"Анархия – мать порядка" - читать интересную книгу автора (Шубин Александр Владленович)

Почва…

Как это так: украинец Махно, и вдруг – зеркало Российской революции? Но в том и дело, что ни сам Махно, говоривший на русском, и сама Российская революция 1917-1922 гг., не признавали границ, образовавшихся на просторах исчезнувшей империи. Они действовали с мировым прицелом, и уж во всяком случае не в границах новых государств.

Великая Российская революция объединяла в единый (хотя и противоречивый, конфликтный) комплекс несколько потоков – демократическую политическую революцию, городскую «пролетарскую» социальную революцию, крестьянскую аграрную революцию, национально-политические революции «окраин». Национальные революции – стремление создать новые этно-государственные пространства – накладывались на социальные процессы и могли быть успешными лишь при благоприятном стечении внешнеполитических обстоятельств (не случаен постоянный поиск лидерами националистов опоры не столько у собственного населения, сколько во внешней среде). Национальный протест усиливал социальный лишь тогда, когда стремление русскоязычных политиков к объединению распадающегося имперского пространства приводило к серьезным притеснениям местной культуры (в 1919 г. на Украине так вели себя и красные, и белые). Как только коммунисты в 1920 г. проявили готовность «терпеть» украинский язык и местную культурную традицию, национальные противоречия пошли на спад – в отличие от социальных.

В этом отношении Махновское движение весьма показательно. Здесь крестьян интересует прежде всего «земля и воля», а украинский национализм встречается с враждебностью. Но и приходящему с севера коммунистическому режиму не позволяется устанавливать свои порядки – ни культурные, ни социальные. Сами как-нибудь разберемся. Не лезьте.

Да и сам район, где развернулось Махновское движение, тогда можно было отнести к Украине условно.

* * *

Район, в котором разворачивалось Махновское движение, охватывает преимущественно Приазовье – юг левобережной Украины и восток Донбасса. Махновцы действовали и на правобережье, прежде всего в Екатеринославе, а также на Полтавщине и Черниговщине. Ядро района располагалось в районе городка Гуляй-Поле Александровского уезда. История этих мест связана с казачьей вольницей, c борьбой земледельческой и кочевой культур. Однако к началу ХХ в. от Запорожского казачества остались одни воспоминания. Местную степь заселили новые люди с новым укладом жизни.

Приазовье было частью более широкой степной зоны, простиравшейся на Правобережье до Днестра. Это была территория с более рыночным хозяйством и более смешанным населением, чем на Севере Украины. Но по сравнению с правобережной Херсонщиной будущий Махновский район был просто классическим. Марксистская историография утверждала, что этот район – кулацкий, что кулацкие хозяйства составляли здесь 22% от общего числа хозяйств[3]. Сейчас такая оценка могла бы выглядеть комплиментом – "кулацкое движение" уже не является негативной оценкой и рождает в воображении романтическую картину "крепкого фермера", поднявшегося на борьбу за экономическую свободу. Однако от этой версии придется отказаться. Цифра 22% получается лишь в том случае, если считать кулаками крестьян, располагавших более чем 10-ю десятинами земли[4], что даже в марксистской историографии считается "перегибом"[5]. Основой сельского хозяйства оставались здесь помещичьи и крестьянские хозяйства. Кулачество сосредоточивалось прежде всего на немецких хуторах – инородных образований местной крестьянской среды. Попытка в ходе столыпинских реформ разрушить крестьянскую общину встретила сопротивление и в Екатеринославской губернии[6].

Район будущего Махновского движения был одним из самых "рыночных" во всей Российской империи. Близость портов и развитая железнодорожная сеть стимулировали развитие хлебного рынка. В Екатеринославской губернии в 1913 г. было произведено 109806 пудов пшеницы. Из них за пределы губернии отправлено 52757 пудов[7]. В эту долю не входит внутригубернский рынок, который тоже было достаточно широк – губерния была насыщена промышленными центрами, потреблявшими хлеб.

Наиболее активной фигурой на екатеринославском хлебном рынке оставался крестьянин – за 1862-1914 гг. крестьянам степной зоны удалось скупить у помещиков почти половину их земель. Но помещики безудержно повышали цены на землю[8]. Опираясь на помощь государства, они стремились сохранить арендные отношения с крестьянами. Это, естественно, вызывало враждебность крестьян ко всем крупным формам частного землевладения, как помещичьим, так и кулацким. В то же время общинно-рыночная форма крестьянского хозяйства облегчала развитие в районе различных форм сельскохозяйственной кооперации, которой активно помогало земство[9].

Рыночность общинного хозяйства способствовала развитию в районе сельскохозяйственного машиностроения и других форм связанной с селом промышленности. В Екатеринославской и Таврической губерниях производили 24,4% сельскохозяйственных машин страны (в Москве – только 10%)[10]. Значительная часть екатеринославской промышленности была рассеяна по губернии – небольшие городки и крупные села представляли собой настоящие агропромышленные комплексы. В будущей столице махновского движения Гуляй-Поле действовал чугунолитейный завод и две паровые мельницы, а в Гуляйпольской волости – 12 черепичных и кирпичных заводов[11]. Это приводило не только к высокой товарности хозяйства, но и к тесной связи крестьян с рабочим классом, который был рассеян в сельской местности. Многие крестьяне отходили на заработки и в соседние крупные промышленные центры. В то же время в случае кризиса промышленности они могли вернуться на село. Сама деревня в этом случае была в большей степени защищена от нехватки промышленной продукции, так как часть ее производилась здесь же, под боком. Большие города представляли в этих условиях для крестьян чуждый и не столь уж необходимый мир. Но и национализм, подпитанный экономической замкнутостью крестьянских хозяйств севера Украины, не имел социальной почвы в Приазовье.

В таких условиях и зарождалось одно из крупнейших в нашей истории крестьянских движений. На этот раз оно было тесно переплетено с движением рабочих и имело даже рабочих лидеров, среди которых был и сам Нестор Иванович Махно, в юности работавший на чугунолитейном заводе.