"Все началось с велосипеда" - читать интересную книгу автора (Алексин Анатолий Георгиевич)

МЕШОК ИЗ СТАРЫХ ПОРТЬЕР

Мой дедушка очень давно уже жил один и поэтому привык сам себя обслуживать: сам готовил еду, сам прибирал в комнате, сам пришивал себе пуговицы, когда они совсем отрывались или начинали болтаться на одной ниточке.

В прошлом году по обе стороны окна висели старые выцветшие портьеры. И такие же точно выцветшие матерчатые полосы были по обе стороны двери. Дедушка, помнится, рассказывал, что эти портьеры он сшил сам много лет назад. И тогда я, чтобы ему было приятно, сказал, что они очень красивые, хотя никак не мог определить их цвет и никак не мог понять, что на них было нарисовано в далёкие годы их молодости: то ли головки больших цветов, то ли запасные части к какой-то машине, то ли что-то ещё… Дедушка говорил, что и сам точно не помнит, что именно было нарисовано: слишком часто стирались эти портьеры, да и солнце потихонечку съедало их краску.

«Однако и в неопределённости их сегодняшнего рисунка, вообрази, есть что-то приятное!» — сказал однажды дедушка. И я охотно с ним согласился.

Но в этом году выцветшие полосы в комнате уже не висели, и поэтому, когда я вошёл первый раз, дверь и окно показались мне какими-то голыми, и я подумал, что дедушка, должно быть, решил в день моего приезда устроить генеральную уборку и опять выстирал свои старые самодельные портьеры. А вечером я неожиданно увидел знакомые матерчатые полосы и обрадовался им, словно встретил вдруг старых знакомых. Они были аккуратно сшиты одна с другой, и получился мешок, в который дедушка прятал теперь подушки, простыни и одеяла. Мешок получился длиннющий, он напоминал мне какой-то неопределённого цвета дирижабль, и в него вполне могло бы влезть ещё пять или шесть подушек и одеял. С утра до вечера мешок лежал в старинном шкафу, очень вместительном и пустом, потому что ведь дедушка жил совсем один и вещей у него было мало.

И вот наступило время, когда мешок этот мне очень понадобился. Это было как раз накануне того важного и торжественного дня, когда должна была прибыть комиссия из областного центра. Вечером я сказал дедушке, который осторожно закладывал в кармашки своего альбома какие-то новые, только что купленные на почте марки:

— Мне очень нужен мешок…

— Какой?

— Ну, в который мы подушки засовываем!

— Для чего?

— Для коллекции…

Дедушка от удивления даже отложил в сторону маленькие металлические щипчики — пинцет, — при помощи которых он перекладывал свои драгоценные марки (он даже руками до них не дотрагивался!).

— Ты коллекционируешь старые мешки?

— Нет… Я хочу положить в него свою коллекцию!

— Коллекцию чего?!

— Ну, разных вещей… На короткое время. А потом я этот мешок сам выстираю!

— У тебя будет такая грязная коллекция, что после неё нужно будет устраивать стирку?

— Ну… в общем, пока я не могу сказать…

Мой дедушка не был, конечно, до такой степени глубоко интеллигентным человеком, как его друг дядя Сима, но всё же он был вполне интеллигентным и поэтому не стал влезать в мои секреты и допытываться, что именно я собираюсь коллекционировать в старом мешке для постельного белья. Он спросил только ещё напоследок (и, как мне показалось, даже с некоторой завистью):

— Это будет такая большая коллекция? С целый мешок?!

— Может быть, даже чуть-чуть побольше, — загадочно ответил я.

— Ну что ж, не буду вторгаться в область твоих увлечений. Коллекционирование — преотличнейшая вещь… Так что можешь распоряжаться мешком. А постель складывай прямо в шкаф. Он чистый: я в нём недавно дезинфекцию проводил…

Ну а в действительности туда, где лежали раньше наши белоснежные подушки и простыни (дедушка был, как говорила Липучка, «до ужаса чистоплотным»), я должен был набросать всякого мусора, чтобы унести его с берега реки и сделать наш пляж таким аккуратненьким, чтобы назавтра утром все от неожиданности просто ахнули и попадали в воду.

В тот же вечер я отправился на берег.

Странно бывает проходить по пляжу в вечернюю пору. Тихо, пустынно… Чуть слышно плещет вода, будто речка, заснувшая до утра, тихонько шлёпает губами во сне. И не верится даже, что ещё совсем недавно здесь было столько людей, что и песка прибрежного не было видно и трудно было пробраться к воде. И почти всегда в такую вечернюю пору лежит у берега одинокая горка вещей какого-нибудь отчаянного купальщика, который плещется и отфыркивается один-одинёшенек на самой середине реки.

И сейчас у берега тоже белела такая горка, и кто-то взмахивал руками на середине Белогорки, и ложился на спину, и кувыркался, словно чувствовал себя полным хозяином реки, на которой никого больше в этот час не было.

Я оглядел наш небольшой пляж и радостно вздохнул: он был весь в мусоре, словно отдыхающие хотели до утра оставить о себе память в виде газетных обрывков, жестяных и стеклянных банок, рваных пакетов, сливовых косточек, кожуры от семечек и засохших зелёных листочков, которыми они прикрывали носы от солнца… В другое время я бы, конечно, подумал о том, что нам с Головастиком нужно проводить беседы не только о безопасности купания, но ещё и об аккуратности и о чистоте — одним словом, о культуре поведения в общественных местах. Но сейчас я думал о том, что завтрашний утренний пляж будет сильно отличаться от сегодняшнего, вечернего. Что его просто никто не узнает!

Мешок постепенно наполнялся и снова начинал походить на длинный, неопределённого цвета дирижабль.

— Ты что это здесь потерял? — услышал я сзади спокойный и, как всегда, немного насмешливый Сашин голос.

От неожиданности я даже споткнулся, хотя под ноги мне в этот момент ничего такого, обо что можно было бы споткнуться, не подвернулось.

— Я?.. Ничего не потерял… Даже наоборот: я нашёл!

— Что же ты, интересно знать, отыскал тут, в темноте?

Саша заглянул в мешок. А потом молча и удивлённо перевёл глаза на меня. «Никакого неожиданного сюрприза для Саши завтра уже не будет! — с грустью подумал я. — Он не ахнет и не упадёт в воду от неожиданности». А ведь мне хотелось, чтобы именно Саша самым первым ахнул и упал…

— А ты чего там потерял? — грустно спросил я.

— Где?

Я указал на реку, где недавно Саша, которого я сразу не узнал, плавал и ложился на спину.

— Я купался. Вечером знаешь вода какая приятная: тёплая, бархатная! И потом, мы же сегодня с Головастиком разных предупредительных знаков понаставили. Я и решил проверить: не уплыли ли они.

— Ну и как? Не уплыли?

— Нет, преспокойно себе покачиваются на одном месте… Во-он, видишь?

— Вижу, — ответил я, хоть в сумерках ничего, конечно, не разглядел.

— А ты-то чем здесь занимаешься? — уже более настойчиво, требовательным тоном командира «пятёрки» поинтересовался Саша.

— Вот решил пляж убрать. Чистоту здесь навести. В Песчанске ведь знаешь как чисто! Пылинки с тротуаров сдувают… А у нас?

— А у нас на пляже грязно… — Саша огляделся по сторонам и покачал головой. — И как это наш патруль сюда заглянуть не догадался? А ты вот догадался, значит! Молодец, Шура! Просто замечательно, что ты вспомнил сегодня о пляже…

Саша не любил громких слов, а тут сразу произнёс и «молодец» и «замечательно». И всё это относилось ко мне! Значит, он простил мне все те проверки, которые я зачем-то решил устроить честным белогорцам в автобусе и в кино. Мне сразу захотелось ещё больше отличиться перед Сашей, чтобы он ещё сильнее похвалил меня и чтобы даже гордился дружбой со мной…

И вот тут-то мне пришла в голову мысль, которую я уж никак не мог назвать мыслишкой, потому что она показалась мне в тот миг очень оригинальной и очень остроумной: «Теперь-то уж Саша и все другие узнают, кто у нас в Общественном комитете главный выдумщик и изобретатель — Кешка или я! Пусть поскорее придёт завтра, — я окажу такую услугу нашему Белогорску, что там ещё долго будут меня помнить!..»

Саша присел на мешок. И я тоже присел рядом. От Саши приятно пахло речной свежестью. А меня моя неожиданная идея до того разгорячила, что мне тоже вдруг захотелось искупаться.

Я уже до самой головы задрал свою рубашку, но Саша остановил меня:

— Не стоит: простудишься.

— Ты же говорил, что вода тёплая. И даже бархатная…

— В воде-то тепло, а когда на берег вылезешь, мурашки по телу прыгают.

Мне было приятно, что Саша заботится обо мне: «Оценил! А завтра ещё больше оценит!» Я стал решительней рваться в воду. Но он потянул меня за руку и снова усадил на мешок, рядом с собой:

— Поговорим немного.

— Поговорим…

— Ты вот всё личную инициативу проявляешь, а лучше давай вместе… Как в прошлом году! У нас ведь как здорово получалось. С этими самыми занятиями по русскому языку. Помнишь?

Ещё бы! Конечно, я помнил, как на целое лето, сам имея двойку по русскому, превратился в учителя и как потом, на экзаменах, меня превзошёл мой собственный ученик, то есть Саша. И ещё как мы вместе строили плот и вообще всё делали вместе…

— Я ведь когда телеграмму тебе посылал, то сразу так прямо и написал: «Приезжай немедленно!»

— «Немедленно» — это Липучка добавила…

— Ничего она не добавляла. По правде сказать, я с самого начала так и написал. Понятно?

Да, мне было понятно. Понятно, что Саша скучает без меня, что он, может быть, даже любит меня немножко… А уж его-то любовь я бы ни за что не променял ни на Липучкину, ни на чью на свете! Мне было понятно, что Саша снова хочет дружить со мной, хочет, чтобы мы всё делали вместе, не отрывались друг от друга, — и мне поэтому ещё сильнее захотелось поразить его завтра своей находчивостью, своей смекалкой.

«Вот завтра удивлю всех, а уж после не буду больше проявлять личную инициативу в одиночку, а буду всё делать рука об руку с Сашей!..» — так я решил. И на радостях легко и весело взвалил себе на плечи мешок, полный разного мусора. Он даже не показался мне тяжёлым: наверное, оттого, что с ним, с этим самым мешком, было связано выполнение моего нового плана.

— Давай понесём вместе, — предложил Саша. Но я отказался от его помощи: свой план я должен был сам, своими собственными силами провести в жизнь от начала и до конца! Я несколько раз останавливался в пути, отдыхал, но Саша больше не предлагал мне помощь. Такой уж у него был характер: он не любил надоедать и навязываться со своими услугами. Когда же мы наконец добрались до города, он сказал:

— Давай сразу свернём на свалку: выбросим весь твой хлам.

— Нет, я отнесу его домой!

— Домой?!

— А что ж такого странного? Сдам завтра утром в утиль и денежки получу, — схитрил я.

— Так ты, значит, вот для чего по пляжу ползал?..

Я спохватился и замахал свободной рукой:

— Что ты? Что ты?! Это я так… только что придумал. Почему бы, думаю, не сдать всё это в утиль, а деньги — на общественные нужды?

— Деньги вообще-то нам нужны, — задумчиво проговорил Саша. — Для общественной библиотеки… Веник говорит, что нужно ещё книжки подкупить. Классику! Пушкина и Лермонтова знаешь как богато издают: с золотом, с серебром, полными собраниями сочинений. А полные собрания никто нам не пожертвовал… Жалко, конечно, с такими книжками расставаться. Но ничего: мы их сами купим. Думаю вот металлолом подсобрать, бумажную макулатуру.

Я скривился. Саша сразу заметил это, даже в сумерках:

— Думаешь, надоел этот металлолом вместе с макулатурой, да? А мы разве для развлечения собираем? Мы же для дела!..

Дома дедушка с удивлением посмотрел на мою ношу:

— Люди свои коллекции десятилетиями собирают, а ты за полтора часа целый мешок наполнил! И что же у тебя там, позволь полюбопытствовать?..

— Пока не могу показать!

— Не можешь?!

— Не могу…

— Так-с… Таинственный мешочек! Дедушка тяжело вздохнул: ему, наверное, очень хотелось узнать, из чего состояла моя коллекция.