Чарльз Шеффилд Незаконная копия

Проблемы надо решать. Блестящая мысль, и я с ней полностью согласен, в принципе. Бах! Одна пуля — и с проблемой покончено. Но, к сожалению, проблема играет не по правилам. Она не хочет, чтобы ее решали таким образом. Я оглядел сидящих за столом. Это была моя лучшая аварийная команда. К несчастью, им сейчас предстояло лететь к Юпитеру, а я должен был спуститься на Землю. Меньше чем через сутки начнется процедура предварительного отбора кандидатов. Медлить нельзя, и если я не стартую через тридцать минут, то никак не успею вовремя.

Мне надо быть одновременно в двух местах. Я проклял про себя законы об авторском праве и ограничение, позволяющее делать лишь одну копию, и взялся за дело.

— Вы читали новое требование, — сказал я. — Знаете параметры. У кого есть идеи?

Гробовое молчание. Они решали проблему своими собственными, уникальными способами. Вольфганг Паули, казалось, совсем уснул, Томас Эдисон рисовал маленьких куколок на столешнице, Энрико Ферми, кажется, считал что–то на пальцах, а Джон фон Нейманн с нетерпением смотрел на всех троих. Я ничего этого не делал. Я очень хорошо знал: откуда бы ни пришло решение, оно появится не из моего мозга. Моя задача гораздо проще — проследить, чтобы готовое решение было воплощено в жизнь. И главное — чтобы решение было одно, а не четыре.

Молчание в комнате тянулось до бесконечности. Мозговой трест ничего не выдавал, а я наблюдал, как мелькают цифры на часах. Я должен был молчать и дать моей команде возможность подумать.

Я знал: подобные совещания сейчас проходят в офисах трех других концернов, но это было слабым утешением. У всех дело наверняка двигалось так же туго. Я знал игроков и мог представить себе эти сцены, несмотря на то, что все аварийные команды были разными. Группа концерна НЕТСКО не уступала в интеллекте группе нашего концерна РОМБЕРГ АГ: Нильс Бор, Теодор фон Карман, Норберт Винер и Мария Кюри. ММГ, крупный европейско–мексиканский концерн Маргита–Маркуса Гезельшафта, сконцентрировал свои усилия на технической мощи, а не на чисто научном понимании и творческом мышлении. Они пошли на больший риск и в дополнение к советскому конструктору ракет Сергею Королеву и американцу Николе Тесле присовокупили великого английского инженера девятнадцатого века Изамбарда Кингдома Брунеля. Он стал «гвоздем» программы; я всегда жалел, что он работает не со мной, но ММГ не соглашался даже подумать об обмене. Единственным реверансом ММГ в сторону теоретиков была странная кандидатура индийского математика Шринивасы Рамануджана, но этот невероятный квартет составил чертовски сильную команду.

И наконец, была еще команда концерна БП МЕГАТОН, которую я считал смешанной. Во всяком случае, я не понял логики их отбора. Они затратили миллиарды долларов на приобретение странной пестрой команды: Эрвин Шредингер, Давид Гильберт, Лео Сцилард и Генри Форд. Все эти господа были большими талантами, они знамениты в своих областях, но я сомневался, что они смогут успешно работать в одной команде

Все аварийные команды сейчас бились над одной и той же проблемой. Она возникла, когда Пан–Национальный Союз внезапно объявил об изменении демонстрационной программы в фазе Б. Они хотели изменить условия столкновения, и подписанные с нами контракты позволяли это сделать. Как взять массу в миллиард тонн, уже запущенную к определенной цели, и направить ее в другой конечный пункт, с другим временем прибытия?

Не было смысла спрашивать, почему они захотели изменить параметры места встречи. Таков их выбор. Некоторые наши руководители объясняли странный поступок ПНС обычной кровожадностью, но я не мог с этим согласиться. С четырьмя многонациональными концернами заключили контракты на выполнение в космосе самой крупной технической задачи в истории человечества. Предстояло снять малые астероиды (всего около километра в поперечнике, но массой каждый в миллиард тонн) с их естественных орбит и направить в систему Юпитера, где они должны были с высокой точностью встретиться в намеченных точках со спутником Ио. Каждому концерну поручили самостоятельно выбрать астероид и метод его перемещения, но довольно жестко ограничили расход энергии на перемещение и время на проведение этой операции.

За выполнение столь глобальной задачи ПНС был готов заплатить каждой группе по восемь миллиардов долларов. Эта сумма выглядит очень внушительно, но я знал цифры наших расходов. На сегодняшний день, когда проект еще не завершен (встречи с луной назначены через восемь дней), компания РОМБЕРГ АГ уже израсходовала четырнадцать с половиной миллиардов. Запланированные расходы уже превышены в два раза Я готов поклясться, что три другие группы терпят примерно такие же убытки.

Почему?

Потому что это всего лишь фаза Б, а проект состоит из четырех фаз.

Первая была посвящена конструкторской проработке, в результате которой были назначены четыре премии за демонстрационный проект фазы Б. Задача второй, над которой сейчас работали четыре концерна, состояла в проверке осуществимости проекта полного преобразования Европы. Настоящие деньги появятся в будущем, на фазах В и Г. ПНС выплатит их одному–единственному концерну, и эта премия зависит, главным образом, от результатов выполнения фазы Б. Следующие фазы требовали доставки пятидесяти астероидов к точкам столкновения с Европой (фаза В), за которой следовали операции по изменению температуры на поверхности луны (фаза Г). Стоимость контракта на третью и четвертую фазы должна составить около 800 миллиардов долларов. Это была та рыбка, которую пытались поймать все концерны, и именно поэтому они столь щедро тратили свои деньги на фазе Б.

К концу программы в целом всю поверхность Европы покроет океан глубиной в сорок километров. И тогда начнется настоящее веселье. Какой–нибудь подрядчик начнет строить там термоядерные электростанции и морские фермы для выращивания первых прокариотических видов бактерий.

Ставки были высокими, и если ПНС добивался, чтобы все выкладывались по полной программе, то он действовал правильно. Его люди все время подбрасывали маленькие сюрпризы, чтобы смоделировать тысячу и один сбой, которые могли произойти на последних фазах проекта.

Пока я сидел и нервничал, моя команда постепенно оживала. Ферми мерил шагами комнату, что всегда служило хорошим признаком, а Вольфганг Паули нетерпеливо стучал по клавишам компьютера. Джон фон Нейманн не шевелился, но так как он делал все расчеты в уме, это ничего не значило.

Я бросил взгляд на часы. Мне пора было уходить.

— Есть идеи? — повторил я.

Фон Нейманн резко рубанул рукой воздух.

— Нам надо сделать выбор, Аль, причем четырьмя или пятью способами.

Остальные закивали.

— Проблема только в эффективности и скорости, — прибавил Ферми. — Я могу дать тебе оценку порядка величины эффектов по всей программе в течение получаса.

— В течение пятнадцати минут. — Паули повысил ставку.

— Нет необходимости соревноваться по этому поводу. — Эти четверо собирались устроить настоящую схватку из–за методов (они всегда так делали), но у меня уже не оставалось времени. Важно было услышать от них, что задача в принципе разрешима. — Вам не надо торопиться. Что бы вы ни решили, с этим придется подождать до моего возвращения. — Я встал. — Том! Эдисон пожал плечами.

— Ты надолго улетаешь, Аль?

— На два дня максимум. Сразу же после процедуры отбора кандидатов отправлюсь назад. — Это было не совсем правдой; когда закончится отбор кандидатов, меня ждут еще другие дела, не имеющие отношения к моей аварийной команде, однако двух дней должно хватить на все.

— Желаю повеселиться! — Эдисон небрежно махнул рукой. — К тому времени, когда ты вернешься, я подготовлю для тебя чертежи.

Что и говорить: эти ребята не всегда оказываются правы, но самоуверенности им не занимать.

— Освободите проход. В сторону!

Охранники пробирались вперед, прокладывая узкий коридор в густой толпе. Тот, который был передо мной, расталкивал людей головой в шлеме, не обращая внимания, кого отбрасывает в сторону.

— Шевелись! — кричал он. — С дороги, с дороги!

Мы спешили. Перед отлетом на верхней палубе царило столпотворение, поэтому мне пришлось для начала до минимума сократить время на пересадках, а потом нас на полчаса задержали на входе в атмосферу. Мы нарушили все ограничения скорости движения в атмосферном секторе, но все равно не смогли наверстать упущенное время. Первый тур отбора кандидатов начнется через несколько секунд, и я должен принимать в нем участие.

Худая женщина в зеленом пальто вцепилась в мою руку, когда мы на мгновение застряли в людской толпе. Лицо ее было серым и мрачным, на шее висел плакат.

— Вы могли бы не торопиться с законом об авторском праве! — Ей приходилось кричать сквозь гомон толпы. — Это ничего вам не стоит, а посмотрите, скольких несчастий вы могли бы избежать! То, чем вы занимаетесь — безнравственно! ЕЩЕ ДЕСЯТЬ ЛЕТ!

Последние слова она уже прокричала, это был лозунг нынешнего года — «Еще десять лет!». Я выдернул руку, так как охранник впереди меня сделал внезапный рывок вперед, и меня понесло вслед за ним. Дискутировать с этой женщиной было бесполезно. Если это безнравственно, то при чем тут лишние десять лет? Если бы каким–то чудом им пообещали еще на десять лет отложить закон о праве на производство копии, что тогда? Я знал ответ. Они попытались бы выторговать у Пан–Национального Союза еще лет пятнадцать или двадцать. Когда откупаешься от кого–нибудь, ответные требования лишь растут. Мне это слишком хорошо известно. Человек никогда не бывает доволен тем, что получает.

Мы с Джо Делакортом вбежали в зал и бочком пробрались к нашим местам. Вся предварительная ерунда уже закончилась, и начинался настоящий бизнес. В зале царило кошмарное напряжение. Если честно, большая его часть исходила от журналистов. Они были готовы поднять невероятную шумиху, обнародуя данные об отборе по всей Системе. Если бы не средства массовой информации, ПНС не стал бы проводить отбор кандидатур на этих заседаниях. Мы бы все связались по Сети и сделали дело цивилизованно.

Да и вообще ажиотаж был преждевременным Профессионалы — я и еще несколько человек — проявят интерес к происходящему не раньше завершения десяти раундов. Только когда кандидаты будут отобраны и тележурналисты уйдут, все четыре группы соберутся и начнется настоящий торг. «Мой девятый раунд плюс пятый за ваш второй». «Возможно, если вы прибавите 10 миллионов долларов и кандидатуру десятого раунда на следующий год…»

Тем временем микрофон взял представитель компании БП МЕГА–ТОН.

— Первая кандидатура, — произнес он. — Роберт Оппенгеймер.

Я взглянул на Джо, тот пожал плечами. Оппенгеймер был идеальной кандидатурой — блестящий ученый и одновременно практичный человек, готовый работать с другими людьми Он умер в 1967 году, так что первый срок действия авторского права истек в последние двенадцать месяцев. Я знал, что его семья просила продлить ей авторское право, но получила отказ. Теперь БП МЕГАТОН стал единственным обладателем авторского права на еще один срок жизни.

— Торгуемся? — шепнул Джо

Я покачал головой. Нам пришлось бы разориться и отказаться от участия в отборе следующего года, чтобы заставить БП отдать Оппенгеймера. Представители других концернов, очевидно, приняли такое же решение. Послышалось щелканье клавиш ввода, окружающие меня люди обновляли портативные базы данных. Я сделал то же самое при помощи огрызка карандаша и сложенного листочка желтой бумаги, поставив галочку рядом с его именем. С Оппенгеймером вопрос решен, я мог забыть о нем. Если каким–то чудом одна из четырех команд прозевает еще одну из лучших кандидатур, мне следует тут же провести ревизию своего списка.

— Первая кандидатура, компания НЕТСКО, — произнес другой голос. — Петер Джозеф Уильям Дебай.

Еще один вполне естественный выбор. Дебай был нобелевским лауреатом по физике, теоретиком, отлично разбирающимся в прикладной технологии. Он умер в 1966 году. Нобелевские лауреаты в области естественных наук, особенно с такой практической жилкой, уходили быстро. Как только истекало авторское право на них, их кандидатуры немедленно называли другие.

Это не означает, что обычно все шло гладко. Самым известным, разумеется, стал случай с Альбертом Эйнштейном. Когда в 2030 году закончился срок его авторского права, концерн БП МЕГАТОН на предварительном отборе назвал его первым. Скорее всего, это решение далось им нелегко. Ходили слухи, что они потратили свыше 70 миллионов только на моделирование, прежде чем решили сделать его своей главной кандидатурой. Просочилась информация, что сейчас клонированный человек демонстрирует поразительные способности к шахматам и музыке, но совсем не интересуется физикой и математикой. Если это правда, то БП МЕГАТОН спустил два миллиарда долларов в черную дыру: один миллиард непосредственно Пан–Национальному Союзу за приобретение авторского права и еще один за сам процесс клонирования. С теоретическими способностями всегда есть риск: невозможно предвидеть, в какой области они проявятся.

Теперь свой первый выбор сделал концерн ММГ. Они выбрали другого нобелевского лауреата, Джона Кокрофта. Он также умер в 1967 году. Пока что все названные кандидатуры были совершенно предсказуемыми. Три концерна отбирали прославленных ученых и инженеров, которые умерли в 1966 и 1967 годах и теперь, по истечении срока семейных прав удержания, впервые стали доступными для клонирования.

Концерны поступали логично, но из–за этого отбор проходил очень вяло. Может быть, пора изменить положение. Я встал и объявил нашу первую кандидатуру

— Первая заявка от концерна РОМБЕРГ АГ, — произнес я. — Чарлз Протеус Стейнмец.

Мое заявление вызвало замешательство в рядах журналистов. Вероятно, они никогда не слышали о Стейнмеце, что служило подтверждением их позорного невежества. Стейнмец — одна из ярчайших фигур в науке прошлого столетия. Тщедушный горбун, но в области мышления он был способен, фигурально выражаясь, сто раз отжаться на одной руке. Даже я о нем слышал, а ведь мало кто из моих коллег может заподозрить меня в интересе к физике.

По жужжанию в рядах журналистов я понял: они сверяются со своими базами данных, забираясь дальше в глубь времен. И все же им не понять главного в процессе отбора клона. Важна не только дата смерти (кандидат, умерший менее семидесяти пяти лет назад, не попадает под действие закона об авторском праве). Эту тривиальную задачу решит любой ежегодный справочник. Вам еще нужно оценить и другие факторы. Вы знаете, где находится тело? Вы абсолютно в этом уверены? Все тела покойников через семьдесят пять лет выглядят одинаково. А если вам удалось раздобыть тело подлинного патриарха науки, — скажем, ему больше двух веков, — возникают другие странные проблемы, которые все еще до конца не поняты. Когда концерну НЕТСКО несколько лет назад повезло и они клонировали Готфрида Вильгельма Лейбница, три остальных концерна сначала завидовали. Лейбниц был настоящим гением–универсалом, супермозгом семнадцатого столетия, талантливым во всем. НЕТСКО разработал улучшенную методику выращивания клеток, и еще ему удалось обнаружить тело Лейбница в ничем не примечательной могиле в Ганновере.

Почти год специалисты НЕТСКО ходили, задрав носы, пока клон не извлекли из парниковой камеры, чтобы начать обучение. Однако он совсем не был похож на старые портреты Лейбница и не мог усвоить даже простейших абстрактных понятий. «Ого! — воскликнули журналисты. — Не то тело».

Но все было не так просто. На следующий год концерн ММГ продублировал методику выращивания клеток НЕТСКО и попытался клонировать Исаака Ньютона. В этом случае не было никаких сомнений, что тело подлинное, потому что оно пролежало не потревоженным под плитой в лондонском Вестминстерском аббатстве с 1727 года. Результаты принесли такое же разочарование, как и в случае с Лейбницем.

Теперь НЕТСКО и ММГ стали очень консервативными. На мой взгляд, даже слишком. Но с тех пор никто не пытался клонировать людей, умерших до 1850 года.

Предварительный отбор протекал все так же осторожно и закончился через пару часов. Та же группа протестующих пикетировала здание, когда я уходил. Я попытался незаметно проскользнуть сквозь толпу, но они, наверное, видели мое изображение на одном из наружных экранов, транслировавших заседание. В меня вцепились какой–то человек в красном спортивном костюме и та же худая женщина в зеленом — по–прежнему с плакатом на шее.

— Можно с вами побеседовать одну минутку? — Мужчина в красном говорил очень вежливо.

Я заколебался, зная, что на нас нацелены камеры репортеров.

— Только быстро. Я сейчас работаю над проверкой осуществимости проекта, как вам известно.

— Я знаю. Все идет хорошо? — Он отличался от большинства участников демонстрации, спокойный и явно интеллигентный. И поэтому более опасный.

— Хотел бы я ответить «да», — сказал я. — В действительности, все идет очень плохо. Вот почему мне так не терпится вернуться к своим занятиям.

— Понимаю. Я только хотел спросить: почему вы — я не имею в виду вас лично, я имею в виду концерны, — почему вы считаете необходимым использование клонов? Вы могли бы выполнить работу и без них, не так ли?

Я немного поколебался.

— Позвольте мне выразиться так. Мы могли бы выполнить работу и без них, точно так же, как могли бы кое–как справиться, если бы нам запретили использовать мощности компьютеров или ядерную энергию. Эти проекты можно было бы осуществить, но с неизмеримо большими трудностями. Клоны позволяют увеличить мощность мыслительного процесса на порядки. А теперь позвольте задать вопрос вам. Почему мы должны обходиться без клонов, если они доступны и полезны?

— Из–за их семей. Вы не имеете права делать их семьи несчастными. Родственникам больно видеть, как клонируют дорогих им людей, а они не имеют даже права голоса в этом вопросе. Какая жестокость! Разве вы этого не понимаете?

— Нет, не понимаю. А теперь послушайте меня минутку. — Камеры были по–прежнему нацелены на меня. Появилась возможность сказать еще раз то, что необходимо повторять снова и снова. — Семья владеет правом на создание копии человека в течение семидесяти пяти лет после его смерти. Так что, если вы лично помните своих дедушку или бабушку, вам должно быть уже около восьмидесяти лет, а при взгляде на вас ясно, что вам еще нет и сорока. Спросите себя: почему всем вашим пикетчикам примерно по тридцать лет? Никому из вас не может быть «больно», как вы выразились.

— Но есть родственники… — возразил он.

— О да, родственники. Вы являетесь родственником одного из тех, кого клонировали?

— Пока нет. Но если эта практика будет продолжаться…

— Послушайте меня еще минутку. Давным–давно было полно людей, которые считали, что неправильно продавать широкой публике книги, где описан секс. Они требовали запрета этих книг. Но никто никого не принуждал покупать эту литературу. Нет, составители петиций хотели, чтобы другим людям запретили покупать то, что не нравится им. И ваши борцы за продление срока авторского права недалеко от них ушли. Вы действуете от имени родственников тех людей, которых клонировали. Но вы, по–видимому, никогда не задавали себе вопрос: если клонирование столь пагубно, почему потомки клонов сами не подают жалоб? Вы знаете, что это так Вы никогда их здесь не видели. Пикетчик покачал головой.

— Клонирование безнравственно!

Я вздохнул. К чему тратить силы? Ни одно слово из сказанных мною не дошло до него. Это не имело большого значения — я все равно говорил для журналистов, но фанатизм, маскирующийся под защиту интересов общества, это жалкое зрелище. Я такого повидал достаточно в своей жизни.

Я двинулся было вперед, к ожидающему меня аэрокару. Дама в зеленом снова схватила меня за руку.

— Я собираюсь составить завещание, чтобы меня кремировали. Вам меня никогда не заполучить!

«Это я вам обещаю, леди!» — сказал я мысленно и направился к машине, чувствуя все большее желание вернуться в чистые и рациональные области пространства. Против клонирования существует лишь один веский аргумент, всего один. Оно увеличивает общее количество людей, а мне это количество и так уже кажется слишком большим.

Я отсутствовал всего тридцать часов; но когда вернулся в штаб–квартиру, то узнал, что в мое отсутствие возникли новые проблемы. Целых пять. Я просмотрел письменное резюме, оставленное для меня Паули.

Во–первых, один из тридцати двух ускорителей, установленных глубоко под поверхностью астероида, не отвечает на телеметрические запросы с требованиями прислать данные о положении дел. Нам пришлось сделать вывод, что он вышел из строя, и исключить его из схемы конечного запуска.

Во–вторых, начинается крупная вспышка на Солнце. С нею мы ничего не могли поделать, но это означало, что придется заново рассчитывать мощность магнитного и электрического полей вблизи Ио. Они изменялись с преобразованием магнитосферы Юпитера, а это имело большое значение, потому что аварийная команда в мое отсутствие нашла общее решение проблемы выбора точки столкновения и времени прибытия. Для этого необходимо было надежно соединить астероид с трубкой потока электрического тока силой в пять миллионов ампер между Ио и Юпитером, чтобы откорректировать конечную траекторию столкновения.

В–третьих, перестал поступать поток видеоинформации от одного из наших спутников–наблюдателей, находящегося на синхронной орбите с Ио.

В–четвертых, в наш астероид весом в миллиард тон врезался микрометеорит необычайно крупных размеров. Его масса составляла несколько килограммов, и двигался он быстро. Он упал рядом с осью центра массы, и теперь весь астероид приобрел тенденцию постепенно отклоняться от нужного направления ориентации в пространстве.

В–пятых (и последних), на поверхности Ио возник новый, очень активный вулкан. Он выбрасывал серу на высоту нескольких сотен километров и мешал видеть ориентиры в точке конечного столкновения.

Ознакомившись со взглядами Паули на все проблемы, я включил переговорное устройство и задал ему всего один вопрос:

— Вы сможете справиться со всем этим?

Задержка ответа составила почти две минуты. Мои специалисты летели к системе Юпитера, чтобы присоединиться к остальной команде, работающей над проектом, и провести анализ ситуации на месте, и уже удалились на значительное расстояние. Если я не последую за ними в ближайшие день–два, задержка радиосигналов сделает связь практически невозможной. В данный момент Юпитер находился на расстоянии сорока пяти световых минут от Земли.

— Сможем, Аль, — наконец ответило изображение Паули. — Если в течение нескольких ближайших часов не возникнет ничего экстраординарного, мы справимся.

— Люди из ПНС именно так и планировали. Продолжайте, но пришлите мне полные расшифровки.

Я оставил систему включенной и прошел в соседнюю комнату, чтобы изучить заметки, которые сделал раньше по пяти проблемным областям. Я относил проблему к одной из двух основных категорий: природное явление или неисправность искусственно созданного элемента. Из пяти последних трудностей вулкан на Ио и солнечная вспышка относились к левой колонке, природные и непредсказуемые события, первая категория. Отсутствие телеметрии с ускорителя и потеря видеоданных со спутника — вторая категория: сбой нашей системы. Они заносились в правую колонку. Я долго колебался по поводу пятого события, удара метеорита; в конце концов, с каким–то дурным предчувствием я также отнес его к событиям первой категории.

Мне бы хотелось как можно скорее вылететь вслед за командами специалистов к Юпитеру, чтобы захватить последние часы демонстрации. Однако меня удерживали два дела. Воспользовавшись закодированным каналом связи с штаб–квартирой концерна РОМБЕРГ АГ на геостационарной орбите, я запросил данные о положении дел в каждом из баков для выращивания клонов. Никаких аномалий не наблюдалось. К тому времени, как мы вернемся после завершения фазы Б, еще три клона будут готовы к переходу в центр обучения Мне необходимо было присутствовать при этом.

Далее. Я должен просмотреть и одобрить приобретение одноразового авторского права на всех турах предварительного отбора на Земле. Чтобы вы имели представление о важности правильного выбора, скажу: наш бюджет на следующий год составлял 20 миллиардов долларов. Здесь возникал неизбежный вопрос: был ли наш выбор безупречно точным?

Этот вопрос являлся ключевым для каждого концерна. Я уже упоминал НЕТСКО и его проблему с Эйнштейном, но и наш РОМБЕРГ АГ имел свой опыт неудач. Мендель, родоначальник генетики, в нашем исполнении оказался полным бездарем. То же произошло с Лоренсом, изобретателем циклотрона, нашим вторым кандидатом из 1958 года. Мы обменяли его (совершенно случайная удача!) на Вольфганга Паули и 40 миллионов долларов. И тем не менее это была крупная ошибка; промахи конкурентов служили слабым утешением. Новоиспеченный Маркони при портретном сходстве и блестящем уме оказался столь ленивым, что проваливал проект за проектом. Я пристроил его на тепленькое местечко, не требующее больших усилий, и разрешил заниматься тем, что его интересует — в основном спортом и хорошенькими женщинами.

Словом, главную проблему составлял вопрос: какие именно качества великого человека будут унаследованы?

Ответить на него очень сложно. Теория эволюции была выдвинута 170 лет назад, но мы все еще ведем старую битву под названием «Природа против Воспитания». Определяется ли человеческий гений наследственностью или той средой, где рос индивидуум? Один старый аргумент против клонирования гения был основан на примате воспитания. Он звучит так: «Индивид есть продукт как наследственности (а это все, что вы получаете в клоне), так и окружающей среды. Поскольку невозможно воспроизвести привычную обстановку, родителей, дедушек и бабушек, друзей и учителей человека, то вы не можете вырастить клон, который был бы в точности похож на оригинал данной личности».

Я согласен с такой логикой. Если вы возьмете две горошины из одного стручка и закопаете одну глубоко в почву рядом с высокой стеной, а другую посадите неглубоко на открытом месте, они просто обязаны приспособиться к ситуации, чтобы успешно расти. Та горошина, что рядом со стеной, должна получить достаточно солнечного света и может этого добиться, увеличив до максимума площадь листьев. Та, что закопана неглубоко, должна получить достаточно влаги и делает это, выпуская больше корней. Самой лучшей будет та разновидность гороха, чья генетическая составляющая позволяет ему адаптироваться к среде, которая ему досталась

Люди не горошины, но в одном отношении они не слишком отличаются от них: некоторые имеют лучший, чем у других, генетический код. Это все, чего можно требовать Если вы клонируете человека из прошлого века, то вам вовсе не нужно, чтобы клон был идентичен оригиналу. Нам нужен тот, кто может адаптироваться и процветать в сегодняшней среде Успех оригинальной матрицы клона говорит нам самое главное: мы имеем дело с незаурядным мозгом. То, что думает этот мозг в 2040–м году, должно отличаться от того, что он думал бы в 1940–м году, иначе от клона не будет никакой пользы.

Все эти аргументы и сотни других проносились в моей голове, пока я просматривал список за этот год. В конце концов я пометил кандидатуру Дж.Б.С.Холдейна, которую мы рассматривали и отвергли три года назад по причине его неуправляемости. Надо бы пересмотреть наше решение и приобрести право на его копирование. Он имел дикие взгляды на политику и общество, но умом обладал незаурядным. Я подумал о том, что за последние несколько лет многое узнал о взаимодействии с учеными, которые были непростыми личностями.

Подытожив список, я переслал его Джо Делакорту, который еще находился на Земле, а сам направился в зал транзита. Там меня ожидала личная пассажирская гондола. Я надеялся, что получу хорошую гондолу. Мне предстояло провести в ней самое меньшее восемь последующих дней. Во время моего последнего путешествия в систему Юпитера внутреннее освещение судна и внешняя антенна вышли из строя через три дня. Вы когда–нибудь сидели в темноте в течение семидесяти двух часов в ста миллионах миль от ближайшего человеческого существа, не имея возможности посылать и принимать сообщения? Я не знал, понял ли кто–нибудь, что я попал в беду. Мне оставалось лишь уповать на лучшее, сидеть почти неподвижно, потому что в этих скорлупках очень тесно, и смотреть на звезды.

На сей раз судно было в хорошем рабочем состоянии. Я мог принимать участие в решении всех проблем, которые сваливались на проект в течение следующих четырех дней. Их было полно — от глобальных до пустячных. Один из кораблей–заправщиков лишился главного ионного привода. Заправщик представлял собой всего лишь огромный мешок с маленьким двигателем, и у его компьютера почти совсем отсутствовал мозг, его не хватало даже но то, чтобы рассчитать оптимальную работу своих приводов. Нам пришлось гоняться за ним и направлять, куда нужно, словно это был огромный неуклюжий слон. Затем три человека из команды по наблюдению за столкновением свалились с пищевым отравлением — сальмонелла, и почти наверняка по собственной вине Можно сколько угодно твердить о необходимости выбрасывать испорченную пищу, но невозможно заставить этих болванов прислушаться к вам.

Потом, для разнообразия, мы потеряли сенсор, исключительно из–за плохо составленной программы. При переводе объективов одной из систем передачи изображения со звезд на Ио — Юпитер мы провели их прямо через солнечный диск и сожгли все фотоэлементы. По мнению инженеров, такого рода грубейшие промахи не должны допускать люди старше детсадовского возраста, но кто–то это сделал.

Технические ошибки исправить легко Гораздо опаснее, когда одна из групп координаторов конечного этапа сближения, команда из двух мужчин и одной женщины, выбирает день накануне встречи с Ио для бурного выяснения личных отношении. Они находились в миллионах километров от всех остальных, так что мы не могли ничего предпринять, разве что провести с ними беседу. Мы это сделали; оставалось надеяться, что они не прикончат друг друга. Теперь мы строили планы, как обойтись без их данных, если придется.

Наконец, за день до столкновения незапланированный и нештатный запуск ракеты на передней поверхности астероида вызвал значительное изменение скорости всего тела.

Мне следует объяснить, что я ничего или почти ничего не делал для решения этих проблем. Я думал чересчур медленно и был слишком невежествен. Пока я еще только старался понять, каковы параметры проблемы, моя аварийная команда уже набрасывалась на нее. Они швыряли друг другу предложения и контрпредложения с такой быстротой, что я едва успевал их улавливать, не то что высказываться. Например, в случае с аномальным запуском ракеты, о котором я упоминал, для компенсации нежелательной тяги требовалось провести сложную работу боковых и радиальных двигателей, которые подтолкнули и раскачали бы астероид и вернули его на правильную траекторию. Команда в течение нескольких минут разработала нужные методы, менее чем за полчаса составила необходимые программы оптимизации и осуществила на практике свое решение раньше, чем я сумел понять конфигурацию всего происходящего.

Так чем же я занимался, пока все это происходило? Я продолжал заполнять свои две колонки: природное явление — или отказ искусственного элемента. Список неуклонно рос, и я проводил много времени, обдумывая его.

Приближались последние часы, и все концерны на предельной скорости трудились над решением собственных проблем. В техническом проекте такого размаха могли возникнуть тысячи сбоев. Мы работали в экстремальных физических условиях, в сотнях миллионов километров от Земли и стандартных условий испытаний. В интенсивном поле из заряженных частиц вблизи от Ио тросы рвались при нагрузках гораздо ниже расчетных, высоковакуумные сварочные швы начинали пропускать воздух, а боковые реактивные двигатели при включении не выполняли запланированную коррекцию положения в пространстве. И вдобавок ко всему напряжение, изолированность и чуждое окружение оказались слишком большой нагрузкой для некоторых работников. К техническим отказам прибавились отказы человеческого материала. Испытание оказалось более суровым, чем было предусмотрено.

Я наблюдал за действиями трех других концернов почти так же пристально, как и за нашими собственными. За пять часов до назначенного времени контакта у НЕТСКО, очевидно, произошла потеря связи с их системой управления астероидом. Вместо того, чтобы следовать в точку столкновения с Ио, астероид отклонился в сторону и полетел по спирали к громаде самого Юпитера.

БП МЕГАТОН вышел из игры за три часа до назначенного времени столкновения, когда мощный взрыв одного из передних бустеров на их астероиде заставил километровой длины тело кувыркаться с огромной скоростью. В течение часа благодаря какому–то чуду импровизации их команда нашла способ стабилизировать вращающуюся массу. Но к тому времени было уже слишком поздно, чтобы вернуться к назначенному времени и месту. Их астероид врезался в поверхность Ио на час раньше срока, и длинный каплевидный шлейф взрыва взлетел над бурлящей поверхностью.

После этого мы остались вдвоем, ММГ и РОМБЕРГ АГ. У обоих дел было невпроворот. Система Юпитера насыщена большим количеством электрической, магнитной и гравитационной энергии, чем любое другое место Солнечной системы, за исключением самого Солнца. Два оставшихся концерна старались направить свои астероиды точно в пункт приземления сквозь сильную бурю помех, которые заставляли брать под сомнение все команды управления и все данные телеметрии. В последний час я даже не следил за переговорами между членами моей аварийной команды. О, я слышал их достаточно хорошо. Я просто был не в состоянии их понять настолько, чтобы контролировать происходящее!

Паули бросал замечание фон Нейманну, и пока я пытался его осознать, фон Нейманн успевал провести оценку ситуации, затребовать у компьютера отчет о положении дел, задать пару вопросов Ферми и отдать распоряжение Эдисону. Одновременно он ухитрялся просматривать записки и наброски диаграмм, поступившие от этих двоих. Не знаю, было ли то, что они делали, потенциально доступно моим умственным способностям, я только знаю, что скорость их действий в пятьдесят раз превышала мои возможности. И не имело большого значения, что именно я понял — они работу выполняли.

Я все еще пытался вносить все проблемы в свои две колонки, но делать это становилось все сложнее.

В течение последнего часа я не смотрел на то, что творит моя собственная команда, и не слушал их. У нас одна полоса частот телеметрии была отдана наблюдению за проектом ММГ, и мое внимание все больше и больше привлекали их действия. По моим предположениям, у них возникли те же самые проблемы со связью, что и у нас — это потрескивающее разрядами поле вокруг Ио создавало трудности всем. Но наша команда с ними справлялась. Они плавно двигались к точке столкновения.

А затем, когда оставалось всего десять минут, была сделана последняя маленькая поправка. Она должна была представлять собой крохотный толчок, созданный радиальными реактивными двигателями. Достаточный, чтобы скорректировать место посадки с точностью до нескольких сотен метров. Вместо этого раздался радостный рев реактивных двигателей, вышедших из–под контроля и заработавших на полной тяге. В течение нескольких секунд астероид ММГ вел себя, как обычно (миллиард тонн имеет огромную инерцию), а затем лениво начал дрейфовать в сторону, прочь от расчетной траектории.

Реактивные двигатели продолжали работать. А этого не должно было происходить, так как первым делом команда ММГ послала им сигнал «выключить тягу».

Время столкновения наступило, когда астероид ММГ находился в целых пятидесяти километрах от запланированного места и продолжал с ускорением двигаться прочь от него. Я видел это последнее столкновение: полезная нагрузка лишь царапнула по поверхности Ио, оставив длинный рваный шрам, который совершенно не был похож на то аккуратное отверстие, которое мы должны были проделать в луне.

И мы его проделали несколькими секундами позже. Наш астероид вышел в запланированное место и в запланированное время, точно по вертикали к поверхности. Шлейф выброса только начинал вырастать над красно–желтой поверхностью Ио, а фон Нейманн уже доставал бутылку «бурбона» из–под пульта связи.

Я не возражал, лишь досадовал, что меня там нет и я не могу распить ее с ними вместо того, чтобы сидеть в своей гондоле и ждать стыковки с нашим головным кораблем. Я посмотрел на свой список, все еще не совсем завершенный. Есть ли в нем некая закономерность? Десять минут анализа ее не выявили. Никто не предпринял никаких попыток — на этот раз. Когда–нибудь — возможно, завтра — кого–нибудь из другого концерна осенит блестящая мысль, и тогда начнется совершенно новая игра.

Я еще размышлял над своим списком, когда с пульта управления раздалось настойчивое жужжание. Я нажал кнопку, ожидая выхода на связь своей аварийной команды. Но увидел на экране унылое лицо Брунеля, руководителя команды ММГ. С этим человеком, больше чем с кем бы то ни было, я хотел бы работать вместе.

Он кивнул мне, когда мое изображение появилось на экране. Он курил одну из своих крепких черных сигар, которая торчала из уголка его рта. Его лицо, как всегда, оставалось непроницаемым. Он никогда не выдавал своих чувств.

— Полагаю, ты это видел, — сказал он, не вынимая сигары. — Мы выбыли из игры. Я просто хотел поздравить тебя — еще раз.

— Да, я видел. Не повезло. По крайней мере, вы пришли вторыми.

— Тебе очень хорошо известно, что это ничуть не лучше, чем прийти последними. — Он вздохнул и покачал головой. — Мы все еще понятия не имеем, что произошло. Похоже или на ошибку в программировании, или на то, что клапан заклинило в открытом положении. Возможно, мы еще несколько недель этого не узнаем. И я не уверен, что мне это интересно

Я хранил полное сочувствия молчание.

— Я иногда думаю, нам просто нужно все бросить, Аль, — сказал он. — Я могу обскакать этих других недотеп, но я не могу конкурировать с вами. Вы выиграли уже шестой раз подряд. Меня это утомляет. Ты даже не представляешь себе, как сильно это меня выбивает из колеи.

Никогда не видел, чтобы Брунель так открыто проявлял свои чувства.

— Мне кажется, я понимаю твои проблемы, — сказал я.

И я действительно понимал. Я хорошо знал, что он чувствует, даже лучше, чем он полагал. Выдержать всю бесконечную череду мелких досадных сбоев было непосильным трудом. Ни один из сбоев не был настолько крупным, чтобы одна из аварийных команд остановилась, выделила его и смогла сказать: «Здесь ведется грязная игра» Но их совокупный эффект — дело другое. В одном случае грузы словно проваливались в болото, не попадали на нужные рейсы, в другой раз в компьютерной программе появлялась ненужная пара знаков «минус» или основной работник выбывал из строя по причине случайно подхваченного вируса, разрешения попадали не в ту папку, заявки клали не туда, на лицензиях стояли неверные даты.

Я знал обо всех этих неполадках. Должен был знать, так как изобрел большую их часть. Мне это представлялось похожим на смерть от тысячи ран. Никто не может выдержать все это и не потерять надежды выиграть фазу Б.

— Как тебе идея поработать над метаморфозой Европы? — спросил я. — Я думаю, тебе бы понравилось.

Он задумался, и впервые, кажется, я сумел прочесть выражение его лица.

— Ты имеешь в виду — уйти из ММГ? — спросил он. — Может быть. Не знаю, чего мне теперь хочется. Дай мне подумать. Мне бы хотелось работать с тобой, Аль, ты — гений.

Конечно, тут он ошибался. Я, безусловно, не гений. Все, что я умею делать — это то, что всегда делал, — руководить людьми, устранять неприятные мелочи (по–тихому!) и следить за тем, чтобы делалось то, что необходимо сделать. И, конечно, делать то, что у меня получается лучше всего: позаботиться, чтобы кое–что из необходимого не делалось.

На свете существуют гении, настоящие гении. Но я не из их числа. Человек, который решил клонировать меня тайком, — вот он действительно гений, по моему мнению

«Скажи, разве ты не помнишь, меня звали Аль…»

Конечно, я не помню. Эта песня была написана в 1930–х годах, а я умер только в 1947 году, но ни один клон не помнит ничего из жизни своего прототипа. То, что мы обычно хорошо знаем период жизни наших оригиналов, это результат нашего интереса, а не их воспоминания. Я очень хорошо знаю Чикаго времен Великого Кризиса, как я знаю и нынешнее время, но все это приобретенные знания. У меня не сохранилось настоящих воспоминаний о событиях. Я не помню.

Так что, даже если вы не помните, все равно зовите меня Аль. Все меня так звали.