"Воронье" - читать интересную книгу автора (Грин Джордж Доус)

Понедельник

ТАРА проснулась, когда Шон стал трясти ее. Все еще было темно. Он велел ей подготовиться — они отправляются в «семейную экспедицию». Больше он ничего не сообщил. Он уже разбудил маму, папу и Джейса и теперь собрал всю семью в «либерти». Цель поездки он держал в секрете. Трев собрал несколько мотоциклистов, чтобы их сопровождал конвой, который отсечет «шакалов пера», но те даже не появились. Когда Тара выехала на Ориол-стрит, улица была тиха и пустынна. Следуя указаниям Шона, она поехала на север. В течение нескольких миль «либерти» был единственной машиной на дороге — было ясно, что их никто не преследует. Так что Шон взмахом руки отослал мотоциклистов. Сбросив скорость, они развернулись.

Тара никогда в жизни не чувствовала себя такой усталой.

Шон руководил ею, сверяясь со страницей указаний: прибавить скорость на I-95, проехать три мили и пересечь 99-ю к Купер-Роуд. Что она и сделала. С первыми лучами рассвета они оставили позади застройки и мини-мелл, и теперь смотреть было не на что. Лишь несколько трейлеров, тихие, как гробницы. Заросли сосняка и пастбища. Тара посмотрела в зеркало заднего вида: мама, положив голову Джейса на колени, крепко спала, но Тара видела, как поблескивают глаза отца — он всегда был начеку.

Она проехала милю, и Шон сказал ей: «Возьми влево». Она повернула на Грин-Свамп-Роуд. Ее злило, что Шон не говорит, куда они едут. Сначала она думала, что, может быть, их ждет какой-то сюрприз в виде неожиданного пикника. Или они снова едут таскать рыбу неводом? Или на этот раз таскать крабов или, может, ловить морского окуня? Но Шон ничего не говорил, и невозмутимость его лица беспокоила ее до глубины души. Он играл с ней в какую-то игру. Его веселило, что он держал ее в неведении, и это была гребаная жестокость. Ей пришлось напрягаться, чтобы гнев не вырвался наружу; предполагалось, что она испугана. Но похоже, этим утром все ее страхи претворились в ярость. Подчиняться этому ублюдку, день за днем зависеть от его капризов — нет, это было чересчур.

Тем не менее ты нуждалась в его благоволении. Ты должна быть стойкой. Держаться на той дистанции, что ты можешь себе позволить, избегать неприятностей и не давать ему заметить, в каком ты гневе.

В центре этих пустынных мест Грин-Свамп вывела к Т-образному перекрестку. Шон громко скомандовал:

— Возьми налево на Батлер-Роуд. Затем проезжай полмили до Хонейголл-Роуд. Сверни налево. И еще триста ярдов до сельской дороги направо. — Голос у него был спокойный и равнодушный, словно его спутники были какими-то бесплотными существами.

«Ты трусливый проныра».

Наконец они свернули на ухабистую дорогу, которая вилась меж сосен и карликовых пальм. Ветки дубов скребли по крыше. Лес подступал все ближе и темнел. Банановый паук упал на боковое стекло водителя и настороженно застыл, большой, как рука. Резкий поворот, еще двадцать ухабистых ярдов — и внезапно они выехали на поляну, с обрывистого края которой открывался вид на болотистый берег ручья. Тут уже была какая-то машина. Машина Клио. Какая-то женщина стояла, прислонясь к переднему бамперу. Но она была закутана в шаль и низко опустила голову, так что лица ее рассмотреть было нельзя и оставалось лишь молиться, чтобы это оказалась какая-то старуха, а не Клио.

Но когда она подняла голову, оказалось, что это Клио. Она стояла в растерянности и ежилась от холода, хотя день обещал быть жарким и душным. «Ради бога, — подумала Тара. — Ради бога, только бы не Ромео привез ее. Молю тебя — только бы она не оказалась в руках Ромео».

— Выключи двигатель, — распорядился Шон.

Тара подчинилась. Наступила тишина.

И тут появился Ромео. Откуда-то возник и тоже прислонился к бамперу, рядом с Клио. Взял ее за руку.

Пожалуйста, взмолилась Тара, пусть ничего этого не произойдет.

Отец из-за спины спросил:

— А что она здесь делает? Зачем вы привезли Клио?

Ромео крикнул на них:

— Всем прочь! Не говорить и не терять времени. Просто всем вылезти из машины.

Они все выбрались из «либерти». Клио закричала: «Тара!» — и распахнула руки для объятия.

Но Ромео сказал:

— Нет, ты не можешь подойти. Оставайся на месте.

Так что Тара осталась стоять у «либерти», а Клио, сотрясаемая дрожью, прислонилась к своей машине.

— Почему она здесь, Шон? — спросил отец. — Что ты делаешь?

Шон только опустил голову. Но Ромео сказал:

— Это цена. Понятно? И цена была определена. Вы знали цену. И решили пренебречь ею.

Голос его был мрачен, и слова он произносил по слогам, словно цитировал их по памяти. В этом было что-то пугающее, и отец спросил его:

— Что все это значит? О чем ты говоришь?

Ромео развернул лист бумаги. «Дорогая, я хочу все рассказать ФБР».

Отец издал хриплый горловой стон.

Ромео читал как школьник, подчеркивая каждое слово, выделяя артикли, он тянул «а» и подчеркнуто ставил точку в конце каждого предложения:

— «Я все думал и думал. Я подумал, что не могу доверять этому офицеру Баррису. Я знаю, что правильно поступил, соврав ему, но ФБР не обманешь. Они отследят звонки, которые делал Шон. У них в сотовых телефонах есть GPS, так что они легко найдут Ромео и схватят его. И Шона тоже. Они легко прикончат их».

— Простите, — сказал отец. — Я не должен был писать этого.

Ромео поднял глаза от бумаги.

— Это было так глупо, — сказал отец. — Прошу прощения. О господи, как мне жаль, Шон. Но я ничего не сделал. Клянусь тебе…

— Просто слушай, — сказал Ромео и снова стал читать: — «Пап, я знаю, как ты ненавидишь его. Я ненавижу его еще больше. Когда он открывает рот, меня тошнит. Он думает, что какой-то пророк, но люди любят его только из-за денег, а он трус. Но едва он получит деньги, постарается удрать, и вот тогда-то мы и позвоним в ФБР. Далеко он не уйдет!»

Тара понимала, что сейчас она должна начать каяться. Опуститься в грязь и молить. Но мышцы ее челюсти свело от ярости. И теперь, когда ей больше всего надо было бы уступить и сдаться, она не могла этого сделать. Она просто смотрела на отца, как он молил: «Это не Тара сделала ошибку. Ошибка моя, и я не знал, что делаю… но, Шон! Пожалуйста…»

— Я не могу помочь тебе, Митч. Я предупреждал тебя, но ты не послушал. И теперь черед Ромео.

Отец повернулся к Ромео:

— О господи, послушай, мне очень жаль, я больше никогда не буду…

— Это цена, — сказал Ромео. И повторил то, что говорил раньше. Он стоял, декламируя: — И цена была определена. Вы знали цену. И решили пренебречь ею.

Дальше наступило молчание. Ромео помедлил, затем вытащил из кармана маленькую бутылочку янтарного цвета. Он заставил Клио протянуть руку и высыпал ей на ладонь дюжину пилюль. Затем дал ей полпинты джина и сказал:

— Возьми их.

— Что ты делаешь? — вскинулся Митч.

— Я спасаю ваши жизни, — сказал Ромео. — Всех вас. Возьми их, Клио.

Отец было двинулся к нему, но Ромео вскинул пистолет.

— Если ты подойдешь хоть на шаг ближе, я убью кого-то из твоих детей.

Отец остановился. У него открылся рот.

Внезапно Ромео резко выкинул руку — и схватил Джейса за шиворот:

— Этого? Его первым?

— Нет! Пожалуйста, не надо! Не трогай моего сына! — Отец упал на колени.

«Не это ли и я должна сделать? — подумала Тара. — Опуститься в грязь и молить. Почему бы и нет? Неужели я такая холодная и равнодушная? Так ли это? Меня это не волнует? Что со мной делается?»

Отец продолжал просить:

— Делайте то, что вы считаете правильным, сэр! Вы знаете, что правильно. Но не трогайте моего сына, молю, молю, Господи. Это я во всем виноват. Заставьте меня расплачиваться!

Ромео не обратил на него внимания. Он сказал Клио:

— Давай, девочка. Мы можем спасти ее. Помнишь? Помнишь, как мы спасли Тару?

Внезапно она рывком забросила все пилюли в рот. Сделала глоток джина и проглотила их.

— Нет! — вскричал отец. — Не делай этого, Клио! Ради бога, ты убьешь себя!

— Это было очень смело, девочка, — тихо одобрил Ромео.

Тара видела слезы на его глазах. Он боролся с ними, когда вынул из кармана еще две янтарные бутылочки и высыпал пилюли на ладонь Клио. Двадцать пилюль. Синие и желтые. И показал жестом: сосчитай их.

Что она и сделала.

Мать начала всхлипывать. Отец мучительно застонал.

Ромео высыпал еще пилюли. Но Клио, смертельно бледная, прошептала:

— Разве недостаточно?

Отец, всхлипывая, молил пощадить ее жизнь.

Тара просто стояла рядом. Когда Ромео поднес руку Клио ей ко рту, она сказала:

— Будь смелой.

И она проглотила пилюли.

Затем Ромео повернулся к Таре и сказал:

— А теперь мы подождем. Подождем и посмотрим, как она умирает. Тара, простись с ней, ладно? Скажи своей подруге, которая так любила тебя, что она отдала свою жизнь как предупреждение тебе. Это та цена, которую ты заплатила. Попрощайся с ней.

Но вместо этого Тара сказала:

— Да имела я тебя.

Она испытала облегчение. Когда этот сукин сын сказал: «Попрощайся с ней», она поняла, что надо сделать. Ее словно подтолкнуло. Наконец она справилась с несказанным ужасом и ощутила свободу. Она подошла к Клио и сказала:

— Давай! Идем.

Ромео заорал:

— Убирайся от нее!

Но она не обратила на него внимания. На глазах у всех она обхватила плечи Клио и помогла ей сделать несколько неверных шагов к «либерти». Клио попыталась высвободиться из ее рук, бормоча:

— Дорогая, если все в порядке, я лучше просто… просто лягу здесь… и просто посплю немножко…

— Спать будешь потом. Шевелись. — И она потащила ее за собой.

— Стоять! — потребовал Ромео.

Но Тара даже не посмотрела на него.

— Я начну убивать! — сказал он.

— Хорошо, но сначала убей меня. Ее ты уже убил. Теперь моя очередь.

— Я убью твоего брата, — сказал Ромео. — Прикончу всех. Немедленно. В любом случае!

И только сейчас Тара обернулась. Она бросила на него беглый возмущенный взгляд. А затем сказала Клио, чтобы та пошевеливалась.

— Немедленно! — снова заорал он. Перевел пистолет на отца.

Тара краем глаза заметила это движение. Она не остановилась. Рывком откатив заднюю дверь «либерти», она помогла Клио влезть в машину. Все это время она ждала звука выстрела.

Затем Тара услышала голос Шона:

— Дай им уехать.

Ромео вроде смутился:

— Что?

— Опусти пистолет, — сказал Шон.

— Это цена, — продолжал настаивать Ромео. — Цена, которая обговорена. Они знали эту цену!

— И они уплатили ее, — ответил Шон.

— Пришло время кары!

— Не сейчас, — сказал Шон. — Сейчас пришло время милосердия. Давай доставим ее в больницу, Митч, двинулись.

Он помог отцу встать. И сказал Таре:

— Давай поторопимся. Я поведу машину.

Все сели в салон. Но прежде чем Тара успела закрыть дверцу, она услышала слова Ромео, сказанные этим странным далеким голосом школьника:

— Они что, забыли о Ромео? Они что, забыли о цене?

Шон включил двигатель и с грохотом сорвался с места. По земляной дороге Грин-Свамп-Роуд он летел под 70 миль в час, а на Купер стал выжимать все девяносто. Шины визжали на поворотах. Он кинул свой сотовый Пэтси на заднее сиденье и сказал:

— Вызывай больницу. Скажи им, чтобы они были готовы встретить нас.

Он пролетел I-95 и, не обращая внимания на встречное движение, проскакивал на красный свет. Он уходил вправо, резко брал повороты и сигналами разгонял испуганных водителей. Джейса на заднем сиденье стало мутить, и он стонал. У Митча глаза вылезали из орбит. Пэтси забилась в угол и молчала. Но Шон не мог сбросить скорость: дорога была каждая секунда. Жизнь Клио висела на ниточке, и единственное, что еще держало ее в этом мире, была Тара. Разговаривая с ней, она вела ее через Долину смерти. Шон не снимал руку с клаксона, и кварталы летели мимо. Он повернул направо на Алтаму, следуя указателю «Больница».

Время для милосердия. Время для любви, нежности и светлого прощения.

Он свернул налево на Шрайн-Роуд и подрулил к подъезду скорой помощи. Врачи уже ждали. Они тут же переложили Клио на каталку и позволили Таре сопровождать ее.

Шон посмотрел на часы на приборной панели. Прошло всего четырнадцать минут после того, как они покинули берег ручья. Какой-то шанс есть?

Он с Ботрайтами остался ждать в приемной. Через полчаса влетела мать Клио, почти обезумевшая от страха. Вышел какой-то санитар и проводил ее.

Вокруг, чтобы посмотреть на Шона и Ботрайтов, сновали сестры и ординаторы. Один из них даже набрался храбрости спросить:

— Это вы выиграли джекпот, правда?

Пэтси кивнула.

Нянечка сказала:

— Дух Божий почиет на вас.

А другая пробормотала:

— Аминь.

РОМЕО пробирался сквозь палящую жару. На карте дорога Грин-Свамп казалась прохладной и тенистой, но на самом деле ее прямая линия была залита беспощадным солнцем, повсюду трещали цикады, а Ромео казалось, что у него распухли мозги от того взгляда, что кинула на него Тара.

Солнце уже миновало большую часть восточной стороны неба, и слепни кружились вокруг него, как электроны; через несколько миль он решил, что дальше идти не может. И поэтому сел. Прошло несколько минут. Старый бронзовый «кадиллак» остановился рядом с ним. Медленно и торжественно опустилось окно. Старый негр спросил, не подвезти ли его.

— Ох да, спасибо вам.

Он влез в машину. Водитель спросил:

— Куда вы направлялись?

— В Брунсвик.

— И собирались пройти пешком весь путь до города? Это долгая дорога.

— Да, сэр. И вот видите, я сдался.

— Возьмите себе попить. Посмотрите в кулере сзади.

— Спасибо, — сказал Ромео. Он дотянулся до заднего сиденья и открыл емкость со льдом. В нем стояло несколько банок содовой, плавающих в мутной воде. Ромео взял банку с лимоном и лаймом.

— Я везу содовую для своих внуков, — сказал водитель.

— Поблагодарите их от меня, — сказал Ромео.

— У вас нет машины?

Он подумал, как объяснить, что план был таков: оставить у ручья машину Клио, в которой будет лежать ее тело, и вернуться в город с Шоном и Ботрайтами, но план рухнул, все уехали, оставив его, а ключ от машины Клио, наверно, был у нее в кармане.

Для рассказа это была слишком запутанная история.

Так что он просто сказал:

— Я поехал на вечеринку с девушкой. В ее машине. А она уехала с другим.

— М-да… Я понимаю. Чувствуешь себя последним дерьмом, да?

— Да.

— Я и не сомневался. Как давно вы встречались с этой девушкой?

— Да я с ней вообще не встречался. Я собирался убить ее. Но все пошло кувырком. И теперь не знаю, что делать.

Больше они не обменялись ни словом, пока не добрались до города.

В том взгляде, который Тара бросила на него у ручья, не было вызова. В нем звучал факт: она необъятна, как вселенная, а Ромео — мал и жалок. Она полна силы и мощи, а Ромео бессилен. Она в сердце Шона, а для Ромео вообще нет места нигде.

Он подумал: Шон вроде сказал, что пришло время милосердия? Будто это он выбирал время. Но на самом деле Тара со своей силой нанесла ему поражение — одолела их обоих.

Откуда она обрела такую мощь и уверенность? Они пришли из любви.

Когда они очутились в Брунсвике, старик предложил подвезти его до места назначения, и Ромео с благодарностью принял его предложение. Они подъехали к стоянке, где Ромео оставил свою машину. Он сказал старику:

— Будьте любезны остановиться здесь.

Тот подрулил поближе, Ромео выбрался из машины и сказал:

— Благодарю вас. Полагаю, мои слова расстроили вас. Прошу прощения.

— Все в порядке, — ответил мужчина.

— Вы хотите допить содовую или я могу выкинуть банку?

— Возьми ее, сынок. И не позволяй, чтобы эта женщина унижала тебя. — Затем он уехал.

Ромео вернулся к патрулированию. Что еще он мог делать?

Но за рулем он думал: «Если Тара такая сильная, если она так любима, обожаема и вообще избрана Богом, заставь ее страдать. Надели Тару страданиями».

ШОН с Ботрайтами ждали больше двух часов. Наконец из реанимационного отделения вышла мать Клио и сказала, что ее дочь идет на поправку.

Пэтси обняла ее. Они обе рассмеялись. Пэтси рассказала ей, как Шон героически мчался в больницу. Женщина сжала руки Шона и поцеловала их, сказав:

— Когда я увидела вас по телевидению, сразу поняла, что вы хороший человек. — На глазах ее были слезы.

— Я вообще никогда не видел, — признался Джейс, — чтобы так быстро ездили. Даже на гонках НАСКАР.

Все рассмеялись. Мать Клио сказала:

— Шон, вы святой человек!

Они вышли из помещения. Тут уже толпились телевизионщики и репортеры:

— Шон! Почему вы здесь оказались?

— Шон! Это правда, что вы спасли девушку, которая собиралась покончить с собой?

— Шон! Как вы узнали о ней?

— Как вы нашли ее?

— Шон!

— Шон! Это правда, что вас привел к ней голос Бога?

БАРРИС заступил на смену в три часа. По обычаю он пристроился за рощицей олеандров на 17-й и стал ждать любителей быстрой езды. Чувствовал он себя измотанным и опустошенным, и никакие мысли не приходили ему в голову, кроме самых отвратных. Он припомнил сегодняшнюю встречу с Митчем Ботрайтом и каким дураком он себя выставил. Он потрогал вьющуюся прядь на лбу и подумал, почему бы ему не избавиться от нее. Затем удивился: какого черта он думает о такой ерунде. Он никак не мог отделаться от мыслей о своих глупостях. Любит ли его Нелл, уважает ли его шеф, стоит ли ему побрить голову и так далее. Почему он не может думать о вещах духовных, возвышенных, важных?

«Ну, может быть, потому, что я всего лишь посмешище.

Может, я в самом деле посмешище, о чем шеф рассказывал в кафе Труди, — какая-то длинная бессмысленная история о копе-клоуне, который думал, что найдет какое-то достоинство в этом мире, но мир сбил его с ног и пописал на него. „Ты — и достоинство? Ты, Деппити Даг?“ В конце истории все так хохотали, что чуть челюсти не вывихнули, да и потом все в Брунсвике фыркали и, веселясь, выпускали газы».

Он продолжал сидеть в своей машине. Автомобили густым потоком летели мимо него. Он сидел около часа. И не поймал никого, потому что не хотел никого останавливать.

Тем не менее в 15:57 Роуз Пэтчли сообщила ему о возможной краже со взломом, которая сейчас происходит в начальной школе Джейн Мейсон. Было июньское воскресенье, и он выяснил, что школа пуста, если не считать секретарши, пожилой чернокожей дамы, которая решила поработать сверхурочно в своем кабинете. Вместе с ней он проверил классы, а затем и туалеты. Но, ничего не найдя, прекратили это занятие. На обратном пути в кабинет они миновали большой гимнастический зал — и тут Баррис услышал какой-то шепот. Вдоль одной стены стояли стулья. Он подошел и заглянул за них. Глаза. Две пары.

— Вылезайте оттуда.

Две маленькие девочки поспешно выскочили и кинулись удирать. Он двинулся за ними, но у него был такой объемистый живот плюс на поясе болтались различные полицейские принадлежности. Ко всему прочему, его беспокоило, как он выглядит со своей голой головой, в темных очках и тяжелых полицейских ботинках. Так что на самом деле он и не пытался никого поймать.

Но одна из девочек была толстенькой и медлительной, так что он все же ее настиг. Баррис легонько хлопнул ее по плечу, а она шлепнулась на пол и захныкала.

«До чего я бесстрашный борец с преступниками».

Вторая девочка все же удрала.

Он помог пленнице подняться и отвел ее в кабинет. Усадив на стул, скрестил на груди руки и сердито уставился на нее. Он хотел успокоить ее, но знал, что его обязанность — быть холодным и строгим.

— Как тебя зовут?

— Кайра.

— Сколько тебе лет?

— Десять.

— Чем вы думали тут заняться?

— Слушаться Шилану.

— Она что, ваша начальница?

— Я не знаю.

— Она оставила вас сторожить этот мешок?

Кайра заплакала.

— Может, вам не нужно было слушаться Шилану. Может, она вовлекла вас в плохую историю.

Он попросил у пожилой секретарши бумажный платок и протянул его девочке. Но большой помощи тот не оказал. Стоило Кайре взглянуть на него, она еще пуще залилась слезами. Конечно, дело было в униформе. Стоит надеть полицейскую форму, и люди, где бы ни оказались, начинают нервничать. Дети, любовники, закоренелые преступники… Они видят значок, начищенные ботинки, теряют соображение и начинают орать.

Но тут случилось нечто забавное. Появилась Шилана.

Она вошла в кабинет, села рядом с Кайрой и уставилась на Барриса. Девочка не назвалась, но кто еще это мог быть? Она была худенькой, но красивой. С тонким лицом и огромными глазами. Она смотрела не моргая.

— Это моя идея, — сказала она, — так что оставьте ее в покое.

— Что за идея? — спросил ее Баррис.

Она не ответила.

— Я хочу узнать, — настаивал Баррис, — что вы делали в школе в летнее время?

Она молча смотрела на него.

— Большинство детей, — сказал он, — и силком не затянешь в школу летом. Так?

По-прежнему не последовало ответа.

Девочка напоминала ему Нелл. Ту, из давних времен, когда она была на четвертой ступени. Баррис был влюблен в нее еще тогда, когда в четверг днем они поехали на автобусе к баптистам на урок Библии — чего они оба терпеть не могли. Он сидел за ней, отпуская глупые шуточки, а она покатывалась со смеху. А когда водитель автобуса велел ей заткнуться, она не обратила на него внимания. Когда он повторил это, она ответила: «Вы не мой отец. Вы не мой учитель. У вас нет права голоса, мистер», в упор глядя на него огромными глазами.

И пятьдесят лет спустя он снова появился перед ним — этот упрямый чужой взгляд малышки Шиланы. Баррис строго предупредил ее:

— Ты знаешь, что твой директор может получить повестку из ювенального суда? И тебе придется предстать перед судьей Парром, а он может послать тебя в сиротский дом. Ты слышишь меня, Шилана?

Из левого глаза у нее потекла струйка слез. Затем другая струйка из правого. По лицу ее струились два маленьких ручейка. Тем не менее она продолжала не моргая смотреть на него. Баррис испытал восхищение этой девочкой, которая вернулась, чтобы разделить наказание с подругами, и которая не боится копа с пистолетом и большим животом.

Он перестал читать ей мораль. Теперь они просто смотрели друг на друга.

И тут Шилана бросила:

— Мы пришли посмотреть на мою картину.

— Что за картина?

Шилана мотнула головой:

— Которую я сделала.

— Могу я посмотреть на нее, Шилана?

Она встала и пошла. Он последовал за ней по темному школьному коридору, а Кайра и старая секретарша держались за ними. Шилана зашла в класс и показала на акварель на стене. Это было изображение школьного автобуса. Днище у него так выпирало, что он казался живым, и рядом с ним все казалось одушевленным. По какой-то причине Шилана решила придать солнцу цвет виноградного сока, отчего автобус обрел ярко-желтый цвет. Боже милостивый. Это был старый автобус «блуберд» из времен его детства со скрипучими сиденьями, плохими тормозами и весь залитый солнцем.

Баррис удивился, как это могло получиться: после всех этих лет он испытал неподдельную радость. Он прищурился, сквозь слезы рассматривая его. Что с ним происходит?

Он сказал Шилане, что это лучшее изображение школьного автобуса, которое он когда-либо видел. Он хотел сказать, что это вообще лучшая картина из всех, что попадались ему на глаза, но побоялся, что его слова прозвучат неискренне. Он пробормотал, что ему надо посетить помещение для мальчиков, и старая женщина показала ему дорогу. Он спустился и толкнул двери. Это в самом деле была туалетная комната для маленьких мальчиков, с маленькими унитазами и маленькими раковинами. Он нагнулся над раковиной, упираясь в нее животом, и посмотрел на себя в зеркало. «Я хотел всего лишь немного солнца, и вот оно появилось, немного, по Божьему велению, — и осветило мое сердце. Что бы это могло значить?»

Затем он проводил Шилану и Кайру по домам.

Как только он расстался с Кайрой, Шилана принялась болтать. Она выложила всю автобиографию, включая бабушку, двух любовников бабушки, различных дядей, кукол Братц и сводных сестер. Кто-то был в тюрьме (скорее всего, сводная сестра, а не кукла, хотя он не был в этом уверен), а кто-то в исправительном центре Саванны.

Баррис доставил девочку к ее бабушке. Когда он собрался уходить, она поцеловала его в щеку.

— Шилана, — сказал он, — ты мне кого-то напоминаешь. Одну маленькую девочку. Много лет назад я был в нее влюблен.

— Правда? И вы на ней женились?

— Нет.

— А почему нет?

— Провалиться мне на этом месте, — вздохнул он. — А ты думаешь, я еще могу?

Она пожала плечами:

— Откуда мне знать?

МИТЧ молчал, пока они добирались до ярмарки Ротари-клуба, но, опустив глаза, все время держал Тару и Клио за руки. Он понимал, что наделал. Он едва не обрек на смерть лучшую подругу дочери. Его гордость вынудила сделать глупость, от которой его спасли другие, и он чувствовал себя грязью. Он хотел бы стать червем в прахе земном, чтобы его раздавили и забыли о нем. Почетный караул пилигримов двигался вместе с ними. Прогулка была недолгой. Они спустились по Робин-Роуд, пересекли Кэнари-Драйв, 4-ю улицу и вышли к плакату «Ярмарка Ротари-клуба». На нем был изображен клоун и чертово колесо. Митч припомнил чертово колесо на ярмарке времен своего детства, но теперь перед ним простиралась большая подстриженная лужайка, вдоль одной стороны которой стояли столы для пикника. Несколько домиков (порой это место использовалось как летний лагерь). Пруд, заросший осокой. Здесь уже собрались сотни почитателей, которые радостными криками приветствовали появление Митча. Он никогда не наблюдал такого всеобщего проявления любви. Митч стоял сутулясь и глядя на носки своих ботинок. Он был смущен и с трудом сдерживал слезы. Затем его с семьей провели на почетное место впереди, к карточному столику, который был превращен в алтарь.

Снова раздалось скандирование:

— Шон! Шон! Шон!

Наконец Шон удостоил их своим присутствием.

Кто-то дал ему микрофон. Толпа продолжала выкрикивать его имя, но он вскинул руки и попросил:

— Не надо. Не надо. Я тут не самый главный.

Какое-то время собравшиеся отказывались повиноваться ему: их любовь была всепоглощающей. Но наконец скандирование стало стихать, воцарилась тишина, и тогда Шон сказал:

— Мы сегодня спасли живую душу — вот что самое главное. Вы все слышали об этом?

Снова последовал обвал криков, смешанных с восторженным смехом. Все смотрели на Клио, которая пряталась в объятиях Тары, как смущенный ребенок.

Шон взмахнул рукой, показывая на пышные кроны магнолий и дубов, которые окружали поле. Легкий ветерок перелетал от дерева к дереву.

— Вы чувствуете? Вы чувствуете этот ветер?

— О да! — последовали ответы. — Хвала Господу! Да, да! Мы его чувствуем! Хвала Господу!

— Вы видите, как ветер ходит по кругу вокруг нас?

— Да, сэр! Да, Иисусе! Да, мы его чувствуем!

— И я полагаю, — сказал он, — мы знаем, что грядет.

— Мы знаем! Мы знаем, что грядет!

— Будут перемены, — сказал Шон.

— Грядут перемены! Большие изменения! Хвала Господу!

Митч видел, как воодушевление отражалось то на одном, то на другом лице. Кое-кто уже стоял на коленях. Он посмотрел на свою любимую дочь Тару и увидел, что она — даже Тара! — была так захвачена словами Шона, что не заметила взгляда отца. «О господи! Всего несколько часов назад этот человек угрожал убить нас. Он сущий дьявол! Или я ошибаюсь? Разве его сердце не черно как смерть? Господь мой, Отче мой, что же я упустил?»

Шон поднял над головой ломоть хлеба.

— Итак, — сказал он. — Это в самом деле выглядит как хлеб. — Похмыкивание среди собравшихся. — Но когда вы попробуете его, — продолжил он, — у него будет вкус света. Вам знаком вкус света?

— Хвала Господу!

— И если нет, вам предстоит обрести его! — крикнул Шон.

— Хвала Господу!

— Потому что хлеб этот — плоть нашего Господа!

— Да, так и есть!

— И свет снизойдет с Небес!

— Хвала Господу!

Он поманил Пэтси: выйди вперед.

Она приблизилась к алтарю. Шон еле заметно кивнул ей, и она опустилась на колени. Он отломил хлеба, положил ей на язык и сказал:

— Жуй эту благодать, дорогая. — Он произнес эти слова не в микрофон, и его услышали только люди в первых рядах, но их радостный смех прокатился по толпе, и стоявшие сзади засмеялись просто потому, что смеялись все.

Затем Шон поднял кубок с вином.

Пэтси раздвинула губы. Глядя снизу вверх в его глаза, она сделала глоток. Митч понимал, что сейчас она представляет, как губы Шона Макбрайда прижимаются к ее губам. Митч понимал, что она влюблена в Шона Макбрайда. Она обожала его и принадлежала ему. Это знание должно было наполнить Митча яростью, но этого не случилось.

Он чувствовал лишь стыд, и смущение, и страх, и приближение грозы. Здесь шла какая-то игра. Он был готов пуститься в путь — лишь бы избавиться от всех этих бед. Ветер, который усиливался, должен был бы с корнями вырвать его из той земли, на которой он существовал, и перебросить его в какой-то новый мир — пусть так и будет.

Тара подвела его к алтарю. Он встал на колени. Шон прикоснулся к его лбу. Прикосновение показалось ему обжигающим. Когда хлеб оказался у него на языке, голод и жившая в нем пустота пропали. А жажду утолила кровь Господня. Митч всхлипнул. Встав, он запнулся об алтарь. Раздались крики: «Хвала Иисусу! Хвала Господу!» Дочь отвела его обратно на место. Он сел, держа ее за руку, продолжая чувствовать вкус плоти Господней на языке; он знал, что ему предстоит долгий путь к спасению. Но главным было то, что он был здесь. Он сделал это. Он нашел зеленые пастбища и тихие воды, и теперь он мог положить голову дочери на колени и найти покой.

ТАРА проделала этот акт поклонения ради отца. Чтобы он стал послушным и расслабленным. Чтобы дать ему понять: «Все мы теперь с Шоном, и твое отторжение его не получит поддержки. Мы все считаем тебя ответственным за то, что случилось утром. И никто из нас не простит тебя, пока ты полностью не подчинишься воле Шона».

Это сработало.

Она посмотрела на отца. Он продолжал откровенно всхлипывать, плечи его дрожали, и он был полностью открыт любви Шона. Он был полон ею. Тара осталась наедине со своими чувствами. Не осталось никого, кто мог бы сопротивляться этому ублюдку.

РОМЕО увидел, что из своей полицейской машины выглядывает старый кабан. Он стоял за кустами. Ромео сбросил скорость и сейчас почти полз, 10 миль в час или около того. Проезжая мимо, он откровенно уставился на копа.

Но старый кабан не заметил его. Он сидел уперев взгляд в свои колени, погруженный в размышления, и видел, как Ромео полз мимо него, но стоило ему поднять глаза, как он хлопнул себя по лбу, ударил по клаксону и через пять секунд уже висел у Ромео на хвосте.

Ромео свернул на парковку.

Старый кабан пристроился за ним. Он вылез из машины и, переваливаясь, подошел к окошку Ромео.

— Как у вас сегодня дела, сэр?

— Отлично. А как у вас?

— Вы все еще в Брунсвике?

— Да.

— От того животного избавились?

— Да.

— У вас все еще отпуск?

— Да.

— Хорошо проводите время?

— Не могу пожаловаться.

— Народ обычно не проводит отпуск в Брунсвике.

Все отправляются на остров, или в Саванну, или еще куда-нибудь.

— Ага.

— Здесь не много развлечений.

— Да. — Ромео пожал плечами. — Но я обратил внимание, как тут все рассыпается и никто не пытается ремонтировать.

Старый кабан внимательно присматривался к нему. Казалось, он пытался представить его вне машины и решить, что с ним делать. Ромео был доволен таким вниманием.

Наконец коп тихо сказал:

— Права и страховой полис.

Ромео протянул их. Коп отнес бумаги к себе в машину и как бы пробормотал над ними какие-то заклинания или обряды вуду… или что там делают копы.

Затем он вернулся, отдал документы и сказал:

— Мистер… простите, я забыл, как произносится ваша фамилия?

— Здер-ко.

— Спасибо. У меня к вам вопрос. — Ромео ждал. — В ваших правах говорится, что вы из Пикуа, Огайо.

— Да.

— Где-то рядом с Дейтоном?

Это едва не сразило Ромео. «Вот оно! Начинается. Начинается Истина. В облике потрепанного старого дорожного копа. Что я должен делать? Продолжать выкручиваться, выдавать мелкую ложь, прикрытую убедительным покровом Правды?»

— Прошу прощения, офицер. Почему вы повторяете этот вопрос?

— Вопрос, который я задал, заключается в следующем. Шон Макбрайд живет в Дейтоне, Огайо. Не приятель ли вы Шона Макбрайда?

— Ну, думаю, что да. Во всяком случае считал себя таковым.

— Вы расстались?

— Что-то вроде того.

— И что случилось?

— Это долгая история.

— Изложите мне суть ее.

— Суть в том, что его словно поразило молнией.

— Сэр?

— Он выиграл джекпот и стал апостолом этого странного культа. А я… думаю, я стал кем-то еще.

— Кем вы стали, сэр?

— Никем.

— Очень хорошо.

— Позвольте вопрос, офицер?

— Да, сэр?

— У вас есть впечатление, что у нас один и тот же маршрут? У вас и у меня? Мы оба крутимся и крутимся по этому городу, словно на одной и той же карусели? Я на этом уродливом старом пони жуткой раскраски, а вы на своем свиномобиле. Иисусе. Словно мы, встречаясь, раскланиваемся друг с другом. Вы понимаете?

— Сэр, я не уверен, что улавливаю суть вашей мысли.

— Я тоже. Но нет ли у вас впечатления, что все крутится быстрее и быстрее, а мы продолжаем делать вид, что даже не догадываемся о приближении катастрофы?

— Катастрофы?

— Но знаете, что я думаю? Почему бы нам не соскочить прежде, чем она случится? Я хочу сказать, что был бы не против отправиться домой. Почему бы вам не отправиться со мной? Вы могли бы отдохнуть от этой гребаной жары. Посмотреть Огайо. Очень приятное место.

Старый кабан уставился на него.

Ромео улыбнулся:

— Я шучу. Я знаю — нас заклинило. Никуда мы не поедем.

— Сэр, у вас в машине есть какое-нибудь оружие?

— У меня в багажнике есть малокалиберный «феникс». Это законно?

— Пока вы держите его в багажнике.

— Отлично, офицер. Могу я спросить, почему вы меня задержали?

Прежде чем ответить, старый кабан помедлил:

— Сэр, у вас не горели задние фонари. Таково требование штата Джорджия. — И затем он вежливо добавил: — Так что вам придется привести их в порядок. Хорошо, мистер Здерко?

КЛИО казалось, что, пока она с Тарой, у нее все будет в порядке. Воспоминания о том, что случилось на берегу ручья, уже слабели, но все еще оставались при ней, и ей было необходимо от них отделаться. Так что она держалась поближе к Таре и старалась быть чем-то занятой. Вместе с женщинами они работали на раздаче пищи во время ярмарки. Клио перемешивала креветки в барбекю. Тара готовила чесночную подливку.

Этим они и занимались, когда Тара сообщила:

— О господи! Шевелись. Турки уже здесь.

Турками была семья пилигримов из Делавэра или откуда-то еще. Выступающий подбородок папаши был украшен черной щетиной, а у жены и детей был один и тот же птичий взгляд, и вот теперь вся семья двигалась в очереди на раздачу, и Клио пришлось сдерживаться, чтобы не рассмеяться.

А после них явилась Исключительно Благочестивая Леди. Тара дала ей лишнюю поварешку картошки, и та проникновенно сказала:

— Благословляю тебя, дитя мое.

Клио пришлось извиниться и выскочить из палатки, чтобы не рассмеяться ей в лицо. Через минуту она вернулась и сказала миссис Рили, старушке, которая наблюдала все это зрелище:

— Простите, миссис Рили.

Та одарила ее снисходительной улыбкой. Все были добры к Клио. Все знали, как ей повезло, что она осталась в живых.

Затем какой-то парень протолкался сквозь очередь, и Тара шепнула:

— Не смахивает ли он на того типа с Холмов? Ну, не типичный ли мудак?

Клио застонала:

— О боже мой. Спенсер! Он действительно таков!

Они продолжали смеяться и когда Благочестивая Леди явилась за второй порцией. Тара дала ей еще одну солидную порцию мятой картошки, и женщина сказала:

— Ну, Господь обеспечил, не так ли?

— Да, мэм. Только и делает, что обеспечивает.

Клио чуть не написала в штанишки. Как только женщина ушла, они покатились с хохоту, и все паломники смотрели на них.

— Пора остановиться, — сказала Тара, и они, переводя дыхание, обрели серьезность.

Но тут же снова взорвались смехом.

Позже они увидели, что к ним направляются Шон и Трев. Они шли, минуя столы для пикников, тихо о чем-то разговаривая, спокойные и невозмутимые. Полные уверенности. Клио застыла на месте, а Тара смертельно побледнела, положила свою большую поварешку и сказала:

— Давай уйдем отсюда.

— Подожди. Почему?

— Если хочешь, оставайся, — фыркнула Тара.

Она отошла, направляясь к большой кабине.

Клио заторопилась следом за ней.

— Почему? Ты что, ненавидишь его? Но он спас мне жизнь. Это вы с Шоном спасли меня, верно?

Тара продолжала идти.

Клио потеряла надежду понять ее. На ее лице ничего не отражается, никакой ясности, подумала она. Ведь все было отлично. Все это как-то странно и непонятно, когда Тара ведет ее за собой, словно она слепая и беспомощная, но Тара знает, что делает.

БАРРИС, объезжая Брунсвик, думал о Здерко.

Встречал ли он в своей карьере человека, который вызывал бы у него большее чувство тревоги? Нет. В 1987 году он участвовал в тайной операции, когда Лерой Ален перебирался в Рейдсвилль. Лерой только что убил целую семью, посчитав (и был прав), что подружка обманывает его с его же отцом. Тем не менее по сравнению с Ромео Здерко он выглядел куда спокойнее.

Так почему же, пытался понять Баррис, Здерко в такой панике?

Потому что его использует Шон Макбрайд?

Похоже, что так.

То есть Ромео Здерко — то оружие, которым Шон Макбрайд запугивает Ботрайтов?

«Я в этом не сомневаюсь, но есть ли доказательства? Нет. Хотя подожди, вот оно, мое доказательство. Оно в том, что Шон Макбрайд — лживый сукин сын, интриган.

То есть доказательств нет.

Я знаю, что он мне не нравится».

Почему же? Ты никогда раньше не встречал его. Ты видел его во плоти, но только один раз, в это воскресенье в церкви, и вы не обмолвились ни словом.

Упрямство всегда было твоим врагом.

И все же…

Он развернул машину и направился на ярмарку Ротари-клуба. Он хотел встретиться с Шоном Макбрайдом.

РОМЕО проехал мимо дома Клио в Белл-Пойнт. Впрочем, Клио тут не было, она осталась с Тарой. Тут не на что смотреть. По 17-й он двинулся на север к дому дяди Шелби и тети Мириам и через окно их большой гостиной увидел, что они заняты игрой в «Храбрецов». Но их чистеньких ухоженных детей не было заметно. Ах да, конечно, они же в библейском лагере. У Ромео не было никакого смысла оставаться, разве что он хотел посмотреть игру в мяч. Он продолжил движение. Проехал мимо жилища Ванессы и Герберта. Ванесса была на кухне, что-то готовила. Ромео двинулся дальше в Старый город, мимо Альфреда и Нелл, и снова поехал по кругу. В центре его окружности была ярмарка Ротари-клуба. «Шон сказал — не подъезжай слишком близко. Но разве я не могу остановиться на минутку? Я вообще рехнусь. Просто сделаю небольшой перерыв от этого кружения и пойду посмотреть, что делает Шон? Заскочу на минутку. Что в этом плохого?»

ТАРА лежала на кровати в одном из домиков лагеря. Клио, отключившись, лежала рядом с ней, но Тара, бодрствуя, слушала, как пилигримы возносят благодарственные гимны. «Взываем к Господу» и «Перед троном Бога Всевышнего». Она знала все эти песнопения и считала, что их с трудом можно выносить. Ей хотелось открыть душ, чтобы как-то приглушить их, но ей было трудно встать с постели. Она предпочитала просто лежать здесь и чувствовать, как к ней прижимается тело Клио.

«Со мной все в порядке. Если бы только кто-то заткнул пение этой публики».

Послышался легкий стук в дверь, и она открылась. Тара не видела, кто пришел, но по звуку уверенных шагов поняла, что явился Шон.

— Что тебе надо?

— Навестить Клио, — сказал Шон. — Как она?

— Спит.

Он поставил стул рядом с кроватью и сел. Говорил он тихо, чтобы не разбудить Клио.

— Послушай. Спасибо, что сегодня поддержала меня. Ради спасения ее жизни.

— Я была просто вне себя, — сказала она. — Я бы дала тебе убить моего отца, лишь бы доказать мою точку зрения.

— И что же это за точка зрения?

— Не знаю. Я не могла выразить ее в словах.

— Просто гнев?

Она промолчала.

— Я не хотел злить тебя. Ты это понимаешь?

Она кивнула.

— Ты знаешь, чего я хочу?

— Да.

— Так чего же я хочу, Тара?

— Любви.

Она не смотрела на него, но знала, что он улыбается своей шкодливой улыбкой. «Это правда, — подумала она, — именно этого ты и хочешь. И меня, и всех, и как-то ты этого, скорее всего, добьешься. Один за другим, мы сдадимся. Все покорятся, кроме меня, но, может быть, и я готова подчиниться. Вот где источник ярости. И желание, чтобы ты скорее коснулся меня. Попытался трахнуть меня. И то ли я убью тебя, ты, проклятый член, то ли ты одолеешь меня, и я беспрекословно и полностью сдамся и превращусь в серое ничтожество, и после этого ничья жизнь больше не будет меня интересовать».

Но он даже не сделал попытки прикоснуться к ней.

Он всего лишь посидел еще с минуту в сгущающихся сумерках, не произнеся ни слова. А потом вышел.

БАРРИС знал копа, который дежурил перед ярмарочным полем: его звали Мимс. Он был из полиции округа. Баррис работал с ним в отряде по пресечению поставок наркотиков.

— Привет, Мимс.

— Что случилось, Баррис?

— Расследую кражу.

— Здесь?

— Ага.

Все прошло как и полагается. Мимс взмахом руки позволил ему войти. Никакого излишнего любопытства, никаких расспросов. «Если бы я тоже целый день парился здесь, мне тоже было бы плевать, кто приходит, а кто уходит».

Мимо большого домика он выехал на травянистую лужайку; с трех сторон она была окружена лесом, а с четвертой был пруд. Небо еще багровело закатом, но среди деревьев уже начала сгущаться темнота. Появились светлячки. Поклонники Шона сдвигали столы, располагались на траве и на крылечке большого дома. Как их много. И все они подозревают Барриса: их глаза настороженно следят за ним.

Подошел какой-то человек. С детским лицом, одетый как пугало, но тем не менее держал он себя, словно находится при исполнении обязанностей. Баррис опустил окно машины.

— Я бы хотел поговорить с Шоном Макбрайдом.

— Он занят.

— Можете передать ему, что его хочет видеть офицер из отделения полиции Брунсвика?

— По какому поводу?

— Просто скажите ему, что я здесь, ладно?

Человек пожал плечами и отошел.

На Барриса откровенно глазели разини. Баррис в упор посмотрел на них. Да, тут явно чувствуется атмосфера какого-то чертова культа.

Через несколько минут к нему стремительно подошел Шон Макбрайд; когда он пересекал поле, за ним тащились полдюжины прислужников.

— Офицер? — обратился к нему Макбрайд.

— Можем мы минутку поговорить? — спросил Баррис.

Он открыл пассажирскую дверцу, и Макбрайд оказался в машине. Затем Баррис снова запер дверцу, поднял окно и заботливо спросил:

— Вам не слишком холодно? Вас не продувает?

— Со мной все в порядке.

Поклонники Макбрайда стояли в отдалении от машины, беспардонно разглядывая ее, словно она была чем-то вроде аквариума.

— Вы уже привыкли к этому? — спросил Баррис.

— К чему?

— К всеобщему вниманию.

Макбрайд улыбнулся:

— А я думаю, это внимание к вам. Ко мне-то они привыкли. — Его улыбка казалась естественной, не вымученной. — Итак, скажите мне, офицер, что я могу для вас сделать?

— О, я просто хотел поинтересоваться. Вы заходили в гастроном Чамми на другой день после того, как выиграли лотерею? Помните?

— Да.

— Зачем?

Макбрайд снова непринужденно улыбнулся. Он был в прекрасном настроении. Еще один, поджариваясь в полицейском автомобиле, ерзает и потеет — но не Макбрайд.

— Ах да. Сейчас это выглядит глупо. Но мне просто хотелось вернуться туда, где все это случилось, — вы понимаете?

— Девушка за кассой сказала, что вы ничего не знали. Пока она вам не сказала.

— Чего не знал?

— Что вы все выиграли джекпот.

— Совершенно верно. Мы решили держать все в секрете.

Баррис внимательно рассматривал его. Трудно что-то увидеть за этой чертовой ухмылкой. Что ж, ладно. Пора выкладывать свой козырь.

— Сэр, вы знаете человека по имени Ромео Здерко?

— Почему вы спрашиваете? — без промедления отреагировал Макбрайд.

— Потому что хочу слышать ответ, сэр.

«Вперед, соври мне. Я с удовольствием послушаю твою ложь».

Но тут на удивление спокойно ровным голосом Макбрайд сказал:

— У Ромео какие-то неприятности? Я привык считать его своим лучшим другом.

— Привыкли?

— Ну да.

— А больше не считаете?

— Нет.

— Что случилось?

— Как-то раз… Примерно в пятницу. Он зашел узнать о миссионершах.

— Кто они были?

— Две девушки. Они жили здесь. Но уехали.

— Почему вы называете их миссионершами?

— Так они и были ими. Из Миссури.

— И куда они направились?

— Не знаю, но мне известно, что они перестали заниматься миссионерством.

— Перестали?

— Я слышал, как они выяснили, что оно не дает денег. Хотя продолжали обитать здесь. Я слышал, что одна из них стала стриптизершей.

— Где?

Он пожал плечами:

— Ну, вот этого я уж не знаю.

РОМЕО первым делом с утра позвонил Пирату Питу, описал «сокол» и сказал, что хочет продать его за шестьсот долларов.

Скоро ему позвонил этот оболтус; говорил он так, словно рот у него был набит камнями.

Но похоже, что он сказал:

— Завязывай шнурки.

— Что?

— Встречай меня у магазина шин «Гудьир».

Ромео подъехал туда. У парня была козлиная бородка, растрепанные светлые волосы; он носил майку с надписью «Выставка машин-монстров». В одном глазу у него читалась жадность, а другой шнырял из стороны в сторону так, что было не понять, как идет сделка. Не то чтобы это Ромео беспокоило — он вообще не хотел продавать машину. И взялся за это только потому, что так велел Шон.

Они несколько раз объехали вокруг квартала, и похоже, покупатель остался доволен машиной. Но он спросил:

— Какие-то с ней проблемы?

— Вроде тянет вправо.

— Что значит — вроде?

— Если ты не гонишь слишком быстро, то не тянет. Я не гоняю.

— А почему тянет?

— Я думаю, что центровка ни к черту. Я на что-то наскочил, и, наверно, центровка разладилась.

— И я должен платить за такую долбаную центровку?

— Ты не должен, — сказал Ромео. — Вообще можешь ее не покупать.

— Я дам тебе три сотни.

— Ладно.

— У тебя есть документы на право собственности?

Конечно, никаких документов у Ромео не было, но они зашли в соответствующий департамент, и Ромео сказали, что «сокол» так стар, что ему надо только поставить свою подпись. Что он и сделал, после чего получил деньги, а парень подбросил его к магазину «Танг Авто» на Норвич-стрит. Когда «сокол» уехал, у Ромео сжалось сердце. В жизни у него не было другого автомобиля. «Сокол» не был гламурным автомобилем, но он годами владел им, и тот никогда не доставлял ему хлопот, преданно служил, и в обмен надо было только менять масло, регулярно чистить и менять свечи. Ромео всегда тайно тихо гордился им. Так что он был полон мрачности, когда один из продавцов «Танга» вышел узнать, что он делает на их торговой площадке; и как-то он позволил продавцу уговорить себя купить всего за семьсот долларов старый синий «шевроле» цвета «детского дыхания». Огромный, как самолет, автомобиль, в котором мог ездить еще его дедушка (он мотался по юго-западному Огайо и свистел вслед девушкам, нахальный гном в банлоновой рубашке).

ШОН сидел за одним из деревянных столов для пикника, распределяя деловые обязанности между Тревом и парнем по имени Чарли Коуп. Тот был библиотекарем из Техаса, которого Шон назначил начальником снабжения в церкви. Коуп сразу же приступил к делу — переносные туалеты. Стояла невыносимая жара, Шон маялся с похмелья, и ему с трудом удавалось держать глаза открытыми.

— Дани Флашес из Саванны, — сказал Коуп, — может сдать нам в аренду двенадцать туалетов по шестьдесят в неделю за штуку. Восемь из них мы можем разделить следующим образом: два мужских, четыре женских, два для инвалидов и еще четыре умывальни. Ну и доставка их, которая, думается, обойдется в две сотни, но, если мы обзаведемся машиной для мойки, перевозки не будет, хотя общая стоимость повысится. Но кабинки новенькие. И если захотим, то сможем поставить туалетные кабины…

Шон толкнул Митча локтем и пробормотал:

— Непростая работа для Господа, — а Митч ухмыльнулся.

Едва только они кончили с Коупом, как пришлось иметь дело с миссис Рили. Она сказала:

— Разве мы не пытались устранить свинину из меню? Но Пэтси сказала, что сегодня мы будем жарить барбекю и в нем должна быть свинина, нет никакой причины отказываться от нее, но в Книге Левит сказано, Шон: «Свинья — нечистое животное, и вы не должны даже касаться ее плоти…»

И так далее и тому подобное. Но Шон перестал слушать; он внимательно следил, как по длинной дорожке, что вела к большому домику, приближается длинная блестящая машина. Что-то европейское — «ламборгини?» Настоящая «ламборгини» во всем своем великолепии? Глядя на машину, он сказал миссис Рили:

— Делайте все, что Пэтси говорит вам. Пэтси служит Господу; дух ее подчинен Господу, и мы всегда должны следовать ее советам…

Машина остановилась, и из нее вышел Генри Лонсдейл, финансист.

Он искоса бросил быстрый взгляд на толпу паломников. Если в его взгляде читалось неодобрение, вы не догадались бы о нем: он был слишком элегантным, чтобы выдать себя подобным образом. Он легкой походкой подошел к столу, за которым сидел Шон, и сдержанно улыбнулся. Он не был столь бесцеремонен, чтобы тут же объявить: сорок шесть миллионов долларов только что положены на счет Шона в местном банке. Вместо этого он мягко сказал:

— Вы готовы отправиться на рыбалку, мистер Макбрайд?

БАРРИС поехал проверить гостиницу «ВИП» сразу после полудня. Солнце уже было в зените и нещадно палило, но внутри стояла прохлада полуночного сумрака. Тут сидела горстка посетителей — бледные, одутловатые, с торчащими из ушей волосами, у каждого своя компания. Баррис занял стул у бара, подальше от небольшой сцены. Он сам по себе был ВИПом и отводил глаза от танцующих.

Барменша Холли Мей, крепкая коренастая женщина, которая работала здесь двадцать лет, подошла и спросила:

— Тебе налить, Баррис?

— Немного, Холли Мей. У тебя есть содовая?

Они знали друг друга со времени его неудачной службы в группе по борьбе с наркотиками. Баррис организовал большой рейд, и она оказалась среди арестованных. Как обычно, он перестарался: у клуба был толковый юрист, и Холли Мей оказалась на воле. Весь замысел кончился фиаско. И с тех пор, стоило ему по тому или иному поводу оказаться в гостинице «ВИП», она встречала его с легким насмешливым презрением. Холли принесла ему содовую и собралась уходить. Он остановил ее:

— Холли Мей…

— Что?

— На тебя работают какие-то новые девушки?

— Зависит от того, что значит новые.

— Я имею в виду тех, кто появился на этой неделе. Вроде раньше она занималась миссионерством?

— Миссионерством? Здесь?

— Мы ищем одного парня. Она должна знать его.

— Баррис, чем ты сейчас занимаешься? Хочешь доставить девушке неприятности?

— Клянусь, просто поговорить. Дело не в ней.

Холли Мей фыркнула и оставила его сидеть.

И теперь, не испытывая желания смотреть шоу, он изучал пятна на ковре.

Наконец Холли Мей вернулась с одной из девушек:

— Баррис, это Френки. Френки, этот мужик — коп. Не приближайся к нему, не танцуй для него, не делай для него ничего, а только отвечай на его вопросы. А потом скажи ему, чтобы проваливал.

Девушка кивнула. Холли Мей оставила их.

— Френки, — сказал Баррис, — это ваше настоящее имя?

— Что-то вроде.

— У вас есть другое настоящее имя?

— Тесс.

Девушка ему сразу понравилась. С ее высоким чистым лбом она производила впечатление зверька, которого рассматривают в зоопарке. Он хотел бы спасти ее от этой жизни.

— Вы в самом деле занимались миссионерством?

— Угу.

— И что случилось?

— Церковь вроде прогорела.

— Вас уволили?

— Ага.

— И вы пришли сюда?

Она пожала плечами.

— Сдается мне, что между чтением проповедей и экзотическими танцами — большая разница.

Она снова пожала плечами.

— Почему бы вам не найти работу где-то еще?

— Например?

— Ну, не знаю. В «Уол-Марте»?

— «Уол-Март»? Господи Иисусе. Жизнь у меня нелегкая, но не настолько.

Он почувствовал себя идиотом, что затронул эту тему.

Баррис вынул фотографию Ромео:

— Вы знаете этого парня?

Она не сказала ни «да» ни «нет».

— Тесс. Пожалуйста. Я знаю, что он прекрасный человек, но сейчас с головой вляпался во что-то. Я хочу помочь ему.

Тесс прижала кончики пальцев к своему высокому лбу, а Баррис отпил содовую, чтобы чем-то заняться.

Наконец она сказала:

— Ладно. Ромео… Он был в мотеле «Черная борода». Я там останавливалась.

— Когда?

— На прошлой неделе.

— День помните?

— Хмм… Я думаю, в среду.

— Как долго он там пробыл?

— Всего несколько часов. Они даже не остались на ночь.

— Кто это «они»?

— Он и его друг.

— Вы разговаривали с ними?

— Говорила с Ромео. Он мне понравился.

— Показался ли он вам опасным?

Она улыбнулась:

— Нет.

— Вы с ним еще виделись?

— Один раз. Он заходил сюда. Вроде в субботу вечером. Всего на минуту.

— Что он говорил?

— Да ничего особенного. Его друг умер. Тот мужчина, который жил в трейлере. У дороги, что за Библейским домом. Палм… как-то так.

— Балм-оф-Гилеад.

— Ну да.

Причина, по которой Баррис даже не глянул на девушку у шеста, не имела ничего общего с осуждением ее, или с презрением к ее работе, или с желанием быть выше таких дел. Просто зрелище было слишком ярким для него. Блестки и стеклярус, украшавшие практически голое тело, вызывали у него смущение, пусть даже он смотрел лишь краем глаза. А если бы он смотрел на нее во все глаза, то знал, что ему станет плохо. Как те гонки на скрамблере, когда он был мальчишкой, — слишком много восторга и полное отсутствие умения. Так что он опустил глаза и вспомнил, как Нелл говорила, что никогда его не любила и никогда не полюбит. Боль этого воспоминания стала балластом, который помог ему сохранить равновесие. Он поблагодарил Тесс за помощь, оставил хорошие чаевые для Холли Мей и вышел в раскаленный день.

ДЖЕЙС, когда поймал своего первого морского окуня, был в восторге. Шон насадил ему на блесну четверть унции червяков, и первая поклевка случилась у него меньше чем через десять минут. Первый улов оказался в лодке быстрее, чем у Тары. Он был не так велик, чтобы хвастаться, но тут же у него случилась вторая поклевка. Добыча оказалась сильной и неподатливой, но Шон показал ему, как справиться с ней. Джейс отпустил часть лески, и рыба рванула в океан. Он еще приспустил леску, и рыба подпрыгнула. Красная в серебряных каплях. Джейс чувствовал рядом с собой присутствие Шона. Вся семья смотрела и завидовала ему. Теперь он не ребенок, который возится с деревянными игрушками. Теперь он звезда.

— Что мне делать? — закричал он. — Шон, что мне делать?

— У тебя все отлично, — сказал Шон. — Подведи его немного.

— Я не могу!

— Конечно можешь. Давай, подними его нос кверху. Он сам этого хочет. Он хочет, чтобы ты показал ему свою силу.

Джейс потянул изо всех сил. Удилище изогнулось и задрожало. Руки были готовы сдаться, но тут он почувствовал, что леска немного ослабла.

— Ты его сделал, — сказал Шон. — Тащи!

Рыба продолжала сопротивляться. Но наконец она сдалась, и вскоре Джейс вытащил ее. Наконец он удостоился всеобщих похвал. Мистер Лонсдейл сказал, что это один из самых больших морских окуней, которых он когда-либо видел. Отец хлопнул Джейса по спине, а Тара зааплодировала. Мама фотографировала его, как он стоит, держа в руках рыбу. На одном снимке он вытянул губы, словно собирался поцеловать ее, и все засмеялись. Все они были с ним, а он — с Шоном. Все было потрясающе.

Джейс понял, кто это был. Звонил Ромео.

«Только не сейчас, — подумал он. — Не в мой самый главный день. Ты, вонючая подтирка, убирайся из нашей жизни, нас тошнит от тебя!»

Шон вынул телефон из кармана.

— Подожди! — закричал Джейс. — Не отвечай ему!

— Я должен, малыш, — сказал Шон.

— Нет, это та жопа! Пусть себе проваливает. Он нам не нужен!

Шон отвернулся, открыл телефон и поднес его к уху. Джейс схватил его за руку. Шон рывком освободился, но телефон выскользнул из его руки. Он ударился о планширь, упал в реку и исчез.

Долгое мгновение тишины все смотрели ему вслед.

Затем Шон повернулся и уставился на Джейса. В его взгляде была темная ярость. Джейс разразился слезами:

— Прости! Шон, я виноват! Я не хотел!

Весь гнев Шона сосредоточился в его глазах. Но больше он ничем не выдавал своих чувств.

Наконец он спросил мистера Лонсдейла:

— Какая здесь глубина, Генри?

— Девять-десять футов. Илистое дно. Боюсь, что тут ничего не найдешь.

— То есть с концами? — хрипло спросил Шон.

— Боюсь, что так.

Снова молчание.

— Что ж, — сказал Шон. — Думаю, потеря небольшая. Это был старый телефон. Я озабочен лишь тем, что мать собиралась звонить мне из больницы.

— Надеюсь, ничего серьезного? — сказал Генри Лонсдейл.

— У моего отца был удар.

— О господи. Мне очень жаль.

— Так что мне действительно спешно нужен телефон.

— Вы можете воспользоваться моим.

— Очень любезно с вашей стороны. Но у меня нет номера матери. Он был записан в телефоне. Так что думаю, мне стоит вернуться на берег.

— Без сомнения. Конечно.

— Мне очень жаль, что я испортил вам рыбалку.

— Без проблем, — сказал Лонсдейл, встал за штурвал и включил двигатель. — Рыба будет и завтра.

— Сколько времени займет путь до вашей пристани?

— Этот катер идет довольно быстро. Минут пятнадцать.

— А быстрее у нас не получится?

— Сделаю все, что могу.

Джейс сидел на дне катера, прижав колени к груди и обхватив их руками, смотрел на мысы своей обуви. Он понимал, что сделал. Он прервал связь Ромео с миром. Именно он привел Ромео в их жизнь, когда хвастался своим друзьям, что его семья выиграла джекпот. А теперь вот это… «Снова я сделал ошибку. Я всегда делаю ошибки. Словно был послан сюда рушить жизни всех окружающих. Словно я тайно работаю на дьявола». Ему захотелось умереть. Прыгнуть в воду и утонуть — хотя желание это смешивалось с глубокой гордостью: он знал то, что никому не мог рассказать.

БАРРИС увидел много трейлеров на Балм-оф-Гилеад. Не то что тут был специальный парк трейлеров; все они стояли то поодиночке, то группами по три или четыре машины. Он подходил к каждому из них, стучался и показывал мутный снимок.

В некоторых из трейлеров стояли горшки с геранью, каменные фигурки оленей и стеклянные тракторы. Вежливые старые дамы предлагали чай и выражали желание поговорить. Другие были менее дружелюбны. Трейлеры стояли за соснами, окруженные кладбищем отслуживших свое холодильников. В одном месте на него, натягивая привязь, накинулась свора питбулей. Они неслись к нему так, что дрожала земля, и, когда они уже были готовы вцепиться ему в горло, цепи опрокидывали их на землю, и они кувыркались, словно пораженные молнией. Из трейлера донесся взрыв смеха. Он решил пропустить его.

Он миновал уже две трети Балм-оф-Гилеад, когда услышал звонок, которого ждал. Роуз Пэтчли сказал ему:

— Баррис? Приходи. Шеф хочет поговорить с тобой. В своем кабинете.

«Черт бы его побрал, — подумал он. — Черт бы побрал этого расфуфыренного петуха. Являться, когда мне этого чертовски не хочется».

У следующего трейлера, к которому он подошел, его встретил красочный коврик из меха скунса и клумба из тюльпанов и лилий. Он постучал. Вышла пожилая женщина в шлепанцах. Он показал ей снимок.

Она громко рассмеялась:

— Вы говорите, его зовут Ромео? Боже мой! Ромео? И он опасен?

Баррис не стал отвечать и подумал, что Нелл поступила бы так же.

«Перестань думать о Нелл, — приказал он себе. — Она отнюдь не мера всех вещей».

— Просто мы ищем этого парня, мэм. Вы видели его?

— Он смахивает на того человека, который заботился о Клоде.

— О Клоде?

— Он жил здесь. И умер. Я думаю, что сейчас там его дочь.

Трейлер, на который она показала, стоял поодаль от дороги, и его почти не было видно. Баррис подошел к нему и постучал. Он услышал какое-то ворчанье, которое принял за приглашение входить, и открыл дверь.

Грузная женщина лежала на постели, глядя в телевизор.

— Прошу прощения, что не встаю, — сказала она. — Я скорблю.

— Сочувствую вам, — сказал Баррис. Он не стал спрашивать, кто скончался, потому что это его не интересовало. Он просто показал ей снимок и сказал: — Вы знаете этого человека?

Лицо ее потемнело.

— Ну да, как же — Ромео. Какие игры он на этот раз затеял?

— Почему вы говорите об играх?

— Потому что он долбаный засраный артист. Он пытался внушить мне, что он кто-то вроде киллера. Страхует какое-то жульничество. Я так и не смогла понять, что за фигню он несет. Офицер, не могли бы вы достать пиво из холодильника? И присаживайтесь поболтать.

— Нет, спасибо, мэм. Значит, он назвал себя киллером?

— Или кем-то в этом роде. Ангелом тьмы или что-то такое. Подождите. Хотите кое-что увидеть? Давайте я вам покажу.

Она запустила руку в ящичек ночного столика и зашелестела там бумагами.

— Вам это понравится. Классная хохма. Подождите. Где же оно?

Рядом с кроватью лежала стопка таблоидов. Она потянулась к ним и разбросала их по полу. Баррис сделал шаг назад, опасаясь, что, если она свалится с кровати, так и покатится.

Она села и в одной ночной рубашке продолжила смотреть телевизор.

Наконец она нашла карту.

— Вот она. Его маленькая туристская карта.

Карта была издана Торговой палатой Брунсвика. В разных местах ее украшали полдюжины звездочек. На верхнем обрезе было написано «Точки внимания». Но взгляд Барриса тут же опустился вниз, к Старому городу, где одна из звездочек красовалась точно на Эгмонт-стрит, на углу Албемарл.

Дом Нелл.

Еще одна звездочка в кругу была на Ориол-стрит. Митч и Пэтси. Звезда была и на Пойнсетта-Сёркл, но Баррис не знал, что она обозначает. А звезда на Белл-Пойнт? Должно быть, это дом Шелби Манфорда, брата Пэтси.

Пока он смотрел на них, звезды сложились в фигуру Ориона или Кассиопеи, которые проступили среди хаоса ночного неба.

Эта была карта семейства Митча Ботрайта.

— Мэм, — сказал Баррис, — вы не против, если я одолжу ее у вас?

Она пожала плечами:

— Мне бы этого чертовски не хотелось. Но не будете ли вы так любезны, офицер, разделить со мной пиво? Давайте, выпейте бутылку. Не изображайте из себя старую даму.

МИТЧ прошел на корму катера, где, глядя на воду, стоял Шон.

— Ты же знаешь, — сказал он, — что мой сын этого не хотел.

Шон сухо улыбнулся ему, не разжимая губ.

— Что это значит? — спросил Митч. — Что это значит, если он звонил, а ты не ответил?

Шон промолчал.

— Ты же мог остановить его, не так ли?

Шон кивнул:

— Когда мы пристанем к берегу, я найду его.

Они продолжали покачиваться на волнах. Митч смотрел, как Пэтси открыла походный холодильник и осторожно налила себе рюмку коктейля. Тара устремила взгляд на берег, заросший величественными дубами. Джейс продолжал сидеть в своей позе отчаяния.

— Это моя ошибка, — сказал Шон Митчу. — Я не должен был оставлять там Ромео.

— Есть много вещей, которых ты не должен был делать. Первым делом ты не должен был оказаться здесь. Но тем не менее я знаю: ты здесь потому, что Бог захотел твоего присутствия.

Они молча присели, и тут Шон сказал:

— Митч! Есть молитва специально для меня? Есть молитва, которая может спасти меня?

Он всхлипнул, и Митч нежно обнял его.

— Господь мой, Господь мой, — сказал он, — почему Ты оставил меня? Почему Ты удалился от меня и от моих стенаний? О Господь мой, я плачу весь день, но Ты не внемлешь мне, но я и ночью не смолкаю.

Митч посмотрел назад, на волны, расходящиеся за кормой катера, и сказал:

— Но не покидай меня, о Господь мой. Да придут Твои силы мне на помощь. Спаси меня из пасти льва, ибо Ты слышишь меня…

Шон всхлипывал на груди Митча, а тот продолжал смотреть, как волны, бегущие от кормы катера, сливались с серым пространством, и старался прочесть в нем письмена Бога.

РОМЕО цеплялся за этот мир, который мог рухнуть в любой момент, но он думал, что этот крах произойдет внезапно, с молнией и ударом грома. Вместо этого все произошло в молчании. Стены просто безмолвно рухнули.

Шон не ответил на его телефонный звонок. Все было кончено.

Ромео продолжал ритмично нажимать большим пальцем, вызывая его снова и снова, но каждый раз слышал слова автоответчика Шона: «Ты знаешь, что делать».

Он свернул налево. Еще один левый поворот привел его к дому ритуальных услуг Захарии Уайлса. Он миновал ломбард, продолжая думать о том крике, который услышал: «Нет, не надо!» Чей это мог быть голос? Кто-то моложе Пэтси, более пронзительный, чем у Тары, — может быть, Джейс? Но Джейс слишком робок и застенчив, чтобы так вопить. Может, просто какая-то девочка? Какая-то девочка, с которой Шон стал заигрывать, и все это было только игрой?

Но в таком случае он должен был тут же перезвонить.

Может быть, сигнал не доходит? Он вне зоны досягаемости?

Тогда почему бы ему не вернуться в зону?

У Ромео больше не осталось никаких мыслей. Как порой бывает у ребенка.

Ромео вернулся. Он повернул налево и сделал еще один левый поворот к дому ритуальных услуг. Он ездил кругами. Почему бы не признать это? — подумал он. Они взяли Шона. Это совершенно ясно. Вот что произошло: явились свиньи, Шон вытащил пистолет, кто-то закричал: «Нет, не надо!» Вот так. Это все. Все кончено. Его или скрутили, или убили — лучше надеяться на последнее, зная, какой пыткой тюрьма станет для Шона.

Сердце у Ромео пыталось выскочить из груди.

«О, дерьмо!»

Время убегало. Осталось двенадцать минут.

«Позвони мне, черт бы тебя побрал!»

Он остановился у стройки. Взял половинку декса. Затем вернулся к багажнику, но не мог вспомнить, как тот открывается. Он все осмотрел, пока наконец не догадался заглянуть в бардачок и нашел там ключ. Он вернулся, открыл багажник и вынул оттуда «феникс» 22-го калибра. Над головой скапливались черные штормовые облака. В воздухе стояла удушливая духота. Молекулы воздуха разлетались и сталкивались друг с другом.

«Это сигнал для меня.

И я в любой момент могу начать убивать.

Мать твою! Шон, позвони мне!»

БАРРИС связался с лейтенантом, когда возвращался в город. Не по рации — он не хотел, чтобы его подслушивали. Он воспользовался своим сотовым. Пришлось подождать, пока он пробился. И когда наконец это получилось, сказал:

— Лейтенант, мне нужны данные на этого парня — не находится ли он в списках разыскиваемых. И побыстрее. Его зовут Ромео Здерко.

— Кого?

— Приятеля Шона Макбрайда.

— Что? Баррис, ты не можешь заниматься этим делом.

— На этот раз у меня настоящие доказательства.

— Шеф надерет тебе задницу. И уволит.

Баррис оставался тверд.

— Этот парень, этот Здерко, выслеживает Ботрайтов. Он достал карту Брунсвика и поставил маленькие звездочки всюду, где живут Ботрайты.

Пауза. Лейтенант пытался осознать сказанное.

— Что ты имеешь в виду, говоря о звездочках? — сказал он.

— Слишком долго объяснять. Дело в том, что он пристреливается к Ботрайтам. Сообщите мне данные на него. Пожалуйста.

— Где ты нашел эту карту?

— В трейлере, где он бывал.

— У тебя был ордер на обыск?

— В нем не было необходимости. Его подружка дала ее мне.

— Ага. — Вздох. — Отлично.

Лейтенант тянул слова так медленно, что Баррису показалось, будто он перебирает весь алфавит. Затем он сказал:

— Баррис… эта карта… ты считаешь, что она представляет неминуемую угрозу?

— Если этот парень никогда не встречался с Ботрайтами, зачем ему карта с их домами?

— Верно. Ты прихватил ее?

— Как мы и говорили. Но мы не можем ждать, лейтенант. Нам немедленно нужны данные на этого парня. И кто-то должен взять под контроль Шона Макбрайда, потому что за всей этой историей кроется именно он.

— Не может ли все это подождать, пока шеф вернется с ленча?

— Ради бога! Джимми! Сделай одолжение! Последнее одолжение! Достань мне эти гребаные данные.

Он годами не называл его Джимми — во всяком случае, после своего снятия с должности. В трубке слышался лишь слабый шорох статического электричества.

Наконец:

— Ладно, Баррис. Я их получу.

— Спасибо.

— Хотя сам могу спалиться, черт возьми.

ШОН выскочил из катера, едва только тот коснулся причала лонсдейлской пристани, затем повернулся и помог Таре. Всех остальных они оставили сзади и быстро, почти бегом, двинулись по изящному изгибу подъездной дорожки туда, где стоял «либерти».

— Залезай, — сказал он. — Поведешь машину.

Она устроилась за баранкой и включила двигатель. Когда они повернули на Си-Айленд-Роуд, Тара спросила:

— А теперь куда?

— Обратно в Брунсвик. Там я скажу тебе, куда ехать дальше. Я знаю, кого он хочет убить первым.

— Сколько у нас времени?

— Сколько мы потратили? Примерно десять минут? Значит, у нас есть еще десять.

— Я не смогу доехать до Брунсвика за десять минут!

— Гони быстрее.

— Так кого он хочет убить первым?

— Скажу, когда мы подъедем.

— А ты не можешь позвонить ему по моему телефону?

— Я не знаю его номера, — признался он. — Просто нажимал 7.

— Ты не учитывал такую возможность?

— Какую? Что твой братец психанет и выбросит мой телефон в эту долбаную воду? И теперь мне приходится разбираться с целым миром, который обрушился на меня? Нет, Тара, этого я не учитывал.

Он задумался. «Почему ты не выходишь у меня из головы? Мы хотим лишь Божьей милости и ясного света, а не всех этих гребаных вопросов. Кто послал тебя уничтожить мечту? Кого ты представляешь? Я больше не могу это выносить!»

Теперь они были на шоссе. Она попыталась смягчиться:

— Так скажи мне, куда он отправится первым делом?

— Когда мы приблизимся.

— Но я могу позвонить и предупредить их.

— Тем самым ты выдашь меня.

— Это же не Нелл? Не она первая?

— Скоро узнаешь.

— Ради бога, скажи мне только одно. Это Нелл?

— Гони так быстро, как только можешь.

РОМЕО ехал по Индиан-Моунд-Роуд к Шелби и Мириам. У него оставалось еще несколько минут перед тем, как он начнет убивать эту семью, но он должен успеть на место и быть в готовности. Это будет нетрудно. «Дети, Маккензи и Бенджамин, в библейском лагере. То есть я смогу легко войти в дом. Как только Шелби увидит меня, он обязательно отпустит какую-нибудь пакость, и мне останется только действовать».

Он остановился напротив дома на другой стороне улицы. Оказывается, дети не поехали в библейский лагерь. Они играли в бадминтон на лужайке. Ромео был расстроен и напуган. Но затем он сказал себе: «Ты же солдат. А хороший солдат говорит — к такой-то матери всех детей».

Но девочка Маккензи приостановилась на секунду и уставилась прямо на него. Похоже, она вспомнила его и помахала ему. Он помахал в ответ.

Он уставился в колени. Но вспомнил, что Шон говорил ему в ту ночь Персеид: «Ты смотришь на эти гребаные звезды, которым исполнился миллиард лет, — и кто считается с каким-то дерьмом? Но ручаюсь, что одна вещь существует. У нас, между нами двоими. Это дружба. Она будет длиться. В любой форме. Потому что это — единственная стоящая вещь в этой вонючей истории.

Опусти голову и не смотри на нее, если это облегчит тебе задачу. Но приступай к делу. Немедленно».

ТАРА и Шон съехали с шоссе, и наконец Шон открыл цель их назначения — Шелби и Мириам.

Первая мысль, которая вспыхнула в голове у Тары: «Это не Нелл! Слава богу, это не Нелл!» Затем она вспомнила о детях. Маккензи и Бенджамин. «Боже мой, дети! Я благодарю Бога за то, что Ромео собрался убить детей? Что со мной творится?» Она сделала правый поворот на 17-ю и направилась на север. Тара была ошеломлена. Она проскочила три красных светофора подряд. Она вылетела на встречную полосу, чтобы обойти кого-то, и едва не столкнулась со встречным грузовиком. Паника, угнездившаяся в сердце, почти ослепила ее, но она крутанула рулевое колесо и, как-то найдя свою полосу, удержалась на ней, и машина выровнялась.

Шон не отводил глаз от дороги.

Часы на приборной панели показывали 14:24. Время бежало! Времени уже не осталось! Но Шон ни словом не обмолвился по этому поводу — так что, может быть, вся эта история розыгрыш. Может, он просто пытается напугать ее.

«Но если мы появимся слишком поздно, если они уже мертвы, что тогда сделает Шон? Убьет меня на месте? Ему придется».

Она повернула направо на Белл-Пойнт, а затем налево на Индиан-Моунд-Роуд. Там стоял этот дом. С сеткой для бадминтона на травянистом ковре. И еще лежали две ракетки и белый волан. Их оставили дети? Дети Шелби? Просто бросили свои вещи на газоне? Они не могли. Тара рывком распахнула дверь и кинулась в гараж, а Шон последовал за ней.

И тут она увидела, что дверь в кухню приоткрыта.

По спине пробежала дрожь ужаса.

Она слегка толкнула дверь, та открылась, и она крикнула:

— Алло!

Стена из плитняка ответила эхом. Собака не гавкнула: Лаки отсутствовала. Она вошла внутрь. Шон держался сразу за ней.

Тара прошла через кухню. Хотелось еще раз крикнуть, но на этот раз было слишком страшно. Он чувствовала присутствие Шона за спиной. Единственным звуком было бормотание холодильника. Она вошла в большую комнату. В ней царил безупречный порядок: высокая ваза с лилиями, канделябры, «Архитектурный журнал». Широкий вид на низину. Никакого шевеления. Ничего. «Я должна бежать, — подумала она. — Какой смысл смотреть на них? Если они мертвы, помочь им я не смогу. И он убьет меня, потому что у него не будет выбора. Я должна немедленно уносить ноги. Кинуться к парадной двери, выскочить отсюда и заорать».

И тут она услышала голос. Он произнес всего одно слово: «Марко».

И снова: «Марко». Это был мальчишечий голос.

Затем голос девочки: «Поло».

И шумный плеск воды. Тара подошла к стеклянной двери, за которой увидела бассейн на заднем дворе. Мириам сидела на бортике его, а Бенджамин и Маккензи блаженно плескались в нем.

Лаки заметил Тару и залаял. Маккензи увидела ее и завопила:

— Тара!

Она вышла, Шон следом за ней. Маккензи выскочила из бассейна. Она была мокрой с головы до ног, но Тара все равно крепко обняла ее.

— Ты знаешь, — сказала Тара, — что вы оставили дверь на кухню открытой? И заставили меня поволноваться.

— Снова ты это сделала, — пожурила дочку Мириам. — Привет, дорогая. Здравствуйте, Шон.

— Залезайте в бассейн, — позвала их Маккензи.

— Мы не можем, — сказала Тара. — Мы ищем приятеля Шона. Он был здесь? Такой невысокий парень. С большими глазами.

— И религиозный? — уточнила Маккензи. — Да он недавно показывался.

— Он говорил с вами?

— Спросил, кто выигрывает. Мы играли в бадминтон. И теперь мама не дает нам играть.

— Этот человек ваш друг? — спросила Мириам. — Чего ради ему говорить с моими детьми? Он их не знает. И мне это не нравится. Я уже была готова вызвать полицию. Что ему здесь было надо?

— Хотел бы я знать, — пробормотал Шон. — Боюсь, что у него окончательно поехала крыша.

РОМЕО свернул с Алтамы на Пойнсетта-Сёркл и остановился перед домиком Ванессы и Герберта. «Шевелись. Ты облажался с тем последним домом, ты побоялся причинить вред детям; ты не можешь снова облажаться, так что действуй быстрее. В этом и есть секрет, как с этим справиться».

Он вылез из машины, прижимая к боку «феникс», пересек улицу, зашел в боковую дверь. Ванесса стояла, вращая ручку мясорубки и что-то перемалывая. Она что, делает свежую пасту? Да, этим она и занимается. На доске для резки лежали ломтики помидоров, лук и зубчики чеснока. Конечно, Ромео вспомнил о своей матери и почувствовал, что кто-то или что-то пытается предельно усложнить его работу.

Вперед! Иди же! Одно дело — когда ты не в состоянии убить детей, но эта скисшая банальная сука? Ты сделаешь ее за двадцать секунд. Все будет кончено, и ты почувствуешь себя в миллион раз лучше.

Его рука уже была на рукоятке, украшенной старомодным перламутром, но он не мог взвести курок. Чтоб ему провалиться!

Он попытался вбить себе в голову: эта сука одна из них. Она одна из тех бездушных ублюдков, которые пытаются придушить Шона до смерти, с ее смертным занудством и ее пастой, так что она имеет отношение к его смерти.

Но эти размышления ничего не дали. На самом деле он никак не мог представить ее в виде бездушной сволочи.

Он сдался. Развернулся и вышел.

Он уже был на полпути к машине, как в памяти у него всплыли слова Шона: «Но все зависит от тебя. Как бы ни страдал в этой тьме, я знаю, что ты никогда не подведешь меня». Эти воспоминания обрушились на него как удар молота. Он вцепился руками в крыло автомобиля, опустил голову и выдохнул.

Затем он повернулся и направился обратно к дому Ванессы.

Значит, просто открыть дверь, войти и сказать: «Привет, Ванесса, могу я поговорить с тобой?» Она не сможет вспомнить, откуда знает тебя. Подойти и выстрелить ей в голову, а затем пройтись по дому в поисках Герберта и прикончить его. Примерно вот так.

Не имеет значения, что она там готовит на ужин.

Он снова добрался до ее двери. Но затем развернулся и пошел обратно к машине, с каждым шагом все больше презирая себя. Он влез в машину и сунул в рот дуло пистолета. Этот отвратительный вкус крови и металла. Ты лажаешься каждый раз, но сейчас ты спустишь курок. Просто ни о чем не думай. Ради бога. Отваливай наконец из этого мира, пока они тебе не мешают. Вали, вали!

Но он не мог.

Он бросил оружие на соседнее сиденье, повернул ключ зажигания и снялся с места.

«Скоро Шон все узнает. Как я объехал Брунсвик, никого не убив — и даже себя. Никому не отомстив. Можешь издеваться, что я со своей трусостью вел себя как слизняк и запорол все, что ты так блистательно придумал».

Вернувшись на Алтама-авеню, он повернул на юг. Сжимая рулевое колесо, подался вперед, упершись лбом в ветровое стекло. Оно хрустнуло, но не сломалось. Ромео все прекрасно осознавал, но чувство стыда не уменьшилось.

Затем он увидел магазин техобслуживания и подумал: «Здесь мне смогут помочь». Он развернулся и подъехал к бензоколонке. Выбравшись из машины, взял топливную форсунку, сунул ее в бак и нажал рычаг. Но поскольку он не расплатился, ничего не произошло.

Он нажал кнопку «Помощь».

— Да?

— Мне нужно горючее, — сказал он. — Включите его подачу.

— Сэр, если вы не пользуетесь кредитной карточкой, вам необходимо предварительно расплатиться.

Он извлек бумажник, нашел свою кредитную карточку и вставил ее в прорезь. «Квитанцию? Да/ нет». Он нажал «Нет» и затем «Старт». Он держал форсунку над головой, и на этот раз из нее брызнули капли золотистого бензина и через мгновение хлынула струя — но теперь ему пришлось дышать испарениями, от которых его так замутило, что ему пришлось отключить форсунку. Тем не менее глаза чертовски жгло. Он вытер лицо подолом рубашки и направился в магазин.

Но продавец запер дверь. Ромео постучал в нее.

— Мне нужна ваша помощь, люди! Я не причиню вам ничего плохого. Мне только надо, чтобы вы дали мне прикурить!

Но продавец не отвечал. Скорее всего, он скрывается где-то за стойкой.

— Брось, парень! Дай мне прикурить! Шкуру с тебя сдирать я не буду! Просто брось мне спички! Я дам тебе пятьсот долларов за одну долбаную спичку! Вот сейчас я выну пятьсот долларов из банкомата. Вот сейчас — и они будут твои! Пожалуйста!

Нет ответа.

Он пнул дверь.

— Я дам тебе все, что у меня есть! Хоть двадцать два миллиона долларов, мать твою так!

Но продавец так и не вышел.

Ромео побрел обратно к машине и залез в нее.

Он не имел представления, куда ему ехать, но это было не важно. Он всего лишь хотел найти кого-нибудь, кто поможет ему. Он поехал по Алтаме в южную сторону. Несколько черных ребят на мотоциклах. Спросить у них? «Нет, я сомневаюсь, что у них есть спички, да и в любом случае они удерут, едва только почувствуют запах». Он проехал перекресток с Кайпресс-Милл. Внезапно взвыли сирены. Сирены отовсюду. Они выли как привидения, они били по ушам, как электронные пулеметы, орали, как горны. Все стало нестабильно. Замигал даже дневной свет. Он посмотрел в зеркало заднего вида и увидел, как приближаются копы, подавая сигналы именно ему. Одна машина, две, три. «Они приближаются не для того, чтобы спасти меня из бедственного положения; они готовы схватить меня. И устроить большой показательный суд, шоу обо всех моих обломах. Если Шон жив, он обязательно узнает о всех моих неудачах и трусости. В красочных подробностях. Они сунут его в камеру размером не больше чем склеп, и лет шестьдесят, а то и восемьдесят он будет думать, как я подвел его, о смелости, которой у меня не оказалось, и я окажусь в соседней камере, и он будет окликать меня по ночам, называя трусом и предателем, и это будет слышно по всему блоку, и говорить, что я подвел весь мир».

Он с силой нажал на акселератор. Двигатель его машины кашлянул и заглох.

Ромео остался сидеть посредине дороги, по которой к нему летели три полицейские машины.

Но первая, вторая, третья — все пролетели мимо.

С воющими сиренами, с мигающими огнями, они, ревя, промчались мимо, оставив его сидеть в сгущающихся сумерках в компании стрекоз.

У них было какое-то другое задание.

«Ладно. Думай. Должно быть, я могу что-то сделать с этими страданиями. Даже самый большой трус и шут гороховый в мире может найти какой-то способ избавиться от такой боли. Я просто должен найти кого-то, кому могу рассказать о своих страданиях».

БАРРИС был на Ньюкастл-стрит, в нескольких кварталах от станции, когда поступило сообщение, что «сокол» замечен у ресторана Спанки на Алтама-авеню.

Он включил сирену, резко развернулся и помчался по бульвару Мартина Лютера Кинга, добравшись до Спанки меньше чем за три минуты. И действительно машина стояла тут на парковке: приземистая «Тойота-91 Сокол». Огни полицейских машин окружали ее со всех сторон. Тут уже было пять или шесть экипажей, и завывания сирен доносились со всех сторон. Лейтенант погнал всех сюда. Лейтенант поверил в него.

Если остановиться и подумать, это было очень здорово.

Баррис вылез из своей машины. Через мгновение появился и сам лейтенант, а затем и шеф. Хотя было видно, что шеф в шоке он всей этой сумятицы. Ему не нравилось, когда в его городе такое творилось. Он вышел из машины и объявил:

— Черт возьми, я сидел за ленчем.

Сержант рявкнул в микрофон:

— Выйти из машины! Выходите с руками над головой!

Дверца «сокола» приоткрылась. В ней показался тощий долговязый мужчина с козлиной бородкой и копной светлых волос.

Мегафон потребовал:

— Выйти! Выйти! Лечь лицом вниз на землю!

Козлиная бородка сделал это, и, когда он распростерся на асфальте, Баррис решил подойти к нему ближе. Не для того, чтобы обратиться к нему, потому что сейчас от этого не будет никакого толка.

— Это не он, — сказал Баррис.

— А кто? — спросил шеф.

— Это не Здерко.

— И не та машина, что вы искали?

— Машина-то та. Но парень не тот. Это кто-то другой.

Шеф уставился на него, не отводя глаз.

— Капрал. Разве я не говорил вам оставить это дело?

— Да, сэр.

— Я отказывался от своих слов?

— Нет, сэр.

— Ясно ли я высказался?

— Да, сэр.

— В таком случае, капрал, с вами все ясно. Все ясно. А я возвращаюсь к своему ленчу.

ПЭТСИ, Митч и Джейс стараниями водителя Генри Лонсдейла добрались до ярмарочного поля. Там он и выпустил их из машины. По сравнению с утренними часами людей стало вдвое больше.

Подошел Трев и спросил:

— А где Шон?

Митч пожал плечами:

— Он ушел с Тарой.

— Здесь коп, который хочет увидеть его, — сказал Трев.

Он показал на немолодого полного мужчину в штатском. Пэтси знала его: лейтенант Коннел.

— Вы знаете, что ему надо? — спросил Трев. — Все в порядке?

— Все прекрасно, — заверил его Митч. — Но лучше вы молитесь за нас.

И он пошел поговорить с копом. Пэтси же осталась стоять, молясь про себя: «Господи, прошу тебя, защити мою дочь. Господи, пусть она будет в безопасности и вернется ко мне, а также мой брат, и еще, Господи, пожалуйста, пожалуйста, позаботься о Шоне».

Только бы ничего не случилось с Шоном.

Она почти не обращала внимания на щелканье камер вокруг себя.

Кто-то в толпе завопил:

— Мы любим тебя, Пэтси!

Остальные подхватили:

— Мы любим тебя! Хвала Господу!

Она огляделась и улыбнулась им, простым неудачникам, которые так неподдельно любили ее. Это был Шон, который научил любить их в ответ. Она подумала: «В тот момент я искренне почувствовала силу любви Шона». Она представила, как говорит это Дайане Сойер, как она слушает ее со спокойным вниманием и, может быть, берет ее руки в свои, — и этот образ вызвал слезы на глазах Пэтси, а камеры паломников увидели эти слезы и запечатлели их.

ШОН и Тара проехали мимо дома Ванессы и Герберта. Ванесса увлеченно работала на кухне, и было видно, что она счастлива. «Так где же Ромео? Пропал, — подумал Шон. — Пропал с концами. Где-то прячется. Напился. Я знал, что придет день, когда он подожмет хвост. Да я и сам хотел этого от него. Сколько ночей я молился, чтобы избавиться от этой тьмы, которая волочилась за мной?

Но это случилось слишком быстро!

Лишившись Ромео, я потеряю уважение Тары. Я это уже чувствую. Она знает, что я один, и, когда почувствует, что мое внимание ослабеет, убьет меня. Но разве она не любит меня? Любит — но недостаточно. Я должен доставить ее к Нелл. У Нелл она будет испугана.

И выступать не будет. Но что тогда? Вот уж не знаю. Внушить ей, что у меня другая работа. Убедить ее, что и Трев занимается ею. Вызвать моих друзей из Огайо — Криса и Писуна, пусть прилетят сюда. Доверять им я не могу, но она-то этого не знает. Она будет испугана. Мне просто нужно время все обдумать. Но сейчас думать — это очень тяжелое занятие. Она затрахала мне все мозги. Пытается завладеть ими. Надо попытаться ее напугать».

— Ладно, — сказал он. — Поехали в бабушке. И давай побыстрее.

Она встревоженно посмотрела на него, нажала на газ и стала разворачиваться в южную сторону.

Он улыбнулся:

— Тебе все еще нужно мое милосердие?

— Да.

— Я тебе вот что скажу, Тара. Я оттрахаю тебя, если ты захочешь убить эту мечту. Ты не сможешь это сделать, потому что сейчас я слишком силен. Так чего ты хочешь? Сделай выбор. Ты хочешь воочию увидеть, что такое чистая любовь? Я покажу ее тебе. Ты хочешь неподдельной боли? Я и ее покажу тебе.

ТАРА и Шон подъехали к дому Нелл. Ей пришлось подождать, пока он накинет куртку, прикрывающую его пистолет; затем они вылезли из «либерти» и торопливо подошли к кухонной двери.

За ней была Нелл, живая и здоровая, которая намазывала для себя маслом тост.

— Привет, беби! — сказала она.

— Нелл, ты в порядке? — спросила Тара.

— В наилучшем, дорогая. А в чем дело?

— Здесь кто-нибудь был? — осведомился Шон.

— Например? Вы готовы сыграть в покер?

— У нас проблема, Нелл, — сказал ей Шон.

— Может, нам лучше присесть, — предложила она.

Что Нелл и сделала, усевшись у кухонного стола, а Шон и Тара расположились напротив нее.

— Послушай, — начал он, — происходит нечто странное. Есть парень, мой приятель, который хочет принести мне вред. Точнее, он был моим другом. После джекпота он как бы рехнулся. Он думает, что должен получить часть этих денег. Он говорит, что собирается расправиться с Тарой, чтобы таким образом добраться до меня. Он перемещается с места на место, распространяя ложь обо мне. Но она не срабатывает! Его слова не воспринимаются, не так ли, Тара? Никто не верит ему!

Лицо его блестело от пота, в голосе были возбуждение и драматичность, и Тара забеспокоилась.

— Дело в том, — продолжал Шон, — что сейчас он стал просто опасен. Понимаешь? Он хочет обрушиться циклоном. Он сошел с ума.

— Полиции сообщили? — спросила Нелл.

— Я не хочу иметь дело с полицией! Ты не понимаешь! Этот человек — мой лучший друг! Я люблю его! Я хочу просто поговорить с ним.

Нелл сказала:

— Но если он психически нездоров…

— Я понимаю! Да, это опасно. У меня с собой пистолет, Нелл. Может, мне придется убить его. Но я хочу попытаться спасти его, если смогу.

Краем глаза Тара заметила какое-то движение. Сначала она подумала, что это кот, но он не мог быть таким большим. И прежде, чем она перевела взгляд, ей все стало понятно. Это был Ромео. Он вышел из прихожей. От него несло бензином, и в руке он держал пистолет. Нелл в ужасе вскрикнула, но он не обратил на нее внимания: он стоял и смотрел только на Шона.

Тот взял Нелл за руку, чтобы успокоить. Затем заговорил своим самым мягким голосом:

— О господи, Ромео, я собирался поговорить с тобой. С глазу на глаз. Есть вещи, которые ты не можешь понять. Вещи, которые я говорил другим людям, но на них стоит посмотреть в другом свете. О господи! Если бы ты только знал! Если бы ты только знал, как у нас теперь все хорошо, как мы устроились…

— Я знаю, — пробормотал Ромео. — У нас все хорошо. Ладно.

Затем он повернулся к Таре и сказал:

— Сможешь ты сейчас проявить смелость? Показать своей бабушке, какой отважной можешь быть? Иди сюда.

— Ромео, — сказал Шон. — Оставь ее в покое. С нами все в порядке.

Но Ромео повторил:

— Иди сюда, Тара.

— Что ты делаешь? — вмешался Шон. — Прекрати. Мы не должны никому причинять вред.

Ромео вскинул пистолет и прицелился в Нелл.

— Нет! — сказал Шон. — Ты не должен!..

Но Ромео, не отводя дула от Нелл, сказал:

— Итак, Тара. Встань и подойди.

Тара поднялась. Она испытывала такой ужас, что у нее подгибались колени. Она сделала к нему неверный шаг. Еще один. Пока наконец не оказалась перед ним с опущенными глазами.

— А теперь повернись, — сказал Ромео. — Лицом к своей бабушке.

«Почему я должна это делать? — подумала Тара. — Подчиняться своей гибели? Разве я не должна сопротивляться? Я противостояла ему раньше, у ручья, и победила. Но теперь Шон потерял свое влияние, и Ромео, похоже, не боится его».

— Повернись, — нетерпеливо сказал он.

Она подчинилась. Закрыла глаза. Она слышала, как Нелл молила его:

— Что я должна сделать? Сэр! Скажите, что я должна сделать, прошу вас!

— Сделать вы ничего не сможете, — произнес Ромео. — Слишком поздно.

— Послушай меня, Ромео, — обратился к нему Шон. — Мы не должны наказывать их. С ними все в порядке. Они любят нас, верят в нас, и мы должны хоть немного доверять им. Ради бога, да послушай же!

Молчание.

У Тары сдавило горло, и она еле дышала.

«Я ничего не имею против, если меня ждет тьма, — подумала она. — Но почему Нелл должна все это видеть? Почему она должна смотреть, как я умираю? Что это все такое, почему приходится платить такую высокую цену? Неужели наши грехи столь велики? Боже, молю, — если я обидела Тебя, прости меня».

Она чувствовала, что Ромео стоит вплотную к ней. Он дышал ей в шею.

Тара попыталась выдавить:

— Нелл, не смотри, — но голос не подчинялся ей.

Она почувствовала, как Ромео сжал ее правое запястье и поднял его. Он сжал его левой рукой — и ее пальцы коснулись холодного металла.

— Я даю это тебе, — сказал он.

Она посмотрела вниз: он вручал ей свой пистолет.

— Я не могу сделать то, что должен, — сказал он. — Но ты можешь.

Шон смотрел на них, и в глазах его начала появляться тревога.

Ромео заставил ее обхватить рукоятку. Своей руки он не убирал, и его палец лежал на предохранителе.

— Ты должна пообещать, — сказал он. — Обещай, что убьешь нас обоих.

— Я не понимаю…

— Шон не сможет выжить в тюрьме. Для него это будет пыткой. Для меня тоже. Пообещай.

Она попыталась представить, как нажимает на спусковой крючок.

— Я…

— Иного пути нет, Тара.

Она подумала, что должна сейчас преодолеть себя. Поднять мятеж.

— Тара, — хрипло взмолился Шон. — Не слушай его! Он не воплощение зла, а просто слабый человек. Ты должна быть сильной, Тара.

Но он завершил свою мольбу улыбкой, и она стала знаком для нее, знаком того, что Ромео был прав, что в самом деле у нее нет выхода.

Она глотнула воздух. Застыв, она сказала:

— Хорошо. Я обещаю.

— Что ты сейчас убьешь его?

— Да.

— Что убьешь нас обоих? Обещаешь?

— Да.

— Тара! — закричал Шон. — Он пытается обмануть тебя. Отправить в ад! Слушай меня!

— Чувствуй спусковой крючок, — сказал Ромео. — Ты его чувствуешь?

— Да.

— Положи палец на него. И не своди с Шона глаз. Он может потянуться за своим пистолетом. Он может прямо здесь попытаться соблазнить тебя. Что бы он ни делал, ты должна без промедления убить его. Ты готова?

Она кивнула.

Он убрал свою руку. Теперь Тара была предоставлена самой себе.

— Тара, ты не должна превращаться в чудовище только потому, что Ромео уговорил тебя, — попробовал убедить ее Шон.

Она навела прицел на его губы.

— Ты вечно будешь жалеть об этом. И никогда не излечишься.

Но Ромео шепнул ей на ухо:

— Ты обещала. Давай же.

— Послушай меня, — сказал Шон. — Я появился здесь, чтобы принести любовь. Ты это знаешь. Силы любви, которая в этой комнате, достаточно, чтобы изменить мир. Я люблю тебя. Я люблю твою бабушку, твоего отца и…

Он двинулся к ней. Она выстрелила ему в лицо.

Удар, фонтан крови. Нелл вскрикнула. Но Шон продолжал стоять. Он выругался — но потому, что его рот был полон крови и осколков зубов, ругательство прозвучало как шипение.

Он рванулся к Ромео, но тот сделал шаг назад, и Шон, потеряв равновесие, упал на колени.

Он затряс головой, пытаясь избавиться от боли. Он пытался что-то сказать, но для Тары его слова звучали шипением из змеиной ямы.

Он откинулся назад и вытащил свой пистолет из кобуры. Тара сделала шаг вперед и еще раз выстрелила в него. Пуля попала ему в глазницу. Осколки черепа и ошметки мозга разлетелись по стенам. Его пистолет скользнул по линолеуму.

Она подошла и остановилась над ним.

Она упивалась этим зрелищем, впитывала его в себя. Его гримасу ужаса. «Пусть она будет единственным, что я запомню о нем. Именно так я и буду помнить его — так и не иначе».

Но она услышала за спиной грустный голос Ромео:

— А теперь меня. Ты обещала. Сделай это.

Она действительно обещала. Тара повернулась к нему и снова вскинула пистолет.

Нелл закричала:

— Нет! Тара, нет!

— Ты должна, — сказал Ромео. — Ты обещала.

— Не убивай его! — взмолилась Нелл.

— Я должна.

Нелл схватила ее за руку. Тара высвободила ее. Она обошла вокруг стола, чтобы выстрел был точным. Но тут она услышала, как у нее за спиной со скрипом распахнулась стеклянная дверь. И раздался крик:

— Лечь на пол! Мать вашу, лечь на пол!

Старый Баррис Джонс. С пистолетом в руках.

Он заорал Ромео:

— Я сказал — на пол! — и закричал в рацию: — Сорок девятый, у меня убийство на Эгмонт, 133, рядом с Албемарл. Подозреваемый задержан. Прошу поддержки!

Он спросил у Нелл и Тары:

— Кто стрелял в него?

— Я стреляла, — ответила Тара.

Ромео же продолжал молить ее:

— Пожалуйста! Ты же дала обещание и должна сдержать его.

— На пол!

— Ох, ради бога, — простонал Ромео. Он с диким видом озирался, словно искал что-то.

— Мать твою, немедленно на пол!

Ромео кинулся к подоконнику. Схватил какой-то небольшой предмет. Когда он повернулся обратно, в одной руке у него была спичка, а в другой — спичечный коробок, и он был готов чиркнуть спичкой. Он завопил:

— Что за порево! Почему ты не помогла мне покончить со всем этим? Ты же обещала! Неужто я должен это сделать? Сжечь себя живьем? Почему ты не положила конец?

Какое-то мгновение все молчали. Где-то далеко раздались звуки сирен.

И тут Баррис сказал:

— Сынок, ты понимаешь, что собираешься сделать?

Он говорил тихо, но с такой торжественной серьезностью, что она привлекла внимание Ромео.

— Ты пришел за этим пистолетом, — сказал Баррис, имея в виду пистолет Шона, лежавший на полу, — и я позабочусь о тебе.

Ромео, ничего не понимая, молча уставился на него.

Наконец до него дошло.

Он сделал возбужденный и радостный выдох.

И двинулся в путь.

То приподнимаясь, то снова падая, он полз по полу. Наконец-то добрался. Но прежде, чем его пальцы дотянулись до пистолета, Баррис четырьмя выстрелами выполнил свое обещание позаботиться о нем.

Нелл взяла пистолет у Тары, затем обняла ее и, обходя лужи крови, провела через кухню. Она остановилась, чтобы вручить пистолет Баррису. Легким быстрым движением она провела по его щеке тыльной стороной своей сухой старческой ладони.

И затем увела Тару через холл в свою спальню.

Все кошки, живущие в доме, собрались здесь. Две устроились на полке шкафа, одна на телевизоре, одна, с длинным пятнистым хвостом, выбралась из-под кровати. Нелл захлопнула дверь и повернула ручку окна, из-за которого доносились приглушенные звуки сирен.

— Вот так, — сказала она. — Иди сюда. Ложись, дитя мое.

Тара подчинилась бабушке.

Нелл сама прилегла, и Тара положила голову ей на грудь, вдыхая лакричный запах бабушки. Одним ухом она слышала завывания сирен и крики вокруг дома, а другим — только биение сердца Нелл. Она закрыла глаза. «Боже мой, — подумала она, — я снова в этой комнате».

Она не могла поверить в это счастье.

Она понимала — что-то надо было делать с Ромео, с фантазиями или мрачной решимостью этого невыносимо несчастного человека. Она почувствовала прилив жалости к нему, жалости, смешанной с благодарностью и желанием, чтобы его измученная душа могла найти себе приют в месте, где больше света, — и тут кот вспрыгнул на постель. Гораций Шакал: она узнала его по тому, как он прошелся ей по ногам. Она понимала, что, как только в комнате воцарится прохлада, он придет и прижмется к ней, удобно устроившись между бабушкой и внучкой. Поскольку комната была маленькая и кондиционер работал на полную мощность, он, наверно, скоро появится на своем месте, и она лежала, ожидая его появления.

РОМЕО тем временем возвращался домой. Обратно в Пикуа, Огайо. Когда сумерки стали сгущаться, он оказался в Холлоу-парке и спрятался за могучим стволом, где, как он думал, окажется в безопасности, — но ястреб увидел его и издал клекочущий звук, заставив его выбраться на открытое место. Ястребы стремительно появились со всех сторон. Через секунду они обнаружили его. Он мог кинуться бежать, но в нем не было страха. По правде, этот момент — когда он завис между одним выходом и другим — был едва ли не лучшим временем в его жизни. Ему все нравилось в нем. Ему нравились новые правила, которые Шон ввел в игру. Ему нравились красные банданы, летние вечера, жара, запахи травы и зуд на щиколотках от сумаха; он думал, что все это прекрасно, если не считать, что темнота наступала слишком быстро.