Владимир Голышев РУССКАЯ СВЯТОСТЬ

"Изуй сапоги от ног твоих: место бо, на немже ты стоиши, земля свята есть"

(Исход 2,5)

"… Сии облеченнии в ризы белыя, кто суть, и откуду приидоша?…

…Сии суть иже приидоша от великия скорби…"

(Откров.7,13-14)

КОГДА ЧИТАЕШЬ жития русских святых, возникает странное ощущение обыденности происходящего. Кажется, будто и сами Божии угодники, и все второстепенные действующие лица житий существуют в какой-то особой, непохожей на нашу реальности. В реальности, в которой каждый — святой (реализовавшийся или потенциальный), где даже на злодее — печать евангельского благоразумного разбойника, а каждая блудница — Магдалина. Может быть, русская земля на аршин ближе к небу, и ангелы, пролетая, задевают ее кончиками крыл?..

Многое становится понятным, когда вспоминаешь, что Родина наша в те времена называлась не "Российская Федерация" (и не "Содружество Независимых Государств"), а Святая Русь. …

"…Не пропускайте ни одной ночи, — если можете, поклонитесь до земли, если занеможете, то трижды… Если на коне едучи не будет у вас никакого дела, то "Господи помилуй!" взывайте непрестанно втайне — это лучше, чем безделицу думать ездя..," — завещал сыновьям Владимир Мономах — не прославленный в лике святых "простой" русский князь, выдающийся государственный деятель. А вот как летописец описывает святого князя Василько Константиновича, героически погибшего в плену: "Бе же Василько лицом красен, очима светел и грозен взором, и паче меры храбр, сердцем же легок. А кто ему служил, хлеб его ял, чашу пил, той за его любовь никакоже не можаше у иного князя быти ни служити: излишне бо слуги своя любяше. Мужество и ум с ним ходиста, бе бо всему хитр…" Кто больше похож на святого: набожный Владимир или бесшабашный Василько? И что тогда является критерием святости?

Считается, что святостью ведает Церковь: внесли в месяцеслов — значит святой. Но так было не всегда. Вернее, никогда прежде (до раскола) так не было. Общецерковное прославление лишь дополнительно подтверждало факт признания святого таковым в среде народа Божьего. После внесения в святцы менялась лишь форма поминовения: раньше служилась панихида, теперь — молебен.

Церковная традиция, органично и безболезненно вошедшая в русскую жизнь, пропитавшая ее до последней хозяйственной мелочи, не спешила с указующим перстом. Церковная ограда, жестко отделившая впоследствии духовное от светского, в то время еще не существовала, не запуганный строгими синодальными "дядьками" народ жил в святой простоте и видел святых повсюду.

Святость — есть отказ от животного в пользу ангелического. И русский человек, подражая ангелам, старался жить "налегке" — не уродовал святой русский пейзаж пашнями сверх нужды, не возводил комфортные хоромы и поместительные амбары — предпочитал Божьи храмы. Грешил и каялся, убивал и сам безропотно подставлял грудь злодейскому ножу… Среди местночтимых русских святых наряду с благоверными князьями и преподобными монахами есть и сластолюбивый князь Юрий (он в гневе убил отказавшую ему жену соседа и остаток жизни провел в монастыре, оплакивая свое преступление), и младенцы Иаков и Иоанн (Иоанн нечаянно, во время игры, убил брата и, перепугавшись, залез в печь, где задохнулся от дыма), и целая семья из Новгорода (Никита, Кирилл, Никифор, Климент и Исаакий Алфановы), о которой вообще никаких сведений не сохранилось.

Есть среди русских святых и "командировочный" грек-интеллектуал, и татарский царевич, и римлянин, добравшийся до Новгорода на особом плавучем камне, и немец, юродствовавший во Христе на улицах Великого Устюга. Видимо, "почва" все-таки сильнее "крови", и "облученные" благодатными токами русской земли духовно чуткие иностранцы невольно становятся русскими. А русский человек — прирожденный святой.

Это становится особенно очевидным, когда "кривая русской истории" проходит экстремальные точки. Война, голод, лишения, способные превратить любой другой народ в никчемный сброд, руководствующийся лишь инстинктом самосохранения, для русского человека всегда оказывались моментами высочайшего торжества.

"Смерти не боясь ни войны не зверя дело мужское исполняйте, как Бог пошлет," — завещал сыновьям Владимир Мономах. И сыны не боялись…

Так реализовывался дремлющий в каждом русском потенциальный святой. "Руда" страдания, перегорая в горниле всенародного подвига, рождала золото очевидной всему миру, бесспорной, ослепительной святости. Именно в такие моменты русской истории просияли имена князей Михаила Тверского и Александра Невского, Сергия Радонежского "соученики", священномученика-патриарха Гермогена, тысяч местночтимых и вовсе безымянных русских святых — наших небесных заступников...

Нетрудно догадаться, что мы уже довольно давно живем не в Святой Руси. И русскость наша, к сожалению, исчерпывается лишь соответствующей "кровью".

Чьи-то злые руки возвели церковную ограду и выставили нас вон. Упрямцам же, не желавшим уходить, рубили персты, рвали ноздри, клеймили лбы, а потом и вовсе сжигали "от греха подальше".

Последовавшее за этим два века "господствующее исповедание" прекрасно обходилось без святых. Масонское франкоговорящее дворянство роняло филантропические слезки. Немцы Романовы азартно жгли старообрядческие скиты вместе с насельниками. Народ же как мог сохранял на пепелище память о былой полноте и целостности, бережно собирал обгоревшие косточки последних русских святых — мучеников-староверов, и выпестовывал Тихона Задонского и Серафима Саровского (оба — простолюдины) — Божьих угодников, наиболее почитаемых в церкви официальной.

НО РУССКИЙ ЧЕЛОВЕК — прирожденный святой, и с этим ничего нельзя поделать. Когда уже в ХХ веке на долю русского человека выпала критическая доля страданий и невзгод, расцерковленные, казалось бы, давно забывшие Бога советские люди, дружно шагнули в горнило всенародного подвига, чем, парадоксальным образом, вернули своей Родине совершенные пропорции Святой Руси. Даже официальная Церковь в то время, просияв сонмом новомучеников, не стала брезгливо сторониться красных звезд и партбилетов воюющего народа, а мудро и просто встала в строй.

Честно исполнявшие "мужское дело" герои-фронтовики по праву становились в один ряд со святыми князьями-ратоборцами. Подрывая себя вместе с вражеским танком, закрывая собой амбразуры вражеских дотов, решаясь на таран, они дерзновенно вписывали свои имена в небесные святцы и уже в составе ангельских полков и эскадрилий освобождали родную землю. Землю — ввиду обилия пролитой за нее святой крови вновь получившую право именоваться святой...

Ах, если бы плоды этого невиданного в человеческой истории "алхимического процесса" превращения богоборцев в угодников Божьих можно было бы сохранить и приумножить! Мы бы сейчас жили совсем в другой стране, совсем в другом мире… Но не приумножили. Не сохранили…

Хорошо бы провести опрос: что понимает под святостью современный обыватель? Наверное, большинство брезгливо поморщится и пошлет нас в Патриархию, другие пробурчат нечто невразумительное про "духовное наследие" или что-то в этом роде, а самые "продвинутые" (в очках и лихо заломленных беретах), воздев венозные руки, молча поцелуют заплеванный тротуар, по которому ступала (или могла ступать) дрожащая нога академика Сахарова.

Описав загадочную петлю, мы снова валимся в преисподню, и последние представители поколения "святых безбожников", глядя на нас, завидуют павшим однополчанам.

И все-таки русский человек вопреки всему (впалым щекам Лихачева и пегой бороде Солженицына, бронированному "мерседесу" главы РПЦ и "воссозданному" из бассейна нелепому сооружению из тисненого плексигласа) — прирожденный святой!.. Даже если его уже почти уверили в обратном.

Казалось, что в липком кошмаре последних десятилетий ХХ века просто невозможно сохранить внутреннюю вертикаль. Но грянул октябрь 93-го, и сотни новых святых страстотерпцев предметно доказали, что русский человек не изменил своему архетипу. А те, кто изменил, — просто перестали быть русскими…

За последние годы мы скопили "несметные сокровища" нравственных и физических страданий. Господь попустил нам видеть разрываемую на пульсирующие, истекающие кровью куски поруганную и разоренную Родину. Видеть боль и отчаяние в глазах тех, благодаря кому мы есть, и зияющую пустоту вместо будущего.

Начинающееся тысячелетие — время, когда мы должны реализовать накопленное — еще раз (быть может, в последний) преодолеть царствующий в мире закон энтропии и радостно встретить грядущего в блеске Небесной Славы Спасителя.

Человеческая история заканчивается (кое-кто поспешил заявить, что она уже закончилась). Блажен тот, кого Господь застанет с поясом на чреслах и разящим мечом в натруженных руках.

Нет выше удела, чем оказаться русским в конце времен и в белых одеждах предстать перед Божьим престолом.

И нет выше крещения, чем крещение кровью, пролитой во имя Господне…