"Пуля для бизнес-леди" - читать интересную книгу автора (Корнешов Лев Константинович)Дамочка с характеромПервые дни после возвращения из Швейцарии прошли для Настасьи в беготне и хлопотах, надо было многое решить, продумать и прикинуть. Ведь глупо надеяться, что её с миллионами оставят в покое. Она не чувствовала себя в безопасности и понимала, что рано или поздно до неё попытаются добраться. Как только оправятся от сокрушительного удара по гекачепистам, так и попытаются или взять её под контроль, или уничтожить. Что «команда» Олега и Алексея была как-то связана с происходящими в стране событиями, она не сомневалась. Газеты много писали о «деньгах партии», но где они находятся, никто не знал. А не является ли её «наследство» малой частичкой этих денег? Такая возможность Настю бросала в дрожь, ибо если это так, ей не вывернуться, удавят: собьет машина на улице, скончается от сердечного приступа — разве мало существует вариантов «ненасильственной смерти»? На несколько дней Настя превратилась в затворницу, тихо сидела в своей квартире, не высовывалась. Наконец, когда неясные замыслы сформировались в какой-то план, она позвонила Фофанову. В редакции, конечно, все уже знали. Слухи, как говорится, бегут впереди человека, а тут не слухи — сообщения мировых информационных агентств. Когда она шла по родным коридорам, на неё посматривали с интересом и легким недоумением. Надо же, вчера ещё была такая, как все, а сегодня — миллионерша, да не в рублях, а в баксах, в зеленых. И приветствовали её преувеличенно шумно и весело. — Что ты теперь будешь делать, Анастасия Игнатьевна? — поинтересовался Фофанов, принявший её немедленно. Обращение на «ты», видимо, призвано было обозначить демократичность, а по имени-отчеству — уважительность. Настя пожала плечами: — Пока то же, что и раньше — писать. — Не будешь же ты, миллионерша, ездить в командировки по нашим провинциальным захолустьям… — Почему? Вполне могу и поехать в захолустье, как ты изволил выразиться, если будет интересная тема. А вообще-то и в Москве для журналиста работы достаточно. Фофанов давно уже обосновался в кабинете главного редактора и чувствовал себя в нем вполне уверенно. Он неожиданно предложил: — Заглянем в комнату отдыха. — На диван не станешь валить? — с любопытством поинтересовалась Настя. — Таких мыслей нет. А хотелось бы… — Как-то не совпадает, — развеселилась Настя. — Мыслей, говоришь, нет, а желания имеются… У крупных руководителей «при большевиках» были «комнаты отдыха», имелась она и у Главного газеты. Настя никогда в ней не была, но знала, как и вся редакция, что она существует и ведет в неё дверь за рабочим столом — почти незаметная, «вписанная» в деревянные панели отделки. Настя прошла за Фофановым в комнату и с любопытством огляделась. Ничего особенного: обеденный стол, два мягких кресла, стулья, сервант с баром, холодильник, шкаф для одежды, книжные полки, телевизор. Еще одна дверь вела в ванную комнату с туалетом. — Персональный сортирчик? — спросила ехидно. — Вместе с родным коллективом не можешь, Юрий Борисович? — Язва ты, Соболек! — Фофанов не стал обижаться, наоборот, тихо гордился, что вот у него теперь есть комната отдыха и персональный туалет, и Настя заметила это. Кто-то ему сказал, что на Западе наличие подобных «удобств» определяет статус руководителя. Фофанов нервничал, это Настя заметила сразу. Он не знал, как следует разговаривать с нею, все ещё его подчиненной, сотрудницей газеты, которой он руководит, но неожиданно обретшей новый статус — богатой дамы. К тому же молодой и красивой. Он был в редакции, когда из телетайпной принесли сообщение о миллионах русской журналистки. Новость была ошеломляющей, в правдоподобность её не верилось, и Фофанов распорядился её не печатать. И в то же время уже тогда у него появилась смутная надежда — может быть это и есть выход из ямы, в которую попала газета? Он очень хотел, чтобы сообщение о миллионах оказалось правдой. Ведь не случайно же говорят, что дуракам всегда везет. Ну, в данном случае не дурак, а дура — какая разница? Юрий Борисович открыл бар — там была вполне приличная батарея бутылок. — Присаживайся к столу, Анастасия. Коньяк, виски, водка? — Хорошо, широко живут демократы! — вроде бы одобрила Настя. — Водочку, будь любезен. Он налил ей водки, а сам хлопнул рюмку коньяка, заел, загрыз конфетой. Настя, выпив, посидела тихо, задумчиво разглядывая «комнату отдыха». — Все-таки ленивые вы, русские мужики, — сделала вывод. — Наблюдение интересное, — отметил Фофанов. — На чем основано? — У вас сколько в спецбуфете трудится-вертится девиц? Три? На десять начальников — три прислужницы! И не маши руками… Вы, борцы с привилегиями, спецбуфеты для себя сохраните, не сомневаюсь. Так поручи одной из этих обслуживать твою комнату отдыха — чтобы были чай, кофе, лимоны ломтиками, фрукты и цветочки в вазочке. Да выбери ту, что помоложе, Варварой, по-моему, её зовут. Потребуется тебе вечерком «тепленького», Варька не откажет, вся редакция знает, что она добренькая. — Хоть и злая ты, Настасья, а совет даешь дельный, — Фофанов снова плеснул в рюмки. — За фирму обидно! Негоже главному редактору такой большой газеты хлестать коньяк из грязных рюмок и рукавом вытираться-закусывать! — Хорошо мыслишь! Несколько дней провела на Западе, а уже кое-чему научилась. — То ли ещё будет! — в тон Фофанову ответила Настя. Ей было любопытно, зачем Юрий Борисович зазвал её в комнату отдыха, угощает водочкой, ведет дружескую беседу. Не для того же, чтобы попытаться трахнуть, должен ведь понимать, что это пустой номер. Если бы два-три года назад, когда редакционные начальники могли куражиться над любой корреспонденткой, хотя бы и с приставкой «спец», тогда бы она ещё подумала — чего не сделаешь ради карьеры. А так… Не тот мужик Юрий Борисович, чтобы барышни вешались гроздьями ему на шею. Должен это понимать, пусть рвет клубничку с редакционных грядок, а она, Настя, перед такими, как он, теперь надежно прикрыта своими миллионами. Что, в таком случае, ему нужно? Спросила прямо: — Что тебе от меня нужно, дорогой Юрий Борисович? Словечко «дорогой» прозвучало с изрядной долей иронии. Фофанов ответил, улыбаясь: — Мне требуется, чтобы вся редакция знала, что мы с тобой уединились в моей комнате отдыха и пропустили по паре рюмок. Ты ведь теперь — знаменитость во всероссийском масштабе. — А если серьезно? — Газета шатается… Понимаешь, Анастасия Игнатьевна, газету тянут то влево, то вправо… А я боюсь, что — в пропасть. У меня на такие вещи чутье развито. Время ныне хмурое, тусклое. Не за себя опасаюсь, в конце концов у меня приятелей много, дадут возможность зарабатывать на хлеб с маслом… А газета может погибнуть… — Но, кажется, сейчас свобода и демократия наступили? Печатай, что хочешь, но и живи, как можешь… Не совсем понятно было, говорит это Настя всерьез или иронизирует. — Вот, вот… Свобода для всех, — Фофанов голосом подчеркнул это «для всех», — и задала нам задачку. Ты знаешь, мы всегда были с нашим издательством единым целым, а теперь они хотят отделиться, стать самостоятельными… Понимаешь, что это значит для нас? Дальше можно было и не объяснять. Издательство — это типография, полиграфическая база, снабжение бумагой, распространение газеты. В советские времена издательство и газета рассматривались как единый комплекс: дело редакционного коллектива было готовить газету, а все остальное делало издательство. Газета считалась правительственной, и правительство именно через издательство её финансировало, вкладывая огромные средства. Издательство — это не только производственная база, но и жилые дома, дачные поселки, пионерские лагеря, дома отдыха. Без издательства газета — это всего лишь редакционный корпус, пара-тройка других редакционных зданий, если их оттяпают по суду. — Можно помешать прекратить эту междоусобную войну? — спросила Настя. — Боюсь, что нет. Они, издательские, как взбесились, решили, что мы у них на шее сидим. И, главное, заводилы из руководства почуяли большие деньги. Бо-о-льшие! — Откуда? — Конечно, не от верблюда, — хмуро усмехнулся Фофанов. — Я их хатки все вижу насквозь… Отделятся и начнут продавать… Хозяйство, сама знаешь, богатое. Один дом культуры с отделкой из мрамора чего стоит! А дачи, дома отдыха под Москвой и на Черноморском побережье! Да знаешь ли ты, что в Петрово-Дальнем есть редакционный особняк, который принадлежал ещё сподвижнику Берии Абакумову? И вокруг него два десятка гектаров земли с корабельными соснами! Все это стоит бешеных денег! — Как же они могут все это распродать? Настя сказала «они», не зная, кто имеется в виду — просто «они», как воплощение недобрых сил. — А запросто! Большой хозяин — Президиум Верховного Совета СССР, изволил помереть, не оставив завещания… Все от кого-то отделяются, вот и эти… — А как ведет себя директор издательства? Настя хотела представить себе реальную картину. Директор издательства по должности входил в состав редколлегии, то есть вроде был в подчинении у Главного газеты и обязан был бы выполнять его указания. — Они его спаивают, — безнадежно махнул рукой Фофанов. — Взяли в плотное кольцо и не дают просохнуть. Он и раньше не отказывался, а сейчас тем более, когда бояться стало некого. Уже дважды кровь перекачивали… Опять «они»! И Настя прямо спросила Фофанова, кого он имеет в виду. — Два его зама, — Юрий Борисович назвал фамилии. — Главбух, начальники ведущих отделов — планового и бумаги, главный инженер, начальник отдела экспедирования… — Ничего себе компания! — удивилась Настя. — Да ведь все эти люди были в номенклатуре редколлегии! — Сами и взрастили, — согласился Фофанов. Он выдал ещё порцию информации: — Мне кажется, что они пообещали ему процент от сделок. — Иными словами, купили его? — Можно и так сказать… — Что же вы, редколлегия, собираетесь предпринять? — встревожено спросила Настя. Все-таки речь шла о её родной газете. — Дай не мне — газете взаймы, чтобы перекрутиться хотя бы первое время. Зарплату платить нечем, за бумагу заплатить нечем! Нечем, нечем, нечем! Юрий Борисович впадал в истерику. Настя налила ему коньяк: — Выпей, успокаивает. И с беспощадной откровенностью сказала: — Ничем тебе не могу помочь, Юрий Борисович. И рада бы, но не могу! В завещании тети есть пункт, запрещающий расходовать деньги на политическую деятельность. А газета — это политика, большая политика… Она врала, сочиняя правдоподобную версию на ходу. — Значит, не можешь… — сник Юрий Борисович. Он явно многое ждал от встречи с Настей и вот… «Еще сто раз коммуняг вспомните, при которых жили, как у Христа за пазухой», — не без злорадства подумала Настя. Она поймала печальный взгляд Фофанова и приложила палец к губам. Настя уже привыкала жить в мире больших и маленьких секретов. Она достала из сумочки маленький приборчик, который по её просьбе приобрел для неё господин Густав Рамю. Фофанов с интересом наблюдал за нею. Настя пошла с приборчиком вдоль стен, приборчик замигал красным, как только она поднесла его к столику с телефонами. «Господи, до чего же они однообразные, — Настя разочарованно вздохнула. — Привыкли совать своих „клопов“ в телефонные трубки». Но сразу же возникло недоумение: «Кому понадобилось слушать Фофанова? Зачем? Знают ведь, что безвредный пустомеля». И сообразила: «клопик» остался от старых времен, от бывшего Главного, но это не значит, что он «бесхозный» — хозяева меняются, службы остаются… Она предложила: — А не продолжить ли нам разговор в «Белом солнце пустыни»? Сейчас прямо и пойдем, я проголодалась, пора бы и откушать… — Весьма польщен, — Юрий Борисович, напуганный красненьким сигналом «адской» машинки, откровенно обрадовался приглашению. — Только… — Не волнуйся, у меня там кредит… — успокоила его Настя. — Люблю этот ресторанчик. Все по-домашнему, без затей… — Хорошо вам, богачам… — вздохнул Юрий Борисович. Они возвратились в кабинет и Фофанов вызвал помощника. — Мы с Анастасией Игнатьевной пойдем пообедаем, — сообщил он. — Конечно, для всех — я уехал на собрание демократической общественности в Дом кино. Через пять минут вся редакция уже знала, что и. о. главного редактора господин Фофанов отправился «с этой миллионершей Соболевой» в ресторан. Редакционные девы бились над животрепещущим вопросом: кто кого пригласил, он её, или она его. Официальная первая леди редакции Ленка Ирченко рыдала в своем кабинете, её утешала Люся Заболотина: «Чего психуешь, дуреха? У миллионерш порядок такой: хочешь проявить уважение — пообедай вместе». «Я его, козла облезлого, люблю», — всхлипывала Ленка. «Ну и люби на здоровье, — рассудила Люська. — У твоего Фофанова с Настасьей деловые интересы». Слезы Ирченко её забавляли. В ресторанчике Настя заказала скромный обед — она не собиралась откармливать Фофанова, ей требовалось с ним договориться об очень важных вещах. Когда Юрий Борисович попытался добавить к заказу коньяк, она сказала официанту: — Степа, выпивка не требуется. Официант понятливо кивнул. Настя была постоянной клиенткой и всегда давала щедрые чаевые, а спутник её «не показался», судя по всему от «бывших» отбился, а к «новым» не прибился. Но официант был человеком с опытом и, на всякий случай, держался предельно вежливо: «бывшие» порою быстро обрастают жирком. — И проследи, чтобы нам не мешали, — распорядилась Настя. — Как можно! — вполне искренне заверил официант Степа. Заказ был выполнен мгновенно. Насте и самой было непривычно под хорошую закуску пить «Боржоми» и «Кока-колу», но видя, как Фофанов с кислой физиономией хлебает водичку, тихо злорадствовала. — Садистка ты все-таки, Анастасия, — обречено вздохнул Фофанов. И без надежды предложил: — Может быть, все-таки закажем по граммулечке? — Обойдемся. Теперь слушай меня внимательно. Деньги так просто не даются, добренькие миллионеры давно вымерли, как класс, но вот сотрудничать с взаимной пользой мы можем… Анастасия изложила свои предложения. Они были настолько неожиданны, что Юрий Борисович, переваривая, долго молчал. Он с некоторым изумлением произнес: — Да-а, не рассмотрели мы тебя раньше, Анастасия. — А раньше и не надо было, тогда мое время ещё не наступило… — Похоже, у меня выбора нет. А то, что ты предлагаешь, может спасти газету… — И для тебя лично — должность главного редактора. Этот аргумент оказался решающим. — Договор будем подписывать или как? Настя улыбнулась Фофанову: — Зачем же бумажки плодить? Рискованно, да и ни к чему. Просто ударим по рукам, как наши предки. Ее улыбка стала очень милой, открытой и доброжелательной: — А если ты попытаешься, прости, смухлевать, я просто куплю газету, у меня денег хватит. Но уже без тебя, без Ленки Ирченко и вообще без всех твоих прихлебаев. Фофанов не обиделся, совсем наоборот, смотрел на Настю с уважением. Силу он привык уважать. — Крутой ты становишься, Анастасия Игнатьевна. — Уже стала, — заверила его Настя. Она по-мужски щелкнула пальцами, подзывая официанта: — Степа, пожалуйста, коньяк… Желательно «Камю»… Объяснила Юрию Борисовичу: — Обмоем результаты переговоров. Так тоже поступали наши предки… |
||
|