно-ракетные комплексы от Стрелы-10 до С-300В, только Торов я не заметил. И старые зенитки С-60, против "мессеров" тоже сгодятся. Вместе с боевой техникой шла куча самых разных автомобилей, бензовозов, понтонных парков.

Все, теперь на фронте больше не будет тоненькой ниточки из кадровых частей. Сколько союзники могут выставить по мобилизации? Миллиона три-четыре? Наверняка не меньше. И вооружены они будут куда лучше Вермахта. Пройдет совсем немного времени, и мы пойдем на запад, погоним их к Берлину!

У одного из солдат зазвонил мобильник. Меня как током ударило. Коммуникатор я выключил еще позавчера, берег батарею, где ее в окружении подзаряжать.

― А что телефоны заработали?

― Да уж дня два как. Только не везде берут.

Я выхватил из кармана телефон и поспешно его включил. Черт, как медленно грузится эта Windows. Наверное, никогда еще она не стартовала так долго. Включился. Нашел номер Ленки. Набрал. С минуту слушал длинные гудки.

― Сашка, ты где?

― Привет, моя родная. В армии, на Украине. Ты получила телеграмму?

В первый день войны я, не дозвонившись до Ленки и родителей, попросил Зубатова отправить им телеграммы.

― Получила. Как ты там?

― Все у меня хорошо, ты не волнуйся, служу на аэродроме, далеко от фронта.

― Прошу, будь осторожен!

― Конечно, родная!

― Мы с маленьким ждем тебя.

― С кем?

― Ой, ведь не хотела говорить! Не умею я хранить тайны! Сашка, я беременна!

― Лена, это же здорово! Ты моя милая! Давно узнала?

Шумы в телефоне стихли. Я взглянул на экран, значок доступной сети снова пропал. Ну, ничего, раз связь заработала, то в первом же городке наговоримся!

Броня нагрелась на летнем солнышке, лежать на ней было приятно. Я лежал и думал.

А ведь еще неделю назад я был совсем другим человеком. Жил для себя, ни за кого не отвечал, хоть и собирался жениться. Прошло всего семь дней. Но каких дней! Чего только за это время не случилось! Я ведь стрелял в живых людей и расстраивался, если не попадал. И ведь не чувствую никакого раскаянья! Хорошо это или плохо? Наверное, плохо. Но все равно не чувствую.

А сколько я всего увидел! Этого не забыть. Пришлось заботиться о двух пацанах, вроде справился. Вон они на броне едут целые и невредимые. Теперь вот узнал, что скоро у меня будет сын. Почему-то я сразу был уверен, что родится мальчик.

Да, насыщенная получилась неделя. А что впереди? Война еще не кончилась… Но жизнь продолжается!

Максим Андреев. Безработный. Нижегородская область.

Они ели рис с изюмом и запивали его киселем, когда в избу вломился пьяный Рустэм.

За его спиной маячила Ольга. Как всегда — высокая, стройная, фигуристая в своем немецком камуфляже. Только шикарной волны каштановых волос больше не было — лысую ее голову прикрывала только кепка болотного цвета.

— Сидите? Жрете? — поднял карабин Рустэм. Его слегка пошатывало. — Я вас на пост, между прочим, поставил. А вы сбежали!

— Ой, Русичек, ты сядь-ко, помяни Антипа-то, — встрепенулась баба Дуся.

— Сядь, карга старая! Поминки… Я сейчас вам устрою поминки!

— Рус, не кричи! — привстала было Маша.

— Сидеть! — рявкнул Командир.

В избе повисла мертвая тишина. Только ходики стучали. Тик. Так. Так-тик. Тики-таки, таки-тик…

— Кого хороним? Меня хороним? Я вам не Пушкин, чтобы меня хоронить!

— Господь с тобой, Рустэмчик! Чаво ж тобя-та? Антипа мы закопали! Антипа! — всплеснула руками баба Дуся. — Глаша вона отпевала сёдни с Манефой, твои ж помогали, спасибо им, да ты сядь, Рустамушка, сядь-присядь, помяни деда…

— Я? — пьяно посмотрел на нее парень

— Сидь, внучок, сидь, лады ли на ногах стояти, калды вона горе како?

Рустэм кивнул, подтащил ногой табуретку, потом выдохнул мощным перегаром и запустил руку в миску с квашеной капустой.

— Накось, накось… — старуха по имени Глафира взяла сухонькими руками бутыль с самогоном и плеснула ему в эмалированную кружку. — Помяни Антипа, царствие ему небесное…

— Слышь… Старая! А ты меня помянешь, когда мой срок придет? — тяжело посмотрел он на бабку. Изо рта его падали капустные крошки и повисали на подросшей за неделю бороде.

— Да Господь с тобой! — замахала руками старуха — Коль сдыхать собрался, ли чо? Молод еще да вона басок сколь! Девки небось сохнут, а ты в яму-тоть зыришь! Аль захирял чо ли? Дык я тобе баню стоплю…

— Не дребезжи! — рявкнул Рустэм. И ударил кулаком по столу. Потом обвел взглядом и старух, и Макса с Машей. Ольга же безмолвной статуей стояла в дверях, привалясь к косяку.

Баба Дуся и баба Глаша молча сидели, смотря на свои изувеченные долгой крестьянской работой руки, и перебирали ситцевые фартучки. Максу вдруг подумалось, что эти пальцы — узловатые, белые, старые — живут какой-то отдельной жизнью. Они, эти пальцы, привыкли работать и ни минуты не могли оставаться без дела. Им надо было что-то делать…

А баба Маня смотрела в потолок и чего-то шептала.

— Эй, старая! Молишься? — крикнул ей Рустэм, продолжая жрать. Рассол капал с его подбородка.

— Глухая она, внучок, — не подымая глаз, ответила ему баба Дуся.

— Ааа… Плесни-ка киселю! — он взял кружку, отхлебнул глоток и тут же выплюнул розовый кисель на пол. — Не сладкий, бляха муха. Что сахару-то пожалели, старые?

— Дык нетути… — пожала плечами Евдокия. Она так и сидела, опустив взгляд в пол.

"Вот так она и… Всю жизнь…", — вдруг подумал Макс. И по сердцу острым ножом пронеслась жалость к этой бабушке.

— Дам я вам сахару, — неожиданно сказал Рустэм. И икнул. Потом еще раз икнул. — Только с одним условием. Кисель мне нормальный сварите.

Тик. Так. Так-тик. Тики-так, таки-тик.

— Подъем! — скомандовал он Маше и Максу. — Дело есть.

Ольга так и стояла в дверях, цепко разглядывая всех. Когда Рустэм поднялся, уронив табуретку и сам едва не упав, она подхватила его за локоть.

Макс, было, начал приподыматься, но Маша остановила его.

— Зачем?

— Не бойся, Маша! Я — Дубровский, — ухмыльнулся в ответ Рустэм.

Макс с Машей переглянулись.

Рустэм достал из кобуры ствол. Какой-то незнакомый, не "Наганыч" и не "Макарыч".

— Убивать начну. Со старух…

— Ой, лихо како… — пробормотала баба Дуся и ткнула сухоньким кулачком себе в безгубый рот. Следом за ней этот жест повторила и баба глаша. Баба Маня продолжала что-то шептать.

Макс встал. За ним встала и Маша.

Затем они вышли на крыльцо. Было уже темно, только звезды кололись острыми лучами да месяц щербато улыбался. Бездонная мгла смотрела на четырех выживальщиков.

Впрочем, нет. Время от времени лес озарялся какими-то всполохами.

— Это нас ищут, — сказал Рустэм. —

Максу стало страшно. В животе резко похолодело. Даже растревоженное ребро перестало ныть.

— Нас, нас… Больше некого…

— Ааа… — сказал Макс, когда Маша вцепилась в его рукав.

— Бэ! — внезапно передразнила его Ольга. — Будь мужиком. Хоть раз в жизни! Будем драться!

— Макс, на, глотни нормального пойла, — дружелюбно добавил Рустэм и протянул ему бутылку, которую прятал до того под курткой.

— Что это? — осторожно взял ее Макс.

— Вискарь.

— Откуда?

— У мужика в "геленде" изъял. В бардачке валялась. Это вискарь. Попробуй.

Макс глотнул. Маслянистая жидкость едко ободрала горло. Парня передернуло.

— Ну как? Понравилось? Вот где ты еще нормальный вискарь попробуешь, как не в "мародерке". А?

— Рус, у тебя крыша поехала, — сказала Маша, по-прежнему прячась за спиной Макса.

— Заткнись, ссука! — рявкнула Ольга. — Ты идешь со мной. Макс и Рустэм идут к пригорку, с которого вы сбежали.

— А Иринка? — спросил Макс и снова приложился к бутылке "вискаря".

— Она в бункере. Прикроет отход.

— Отход? — не понял Макс.

— Через час сходимся на пересечении просеки и старой ЛЭП. Ты помнишь. Где

это? Я тебе там первый раз минет сделала.

"И последний…" — мелькнула дурацкая мысль. У обоих.

— Потом уйдем на запасную точку, — встрял Рустэм. — Ты о ней еще не знаешь. Сюда наведаемся попозже.

Потом он нервно оглянулся. Блики стали превращаться в лучи, пробивающиеся через стену леса.

— Все! Пора! Уходим!

В этот момент Макс неожиданно для самого себя размахнулся и ударил своего бывшего командира по голове бутылкой. Ноги Рустэма вдруг подломились, и он рухнул на землю.

Ольга начала было вскидывать карабин, но на нее вдруг прыгнула Маша, целясь ногтями в лицо. Словно две разъяренные кошки — девчонки упали на землю, катаясь и визжа от страха, ненависти, ярости. "Сайга" отлетела в сторону. Макс бросился к карабину, схватил его, потом занес его над головой… Девки катались по земле и он боялся ударить Машу, поэтому. Не выдержав, выстрелил в воздух.

Взвизгнув, девки отскочили друг от друга. Макс шагнул вперед, снова занес карабин и несколько раз ударил прикладом по лысой голове Ольги, светлым пятном отражавшей лунный свет.

— Макс! Нет! — закричала Маша.

Он отбросил "сайгу" словно ядовитую змею. Потом подошел к Маше. Присел. Обнял ее и зашептал:

— Вот и все. Вот и все кончилось. Пойдем уже, пойдем со мной. Все хорошо будет. Все будет хорошо.

Он с трудом приподнял ее, и они пошли навстречу лучам, метавшимся где-то на краю тьмы и света.

Они шагали — Маша чуть прихрамывала, а он тяжело дышал — по заросшему полю. Шагали, взявшись за руки.

Поднялся ветерок, ласково обдувавший горячие лица. Они шли и молчали. Потому что им было нечего говорить. Иногда он стирал с ее лица кровь, стекающую из глубоких царапин. Иногда она осторожно гладила его по тяжело дышащей груди.

Потом лучи света стали сливаться в стену, потом эта стена ослепила их. Потом свет охватил их со всех сторон, и лишь маленькое темное пятно маячило впереди. Потом это пятно стало разрастаться, увеличиваться и словно втягивать в себя. Как будто ты едешь по дороге и въезжаешь в тоннель. Темный-темный грохочущий тоннель. Такой, что остается лишь надеяться на свет в его конце. Ты знаешь, что он там должен быть. Знаешь, но не уверен. И остается лишь надеяться на него и верить ему.

Офицер внутренних войск нагнулся и осветил мощным фонарем тела, отброшенные пулями на сухую траву:

— Вроде эти, судя по ориентировке. А может и нет! Взвод! За мной! И осторожнее, они вооружены!

Он перешагнул через два тела, чтобы продолжалась жизнь…

Сергиив Виталий Александрович, Глава Тамбаровского районной госадминистрации, п. Тамбаровский, Оренбургская область.

Летнее солнце будит рано. Не было и шести когда вырванный его лучами из сонной неги я, потянувшись, встал и пошел на двор за утренним моционом и зарядкой. Впервые за последние дни было совершенно безоблачно и безветренно. Залитое светом утро освежало прохладой. Закончив, с физпроцедурами я перешел к водным. Вчера коммунальщики снова дали летнюю воду и я помылся прямо во дворе. Зайдя домой, я застал жену на кухне (да похоже нужна была война, что бы мой домашний генерал полюбила готовку). Растерев себя полотенцем, я оторвал жену от кулинарных изысков: было ещё одно важное дело, которое мы с ней в этой суете четыре дня как забросили…

Через полчаса мы сели завтракать, но допить чай мне не дал звонок. Ясненская дивизия РВСН сегодня запускала спутники связи — надо было восстанавливать поредевшую спутниковую группировку. Вот и предупреждали, что б мы не допустили ни протестов, ни паники. Года три назад они на земле баки решили взрывом утилизировать, в сотне километров от нас… Гептил висел в воздухе неделю. Понятно, что население оренбургской целины встало на дыбы, впервые прошли многолюдные митинги… Оправдания военных, что, мол, рвали в малонаселенной местности, триста тысяч вдыхавших гептил целинников только разозлили. Волну удалось унять с трудом. Сильно подействовало, то что наши крики снижают стоимость нашей же пшеницы… Твердая и ценная пшеничка наша в каждой второй булке и макаронинке Евразии есть… Вот вам и "малонаселенной". С тех пор о пусках и сообщают. В семь информация по радио и телевидению пойдет.

Пуск, кстати, был не простой. Выводимые спутники были американские. Они нам так "Сатану" помогали уничтожать. На второй день переноса американцы попытались улизнуть на свою базу в Киргизию, но неудачно. Наши погранцы и ФСБшники их отловили и, похоже, убедили отдать коды управления. Америке то спутник еще лет 20 нужен не будет… Но они за извоз проплатили, да и патенты за США… впрочем за каким США! Не такой державы! А у САСШ прав на этот спутник нет! Да коллизия… Если мы правопреемство признаем, то боком выдут нам эти фокусы.

Проснулся сын. Подошла мама. Вчетвером завершили завтрак. Я предложил съездить на плотинỳ. Вода по сводкам уже до +21 прогрелась и по-утреннему прохладцу будет даже теплой казаться. А вот после назначенного на полдень пуска недели две купаться будет нельзя. Быстро собравшись, мы выехали на часок отдохнуть.

На выезде из поселка я предъявил на посту свой пропуск и через 5 минут мы были уже у воды. Плотинả сильно спала. Сухое лето, осень без дождей, а теперь ещё и украденная зима… Похоже с водой в этом году будет туго.

На пляже пока было безлюдно. Но чуть поодаль были видны машины рыбаков. Пара из них удила в 30 метрах от берега на лодке. Я вошел воду и минут пять плыл вдоль берега. Жена, войдя только по колено, плескалась с сыном на мелководье. Все же для неё и ребенка вода чуть дальше от берега была уже холодной. Впрочем, и мне стало потягивать судорогой ногу, и открытие купального сезона 1941 года я свернул. Мы еще походили вдоль берега, понаблюдали с сыном за проснувшимися раками и собрались в обратный путь. Завезя семью домой, я решил ещё съездить на аэродром, принимая хозяйство я не успел посмотреть его переданного району от МО "на хранение".

Тамбаровский аэродром был нашей гордостью и болью. Расформированный, как говорили, по ошибке авиаполк оставил его в 96 м на хранение нашему району. И вот уже 14 лет надземные и подземные сооружения были золотой жилой для цветметчиков и строителей. Новый бум начался лет 6 назад, когда стали разбирать плиты рулежек. По договору с Минобороны район имел на это право, но деньги ни в бюджет района, ни на поддержание взлетки с этих продаж не доходили… Часть сооружений спасал погрузочный пункт Гайского ГОКа разместившийся на базе казарм и железнодорожной ветки при аэродроме. Но крайние лет 5 я на аэродром не ездил: сделать ничего не мог, а смотреть было больно. Теперь же история, кажется, давала шанс, возродив аэродром, вернуть ему и нашему поселку жизнь.

Проехав мимо ЖД вокзала и лесополосы я миновал переезд, и не встретив на пути ни постов, ни машин проехал к шлагбауму у въезда на аэродром. Охраны у шлагбаума не было: РОВД его давно не охранял, а охрана ГОКа после консервации в четверг добычи на медном карьере осталась только на объектах предприятия. Проехав мимо руин КПП, складов и пункта управления полетами я оказался на взлетке. Широкая метров в сто полоса тянулась с запада на востоке более чем на три с половиной километра, обрамленная капонирами она и сегодня сверху мало походила на "Заготскот" в качестве которого фигурировала в 80-х на картах. Ближнее рассмотрение бетонки меня не образовало. Из пяти слоев плит верхний ряд был полностью сорван, по краям рука вандала дотянулась уже и до второго ряда. Теперь на Тамбаровский аэродром, принимавший в 89-м "Буран", смело могла садиться разве что Йокосука-Ока! Любой другой самолет при посадке полностью бы уподобился ей.

Масаракш! Немец на русской службе страшнее всех люфтваффе! Цусарус! Впрочем, причем здесь немец! Кто вырывал здесь плиты, грабил стоящие рядом склады и казармы? Кто тянул последние годы всё, что мог утянуть? Это мы русские разных национальностей грабили свою страну, превращая её в такой же вот аэродром, способный еще противостоять ядерному удару, но не способный более поднимать в небо новые самолеты! И теперь вся наша банда воров получила в свой лен целый мир! Если мы сами себя не остановим нас теперь никто не остановит, и я не удивлюсь, если через пять лет мы умудримся разворовать и просрать плоды новой Победы!

Надо думать! Нам и окружающемуся миру нужно дать шанс остаться людьми, не дав сильнейшему скатиться до уровня пахана в зоне, а бедным и слабым сесть на нашу шею. Войну ведут пушки, а заканчивают перья. Похоже, пришел черед юристов обеспечить несокрушимость нашей Победы! Непечатно выругавшись, я сел в машину и повернул домой.

Было уже около 11, когда я подрулил к дому. Переодевшись в цивильное (сменив рубашку и захомутав себя галстуком) я выпил домашнего трехдневного кваску. Освежает! Похоже, квасу и "Байкалу" с "Саянами" быть теперь мировыми напитками. Жена решила пройтись по воскресному базару и, пустив её за руль, я позволил ей завезти меня на работу. В администрации было пусто. Охранник открыл входную дверь и "взяв под козырек" проводил меня с ключами до моего кабинета. На час мы договорились встретиться с приехавшим из области Гинкелем, но назначенный на полдень ракетный старт требовал моего более раннего присутствия. Войдя в свой кабинет и включив комп, я прошел в комнату отдыха и сделал тоже с чайником. Кажется, мой предшественник не был большим чаелюбом или кофеманом, а мне, похоже, диспенсер нужно будет ставить. Надо сказать в понедельник управделами.

Я не торопясь, заварил чай, поставил молоко на 2 минуты в микроволновку. Люблю чай с молоком, а холодным его только портить. Ополоснув посуду кипятком, положил в керамическую поллитровую чашку со скромной надписью "Босс" (принес её третьего дня из дома) два кусочка тростникового рафинада, залил их ароматной заваркой. Теплое уже молоко было пущено мной вдоль стенки чашки и распустилось лавиной в ещё более потемневшей заварке, отжимая её, но твердо держа границу сред. Так и мы в этом новом мире, накатываемся селевой волной, сметая ошалевшее от нас прошлое. Пока молоко и чай не смешаны, они наиболее вкусны. Была бы у меня сейчас соломинка, я бы мог это в очередной раз проверить. Если сейчас помешать ложкой, то и аромат чая и мягкость молока уйдут, и, если напутать с температурой и пропорциями, получится не русский чай, а "помои". Но можно немного подождать, дать молоку и чаю "привыкнуть" друг к другу, а потом медленно добавить кипятка. Совсем чуть-чуть. Граница сред прорвется облакообразными протуберанцами, сразу после этого можно немного покачать по кругу в руке чашку и через десять секунд вы получите неповторимый по вкусу и силе напиток.

За чайной церемонией мне всегда думается легко. Вот и сейчас мучавшие меня последние пять дней мысли как-то сразу прояснились и встали в систему. Наш новый мир мог быть лучше двух родивших его, переняв от каждого из родителей лучшее, но для этого требовался правильный подход и церемония.

Вернувшись в кабинет, я сел за компьютер. Посмотрев доступные ресурсы, я с удивлением для себя обнаружил, что практически могу написать напрямую Президенту. И не только из-за того, что "электронное государство" действует. О президентском чате, блоге и прямом обращении в его администрацию я знал давно. Но ГАС давала мне, руководителю района, возможность написать Президенту непосредственно! Возможно, и не он будет первым читать мое послание, но в том, что это будет человек, работающий лично на него, ресурс не оставлял сомнения. Что ж, грех не воспользоваться.

Я открыл Ворд, и начал набрасывать черновик:

"Ваше Высокопревосходительство, господин Президент Российской Федерации!.."

Право всегда диктуют победители. И за бархатными перчатками "Прав человека", "Легитимизма" или "Лазер Фэйр" всегда скрывался большой кулак корабельных пушек, танковых и ракетных армий… Наверно, с моей стороны дерзко посягать на закладку основ нового прав и миропорядка, и наиболее рациональной личной стратегией для меня было бы "тихо вкрутиться по самую шляпку в принявшую меня государственную машину", но я молчать не могу. Возможно, я бы и смолчал, но за прошедшие дни нигде даже не обозначилась попытка правового решения казуса Переноса. Молчание юридической науки понятно: они люди серьезные, всегда думают о настоящем, и фантазиями альтисторических форумов им баловаться некогда. А вот у меня было на это время. Так, что миссию создания хроноинверсионного права выпало нести мне.

В ходе хроноинверсий, подобных нашему Переносу, возникают различные коллизии и решения их различны. При переносе в нормальном направлении времени можно основываться на нормах обычного права. Если же инверсия происходит в обратном направлении, то требуется уже специальное право — хроноинверсионное. Так, когда переносится один человек или группа, то возникают отношения "обратного правопреемства", а при переносе государственных структур "обратного континуитета", т. е. непрерывности прав применительно к обратному ходу времени. Соответственно перенесшиеся субъекты принимают на себя права, имевшиеся у их предшественников… В нашем случае, Россия должна будет принять права СССР, что, по мнению и моих современников и обитателей сорок первого года, она и делает. Но они заблуждаются!

В вопросах права не надо идти на поводу очевидности. Во-первых, в этом мире есть СССР. У него есть армия, законные органы власти, территория и дипломатических миссии по всему миру… То, что территория ограничена востоком Белостокской области и оккупированным сейчас Перемышлем, из законных органов власти Белостокский облсовет, а от РККА осталась 10 армия, да войска в Монголии и Восточном Туркестане ничего не меняет. Согласно, Сталинской Конституции, да и международным нормам СССР есть! А значит мы не можем здесь считать себя его правопреемниками… В отношении местных государств у нас нет никаких обязательств — международные конвенции и договора Российской Федерации стоят на системе возникшей после Второй Мировой Войны… Мы конечно можем пытаться подменить СССР, но это значит не только снова признать уже выплаченные нами царские долги, возвратить наших современников — иностранцев в существующие здесь на момент переноса государства-предшественики, признать патентные права сорок первого года, но и выгнать наших предков из всех дипмиссий, разоружить РККА… Это не только глупо, но и подло.

Я начал набирать текст. Наш Президент юрист и я не стал растекаться мыслью по древу, старясь писать сдержанно и лаконично:

"Обращаюсь к Вам как к коллеге-юристу, потому что уверен, что Вы рассматриваете случившееся пять дней назад не только как вызов и шанс, но и как сложную, неординарную правовую коллизию. И от разрешения этой коллизии во многом зависит судьба нашего нового мира, судьбы миллионов наших сограждан и жителей других стран.

Участие в Великой Отечественной Войне мы считаем для себя естественным и неизбежным, как генетический императив. При всей правильности предпринимаемых на основе этого убеждения действий, такое их оправдание считаю юридически неверным и даже вредным для обоснования роли нашей страны в новом мире. Ведь естественным следствием признания такого "обратного континуитета" будет не только вытеснение нами СССР, сколько обоснованность претензий непереместившихся стран на собственность (включая интеллектуальную) созданную их потомками, на гражданство переместившихся вместе с нами потомков граждан этих государств. Для обоснования и укрепления нашей новой роли в мире предлагаю исходить не из кажущихся естественными позиций правопреемства, а из принципа "темпорального суверенитета", т. е. верховенства нашего права на всей хронопереместившейся территории и экстерриториальности на ней хроноперемещенцев в отношении непереместившихся стран. С этих позиции все переместившиеся объекты и права, а так же лица подпадают под нашу юрисдикцию и претензии непереместившихся стран ничтожны. При этом Третья Отечественная Война является не рефлексией и "выполнением" обязательств СССР, а совершенно самостоятельным событием — ответом на неспровоцированную агрессию 3-го Рейха против Российской Федерации, Государства Украины, Республики Беларусь, Литовской и Латвийской республик. Думаю, на переговоры с США и Англией и другими странами 20-го века нужно вести с этих позиций, в самом начале закрепив принятие ими нашего полного темпорального суверенитета…

Астрономия и погода не оставляет нам сомнения ни в месяце, ни в дне, но прожитые нашей страной десятилетия нельзя отменить фактом Переноса. Мы люди 21-го века и у нас за окном 2010 год. Мы живем в своем времени! Мы действуем в своем Праве!"

Я поставил подпись, исправил ошибки, скопировал и переместил в окно сообщений на сайт. Подумав минуту, я нажал Enter и письмо ушло адресату.

За окном раздался приглушенный ракетный гул Р-36 "Днепр": с маточной точки в 35 километрах от меня демобилизованная "Сатана" понесла свою посылку "к звездам".

Я встал и подошел к окну. На северо-востоке вставал белым столбом след уходящей в космос ракеты. В нос ударил горьковатый привкус гептила. Он не мог распространиться с околосветовой скоростью, тем более что ветер дул на запад, но нейронный импульс быстро вызвал амиачный запах в память. Я вернулся к столу и ещё минут десять ползал по Президентскому сайту. Смотрел новости, официальные документы, оставил сообщение про сохранение нашего темпорального суверенитета в части дат на форуме… С вахты позвонили. Пришла жена, я разрешил её пустить.

Войдя в кабинет, Ольга стала быстро обживаться. Заглянула в шкафы, на книжные полки. Интересно, кого или что она рассчитывала там найти? Остановившись у двери комнаты отдыха, она спросила:

— Виталий, а… что там?

Аура кабинета не меня одного толкала искать отчества…

— Пойдем.

Я пропустил её в комнату отдыха.

— Как классно.

Оценила обстановку жена. И, пока я включал чайник, проскользнула в уборную. Минуты три она "пудрила носик", причем по звуку успев просмотреть всё содержимое туалетных шкафчиков… "Криминала" не обнаружилось.

— Как базар?

— Базар? Да почти никого не было.

Ну, это не удивительно, за неделю народ сгреб у коммерсов всё что мог, даже по взлетевшим ценам. И подвоза товаров из Китая и Турции не будет теперь очень и очень долго. Быстрее наша промышленность заработает. Я тяжело вздохнул, представив продукцию наших электро- и легпрома. Да, придется помучиться.

— А чего почти час на базаре делала-то?

— С подружками болтала.

— Со всеми двумя?

Попытался подколоть я жену.

— Почему с двумя. Я не только с Наташкой и Светой говорила, Марина подходила, Ирина секретарша твой, Ольга Киреева…

Вот как ларчик открывался! Жена то моя теперь первая в районе леди, вот и набросились мои сотрудницы с ней "восхищениями" поделиться. Сплетницы! Мой озорник воспылал желанием рассчитаться с женой за подозрения. Что ж, если мы "назначены на племя" надо выполнять наше предназначение. Оля не возражала…

К часу мы как раз уложились, даже успели попить чай. Пришел Гинкель. Оставив жену в комнате отдыха, я встретил его в кабинете. Рассказанное им особо не обрадовало. Продовольственный режим ближайший год будет напряженным. Запасов муки и круп стране до урожая будущего года хватит. При этом озимые успеют до осени дозреть только южнее Саратова, нам же придется в августе их косить на корма и заново сеять с конца июля. С мясом туго, но при этом скот требуют по максимуму сохранить. Нехватку частично погасят посредством госрезерва, германских репарации, закупок сои и свиней в Китае и лошадей в Монголии. Похоже, в нашей реальности конным туменам несших наших дедов к победе под Москвой придется пойти под нож. Большие надежды возлагают на рыболовство. Здесь океаны и моря не так истощены, и не только воблы, но и черной икры на столах должно быть много. Прудовое хозяйство тоже предложено поддержать… Вот только где после двойного лета в нашей степи взять воду!

Будто в ответ на мою реплику в окна забарабанил дождь. Проколотое спутниками небо торопилось смыть следы недавнего старта.

Согласовав Андрею Ивановичу вопросы районного совещания по сельскому хозяйству, я отпустил его к себе. Выключил компьютер, заглянул к жене. В комнате отдыха уже было убрано, меня это уже даже не удивило. Спустившись, мы поехали домой. До вечера я занимался домашними делами, разбирал личные архивы. Почти в одиннадцать, кода я уже почти час чистил почтовые ящики, майл-агент выкинул красное уведомление: "СРОЧНО! ПЕРЕВОРОТ В ГЕРМАНИИ!" Кликнув кричащее окно я вышел на совинформбюро. рф: " Совинформбюро сообщает, что сегодня в 16 часов по Берлинскому времен в Германии произошел переворот. Временным Канцлером Германии объявлен фельдмаршал Вернер Эдуард Фриц фон Бломберг с 27 июня возглавлявший Генеральный Штаб Вермахта. Новое правительство Германии обратилось к Президенту России с просьбой о прекращении огня и прямых переговорах. Для установления контактов в Москву вылетел министр иностранных дел Временного Правительства Германии Эрнст Тельман. По данным компетентных источников в Берлине идут бои. О судьбе Гитлера, Геринга, Гебельса и другие видных деятели нацистского режима не сообщается". Неожиданно. Похоже, немцы все же решили попытаться играть по новым правилам! Я вышел из браузера, и уже выключал комп, когда агент сообщил о письме от какого-то kremlina. Но, хватит новостей на сегодня! Прочитаю письмо утром, оно не может быть важнее уже заждавшейся меня жены. Я чувствую, что до полуночи у меня ещё будет не один повод собой гордится!

Потому что жизнь — продолжается!

Алексей Шкодин. Финансист. Кабул.

Кабул. Столица Афганистана. Город, расположившийся в горной долине на фоне офигенно красивых пиков Гиндукуша. Сейчас здесь правит Захир-Шах, который в тридцатые годы неслабо подоил французов и немцев на модернизацию своей страны. Впрочем, до него нам дела нет, а есть оно к криминальному дедушке одного из узбекских мафиози. Именно к нему двигался наш караван, созданный Ташкентской "братвой" после переноса.

Об этом мне после боя рассказал сам внук, подсевший к нам в джип, когда мы с ним разговорились. Конечно, подсел он ко мне не просто так, а поблагодарить за "боевые заслуги", да и идея с синтетической наркотой ему понравилась (правда она не понравилась моей жене, и я потом выслушал от неё немало "ласковых" слов). Мужиком мафиози оказался умным и деловым, впрочем, другого я и не ожидал, и у меня появился весьма полезный знакомый (в чём я за последующие годы не раз убедился).

Первый бонус от знакомства последовал в первый же день в Кабуле. У дедушки, кроме деловой хватки, были и хорошие знакомства в английском посольстве, и они с внуком решили сделать инвестицию в известного вам американца, а так же отблагодарить его за своевременную и точную стрельбу. Теперь меня зовут не Алексей Шкодин, а Алекс Кэрролл, и я путешествую по Британским владениям со своей женой Айрин, о чём свидетельствуют подлинные паспорта, выданные мне посольством туманного Альбиона взамен "утерянных". Буду тренировать английский акцент… хорошо, хоть, я за свои шестнадцать лет в Штатах научился выдавать его сносное подобие, когда очень постараюсь.

— Ну, всё, брат. Давай прощаться.

— Не понял, Макс. Какой, нах прощаться? Мы же только в Кабуле, до Таиланда ещё пилить и пилить.

— Это ты не понял. Отсюда ты и сам доберёшься. Шоссе на Джалалабад оживлённое, без бандитов. Индия и Бурма — это цивилизованная Британия до самой границы Таиланда. А ты теперь ещё и "английский джентльмен".

— Ты что, серьёзно?

— Да.

— Но какого хрена?

— Родина, брат. Для меня это не пустой звук. Я в СССР родился, мне здесь жить и здесь мне умирать.

— Блин… Ты железно решил?

— Железно, Лёха. — Я только и мог, что грустно матюгнуться.

— Но что ты будешь делать?

— Пока поработаю в команде у Ислама — он мне сделал весьма хорошее предложение. Потом… кто знает, может, вернусь на Украину. А может, наоборот — перетащу сюда наших. Ну ладно, брат, не будем затягивать, прощай.

— Не прощай, а до встречи.

Я крепко обнял Макса, пряча слёзы расставания в уголках глаз. Но я был прав, это было не прощание. Нам суждено было встретиться снова, через долгих пять лет, что будут наполнены приключениями и, даже, свершениями, а потом больше не терять связи. А сейчас… Сейчас меня ждало путешествие через Индию в Таиланд. Я засунул в карман куртки пистолет Макарова, развернулся и сделал шаг вперёд, в неизвестность. Потому как надо жить. Ведь она — продолжается. Или нет?

Калининградская область. Алексей Кулагин, заместитель командира роты.

Я валялся на койке в полевом госпитале, развернутом в одной из клиник Эльблонга. Мой автомат лежал под кроватью — в городе еще было весьма неспокойно. Местный персонал из клиники выставили, организовали охрану, и теперь тут хозяйничал медвзвод нашего батальона и медики из бригады морпехов. Лежать на животе было скучно, шевелиться было еще довольно неприятно — боль, конечно, терпимая, но швы на спине лучше все-таки пока не тревожить. Единственным развлечением был конфискованный в этой клинике большой ламповый радиоприемник, ставший для меня на некоторое время единственным источником информации о событиях в мире.

Ребята из взвода тоже забегали, но очень ненадолго, и урывками рассказывали местные новости. Им хватало своих хлопот с оборудованием позиций вокруг города, с организацией патрулирования, с проведением зачистки городских кварталов (нам в палате было слышно, что в городе изредка постреливали), с приемом пополнения, жиденьким, но не иссякающим ручейком тянувшегося из Калининграда.

Судя по рассказам, командование пыталась спешно нарастить группировку войск в области. После того, как схлынула первая волна добровольцев и законопослушных военнообязанных, мобилизация пошла со скрипом. Уклоняющихся было немало, но и военкоматы свирепствовали, чуть ли не силой выдергивая резервистов из квартир и со службы. Так что 7-й омсп постепенно разбухал, доводя батальоны до четырех- и даже пятиротного состава. Приказа на формирование новых частей сверху пока не было доведено, на развертывание полка в бригаду — тоже, и наращивание численности производилось путем формирования сверхштатных подразделений. Во всяком случае, даже после серьезных потерь при штурме Эльблонга, в нашем 1-м мсб было уже пять рот, а наша "партизанская" рота получила порядковый номер и именовалась теперь не сводная, а четвертая.

По менее надежным слухам, в Черняховск самолетами перебросили чуть ли не целую мотострелковую бригаду. Говорили, что командование собирается создать кулак для удара во фланг и тыл группе армий "Центр", где должны были поработать и ранее переброшенные под Гусев два батальона нашего полка со средствами усиления, и 79-я омсбр. Ракетную бригаду береговой обороны в Донском спешно перенацеливают на сухопутные объекты в юго-западном направлении, а на аэродроме в Чкаловске приземлился аж целый полк Ту-22М3.

Радиоприемник, со светящимися шкалами и зеленым глазом индикатора, регулярно выдавал нам свои порции новостей. Утром сообщалось, что в Вильнюсе продолжаются тяжелые бои, что взято много пленных, но окруженная группировка отвергла ультиматум о сдаче. Белорусы совместно с частями российской армии пробили коридор в Белостокский выступ и установили боевое взаимодействие с 10-й армией РККА. Немецкая группировка, наступавшая на Барановичи, рассечена на две части, белорусы вернули себе Слоним, Пружаны и Кобрин, вплотную подойдя к Бресту. В Пинске по-прежнему сражаются в полуокружении подразделения местной милиции, ополченцев, и один батальон регулярной армии республики Беларусь.

Международные новости тоже были ничего себе. Комментировались сообщения о подписанных в Харькове соглашениях об организации союза России, Белоруссии, Украины и Казахстана. Войска Украины восстановили контроль над большей частью потерянных ранее западных районов республики и на значительном протяжении вышли на государственную границу. Румыния отводит войска с захваченных территорий и официально обратилась с предложением о мире. Финны — вот жуки! — сохраняли нейтралитет. Достигнуто соглашение о прекращении огня на границе и начались переговоры об урегулировании пограничных инцидентов с Японией.

Но кроме прослушивания новостей, делать было совершенно нечего. Участвовать в трепе соседей по палате не хотелось. Я лежал и думал…

Мне вспомнились те несколько секунд, когда носилки с моей тушкой затаскивали в "Урал", и я смог на мгновение окинуть взглядом поле сражения. Дымились воронки, горело несколько грузовиков на шоссе и в кюветах. Под откосом были видны перевернутые артиллерийские орудия. На поле то там, то здесь лежали трупы в зеленовато-серой полевой форме. В отдалении дымилось что-то у окраинных домиков Грюнау и Эльблонга.

По какой-то прихотливой, но достаточно понятной ассоциации мой мозг услужливо извлек из глубин памяти фотографии, виденные мною когда-то давно, еще в школьные годы. Это были хранившиеся у моего отца, историка по профессии, и директора Калининградского краеведческого музея, снимки, относящиеся к периоду Восточно-Прусской операции 1945 года. Они были сделаны в качестве иллюстраций к боевому применению ФАБ-250, и на них были запечатлены результаты авиационного удара по Хайльсбергской группировке вермахта, прижатой к побережью залива Фришес-Хафф (Балтийский залив) у крепости Бальга, на полуострове северо-западнее нынешнего Ладушкина. Там, на крохотном пятачке на высоком обрывистом берегу и в прибрежных дюнах, скопилась плотная масса фрицев — десятки тысяч солдат, грузовики, легковушки, орудия, повозки… Лишь немногие решились и смогли уйти по рыхлому ноздреватому льду, раздолбанному артиллерийским и минометным обстрелом, в сторону косы Фрише Нерунг (Балтийская коса). Бомбы и артиллерия превратили оставшихся и не желавших сдаваться в мешанину трупов и разбитой техники, кое-где образовавших целые завалы. Те несколько тысяч, кто уцелел после этой бойни, потеряли всякую волю к сопротивлению и предпочли сдаться.

Наше поле сражения не производило такого ужасающего впечатления, хотя и там смерть сняла немалую жатву. А в районе крепости Бальга и двадцать с гаком лет спустя, когда я гулял там мальчишкой весной 1967 года, следы этой бойни были явственно видны. На самом деле крепости там не было уже лет триста — ее разобрали и использовали на строительстве крепости в Пиллау (Балтийске), а в районе Бальги остались только какие-то вспомогательные сооружения и часовня, лежавшие в руинах. На одной из уцелевших стен часовни можно было прочитать имена магистров Тевтонского ордена, выписанные псевдоготическим шрифтом черной краской, и лишь последнее имя — Ульрих фон Юнгинген (убитый под Грюнвальдом) — было написано красным…

Гуляя по высокому берегу залива, я поначалу и думать не думал ни о каких боях, происходивших здесь когда-то. Густая молодая трава довольно хорошо скрывала следы былых сражений. Я лазил по развалинам, рассматривал имена магистров Тевтонского Ордена на полуразрушенных стенах, пытался ловить ужей, шуршавших в прошлогодней сухой траве. И вот в пылу этой охоты я стал замечать валяющиеся в траве крупные кости — берцовые и бедренные. Мой взгляд стал натыкаться и на подметки, не успевшие истлеть за двадцать с лишком лет, и на такие же почерневшие ремни, металлическая фурнитура которых была уже без остатка съедена ржавчиной. Среди буйства весенней природы они были ужасным напоминанием о прошедшей войне.

Несмотря на то, что за многие годы тут побывало немалое число охотников за военными сувенирами, приглядевшись, можно было отыскать под пологом свежей весенней, и переплетающейся с ней сухой прошлогодней травы, немалое количество образцов вооружения тех, кто навсегда остался на этом балтийском берегу. За каких-то пару часов я подобрал двенадцать насквозь проржавевших на сыром морском воздухе маузеровских винтовок и три пулемета MG. Те, кто копался в развалинах, имели шанс найти под завалами оружие почти в рабочем состоянии.

Впрочем, насчет "насквозь проржавевших" — это не совсем точно. Когда дома я распилил ножовкой одну такую совершенно ржавую винтовку, оказалось, что, хотя внешние детали затвора намертво прикипели друг к другу, внутри ствольной коробки ударно-спусковой механизм оказался почти не затронут коррозией. Пулеметы оказались несколько более стойкими к ржавчине — на некоторых из них можно было даже найти хорошо различимые детали прицельных приспособлений с читаемыми цифрами. Удивительное ощущение возникало от разглядывания блестящих, как будто совсем новеньких, металлических колечек, скреплявших собой полуистлевшие от ржавчины стальные звенья пулеметных лент. Эти колечки среди сплошной ржавчины казались чужеродными.

Однако и работа любителей военных сувениров тоже ощущалась. За все время поисков ни мне, ни другим подобным искателям не удалось найти ни одного MP или, например, пистолета. Не попалось нам и ни единого черепа — все это уже растащили до нас. Буквально на каждом шагу там можно было увидеть только берцовые кости, черные, иссохшие до фанерной жесткости ремни и подметки от сапог. Ну что же, "кто с мечом к нам придет…" Особенно меня впечатлил увиденный в дюнах песчаный пятачок, где лежали в полутора метрах друг от друга два колеса с еще сохранившимися остатками резины, небольшой искореженный кусок щита и россыпь 37 мм гильз — все, что осталось от фрицевской "колотушки".

Нынешних воинов вермахта такая участь, пожалуй, не ждет. Мы порвем их военную машину на клочки так, что у них не будет ни времени, ни желания, ни возможности организовать долгое и упорное сопротивление. Да и нагадить они нам еще не успели до такой степени, чтобы мы неудержимо рвались всех их смешать с землей…

Мои мысли были прерваны раздачей обеда. Как раз в это время соседи по палате снова стали ловить новости по нашему антикварному радиоприемнику. Одна из радиостанций, ссылаясь на "конфиденциальные источники, близкие к Министерству обороны", поведала, как о решенном вопросе, об организации добровольческой части из граждан Израиля, оказавшихся на территории России. Разрешение было дано на основе прецедента — ведь уже воюют в оперативном подчинении армии РФ подразделения армии США, оказавшиеся в Прибалтике для участия в учениях. Кроме того, не исключается и создание польской части, костяком которой послужат военные советники и инструкторы, также оказавшиеся в Прибалтике.

Эта же радиостанция сообщала о многочисленных случаях уклонения от призыва, об облавах на дезертиров, о передаче ряда дел на работников военкоматов и тех, кому они помогали избежать призыва, в военные трибуналы. Ну, чего-то такого и следовало ожидать. Слишком уж много народу у нас за последние годы разучилось любить Родину. Да и сама Родина этому немало поспособствовала.

Раненые, которые могли ходить, переключили приемник на другую станцию, и я прослушал официальное сообщение о порядке обмена валюты. Так, что же это получается? С 1 июля по 31 августа? А если я в это время все еще в действующей армии буду?! Кто меня пустит всю эту банковскую канитель оформлять? Опять, блин, наши начальники не додумали. Как говаривал один мой знакомый депутат, перефразируя блаженной памяти Виктора Степановича Черномырдина, "хотели как всегда, а получилось еще хуже".

Вечером забежали ребята из взвода — проведать раненых и попрощаться. Наш батальон и еще кое-какие подразделения бросают аж на Ольштын (Алленштайн). Похоже, командование хочет одним батальоном запугать всю Восточную Пруссию. Правда, тут еще морпехи есть. Про них рассказали, что они всей бригадой сегодня с утра рванули на запад и в районе городка Тчев (Dirschau) лихим налетом захватили железнодорожный и шоссейный мосты через Вислу. Да уж, пугать, так пугать!

На ночь по радио передавали итоговую сводку за сутки. Барановичская группировка немцев выбита из самих Барановичей, почти полностью окружена и выдавливается к Припятским болотам. Наши войска совместно с армией Республики Беларусь и соединениями 10-й армии РККА нанесли сходящиеся удары по линиям Каунас — Сувалки, Гродно — Сувалки и Голдап — Сувалки и успешно развивают дальнейшее наступление в районе Мазурских озер. (О! Так там и наши, калининградские отметились!). Левый фланг группы армий "Центр" рассечен, отрезан от линий снабжения и дезорганизован. В Вильнюсе продолжаются ожесточенные уличные бои с частью окруженной группировки, пытающейся прорваться из кольца на юго-запад. Брестская группировка вермахта охвачена с трех сторон и ее полное окружение — лишь вопрос времени. Наша авиация продолжает систематическое разрушение тыловой инфраструктуры противника.

Ну, что сказать… Кажется, справились. Хотя это еще далеко не конец, как я чую. В общем — жизнь продолжается!

Из воспоминаний заместителя начальника штаба VI Армейского корпуса:

"…27 и 28 июня 26 пд подверглась мощному наземному и авиационному удару русских, в течение нескольких часов занявших Голдап и развивавших наступление на юго-восток. С остатками частей 26 пд, уходя из-под удара русских, мы отошли в район восточнее Алленштайна. Взаимодействие с ГрА Центр нарушено полностью, наша 6 пд отрезана и, вероятнее всего, окружена в районе Вилкавишкис.

Повсеместно в Восточной Пруссии наблюдается страшная паника среди гражданского населения. Распространяются слухи, что русские уже заняли Алленштайн, Эльбинг, Мариенбург, чуть ли не Данциг, уже прорвались или вот-вот прорвутся за Вислу, в Генерал-губернаторство. Дороги заполняются растущим потоком беженцев, поэтому движение по основным шоссе в значительной мере дезорганизовано, а узловые железнодорожные станции разбиты русской авиацией. Попытки бороться с паникой, несмотря на жесткие меры со стороны фельджандармерии и частей СС, не приносят практически никаких результатов. Отмечаются случаи дезертирства в войсках.

Что происходит на фронте ГрА Центр — непонятно. Связи нет. Ясно, что русские уже глубоко вклинились в Восточную Пруссию, бои идут на дальних подступах к Лётцену (Гижицко), и уцелевшие после авианалетов русских остатки штабных служб спешно эвакуируются оттуда. Таким образом, левый фланг ГрА Центр рассечен, и его соединения находятся под реальной угрозой полного окружения. При такой скорости развития событий группу Гота в Вильнюсе, пожалуй, уже можно списывать со счета.

Связь со штабом ОКХ снова появилась на короткое время. Оттуда сообщают, что Эльбинг действительно взят русскими после ожесточенных боев, но ни Мариенбург, ни, тем более, Алленштайн, не только не захвачены, но со стороны русских нет ни намека на попытки овладеть этими городами. Судя по всему, у русских явно не хватает живой силы для развития наступления на широком фронте. Данциг вообще вне опасности. Однако передовые части русских замечены на берегу Вислы у Диршау (Тчев)…

…Поздно вечером 28-го штаб ОКХ (это, кажется, уже третий состав…), выйдя на связь с передвижной армейской радиостанции, сообщил тревожные известия. Лётцен оставлен в результате паники и дезорганизации, Мариенбург и Диршау удерживаются под нашим контролем, но мосты через Вислу у Диршау захвачены внезапной атакой русских. Данциг снова подвергся обстрелу с моря. По неподтвержденным сведениям, на окраине Алленштайна отмечена перестрелка. Фюрером отдано распоряжение: для пресечения дезертирства из армии установить порядок вынесения приговоров за дезертирство таким образом, что не только сам дезертир, но и его семья подлежат расстрелу.

Нами принято решение отводить остатки 26 пд на юго-запад, в Генерал-губернаторство, в общем направлении на Варшау (Варшава). Сейчас ОКХ спешно перебрасывает на линию Вислы соединения из Франции, Северной Африки, с Балкан для создания, как выразился один штабной чин, "новой линии обороны Европы против большевизма" (тьфу, неужели они никак не могут бросить всю эту устаревшую риторику?!)…"

Майор Анатолий Логунов, начальник технического отряда.

И опять ночь была, как в той песне про бомберов, короче — незабываемой. Мы куда-то летели, во что-то стреляли, внизу какие-то объекты красиво взрывались, в темноте ночи на земле после нашего налета вспыхивали огни похожие на костры или фейерверки. И мы летели назад, быстро дозаправлялись и подвешивали новые ракеты взамен потраченных, меняли израсходованные ленты к пулеметам, я быстро пробегал всю линейку возвратившихся машин, ставя росписи в журналах, разрешающие очередной вылет и все повторялось до полного отупения. Сколько мы сделали вылетов, я сейчас даже и не скажу, пока в "журнал подготовки самолета" не посмотрю.

Отлетали славно, а сегодня нам щедро дали целый день на отдых, ага и день предварительной подготовки заодно. Так что сейчас, уже привычно борясь с дремотой и поглощая третью чашку растворимого кофе (блин, ну и бурда, даже у нас в офисе ухитрялись качественней покупать), проверяю формуляры. "Бортачи", конечно, молодцы, и даже считать с калькулятором умеют, но не ошибается лишь тот, кто ничего не делает. А наработка в формуляре, что для двигателя, что для самолета, то есть геликоптера — это святое. Иначе как вычислять ресурс заменяемых деталей, необходимые работы планировать и так далее. Вот и проверяю, точнее проверяем. Напротив, с такой же кислой рожей сидит лейтенант и тоже проверяет. Перекрестная проверка, да. Я его, он меня, а вместе — борттехников.

Ну, вот с бумагами закончили. Сейчас пообедаем, и можно будет часа четыре отдохнуть. Самое главное — сержант Воробьев что-то про интернет говорил, вроде его наши решили для связи использовать и всем командирам подключиться можно. На моем КПК как раз вайфай есть, правда аккумулятор жрет, зараза, как волк мясо голодной зимой. Зато вот как сейчас, на МПД, запросто можно посмотреть, что в мире творится, да и родным попробовать весточку послать, благо блок питания с собой прихватил. Тем более что я недавно жену все же научил "мылом" пользоваться, хотя она у меня консервативная, компы не любит страшно.

Так, где тут у нас в штабе админ? Ага, вот и кабинетик, ха-ха. "Отдел по работе со средствами обработки и передачи информации". Блин, уважаю бюрократов. Такое название придумают, в нормальном состоянии ни один человек не то, что выдумать, прочитать сразу не сможет.

Так, значит сетка безлимитная, ага. Выходить можно на внутренние и на вот эти внешние сайты. О, мыло разрешено, только проводится премодерация сообщений. Проще говоря, цензура не спит. Ну и хрен с ним, никаких военных тайн я выдавать не собираюсь, сообщу жене и сыну, что все в порядке. А вот дочкину почту, увы, не знаю. Написал и даже ответ получил. Ну вот понемногу и жизнь налаживается. Когда знаешь, что дома все хорошо, насколько конечно возможно при таких условиях, то и воевать дальше можно.

А теперь посмотрим новости. Ага, значит союзное государство, нечто вроде ЕС, договора уже ратифицированы Россией, Белоруссией и Казахстаном, сейчас на Украине обсуждение происходит. Так, наши войска вышли на границу бывшего СССР на всем фронте и готовятся к освобождению Европы от нацистов. Ага, вот это не смешно — сайты пронацистской и экстремистской направленности закрыли. Угу, и моих вечных оппонентов стопудово тоже. Как ни кричи о своем антисионизме и русофилии, если ты своих друзей на русском сайте иначе как клабгеноссе не называешь, то тебе точно светит закрытие.

Ух ты, "черные роты". Жаль, ютуб не работает в этой сетке, посмотреть бы, как любителей нацистов огнем перековывают. Ничего себе, демонстрации в поддержку союза с нациками устраивают. Во время войны, бляха. Придурки, блин. Хотя и наши либералы, тоже не лучше. Как они во время грузинского конфликта бесновались. И сейчас, наверное, пытались бы, если бы им доступ в сеть не закрыли. Правильно мой друг Алексей писал, что нацисты и либералы — две стороны одной медали, правильно. Хотя в принципе, какие у нас либералы, по большому счету? Такие же, как и коммунисты в КПРФ — название одно, а суть совершенно другая…

Военные новости я только просмотрел. Что собственно там может быть интересного? Бои, наступления. Как "ди эрсте колонна марширт, ди цвайте колонне марширт" хорошо читать потом, когда немного улягутся страсти, появятся опубликованные документы, отсеются ложные и дезинформирующие противника слухи. А сейчас пропаганда и истина настолько перемешались, что происходящее на самом деле не вычислит самый лучший аналитик. Ну, сообщили о срыве попытки переговоров и тяжелых боях в Вильнюсе. Точно местные националисты в этом замешаны, или какие-нибудь немецкие отморозки — откуда я сейчас узнаю? Впрочем, истина, возможно, не станет известна никогда. И что, мне теперь париться из-за этого? Сейчас своих дел хватает. Когда-нибудь, в мирное время, вечерком я сяду в кресло, возьму с книжной полки и открою большой, снабженный фотоиллюстрациями и картами том с названием типа "Освободительная война стран Союза. 1941 год" и почитаю, подавляя невольно всплывающие воспоминания о грязи, крови, разрушенных городах и валяющихся у обочин трупах. Если доживу, конечно. А сейчас мне куда интереснее, сколько привезли топлива, как дела с ремонтом на "тридцать втором", и что будет у нас на ужин.

Хотя, вот это сообщение любопытное — ожидается прибытие в Москву для переговоров лидеров Англии и США, Черчилля и Рузвельта. Неужели они надеются раскрутить наших лидеров на союз? Не думаю, чтобы президент и премьер на такое пошли. Скорее уж наши ставку на "эйч-бамб" и Р-36, которую натовцы "Сатаной" называли, сделают. Хм, а ведь могут и союз заключить. Только вот теперь придется американцам и англичанам золотом за наши поставки платить и на отмену тарифов на наши товары соглашаться. А уж Европу-то наши точно своей сферой влияния сделают. Потанин и Абрамович себе замки где-нибудь на Ривьере возведут и какую-нибудь "Роял-Датч Шелл" или "Дженерал Моторс" купят на корню, английские лорды в МГУ своих детей пристраивать начнут. А для моей тещи, что в Сибири живет, в деревянном бараке и с туалетом на дворе, категорически со своей родной земли уезжать не собираясь, что измениться? Ничего, по-моему. Хотя, может пенсию поднимут на пару сотен рублей и только.

Ложусь на кровать, пытаясь немного вздремнуть, но налетевшие мысли не дают покоя. Черт возьми, неужели мы, русские, поддадимся и станем пиндосами этого мира? Неужели нашим именем будут пугать детей, а наши бомбардировщики будут ровнять с землей страны, не желающие продавать свои товары за рубли, как американские в нашем мире — не желающих продавать за баксы? Неужели уроки нашего мира не пойдут нашим правителям впрок. Нет, я конечно за сильную, могучую Россию, за страну, которая может спокойно жить по своим правилам, не оглядываясь на других и не боясь, что кто-то попытается отнять ее богатства. Но стоит ли такая жизнь покореженных, разбитых и ограбленных жизней людей в других странах. Конечно, реальная жизнь требует, чтобы кого-то побили, тначе они не поймут. Но… какая мера необходимого и достаточного в этом? Сможем ли мы вовремя остановиться и не перейти черту, когда необходимое превращается в излишнее? Сможем ли мы остановиться и сами соблюдать правила, установленные нами? Вопросы, вопросы. И на большинство из них ответов у меня нет. Помниться, читал как-то книгу про Российскую Империю, в которой революцию раздавили, но установили для живущих в ней социальные гарантии, которым могли бы позавидовать и американцы нашего старого мира, где высшее сословие действительно является элитой и где Империя — самое мощное государство мира. По-моему называется "Пророк". Именно там мне понравилась мысль, что именно соблюдение сильными странами установленных ими самими правил делает их не просто сильными, а справедливыми и потому неуязвимыми для противника. Но это книга, а как оно в жизни? Помнится Николай Первый все пытался по закону и справедливости делать, европейцам помочь эту самую законность установить. И что? Назвали Россию жандармом Европы, да все против нее сплотились и войну устроили. Вот и гадай, что лучше. Сумбурно, да. Не моя компетенция, поэтому так и получается. Сюда бы какого-нибудь философа и юриста, они бы точно все по полочкам разложили, а я так, игрой ума занимаюсь.

Не, лучше все же вздремнуть, пока возможность есть. А то ночью опять полеты, а кофе мне теперь не помогает, выпью и хочу спать еще больше.

Ну, конечно, только стоило задремать, как посыльный появился, как черт из табакерки. Твою мать, пристрелю я когда-нибудь кого-нибудь, чтобы спать не мешали! Шутка, конечно, но сцуко, как спать хочется, что лучше бы вообще не ложился. Все же немолодой я, так как в юности до трех не спать, а в четыре на полеты, как ни в чем не бывало, выходить уже не получается. Как там, в старой шутке: — Есть три периода жизни. Молодость — не спишь, всю ночь пьешь и гуляешь, а утром как огурчик и ничего по тебе не видно. Средний возраст — делаешь то же самое, но утром по тебе сразу можно определить, что ты делал ночью. И, наконец, Старость — всю ночь спишь, ни капли не пьешь, а уж когда гулял и вспомнить не можешь, зато утром выглядишь так, словно всю ночь только этим и занимался.

Ну, и для чего меня вызвали? Так, в кабинете только "батя" и незнакомый… или нет, вспомнил, знакомый офицер. Особист, етишкина жизнь. Так, я вроде ничего особого по "мылу" не болтал, мои орлята ничего натворить пока не успели. Или мимо меня что-то прошло? Вот бляха муха, гадай теперь. Здороваемся, и командир сразу приступает к делу:

— Товарищ майор, нами получено указание отправить на ремонт в Москву два наиболее пострадавших вертолета с экипажами. Как вы считаете, ваш и "тридцать третий" мы можем отправить? — "батя" так тщательно выговаривает слова, а особист смотрит на меня таким "чекистстским" взглядом, что мне все сразу становится ясно "Чтоб вам жить в эпоху перемен", сцуко. Накаркал, точно. Хотя нужно, как мне кажется, дураком быть, чтобы такого не предвидеть.

А прямо сказать не хотят или не доверяют? Так, подумаем. Если это переворот, то какие у него шансы? Если исходить из того, что я знаю — пятьдесят пять на сорок пять. Много людей, которые так и не приняли современный строй, ох много. И военные в их числе, в большинстве, ну может кроме молодых лейтенантов, да генералов, которые у кормушек сидят. Но среди генералов, несмотря на то, что их прореживают, недовольных полно. Социализм, тот что в позднем СССР был никто конечно восстанавливать не собирается, но солидарное общество построить, или что-то вроде Дании или Швеции того мира — вполне. Так, а кто может против быть? Верхушка ФСБ сейчас не до того, они переделом собственных областей влияния заняты, в связи с новыми обстоятельствами. Президент? А он вполне может и на стороне заговорщиков оказаться, как и премьер. Это в старых обстоятельствах ему деваться некуда было, а теперь…

Смотрят, ждут, что отвечу. Ну что же, как вы, так и я. Если что — я приказ выполнял и все.

— Так точно, товарищ полковник, я тоже считаю, что ремонт этим бортам не помешает. Разрешите вместе с бортом убыть? За себя оставлю лейтенанта Крупнова.

— Так и сделаем, товарищ майор. Чтобы вы в курсе были, с вами отправим две группы, которым требуется смена и пополнение. Сопровождать вас будет майор Манзырев. На время перегона назначаю его старшим по команде. Вам все ясно. Готовность к перелету — завтра на пять ноль-ноль.

— Есть, товарищ полковник! Разрешите идти?

— Идите. Да, не забудьте, учитывая оперативную обстановку — все вооружение с полным боекомплектом. Понятно?

— Есть! — разворачиваюсь, и четко печатая три первых шага, строго по уставу, иду к выходу. За дверью меня нагоняет особист. Так, и о чем будем говорить?

— Анатолий, мы с вами лично не знакомы, поэтому представляюсь — Александр. Будем друзьями?

— Очень приятно. Будем, — как говорил кто-то, если на тебя так ласково смотрят, значит им от тебя что-то нужно.

— Предлагаю зайти в кафе, поговорить.

— Давайте, — да, у нас на МПД и офицерское кафе теперь открыли, есть, где отдохнуть, если денег не жалко, потому что цены в нем, как в московских ресторанах…

Н-да, посидели. Это ж надо так уметь, сделать предложение, ничего конкретно не сказав. Молодец, Саня, далеко пойдет, если, как говорили во времена моей молодости, милиция не остановит. Ну, а мне теперь деваться некуда. Фактически я уже влип, не в гуано, так в историю. Что же, раз подворачивается такой случай, будем делать историю сами, а не ждать от нее милостей.

Надеюсь, что все изменится к лучшему. Потому, что жизнь продолжается — не смотря ни на что.

Одесса. Военный пенсионер Сергей Акимов.

Ну и день сегодня! В будущем его, наверное, назовут историческим и сделают национальным праздником!

Но по порядку.

Как всегда, на работе телевизор ни на секунду не выключается. Только перещелкивается с одной информационной программы на другую.

Уже привычные(!) сводки с фронта: наши и российские войска освободили Львов и продолжают контрнаступление. В Вильнюсе заканчивается разгром окруженной группировки фашистов. Все попытки наступления врага в Восточной Пруссии отбиты, вклинившиеся немецкие войска с территории Калининградской области вышвырнуты. В Белоруссии освобожден Брест. Все новости ожидаемы — сомнений в победе и не было — но от этого не становятся менее приятными.

В Харькове началась встреча президентов Белоруссии, Казахстана, России и Украины. С нетерпением ждем объявления результатов саммита — неужели сумеют договориться о воссоздании единого государства? На 19 часов назначено экстренное совместное заседание Верховной Рады и Кабинета Министров с участием президента. Заседание будет сопровождаться прямой трансляцией на всю страну.

Позвонила двоюродная сестра из Симферополя. Рассказала, что на второй-третий день с начала войны некоторые группировки крымских татар попытались с оружием в руках выступить в поддержку немцев, но потуги оказались тщетными — внутренние войска в течение пары дней жестко подавили "повстанцев". На полуострове нарастают требования выселить татар как в сорок четвертом.

Работу исполняем по инерции — все прикованы к экрану. Начальник заходил, но не сказал ни слова — у него самого в кабинете телевизор постоянно включен.

Оппозиционные каналы не работают четвертый день — цензура, введенная по закону о военном положении, не спит.

Позвонил зять — он сейчас назначен водителем установки "Град". Часть ведет боевые действия в районе Львова. Жив, здоров — и то, слава Богу!

Около 16 часов дикторы торжественно объявляют, что украинско-российские войска вышли на государственную границу Украины на всем ее протяжении. Все здание словно взрывается от радостных криков сотрудников.

Рабочий день заканчивается. Отпускаю женщин по домам, а сам остаюсь — сегодня я на сутках — ответственный от руководства.

Поставил чайник — за день даже некогда было перекусить. Пришел зам по воспитательной части — решили посмотреть заседание Рады вместе.

Начинается прямая трансляция. Спикер просит зарегистрироваться. Присутствуют 422 депутата. Депутаты выглядят необычно — многие в камуфляже, женщины своими нарядами не щеголяют, одеты просто и скромно.

Объявляется повестка дня. Вопрос пока один — отчет президента о результатах Харьковского саммита.

Заседание Рады продолжалось до полуночи.

Сначала гарант Конституции поздравил народ и депутатов с полным освобождением от немецко-фашистских захватчиков территории страны и предложил почтить память воинов и мирных жителей, погибших в эти дни, минутой молчания. Также выразил благодарность руководству России и русскому народу за помощь в отражении агрессии.

Затем перешел к результатам четырехсторонней встречи. С учетом новых политических реалий руководители стран подписали ряд договоров. Среди них: о создании единых вооруженных сил, о создании единого экономического пространства, о переходе стран на единую валюту, которой станет российский рубль, и, самое главное — о создании единой конфедерации государств.

В связи с военным положением в стране, а также учитывая, что практически вся система международных экономических связей государства оказалась разрушенной, президент предложил Раде сегодня же ратифицировать подписанные соглашения и начать процедуру внесения соответствующих изменений в Конституцию Украины.

Самый большой шум подняли депутаты от оппозиционных партий: "Позор"! "Ганьба"! "Предательство национальных интересов"! "Москалям продався"! Была, как это стало уже привычным, попытка заблокировать трибуну и сорвать заседание. Не получилось — депутаты от правящей коалиции не позволили.

— Блин, война идет, а они ведут себя по-прежнему — ничему не научились, и учиться не желают, — выругался замполит.

Президенту, премьеру, спикеру, министру иностранных дел пришлось по нескольку раз выступать, разъясняя содержание и смысл подписанных документов. Выяснилось, что четыре президента решили: не останавливаться на освобождении территорий, подвергшихся временной оккупации, а покончить с нацизмом в Европе; не восстанавливать прибалтийские республики, а включить — Эстонию в состав России, а Латвию и Литву — разделить между Россией и Белоруссией. Восточная Пруссия также делится между Россией и Белоруссией. Территориальные приобретения предполагаются для Белоруссии и Украины так же за счет Польши — районы, населенные преимущественно украинцами и белорусами должны отойти к соответствующим государствам. И никакого прироста Польше за счет уменьшения территории Германии, как было в прошлой истории! Учитывая совместную мощь четверки в этом мире, Западу придется смириться с новой географией Восточной Европы. Сегодня мы им нужнее, чем они нам.

Создание конфедерации тоже не так фатально, как кричали националисты. Во-первых, объединяются только Вооруженные силы и валютные системы. Во-вторых, государственное устройство стран четверки сохраняется прежним (- Никто из президентов не хочет расставаться с властью, — прокомментировали мы это решение). В-общем, планируется что-то вроде ЕЭС, причем процесс этот будет не мгновенным, а довольно растянутым по времени — надо унифицировать законодательство и решить еще множество других проблем.

В результате этих усилий при голосовании все подписанные в Харькове договоры были ратифицированы конституционным большинством голосов.

— Как обычно, одни полумеры — развратила власть демократия, Сталина на них нет! — единодушно прокомментировали это решение мы с замполитом.

Он засобирался домой, я вышел проводить его к машине. Небо было темным и особенно ярко на нем светились звезды — спасибо затемнению — раньше огни города не позволяли их толком увидеть.

Впереди еще война, восстановление разрушенного и много-много других неотложных дел.

Жизнь продолжается, однако.

Эмигрант Пётр Михайлов. Калининград

Проводить ночь в воздухе становиться моей традицией. Сегодня мы летели из Москвы в Кенигсберг или Калининград, как назывался город в Федеральной России.

Большой транспортный самолёт, похожий на тот, который мы видели позавчера, изнутри был похож на ангар. Группа Усольцева, это пятнадцать человек, которые летели вместе с нами, должна будет обеспечивать нашу безопасность. Кроме них был ещё технический персонал для поддержки связи. В отличие от военных, эти ребята не скромничали и тащили с собой несколько огромных ящиков. На удивление, полёт продлился гораздо меньше, чем в первый раз и вся наша команда, загрузившись в четыре огромных грузовых автомобиля, ещё в час ночи выехала с аэродрома.

С Оскаром мы попрощались на взлётной полосе, он стоял у геликоптера и махал мне рукой на прощанье. Через десять минут он со связистом из группы Усольцева, должны будут лететь, чтобы доставить аппаратуру связи в Боргсдорф.

Поездка в кабине грузовика проскочила для меня незаметно.

Развёртывание центра не заняло много времени, и к обеду всё уже работало. Мы провели даже тестовый сеанс связи с Боргсдорфом.

Я вышел на улицу, когда ко мне подбежал запыхавшийся Усольцев: — От Оскара пришёл сигнал с просьбой о помощи, у них проблемы.

Я заскочил в аппаратную, радист торопливо перекоммутировал оборудование: — внимание, прямая трансляция.

Из динамика послышалось шипение, затем появился голос: " Специальное сообщение Берлинского радио. Сегодня части Берлинского гарнизона подняли мятеж против Фюрера, части верные законному правительству…."

— Идиоты — не выдержал я: — Слушай Усольцев, мне надо попасть в Боргсдорф, надо вытащить наших.

— Без тебя обойдёмся, ты здесь нужнее.

— Не обойдётесь, вы там ничего не знаете и без меня пропадёте.

Поздно вечером два вертолёта поднялись с прифронтового аэродрома рядом с Багратионовском.

Жизнь продолжалась.

Константин Зыканов, сотрудник прокуратуры, Кобрин.

О прибытии комиссии нам, усталым, злым и невыспавшимся, сообщил один из Саниных бойцов. В силу того, что его бойцы были исключительно белорусами — не в смысле национальности, а в смысле гражданства — приехавшие "комиссионеры" не вызвали у них каких-то особых эмоций — ну приехали и приехали, да и черт бы с ними. Их вообще не хотели пускать за оцепление, пока не вмешался чин из российского Минобороны — какой-то лощеный паркетный полковник. Полковник нас, пожалуй, поразил больше всего — как-то странно было видеть здесь человека в новеньком необмятом камуфляже, источающего запах дорогого парфюма, ну не вписывался он в картину. Полковник Головатов первым делом решил взять быка за рога и показать, кто в доме хозяин. Ввалившись в кабинет, он осмотрелся, и, словно делая нам одолжение, представился:

— Головатов, министерство обороны. — А после так, властно, — Докладывайте!

О как! Сейчас, шнурки поглажу — и метнусь. Очередной допрашиваемый немец, между тем, отреагировал четко — вскочил со стула, на котором он сидел и, щелкнув каблуками грязных сапожищ, вытянулся в струнку — слов полкана он, конечно, не понял, но гордый профиль (где такие носы выдают?) и самоуверенный вид произвел на ганса впечатление. Интересная, кстати, особенность. Вот что у немцев, что у братьев с юга, несмотря на географическую отдаленность друг от друга, есть одна общая черта — врожденное чинопочитание. Такое ощущение возникло, что немец сейчас закричит "началнык", а потом мы услышим от него незабвенную фразу "не имеете права, старший приказал". Что-то я отвлекся со своими размышлениями. Надо брать ситуацию в свои руки.

— Потрудитесь представиться, как положено, будьте любезны! — сказал я, накидывая на себя ранее снятую куртку, которую Головатов явно не заметил. О! — появление фигуры равной весовой категории произвело на него впечатление. — Боец, посадите немца, — ботаник-лингвист надавил на плечи здоровенного фрица, который так и стоял по стойке "смирно", тот послушно плюхнулся на стул. Товарищ Кулькин, продолжайте, пожалуйста, — Саня, тоже офигевший от вида полковника, продолжил печатать недоконченное предложение.

— Полковник Головатов, пресс-служба министерства обороны.

— Замечательно, полковник. И что же вы хотите?

— Я направлен вместе с общественной комиссией для изучения военных преступлений немецко-фашистских захватчиков на временно оккупированной территории. Комиссия создана и направлена по распоряжению Президента, с целью документирования преступлений в зоне боевых действий. Члены комиссии ждут в коридоре.

— Давайте договоримся так: мы сейчас закончим допрос, а после этого вы позовете сюда членов комиссии, и мы подумаем, чем мы сможем вам помочь.

— Вы что, не понимаете? Комиссия направлена Президентом. На вашем месте я бы…

— Вы не на моем месте, поэтому потрудитесь подождать. Товарищ капитан, много еще осталось? — спросил я Саню, подмигнув ему. Саня понял с полуслова.

— Где-то полчаса, никак не меньше.

— Значит, полчаса. Пока у вас есть время выйти на футбольное поле, там сейчас работают наши сотрудники, так что с картиной того, что здесь происходило, вы сможете ознакомиться, так сказать, прямо на месте. Там находятся наши сотрудники, они вам помогут.

— Хорошо. Надеюсь, что те сотрудники будут более любезны к представителям командования. — Процедив сквозь зубы эту фразу, полковник "очистил помещение".

Ха-ха. Три раза. Сейчас ты посмотришь, что такое настоящая любезность.

На самом деле с очередным унтером мы уложились в десять минут. Саня побежал проверить, как тащат службу его подчиненные, а я обошел комнаты, в которых содержались пленные. Хорошо, что приехавшие из Минска эксперты привезли нам в качестве презента от" братьев по разуму" из белорусского комитета неслабую охапку пластиковых одноразовых наручников — они нам сейчас очень пригодились. С учетом того, что народу у нас было немного, а "объем работ" — наоборот, очень большой, каждого из фрицев упаковали в "подарки". На кой черт нам нужны приключения с попытками к бегству?! Немцы, как уже допрошенные (большинство) так и пока неотработанные (ух-ты, всего пять человек осталось, да мы просто стахановцы, оказывается) лежали вповалку в отведенных им помещениях — мужской и женской раздевалках. Спите? Ну, спите, спите. Мешать не буду. Спали, впрочем, не все. Зейберт о чем-то шушукался с двумя своими эээ… подельниками, один из которых, кстати, владел русским языком. Собственно, ничего страшного в этом не было — они уже допрошены, сговариваться им вроде не о чем, но что-то в их поведении заставило меня насторожиться. Надо, пожалуй, к ним пару человек из Саниных поставить — блюсти, так сказать, порядок содержания под стражей.

Когда я вернулся к допросной, члены комиссии и полковник были уже на месте. Видок у них был… Прямо скажем, не очень был видок. Ба! Знакомые все лица!

— Здравствуйте! Рад вас видеть!

— Здравствуйте!

А уж я-то как рад… Член Совета Федерации, которого мне в свое время довелось допрашивать (в Совете Федерации он тогда, правда, не был), видимо, представлял здесь Всероссийский еврейский конгресс (а вот там уже был — причем гмм… на первых ролях). Помнится, мы с ним тогда на "ты" перешли. Ну, Борей я тебя называть не буду, неправильно поймут, но персонально пожать лапу — стоит. Остальные тоже были частично опознаваемы — Борщов, Лучкин, какая-то дама — судя по всему из их компании, а кто у нас с другой стороны? Слизова, Торкин, еще какой-то мужик. А эти кто? Судя по бэйджикам с надписью "пресса" — корреспонденты. Ух ты! Латыпова! Живьем! Кто ж тебя пустил-то сюда? Надо было еще Масюрик с собой прихватить для полного счастья. Так… Этот в форме — видимо, военкор. А этот, бородатый. Блин, Паша Фельгауэр! Да они что, издеваются, что ли? Еще несколько корреспондентов были мне незнакомы, понять, кто и откуда было сложно, но, судя по всему, баланс изданий как-то соблюдался. Странно, неужели телевизионщиков не прислали?

Словно угадав мой вопрос Головатов сообщил, что журналисты программ "Человек и закон" и "Специальный корреспондент" вместе с операторами находятся на съемке и присоединятся к нам немного позже. Ну, позже, так позже. Я представился всем присутствующим и предложил пройти в кабинет, где стараниями Сани уже были подготовлены стулья, а стол застелен какой-то зеленой бархатной скатертью.

Когда все расселись, я предложил присутствующим задавать вопросы. Только было корреспонденты собрались воспользоваться предоставленной им возможностью, как с места вскочил Борщов.

— А почему нам не показали немецких военнопленных? Где вы их содержите?

— Где и положено находиться военным преступникам — под стражей.

— Вы же юрист, вы должны понимать, что преступниками их может назвать только суд, после тщательного и всестороннего расследования!

Ну, дает. Смотрю — у Сани и его бойцов, отобранных для беседы с комиссионерами по принципу наибольшей фотогеничности, заходили желваки.

— Уточняю. Немецкие военнопленные, подозреваемые в совершении военных преступлений, находятся в специально отведенном помещении, где содержаться под охраной.

— Можем мы их увидеть?

— Можете. Вы хотите сделать это прямо сейчас?

— Да, прямо сейчас.

Так как остальные члены комиссии не возражали, пришлось проводить присутствующих в мужскую раздевалку. Борщов попросил, чтобы им дали поговорить с немцами самостоятельно, но я отказал, сославшись на необходимость обеспечения их безопасности, так что в раздевалку мы зашли все вместе. И тут началось. Унтер, владевший русским языком, заявил о том, что с ними негуманно обращаются, держат их в наручниках, до сих пор не накормили, редко выводят в туалет, что к показаниям их принуждали, а господина обер-лейтенанта — просто избили, в подтверждение чего Зейберт продемонстрировал свое распухшее ухо. И это не говоря о том, что как минимум двое солдат и один офицер были убиты. Услышанное явно привело Борщова в полный восторг, и он, обратившись к своим коллегам и журналистам, задвинул целую речь о том, что современная демократическая Россия должна быть образцом в соблюдении прав человека, даже если этот человек — противник, даже если это такой противник, как охранник лагеря. Только через неуклонное соблюдение этих принципов Россия может стать лидером свободного мира и эталоном, на который будут равняться другие. А лиц, которые допустили в отношении немецких военнопленных вопиющую жестокость, следует привлечь к ответственности, потому что мы должны…бла-бла-бла. Ему поддакивала дамочка, которую я так и не смог опознать. Как мне шепнул на ушко Боря — дамочка была из "Международной амнистии". Лучкин молчал. Первым не выдержал Боря.

— Знаете, что, уважаемый господин адвокат? Я хочу вам пгедложить обгатится с вашей гечью к годственникам тех, кого мы видели на поле. Без сомнения, они вас постагаются понять!

— Я сочувствую их горю, но мы должны…

— Знаешь, что ты должен сделать? — неожиданно вступил в разговор один из Саниных бойцов. Ты должен сейчас взять носилки и пойти со мной, к оврагу, в котором лежат тела тех, кого расстреляли эти мрази. Вот когда ты, сука, загрузишь полный кузов тел, тогда мы с тобой продолжим разговор.

— Что вы себе позволяете, молодой человек?

— Я? Я еще ничего не позволяю. Товарищ капитан, — обратился боец к Старому, — разрешите я ему в табло дам!

— А я добавлю, пгичем с удовольствием, у меня это хогошо получится! — неожиданно поддержал студента Боря, демонстрируя свой отнюдь не слабый кулак.

— Товарищи, товарищи, давайте не будем ссориться. Мы приехали сюда для того, чтобы получить объективную картину, то, что мы сейчас услышали — часть этой картины. Это война, война в которой жестокости допускают обе стороны — попытался сгладить ситуацию Лучкин.

— Нет, позвольте… — начал, было, Борщов.

— Заткнись, — оборвал его Саня, Заткнись лучше, а то я Гоше разрешу.

— Ничего не меняется, — не удержалась Латыпова, — как были сатрапами, так и останетесь.

Обстановка ощутимо накалялась, но тут все разрулила Слизова.

— Я думаю, что на все поставленные товарищем Борщовым вопросы руководитель группы нам ответит позже. Давайте пока осмотрим тот самый овраг, о котором нам рассказывали.

Пока комиссию и журналистов водили к оврагу, мы все — Саня, Андрюха, опера — собрались в кабинете для того, чтобы обсудить создавшуюся ситуацию. Наше обсуждение прервал Головатов. На этот раз он выглядел совсем по-другому — исчезла самодовольная улыбочка, перед нами стоял нормальный, абсолютно нормальный мужик.

— Извините, ребята, что пришлось немного с вами поиграть. Моя фамилия действительно Головатов, но представляю я Администрацию Президента. Моя задача изначально была в том, чтобы создать у вас боевой настрой, немножко завести даже. Мы хотим, чтобы страна увидела, что представляют из себя эти деятели, на что они готовы пойти и с чем смириться ради удовлетворения своих амбиций и тех принципов, которые они хотели навязать стране. Все, что здесь происходило — от начала и до конца — снималось скрытыми камерами. Снималось, как Фельгауэр беседует с солдатами и офицерами, снималось и снимается, как все они (мы поняли, кого именно Головатов имеет в виду) видят то, что видят. Мы даже дадим им написать о том, что они увидели и услышали — написать все, что они посчитают нужным. И опубликуем. Но одновременно с этим — мы покажем всей стране то, что здесь происходило на самом деле, так что не ссыте — сделать из вас будановых или ульманов ни у кого не получится. Как с немцами-то получилось?

Мы рассказали о том, что и как произошло с замом Зейберта и двумя пулеметчиками.

— Ну и правильно. Нечего таким гадам свет коптить. Да и остальные, я думаю, не заживутся. Вы тут, наверное, не знаете, что в России творится? Часть этих деятелей выступает за то, чтобы остановиться на границе и начать переговоры с законным немецким правительством, упирая на то, что большинства своих преступлений они еще не совершили, и мы не можем осуждать людей за то, что они сделали в нашей истории, но не сделали здесь. Другие — орут, что потерь мы должны избежать, поэтому надо предоставить право оккупации Германии "демократическим" странам. Даже больше было — неофашистские демонстрации проходили, с требованиями заключить союз с Гитлером, во как.

— Ну, вы даете! У меня руки чесались вам физиономию начистить! — изумился Саня.

— Ну, это не так просто. Я до Администрации служил не в пресс-службе, а в ГРУ, так что подготовка имеется — широко улыбнулся Головатов.

— Ну и как, много таких набирается? — поинтересовался я, продолжая начатую полковником тему.

— Нет, конечно. По проведенным опросам в интернете, около 85 процентов выступают за то, чтобы добить врага, не вступая с ним ни в какие переговоры. При опросах в реале — соотношение еще большее. Причем — везде, в каждой республике бывшего Союза. Ну ладно, объяснились, так что не буду вас больше отвлекать. Вам еще для телевизионщиков и журналистов пресс-конференцию проводить, вы уж постарайтесь на этот раз поспокойнее отвечать.

— А вы разве не поняли, товарищ полковник, что я с вами тоже немного играл? — спросил я.

— Разве? А мне показалось…

— Зря вам показалось. Мы к провокациям привыкшие, в суде адвокаты и не такое вытворяют, бывает.

— Ну, тогда вообще здорово. Тогда вы, наверное, подберете людей, которые смогут держать себя в руках?

— Само собой. Михалыч! Из студиозов пусть Старый кого-нито подберет, он их лучше знает, а самого Саню пускать нельзя, нет.

Мы продолжили работать. Закончили с допросом немцев, подготовили материалы. В середине дня за ними приехали автозаки из Минска, с вэвэшным конвоем — с собачками, баллонами с "черемухой" и резиновыми палками. Слава богу! Поначалу ходили слухи, что здесь с немцами и покончат — данных хватало для того, чтобы поступить с ними "по законам военного времени". Но, честно сказать, я не знаю, смог бы кто-то из оперов или Саниных ребят "привести приговор в исполнение". Одно дело — в горячке запальчиво сказать "я их всех порешу", другое дело — расстрелять. Не знаю… И не хочу знать.

Тела погибших с поля и из оврага погрузили в рефроконтейнеры — к несчастью, этих тел было слишком много для того, чтобы использовать санитарный транспорт. В город стали возвращаться люди, и часть из них, узнав о том, что здесь происходило, молчаливой скорбной толпой стояла перед оцеплением. Каждый из собравшихся, наверное, надеялся на то, что его родных и близких здесь не найдется. Тела было решено везти в Минск — в морге Кобрина просто не было мест для такого количества покойных. А ведь эти — те, которые борцы со смертной казнью — они ведь уже видели такие картины. На Дубровке, в Волгодонске, в Каспийске, во многих других местах, по которым прокатилась волна террора, где также как здесь гибли невинные люди. Видели — и продолжали гнуть свою линию…

Пресс-конференция прошла без особых осложнений. Ответили на все вопросы, касавшиеся всего того, что проделала наша группа за последние семь дней. Течение пресс-конференции было прервано одним из Саниных бойцов, ворвавшимся в зал.

— Товарищи! Наши Брест освободили!

А вечером мы все, набившись перед экраном телевизора, вытащенного в коридор нашей общаге, смотрели, как небо Москвы, Минска, Киева, Астаны, Тбилиси, Еревана, Баку… одним словом — небо столиц всех республик нашей новой старой страны озарялось вспышками первого в новой истории салюта.

И жизнь — продолжалась!

Сержант Александр Любцов.

Я не знаю, почему началась эта хрень, которую когда-нибудь потом назовут "Вильнюсской бойней" — грязная драка, в которой перестала существовать фашистская группировка под командованием Гота, а русская армия понесла большие потери, чем при штурме Грозного. Мясорубка, результатом которой стало фактическое уничтожение этого красивого, в общем-то, города.

Я не знаю, кто там, на небесах, решил так пошутить, подарить России второй (или третий, или вообще черт его знает какой) шанс. Или, может, это очередное наказание для только-только поднимающего голову многострадального народа.

Что я знаю, так это то, что сделал все, что мог. И даже что не мог.

Я не помню, когда именно остался главным в нашей роте. Точнее, возглавил то, что от нее осталось. Это получилось как-то само собой. Нашего командира убили, взводный погиб в самом начале — немцы пошли на прорыв, и он оказался в не самом лучшем месте, в не самое лучшее время.

Плюньте в рожу тому, кто говорит, что техническое превосходство — это все. Или кто говорит, что немцы плохо воевали. Поимев с ними дело, я вдруг осознал, что наши деды и прадеды были не просто героями — они были ГЕРОЯМИ. Настоящие чудо-богатыри, сумевшие победить самых настоящих исчадий ада, умелых, расчетливых и хитрых. Жестоких, сильных, умных.

Наша рота оказалась на одном из участков их прорыва. Одном, наверно, из многих — этого я тоже точно не знаю. И фашисты перли вперед, наползали слово облако тьмы, неостановимое и смертельное.

И простые русские пацаны в очередной раз показали, что гены тех, кто когда-то останавливал тевтонцев, громил Фридриха, бил кайзера, забарывал Гитлера — что эти гены еще есть, что они еще живы. Жив тот самый дух, что делал армянина, татарина, украинца, калмыка, еврея, белоруса, великоросса, казаха или якута русскими воинами. Неутомимыми, несдающимися, страшными в бою.

Наша рота — и батальон — держались почти два часа. Я не знаю, сколько наци убил. Не знаю, скольких убили мы все вместе взятые. Знаю, что у меня кончились патроны. Помню, как опять дрался ножом, прикладом и даже подобранным где-то штыком от трофейного "Маузера".

Я и мой уже взвод держали целый многоквартирный дом на окраине. О, думаю, мой первый командир был бы доволен — смена позиций, растяжки, аккуратные выверенные очереди. Да мы стали целым домом Павлова — и его защитникам еще один, отдельный поклон. Ибо я не понимаю, как они удерживали его столько времени — мы с гораздо лучшим оружием с трудом протянули сто двадцать минут. Сраные два часа. Против двух месяцев наших предков.

Я понял, что все для меня заканчивается, когда увидел обрушение соседнего дома — там были наши АГС и ДШКМ, удерживающие еще фрицев от прорыва.

На тот момент у меня осталось двадцать четыре патрона и одна граната. И дурацкий штык-нож. И все. Против МГ-34 и "Маузеров". И из оставшихся в живых бойцов я был еще самый богатый — у других не было и этого.

— Где же наши? Где, млять, наши?!! — Леха еще не истерил, но был к этому весьма близко.

— Прорвемся, брат, прорвемся. Прорве… — Василий Сагайлыков, хрен знает кто по национальности, умер после этой фразы. Пуля немецкого снайпера. Или нет — откуда мне знать, откуда прилетел смертельный кусочек свинца?

Следующее, что помню — как фашисты полезли в дом. И как где-то при этом играл музыкальный центр. Причем играл какой-то блатняк. Который я терпеть не могу.

Я и Леха, с ножами, сныкались на лестничной клетке в каком-то закутке над лифтом. Даже смогли убить неосторожно прошедших мимо фашистов — но нас услышали.

Прилетевшая откуда-то снизу граната нас с другом разделила — я ввалился в одну квартиру, он в другую. Это был последний раз, когда я его видел.

Лестничная площадка уже простреливалась, и за стенкой ванной комнаты буквально ощущалось передвижение немцев. В отчаянии я пальнул прямо через дверь — судя по хрипу, даже попал. В ответ прилетело столько, что вывалился косяк.

И еще — меня зацепило. Не очень сильно, но, сука, больно. Тем не менее, влетевшего в квартиру нациста я встретил ударом штыком. Из шкафа, прикиньте. Было бы смешно, да. Но эта тварь успела выстрелить. Попало в живот.

Адская боль бросила на пол. Простреленная рука, в сравнении с этим была царапиной.

Когда мне частично вернулась способность соображать, я вдруг понял, что это все. Совсем все. Вообще. В голове почему-то крутилась песня Шевчука "Люби всех нас, Господи, тихо".

— Моя песня, конечно, дождливого рода, — сомневаюсь, что в моем хрипе эти слова были различимы. Но они помогли мне выдернуть чеку.

Вдруг вспомнились встретившиеся мне на недолгом боевом пути люди. Витек, запихиваемый в вертолет — что самое забавное, американский. У них там еще поляк с нами остался, чтобы еще раненого смогли взять. Боевой паренек, неплохо говорящий по-русски.

Вспомнился комроты, пристреливший дерьмократа и, похоже, погибший в развалинах соседнего дома.

Вспомнился взводный — настоящий, буквально символический Ванька-взводный, умерший в самом начале сегодняшней катавасии.

Вспомнился офицер, оттащивший меня от немца, которому я буквально снес башку прикладом. Надеюсь, вы живы еще там, поляк и офицер? Вы хорошие люди.

Боль резко усилилась, и я на несколько секунд потерял сознание. Или не потерял — но перед глазами уже все плыло.

Наконец, вспомнились друзья, родители, девчонка, с которой так глупо поругался не так уж и давно. И с которой теперь уже никогда не помирюсь. Вспомнилась кошка, каждый вечер приходящая спать ко мне на кровать — и требовательно мяукающая, если я засиживался перед компом.

Я не знаю, как закончится эта очередная война. Я не знаю, сможет ли хоть на этот раз Россия стать первой.

Я этого никогда не узнаю. Но я верю. Верю в нас, в русских и не очень людей, которые смогут, наконец, вопреки всему взять свое. И никому никогда не отдать.

— Прости, мама, — сил держать гранату у меня больше не осталось…

Лишь бы жизнь продолжалась…

Александр. Разведчик. ОСН. Белоруссия.

Ожидание.

Щёлк… Патрон… Щёлк… Патрон… Щёлк… Всё… Двадцатый.

Двадцать патронов в укороченный магазин. Остался ещё один "двадцатка" и четыре "тридцатки". Я готов.

Доклад замку, что средства связи и навигации исправны и готовы к работе. Сергей кивает и разрешает отдохнуть невдалеке. Группа готовиться к передислокации к линии фронта.

Шум вертолётных турбин и стрёкот лопастей. Кажется это к нам…

Вертушка, заложив вираж над лагерем, рухнула камнем на посадочную площадку. Передняя стойка шасси прогнулась от удара, но выдержала и не сломалась… Тут же, не дожидаясь когда остановится лопасти, к ней бросились медики, пожарные и другие…

И было от чего — из распахнутого люка вылез, едва покачнувшись при встрече с землёй, один из разведчиков. Левая рука, перебинтованная от запястья до шеи окровавленным бинтом, затем подбежавшие стали принимать носилки.

Где-то это уже было… Сидящие на земле у палаток, перед носилками с телами товарищей, бойцы… К которым никто не решался подойти.

Забирая лежавшие в десантном отсеке вертушки вещи спецназовцев, я увидел, что пол сплошь залит ещё не засохшей кровью, усеян окровавленными бинтами, упаковками препаратов и грязью.

— Что встал, помоги смыть, — борттехник спокойно прошёлся по лужам крови и полез в потроха вертолёта. — Ведро вон, в хвосте.

Вечером нас перебросили ближе к линии фронта.

Представьте что в вашей памяти всплывает старая фотография… Ещё чёрно-белая… С затейливо вырезанными краями.

На том снимке ребята с нашего двора…

Верхний ряд — ребята постарше, но всё равно стоят на ступеньке подъезда.

Нижний рад — мелкие. В том числе и я. Зима… Мы все по-детски чисто и искренне улыбаемся в объектив, ожидая, когда же вылетит птичка. Мы живём в своём мире, который понятен только нам — детям, где палка — это меч, сделанный на коленке самострел — грозная винтовка, а горка — это замок, который надо штурмовать взбегая по ней, чтобы получить пинка от злого дракона и съехать вниз.

Верхний ряд… Женя — где же ты? Куда ты уехал… Без тебя трудно биться с врагом. Олег? Выходи же, наконец, вспомним, как ты разбил стекло в доме напротив…Стас — соня, хватит спать… Справа — Сашка "Сексафон"… Сколько мы с тобой смастерили рогаток и самострелов… Слева — Сашка "Прима" — вынеси нам Колу… Мы же знаем что у тебя есть в холодильнике всегда полторашка есть!

Жизнь… Ты раскидала нас… Погиб в автокатастрофе Олег. Женя… До сих пор сидит, отбывает десятилетку за убийство и выйдет совсем стариком — здоровье. Стас просто пропал на просторах России — то слухи загоняют его в Магадан, то в Калининград. Сексафон — сейчас где-то под Москвой… Увы, мы с ним теперь не друзья, хотя я не знаю почему мы перестали ими быть… А Прима… Прима еле выжил при покушении на его отца и был спешно увезён матерью куда-то в Польшу, к родне.

И теперь же он стоял передо мной…

Командир отряда договорился с командованием и нас после очередных занятий по тактике, где нас старательно топили в болоте, закинули в грузовик и повезли на аэродром — отрабатывать высадку с вертолётов.

Так как все белорусские и российские борты были загружены заявками, нас ожидал сюрприз — четыре американских вертолёта и небольшой контингент американских войск.

Их уже убирали в тыл, интернируя, дабы не провоцировать конфликт САСШ и Германии. Но сейчас от них не требовалось вылетать на линию фронта — просто быть учебным транспортом.

Приму я узнал. И не поверил глазам своим… Он почувствовал мой взгляд и посмотрел на меня…

Я точно знаю, что всплыло в его голове — эта старая, чёрно — белая фотография.

У нас было всего пятнадцать минут… Пятнадцать минут до вылета и так много всего, что нужно успеть рассказать: про себя, про друзей, про жизнь в Бурятии и в Арканзасе, про школу, про спорт и про жизнь у меня и у него.

Я видел его замотанную в бинты шею — пуля снайпера пробила ее, но оставила в живых. А он лежал и смотрел на меня, тяжело узнавая. Исхудавший, обугленный изнутри…

Но, все же, это был он — Прима… Первый! Саня Кшетуский…

Я стоял над ним, забыв про этот долбанный, сошедший с ума мир и улыбался ему. Совсем как тогда, зимой девяносто четвёртого, у подъезда, мы улыбались друг другу. Сами не зная — почему мы улыбаемся?

Что ждет нас впереди? Нам, если честно, похер… У нас ещё целых пятнадцать минут.

— Ну, здорово, янкес ты долбаный! Продолжается жизнь?

Москва. Дмитрий Медведев. Президент России.

Вообще-то вся корреспонденция от граждан, приходящая на имя президента, попадала для первичного рассмотрения в управление по работе с письмами и обращениями, но это послание, полученное по электронной почте, пришло в тот редкий момент, когда глава государства сам просматривал свой "почтовый ящик".

"Ваше Высокопревосходительство, господин Президент Российской Федерации! Обращаюсь к вам как к коллеге-юристу, потому что уверен, Вы рассматриваете случившееся шесть дней назад не только как вызов и шанс, но и как сложную, неординарную правовую коллизию. И от разрешения её во многом зависит судьба нашего нового мира, судьбы миллионов наших сограждан и жителей других стран…"

Сказать, что затронутый в письме вопрос успешно решался, а равно как отрицать даже намёки на работу в направлении определения правового статуса перенёсшейся во времени одной шестой — или всё ещё одной седьмой? — части суши, означало сильно погрешить против истины. Правовое управление администрации, совместно с экспертами из аппарата правительства и министерства юстиции, уже несколько дней пытались найти подходы к определению уникального события с точки зрения юриспруденции. Результаты? Имелись и результаты, но они и на йоту не приближали к настоящему решению вопроса.

Выделяя ключевые моменты письма, президент отмечал нестандартную логику подхода автора. "Так, "обратный континуитет" только вредит, ну и чёрт с ним! На один принцип правопреемственности опираться — себе дороже. А что же взамен? Принцип "темпорального суверенитета?" Так-так, с чем это едят?"… т. е. верховенства нашего права на всей перемещённой во времени территории и экстерриториальности на ней перемещённых во времени лиц и объектов в отношении неперемещённых субъектов международного права… и претензии их ничтожны".

Оставались чисто технические вопросы: обоснование правовой базы под участием или неучастием в существующих международных договорах, статус зарубежной собственности СССР и бывшей Российской империи. Но это были мелочи по сравнению с главным — юридическим обоснованием самого факта переноса и его последствий, наступивших не только для территории бывшего Советского Союза, но и остального мира.

На экране компьютера появлялись буквы, складывались слова. Негромкий перестук клавиш рождал текст.

"Получается так, что главным и, пожалуй, единственным основанием для начала переговоров с правительствами Великобритании и Соединённых Штатов должно стать признание ими нерушимости декларируемого принципа, — президент рассмеялся вслух от удачно пришедшей мысли, — являющегося естественным продолжением политико-правовой концепции "суверенной демократии". Которая должна стать на долгие годы основой межгосударственных отношений в меняющемся, надеюсь — навсегда, мире".

Это было больше чем вдохновение. То, что было сформулировано сию секунду, иначе как озарением свыше назвать нельзя. И президент сделал то, что подсказывало его сердце, нечто, заложенное глубоко в подсознании.

"Отче наш иже еси на небеси, да святится имя Твое, да приидет царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли…"

А сердце его билось, потому что жизнь — продолжалась.

__________________________________________________________________________