"Воронье" - читать интересную книгу автора (Грин Джордж Доус)СубботаРомео рано утром зашел в кафе Труди и взял сандвич с яичницей. Тут было полно полицейских. Одна большая ниша у стены была полностью забита этой ветчиной. Даже старый пузатый коп был здесь — тот, что вчера встретился с ним во время погребения. У него был какой-то жалкий и одинокий вид. Он сидел сам по себе, пока остальные копы гоготали и рассказывали друг другу истории. Ромео решил было подойти и поздороваться с этим старым кабаном, но передумал. Разговаривать с копом? Шон осудил бы его. Доедая на ходу свой сандвич с яйцом, он вышел и поехал к дому Нелл. Припарковался он в ста ярдах от Эгмонт-стрит, откинул спинку сиденья и настроился на волну 103,9. Он надеялся услышать новости о предстоящей пресс-конференции. Но все, что он услышал, был непрерывный поток банальностей — поп-мелодии, слащавые и жирные, как его недавний сандвич. Он откусил еще три куска и выкинул его. «Если я сейчас двинусь в дорогу, — подумал он, — то до темноты отмахаю пятьсот миль. Ночь проведу в Майами, а утром — полет на Тринидад. Девушки, ром, калипсо». На пляже он найдет какую-нибудь симпатичную девушку, которая научит его, как танцевать калипсо. И тут Ромео открыл глаза. Оказывается, он уснул. Подняв глаза, он увидел, что Нелл уже на улице, садится в свою машину. На ней был брючный костюм, а в ушах болтались серьги. Ромео мгновенно понял, что она направляется на пресс-конференцию. Из глубины сердца хлынул страх. «Я так и знал. Я должен был сказать тебе. И я ШОН чувствовал легкость в голове от возбуждения. Отправляясь на пресс-конференцию, он надел свою выцветшую вельветовую куртку — единственную, которая у него была, одолжил галстук у Митча, а свой пистолет 32-го калибра засунул сзади за широкий пояс. «Что бы там ни случилось, — подумал он, — я готов. Вот так и надо жить. Я пытался вести какой-то другой образ жизни, но это единственный путь — всё в огне». Он занял пассажирское сиденье в потрепанном джипе «Либерти-02» Ботрайтов. Тара вела машину, а остальные устроились сзади. Выражение лица Тары было мрачным, но решительным. С ней все будет в порядке, подумал Шон. Так вот люди и становятся солдатами. Зажужжал его телефон, он ответил, и Ромео сказал: — Нелл собирается на вашу пресс-конференцию. — Что? — Она уже направляется туда. — Откуда ты знаешь? — Она уже готова. — Подожди, — сказал Шон, повернулся к Митчу: — Разве ты не говорил, что Нелл сегодня не будет? — Я думал, что она не появится, — ответил Митч. — Похоже, она передумала. Шон передал это Ромео: — Митч говорит, что она передумала. — Она передумала? Вы что, с ума сошли? Если она будет на пресс-конференции, я к ней и пальцем не прикоснусь! Я вообще ни к кому не прикоснусь. Они нас с дерьмом смешают! — Ладно. Постарайся успокоиться. — Ты хочешь, чтобы я успокоился? Так ты сказал? Это мятеж! Они прикончат нас! — Ты же знаешь, я сейчас в машине. И действительно не могу говорить. — Шон! С нами покончено! — У нас все в порядке, Ромео. Продолжай свое дело. Они как раз разворачивались на стоянке у гостиницы, и он резко выключил телефон. Представитель лотереи штата Джорджия, мистер Крив, с маленькими, как бусинки, и бегающими глазками, встретил их и торопливо провел сквозь рой репортеров к боковому входу в гостиницу. Они очутились в зеленой комнате. Тара и Пэтси расположились на складных алюминиевых стульях, и две женщины занялись их гримом. Джейс устроился в углу, продолжая уничтожать орды врагов. Тем временем Крив безостановочно болтал. — Оповещение состоится в покоях Винса Дули! Местная телестанция Саванны покажет нас в прямом эфире, и еще будет подключение CNN и Fox. Ребята, передача пойдет по всему свету! Это будет не только самый большой день в вашей жизни — нет, это будет самое большое событие, что случалось в этом городе! Ну и кашу заварил Брунсвик! Никто ему не ответил. Шон попытался прикинуть. Может, Ромео прав? Может, они в самом деле попали в ловушку? Хотя нет никаких ее примет. Никто не перешептывается, не обменивается многозначительными взглядами. Просто у всех утомленный вид. Но вдруг ты ничего не знаешь. Что тогда? Ты не можешь быть настолько уверенным. Он отвел Митча в угол комнаты и, поправляя ему галстук, тихо спросил: — У тебя тут все будет в порядке? Митч пожал плечами. Его толстые губы уныло обвисли — но у него всегда было такое выражение. — Пять минут! — воззвал Клив. — Как мы будем вести себя? Пять минут — и жизнь изменится! Это в самом деле потрясающе! Приглушив голос, Шон спросил Митча: — Ладно. Так когда ты спас меня? — Третьего марта. — И где мы были в то время? — В Гринвилле, Южная Каролина. — И чем ты занимался в ту ночь, когда мы встретились? — Сидел на кризисной линии в церкви. — А что я делал? — Просто зашел. — Отлично, — сказал Шон. — Отлично. Но Митч продолжал смотреть прямо перед собой в пустоту. «Глупый человек, — подумал Шон, — а я доверил свою судьбу этому идиоту». — Приободрись, Митч. Не выгляди таким мрачным. — О'кей. — Общее здоровье зависит от твоего бодрого вида. БАРРИС и пара других копов развернули машины у входа, стараясь сохранить контроль над хаосом. Но люди продолжали ломиться. В лимузине, набитом советниками, явился мэр. Показался какой-то толстый конгрессмен. Затем какой-то тип, который сказал, что он государственный секретарь штата Джорджия — что бы это ни значило. Грохотали грузовики со спутниковой аппаратурой. Баррис был в слишком мрачном настроении, чтобы связываться с ними. Отступив назад, он позволил заниматься делами молодым копам. Честно говоря, ему было наплевать, кто займет стоянку, а кто нет, — почему он должен этим заниматься? Ругаясь, выскочил управляющий отелем. — Заставь их парковаться на Джи-стрит! Тут больше нет места! — Он появился снова через пять минут и сказал: — Заставь их парковаться на Гудьир-стрит. Спорить с ним стал какой-то чиновник из комиссии лотереи, который носился вокруг с воплями: — Это конгрессмен! Пропустите конгрессмена! Или: — Радиостанция WICK 103,9! Пропустите WICK 103,9! Или: — Это президент компании «Си Айленд»! Ради бога! Гудки, проклятия, бедлам, какие-то пьяницы — но кто на них обращает внимание? Баррис попытался держаться в стороне от всего этого, но делая вид, что исполняет свои обязанности. В средоточии этого хаоса появилась Нелл. В своем старом белом «кадиллаке». Она стояла на Глочестер-стрит, дожидаясь возможности повернуть на стоянку. Один из молодых копов попытался отогнать ее. И тут появился Баррис. — Все хорошо, Нелл, проезжай. Молодой коп надулся из-за этого вмешательства. Он стал ворчать, но Баррис заткнул ему рот: — Я сказал пропустить ее! Нелл услышала эту перебранку. Она засмеялась и крикнула: — Вот это мне нравится! — Ты можешь встать у центрального входа, — сказал Баррис. — Видишь, где стоит моя машина? Припаркуйся рядом с ней. — Спасибо, Баррис. Я люблю тебя, дорогой. Нелл сказала это легко и беззаботно, но тем не менее… Она произнесла эти слова и теперь никогда не сможет отказаться от них или забыть. Нелл не была красавицей и никогда не считалась ею. Прическа у нее была как у хулиганистого школьника, да к тому же и плечи как у грузчика. Но смеялась она так заразительно и музыкально, что и металл расплавился бы. В сущности, давным-давно он расплавил цепи, которые приковывали его к понятиям приличия и достойного поведения. Он плевал на молодого копа, который сейчас глазел на него. Его совершенно не волновали претензии сотрудника лотереи: «Здесь нет места! Вы не можете ставить сюда кого угодно». Он даже не пытался объясняться с ними. Он не сказал: «Ради бога, это мать РОМЕО в своем «соколе» ехал сразу за Нелл. Он проследовал за ней до гостиницы и смотрел, как она въезжала на стоянку. Его-то, конечно, не пропустят, так что он добрался до следующей улицы, повернул направо, проехал один квартал и нашел место для стоянки у офиса зубного врача. Ромео вылез из машины и направился к гостинице. Воздух был такой влажный, что ему казалось, будто он разгребает воду, и, добравшись до заднего входа, он с трудом переводил дыхание. Там стояла специальная загородка, предназначенная для утреннего торжества. Он подпрыгнул, схватился за провод и подтянулся. Переваливаясь через нее, он заработал себе пару царапин на кисти, но почти не почувствовал их. Спрыгнув, он перекатился по земле, встал и снова побежал. Он обогнул бассейн и стал дергать двери одну за другой, пока не нашел незапертую. Она вела в прачечную. Среди груд грязного белья сидела мексиканка. Она, прищурившись, уставилась на него. Он стоял перед ней, с трудом переводя дыхание. — Я заблудился, — сказал Ромео. — Может, вы знаете, где будет пресс-конференция? Она не поняла ни слова. — Джекпот, — объяснил он. Это сработало. Она провела его по узкому коридору и показала дверь. Из-за нее доносился гул. Ромео подошел к ней, открыл и оказался в большом конференц-зале, заполненном людьми. Он обнаружил, что стоит рядом со сценой. Никто не обратил внимания на его появление. Вокруг царила суматоха. Жужжали камеры, бил яркий свет юпитеров. На сцене размещалась стойка с микрофоном и два внушительных турникета, на одном из которых была надпись «Семья Ботрайт», а на другом «Мистер Шон Макбрайд». Над каждым из них красовалась размашистая надпись «Сто пятьдесят девять миллионов долларов». Ромео пробежал взглядом по лицам присутствующих. Кто сюда явился? Вроде все. Старый кузен Альфред держался с важным видом. Брат Пэтси Шелби и его жена Мириам. Ванесса и Герберт. А впереди на своем раскладном стуле уютно, словно на троне, устроилась Нелл. Ромео увидел небольшое пространство у стенки рядом и, пробравшись, устроился там. Нелл была тут звездой. Все старались оказаться поближе к ней. Люди непрерывно подходили, чтобы высказать ей свое уважение, а она улыбалась и отвечала: «Привет, привет!» или «Дрю Вилсон, а я искала тебя!». Она беспрерывно отвечала на рукопожатия. Заметив, что камера развернулась в ее сторону, он приняла соответствующую позу, захлопала глазами и сказала: — Теперь я готова к съемке, мистер Де Милль. Кто-то спросил: — Нелл, как получилось, что вас нет на сцене? — Вот уж не знаю. Наверно, они решили лишить денег бедную бабушку. Неблагодарная публика! Затем она повернулась к какой-то матроне по соседству: — Анита, у тебя есть дети? — Пока еще нет. — Я тебе советую — и не заводи их, — сказала она и зашлась в приступе хриплого смеха. Ей не о чем было беспокоиться. Если заваривалась какая-то семейная ссора, она в ней не участвовала. Внезапно зал взорвался аплодисментами. Из-за кулис на сцену вышли Ботрайты. Первым малыш, затем Тара, Пэтси и Митч. Затем появился Шон с широкой улыбкой на лице. ТАРА была удивлена, что их приветствовали не только друзья и родственники, — радость была всеобщей. Даже команда с телевидения, даже полицейские и репортеры: все были растроганы и размягчены удачей, выпавшей на долю ее семьи. Все свистели и ухали, забыв о приличиях. Ботрайты стояли на сцене, омываемые волнами всеобщего ликования. Затем на трибуну поднялся Крив и представил какого-то конгрессмена, который произнес долгую занудную речь об американских ценностях и вознаграждении за тяжелую работу. Нелл, которая сидела в первых рядах, громогласно осведомилась у подруги: — Работа? Тяжелая работа? Что он там несет? Это вызвало всеобщий смех, конгрессмен прекратил свои тирады и сполз с трибуны. Тем временем Тара бросала взгляды направо и налево, проверяя, в каком состоянии братишка и родители. Похоже, все они были в порядке. У отца застыла на лице напряженная улыбка, но он держался. Мать откровенно сияла. Наконец-то к ней было приковано всеобщее внимание. Джейс, как всегда, был занят своим миром сказок, но кого это заботило? Пока он держал рот закрытым, все было в порядке. Затем конгрессмен перешел к делу. Он представил изображение чека — его-то все и ждали. Засверкали фотовспышки, возобновились аплодисменты. Затем Крив пригласил к микрофону Шона. Куртка была ему мала, галстук не подходил к рубашке, и он смущенно стоял на сцене, пока в помещении не воцарилось молчание. Он наклонился к микрофону и сказал: — Наверно, вы… я хочу сказать, наверно, вы удивляетесь, узнав, как я попал в эту историю? Прокатилась волна смеха. Шон повернулся к отцу: — Митч, может быть… может, ты расскажешь? Отец подошел к микрофону. Было такое впечатление, что он с трудом волочит ноги. Двумя пальцами он оттянул воротник рубашки. — Ну, я думаю… — сказал он, — это случилось… года два назад. Я был, хмм… я занимался подготовкой кое-каких дел в Гринвилле, Южная Каролина. И в церкви, куда я направился, вроде была кризисная линия? И… м-м-м… ну, словом, я работал там весь день, и этот молодой человек вошел… ну, этот молодой человек, который стоит здесь и… Он резко остановился, повернулся к Шону: — Это ты должен рассказать. Тара пришла в ужас. Но аудитория, похоже, не заметила ничего необычного. Все смеялись; всем нравилось смотреть, как два неуклюжих мужлана перекидывают палочку друг другу. Шон снова подошел к микрофону и сказал: — Я считаю… я лично считаю остальную историю просто Он посмотрел на отца. Тот кивнул. — Как-то ночью я вел машину и оказался в странном городе, в Гринвилле, Южная Каролина… И мной овладело такое одиночество, что… Ну, словом, мне пришлось сказать самому себе: надо подумать, как бы покончить с такой своей жизнью. Потому что я был в полном отчаянии. Я миновал церковь. И мне было сказано: не это ли знак, если тебе нужна помощь? Я вошел в нее, и там был человек. И вот что я скажу вам: я и не думал, что этот человек сможет… То есть сначала он мне показался таким… неприглядным, что ли. Он переждал взрыв смеха и продолжил: — И знаете почему? Потому что он не услышал от меня ни одного плохого слова. Я не собирался уклоняться, увиливать. И… Вы знаете, как это бывает, когда малыш пытается одолеть вас. Я знаю, что у вас здесь более громкие голоса, чем у нас на севере, но я горжусь, что наши бронзовые спины никогда не сдаются. Так я себя и вел — сопротивлялся изо всех сил, но Митч, который стоит здесь, мистер Ботрайт просто держал меня на плаву. Пока, образно говоря, не вытащил леску. Милостью Господа нашего Иисуса Христа. Собравшиеся молчали. Тара снова посмотрела на бабушку. У Нелл блестели глаза. Она была бесконечно далека от любой сентиментальности, но Шон был настолько откровенен и открыт, он настолько не пытался приукрашивать свой рассказ, он был настолько трогательный, что она едва сдерживала слезы, как и весь зал. В этом безмолвии Шон продолжал обретать доверие, и Тара подумала: «Боже мой, он в самом деле Он в самом деле верит, что несет факел спасения, который должен осветить этот мир, погруженный во мрак невежества. — Я уверен, — продолжил он, — что кое-кто из вас не верит, что есть такие вещи, как добро и зло. Но разрешите сказать вам, ребята, я видел и одно, и другое — и я знаю что есть что. И что же представляет собой этот человек? Этот человек — воплощенное ШОН придвинул губы на полдюйма ближе к микрофону. Он понизил голос и подождал, пока вокруг него не воцарилась тишина. — И вот с того дня, — наконец сказал он, — я продолжал надеяться, что снова встречу этого человека, Митча Ботрайта, человека, который спас мне жизнь, чтобы поблагодарить его. Я наконец понял, как это можно сделать. И вы знаете, как я нашел его? Он сделал паузу. И сказал: — Я нашел его в Гугле. Слушателям это понравилось. — Я позвонил ему и сказал, что проеду через Брунсвик, и попросил о встрече. И он сказал — конечно. Когда я добрался сюда, мы встретились, поели барбекю, и я сказал ему — не важно, что я небогатый человек, потому что теперь знаю, в чем мое призвание. Не так уж важно, что я не отношусь к так называемым успешным людям, потому что теперь я знаю, И затем, когда он подвозил меня к моей машине, мы проезжали мимо заправочной станции. Он остановился купить несколько лотерейных билетов. Вроде для большого джекпота? И я сказал: «Слышь, не возьмешь ли несколько для меня?» Чувствовал я себя отлично, даже блаженно, поэтому дал ему двадцать долларов, а это больше, чем вообще когда-либо тратил на лотерейные билеты. А затем… ну, в общем, остальное вы знаете. Именно так я здесь и очутился. Кто-то захлопал в ладоши — и остальные подхватили, пока аплодисменты не превратились в бурю восторженных оваций, и Шон чувствовал, как она овевает его лоб и шевелит волосы. Он был полон восторга. Он чувствовал, как темно-пурпурная кровь бурно бежит по его жилам. Крив дал разрешение задавать вопросы. РОМЕО не смотрел на Шона; его взгляд был прикован к Митчу. Тот стоял как раз за спиной Шона, и Ромео казалось, что он совершенно расслаблен. У него отвисала толстая нижняя губа, он был совершенно неподвижен. С подбородка свисали капли пота. Но стоило посмотреть ему в глаза… В эти выкаченные глаза, которые с такой ненавистью смотрят на Шона: естественно, он обдумывает далеко не самые лучшие мысли. — Вопрос к мистеру Макбрайду, — сказал репортер. — Мистер Макбрайд… — Зовите меня Шоном. — Шон, не думаете ли вы, что эти деньги могут изменить вашу жизнь к худшему? — Ну, я думаю, что такая опасность существует. Но надеюсь, она минует меня. Другой репортер: — Что вы собираетесь купить, Шон? Шон потер подбородок, словно в первый раз задумался над таким вопросом. Зал, считая, что его вежливо поддразнивают, захихикал. Шон невозмутимо переждал шумок. — Да ничего я не собираюсь покупать, — наконец сказал он. — Я собираюсь все деньги раздать. Зал дружно выдохнул. Неужто он в самом деле сказал это? Неужто он в самом деле сказал, что собирается раздать сто пятьдесят девять миллионов долларов? Его лицо прояснилось, и он сказал: — Строго говоря, это не совсем так. Я собираюсь немного оставить и для себя. Чтобы хватило купить катер для ловли окуня. Снова раздался смех, но сейчас он звучал совершенно по-другому. Сейчас в нем были нотки изумления и восторга. Аудитория была вне себя от радости. МИТЧ шевельнул губами и беззвучно произнес: «Я убью этот кусок дерьма». Легкости, с которой тот использовал Господне имя для своих гнусных целей, не было равных в мире, и он подумал: «Неужели я так и буду стоять здесь и позволю ему уйти? Неужто я такой робкий ягненок, что позволю ему вывалять имя Господа в дерьме его злобной лжи? Скоро он убедится, что я далеко не ягненок. Когда я отберу у него пистолет и из него же всажу ему пулю в глаз, когда он увидит, как я спускаю курок, он больше не будет считать меня ягненком! Когда я всажу пулю ему в голову, он будет думать совсем по-другому». Митч обвел взглядом лица аудитории. Один за другим перед ним представали члены его семьи. Все они были здесь. Все в безопасности. «Мама — вот она, сидит впереди. Кузен Гарри и его дети, и Роккет, и Шелби, брат Пэтси, с Мириам и детьми, и Альфред, и Уилл, все дети Джейн. Все здесь, — подумал Митч. — Все защищены. Даже мой друг Энох и Винс из „Львов Иуды“; все мои друзья явились. А Ромео должен патрулировать улицы. Так что единственная вещь, которая доставляет мне беспокойство, это револьвер Шона. Если я кинусь на него с достаточной силой, то сброшу его со сцены прямо в передние ряды. А потом и сам прыгну на него. Прямо в эту кучу, где будут раздаваться вопли, летать стулья, а он будет потрясен падением, и я вырву у него пистолет из кобуры, приставлю к его голове и пристрелю его, и этот подонок больше не будет изображать мать Терезу, а отправится прямиком в ад со всеми своими обещаниями. И я это сделаю. Сделаю без промедления. Ты думаешь, что я ягненок? Твое время думать кончается». РОМЕО молил его: Шон, да повернись же! Прямо за тобой этот тип вот-вот станет психопатом; повернись и посмотри в его гребаные глаза. Но Шон говорил и говорил о катере, который он собирается купить, с четырехтактным двигателем «Верадо», с локатором «Хамминберд» и так далее, и было видно: он ни на что не обращает внимания, кроме звука собственного голоса, купаясь в обожании толпы. Вытаращенные глаза Митча напомнили Ромео то животное, что он вытащил из-под машины. Этот человек хотел мести. Он мог думать только о мести. Он отчаянно хотел пролить кровь и в любую секунду мог сорваться с места. Он понимал, что сейчас его семья в безопасности, так что мог воспользоваться этим шансом. «Рванувшись, он скинет Шона вниз, завладеет его пистолетом и убьет его. Затем мне придется убить Митча, а копы убьют меня, и все будет бессмысленно, а нас навсегда скроют волны небытия». — Мистер Ботрайт? — окликнул репортер. Митчу потребовалось не больше секунды, дабы понять, что вопрос обращен к нему. — Мистер Ботрайт, вы спасли душу этого молодого человека, а теперь он говорит, что собирается раздать все свои деньги, — не считаете ли вы это чудом? Митч медленно подошел к микрофону. — Чудом? — переспросил он. И замолчал. Молчание было пугающим, словно он потерял способность говорить, настолько его переполняла ярость. И тут на глазах у всех он повернулся и посмотрел на Шона. Улыбка Шона испарилась. По залу прошел заметный шумок. Словно на зал упала тень, густая холодная тень. И Ромео понял: он должен что-то сделать, все, что угодно. Он заорал: — Могу я кое-что спросить? У меня есть вопрос! Митч растерялся. Он был сбит с толку. Ромео продолжал орать: — У меня вопрос к Таре! Тара, вы думаете, ваш папа разозлился? Оттого, что приходится делиться? Тара повернулась к нему. Лотерейщик крикнул из угла сцены: — Сэр, тут перед вами очередь задавать вопросы… Но Ромео не стал слушать его. В голове у него были лишь слова, которые он послал Таре: «Я здесь». — Ваш отец, должно быть, пьяный! Вот они, все деньги, а этот чужак собирается раздать их. На его месте я бы чувствовал себя идиотом! Никому бы не позволил делить мои деньги! Не важно, был ли какой-то смысл в этих словах. Главным в них было другое: «Я здесь. Я в десяти шагах от твоей бабушки. Немедленно останови его». Он увидел, что до нее стало доходить. Тара все уловила — он это понял. Внезапно она положила руку на спину отца, наклонилась к микрофону и сказала: — Нет, сэр. Он вовсе не разозлился. Он просто… ну, в общем, все мы как-то обалдели, понимаете? Но счастливы разделить этот приз, и это чудо! Я горжусь своим отцом! Тара обняла его. Раздались растерянные аплодисменты. Она прошептала несколько слов на ухо отцу, и Ромео подумал: «Она рассказала ему, кто я такой». И тут Митч посмотрел на него. Ромео слегка кивнул ему. Жажда борьбы покинула Митча. Он выдавил слабую улыбку. Тара обняла его и, держа одной рукой за талию, другую протянула Шону. Теперь все трое стояли бок о бок, а Тара одновременно сияла и плакала; их приветствовали аплодисменты, а вспышки фотоламп озаряли все помещение. К ним присоединились Пэтси и Джейс. Теперь на сцене стояла вся семья с Шоном в середине. Зал поднялся на ноги, все хлопали в ладоши и восторженно орали. «Вопросов больше не будет, — подумал Ромео. — Вот это и есть чудо. Мы все еще живы. Вот оно, это долбаное чудо». ТАРА вела машину на обратном пути. Они выбрались из сумятицы на стоянке гостиницы и двинулись по Джи-стрит. В машине стояло мертвое молчание. Никто не произнес ни слова. Когда Шон посылал эсэмэску, щелканье клавиш было отчетливо слышно в салоне. Они повернули к Норвичу. Фронтон церкви, фасады города-призрака. Через минуту Шон получил текст ответа. Он сказал Таре: — Поверни здесь. Она развернулась к маленькому запущенному торговому центру. Цветочный магазин, косметический салон, академия танца — все брошено и забыто. Единственным заведением, которое выжило, была парикмахерская, но в субботу и она не работала. — Объезжай с задней стороны. — За магазином под дубом стояли мусорные контейнеры. Шон дал Таре понять, чтобы она тут остановилась. — Заглуши двигатель, — сказал он. Что она и сделала. Шон открыл дверцу, вышел и отошел от машины, оставив их париться на жаре. Все еще не было сказано ни слова. Все они были перепуганы. На дубе устроилась стая скворцов. Один из них слетел к контейнеру, что-то поклевал и улетел обратно. Появился Ромео. Только что его не было — и вот он тут. Вместе с Шоном они стояли у задней двери старого косметического салона и о чем-то разговаривали. Точнее, говорил только Шон. Он был в ярости и бурно жестикулировал; лицо его побагровело. Они были слишком далеко, и ничего нельзя было услышать. Тара слышала лишь чириканье скворцов. РОМЕО стоял рядом с Шоном, и тот втолковывал ему: — Ты был прав. Я вел себя как идиот. Я верю в людей, а они меня накалывают. Каждый раз. Они не знают, что значит доверять; они не знают, каково завоевывать доверие. Они ничего не ценят. Так как же ты можешь работать с ними? Они не ценят даже свою собственную семью. Как можно иметь дело с такими ослиными задницами? Я кончаю. Меня не волнует, что ты сделаешь с ними. Я пытался защитить их. Но вот такие эти люди. Откровенное животное себялюбие. Да ну их к такой-то матери. Ты не имеешь представления, как я ненавижу их. Они превратили мою жизнь в кошмар. Они хотят поиметь нас? Поимеем их в ответ. В этом аду полуденной жары, под грузом злобы, висящим в воздухе, Ромео отчаянно пытался сказать что-нибудь. И наконец он справился: — Дай мне поговорить с ними. — Поговорить с ними? Да мы должны их покарать. Наступило долгое молчание, после которого Ромео опять сказал: — Дай мне поговорить с ними. И Шон сдался: — Ох, да делай что хочешь, мать твою. — И он отошел. Ромео вытащил из багажного отделения свою сломанную саблю, подошел к фургону Ботрайтов и толчком сдвинул в сторону боковую дверь. Там было убийственно жарко, и семья, залитая потом, трепетала от страха, но они вели себя тихо, как церковные мыши. Тара сидела за баранкой. Митч на среднем сиденье. Пэтси и ребенок устроились сзади. Все они уставились на клинок в его руках. — Митч, — сказал Ромео. — Сэр? — Что вы там надумали, Митч? — Сэр? — Вы были готовы кинуться на него. Вы планировали это сделать? — Нет, сэр. — Если будете продолжать врать, я начну убивать. Скажите мне правду. Митч понурил голову. — Я не знаю, просто не знаю, что я тогда думал. — Вы знаете, почему ваша мать до сих пор жива? — спросил Ромео. — Из-за Тары. Из-за тех слов, что она сказала вам на сцене. Что она сказала вам, Митч? — Что вы находитесь здесь. — Вот поэтому ваша мать и жива. А то бы вы увидели, как ее мозги разлетелись по залу. Это вы понимаете? Раздалось какое-то странное хныканье. Ромео потребовалось несколько секунд, чтобы понять: его источник — это ребенок. — Тебе бы лучше заткнуться, — сказал он. Но Джейсу это было не под силу. Он продолжал рыдать. Наконец Ромео схватил его за шиворот, приподнял и приставил сломанный конец сабли к его горлу. Это заставило его замолчать. — Вот что, публика, — сказал Ромео. — Вы должны верить мне. Никого вы не поимеете. Вы даже не знаете, где я буду. Я в постоянном движении. Как только Шон пошлет сигнал тревоги, я начну убивать. Или если я позвоню Шону, а он не ответит, я тоже начну убивать. Действительно начну. Я сделаю все, что необходимо. Я знаю, что у моего приятеля съехали мозги. Но я прикрываю его спину. Можете мне поверить. Он мог бы устроить хорошую демонстрацию своих намерений, если бы не его слезы. Как только они хлынули, он не мог остановить их. Иметь дело с ребенком было унижением. Он грубо отшвырнул Джейса, вытер глаза рукавом, но слезы продолжали литься. Ему пришлось выйти. Направляясь к своему «соколу», он прошел мимо Шона и сказал: — Они не верят мне. Я знаю, что не верят. Ну и черт с ними. БАРРИС пришел домой после смены и разогрел банку куриного супа «Минестроне», от которого несло, подумал он, грязными опилками. Он включил телевизор и сел смотреть игру бейсбольных студенческих команд. Мировая серия. Университет Юты против Флориды. Он не болел ни за одну из команд, его не интересовали ни их талисманы, ни их фаны в боевой раскраске; он хотел лишь слушать голос диктора. Тишина в доме угнетала его. Она была как бы продолжением долгого молчания его жены Барбары, которым она комментировала его неверность. Нет, он не обманывал ее, во всяком случае не физически, — но она с самого начала знала о его чувствах к Нелл Ботрайт, и в ответ ему достались годы ее молчания. Он отвечал ей таким же молчанием, и они сорок лет вели такие безмолвные дебаты, и теперь у них было двое взрослых детей и семеро внуков, и Барбары больше не было, но ее молчание слышалось в доме громче, чем раньше, и Баррис включал телевизор, чтобы заглушить его. Питчер из Юты промазал с первым броском. Наверно, что-то ему помешало. Зрители пришли к тому же выводу. Баррис ел свой суп. Показали повтор. Цветной комментатор возразил: никаких помех не было. Сегодня Нелл сказала Баррису: «Я люблю тебя, дорогой». Она помахала ему рукой, сидя в своем большом кэдди, как королева Голливуда, и сказала во всеуслышание всему миру: «Я люблю тебя, дорогой». Он прожевал кусок тоста, поджал губы и привел их в прежнее состояние. Он попытался представить, что могло бы быть. Господи, если бы только он не был таким идиотом. Он прикинул, были ли за последние сорок лет хоть четыре минуты, когда он не думал бы о Нелл Ботрайт. «А могу ли я сейчас?.. Безнадежно — я слышу, как забивают гвозди в крышку моего гроба, но… может, наконец, я позволил бы ей прийти?» «Оплошность или накладка, — бормотал цветной комментатор, — но в одном можете быть уверены: об этом мгновении будут говорить годами. Это ключевой момент — не в этой обыкновенной игре, а действительно ключевой момент в мировой серии Университетских игр…» Может ли это быть правдой? Ну хоть на мгновение? Ты же можешь заново испытать привязанность к человеку, которого когда-то любила, разве не так? Внезапный прилив чувств, словно та часть твоего сердца, которое ты наглухо закрыла, снова открылась? Однажды, еще в колледже, она сказала: «Ты просто потрясающ, Баррис». Но он заслужил эти ее слова всего лишь умением набрасывать деревянные кольца на горлышки молочных бутылок. Но он верил, что Нелл в самом деле так считает. Она не льстила ему и не флиртовала с ним. В этот один-единственный момент она в самом деле любила его. Или после сорока лет размышлений на эту тему он продолжал верить — так и было. Внезапно он услышал взрыв громкой музыки, который заставил его подпрыгнуть. Он не понял, откуда доносились звуки. Но не из телевизора. Не из телефона и не из микроволновки. Так что за чертовщина? Снова. И тут только он понял: дверной звонок. Теперь он давал о себе знать так редко, что Баррис и забыл, как он звучит. Он вышел в переднюю и открыл дверь. На пороге стояла девушка. Лет двадцати или около того, блондинка. Стройная, с хорошей фигурой, но с простым невыразительным лицом. — Офицер Джонс? — сказала она. — Вы меня помните? — Конечно, — соврал он. — Меня зовут Черилл. «Возрождение веры». Ага. Наконец-то он вспомнил. Та девушка из церкви. — Ах да. Что, снова наступило время? — Сэр? — «Вознесение сердца»? — О нет, сэр. Мне просто нужно поговорить с вами. У нее был серьезный голос. — Полицейские проблемы? — прикинул он. — Я звонила в участок, но они сказали, что вы ушли домой. Я затрудняю вас? — Отнюдь. — Я решила поговорить именно с вами потому, что знаю вас. Вы единственный офицер полиции, которого я знаю. Он смутился — стоит ли приглашать ее войти? Если станет известно, что к тебе в дом зашла молодая девушка, то чужие языки не удержишь. Но волнует ли его, что будут болтать чужие языки? Да ради бога. Он отошел в сторону, и она вошла. Гостиная была скупо обставлена и чисто прибрана — поскольку Баррис не пользовался ею, — и он предложил ей присесть на лимонно-зеленую кушетку с подушками, — а сам устроился в кресле с оборками. В последний раз он сидел в нем в день похорон Барбары. — Итак, — сказал он, — чем я могу вам помочь? — Вы знаете, где я работаю? — Вроде у Чамми. Вы по-прежнему там? — Да. Этот универсальный магазин располагался рядом с трассой I–95. Похоже, что он стоял там с давних пор. «Неужели вся ее карьера связана только с ним?» — подумал Баррис. Хотя кто он такой, чтобы судить о чужой карьере? Особенно учитывая его собственную. — Словом, так, сэр. Я думаю, мне кое-что известно. — Простите?.. Эта девушка ходила в класс изучения Библии, который вела Барбара. Баррис прикинул, не собирается ли она обрушить на него какое-то религиозное откровение. Типа того: сэр, откуда нам Но тут она удивила его: — Я думаю, мне кое-что известно о джекпоте. — Простите?.. — Выигравший билет был продан в нашем магазине. Ага. Вот как. — И что это за парень, который выиграл? Не Ботрайты, а другой парень? — Какой другой? — Шон Макбрайд. Разве вы не видели объявление по телевизору? — Нет, — сказал он. — Я был на пресс-конференции, но я там работал. Ну, вы понимаете, обеспечение безопасности. Снаружи, на стоянке. Так что по сути я ничего не знаю. Что, появился какой-то другой победитель? — Угу. Ботрайты разделили выигрыш с этим парнем Шоном Макбрайдом. Сказали, что он друг мистера Ботрайта. Они говорят, что он, мол, дал деньги мистеру Ботрайту на покупку билетов. — Вот как… — Но дело в том, — продолжила она, — что этот парень был в нашем магазине в четверг утром. То есть на другой день Баррис поднял руку: — Подожди. Она застыла в молчании. — Я пытаюсь уловить смысл во всем этом, — сказал Баррис. Он наморщил лоб. — Этот парень пришел… когда? — В четверг. — Вот именно, сэр. Об этом я вам и говорю. А вчера я смотрю телевизор, и он снова там. И говорит, что он старый друг мистера Ботрайта. И что половина джекпота принадлежит ему. Но я… я хочу сказать… я думаю… — Она запнулась. Баррис подсказал ей: — Ты думаешь, что он врет? Она кивнула. — Но почему Митч соглашается с этой ложью? Девушка пожала плечами. Тем не менее ответ был очевиден, и он произнес его: — Ты думаешь, он напуган? — Да. В голове Барриса просветлело, и двери со скрипом открылись. Некоторые из этих дверей вели прямиком к Нелл Ботрайт (конечно, в итоге все вели к ней). Но внутри раздался голос, который сказал — притормози. Не торопись с места в карьер, Баррис. На этом ты и горишь каждый раз — слишком быстро, черт возьми, берешься за дело. Думаешь, что у тебя есть личное окошко, через которое ты и добираешься до правды. В прошлом это кончалось большими ошибками. Поэтому ты всего лишь капрал, хотя в свое время был детективом в отделе по борьбе с наркотиками береговой охраны и через пять лет мог стать капитаном — но нет, ты жаждал немедленной славы; ты поверил жуликам, которые водили тебя за кольцо в носу, и остался ни с чем. А теперь ты можешь стать объектом насмешек, и твоя никчемная карьера придет к концу. Так что притормози. Действуй осторожно и внимательно. Спроси себя: что может хотеть эта девочка и что она скрывает? Не преследует ли она какие-то свои личные цели? — Итак, — мягко сказал он, — когда этот парень оказался в вашем магазине, как он себя вел? — Не знаю. Как-то странно. Он использовал нашу штуку для шин… ну, для накачки воздуха. Затем вернулся и сказал, что именно давление воздуха и привело его в магазин… или что-то такое. Я не знаю. Я не помню, что именно он говорил. — Что-то личное? — А? — Он что-то говорил лично о тебе? Она поджала уголки губ. — Нет, сэр. Баррис прикинул, не пыталась ли она флиртовать с тем парнем? И он как-то оскорбил ее чувства? И не мстит ли она ему сейчас? Это случается сплошь и рядом. Так, например, появляются ложные свидетели. Тебе лучше разобраться в этом мягко и осторожно. Ты идешь по тонкому льду, и если топнешь в своей привычной манере, то провалишься, толстый идиот, и кто придет тебе на помощь? Никто! ШОН ехал в «либерти», лелея гнев и горечь. Он ничего не видел вокруг, пока не оказался на улице Ботрайтов. И тут только он обратил внимание на три фургона со спутниковой аппаратурой, на сборище репортеров и зевак. Они расположились на подъездной дорожке. Их ждал мужчина с детским лицом. При нем был огромный, как бизон, мотоцикл, а сам он носил косички-дреды и кожаные штаны. Выглядел он как хиппи-ассасин. Шон вылез из «либерти». Репортеры, стоявшие на краю газона, стали кричать ему, подзывая. Мужчина с детским лицом вмешался: — Ведут себя как вредители. Я говорил им, чтобы держались подальше. Черт возьми, кто бы это мог быть? — удивился Шон. — Меня зовут Трев. Я хотел бы служить вам, если это возможно. — Как служить мне? — Любым образом, какой вам понадобится. Шон осторожно подвел руку к бедру, готовый тут же выхватить свой 32-й калибр. Это что, ловушка? Вполне может быть. Чем тут на самом деле занимается этот тип? — Я был в 3-м пехотном полку в Хинесвилле, Форт-Стюарт, но в феврале меня разжаловали. Я работал и кладовщиком и мясником. Но приехал сюда ради пляжа. Я был в баре, когда вас показывали по телевидению. Я спросил, кто это такой, и меня послали сюда. Я испытываю к вам теплые чувства. Я понимаю, вы не знаете меня от Адама, но ручаюсь, что смогу услужить вам. Казалось, что он пережил какую-то обиду, которая нанесла ему глубокую рану. У него был заискивающий взгляд. Шон немного расслабился. «Это что, мой апостол? — подумал он. — У меня в самом деле будет апостол?» — Ты был в армии, Трев? — Да, сэр. В 3-м пехотном. — Ирак? — Да, сэр. — Ты убил кого-нибудь? — Они уносили своих убитых, если могли. Так что я не знаю. Но предполагаю, что да, сэр. Шон посмотрел на Ботрайтов. Они ждали его, покорно склонив головы и отводя глаза. Репортеры окликали их, а толпа махала им ветками и превозносила их. Все это происходило в разгар дня, но он не мог отделаться от чувства, что плывет по черным волнам, что его несет какой-то мощный таинственный прилив, с которым он не в состоянии справиться. Он снова повернулся к Треву. — Те, которых ты убил, — спросил он, — по-твоему, покоятся в мире? — Не знаю, сэр. Я думаю, это вы должны знать. — Так оно и есть, — сказал Шон. — Они там. — Ну что ж. Значит, все о'кей. — Можешь служить мне, сколько захочешь. Ты голоден, Трев? — Немного. — Пэтси соорудит тебе что-нибудь. А потом мы поговорим о безопасности. РОМЕО ехал по 17-й к северу, раскручивая очередной маршрут, но на этот раз он не повернул, как обычно, к Чапел-Кроссинг-Роуд. Не стал он разворачиваться и к проезду Глинко. Он продолжал ехать на север. Словно направлялся домой, обратно в Пикуа, Огайо. Он проехал «Вид на Небеса», кладбище без надгробных камней, — это было просто большое поле со знаком, на котором были изображены Сатурн, Луна и искрящиеся звезды. Он миновал запущенную рисовую плантацию, автомагазин Чэнси и вспомнил, что тут была девушка-миссионер, которая сказала, что он может получить «поддержку тела», если в ней нуждается. Он погрузился в воспоминания. Искрящиеся звезды напомнили ему о том, что происходило несколько летних сезонов назад: о вечеринке Персеид. Организовал ее Шон. Всех пригласили собраться на плотине, чтобы наблюдать за падением метеоров. Шон показал, где пройдет метеорный поток, и объяснил, что Персеиды вскроют все тайны Вселенной. Он сказал, что согласились прийти сорок человек и среди них будут симпатичные девочки. Вместе с ним Ромео зашел в магазин, где они купили шесть кварт «Джонни Уокера», пива, одноразовых стаканчиков, льда, вдоволь «Доритос» и поднялись на дамбу, под которой бурлила вода. Была совершенно ясная августовская ночь. Но никто не пришел, кроме Криса, Писуна и брата Рикки Кобба из Толедо. Они расселись впятером, стали пить, поглядывая в небо и отпуская грубые замечания относительно тех шлюх, которые так и не появились. Но реальность, которая крылась за словами «метеорный поток», разочаровала. Она совершенно не походила на огненное шоу. Просто в небе время от времени появлялись бледные полосы. Но зрители были терпеливы, потому что им все равно нечего было делать, и наконец через все небо протянулся след, ради которого стоило ждать. Звезда, которая знала, что она действительно «Как и я», — подумал Ромео. Один за другим Крис, Писун и парень из Толедо исчезли. Остались только Шон и Ромео. Шон начал говорить. Он сказал, что, по его мнению, тут в юго-западном Огайо, никто по-настоящему не знает, как поиметь эту гребаную жизнь. Продолжая, он заговорил, что жить надо с упоением и страстью. Кто из их друзей живет со страстью? Никто. — Кроме тебя, — сказал он Ромео. — Если бы не ты, то не сомневаюсь, покончил бы с собой. — Он был совершенно серьезен. Хотя и пьян, в состоянии глубокого возбуждения. — Я не знаю, будет ли все это длиться или нет. Вот пройдет тысяча лет, и какое дерьмо останется? Я не знаю. Ты смотришь на эти засранные звезды, которым по миллиарду лет… но разве они не дерьмо? Но я не сомневаюсь, что одно останется. То, что есть у Ромео был так тронут, что не нашел что ответить. — Я хочу сказать, — продолжал Шон, — что мы с тобой и дальше будем существовать во Вселенной. Когда все эти тупые задницы, которые не появились сегодня вечером, превратятся в их вонючие мюоны и кварки, ты по-прежнему будешь слушать наши голоса, их эхо — это я гарантирую. И теперь Ромео, вспоминая два последующих года, не чувствовал, что может двигаться дальше. На самом деле он не направлялся к дому; он вообще никуда не двигался. В самом ближайшем времени он должен связаться с Шоном, но он не хотел отправляться туда, где его мобильник не будет работать. Кроме того, он должен позаботиться о Клоде; он с самого утра не видел его. При въезде в рыболовецкий лагерь он развернулся и поехал обратно в Вик. ТАРА чуть не рехнулась от всех этих звонков. Они приходили из «Фокс ньюс», из «Бомбей таймс», от каких-то евангелистов, которые просили о встрече. Звонило множество совершенно незнакомых Ботрайтов. Церковь «Возрождение веры» из Гринвилла, Южная Каролина. Офис сенатора Девайна. Звонили подруги матери сказать, что сегодня вечером устраивают большую вечеринку в честь джекпота. Никто из семьи не утруждался снять трубку. Но телефон продолжал непрерывно звонить. Раздавался только голос Джейса: «Да, вы попали к Ботрайтам, но мы слишком ленивы, чтобы отвечать», — затем «бип», и снова важные и срочные звонки со всего света. Это занудство стало таким невыносимым, что Тара сказала: — Эй, слушайте, можем мы его вырубить хоть на время? Шон сидел за маленьким столиком в стиле псевдоампир, изучая Библию матери и отмечая желтым самые важные абзацы. Он сидел строгий, насупленный и чем-то озабоченный. Что? — Есть автоответчик. Мы так и должны держать его включенным? — На тот случай, если позвонит Опра Уинфри. Она понимала, что ей полагалось бы улыбнуться, но Тара была слишком усталой. Она опустила глаза. Шон смягчился: — Да ладно, что там. Выключай его. Она знает, где найти нас. Она щелкнула клавишей. Теперь они сидели молча, слушая поскрипывание маркера Шона, вопли умирающих в компьютере Джейса и растущий гул за окном. Вы думаете, что все это может обеспокоить человека, который занят вымогательством ста пятидесяти миллионов долларов? Но Шон продолжал серьезно изучать Библию. Откровенно говоря, вся эта суматоха нравилась ему. Он лишь хмыкнул, слушая, как две женщины за дверью спорили: «Я из „Тудей шоу“! Только не говорите, что вы не знаете „Тудей шоу“!» Они слышали, как появился Трев со словами: — Семья не дает никаких интервью. Но я могу передать ваше послание. — Всего две минуты! Если вы могли бы уделить Мэтту Лауэру две минуты… — Вы переходите границу, мэм. — Подумайте о том благе, которое сделает Шон, если он появится… — Вы видите номер, который я набираю? — предупредил ее Трев. — Я набираю 911. РОМЕО вернулся в трейлер и убедился, что Клод по-прежнему лежит сам по себе. Вид у него был жалкий, а пах он как гнилая капуста. Ромео подключил к ему новую емкость фентанила, убрал помещение и вынес мусор. Затем, взяв губку, занялся стариком. На половину кровати он положил чистое полотенце и перекатил Клода на него. Переворачивая его на живот, надо было действовать осторожно, чтобы не оставить на нем синяков и проверить, хорошо ли он дышит. «Помни, что ты никогда раньше не имел дело со столь хрупким созданием». В подарочном отделе универсама Ромео купил настоящую океанскую губку. А сейчас нашел под раковиной эмалированный горшок — он напомнил ему судно, которое мать подкладывала ему, когда он болел. Он выскреб из него грязь и паутину и наполнил горячей мыльной водой. Клод застонал, когда губка прошлась ему по спине. — Слишком горячо? — спросил Ромео. — Нет… Это… прекрасно. Ромео начал с плеч и прошелся по всему телу. Когда кожа пошла рябинками, она стала напоминать губку, но у него это не вызвало отвращения. Даже распухшие икры Клода не вызвали у него отторжения. Даже впавшая полость таза, даже необходимость обмыть съежившийся задний проход — все это он делал спокойно. Он поймал себя на том, что, занимаясь этими делами, он перестал волноваться. Покончив с ногами, он перевернул Клода обратно и принялся за переднюю часть тела. Тестикулы старика были огромных размеров — как куропатки в кожаном мешке. Все у него съежилось, но только не эти его орешки. Может, это было следствием беспорядочности его связей. Но живот был чувствительный, как у маленького ребенка. Ромео уже кончал с хрупкой грудной клеткой, когда услышал, как подъезжает машина. Выглянув, он увидел пикап Винетты. — Ваша дочь приехала. — Ox. — Он показал жестом: прикрой меня, и, прежде чем Винетта влетела в трейлер, успел натянуть простыню. Она сразу же подошла к постели отца и начала выкладывать признание — громко, словно судейский бейлиф только что приказал ей все выкладывать: — Папочка, я так виновата! У меня не было этого гребаного мобильника. Если бы ты только знал, какое там было сумасшествие! Клод мягко улыбнулся своим беззубым ртом: — Все о'кей. — Мне так неудобно. — Без… проблем. Наконец Винетта обратила внимание на Ромео. Ее губы сложились в насмешливую ухмылку. — О, дерьмо. Что ты стоишь, как садовый гном? Что ты здесь делаешь? Клод объяснил: — Он только что… поухаживал за мной. — О нет, — сказала она. — О нет. Ты дал ему лекарство? — Ну, дал, — признал Ромео. — У тебя есть удостоверение медбрата? — Нет. — Значит, ты не имеешь права давать ему лекарство. Господи! Папа! Он не заставлял тебя брать лекарство против твоего желания? Клод закрыл глаза. — Боже небесный, — сказала она. — Куда к черту делась Джоан? Ей полагалось быть здесь. Провалиться бы ей в ад волей Господа. Я так и знала, что не должна доверять этой сучке. — Все в порядке, — сказал Клод. — Со мной… все хорошо. — Папа, ты знаешь, где я была? В Тифтоне. Я поехала в Тифтон с этим греческим мудаком. И как раз потеряла свой сотовый телефон. Я не знала номера даже своего отца, потому что все номера были в телефоне. Я сказала этому ублюдку, чтобы он отвез меня домой, как он и обещал, но он был первостатейным мудаком в мире, о Иисусе, и я ему втолковывала — мой папочка! Мой бедный папочка болен. Чтобы его Господь оттрахал. Клод лишь улыбнулся ей. Он был полон всепрощения. Винетта повернулась к Ромео: — Слушай, ты, ослиная задница. Я знаю, чего ты хочешь, но думаю, ничего не получишь. Мой отец — не кормилец для тебя. Можешь выметаться отсюда. И немедленно. — Винетта, — одернул ее Клод. — Что? — Он сделал добро… для меня. — Ох, папа. Если бы ты только знал. Я плакала все обратную дорогу. Я чувствовала себя полной развалиной. Есть тут какое-нибудь пиво? — Она открыла холодильник, сунула туда голову и стала ворочать ею в поисках пива. Изнутри доносился ее сдавленный и приглушенный голос: — Эй вы, жопы! Вы что, выпили все, что здесь было? Клод взял Ромео за руку и прошептал: — Прости. Но Винетта уже успела вынырнуть из холодильника и услышала его. — Ага. Так-так. Ты стоишь между мной и моим отцом? Да я пущу тебе кровь из задницы. ПЭТСИ поставила ноутбук на кухонный стол и открыла сайт BibleGateway.com., серьезно решив уделить время изучению Писания. Она дала себе слово, что сегодня не притронется к джину и не поддастся искушению заглянуть в Малибу. Она будет искать какую-нибудь высоконравственную притчу, чтобы обрести силы. «О, блаженный Иисус! Я вся в Твоих руках. Маленький потерянный ягненок Пэтси. Милость Божья, убереги меня от Зла! От Дьявола, который вторгается в мою жизнь! Молю Тебя, Господи!» Но, просматривая страницы, она ощутила непомерную растерянность. Какого черта — сплошное курлыканье. Резня в летописях, тирания королей, безжалостная бойня в Книге Судей. А где покой и блаженство? Скоро ее взгляд остекленел. Она вздохнула и придвинулась к экрану. Затем она быстро пробежалась по Гуглу и набрала: «Роскошные дома». Всего минуту, подумала она. Но дома, которые она нашла, явно были семейными жилищами из пригорода Форт-Уорта, так что она уточнила поиск: «Роскошные дома Калифорния». Это было куда лучше — она нашла несколько просто приятных изображений домов в Брентвуде и в Бел-Эйр. Их обитатели, скорее всего, не были сливками изысканного общества, но и не относились к раскрученным звездам реалити-шоу. Места выглядели вполне респектабельно. Ухоженные мощеные мостовые. Тем не менее чего-то здесь не хватало. Не было яркости. Дома были скучноватые, и, переводя взгляд с одного на другой, она не чувствовала удовлетворения, пока наконец не сдалась и не добавила волшебное слово: «Роскошные дома Калифорния Малибу». Только на минуту! Первое, на что она наткнулась, был укромный особняк стоимостью 22 миллиона долларов, который выглядел как сложенная из бетонных блоков уборная на I-95, и она подумала: «Не могу поверить, это просто отвратительно…» В кухню вошел Шон. Скользнув курсором, Пэтси вернулась к Bible-Gateway. com., как раз перед тем, как он заглянул ей через плечо и спросил: — Что ты ищешь, Пэтси? Она успела вернуться к Нехемии и чувствовала себя в безопасности. — Слово Господне. Хоть это-то разрешено? — Конечно, — сказал Шон. Но он ухмыльнулся и сдвинул пальцем ее мышку, чтобы проверить ее «Историю», и вот она вся появилась на экране: «Роскошные дома, роскошные дома Калифорния, роскошные дома Калифорния Малибу». Они рассказали не только о ее слабости, но и об отчаянных попытках избежать этой слабости — и он засмеялся. — Шикарный путеводитель! Какое утешение в тяжелые времена! А что ты пьешь, Пэтси? — Я не пью. «Черт возьми, кто он такой, чтобы осуждать меня, этот сукин сын?» Но он сказал: — Ладно, можешь сделать для нас немного джина с тоником? Я думаю, что как раз пришло время отпраздновать. — Только не для меня. — Очень хорошо. Но для меня сделаешь? Она пожала плечами, встала и смешала ему выпивку — такую крепкую, что благоухала, как на Рождество. Аромат был настолько приятный, что она решила сделать немного и для себя. Вернувшись к столу, она села, и он заговорил с ней таким тихим голосом, что никто из обитателей дома не мог его услышать: — Ты думаешь, я вторгся в твои мечты и помешал им? Она погоняла выпивку по стенкам стакана. — Я всего лишь хочу, чтобы ты ясно кое-что поняла. Я не собираюсь тратить твои деньги. Я хочу всего лишь сделать тебе деньги. Со мной ты станешь куда богаче. Это я гарантирую. Ты получишь миллиард долларов. Я не преувеличиваю. Миллиард. Ты думаешь, я рехнулся, но я говорю тебе правду. И знаешь, как я собираюсь сделать для тебя миллиард долларов? Она не поднимала глаз. Миллиард? — Потому что ты не просто выиграла здесь джекпот, — сказал он. — Ты обрела Божью силу — вот что ты сделала. Она не имела представления, что он говорит. Она продолжала думать о цифре Сколько это — миллиард? — думала она. Неужели он в самом деле имел его в виду, когда произнес «миллиард» — или это просто поэтическое преувеличение? — Вся эта мощь проходит сквозь нас, — сказал он. — Каждую секунду. Радиоволны, телевизионные волны. Послания с далеких звезд. Сила откровения, мощь потоков неподдельного здоровья. Вся мощь Вселенной все время проходит сквозь нас — но не через тебя, Пэтси. Потому что, когда эта сила доходит до тебя, она останавливается. Понимаешь? Ты — Мои? — переспросила она. — Ты шутишь? — Я не шучу. Тебе будут платить не миллионы, а десятки миллионов. Он что, дурачится? Он несет все это вранье, чтобы развеселиться? Но он в упор смотрит на нее, словно в самом деле верит в тот бред, который несет. — Через два месяца ты будешь сидеть за ленчем с Опрой Уинфри. Поверь мне. Нет, смотри на меня, Пэтси. Верь мне. Ты будешь обедать с Регисом. Проводить уик-энды с Монтелом Вильямсом и доктором Филом. И когда я говорю о миллиарде, я убийственно серьезен. На самом деле я даже несколько занизил ставку. Ты сможешь иметь денег больше, чем Билл Гейтс. Единственный вопрос: что мы будем делать с ними, когда ты их получишь? Устроившись поудобнее, она выпила свой напиток. Она ничего не имела против его россказней, пусть даже все это было сплошной ахинеей. Она повернулась к компьютеру, пробежалась по клавиатуре и что-то загрузила из Интернета. Сидя за компьютером, она размышляла, что можно купить на миллиард долларов? Конечно, придется иметь дело с этими проклятыми налогами. Но пусть даже у нее останется Она заметила, что в стакане остался только лед. Шон тоже обратил на это внимание и предложил: — Налей себе еще, девочка. — А как насчет тебя? Он едва прикоснулся к своей порции, но сказал: — Конечно. Плесни мне тоже. Она сделала еще две порции джина с тоником. Может, он прав. Может, в самом деле пришло время праздновать. Она щедро наполнила стаканы и украсила каждый из них зубочисткой с нанизанным на нее ломтиком лимона. Вернувшись к столу, она заметила, что он придвинул ее стул вплотную к своему, чтобы они оба могли смотреть на экран компьютера, на котором в данный момент плыло изображение Земли из глубокого космоса. — Ты узнаешь эту планету? — пробормотал он. — Тебе стоило бы знать ее. Я хочу сказать, что тебе будет принадлежат Она ничего не могла поделать с улыбкой, которая расползлась по лицу. Он тоже улыбнулся простой бесхитростной улыбкой. Когда он взял у нее стакан, их пальцы на мгновение соприкоснулись. Ее слегка встряхнуло. Она сидит рядом с ним. Пэтси сделала длинный глоток джина с тоником и с удовольствием почувствовала, как он скользнул по горлу. Кроме того, ей нравилось, как Земля становится все больше и больше — ей казалось, что она мягко опускается на нее, и Шон летит рядом с ней. Они падали прямо на Нью-Йорк, но его изображение несколько расплылось, словно они вошли в облако. А когда четкость восстановилась, она убедилась, что находится не в городе, а где-то в сельской местности на берегу моря. Она парила над пейзажем, строгий вид которого был очерчен тенями; здесь же были продолговатые плавательные бассейны, шпалеры деревьев. Голубятни и ухоженные сады. — Это дом Гвинет Пэлтроу, — сказал он. Слава богу. Этой обстановкой можно было гордиться. Но не выставлять ее напоказ. Она была безукоризненна. Они поплыли над верхушками деревьев. Словно их несла гондола, подвешенная к воздушному шару. — А это дом Веры Ванг. Он был олицетворением элегантности. Они плыли дальше, она отпивала свой напиток, а он показывал ей дома Лари Гагосяна, Барри Дилера и Дианы фон Фюрстенберг. Эти люди казались почему-то более О боже мой! Затем появился дом Пола Маккартни; а дальше — Сары Джессики Паркер и Мэттью Бродерика, а потом — дом П. Дидди. А после тот самый коттедж, в котором Артур Миллер проводил лето с Мэрилин. Рядом с серой полосой океана — дворец, который Сейнфелд купил у Билли Джоэла. — Кое-кто говорит, что Хэмптоны возьмут верх, — бросил Шон. — Но я утверждаю, что этого никогда не будет. Потому что тут сплетено слишком много линий силы. Хэмптоны продолжают и продолжают расти, и красоту тянет к ним словно магнитом. Вот тут ты и будешь главенствовать. Именно этим ты и будешь заниматься, Пэтси, — главенствовать. Мы купим тебе тихое поместье подальше от этих мест. Ни на пляже, ни у пруда Георгики, ничего мелодраматического, но что-то тихое и величественное, что подойдет тебе. Зимы ты будешь проводить в Сент-Барте. Но в течение сезона все будут тянуться в твой дом, потому что будут знать, что Пэтси Ботрайт получает силу от Бога. Они помолчали, а потом продолжили разговор. — Шон? — Что? — Ты лунатик. — Я слышал это и раньше. — Ты тоже собираешься там жить? — спросила она. — Знаешь, на самом деле это место не для меня. Оно для тебя. Мне нужно что-то попроще. Понимаешь? — Ну конечно, — сказала она. — Что-то вроде маленькой — Совершенно верно. Они дружно рассмеялись. Пэтси покрутила порцию джина, увидела, что от него опять остался только лед, и, поднявшись, сделала себе еще одну небольшую порцию. КЛИО продолжала твердить себе: нет, она не пойдет туда. Никогда. Она никогда не унизится, появившись в доме Тары. Зачем докучать? «Я отказываюсь на коленях молить ее быть моей подругой. Надо ли мне беспокоиться, что эта чванливая сучка думает обо мне? Со мной все будет в порядке и без нее. Я должна побыть без нее. Могу поехать на остров с этим пижоном Заком Коллинсом, который вроде как в нее влюблен. Но вся эта влюбленность с него слетит, когда мы примемся за барбекю. Посмотрим, кого он любит, когда его сладкий член окажется А мне надо просто забыть эту суку». Но на островок Клио не поехала. Она ехала по 17-й, готовясь повернуть, но проскочила поворот и развернулась к «Макдоналдсу». После чего вернулась на 17-ю, думая, что встретит Тару. И расскажет ей, как Эмми, запугивая Манни абортом, трижды выуживала у него чеки. И еще расскажет ей, как встретила управляющего «Гони быстро и закрой глаза» и он оказался долбанутым маленьким психом, но довольно симпатичным. Она должна все рассказать Таре. Кто еще сможет понять? «Я считаю, после всего, что мы прошли вместе, она не сможет за сутки забыть меня! Верно? Это просто невозможно! За Ей пришлось припарковаться за три квартала от дома, и дальше она пошла пешком. Вокруг все кишело взвинченными людьми. Кое-кто из них распевал гимны, а другие предпочитали разжигать грили, и все время приходилось так широко улыбаться, что начали болеть зубы. Тут стояли фургоны с телевизионной аппаратурой, и все происходящее было странно и непонятно. Когда Клио попыталась пройти к дому, ее остановили пара мордоворотов, которые сказали, что туда нельзя. — Я не могу пройти к дому моей проклятой лучшей подруги? Что, эта сука прячется за бархатными канатами ограждения? Обзавелась личными телохранителями? Они всех проверяют. Потом кто-нибудь выйдет и отведет ее в гараж. И заставит ждать, пока Тара не снизойдет и не выйдет к ней. Она была вне себя. Ох, вот и Тара. Ну, Иисусе! Осунувшаяся, смертельно бледная, с припухшими глазами, полная нервного напряжения. И Клио немедленно все простила ей; она просто хотела ее обнять. ТАРА думала, что с этим надо кончать. И побыстрее, без всякой жалости. Если она расслабится, то подвергнет Клио опасности. Клио расплылась в улыбке и расхохоталась: — Привет, продувная бестия. Довольна, сучка? Тара слабо ей улыбнулась. — Значит, так? — сказала Клио. — Ну, господи! Никакой реакции. — Значит, вот оно как? — не унималась Клио. — Ну, дерьмо. Все из-за этих денег. — Хорошо. Пусть так. — Да? А как быть с этими психованными зомби? — С этими людьми? С ними все в порядке. «С ней ничего не поделать. Она ведет себя так, словно я за тысячу миль от нее». — Они словно живые мертвецы, — сказала Клио. — И глазеют на меня. «Именно это я предполагала», — подумала Тара. Она чуть не засмеялась, но сдержалась. — Почему ты не ответила на мое послание? — спросила Клио. — Я была занята. — Слишком занята даже Положить этому конец. Быстро и решительно. — Послушай, Клио. У меня другие друзья, понимаешь? — Что ты имеешь в виду — — Не знаю. Я хочу сказать — друзья получше. Прости. Может, пришло время дать другу другу свободу. Клио была так ошеломлена, что лицо ее пошло пятнами, а голос дрогнул. — Конечно. Абсолютно. Веселись со своими зомби. — Мне очень жаль, — сказала Тара и подумала: «Только — Я просто зашла попрощаться, ты, долбаная сука. — Пока. — Повернувшись, она направилась к дверям. Как раз вовремя: еще немного, и у нее брызнули бы слезы. РОМЕО продолжал патрулировать город, двигаясь против часовой стрелки. Стоял горячий полдень, и казалось, все плавилось. Он решил остановиться рядом с кузеном Альфредом, профессором местного колледжа. Дом его был высоким сооружением в готическом стиле времен королевы Анны, «Интересное место», как он был назван на карте, и не случайно он в виде мутной картинки присутствовал в «Моем мире» Тары. Остановив машину, Ромео перешел улицу, направляясь к дому. С боковой веранды доносились голоса. Сама веранда была увита плющом, так что он никого не видел, но голоса принадлежали пожилой женщине, молодому человеку и самому Альфреду. Они обменивались сплетнями. Их томные расслабленные интонации сопровождались позвякиванием льда, бульканьем бурбона и смехом. Ромео не знал никого из тех, о ком они говорили, но это было не важно. Он любил слушать. В их словах проскальзывала легкая недоброжелательность. Отчетливо ощущался запах цветущих лоз, а он чувствовал себя усталым и нерешительным, потому что у него кружилась голова, и ему пришлось прислониться к металлической ограде, чтобы не упасть. И только когда на улице появилась компания шумных подростков и уставилась на него, Ромео наконец оставил это место и побрел прочь. Он добрался до «сокола» и снялся с места. «Черт возьми, что все это значит? Ты должен убить их — это все, что ты обязан сделать. Ты не обязан. Ты не обязан иметь дело с запутанными извивами их долбаных душ, ты просто должен быть готов прикончить их. Так ты готов? Если на тебе лежит эта обязанность, можешь ли ты войти в дом и казнить старика прямо перед его гостями? Нет». Он направился к Нелл. Ромео видел, как Нелл вышла из сарая, в котором занималась своими гончарными изделиями. На ней была широкополая шляпа, в руках она держала лопату с длинной ручкой. Она напоминала пророка из пустыни, и этот облик, казалось, его вполне устраивал. Ему захотелось благоустроить сад для нее. Он с удовольствием работал бы весь день просто за спасибо. «И ее я не могу убить. Да и вообще никого из них. И Митч должен знать это. Все Ботрайты должны знать; для любого это ясно как день. Мне чего-то не хватает. Ненависти? Всепоглощающей ненависти? Может, дело в этом. Мозг мстителя-киллера должен быть пронизан ненавистью. Я попытаюсь вызвать ее в себе. Я должен ненавидеть всех и вся. Начиная с моего убогого детства. Начиная с моих отвратных гнусных родителей, которые издевались надо мной!» Но хотя его отец был законченной жопой, все же не хуже других отцов, которых он знал. Ромео любил свою мать, которая все делала для него. Он ненавидел ребят в школе, но никогда не испытывал желания причинить им неприятности — он просто хотел, чтобы они любили его. Но они никогда этого не делали. Но сейчас все это было далеко отсюда. По 17-й дороге он выбрался на Глочестер-стрит и покатил на север. Он повернул по Айленд-Вью-Роуд, чтобы проверить Клио. Он не мог узнать, дома ли она, если снова не проберется через джунгли, хотя безжалостное солнце отбивало у него всякую охоту заниматься этим. Подобравшись ближе, он сквозь листву разглядывал ее дом. Затем он обеспокоился, как бы его поведение не вызвало подозрений, включил двигатель и вернулся на 17-ю. Потянулись привычные картины: начальная школа, клиника скорой помощи, банк. Но сразу после них, слева, он с удовольствием бросил взгляд на запретную часть города. Ориол-Роуд. Дом семьи Ботрайт и их знаменитого друга Шона Макбрайда. Тут толпится куча народа. Но Шон потребовал: держись на расстоянии. Любой ценой продолжай двигаться. Теперь он ехал на Белл-Пойнт, мимо Шелби и Мириам. Дети во дворе играли со шлангом, обливая друг друга. Мальчик и девочка, и видно, как они счастливы. Суббота. Он проплыл мимо них как привидение. Вернувшись на 17-ю, повернул налево на Чапел-Кроссинг-Роуд и проехал мимо величественного входа Тренировочного центра федеральных сил охраны порядка. Затем он встревожился. Пришло время провериться. — Знаешь что? — сказал Шон. — Мне нужна от тебя кое-какая помощь. — Какого рода? — Здесь есть один пижон, он вроде был военным. В Форт-Стюарте. Слышал о нем? — Нет. — Он совершил паломничество, чтобы увидеться со мной. — Паломничество? — Он сказал, ему нравится мой дух. Я думаю, он ищет какую-то властную личность. Которая придаст смысл его жизни. Думаю, он сделает все, о чем я его попрошу. Шон говорил спокойно и тихо, но в его голосе слышалось напряжение. Поклонение пастухов; это доставляло ему удовольствие. — И знаешь что, Ромео? Если даже этот парень узнает всю правду о нас, думаю, он будет продолжать хранить верность. Он будет хорошим солдатом. Его зовут Трев. Ромео повернул к Алтаме и проехал торговую площадь: «Уолгрин и первосортные цыплята». — Как он выяснит правду о нас? — спросил он. — Не беспокойся, у него ничего не получится. Но у Ромео перед глазами стояла картинка: Шон и этот парнь Трев, сидящие на деревянном покрытии за домом Ботрайтов и пьющие «Джонни Уокер». Сидели они бок о бок. Трев рассказывал об убийствах, которые совершал в пустыне. Шон думал: ну почему бы не довериться этому отличному солдату вместо бедного испуганного Ромео… О, дерьмо! Он повернул к Норвичу. Проехал мимо обветшалого стрельбища, принадлежавшего миссис Лоуп, гадальщице по ладони, которая держала цыплят во дворе. Ромео прикинул, не влияет ли на цыплят это соседство. Похоже, что нет. Но их вряд ли можно назвать нормальными цыплятами. Когда бы Ромео ни проезжал мимо, они глазели на него сквозь щели в заборе, словно ждали. Их глазки-бусинки провожали машину. «Откуда цыплята могут знать о моем появлении и уходе? А если знают они, то, наверно, знает и миссис Лоуп. Понятия не имею, что это, мать-перемать, означает, но сдается мне, в этом нет ничего хорошего». БАРРИС доехал до полицейского участка и связался с информационным центром. Он хотел выяснить все, что можно, о Шоне Макбрайде. Точных сведений оказалось немного. Место жительства: Дейтон, Огайо. Прерывание местожительства и возвращение: 1994 год. Приостановление действия лицензии: 1997 год. Гражданский иск за невыплаченную ренту: 1998 год. Правонарушение, связанное с хранением марихуаны: 2000 год, условный срок. Так оно и должно было быть, если не считать, что симпатичная физиономия на мутном снимке, которая в 1997 году казалась мрачноватой, в 2003 году обрела пронзительный взгляд и скользкую улыбку. Барриса удивило, что данные так коротки. Он повел машину по 341-й дороге к магазину Чамми, где попросил позвать управляющего, но продавец сказал, что сегодня того нет. В субботу мистера Ху не бывает. Баррис показал свой блестящий значок: — Так раздобудьте его. Продавец позвонил, и мистер Ху вскоре явился. Он был родом из Кореи, или Лаоса, или откуда-то из тех мест, и у него имелись трудности с языком, но он старался быть предельно обязательным. Баррис объяснил, что у него есть несколько вопросов касательно победителя джекпота. Он попросил проверить данные видеосистемы. — Вы хотите узнать, когда был куплен выигрышный билет? — Нет, мне нужны данные за следующий день. За четверг. — Хорошо. Мистер Ху был очень услужлив. Он провел Барриса в свой маленький кабинет и вставил диск. Это была старая дешевая система, с «рыбьим глазом». Покупатели входили в магазин, торопливо обегали его, останавливались у кассы и снова убегали. У одной толстой пары была такая смешная походка, что мистер Ху разразился смехом, но тут же спохватился и снова закаменел лицом. Внезапно на экране возник Шон Макбрайд, который вошел в магазин. — Медленнее. Кадры пошли по одному. Макбрайд, весь в поту, выглядел усталым. Он остановился привести себя в порядок прежде, чем подойти к кассе. Был виден только затылок Черилл. Она что-то протянула Макбрайду — что именно? Он не платил, а просто вышел из магазина. — Что она дала ему? — Для шин, — сказал мистер Ху. — Манометр? — уточнил Баррис. Мистер Ху кивнул. — Давайте дальше, — сказал Баррис. Мистер Ху перепрыгнул к кадрам второго появления Макбрайда. Теперь за прилавком стоял мистер Ху, а Черилл у окна. Макбрайд протянул манометр мистеру Ху и отошел поговорить с Черилл. Их было еле видно. Через минуту Макбрайд покинул магазин. И тут же в магазин вошли пара мужчин с телекамерами. Вот как оно было. Шон исчез. — Вы помните этого парня? — спросил Баррис. — Нет, не помню. — У вас есть изображение его машины? Имеется у вас внешняя камера? Мистер Ху проверил другой диск. С камеры, которая глядела на насосы, — но в течение всего времени, о котором шла речь, в поле зрения не появилось ни одной машины. Хотя ничего удивительного, поскольку Макбрайд не заливал горючее. Он подкачивал шины, так что мог припарковаться у воздушного насоса. Но Баррис и мистер Ху обратили внимание, как кто-то отъехал со стоянки; изображение было довольно расплывчатым, но это вполне могла быть машина Макбрайда. Баррис покачал головой: — Хорошо. Можете выключить. Что мистер Ху и сделал. — Я полагал, — сказал Баррис, — что магазин, продающий билеты, имеет с них какой-то доход. — Только не я, — сказал мистер Хью. — Я всего лишь управляющий. Он удовлетворенно улыбнулся. Словно был полностью счастлив, что не принимает участия в дележке этого пирога, — и в то же время доволен, что крылатая Фортуна предпочла приземлиться на плечо какого-то другого бедняги, а не на его. ШОН вместе с Митчем нанес визит большой финансовой шишке Генри Лонсдейлу. Тот жил в безвкусной усадьбе на Блэк-Банкс, неподалеку от острова Сен-Симон. Полосатые стены, нависающие балконы, окна со стеклами, покрытыми морозными узорами. От подъездной дорожки горничная провела их мимо беседки с колоннами в кабинет, под который был оборудован вестибюль в двадцать футов высотой. Одна стена была отведена под рыбацкие трофеи и почетные грамоты за успехи в рыболовстве. Появившийся Лонсдейл представился. Шон спросил его: — Вы в самом деле выиграли открытое первенство по ловле морского окуня? — Какое? Ах да, в 2006 году. — Ух ты. И какой экземпляр вы вытащили? Лонсдейл пожал плечами: — Думаю, на 59,3 фунта или что-то вроде того. — Господи. И какая была наживка? — Если мне не изменяет память, в ведре у меня было полно летучих рыб. Но все зависит от техники заброски. Я видел вас по телевизору, мистер Макбрайд. Насколько я понимаю, вы тоже любите рыбачить? — В общем-то случалось в Огайо. Откуда я родом. Но большеротый окунь никогда не попадался, хотя мне нравится иметь с ними дело. — Ну, на этом побережье такой добычи достаточно. Я буду рад пригласить вас на охоту за красной неркой. — Я был бы очень признателен. Не подлежало сомнению, что рыбная ловля была главной страстью Лонсдейла в жизни. Он сказал Шону, что больше не собирается посвящать себя финансам. — Будет всего несколько клиентов, только чтобы не отвыкнуть, — решительно сказал он. Шон хотел бы с годами походить на него. У большого стола с каменной столешницей его ждали три доверенных помощника — банкир, бухгалтер и юрист. На них были костюмы едва ли не по миллиону долларов, и, обмениваясь рукопожатиями, они смотрели вам прямо в глаза, делая вид, что принадлежат к сильным мира сего. Но Генри Лонсдейл в своих теннисных туфлях и легких хлопчатобумажных брюках без труда превосходил их. Пока они переговаривались между собой, он с размаху опустился на свой стул, подтянул к себе двенадцатистраничный меморандум о взаимопонимании, пролистал его — и, покончив с ним, сразу же приступил к делу. Смотреть на него было сплошным удовольствием, на то, как легко он отделял зерна от плевел. Вычеркнул одну фразу, заменил другую, крест-накрест перечеркнул ненужные подробности, ввел в смятение своих бедных помощников острыми вопросами и претензиями, отбрасывая все возражения и не терпя промедлений. Ну и шоу! Пораженный Шон не сказал ни слова, но пару раз громко рассмеялся. И лишь после того, как дело было завершено к всеобщему удовлетворению, он осмелился спросить: — Да, кстати, Генри… Как вы думаете, сможете ли выдать часть наличностью? Все заулыбались. Наконец Лонсдейл сказал: — Наличностью? Шон кивнул: — Да, мне понадобится немного наличных. — Все пройдет наличными. — То есть? — Все целиком. Мы говорим, что необходимо вообще избавить вас от наличных в тот момент, когда все будет улажено. Обеспечение безопасности, долгосрочные инвестиции, так что вы сможете начать зарабатывать на вашем капитале… — Но я хотел начать избавляться от него. — Это я понимаю, — сказал мистер Лонсдейл. — Но нам необходимо создать базис… — Я не хочу создавать базис. Нет времени. — Нет времени? Почему же? — Потому что мир идет к концу. С какой глупой серьезностью они восприняли его слова. Банкир, бухгалтер и юрист перепугались, и выражение физиономий у них стало как у огорченных коров. Шон расплылся в широкой улыбке: — Вы только посмотрите на себя, ребята! Их лица продолжали сохранять серьезность. — Да я шучу. Один за другим они позволили себе рассмеяться. — Не надо никакой спешки, — заверил он их. — И еще… могу я вам кое-что сказать? Вы знаете, что я сообщил на том телешоу, будто собираюсь все раздать? Так вот — небольшая поправка. Хмм… Не Смех усилился. Он превратился во взрыв визгов и стонов. Но Шон думал, что это понятно — одна только мысль, как он раздает свое состояние, должна была стать оскорблением для их натур. Шон терпеливо дождался, пока смех стихнет, после чего сказал: — На самом деле я могу потратить часть денег. — Конечно, — согласился Лонсдейл. — У нас будет несколько ликвидных миллионов долларов. Это вас устроит? — Великолепно. — Скажем, пять миллионов. Пока хватит? — Прекрасно. И когда они появятся? Лонсдейл повернулся к банкиру: — Дейв? Если мы все оформим к четвергу, когда вы сможете их конвертировать? — Зависит от Федеральной резервной системы, — сказал банкир. — Я думаю, они смогут провести такое количество наличности через Саванну к понедельнику. Если сегодня нам удастся все подписать. Так что, думаю, к четвергу все будет выполнено. — Вот и прекрасно, — улыбнулся Шон. — Это даже скорее, чем я думал. Просто великолепно. Большое всем вам спасибо. — Вот что я вам скажу, — произнес Генри Лонсдейл. — Когда вы получите эту мелочовку, давайте отметим небольшой охотой на красную рыбу. РОМЕО свернул направо с 17-й на Белл-Роуд, а затем налево к Индиан-Моунд-Роуд. Проезжая мимо дома Шелби, он услышал «снап-снап-уип-уип» разбрызгивателя и увидел, как сам Шелби на подъездной дорожке чистит пылесосом свою машину. Ну подожди, подумал Ромео. Он понимал, что должен вызвать у себя ненависть к этому типу. Не только потому, что его ландшафт отличался нацистской аккуратностью, но также и потому, что он чистит свою машину в субботу днем. Тратит весь этот гребаный день, чтобы выдраить то место, где размещается его жопа. «Знай я его поближе, не сомневаюсь, что он вызвал бы у меня ненависть. Так что, если придется, я смогу убить его». Он проехал до конца Сихорс-Драйв, развернулся и двинулся обратно, после чего въехал на дорожку. В кармане у него еще лежала листовка, которую ему дала Тесс — от ее церкви Христа Торжествующего. Вылезая из машины, Ромео извлек бумагу из кармана. Он протянул ее дяде Шелби и сказал: — Привет! Вы слышали слово Иисуса? Похоже, он вызвал раздражение у хозяина дома. — Сынок, я священник в церкви «Возрождение веры». Так что мне не нужно. Но спасибо тебе. Может, ты в чем-то нуждаешься? Ромео задумался. Визит уже сработал. Но у этого типа был слишком самодовольный вид, и Ромео почувствовал в душе легкое раздражение. Он должен как-то развести его. Может, если он заглянет в дом?.. — Сэр, вы знаете, что мне нужно? Стакан лимонада. Взгляд Шелби недвусмысленно говорил: «Ну, хватит. Убирайся». — Да? У нас нет лимонада. — Даже в порошке или чего-то такого? А как насчет воды? Ты же христианин, Шелби, подумал он. Скорее всего, ты не сможешь отказать бедному прохожему в глотке воды. — Хорошо. Постойте тут. Это означало, что Ромео придется ждать снаружи. Но он последовал за хозяином прямо в гараж. У задней двери висели на крючках скейтборды. Ракетки для бадминтона, лакросса, лыжи. — Тут живет спортивный народ. Шелби открыл дверь кухни. Оттуда выскочил золотистый ретривер и тихонько зарычал. — Маккензи! — крикнул Шелби. — Иди подержи Лаки. У нас гость. Маленькая симпатичная девочка в кудряшках вышла и взяла собаку за ошейник. Ромео проследовал за Шелби на кухню. Какой рай! Изразцовые плитки цвета земли, абажуры в виде морских раковин и на холодильнике — магнитик, изображающий Ветхий Завет. — Эй, пап, — донесся из большой комнаты мальчишеский голос. — Тебе стоило бы посмотреть, какой удар только что выдал Тайгер. Он всех сделал. Три удара — и он всего в шести ярдах от лунки. — Надо же, — сказал Шелби. — Чем Фил занимается? — Фил ушел. — Вот проклятье. Девчушка смотрела на Ромео. — Маккензи, — сказал ей отец, — ты можешь дать этому человеку стакан воды? — Маккензи, — повторил Ромео. — Какое прекрасное имя. — Он принял от нее стакан и выпил. До чего приятное ощущение! — Спасибо. Она взяла у него стакан, сполоснула его и поставила в мойку. Все тут было чисто и аккуратно, как и должно быть. «Все у вас тут продумано», — прикинул Ромео. — Маккензи, — сказал он, — ты любишь Могучего Мяу-Мяу? Она улыбнулась. Глаза у нее стали круглыми. — Да, — сказала она, — я люблю Могучего Мяу-Мяу. Возможно ли, что когда-то в далеком будущем он вернется и убьет ее? Нет. Как бы он ни был предан Шону. Этого он сделать не сможет. — Ты видел магнитики? — спросила девочка. Она имела в виду магнитики на холодильнике. — Они изображают сцены из Библии. — Они прекрасны, — сказал Ромео. Она показала на вертеп: — Это из Евангелия от Матфея. — Правда? А вот что это? — Это Деяния Апостолов. — Ты знаешь Писание? — Да, сэр. Мы ходим в библейский лагерь у Белого дуба. Я и Бенджамин. Он улыбнулся: — Это дом, где царит подлинная святость. Ты догадываешься, как я понял это? — Из-за магнитиков? — предположила Маккензи. — В общем-то да, но главным образом из-за твоего благородства. Твоей доброты. — Он в самом деле так считал. Войти сюда было ошибкой Он не чувствовал никакой ненависти. Ни к кому. — Спасибо за воду. Пока, Маккензи. До свидания, сэр. — Милая, подержи Лаки, — сказал Шелби дочери. — Я не хочу, чтобы он выскочил. Ромео вернулся к своей машине и продолжил кружение в аду. ШОН и Ботрайты явились на островок Сент-Симон, где состоялась вечеринка по случаю джекпота, к семи часам. Уже темнело, но тут было полно любителей кататься на волнах. Восторженные приветствия, медвежьи объятия. Пробираясь сквозь толпу, Шону приходилось обмениваться многочисленными рукопожатиями: звучали «Дай пять» и «Привет!». Незнакомцы обнимали его за шею и спрашивали, что он предпочитает пить. Он отвечал, что «Джонни Уокера». Красный? Со льдом? Девушка с туго перетянутой талией прошептала ему на ухо, как ей понравилось его выступление. Она бормотала что-то еще, но тут вступил в дело старомодный оркестр — скрипка, банджо и аккордеон, — и он ее не расслышал. Но ее губы щекотали ему щеку, когда она продолжала говорить. Неужто отныне и навеки весь мир будет его? На серебряном блюдечке? Ему в руки всучили скотч. Он вытащил бумажник, но какой-то парень сказал: — Нет, считай, что это мой залог. И когда Шон рассмеялся, все окружающие поддержали его. Он убедился, что, куда бы он ни смотрел, девушки застенчиво опускали глаза, делая вид, что вообще не смотрят на него. Парня, который купил ему выпивку, звали Скит. Три месяца в году он занимался оформлением налоговых деклараций, а остальное время болтался на пляже. Он посоветовал Шону держаться подальше от мошенников и аферистов. — Успех — это как вершина горы, — сказал он ему, — как только доберешься до вершины, тут же начинаешь скользить вниз. Во всяком случае, у меня так и получается. Шон засмеялся, и они стукнулись кулаками, после чего он стал проталкиваться сквозь толпу к столику Ботрайтов. Предполагалось, что тут и пресса, и фотографы оставят их в покое, но вспышки ламп продолжались. «Ох, да бог с ними, — подумал он, — кого это волнует? Мы что-то скрываем? Нет, ничего подобного. Мы открыты, как церковные врата в воскресенье». Он пригласил Пэтси на танец. Она уже основательно набралась, но довольно прилично крутилась, изображая па джиттербага и рока. Тем не менее, чтобы как-то компенсировать ее неуклюжесть, он воздержался от некоторых своих движений. Ему удалось добиться, что она выглядела едва ли не грациозной и явно веселилась, не отрывая глаз от него, когда они крутились. Многие заметили это. Когда музыканты сделали перерыв, собираясь перейти к другой мелодии, он подсел к Митчу. Тот вытаращенными, как у рыбы, глазами смотрел на носки своих ботинок. Шон прошептал ему в ухо: — Я не собираюсь волочиться за твоей женой. Я просто хочу, чтобы все остались в живых. Подумай, что через неделю я исчезну, а ты останешься самым богатым человеком из всех, кого я знал. Ты не обязан любить меня, но веди себя так, чтобы все в это поверили. Понял? А затем он поставил выпить всем в баре. РОМЕО припарковался на Редвуд-стрит и пешком пошел к Ботрайтам. Эти свиньи, полицейский патруль, перегородили Ориол-Роуд, что его обеспокоило. Но он прошел мимо него, и они даже не попытались остановить его. Они просто не пропускали машины — там уже было скопище внедорожников, фургонов с теле- и радиоаппаратурой. Жара была такая, что он блестел, залитый потом. Когда добрался до Ботрайтов, он увидел, что человек двадцать сидят в кружке под большим дубом, распевая псалмы. Среди них были и черные, и белые, и латиносы. Они встретили Ромео улыбками. Один из них показал Ромео портативный холодильник с напитками, он, кивнув в знак благодарности, взял пиво «Стюарт». Попивая его, слушал музыку, пока не набрался храбрости. После чего встал и пошел к крыльцу. Его ждал худой парень в обтягивающих брюках, который напряженно смотрел на него. — Ты Трев? — спросил Ромео. Тот слегка кивнул — это небрежное движение головы было еле заметно. — А ты друг Шона? Ромео? Шон сказал, что ты появишься. Я должен помочь тебе устроиться. Они вошли в дом. В комнату Джейса, где обитал Шон. Тут стояли две кровати. Трев показал на одну из них и сказал: — Занимай вот эту. Для мальчишки мы найдем что-нибудь другое, — и затем оставил Ромео в одиночестве. Ромео подождал, пока не стихли его шаги. Затем, поднявшись, пересек холл, направляясь к спальне Тары. В ней стоял аромат, присущий девушке из колледжа небольшого города. Чуть сладковатый и свежий, как пахнет воздух перед грозой, он тем не менее нес в себе легкую сексуальность. Ромео подумал, не побывал ли уже Шон здесь. Не пытался ли соблазнить ее? Он мог. Она относилась как раз к тому типу девушек, которые ему нравились: худощавая и порывистая, с красивыми бедрами и маленькой грудью; кроме того, она любила свою бабушку. В ее книжном шкафу стояли Стивен Кинг, Эдгар Аллан По и «Страхи» Эндрю Клавана. Значит, она любит ужасы? Хотя тут же были «Ветер в ивах», «Должники» и «Волшебный кувшин», глянцевый Иисус, носорог с косыми глазами и кукла с яйцеобразной головой Джастина Тимберлейка. Снаружи доносилось пение псалма: «Даже когда начинают подниматься воды, даже когда надвигается шторм, я обмыт водами». Он подсел к ее лэптопу. Включил его, вставил свою карточку кейлоггера, «клавиатурного шпиона», и передатчик. Затем перешел в хозяйскую спальню и проделал такую же операцию с лэптопом Пэтси. Теперь система была задействована так, что компьютер Шона мог перехватывать сообщения и по электронной почте пересылать их прямиком Ромео. Вернувшись в гараж, он нашел Трева. — Слышь, — сказал он. — Спасибо, но я не могу занимать кровать мальчишки. — Вот уж не проблема. Он может устроиться на диване. — Говоря по правде, я прямо с ума схожу от этого пения. Но передай Шону, пусть он мне позвонит, хорошо? Он спустился по дорожке, пока собравшиеся затянули «Эль-Шаддай», влез в свою машину и сунул в плеер диск «Гони быстро и закрой глаза», после чего начал очередной неторопливый круг по городу. На Робби-Лейн жила Хейзел Мотс, ассистент директора в магазине «Фредерика Оптикал», где работала Пэтси. Шон чувствовал, что Пэтси и Хейзел были подругами. Он остановился у ее дома, но он был темен. Ну конечно. Если она в самом деле подруга Пэтси, должна быть на приеме в честь джекпота. Эноху Эмери принадлежало заведение «Эмери Хелс» на Коммерс-Драйв. Он был «интересным местом», потому что его бизнес несколько раз упоминался на веб-сайте Митча. Для Ромео эта связь казалась неубедительной — но в любом случае офис был закрыт. Ну, естественно. И он на вечеринке. Неоновые знаки вдоль 341-й трассы, ртутный свет уличных фонарей на бульваре, хриплые птичьи трели, когда он остановился на красный свет у Джи-стрит; все они как сговорились, чтобы Ромео чувствовал себя чертовски одиноким. Двигаясь по 17-й улице, он увидел ряд красных хвостовых огней, которые ждали поворота в проезд, который вел к острову Сент-Симон. Субботний вечер. Все едут на остров. Все, кроме Ромео. Он заправился у Эль-Чипо и двинулся дальше. Ему хотелось плакать. Хотелось разнести ударом кулака ветровое стекло. Гоняя по кругу, он пытался представить, как ты сможешь убить всех этих людей. «В чем ключ, откуда в человеке появляется это сумасшествие? Откуда у меня такое вдохновение?» ШОН, высоко подпрыгивая, лихо танцевал со старой Нелл, и они вдвоем в голос орали «Роки Топ», и все могли видеть, что они влюблены друг в друга. Затем Шон взял еще порцию скотча со льдом. И снова пошел танцевать с Нелл. Тару он не приглашал танцевать, с ней было бы непросто. Все глазели бы на них. Он взял еще порцию выпивки. Тут появилась какая-то новая девушка. Как раз у костра. Высокая, крепко сложенная, и ее печальные глаза смотрели на него с большим интересом. У нее было странное украшение: по щеке спиралью вилась змейка. Он знал, кто это такая, потому что видел ее фотографию в «Моем мире». Клио. Лучшая подруга Тары. Он протолкнулся к ней и поздоровался. Она искоса взглянула на него: — Тот парень с ТВ? — Ага. Ну и как я выглядел? — Хочешь правду? — Да. — Ты был жутко попсовый. — Вот как. И ты не видела света Божьей благодати, исходившего от меня? — Я видела дешевого, как задница, позера, который был под наркотой. — Какого рода наркотой? — Не знаю, — сказала она. — А что у тебя было? — А что ты любишь? — Зависит от настроения, — сказала она. — Амитал? Тетрахлор? Демерол, если у меня серьезная депрессия. Вот как сегодня. — Почему ты сегодня в депрессии? Клио набрала воздуха в грудь и выдохнула. — Моя лучшая подруга бросила меня. — Почему она так поступила? — Решила, что слишком хороша для меня. — Нет, она так не думала, Клио. — Откуда ты-то знаешь? Он улыбнулся: — Согни ладошку. Он это сделала, и он положил ей на ладонь маленькую круглую пилюлю. — Что это? — Немного старого доброго декси. Станет чуть легче. Он принес ей своего скотча, чтобы запить. Она не сводила с него глаз, пока пила. И тут только она подумала: «Эй, а откуда он знает мое имя?» ТАРА видела, как Клио флиртовала с Шоном, и у нее перехватило дыхание. «Что бы я ни делала для ее спасения, становится только хуже. Потому что сейчас она думает, что я бросила ее. И теперь дико зла на меня. Она и так могла бы трахнуть Шона, но теперь обязательно это сделает — назло мне». Она наблюдала за ними с другого конца помещения. Она видела, как Клио рассмеялась, и, хотя ее голос заглушался шумом в баре, она знала, как он звучит. Резкий, но веселый. В арсенале Тары тоже был такой. Если ты умно крутишь голову парню, то пускаешь в ход такой смех, чтобы сбить его с толку, — но смягчаешь ситуацию хихиканьем в конце. Она видела, как это работает у Клио. И по выражению лица Шона понимала — он смущен, но в то же время доволен. Он попался. Именно в эту минуту к Таре подошла тетя Мириам и стала чирикать: — О, дитя мое! Наконец-то пришли хорошие новости! Мы гордимся вами. Я убеждена, Бог в самом деле имел в виду вашу семью. Я думаю, что, когда Он так щедро одарил вашу семью, Он это сделал специально, не так ли? Такие вещи не падают с неба без причины… — И так далее и тому подобное, но Тара не слушала ее; все ее внимание было устремлено на Клио и Шона. Он бросил в ее сторону легкую плутовскую улыбку. Клио стояла на цыпочках и что-то говорила ему на ухо, что выглядело очень интимно. Он коснулся змейки у нее на щеке, дерзко проведя кончиками пальцев по ее кольцам. Тара почувствовала, как у нее в груди что-то оборвалось. Тонкий укол ревности. «Это Эта мысль мелькнула и исчезла. Но Тара чувствовала, что яд продолжает отравлять ее, а тем временем тетя Мириам продолжала щебетать: — Я хочу сказать, не думаешь ли ты, что этот парень Шон — ну просто чистый алмаз? Он в самом деле искренне предан тебе. Эта партия совершенно реальна. Я думаю, что он сущий подарок от Бога, и если ты хочешь знать, что я думаю… РОМЕО понимал, что в трейлере его не встретят с распростертыми объятиями. Если остановиться рядом с ним, Винетта выйдет к нему с кухонным ножом в руках. Но он не собирался останавливаться. Он хотел, просто проехав мимо, заглянуть в окно, чтобы убедиться — Клод продолжает смотреть телешоу. Но, подъехав, он увидел, что фургона Винетты нет на месте. Так что он подрулил, поднялся к дверям и постучал. Постучал еще раз. После чего толчком открыл дверь. Клод лежал на кровати. Одеяла на нем не было. Хотя Ромео ничего не спрашивал, тот проскрипел: — Я чувствовал… — Где Винетта? — спросил Ромео. Клод попытался пожать плечами. Ромео подошел к бельевому комоду и нашел простыни, потертые, но чистые. В рукомойнике он смочил губку и наполнил эмалированный горшок теплой водой. После чего приступил к делу. Пока он был занят своими заботами, у него было легко на сердце. Но в ту минуту, когда он покончил с делами — теперь Клод был обмыт и спокойно лежал на свежих простынях, а новая ампула с фентанилом была подключена к его системе, — Ромео снова ощутил тяжесть возложенных на него забот. Он прилег на постель рядом со стариком. Оба они лежали, глядя на паутину трещин на потолке. Клод шевелил губами, и, казалось, он старается выдавить какую-то мысль. Хотя, может быть, у него не было никаких мыслей. Может быть, он просто страдал. — Нужно еще что-нибудь? Долгое молчание. И затем: — Я знаю. Ты должен… убить кого-то… Но ты не… готов. — Это правда. Я не могу. — Ты должен… обрести практику. — Что ты имеешь в виду? — Практику. В убийстве. — Как я могу практиковаться в убийстве? — На мне. — Я не… — Пожалуйста, — сказал Клод. — О господи, Клод. Подожди, пока не начнет действовать фентанил. — Помоги мне… умереть. И выражение его лица, на котором читались поглощенность этой мыслью и слабость, потрясло Ромео. Его в самое сердце поразило, что человек, который столько держался, рухнул у него на глазах. — Клод. Я профессионал. Я не могу это сделать для друга. — Это легко… Для практики. — Постарайся понять меня. — Сделай. И все поймешь. По-настоящему. — Я не могу этого сделать! — Прошу тебя. Он молил. Как это может быть? Как он впал в такое отчаяние? — Хорошо, — сказал Ромео. — Я подумаю. — Пожалуйста. — Посмотрим. Посмотрим! Но сейчас я должен идти. — Пожалуйста. Ромео вышел. Он забрался в кабину и снялся с места. Он не знал, куда едет. Ни о чем не думая, он снова двинулся по кругу. «Нет. Я не хочу больше заниматься этим гребаным кружением». Скоро он оказался у поворота на дамбу к Сен-Симону. Свернул на нее, пересек болотистые заросли и въехал на остров, вид которого разочаровал его. Ухоженный и скучный. Отдельно стоящие домики, офис остеопата, искусственные пальмы. Но участок по соседству назывался Деревней, и, хотя он был старый и запущенный, тут чувствовалось былое изящество и своеобразие. Здесь же был бар Мэрфи. Ромео легко нашел его, потому что вокруг стояло много людей, дожидаясь возможности попасть на вечеринку в честь джекпота. Он въехал на боковую улицу и, не зная, что делать дальше, остановился под дубом. Отсюда он ясно видел бар и потоки людей, которые непрерывно входили в него и выходили. «Я испытываю такое страдание, — подумал Ромео. — Смогу ли я его как-то использовать? Сможет ли оно превратиться в ярость? О, если бы я имел хоть долю его!» И тут в задних дверях бара показался Шон. Казалось, что он не вышел, а выскользнул. Двигался он осторожно, не спуская глаз с шакалов прессы. Он остановился, поджидая кого-то. Он не видел Ромео, который остановился в тени в конце улицы. В своей «миате» подъехала Клио. Шон сел в машину, и они уехали. У Ромео гулко заколотилось сердце. «Она моя. Она единственная, кто волнует меня в этом засранном городке, и Шон должен это знать. Неужто он не понимает? Его это не волнует? Не имеет значения для него? Моего лучшего гребаного друга!» Он последовал за ними. «Миата» основательно вырвалась вперед и ехала не зажигая фар, а он преследовал их через всю Деревню по узкой немощеной дороге до берега океана. «Миата» остановилась, и Ромео притормозил за ней. Затем он тихонько вылез, вытащил из багажного отделения кавалерийскую саблю и двинулся к небольшой полянке. Над ней сплелись дубовые ветви, так что она была погружена в темноту, и он неслышно двигался по песку. Приблизившись к машине, Ромео увидел, что ее окна опущены, и услышал тяжелое дыхание. Он не почувствовал ни ярости, ни возмущения, ни истерической ревности. Ему показалось, что он испытывает боль, но это была не та боль, которая охватывает тебя с головы до ног. Скорее всего, он испытывал легкое возбуждение. И тяжесть в промежности. Это было унизительно. «Неужели я завелся? Из-за этого? О господи, как низко!» Он подошел вплотную к окну «миаты» и увидел затылок Шона, который приник к соску Клио. Ромео не мог отвернуться. Хотя он презирал себя и понимал, как глупо и унизительно будет выглядеть, если кто-то увидит его. Да еще с этой идиотской сломанной саблей. Какого черта она ему нужна? «Я не мог убить бедного Клода, когда он молил об этом, когда он ясно дал понять, что хочет умереть; неужели я могу представить, что во мне вспыхнет неудержимая ярость и я снесу голову моему лучшему другу за то, что он тискает грудь какой-то девчонке, которую я почти не знаю? Когда все, что мне хочется, — это оказаться в машине с ними; может, она позволит мне гладить ее волосы, пока он будет долбить ее. О господи. Остановись. Убирайся отсюда, с тебя хватит». ШОН провел ладонями от грудей Клио до бедер и обратно. Она сделала слабую попытку остановить его, сжав бедра и прошептав: — Иисусе. Что ты со мной делаешь? Но она не переставала целовать его волосы. А он продолжал целовать ее крупные припухшие соски, пока его пальцы все плотнее сжимали добычу. «Девочка оказалась здесь, чтобы ее поимели, — подумал он. — И конечно, я это сделаю». В этот момент бесчисленное множество других девочек по всему миру смотрели на него на экране ТВ и восхищались им, и он подумал: «Неужто я не поимею ее?» Он запустил руку под упругий поясок ее штанишек и надавил на клитор. Она перестала сопротивляться и развела ноги. Он ввел в нее один палец, а потом второй. В ладонь ему лег ее лобок, и Шон с силой ласкал его — она судорожно дышала, и воздух наполнился мускусным запахом. До него еле слышно доносились трели пересмешника. Он прикинул, не удастся ли сегодня поздно вечером поиметь и другую девушку из бара, ту, с туго перетянутой талией. И наконец — Тара. «Тара сегодня будет спать в соседней комнате, и ее запахи будут сводить меня с ума, не давая спать». Он ухмыльнулся. Теперь он запустил в Клио три пальца, и она прижималась к нему, а когда ее дыхание усилилось, он подумал, что девочка уже готова, и усилил давление. И тут Клио вскрикнула. Она оттолкнула его и диким взглядом уставилась на что-то. Он резко повернулся, чтобы посмотреть, что там такое. Там был кто-то. Какой-то человек торопливо отходил от их машины. Он тащил с собой какое-то длинное лезвие, которое слабо поблескивало в лунном свете. Шон провел рукой по дверце в поисках ручки, нашел ее, распахнул дверцу и, выкатившись из машины, кинулся в ночь. Но эта фигура села в машину. Вспыхнули фары, машина резко сдала назад, развернулась и исчезла. Он вернулся к Клио. Она всхлипывала: — Он наблюдал за нами! У него был этот жуткий нож! Кто это был? Что за дерьмо это было? Он не ответил, хотя, конечно, знал, РОМЕО остановился на парковке, откуда ясно была видна Маллери-стрит вплоть до бара Мэрфи. Он ждал. Спустя какое-то время появилась машина Клио. Она проехала между баром и наблюдательным пунктом Ромео. Шон вылез, и машина Клио уехала. Но Шон не стал возвращаться к Мэрфи. Остановившись, он откинул крышку мобильника и, тыкая пальцем, стал набирать номер. Телефон в руке Ромео дрожал, как испуганный заяц. Ромео поднес его к уху: — Да? — Ты где, мать твою? — Здесь. Шон окинул взглядом машины, припаркованные вдоль улицы. — Да нет, повернись, — сказал Ромео и помигал фарами. — Ты дерьмо и идиот. Ты что, с ума сошел? Подъезжай ко мне. Ромео выехал с Маллери-стрит и пристроился рядом с Шоном. Тот залез в кабину и с силой захлопнул дверцу. Сполз на сиденье. — Поехали. Ромео неторопливо миновал толпу перед баром Мэрфи. — Гони! Валим отсюда! Они проехали магазин рубашек и заведение, где торговали наживкой. — Нет, ты знаешь что… — сказал Шон, — я полный идиот! Я серьезно думал, что мы прокрутим это дело! Я думал, что мы обеспечим себе классную жизнь! А теперь из-за тебя все стало сплошной лажей! Он был так зол, что у него дергались губы, и он не мог справиться с ними. Окончания слов он не выговаривал, а шипел. — Что с тобой делается? — Ничего. — Какого черта ты глазел? — Не знаю. Я смутился. Да и был там только минуту. — Зачем ты подсматривал? — Не этим ли я вообще должен был заниматься? Я должен быть наблюдателем, так? — С расстояния! Ты долбаный идиот! Наблюдать ты должен был так, чтобы тебя не видели! Тебе нечего было глазеть, когда я запустил руку в штанишки какой-то бляди! Кто заставил тебя заниматься этим? — Она что, в самом деле блядь? — спросил Ромео. — А ты хотел трахнуть ее, да? Просто просрать наши жизни? Ромео смахнул выступившие слезы. Он надавил на педаль газа как раз в тот момент, когда через улицу двинулась компания туристов в плоских шляпах и зеленых штанах для гольфа. И, лишь сообразив, что их жизни угрожает опасность, они рванули с места так, словно им поджаривали пятки. Вслед машине полетели оскорбления. Ромео подъехал к волнолому, остановился, вылез и пошел прочь, оставив Шона в машине. Не нужна ему эта гребаная колымага. Он прошел вдоль волнореза, миновал маленькое поле для гольфа и доносящиеся оттуда старые мелодии. В душной жаре мимо него сновали семьи. Все что-то ели. Мороженое, хот-доги и овсяное печенье. Он подошел к песочнице, рядом с которой размещались две большие серые массы, которые выглядели как раздавшиеся толстые дети. Подойдя ближе, он увидел, что это скульптуры. Наверное, китов. «Господи! До чего все уродливо и неправильно. Мать твою, что я здесь делаю? А ведь я могу уйти. Буду себе идти, загляну в банкомат, возьму такси до автобусной станции — и на автобусе домой. Вот сейчас и двинусь…» Он сел на низкую стенку рядом с китами. И посидел какое-то время. Подошел Шон и уселся рядом. — Ну ладно, — сказал он. Его мягкий голос был полон сожаления. — Думаю, что я все понял. Ты любишь Клио. Так ведь? Ромео не ответил. — О Иисусе. Ну, виноват я. Должен был видеть это. Какого черта я в этом не разобрался? И вторгся на твою территорию. Ты должен ненавидеть меня. Они сидели, глядя на темные просторы Атлантического океана. — Понимаешь, — стал объяснять Шон, — я просто завелся. Все мысли перепутались. Господи, если бы только ты их видел сегодня вечером, этих Ботрайтов. Ты был в баре? Они все хотели подчиняться. Даже Митч. Он Они сидели, слушая тихую музыку, доносящуюся со стороны поля для гольфа. Звучала какая-то тема Стинга. Ромео почувствовал, как к нему приходит что-то вроде спокойствия. — Ты знаешь, о чем я думаю? — спросил Шон. — Об истории мира, о том, как она складывалась. Как бы там ни было, она никогда не подчинялась планам. Всегда должен был существовать боец, какая-то сильная личность. Цезарю пришлось обзавестись легионерами. У Томаса Джефферсона солдатами были колонисты, которые шли в бой даже с отмороженными ногами. У Джозефа Смита была история о золотых пластинах, но в то же время он должен был упоминать о колене Дановом. Уйти в темноту, скитаться и убивать своих врагов. Вот так в мир приходит добро. Всегда. Всегда в темноте скрывается друг и помощник. Всегда свет находится под охраной темноты. Всегда. У каждой большой идеи есть свой Ромео, который патрулирует в темноте. Каждая большая идея охраняется большим страхом. Ясно? Если, конечно, ты хочешь чего-то большего, кроме того дерьма, которое тебе дают. Ты хочешь иметь возможность любить, или наслаждаться красотой, или что-то в этом роде? Тогда ты должен быть бесстрашен и безжалостен. Ты должен заставить их преклонить колени перед божественным правом воронов. Это трудно принять, но так живет весь мир. А чем занимаемся мы с тобой? Что такое это наше приключение? Это лучшая идея, которая рождалась за тысячу лет. Но она воплощается за твой счет. За счет твоих страданий в этой темноте. За счет моего знания — ты не подведешь меня. Ты понимаешь, о чем я говорю? — Ага, — кивнул Ромео. Он не совсем ясно понимал, о чем идет речь. Но в жизни для него имели значение желания Шона, его уверенность, умение убеждать и тот факт, что в его присутствии ты можешь справляться с теми странными вещами, что существуют вокруг. Когда ты рядом с Шоном, весь мир может катиться к такой-то матери. Поимеешь ли ты себя или нет, это не важно, потому что мир Мимо прошли две сестрички с поросячьими хвостиками косичек и в коротеньких юбочках. Они на пару тащили большой ящик со льдом. Их маечки были в пятнах акульей крови. Ромео почувствовал такое дерзкое нахальство, что сказал: — Только посмотри на этих мясистых куколок. Они ведь трахают друг друга? — Каждую ночь. Ромео зловеще ухмыльнулся и заржал: — А что это у них на рубашках? Может, менструальная кровь? — О да, — согласился Шон. — Настоящие свинюшки. — Они что, не понимают, как это противно? — Сегодняшние дети. Они дружно рассмеялись, снялись с места и поехали через Деревню. Взяв вправо, спустились по дороге, на которой стояли офисы по продаже недвижимости, брокерские конторы и большие туристские рестораны. Крабы в скорлупе. Закуска из крабов. Моя колючая, как краб, тетушка Салли. Они просто ездили по кругу. Наконец сделали поворот и обнаружили дорогу, которая шла параллельно океанскому берегу. В темноте поблескивали огоньки бакенов. Какие-то ребята пускали на пляже фейерверки. Ромео показалось, что они с Шоном наконец-то в отпуске, о котором мечтали. Тут еще должны быть девочки, коктейли «Маргарита», мягкие вареные крабы и все прелести южной ночи. Но на деле они ехали еще минут пять, когда Шон сказал, что должен возвращаться. — Я беспокоюсь о Ботрайтах, — объяснил он. Ромео подвез его к Мэрфи и выпустил из кабины, в которой снова воцарилось одиночество. Через просторные темные пустоши он поехал обратно к Брунсвику и по пути вспомнил Клода. «Господи, Клод. Я должен что-нибудь сделать для бедного Клода». ПЭТСИ впала в ностальгическое настроение по пути домой от Мэрфи. Уже миновала полночь, и сейчас она, Шон, Тара и Митч в «либерти» пересекали дорогу. Шон не дал им включить кондиционер; он сказал, что хочет дышать океанским воздухом, и опустил стекла в машине. Ветерок напомнил Пэтси дни в колледже, о том, как она разъезжала с Джимми Дуганом в его «эль-камино». Джимми тоже не любил кондиционеры. Или, может, тот просто не работал в его раздолбанном старом пикапе. Во всяком случае, они всегда держали стекла опущенными, и в те дни ты при желании мог разъезжать по пляжу до поздней ночи — хотя приходилось объезжать подковообразных крабов, лужи, оставленные приливом, и топляк, выкинутый им на берег. Но океанский ветерок был точно таким, как и сейчас. — Митч, ты помнишь Джимми Дугана? — Да. А что с ним? — Помнишь, как он водил машину? — Я никогда не имел дел с Джимми Дуганом. — Ну да, верно, — сказала она. — Ведь Джимми не был в Библейском клубе. Он был воплощением зла. Она понимала, что в голосе ее звучит раздражение, но это ее не волновало. Она была пьяна, и ее вообще ничего не волновало. Она сообщила всем пассажирам: — Джимми Дуган учил меня танцевать. Может, он и был злом, но уж точно знал, как танцевать. Никто не проронил ни слова. — Хотя он никогда не танцевал, как ты, Шон, — дополнила она. Дойдет ли до них, что она занимается провокациями, подумала Пэтси. Или их совершенно не интересуют ее слова? — Шон. Хочешь, я скажу, как ты танцуешь? — И как же? — Как лунатик. Она залилась смехом. Шон с переднего сиденья посмотрел на нее в зеркало заднего вида, но не поддержал ее веселья. Как, впрочем, и остальные. Тара с каменным лицом смотрела перед собой. Ну, может, она ревнует. «Никак в этом не убедиться. Слишком темно, чтобы рассмотреть ее лицо, да и, кроме того, она всегда скрывает свои чувства; со мной она никогда не делится ими. Что весьма печально. Моя собственная дочь ведет войну со мной и меня практически не знает. Она думает, что для отца я слишком ханжеская и богомольная. Если бы она знала, что кипит у меня в душе, у нее бы мозги взорвались. Если бы, например, она знала, что я делала во время поездки в Испанию и Марокко, когда была в ее возрасте; о боже небесный! А кто в самом деле понимает хоть немного обо мне? Ладно. Это чушь, но я думаю, что Шон. Кое-что. Я что, больна или извращенка, если так считаю? Может, Шон и увлечен Тарой, но по духу он ближе ко мне. Он любит приключения. Да, он преступник, он сукин сын, и даже виселица была бы слишком хороша для него. Кастрировать — вот что нужно с ним сделать. Ха! Но тем не менее надо признать, что в венах у него бурлит настоящая кровь. У него сердце головореза, чего моя дочь, скорее всего, не может оценить и чего мой бедный муж, в душе которого только сор и пепел, не может вынести, а я не говорю, что люблю его или как-то прощаю, — я просто говорю, что в жилах Шона Макбрайда течет настоящая кровь». РОМЕО вернулся к трейлеру, по пути готовясь к тому, что Клод может спросить и чем он в состоянии ему помочь. Тем не менее, когда он оказался на месте, понял, что опоздал: Клод был уже мертв. Его глаза были открыты — и все, ничего не изменилось. Он коснулся его щеки, но ему показалось, что перед ним лежит музейный препарат. У него стало тяжело на сердце. «Я должен закрыть ему глаза, — подумал он. — Так полагается. Уж это-то я смогу для него сделать». Он вернулся и заставил себя приступить к делу. С какого глаза начать? Он выбрал правый. Большим пальцем он придавил веко, но оно упруго поднялось снова, и остекленевший зрачок с холодным юмором уставился на него. Затем он ушел в сторону, словно презирая его за плохо сделанную работу. Вот так. Спасибо тебе, Ромео, за такую отвратную помощь. Он вышел, сел в машину и уехал. ШОН был удивлен, вернувшись к дому. Сборище заметно увеличилось. Машины стояли от поворота на Редвуд-Роуд почти до 17-й, а на Ориол-Роуд две полицейские машины мигали огоньками на крышах. Паломники веселились и махали листьями карликовых пальм. Некоторые из них приехали в фургонах для семейного отдыха, прихватив с собой детей, собак и набор летающих тарелочек. Некоторые с виду были сущими бродягами и, ухмыляясь, демонстрировали черные корни зубов. Когда Шон и Ботрайты выбрались из «либерти», Трев со своей командой телохранителей оттеснил толпу. — Не многовато ли здесь народу? — пробормотал Шон. — Ага, — согласился Трев. — Даже чересчур. Копы уже жалуются. Мы арендовали ярмарочную площадь ниже по улице. И с самого утра сдерживаем их. Старуха протиснулась между двумя телохранителями и, плача, ухватила Шона за плечо: — Отче! Помоги мне! — Она была маленькая и тощая, но видно было, что от нее не отделаться. Он сделал знак телохранителям: дайте ей подойти. — Отче, — сказала она, — можешь ли ты исцелять больных? — А кто болен? — Мой муж. — Она вцепилась в рукав Шона и потащила его за собой. — Прошу тебя, отче. Он не стал сопротивляться. Толпа крутила и толкала их. Она подтащила его к обочине, где в инвалидном кресле сидел мужчина, который с подозрением уставился на Шона. «Что я тут могу сделать? — подумал Шон. — Как мне исполнить эту роль? В общем-то мне нужны только власть и сила, а их хватает». — Как вас зовут? — спросил он у мужчины. — Билл Филипс. — Чем вы страдаете? — ДСР. Слышали такое? — Объясните подробнее. — Дистрофия симпатических рефлексов. — И вы испытываете боль? — О да. Сильную боль. Вот тут, все колено. Боль такая, что я не могу наступить на ногу. — Тем не менее, — сказал Шон, — это не то, что вам нужно, чтобы прийти в себя. Вам необходимо обрести мечту о жизни — и тогда вы пробудитесь. Вы понимаете, что я говорю? Теперь Билл Филипс преданно смотрел на него. В толпе воцарилось молчание. Жужжали телекамеры, им аккомпанировали цикады, и на дубовые листья падали отблески вспышек мобильных телефонов с фотокамерами. — Тебе чудится, — продолжил Шон, — что ты один в этом мире. Тебе чудится, что Отца твоего нет с тобой. Но на самом деле Он тут, рядом с тобой. Если ты сможешь проснуться, то увидишь его воочию, как при свете дня. Билл Филипс, прищурившись, долго смотрел на него. И наконец спросил: — Прямо здесь? Можно было не отвечать. Вскоре он стал всхлипывать. Шон возложил руки на парализованную ногу мужчины и подержал так несколько секунд, пока рыдания не стихли. Затем он повернулся и пошел к дому. РОМЕО отправился искать Винетту, чтобы сообщить ей новости. В свете фар мелькали и исчезали один обыватель за другим. Он побывал в «Герцоге», в гостинице «Плантация», в безымянном баре около аэропорта. Но ее нигде не было. Он даже заглянул в элегантный бар «ВИП» в бывшем старом кирпичном складском здании. Вокруг названия шла какая-то цитата. Винетты тут не было, но когда он посмотрел на танцовщицу у шеста, черт побери, если это была не Тесс. Тесс — девушка-миссионер. Видя ее в работе, Ромео испытал такое потрясение, словно повис вниз головой на чертовом колесе. Она лихо отрабатывала свой номер, облаченная в черные шведские сапожки и серебристые стринги; работала она в темпе промышленного робота. К счастью, она не заметила его и не видела, как он отшатнулся. Но когда номер закончился и Тесс отправилась к стойке «ВИП», чтобы промочить горло, внезапно она расплылась в широкой улыбке: — Ромео! — Привет, Тесс. — Что ты-то здесь делаешь? Он ответил тем же самым: — А ты что здесь делаешь? — Зарабатываю на аренду. Она села рядом с ним. Бармен был стар, мрачен и неразговорчив. Ромео взял Тесс выпить и сказал: — Что случилось с миссионерством? Тесс пожала плечами: — С тем парнем, что послал нас? Он нас кинул. — А другая девушка? — Меган? Работает на фабрике, где делают мешки. В Дарьене. Это последнее, что я о ней слышала. — Звучит отвратно, — сказал Ромео. — Ага. — А ты все еще любишь того парня, который так подвесил вас? — Что-то вроде. Но он не любит меня, так что забудь. Они посмотрели номер следующей танцовщицы. Она тоже не была блистательной красавицей, но в ее выступлении чувствовалась женственность и привлекательность. — Так как твои каникулы, Ромео? — спросила Тесс. Он покачал головой: — Не очень хорошо. У меня умер приятель. — О, прости. Тот парень, которого я видела? — Нет. Старик. Жил в трейлере. Старый рыбак. — Правда? — Ну да. Дедушка называл его маленьким забиякой. — Ух ты. — Ага. Я оставался с ним. За этой чертовой дорогой Балм-оф-Гилеад. — Я знаю ее! — сказала она. — Мы свидетельствовали там. — Обратили кого-нибудь? — Ты настроен шутить? Диджей окликнул: — Франки, на сцену. — Это меня. — Она поднялась. — Франки? — переспросил Ромео. — Сокращенное от Франкенштейн. Я уговорила их использовать мой псевдоним, которым я пользовалась дома. Они не хотели, но я сказала, что не собираюсь быть их идиотскими Табитой, или Кристел, или Шармен, понимаешь? А теперь я должна идти. Подождешь меня? — Хотел бы. Тем не менее он вытащил из бумажника пять долларов, сложил в длину, оттянул ее подвязку и сунул банкнот в проем. Это был их маленький обмен любезностями; затем он покинул бар. Вернувшись на дорогу, Ромео вспомнил, что Винетта упоминала какой-то свой любимый бар на 341-й. Название его он толком вспомнить не мог. Вроде что-то вроде птички. Он двинулся в ту сторону. 341-я долгое время была погружена в темноту, блеснул было галогенный свет вокруг казарм полиции штата — и снова темнота. Но наконец перед ним предстала неоновая вывеска «Голубь». С маленькой неоновой птичкой на ней и маленьким домиком таверны. Вот тут на парковке и стояла машина Винетты. Он опустился на сиденье и стал ждать ее. Один за другим пьяницы неровным шагами покидали бар. И уезжали. Наконец появилась и Винетта рука об руку с каким-то старикашкой с тощей жилистой шеей. Он прижал ее к машине и стал тискать. Зрелище было довольно забавное. Он старался запустить руку между ее тугим поясом и толстым животом, и ему приходилось поднимать локоть так, словно он играет в боулинг. Похоже, спустя минуту эти тщетные старания ему надоели: он высвободил руку, шлепнул ее по животу и заковылял прочь. Винетта позвала его, но ухажера и след простыл. Он уехал в своем пикапе. И тут Ромео вылез из машины, подошел к ней и сказал: — Привет, Винетта. Она смутилась. Откуда она его знает? Он что, ее бывший бойфренд? Коп или что-то в этом роде? Но шестеренки в ее мозгу проворачивались слишком медленно. — С твоим отцом проблема, — сказал он. Наконец до нее дошло. — О, дерьмо. Вот мать твою! Ты — тот самый липовый медбрат. Отвали от меня. Я закричу, и через десять секунд бандиты возьмут тебя за шиворот. — Я всего лишь хотел рассказать о твоем отце, — сказал он. — А что с моим отцом? — Он мертв. — Что? Он не собирался повторять это дважды. — Я подкину тебя домой. — У меня своя машина, — сказала она. — Так ты сказал, что мой папочка мертв? — Давай-ка лучше я отвезу тебя. Она пожала плечами. Он проводил ее к «соколу», и они пустились в обратный путь по 341-й. — Откуда ты знаешь, — спросила она, — что мой папа мертв? — Я заходил проведать его. — Ох. Через минуту она спросила: — Да, но как ты узнал? — Что узнал? Он скончался. Прошла еще минута. Она сказала: — Надеюсь, ты не все пиво вылакал? Ну и сучка, подумал Ромео. — Там нет пива. Все пиво выпито. — Это ты его выпил? — Нет, выпила его ты, Винетта. — Я вообще его не пила. — Ладно. Но она повторила: — Я вообще его не пила. — Ясно. Так что ты хочешь сказать? — Хочу сказать? Ты взял то, что тебе не принадлежало. Он почувствовал, как что-то в нем шевельнулось. Отвращение от того, что приходится делить машину с этой злобной тупой сволочью средних лет. Последние дни Клода она превратила в такой ад на земле, что тот умолял чужого человека освободить его от этих страданий. Она так поступила с Клодом! Ромео давно уже не испытывал такой чистой, законченной ненависти. «Могу ли я тут что-нибудь сделать?» — подумал он. Винетта продолжала скулить: — Можешь ты отвезти меня к Лонни? Он мне должен шесть бутылок. — Уже очень поздно. — Я разбужу его. Когда расскажу ему, что мой папочка скончался, ручаюсь, он выдаст мне пиво из своих драгоценных запасов. — Я отвезу тебя к отцу, — сказал Ромео. — Зачем? Чтобы поглазеть на него мертвого? Я не хочу видеть его труп! Они повернули на улицу Балм-оф-Гилеад. — Вот уж не рвусь смотреть на него. «Думай о хамстве ее равнодушия, — пронеслось в голове у Ромео, — о зловонии ее дыхания и об одиночестве на этой дороге. Думай обо всем этом одновременно, и ты увидишь, сколько гнева в тебе скопилось». — А я хочу этого гребаного пива, — сказала она. — Ты говоришь, что его у тебя нету? Даже одной, мать твою, бутылочки? Он опустил левую руку туда, где ждала сабля, в проем между сиденьем и дверцей. Обхватил пальцами рукоять. «Я могу это сделать. Я нуждался во вдохновении — и теперь я обрел его. Она довела меня, сука, и теперь в душе моей тьма». — Винетта. Ты же не знаешь, чем я зарабатываю себе на жизнь, не так ли? — Продаешь страховки. — Нет. Я только делал вид. На самом деле я ангел мести. Ты знаешь, что это означает? — Ага. — Это значит, что после меня остается лишь пустыня. Вот такая у меня работа. — Ты говорил что-то о страховании. Когда она уставилась на него, рот ее был полуоткрыт — но не от страха. Это было ее нормальное тупое выражение. Он подъехал к трейлеру и сказал: — Разъяснить тебе? — Не-а. О своем дерьме я сама побеспокоюсь. Она открыла дверцу и вышла. Ромео выпрыгнул со своей стороны, держа саблю в руке. Но, обходя машину спереди, он прижимал ее к ноге, чтобы прикрыть от взгляда. Здесь как раз хватало места, чтобы рубануть. Внутри слишком тесно. Да и Клод там лежит с открытыми глазами, и он не может сделать это на глазах у Клода, пусть даже тот мертв. «А вот здесь я могу. Сделать стремительный рывок, вложив всю силу ненависти в кисть руки». Он представил себе свист острого лезвия. Затем ее вопль, который резко обрывается. Но пока он представлял себе все это, она подошла к дверям трейлера, повернулась и сказала: — Оставь меня наедине с моим папочкой, ладно? Я вызову санитарную машину и все такое. Спасибо, что подвез. Она вошла и закрыла за собой дверь. А Ромео долго стоял, как будто ноги у него были вмурованы в цемент. «Ну почему я не рубанул ее? Причиной тому одна вещь. Всей душой я хотел оказаться как можно дальше от этого места. И к тому же сабля. Это была плохая идея. Я мог пристрелить ее, потому что, когда у тебя есть пистолет, единственное, что надо сделать, — это нажать спусковой крючок, а саблей надо полосовать вокруг, словно пират, и вряд ли я к этому готов». Он стоял около минуты, не зная, что делать дальше. Затем он вернулся к «соколу» и отъехал от трейлера. На 341-й он миновал какую-то школу медсестер, свернул к свалке и выкинул саблю. Затем из багажного отделения вытащил ножны и отправил их туда же. Он думал, что убивать ему придется спокойно и хладнокровно. Оставить душу в покое и хладнокровно убивать. Хладнокровно. «И какого черта я решил, что смогу спокойно заниматься этим с помощью гребаного пиратского меча?» |
||
|