"Исторические записки. Том 1" - читать интересную книгу автора (Цянь Сыма)

ВВЕДЕНИЕ “ОСНОВНЫЕ ЗАПИСИ” КАК ИСТОРИЧЕСКИЙ ИСТОЧНИК [1]

Первый по порядку раздел “Исторических записок” Сыма Цяня Бэнь цзи, включающий двенадцать глав, составляет примерно шестую часть труда древнекитайского историка (если не включать в подсчет таблицы бяо). В самом общем плане это — “Хронологические записи” или просто “Записи” (цзи) об “основном” (бэнь), или об “основах” (управления, исторического хода событий) [2]. Термин Бэнь цзи не был изобретен Сыма Цянем, такие анналы существовали и раньше, историк упоминает о существовании до него “Основных записей [о деяниях] Юя” — Юй бэнь цзи [3], которые он знал и использовал.

Однако, став частью большого раздела сводного труда, [67]Бэнь цзи получили у Сыма Цяня новое содержание и наполнились большим историческим смыслом. “Основные записи” — это не просто хронология важных событий, генеалогическое древо правивших домов и перечень императоров и ванов, но одновременно и широкий исторический фон, общая канва развития древнего Китая, раскрывающаяся в связном изложении, хотя и в лапидарном стиле. Характерно, что Сыма Цянь назвал этот раздел “Основными записями”, а не “Хронологическими записями [правлений] императоров” (Ди цзи), как это сделал в I в. н. э. автор Хань шу Бань Гу, так как рассказывал не только об императорах, но и о целых эпохах (Ся, Инь), княжествах и деятелях, официально не правивших Китаем (Сян Юй).

Именно на основе этой общей картины, общей канвы истории Китая Сыма Цянь в остальных разделах “Исторических записок” и главным образом в “Трактатах” (Шу), “Историях наследственных домов” (Ши цзя) и “Жизнеописаниях” (Ле чжуань) сумел раскрыть многие стороны жизни древнекитайского общества, показать судьбы десятков исторических деятелей и целых народностей, рассказать о культуре и идеях древности. Вот почему “Основные записи” — весьма важная, органически необходимая часть труда Сыма Цяня; связывающая все разделы общей нитью повествования, единой идеей.

Отчетливо определил назначение двенадцати глав Бэнь цзи сам историк в своей автобиографии. Он писал:

“Я, как в сети, собрал разбросанные по Поднебесной и уже утраченные старинные сказания, [я хотел] в деяниях царей уяснить причину начала и рассмотреть конец, увидеть расцвет и обозреть падение [правлений]. Я подверг суждению и изучению поступки и дела [прошедшего], в общих чертах вник в историю трех эпох, описал правление [династий] Цинь и Хань. В своих записях я поднялся [в глубь времен] до Сюань-юаня, вниз спустился и дошел до сегодняшнего дня. Таким образом я и составил двенадцать ”Основных записей”, определив им свое место” [4]. [68]

Изучение “начал” и “концов”, расцвета и упадка древних царств и государств, т. е. богатой истории древнего Китая в ее длительном развитии, — вот одна из главных целей анналов. В “Основных записях” действуют или упоминаются почти все персонажи, исторические деятели, в последующих разделах более тщательно и всесторонне изображенные; в Бэнь цзи так или иначе затронуты все главные события огромного периода истории китайского общества от III тысячелетия до н. э. (к которому мы относим легендарный период “пяти императоров” и “династию” Ся) вплоть до правления ханьского императора У-ди, фактически до 104 г. до н. э. (в гл. 12). Уже это само по себе не может не вызвать интереса любого историка [5].

Однако ценность и роль “Основных записей” в Ши цзи до сих пор, на наш взгляд, несколько недооценивались. За Бэнь цзи укоренилась репутация сухих хроникальных перечислений царствований царей, князей и императоров. Не случайно главы из этого раздела переводятся редко, чаще используются Ле чжуани (например, “Избранное” Сыма Цяня в переводе В. А. Панасюка, переводы Б. Уотсона и др.). В таком понимании отражена лишь одна сторона анналов, хотя и немаловажная. Более тщательное знакомство с “Основными записями” дает возможность увидеть в них не просто хронологию и генеалогию правителей, но и общую схему развития Китая, характеристику господствовавших в разные исторические периоды идей и представлений.

Следует учитывать и еще несколько моментов. В Бэнь цзи содержатся описания периодов, не охарактеризованных в других разделах “Исторических записок”. Если гл. 1 и 2 относятся к легендарному доисторическому для наших современных представлений периоду и отражают мифологические представления древних жителей китайской равнины и их предания, что само по себе тоже имеет большую ценность, то [69] гл. 3 — “Основные записи [о деяниях] дома Инь” повествует о первом историческом обществе Китая во второй половине II тысячелетия до н. э. и остается до сих пар основным письменным источником об Инь, подтвержденным в XX в. археологическими данными, в частности надписями на гадательных костях.

Большую ценность представляют гл. 5 и 6, содержащие подробный рассказ о возвышении царства Цинь и создании первой централизованной деспотии в Китае, ибо почти все другие источники по истории этого периода утрачены. Приводимые в главе о Цинь Ши-хуане тексты надписей на каменных стелах, воздвигнутых первым императором Китая, подтвержденные самими памятниками, делают данные этих глав вполне достоверными.

Не меньшее значение в древней китайской историографии имеют гл. 7 и 8, посвященные Сян Юю и Гао-цзу. В них описывается период падения династии Цинь, годы междуцарствия и обстоятельства прихода к власти новой династии Хань. Многие источники тех лет, например сочинение Чу Хань чунь-цю, давно утрачены, поэтому рассказ о восстании против дома Цинь, ожесточенной борьбе за власть между различными группировками, яркие образы наиболее выдающихся участников этой борьбы: Сян Юя и Лю Бана, которые не фигурируют уже в других разделах Ши цзи, крайне ценен для понимания эпохи и хода дальнейших событий.

Все это, вместе, взятое, делает Бэнь цзи ценным источником по древнейшей и древней истории Китая. Разумеется, подчеркивая важное значение “Основных записей”, следует видеть их неразрывную связь с остальными разделами Ши цзи: Шу, Ши цзя, Ле чжуань, без которых общая картина древнекитайской истории выглядела бы неполной.

Переводов глав “Основных записей” на русский язык практически не было. Имеются лишь переводы двух коротких послесловий Сыма Цяня к 1 и 7 главам, выполненные [70] В. М. Алексеевым [6], перевод некоторых стел Цинь Ши-хуана в монографии Л. С. Переломова “Империя Цинь”, отдельных пассажей из 6, 7 и 8 глав Бэнь цзи в статьях и книге Ю. Л. Кроля [7] и в “Хрестоматии по истории Древнего Востока”, цитаты из Бэнь цзи в некоторых работах других ученых.

Что касается переводов “Основных записей” на другие иностранные языки, то здесь первое место занимает единственный полный перевод всего раздела Бэнь цзи на французский язык, осуществленный в конце прошлого века известным синологом Эдуардом Шаванном (1865–1919). Половина первого тома и весь второй том его выдающегося труда заняты главами “Основных записей” [8]. Перевод Э. Шаванна является образцом строгого научного подхода к тексту древнекитайского памятника и сохраняет свою ценность, хотя требует отдельных уточнений в свете достижений науки нашего времени.

Европейские ученые многократно обращались к Ши цзи, но, как правило, их внимание сосредоточивалось на других разделах, а Бэнь цзи оставались в стороне. Из прежних переводов Бэнь цзи нам известна только работа Герберта Аллена “Основные записи о пяти богах” [9], представляющая собой перевод главы о “пяти императорах”, уступающий по точности работе французского ученого. После длительного перерыва, в 1961 г., вновь появились переводы “Основных записей”. Бартон Уотсон, издав переводы более чем 60 глав Ши цзи, включил в их число также 7-12 главы из раздела [71] Бэнь цзи [10], посвященные исключительно ханьскому времени. Однако целью Уотсона было дать читателю не научно комментированный перевод памятника, а доступное чтение, не загроможденное комментариями. Перевод Уотсона хотя и близок к подлиннику, но содержит немалое число вставок, пояснений, в ряде случаев спорен и в силу этого занимает несколько особое положение в общем ряду переводов.

В Китае в конце 50-х годов появилось несколько сборников глав Ши цзи, которые снабжены новыми пояснениями и комментариями на современном языке, что в известном смысле адекватно их переводу или толкованию трудных для понимания мест. В таких изданиях встречаются и некоторые отрывки из Бэнь цзи. Так, в “Избранных главах ”Исторических записок” с комментариями” помещены 6, 7 и 8 главы Ши цзи, в книге “Избранное из ”Исторических записок”” имеется глава о Сян Юе, оснащенная подробным и во многом новым комментарием и картами [11]. Однако остальные главы Бэнь цзи не включались в такого рода издания, так как, по-видимому, считались менее ценными и нехарактерными для антологий.

Некоторую помощь в правильной интерпретации отдельных мест в главах “Основных записей” могут оказать переводы “Исторических записок” на современный японский язык, выполненные Отаке Фумио и Отаке Такео “Гэндай Гояку Сики”. Том первый этого издания занимают Бэнь цзи. Однако в целом переводы Отаке не выходят за рамки традиционных толкований, как правило, лишены комментариев и в ряде случаев носят характер пересказа, что снижает их ценность. (Существуют также японские переводы Кода Рентаро, Ногути Садао и др.)

Число комментариев и толкований к Ши цзи огромно. Ниже мы коснемся лишь тех, которые привлекались [72] переводчиками при комментировании глав I и II томов. Первым полным, комментарием к “Историческим запискам” считается труд лянского Пэй Иня Цзи цзе (“Собрание пояснений к Ши цзи”), относящийся к V в. Последующими наиболее полными и известными толкованиями являются комментарии танских историков Сыма Чжэня (713–742) Со инь (“Поиски сокровенного”) и Чжан Шоу-цзе (VIII в.) Чжэн и (“Исправление смысла”). Указанные три комментария — Цзи цзе, Со инь и Чжэн и — считаются основными, называются вместе Сань цзя чжу и стали неотъемлемой частью большинства более поздних изданий “Исторических записок”. В этих трех работах рассматривается ясно очерченный круг вопросов: имена, географические названия, должности, начертание и чтение иероглифов, вариации написаний, вероятные интерполяции. Можно ли полагаться на эти традиционные и признанные в науке комментарии? По упомянутым вопросам в значительной степени — да. В первую очередь потому, что Пэй Инь, Сыма Чжэнь и Чжан Шоу-цзе жили через 6–7 веков после Сыма Цяня. Они располагали источниками, нам уже недоступными, они могли подметить описки, ошибки в рукописи, сопоставить координаты географических названий, отождествить имена и т. д. Это не означает, что следует безоговорочно полагаться на толкования трех комментариев. В них встречаются явно натянутые мотивировки, тенденциозный подход, противоречия, ошибки. Критически подходя к ним в свете современных научных изысканий, археологических, находок, эпиграфических памятников и, наконец, просто логики, вполне можно отделить в комментариях средневековых ученых правильное от ошибочного.

В своей работе над комментарием к главам “Основных записей” мы неоднократно обращались к трудам целой плеяды ученых и комментаторов разных эпох, в числе которых следует назвать: Сюй Гуана (352–425), Лю Чжи-цзи (661–721), Цюань Цзу-вана (1705–1755), Фан Бао (1668–1749), Ван Мин-шэна (1720–1798), Чжао И (1727–1814), Лян Юй-шэна (1745–1819), Цянь Да-синя (1728–1804), Чжан Вэнь-ху (1808–1885), Цуй Ши (1852–1924), Значительную [73] помощь в анализе глав Бэнь цзи оказал многотомный труд Лян Юй-шэна Ши цзи чжи и (“Записи о сомнительных местах в ”Исторических записках””), в котором тщательно и весьма критически осмыслены ошибки в тексте Ши цзи, интерполяции, перестановки и неточности. Вместе с тем в работе Лян Юй-шэна обнаруживаются отдельные передержки, крайний критицизм, на что уже указывалось в научной литературе.

При работе над Бэнь цзи был использован труд японского ученого Такигава Каметаро “Свод комментариев и критическое исследование ”Исторических записок””, в котором наряду с текстом Ши цзи дан свод основных комментариев, приведены изыскания ученых минского и цинского периодов и дополнительные соображения самого составителя и других японских историков и текстологов. Японский исследователь Мидзусава Тоситада, продолжая источниковедческую работу Такигава, опубликовал труд “Сверка и дополнения к своду комментариев и критического исследования ”Исторических записок””. Мидзусава провел изучение сохранившихся списков Ши цзи и дал сводку текстуальных разнописей иероглифических вариантов, ошибок с краткими комментариями. Первые два тома его труда также использовались в настоящей работе [12]. Свою роль в предлагаемом толковании сыграли статьи и комментарии Ли Ли, Ван Бо-сяна, Гу Цзе-гана и других современных знатоков древних текстов, а также другая литература, отмеченная в примечаниях по главам.

Значительную помощь в переводе и особенно толковании “Основных записей” оказали работы советских ученых, посвятивших свои исследования, статьи и книги древнейшим периодам китайской истории Инь, Чжоу, Цинь и Хань (труды Л. С. Васильева, Л. И. Думана, Н. И. Конрада, Ю. Л. Кроля, М. В. Крюкова, Л. С. Переломова, А. А. Серкиной, Т. В. Степугиной, Э. М. Яншиной и др.). Весьма полезными в этом отношении оказались труды западных ученых, в частности работы Д. Бодде (D. Bodde), Б. Уотсона (B. Watson), перевод анналов Хань шу, выполненный Г. Дабсом (Н. Dubs), [74] и некоторые другие, отмеченные в примечаниях в каждом конкретном случае.

Задачей советских исследователей и переводчиков “Основных записей” было выбрать из этого океана исторических к текстологических комментариев и изысканий наиболее существенное и важное, раскрывающее и историю текста и содержание понятий, дающее читателю представление об описываемой эпохе и некоторых социальных процессах того времени, в силу чего русский комментарий значительно вырос и отличен от традиционного [13].

Участие отца историка, Сыма Таня, в создании “Исторических записок” несомненно отразилось на первой части Ши цзи, главы которой могли нести на себе следы его кисти. Трудно, однако, достоверно разделить работу отца и сына. Можно предположить только, что отец историка подготовил многие материалы для Бэнь цзи, быть может, оставил черновые наброски истории некоторых эпох и царствований, которые его сын обработал и которым придал окончательную литературную форму. Попытки отдельных историков (например, Ли Чан-чжи) на основе некоторых фраз, обнаруживающих идеи Сыма Таня, приписать ему целые главы — это касается, в частности, 11 главы — недостаточно убедительны.

Деятельность многих интерполяторов (танский Лю Чжи-цзи называл 15 имен) поставила перед переводчиками представленных томов вопрос, в какой степени эта часть “Исторических записок” аутентична, представляют ли Бэнь цзи [75] действительно то, что создали в свое время Сыма Тань и Сыма Цянь, или же внесенные в главы дополнения и исправления, а может быть, и добавленные главы, не принадлежащие кисти историков, настолько изменили оригинальный текст, что трудно говорить о сохранении первоначального облика “Основных записей”? Мы отвечаем на этот вопрос достаточно уверенно: в основном текст анналов не может вызвать сомнений в своей аутентичности. В самом деле, кому может быть приписана третья глава об обществе Инь, которой вообще нет параллелей в китайской литературе и материал которой надежно подтвердился археологическими раскопками и гадательными надписями на костях, или блестящая глава о Цинь Ши-хуане с включенными в нее полными надписями с его стел? Таково, на наш взгляд, большинство глав Бэнь цзи. Однако, как показало изучение текста, без интерполяций эта часть Ши цзи тоже не обошлась.

Инородные включения в “Основные записи” можно условно разбить на две группы: первая — это ясно отличимые более поздние вкрапления чужих текстов, добавления, крупные переделки или предполагаемые замены утраченного текста позднейшими сочинениями; вторая группа — это мелкие интерполяции, замены имен и названий или отдельных иероглифов в них, ошибки переписчиков, обнаруживаемые в сопоставлении с другими главами Ши цзи и Хань шу и с аналогичными древними сочинениями. Обе группы интерполяций и ошибок отмечаются в комментариях по главам. Остановимся на некоторых примерах интерполяций этих двух типов и связанных с ними дискуссий.

Бань Гу в “Жизнеописании Сыма Цяня” в Хань шу сообщает об утрате десяти глав из первоначального состава Ши цзи, у которых сохранились якобы лишь их названия. В комментарии к этой фразе приводится мнение ученого III в. Чжан Яня, перечислившего “утраченные” главы. В их числе Чжан Янь назвал 11 и 12 главы “Основных записей”: Цзин цзи и У цзи [14]. Уничтожение записей о правлении Цзин-ди и [76] У-ди нередко приписывалось императору У-ди, затребовавшему якобы эти главы у историка и обнаружившему недостаточно уважительное описание их деяний. Об этом писал ханьский ученый Вэй Хун (25–57) и упоминалось в истории царства Вэй Вэй шу. В современной синологии широко распространено мнение, идущее от Бань Бяо, что Сыма Цянь критически оценил правление Цзин-ди и его сына У-ди и за это жестоко поплатился (так считали Э. Шаванн, X. Крил, Б. Уотсон, Инь Мэн-лунь, Дэн Тань-чжоу и др.). В последующие века комментаторы высказывали различные мнения по поводу утверждения Бань Гу. Так, Люй Цзу-цянь (1137–1181) и Ван Мин-шэн бесспорной считали лишь утрату 12 гл. — об У-ди [15].

Юй Цзя-си, написавший исследование об утраченных главах “Исторических записок”, также склоняется к выводу о неправомерности версии об утрате всех десяти глав [16]. Таким образом, вопрос этот остается спорным.

Остановимся подробнее на вопросе аутентичности 11 и 12 гл. Бэнь цзи, которые ставятся многими исследователями под сомнение. Обычным аргументом в пользу неоригинальности 11 гл. Сяо-цзин бэнь цзи служит факт сходства ее с 5 главой Хань шу, причем последняя рассматривается как эталон.

Утверждение о том, что 11 гл. Ши цзи заимствована из Хань шу, достаточно убедительно опровергается, на наш взгляд, сопоставлением этих глав. Оригинальность главы, написанной Сыма Цянем, прежде всего доказывается наличием данных и фактов, отсутствующих в соответствующем описании в Хань шу. Такие данные, как верно отметил историк XX в. Цуй Ши, встречаются под третьим, пятым и шестым годами правления Цзин-ди [17]. Отдельные неточности Сыма Цяня перекочевали в 5 главу Хань шу без исправления, что [77] может говорить лишь об одном — о некритическом использовании Бань Гу оригинала Ши цзи, а не наоборот. Так, в 11 гл. Ши цзи говорится, что в 149 г. до н. э. император “…пожаловал Пину — внуку бывшего главного цензора Чжоу Хэ титул Шэн-хоу, а Цзо-цзюю — сыну бывшего главного цензора Чжоу Чана титул Аньян-хоу” [18]. Бань Гу повторил это утверждение в 5 гл. Хань шу. Между тем в 18 гл. “Исторических записок” сообщаются уже иные сведения, из которых явствует, что титул Шэн-хоу получил правнук, а не внук Чжоу Хэ, по имени Ин [19], а Цзо-цзюй именуется внуком, а не сыном Чжоу Чана [20]. Измененные данные воспроизведены также в 16 и 42 гл. Хань шу. Имитация несовпадающих с другими главами мест может говорить также о первичности 11 гл. “Исторических записок”. Таково мнение и переводчика Хань шу Г. Дабса, высказанное в его введении к переводу 5 гл. [21]. Следовательно, есть основания присоединиться к мнению о подлинности 11 гл. Ши цзи.

Что же касается 12 гл. “Исторических записок” о деяниях императора У-ди в первую половину его царствования, то большинство ученых подвергает ее аутентичность серьезному сомнению. В нынешнем виде Сяо-у бэнь цзи представляют собой, за исключением небольшой вступительной части, почти полное текстуальное воспроизведение второй части 28 гл. Ши цзи. Между тем в 130 гл. Сыма Цянь, определяя задачи и цель главы, указывает на расцвет ханьского правления в эти годы, на оттеснение варваров, усовершенствование законов и т. д., т. е. говорит о намерении достаточно широко обрисовать правление этого императора, свидетелем деяний которого был историк [22]. Из этого можно заключить, что существующий текст 12 гл., посвященный в основном жертвоприношениям, гаданиям и другим подобным же действиям [78] У-ди, скорее всего не является оригиналом анналов. К тому же дублирование текста в других главах нехарактерно для метода Сыма Цяня и больше не встречается в его труде. Вероятно, заметив лакуну на месте 12 гл., утраченной по неизвестным нам причинам, ханьские историки решили применить метод подмены и использовали часть главы о жертвоприношениях. Западные переводчики этой главы Шаванн и Уотсон, присоединившись к мнению о неаутентичности нынешнего текста, опустили перевод части, интерполированной из 28 гл. Мы, хотя и дали полный перевод главы в существующем виде (поскольку 28 гл. в нашу работу не включена), считаем ее неоригинальность бесспорной [23].

Из крупных интерполяций в составе отдельных глав следует отметить инородные включения в 6 гл. После обычного послесловия историка к главе, начинающегося словами: “Я, Придворный историограф, скажу…”, идут части известного сочинения Цзя И (201–169) Го Цинь лунь (Об ошибках дома Цинь”). Причину интерполяции этого сочинения в главу можно понять, так как в нем изложены в обобщенном виде причины падения империи Цинь, однако в Ши цзи явно нарушен порядок частей Го Цинь лунь. Вначале помещена III часть, за ней I и последней II часть этого [79] сочинения [24]. Более того, первая часть сочинения Цзя И вновь появляется в 48 гл., причем ей предшествуют слова “Чу сяньшэн юэ”, обычно указывающие на вставку, сделанную ханьским интерполятором Чу Шао-сунем [25]. Все это вызвало многочисленные толкования и предположения. Цинский ученый Ван Мин-шэн считал, что к гл. Сыма Цянь добавил лишь II и III части трактата Цзя И, посвященные Эр-ши хуану и Цзы-ину, а I часть этого сочинения поместил в 48 гл. Таким образом, позднейшей вставкой является I часть трактата в 6 гл. и упоминание Чу Шао-суня в 48 гл. [26]. Японский ученый Накаи Сэкитоку признает за Сыма Цянем включение в 6 гл. лишь III части Го Цинь лунь с основными соображениями о причинах гибели дома Цинь, а I и II части считает позднейшими интерполяциями [27]. Какой точки зрения ни придерживаться, ясно, что путаница в разделах Го Цинь лунь и их повторение в 6 и 48 гл. говорят о вмешательстве в это историков и комментаторов последующих эпох.

После цитирования Го Цинь лунь в тексте 6 гл. вновь следует перечень всех правителей дома Цинь, начиная с Сян-гуна (771 г. до н. э.). Генеалогия циньского дома была дана ранее, в 5 гл., поэтому такой возврат к истории дома, после того как описана уже его гибель, вызывает оправданные сомнения в принадлежности этих страниц (т. I, стр. 285–290) кисти Сыма Цяня. Учитывая к тому же стиль изложения и наличие многих ошибок в указанном перечислении, мы считаем данный кусок полностью интерполированным в текст главы (такого же мнения придерживается Такигава) [28].

Наконец, не вызывает каких-либо сомнений инородность заключительного абзаца, начинающегося со слов:

“На семнадцатом году правления [ханьского] императора Сяо-мина в десятой луне, пятнадцатого числа в день и-чоу [Бань Гу] сказал…”. О позднейшем включении говорит [80] прежде всего сама дата — 74 г. н. э., отделенная от жизни историка более чем полутора столетиями, и ссылка на Бань Гу. Чжан Шоу-цзе сообщает, что Бань Гу был призван императором Мин-ди и спрошен о причинах гибели империи Цинь. Его объяснения писцы записали, а позднее ретивые переписчики включили их в текст “Исторических записок”.

Таковы примеры интерполяций первого типа: достаточно крупные и заметные, инородные включения в “Основные записи” либо целых глав (в случае с 12 гл.), либо отдельных их частей (в случае с 6 и др. гл.).

Что касается интерполяций второго типа: мелких включений, отдельных замен, ошибок, то они весьма многочисленны, что и отмечается в поглавных комментариях. Существует большая литература, досконально рассматривающая каждый такой случай. Приведем лишь два примера: так, в 5 гл. относительно Чжун-яня историк говорит: у него “было тело птицы, а говорил он, как человек”. К фантастическим образам подобного рода Сыма Цянь не прибегал даже по отношению к мифологическим героям, поэтому следует признать чужеродность этих слов в Ши цзи. Случайной вставкой, например, являются семь иероглифов, стоящих перед текстом стелы в Цзеши и повторяющихся почти следом в надписи на самой стеле. Все такие добавления являются следствием многократного копирования оригинала Ши цзи и вмешательства, комментаторов и переписчиков в текст.

Круг источников, лежащих в основе “Исторических записок”, очерчен самим Сыма Цянем в различных главах его труда. Этот круг достаточно обширен и не раз уже служил предметом исследования ученых. Укажем в дополнение к сказанному в предыдущей статье основные группы источников, переработанных в творческой лаборатории историка и позволивших Сыма Цяню создать, в частности, раздел Бэнь цзи.

1. Материалы различных хранилищ, дворцового архива, библиотек, т. е. довольно многочисленные официальные и полуофициальные записи. В главах Бэнь цзи встречаются [81] упоминания и цитаты из указов и приказов, донесений, летописей, родословных табличек и других форм переписки и делопроизводства. Сыма Цянь говорит об использовании им записей, хранившихся в “каменных палатах и золотых ларях” [29], т. е. в дворцовых архивах и библиотеках. Это обстоятельство подтвердил ханьский философ Ван Чун (27 — ок. 97), говоря о людях, сосредоточившихся на изучении записей: “… [они] обладают текстами, оставленными им предками, и могут завершить дела по их упорядочению, они могут читать и взирать [на эти записи], заучивая их на память. Так поступали писцы с документами, так это делали Придворный историограф и Лю Цзы-чжэн (Лю Сян), у которых была обязанность ведать всеми писаниями и записями, благодаря чему они приобрели славу начитанных и очень сведущих лиц…” [30]. Термин ши цзи- “исторические записи (анналы, летописи)”- неоднократно упоминается Сыма Цянем, что служит свидетельством использования им самых различных записей, хранившихся в архивах. Эти записи велись еще в VIII в. до н. э. В 4 гл. упоминается чжоуский историограф Бо-ян, читавший ши цзи в 779 г. до н. э. В 36 и 39 гл. говорится о том, что Конфуций читал такие записи и использовал их. В предсмертных словах Сыма Таня (см. гл. 130) звучит тревога за судьбы записей периода Чжаньго. В 27 гл. Сыма Цянь отмечает, что он читал подобные записи и по ним изучал ход событий за последние сто лет [31]. В главе о конфуцианцах историк упоминает о чтении гунлин [32], вероятно, приказов о заслугах чиновников и князей — еще одном типе официальных источников. Сделанные на бамбуковых дощечках, эти записи, таблицы, приказы хранились при дворах чжухоу, позднее собирались при дворах гегемонов и правителей династий Чжоу, Цинь и Хань. Несмотря на утраты во время войн, перевозок и при сожжении книг Цинь Ши-хуаном, часть [82] таких записей сохранилась до ханьского времени и была использована историком. Ценность такого рода материалов для книги Сыма Цяня трудно преувеличить.

2. Не менее важны материалы, почерпнутые Сыма Танем и Сыма Цянем из неофициальных источников. В них содержались высказывания различных лиц, чиновников, астрологов, ученых, иногда именуемых “ста школами” (бай-цзя), многочисленные рассказы о прошлом, сказания и пр. [33]. Все эти источники Сыма Цянь настойчиво собирал, обрабатывал и приводил в порядок, включая в свои главы то, что считал самым существенным. Об этом автор “Исторических записок” упоминает:

“[Я] упорядочил разнообразные суждения и речи ста школ…”.

“Я, как в сети, собрал разбросанные по Поднебесной и уже утраченные старинные сказания…”.

“И не было таких старинных историй и записей, сохранившихся в Поднебесной за эту сотню лет, которые не оказались бы в конце концов собранными [мной], Придворным историографом…” [34].

“То, что называю изложением дел прошлого, есть лишь приведение в порядок того, что нам передали минувшие поколения. Это не то, что называют сочинением” [35].

Все эти высказывания доказывают значение этой группы источников, их разнообразие к периоду жизни Сыма Цяня. [83]

3. К третьей, исключительно важной группе источников относятся все книги и сочинения, созданные до Сыма Цяня, доступные ему как главному историографу и широко использованные в переведенных ниже главах. В числе книг и сочинений, использованных Сыма Цянем, упоминаются в той или иной форме или подразумеваются следующие: Ши цзин, Шан шу, Чунь-цю, Цзо чжуань, Го юй, Ши бэнь, И цзин, Ли цзи, Лунь юй, Чу цы, Сыма бин-фа, Чжоу шу, Го Цинь лунь, Синь юй, Чжун юн и др. Таким образом, “Исторические записки” как бы вобрали в себя все богатство духовной культуры древнего Китая [36].

4. В качестве особой группы материалов следует выделить записи личных впечатлений Сыма Цяня от путешествий по стране и посещения исторических мест, от бесед с людьми. Известно, что в 20-летнем возрасте Сыма Цянь совершил первое почти трехлетнее путешествие по Китаю, посетив юг страны (современные провинции Цзянсу, Чжэцзян, Хунань), восточные районы: “Я ездил в Лу, осматривал храм Конфуция…” (гл. 47) и центральные области. В 111 — 110 гг. Сыма Цянь был послан во вновь завоеванные земли на юго-западе, а затем ездил на север, к Великой стене: “Я видел башни Великой стены, построенной циньским военачальником Мэн Тянем…” (гл. 88). Эти поездки с императором продолжались и после того, как историк был подвергнут тяжелому наказанию. Путешествия обогатили Сыма Цяня знанием жизни, обычаев и языка многих народностей, населявших тогда Китай. Всего этого не могли дать летописи или книги; личные наблюдения в огромной мере расширили рамки Ши цзи.

5. Назовем еще одну группу источников, использованных Сыма Цянем, хотя вопрос о ней может быть поставлен лишь гипотетически.

В 107 гл. Сыма Цянь упоминает о том, что в конце правления ханьского Сяо-цзина один из чиновников, по имени [84] Тянь Фэнь, изучал записи и книги под названиемПань юй [37]. (Пань юй дословно означает “блюда и сосуды”.) Ин Шао в комментарии упоминает книгу под таким названием, состоящую из 26 глав, которая, по его мнению, содержала надписи на всякого рода сосудах. В Мо-цзы говорится, что записи в эпоху Чжоу наносились на бамбук, на металл и камень, а также на разные сосуды [38]. Таким образом, Сыма Цянь мог, коль скоро он упоминает о таких записях и их изучении в близкую к его времени эпоху, иметь в своем распоряжении образцы сосудов или копии надписей на них. В этом убеждает и воспроизведение в 6 гл. шести надписей на каменных стелах, поставленных Цинь Ши-хуаном. Мы присоединяемся к мнению о наличии такого собрания надписей и использовании его Сыма Цянем, мнению, высказанному китайским ученым Цзинь Дэ-цзянем в упомянутом выше исследовании.

Совокупность всех названных источников: официальных и неофициальных, письменных и устных, прошедших творческую лабораторию Сыма Цяня, дали возможность великому историку создать свой замечательный труд.

Намеченные выше главные группы источников и материалов полностью использованы в двенадцати переведенных главах “Основных записей”. Если конкретизировать источники и литературу по главам Бэнь цзи, то получается следующая картина. Источниками для “Основных записей [о деяниях] пяти императоров” послужили древние сочинения Чунь-цю, Го юй, Шан шу, Мэн-цзы, главы впоследствии утраченных сочинений Да Дай ли и Кун-цзы цзя юй, а также устные сказания, легенды и предания, еще жившие в народе в эпоху Хань. “Я объединил имеющиеся сказания, [расположил их] по порядку, отобрал из них лучшее и наиболее правильное и написал [эту главу], сделав ее началом ”Основных записей”” [39], - пишет Сыма Цянь.

В предисловии к 13 гл. историк сообщает об [85] использовании им древних родословных записей, в которые могли, вероятно, включаться и легендарные сюжеты [40]. Вместе с тем для формирования главы У ди бэнь цзи, а также построения схемы правления пяти правителей, связанных с чередованием пяти стихий, большую роль сыграли идеи древнего натурфилософа Цзоу Яня, жившего в IV в. до н. э. (его биография помещена в 74 гл. “Исторических записок”); следовательно, писания этого философа, как и другие конфуцианские сочинения, также могут рассматриваться в качестве источников первой главы.

В числе источников второй главы анналов — Ся бэнь цзи следует прежде всего назвать известную главу книги Шан шу Юй гун (“Дары Юя”). Эта глава — один из первых географических трудов древнего Китая, составленный, как полагают, в III в. до н. э. в царстве Цинь. Частично использованы во второй главе и другие главы Шан шу, в частности Гао-яо мо (“Планы Гао-яо”), Гань ши (“Клятва в Гань”). Вероятно, Сыма Цянь мог использовать полностью раздел Ся шу в Шан шу, четыре главы которого позднее были утрачены. Упоминаемое в других главах Ши цзи сочинение Юй бэнь цзи (“Основные записи о деяниях Юя”), о котором говорилось выше, по всей вероятности, должно было в совокупности с сохранившимися устными преданиями помочь Сыма Цяню создать жизнеописание легендарного Юя. Генеалогия сяских “правителей”, приводимая во второй главе, основывается на неизвестных нам и нигде не отмеченных источниках. Судя по некоторым отрывкам из позднее реконструированной книги Ши бэнь, в которой имеется раздел, правда очень краткий, генеалогии “императоров” Ся — Ся шисы [41], можно [86] предполагать, что эта книга также входила в круг источников данной главы. Во 2 гл. Сыма Цянь привлек и астрономическое сочинение Ся сяо чжэн. Несомненно также, что в первых главах использованы устные предания, мифы, легенды, дошедшие до эпохи Хань.

Об источниках 3 гл. — Инь бэнь цзи Сыма Цянь сообщает в послесловии к ней: “Основываясь на ”Гимнах”, я по порядку изложил деяния Се, а [сведения] о том, что произошло со времени Чэн-тана, отобрал в Шу цзине и Ши цзине” [42].

Если судить по нынешнему тексту гимнов Ши цзина, то о деяниях Се там мало что можно найти, поэтому понятие “Гимны” в вышеприведенной цитате недостаточно ясно. Пять гимнов дома Шан, имеющихся в Ши цзине, рассказывают в основном о Чэн-тане, У-дине и их ближайших предках. Упоминается в них и имя Сян-ту (“Сян-ту прославился славой великих заслуг, добрый порядок царил за морями вокруг…”). О последнем правителе иньцев Чжоу-сине и поражении Инь упоминается в “Больших одах”, в частности в оде “Слово Вэнь-вана последнему государю Шан”.

Более важным источником главы являлась, несомненно, Шан шу [43]. Ее раздел “Книга дома Шан” содержал в свое время 32 главы, из которых 14 числятся утраченными (сохранились лишь заголовки) [44]. Можно думать, что утраченные теперь главы в эпоху Хань еще существовали, так как ряд из них поименован в тексте 3 гл. Ши цзи. Например: “Походы Тана”, Жу-цзю, Жу-фан, “Драгоценность”, “Алтарь дома Ся” и др. Тем более это верно в отношении всех сохранившихся глав: “Клятва Тана”, “Обращение Тана”, “Поучения И-иня” и Пань-гэн. Как те, так и другие, судя по описанию различных событий, деяний Чэн-тана, Тай-цзя, Хэ [87] Тань-цзя, И-иня, У-дина, Во-дина и их обращениям и речам, были активно использованы Сыма Цянем. Значительная часть 3 гл. заимствована Сыма Цянем почти текстуально из Шан шу. Некоторые сведения об эпохе Инь имеются в Цзо чжуань, Ши бэнь и других трактатах; в стихах Цюй Юаня “Вопросы к небу” встречаются имена иньских правителей Ван-хая, Цзи, Ван-хэна, Цзя Вэя, Шао-кана, Цзе. Эти источники историк, несомненно, знал и тоже мог привлечь.

И вместе с тем ни в одном из известных в Китае и упомянутых выше источников не было столь полной хронологии иньских правителей от Се до Чжоу-синя, которая наличествует в Инь бэнь цзи. Это со всей очевидностью свидетельствует о том, что в распоряжении Сыма Цяня находились и другие, неизвестные современным исследователям и не упомянутые историком источники эпохи Инь или начала Чжоу. Лишь однажды в 3 гл. историк косвенно подтверждает, что: “В записях о Чжун-дине многое утрачено, и [они] неполны” [45]. Это значит, во-первых, что подобные записи существовали и, во-вторых, что записи о других правителях, по-видимому, оказались более полными.

Длительное время, вплоть до 30-х годов XX в., данные Сыма Цяня по генеалогии иньских ванов и ди оставались единственными источниками для изучения этого периода и, вызывая всеобщий интерес ученых, подвергались в то же время сомнению как легендарные или основанные на преданиях более поздних поколений и поэтому столь же недостоверные, как и генеалогия 1 и 2 глав Бэнь цзи. Лишь когда археологи нашли на месте иньской столицы архив оракула и постепенно расшифровали гадательные надписи на костях и щитках, пролежавших в земле более трех тысяч лет, оказалось, что данные гадательных костей и 3 гл. “Исторических записок” в значительной части идентичны. Пока выявлены относительно небольшие несовпадения: в надписях на гадательных костях и щитках еще не обнаружены имена восьми правителей, названных в 3 гл., не всегда полностью соответствуют друг [88] другу порядок правлений, начертания имен. Но все это не меняет общей картины. Блестяще подтвердилась историческая достоверность данных хронологии Инь бэнь цзи и факт использования Сыма Цянем неизвестных нам, но вполне надежных источников эпохи Инь — первой подлинной исторической эпохи в истории Китая.

Источники 4 гл. — Чжоу бэнь цзи, посвященной огромному чжоускому периоду в истории древнего Китая (XI–III вв. до н. э.), весьма многочисленны, и определить их, с одной стороны, легче, так как эти источники в основном сохранились до наших дней и достаточно изучены; но, с другой — труднее, поскольку не все чжоуские книги использованы в главе непосредственно.

Практически в IV гл. в разной степени использован почти весь материал раздела “Книги дома Чжоу”, охватывающий цзюани 11–20 Шан шу и содержащий ныне 32 главы (не “читая 8 утраченных). В числе глав Шан шу, несомненно использованных, можно назвать: “Великая клятва (У-вана)”; “Клятва в Муе”; “Завершение военных дел” (ныне текст ее утрачен, но, по мнению Чжэн Сюаня, она существовала почти до середины I в. и была знакома Сыма Цяню); “Великий закон”; “Распределение иньской утвари”; “Великое обращение”; “Повеление вэйскому княжичу”; “Передача [благовещего] колоса”; “Благовещий колос”; “Обращение к Кан-шу”; “Обращение по поводу вина”; “Искусство плотника”; “Обращение к Чжао-гуну”; “Обращение относительно [столицы] Лои”; “Множество мужей”; “Множество местностей”; “Не будьте нерадивыми”; “Чжоуские чиновники”; “Пожаловал повеление сушэням”; “Предсмертная воля”; “Обращение Кан-вана”; “Повеление Би-гуну”; “Повеление Бо-цзюну”; “Кодекс наказаний, [составленный] Фу-хоу” [46]. То обстоятельство, что [89] историк активно привлекал и использовал материалы Шан шу_, подтверждается сопоставлением 4 гл. и указанных выше глав, их упоминание в Чжоу бэнь цзи и включение в текст “Исторических записок” целых абзацев из речей и обращений. Следует отметить, что текст источника Сыма Цянь нередко упрощал, излагал своими словами, перерабатывал.

Широко использован в главе также Ши цзин, особенно “Большие оды” и “Гимны”. В тексте главы есть отрывки из гимна Ши май (IV.I.9), “Гимна Государю-зерно” (IV.I. 10) и из “Оды Вэнь-вану” (I.I.1.), в некоторых случаях ощущается влияние Ши цзина на интерпретацию событий и личностей. Изучение Чжоу бэнь цзи позволяет прийти к выводу, что Сыма Цянь использовал при составлении этой главы и такие сочинения доханьской эпохи, как: Го юй (главным образом раздел Чжоу юй — притча о Бао-сы, совет Му-гуну не ходить в поход на цюаньжунов и др.), Цзо чжуань (в таких сюжетах, как мятеж против Чжоу-гуна, борьба дома Чжоу с княжеством Чжэн), Люй-ши чунь-цю (гл. 15 и 22), Ши бэнь, Чжаньго цэ, Ли цзи и некоторые другие.

Уже говорилось о частом упоминании в “Исторических записках” летописей различных царств. Если вспомнить, что согласно 4 гл. чжоуский историограф Бо-ян, изучая западночжоуские анналы, еще в 779 г. до н. э. предсказывал гибель Чжоу [47], можно сделать вывод, что подобные анналы велись еще до составления Чунь-цю. Какая-то часть их дошла до автора “Исторических записок”. В 14 гл. историк сообщает, что он читал хронологические родословные таблички периода Чуньцю Чунь-цю ли пуде [48]. Архивы, которые использовал Сыма Цянь, могли содержать и ряд других, не упомянутых им материалов.

В “Исторических записках” эпохе Чжоу посвящены не только 4 и 5 гл. Бэнь цзи, но и “Родословные знатных домов”, значительная часть “Жизнеописаний”, при составлении которых использовались наряду с уже названными сочинениями [90] такие книги, как Шан-цзюнь шу, Гуань-цзы, Чжуан-цзы, Хань Фэй-цзы, Сунь-цзы, Сыма бин фа (упоминаются в 57, 58, 65, 68 и других главах). В предисловии к 14 гл. с хронологическими таблицами двенадцати домов чжухоу (841–481 гг.) Сыма Цянь отмечает наряду с Чунь-цю и Цзо чжуань сочинения чуского До Цзяо До-ши вэй, чжаоского Юй Цина Юй-ши чунь-цю, называет книги ханьского советника Чжан Дана “Рассказ о начале и конце пяти добродетелей”, своего учителя Дун Чжун-шу Чунь-цю фань лу, также описывавшие период Чжоу, но позднее утраченные. Список использованных источников можно было бы увеличить.

На основании всех этих сочинений складывалось общее представление Сыма Цяня об эпохе Чжоу и ее людях; опираясь на них, он написал десятки глав, связанных с историей этих веков, поэтому в большей или меньшей степени все чжоуские книги можно считать основой и для 4 гл. Бэнь цзи. Необходимо оговорить одно важное обстоятельство: названные выше чжоуские источники имели во времена Сыма Цяня в ряде случаев иной текст и дошли до нас через тысячелетия в более позднем и нередко деформированном варианте. Поэтому, называя то или иное сочинение (Чунь-цю, Го юй, Хань Фэй-цзы и др.), мы лишь условно отождествляем его с признанным в настоящее время текстом (аутентичность каждого из них — предмет особого изучения). Важно также и то, что в чжоуских книгах нередко встречаются упоминания других сочинений, которые не сохранились до наших дней, но могли находиться в руках Сыма Цяня в то время. Так, например, притча о Бао-сы, приведенная в 4 гл., бесспорно, могла быть заимствована изГо юй, но в Го юй она попала из не дошедших до наших дней “Записей о духах”, следовательно, и Сыма Цянь мог взять ее оттуда.

В 5 гл. — Цинь бэнь цзи излагается история циньского дома с древнейших легендарных времен до конца циньской империи. Источниками этой главы послужили многие из тех сочинений, которые назывались в качестве основы предыдущей, ибо история царства и княжества Цинь тесно связана со всем, что происходило в Чжоу и других царствах и [91] княжествах, и укладывается в те же хронологические рамки, что и история дома Чжоу. Поэтому естественно, что в упомянутых книгах содержатся многочисленные сведения по истории дома Цинь и его борьбы против остальных княжеств.

К каким же из книг эпохи Чжоу, если судить по тексту 5 гл., чаще всего прибегал Сыма Цянь при описании событий циньской истории? Наибольшее число фактов по ранней истории Цинь и его соседей можно отыскать в Цзо чжуань (о борьбе Му-гуна с княжеством Цзинь, о смерти Му-гуна, об основных военных кампаниях Цинь в княжестве Вэй, о Лин-ване и др.). Ряд эпизодов встречается в Го юй (о Чу-ча, о Байли, о Го-шу), в Чжаньго цэ, в Люй-ши чунь-цю (о Чу-цзы, диалог Му-гуна и Ю-юя), в сочинениях древних философов: Хань Фэй-цзы (о мятеже Янь-вана, о беседах Му-гуна, о Байли Си), Хуайнань-цзы, Чжуан-цзы, Ле-цзы, Мо-цзы. Для ранних этапов Цинь могли быть использованы Шан шу (глава “Клятва в Цинь”), Ши цзин (песня “Там иволги”), Янь-цзы чунь-цю (о силе Э-лая). Можно с полным правом считать, что все эти сочинения были использованы историком.

Однако в этих книгах история Цинь затрагивается все-таки косвенно, в связи с событиями главным образом в чжоуском государстве, и поэтому на их основе Сыма Цяню едва ли бы удалось с такой полнотой создать Цинь бэнь цзи с родословной циньских правителей и хроникой их дел. Несомненно, существовали более основательные, именно циньские источники, что подтвердил и сам историк в 15 гл. Там сказано: “Достигнув своих целей, Цинь[ский правитель] сжег по всей Поднебесной Ши цзин и Шу цзин, особенно сильно при этом пострадали исторические записи владетельных князей, так как в них содержались нападки и насмешки [над Цинь]. Но коль скоро Ши цзин и Шу цзин в большом числе хранились в домах у людей, они вновь появились на свет. Что же касается исторических записей {княжеств], которые хранились только в дворцах дома Чжоу, то они [все] подверглись уничтожению. О, сколь прискорбно, сколь это прискорбно!

Остались только ”Записи дома Цинь”, но в них к тому же [92] не обозначены месяцы и дни, да и изложение сделано с сокращениями, не полное…”.

И далее Сыма Цянь резюмирует: “Я, со своей стороны, последовал за ”Записями дома Цинь”, продолжив [описание событий] после хроники Чунь-цю. [Я] начинаю с чжоуского Юань-вана, показываю в таблицах события периода шести княжеств и заканчиваю на правлении Эр Ши-хуана, охватив ими в общей сложности 270 лет…” [49].

Значит, в распоряжении главного историографа ханьского двора при создании истории Цинь находились сохранившиеся после бурных событий циньские летописи, которые и явились основным источником 5 гл., хотя Сыма Цянь и отмечает их краткость и неполноту. “Записи дома Цинь” — это летописи, составлявшиеся историографами царства и княжества Цинь с VIII по III в. до н. э. В главе упоминается о том, что на 13-м году правления Вэнь-гуна (753 г.) в Цинь впервые назначили историографов, вменив им в обязанность записывать важнейшие события. С этого времени, следовательно, и стал накапливаться необходимый летописный материал, что дало возможность Сыма Цяню подробно обрисовать общую историю Цинь в 5, а также в 6 главах. Более того, именно этот источник позволил дать в Ле чжуань с большой полнотой биографические портреты многих циньских деятелей (Чжан И, Шу Ли-цзы, Гань Мао, Жан-хоу, Бай Ци, Ван Цзянь, Фань Суй, Ча Цзэ, Люй Бу-вэй, Ли Сы, Мэн Тянь и др.). Автор Хань шу Бань Гу упоминает о том, что читал “Записи дома Цинь”, но позднее, к эпохе Тан, они уже были утрачены, и с тех пор 5 гл. (как и другие главы о Цинь) “Исторических записок” является почти единственным полным источником по истории циньского периода.

В 6 гл. — Цинь бэнь цзи, одной из наиболее интересных и насыщенных, также широко использованы записи дома Цинь.

Изучение текста главы приводит, кроме того, к выводу, что историк использовал сочинения многих философов, особенно тех, которые отражали не только взгляды [93] ортодоксального конфуцианства, но и воззрения легистов, приверженцев даоской доктрины и др. Так, в уста Эр Ши-хуана вложены слова Хань Фэй-цзыо простоте жизни Яо и Шуня; в Ши цзи и Хань Фэй-цзы совпадает изложение некоторых эпизодов: о том, как Чжао Гао выдавал оленя за лошадь, о “ненужности” книг для народа и т. д. И это не случайно. Хань Фэй-цзы, ученик Сюнь-цзы, был одним из наиболее выдающихся легистов, а трактат, носящий его имя, был написан, вероятно, в конце III в. Вполне естественно, что Сыма Цянь для характеристики взглядов эпохи Цинь, когда торжествовали идеи легизма, не мог не воспользоваться этим сочинением. В главе встречаются притчи из Чжуан-цзы (о святых праведниках) и других философских сочинений.

Некоторые исследователи усматривают черты сходства в изложении событий и стиле между 6 гл. и главой Ши цзэ сюнь в трактате Хуайнань-цзы [50], что позволяет и трактат Хуайнань-цзы включить в число источников Ши-хуан бэнь цзи.

Для всей 6 гл., особенно для ее заключительной части, первостепенное значение в качестве источника имела книга ханьского ученого негосударственного деятеля Цзя И (201–169) Синь-шу (“Новые писания”), упоминаемая Сыма Цянем. Особенно та ее часть, которая носит название Го Цинь лунь (“Об ошибках дома Цинь”) и входит в качестве, первых трех глав в Синь шу. Го Цинь лунь критически оценивает, причем с позиций, близких к конфуцианству, правление императоров Цинь, анализирует их ошибки (в I части — правление Цинь Ши-хуана, во II части — правление Эр Ши-хуана, в III части события, связанные с Цзы-ином и концом династии Цинь), допускает даже возможность продолжения власти Цинь при ином подходе к управлению страной и в целом очень важна для понимания событий тех времен. Не [94] случайно Сыма Цянь включил все три части сочинения Цзя И в ткань повествования в 6 и 48 гл. [51].

Наряду с летописями и книгами в распоряжении историка при написании Ши-хуан бэнь цзи оказались и многие другие источники. На первое место среди них следует поставить эпиграфические памятники — стелы Цинь Ши-хуана, выбитые по его приказанию в разных частях страны после высочайшего посещения тех мест. На некоторых из этих стел позднее появились дополнения, сделанные по повелению Эр Ши-хуана. Эти стелы — совершенно уникальный источник для историка. Большая часть надписей на стелах полностью воспроизводится в 6 гл. В их числе надписи на Тайшаньской, Ланъетайской, Чжифуской, Цзешиской, Гуйцзиской стелах. Аутентичность текста стел не вызывает каких-либо сомнений, так как некоторые из этих памятников сохранялись в течение многих веков, были эстампированы и полностью подтвердили точность копий Сыма Цяня (известно, что стелу в Гуй-цзи читали еще в 479 г., часть стелы в Чжифу дожила до 1076 г., а фрагменты Ланъетайской стелы существовали вплоть до XIX в.). Хотя текст специфичен, так как призван, восхвалять царствующий дом, однако и он дает представление об эпохе Цинь и дополняет источниковедческую базу 6 гл. [52].

Немаловажную роль в создании этой главы сыграли личные впечатления историка. Он передвигался по дорогам, проложенным в период Цинь, мог осмотреть остатки столичных дворцов, в том числе и дворца Эпангун, часть кладки стен которого сохранилась до наших дней. При жизни Сыма Цяня еще стояли двенадцать гигантских бронзовых статуй, выплавленных из оружия, собранного в княжествах (только в III в. в период Саньго, их переплавили на деньги). Наконец, во [95] времена Сыма Цяня, через столетие с небольшим после эпохи Цинь, должны были жить в народе еще достаточно отчетливые воспоминания о тех годах.

Все это, вместе взятое, и создало широкую источниковедческую основу для 6 гл. Ши-хуан бэнь цзи.

Источниковедческая база 7 гл. — “Основные записи [о деяниях] Сян Юя”, описывающей главным образом события между последними годами династии Цинь и началом династии Хань (209–202 гг. до н. э.), была, как и для других глав, достаточно широкой. Из письменных источников в виде книг Сыма Цянь, по мнению многих ученых, в первую очередь опирался на сочинение ханьского Лу Цзя Чу Хань чунь-цю (“Весна и осень княжеств Чу и Хань”), которое хотя прямо Сыма Цянем и не названо, но, судя по изложению и сохранившимся отрывкам этой книги, совпадающим с рассказом о Сян Юе в Бэнь цзи, было активно использовано историком при описании событий этого периода. О книге Чу Хань чунь-цю имеются упоминания в Хань шу, Хоу Хань шу, Суй шу, у ряда средневековых историографов. И во всех случаях авторы доказывают использование Сыма Цянем “Весны и осени княжеств Чу и Хань” [53]. Такого же мнения современный историк Цзинь Юй-фу [54], Г. Дабс, Ф. Егер и др.

Сведений о других сочинениях этого периода до нас не дошло, хотя в самом общем виде в 16 гл. сказано, что “Придворный историограф читал [все, что касалось] периода Цинь-Чу”.

Источниковедческую базу гл. 8 — Гао-цзу бэнь цзи, 9 — Люй тай-хоу бэнь цзи, 10 — Сяо-вэнь бэнь цзи, 11 — Сяо-цзин бэнь цзи и 12 — Сяо-у бэнь цзи, посвященных одному и тому же периоду — победы ханьского дома и правления первых ханьских императоров, целесообразно рассмотреть в целом, так как круг материалов для этих глав в общем совпадает.

В число источников прежде всего входят разнообразные [96] архивные материалы в столице и на местах, ккоторым имели доступ Сыма Тань и Сыма Цянь как главные историографы двора, многочисленные записи, доклады, документы. Сыма Цянь сообщает об этом в 17 гл. “Исторических записок”: “Я, слуга своего государя, Цянь, со старанием записал [сведения о] владетельных князьях, начиная с года воцарения Гао-цзу и вплоть до годов тай-чу…” [55].

И в 18 гл.: “Я, [Сыма Цянь], читал о том, как жаловал титулы хоу [император] Гао-цзу своим заслуженным чиновникам, изучал его первые пожалования и причины, по которым они их утрачивали, и скажу: ”Сколь разнится [от прошлого] то, что я узнал!”” [56].

Упоминавшаяся ранее книга Чу Хань чунь-цю, судя по сохранившимся отрывкам, описывала не только период до 202 г. до н. э., но захватывала царствование Лю Бана; Люй-тайхоу и даже Вэнь-ди. Хотя споры ученых о хронологических рамках книги продолжаются, но для 8 и 9 глав “Весна и осень княжеств Чу и Хань” также может считаться источником.

В 97 гл., в биографии Лу Цзя, Сыма Цянь передает диалог между ханьским императором Гао-цзу и Лу Цзя, из которого явствует, что Лу Цзя составил для императора книгу Синь юй (“Новые речи”). В этой книге Лу Цзя поведал о причинах существования и гибели государств, изложив это в 12 главах. Сыма Цянь пишет: “Я читал двенадцать глав сочинения Лу-шэна ”Новые речи”, в котором он, несомненно, выступает как защитник [своего] века” [57]. Следовательно, книга под таким названием побывала в руках историка.

Помимо всего этого в распоряжении Сыма Цяня при описании империи Хань были памятники материальной культуры, надписи на сосудах, помогающие глубже понять эпоху. Еще большую роль в этом случае сыграли поездки Сыма Таня и Сыма Цяня по стране, по живым следам событий. [97]

Выше вкратце были охарактеризованы главные источники глав “Основных записей”. Обзор показывает разнообразие источников, которыми пользовался Сыма Цянь, его стремление максимально отразить их в своем труде, часто предоставляя слово самим источникам. На это указывают многочисленные совпадения с трактовкой событий в других сочинениях, интерполяция в текст цитат из памятников, воспроизведение надписей на стелах и т. д. Сумма разных источников, однако, интенсивно перерабатывалась в лаборатории историка, дававшего всестороннее представление о том или ином событии.

Попытаемся теперь определить историографическую ценность и значение отдельных глав “Основных записей”.

Первая глава “Исторических записок” посвящена древнейшему периоду истории — тем предкам китайцев, которые жили на землях, расположенных в долинах крупнейших рек Восточной Азии: Хуанхэ, Хуайхэ, Янцзы, и о жизни которых Сыма Цянь и его современники могли судить по многочисленным устным преданиям (“Я бывал в местах, где почтенные старцы по отдельности и вместе постоянно рассказывали мне о Хуан-ди, Яо и Шуне…” — пишет историк в послесловии к главе), по некоторым уже созданным к этому времени письменным сочинениям и летописям, позднее утерянным. Если исходить из датировки эпохи Инь — XIV–XI вв. до н. э. и принять во внимание гипотетическую датировку эпох Шан и Ся, описанных во 2 и 3 гл., то все, о чем рассказано в 1 гл., можно соотнести с III тысячелетием до н. э., т. е. периодом, отделенным от Сыма Цяня по меньшей мере двумя тысячами лет.

Мифы и легенды, собранные историком, говорят о множестве событий и о деяниях героев древнейших эпох. В них вымысел и фантастика перемежаются с отголосками подлинных далеких процессов в жизни первобытных людей, дошедших до потомков в смутной, измененной форме. “Всякая мифология, — писал К. Маркс, — преодолевает, подчиняет и формирует силы природы в воображении и при помощи [98] воображения…” [58]. В мифах о Суй-жэне, научившем людей добывать огонь, об Ю-чао, построившем жилища на деревьях, Шэнь-нуне, положившем начало земледелию, и других “культурных героях” древности нашли свое отражение борьба человека с природой, определенные этапы развития производительных сил древнего общества. Ко времени Сыма Цяня существовало уже множество легенд и сказаний, в которых история ханьцев началась с самых легендарных героев — “императоров”. В таком развитом классовом обществе, каким была империя Хань, в какой-то степени завершился процесс историзации мифологии, и это достаточно ясно отражено в 1 гл. Под кистью Сыма Таня (который мог быть автором 1 гл.) и Сыма Цяня древнейший период истории Китая изображается в виде достаточно развитого общества со сменяющимися на престоле ди — “императорами”, в распоряжении которых существует разветвленный аппарат помощников и чиновников, войска, законы, т. е. все атрибуты сложившегося государства. По У ди бэнь цзи, уже при Хуан-ди были князья — чжухоу, система жертв и гаданий, верительные бирки; в период Шуня историк упоминает о наличии системы вассалитета, областей, законов, т. е. явлений, характерных по меньшей мере для эпохи Чжоу. Эту тенденцию к идеализации древности подметил полвека назад русский синолог С. Георгиевский. Он иронизировал по поводу рассуждений Конфуция о Шуне: “Оказывается, что китайцы, начавшие при императоре Фу-си выходить из дикого состояния, в 23 веке до Р. X., представляли собою народ, организованный в стройное государство, народ богатый, просвещенный, высоконравственный, исполненный гуманности, всесторонне благоденствующий. Но разве было так на самом деле? Не было ничего подобного, насколько можно судить по дальнейшему ходу жизни китайцев, да и само существование поименованных нами государей многие синологи отрицают как недоказуемое непреложными данными. Что цивилизация китайская началами своими [99] восходит к глубокой древности и вырабатывалась постепенно — это неоспоримая действительность; что насадителями культуры и цивилизаторами китайцев являлись императоры Фу-си, Шэнь-нун, Хуан-ди, Ди-ку, Яо и Шунь — это не более как мифы, сложившиеся в народе на основе его мифических воззрений; что во времена Шуня китайская цивилизация достигла той завидной для всякого народа высоты, о которой мы говорили, — это вымысел Конфуция, распространенный его многочисленными продолжателями. Прибегая к вымыслу, Конфуций находил для себя в мифах опору, но имел в виду не закругление народных мифических сказаний, квазиобъясняющих минувшую действительность, а изображение идеала, долженствовавшего направлять историческую жизнь китайцев в будущем…” [59]. Очень верные и не теряющие своей актуальности мысли!

В силу подобной историзации легендарного периода Сыма Цянь почти совершенно исключил из 1 гл. различную фантастику и “сверхъестественные” явления. Правители, изображенные им, — живые люди, хотя и с необыкновенными талантами и свойствами.

Первая глава Бэнь-цзи отражает в основном древнеконфуцианские традиции, представленные наиболее отчетливо в известной триаде идеальных правителей древности: Яо, Шуне и Юе. Идеализированные изображения этих правителей и их деяний лежали в основе важнейших канонов конфуцианства — Чунь-цю, Лунь юй, Мэн-цзы, Шан шу и др. В главе проводится, хотя и в скрытой форме, идея “воли Неба”, принципы человеколюбия правителя, умеренности наказаний, верности государю, сыновней почтительности. Все это основные идеи и взгляды конфуцианской школы. Правда, в некоторых фразах автора можно усмотреть и влияние воззрений древнего даосизма, например: “[Хуан-ди] следовал законам Неба и Земли, гаданиям по темному и светлому, толкованиям о жизни и смерти, превратностям существования и гибели…”, но они нехарактерны для главы в целом. [100]

Конечно, напрасно было бы в подобных древних сюжетах у Сыма Цяня искать полного соответствия какой-либо одной легенде или схеме. В его генеалогии “императоров” творчески переработаны разные варианты мифов, причем в качестве первого правителя поставлен Хуан-ди, который почти не присутствует в классических конфуцианских построениях. Если сравнить, например, Ши цзи с Чжу шу цзи-нянь, то мы увидим отличия: в “Бамбуковых анналах” между Хуан-ди и Юем лежит 30 поколений правителей, т. е. значительно больше, чем в “Исторических записках”.

При всем том в 1 гл. Бэнь-цзи вдумчивый историк, несмотря на легендарный характер сюжетов, найдет немало косвенных данных, намеков, как-то раскрывающих древнейшие этапы истории китайского народа. В борьбе Хуан-ди с Янь-ди и Чи-ю, в походах против непокорных (сяньюйцы, саньмяо, мань, и) слышны отголоски ожесточенных межплеменных битв той эпохи. Предания о Хуан-ди, женившемся на девушке из рода Силин, о Яо, женившемся на девушке из рода Саньи, о Шуне, взявшем в жены девушку из рода Таотан, Юе, породнившемся с родом Тушань, косвенно говорят о строгом соблюдении, даже в мифах, правил родовой экзогамии. Упоминания во многих преданиях лишь матери героя, а не отца (Гу-соу и Гунь появились явно позднее), частые рассказы о непорочных зачатиях от молнии, дракона, радуги, яйца ласточки и т. д. свидетельствуют о существовании матриархальных отношений, отраженных в мифах. О формах родовой демократии говорят форумы, сеймы, советы при “императорах”, их совещания с сы-юэ, с цюнь-му (старейшины, Совет вождей?), выборы преемников из числа достойных на пост правителя и многое другое.

В главе отмечены определенные этапы в покорении природы древним человеком: “насадил пять видов злаков”, “добывал землю, камни, металлы и яшму”, “добывал богатства у земли”, “обуздывал воды”, упоминаются рост земледелия, гончарного ремесла, торговли, обмена и других видов производственной деятельности, персонифицированных в деятельности легендарных правителей. Таким образом, глава о [101] деяниях пяти “императоров” при всей ее легендарности и лаконичности представляет определенный историографический интерес.

Следующая глава Бэнь-цзи, посвященная периоду Ся, предлагает читателю своеобразное переплетение легендарных сюжетов и преданий с реальными сведениями о древнем Китае, относящимися, правда, к I тысячелетию до н. э. Если исходить из доказанного ныне существования государства Инь в XIV–XI вв. до н. э., то эпоху Ся, как предшествовавшую шанско-иньской, следует условно отнести к концу III и первой половине II тысячелетия до н. э. Условно потому; что точных археологических данных, которые можно определенно связать с племенем или народностью Ся, до сих пор не обнаружено.

Тот период развития китайского общества, который стал известен под именем Ся, современные ученые более или менее единодушно относят к поздненеолитическому периоду, когда в Китае совершался переход к бронзовому веку [60]. К концу эпохи Ся, по мнению некоторых ученых, родовое общество уже переживало кризис, зарождались классы, т. е. Китай вступал в эпоху классового общества.

Вторая глава начинается описанием деяний сяского Юя — легендарного родоначальника “династии”. Молва приписывает ему “усмирение” вод потопа, поразившего Китай во времена правления Яо. По-видимому, в китайском варианте легенды о потопе отразились воспоминания о каком-то действительном стихийном бедствии тех веков. Юю приписываются благоустройство всей территории страны, создание областей, упорядочение рек и озер и многие другие деяния, суммирующие процессы не одной тысячи лет. Таким образом, Юй — собирательный образ героического борца со стихией и покорителя природы, воплощавшего лучшие черты древнего человека. Мы присоединяемся к определению образа Юя, [102] данному Л. Д. Позднеевой: “Великий Юй — один из замечательных героев китайской древней мифологии. В его титанической борьбе с наводнениями отразилась многовековая тяжелая борьба народа со стихийными бедствиями, с капризами рек, менявших свое русло, и мечта земледельца — найти силу, которая избавит его от вечного страха перед наводнением” [61].

Большой интерес представляет та часть 2 гл., которая содержит географическое описание древнего Китая. Сыма Цянь почти текстуально заимствовал главу Юй гун из канонической книги Шан шу. Описывая один за другим крупные районы Китая, историк следует единой схеме изложения, которая включает: физические границы (по крупным ориентирам), проведенные там работы по ликвидации последствий наводнения, характер и качество земель, состав подношений от диких племен и поставок от каждого из районов и пути их доставки. Кроме того, в Ся бэнь цзи дано и общее генерализированное описание основных горных и речных систем. Таким образом, перед нами как бы схематическая гидрография и орография древнего Китая, характеристика его почв, сведения по этнографии. Коль скоро глава Юй гун, по мнению китайских ученых, создана не ранее III в. до н. э., вероятнее всего в царстве Цинь, следовательно, она отражает уровень географических познаний древних китайцев эпохи Чжоу. Казалось бы, что к эпохе Ся это имеет отдаленное отношение, однако в главе приведены разные по своему характеру показатели. Горные системы, крупные реки — это такие элементы территории, которые существенно не меняются в течение длительного времени. Поэтому общая картина поверхности Китая, данная во 2 гл., может быть с достаточной степенью вероятности отнесена и к раннеисторическим эпохам. Относительно нескоро менялись и почвы, так как процесс окультуривания земель шел в те тысячелетия медленно. Очевидно, сведения о богатствах областей, поставках и подношениях центральной власти относятся лишь к эпохе Чжоу. Перечисление даров вместе с тем отражает специфику каждого [103] района, особенности климата. Если на северо-западе и северо-востоке это — соль, шкуры, шелк от дикого шелкопряда, продукты моря, дерево, продукты скотоводства и т. д., то в более южных областях — бамбук, кожи носорога, ткани, раковины, металлы, жемчуг, черепахи, редкие породы деревьев и т. п. Описание богатств страны о многом говорит историку.

Гидрография Китая, пусть и представленная как результат деятельности одного Юя (“…направил девять рек”), все же дает картину состояния основных речных бассейнов Китая, включая и крупные озера того времени (в числе девяти речных систем: Жошуй, Хэйшуй, Хуанхэ, Яньшуй, Янцзы, Цзишуй, Хуайхэ, Вэйшуй, Лошуй). На ее основе можно провести важное для исторической географии изучение происшедших за последние три тысячелетия изменений в этой сфере.

Во 2 гл. мы находим оценку почв и земель всех районов по девятибалльной шкале (три категории с тремя разрядами в каждом) по составу, цвету, плодородию. Это, по сути дела, один из древнейших кадастров земель, в котором, исходя из качества земельных угодий, определяется их доходность и отсюда мера платы.

Даже из сугубо идеализированной схемы пяти поясов, несущих якобы различные повинности — фу, можно видеть, что ареал власти того времени был узок, только ближние земли поставляли необходимые продукты, все остальные были почти бесконтрольны, что говорит о слабой централизации власти даже в начале I тысячелетия до н. э.

Немаловажное место в данной главе (как и в остальных главах Бэнь цзи) занимает изложение конфуцианских идеалов управления, вложенное в уста Юя и старшего судьи Гао-яо. Прославляются такие принципы, как самоусовершенствование правителя, забота о народе, соблюдение порядка, установленного Небом, вера в волю верховного владыки, призыв к соблюдению законов, к опоре на способных помощников и др. Отнесение всех этих конфуцианских установлений к древней эпохе Ся — дань Сыма Цяня господствующей идеологии. Эта тенденция сказалась, и в 130 гл., где историк определил задачи 2 гл.: [104]

“Юй [своими] трудами объединил воедино все девять областей [Поднебесной] и прославил тем самым [деяния] Тана и Юя; [его] добродетели распространились на его потомков; [однако] сяский Цзе был порочным и высокомерным и в результате бежал в Минтяо. [Об этом я и] написал вторую главу ”Основные записи [о деяниях дома] Ся”” [62].

Что касается перечня правителей Ся после Юя, то пока не получено данных, подтверждающих реальность их существования, поэтому их, как и Юя, мы относим к легендарным персонажам.

С точки зрения социальной истории китайского общества интересно сообщение Сыма Цяня в его послесловии к главе. Он дополнительно счел нужным подчеркнуть, что из рода Сы, к которому принадлежал Юй, позднее выделились 13 других родов, получивших названия от своих территорий. Это говорит о том, что в эпоху Ся продолжался рост родо-племенных коллективов и их расселение, и о том, что наименования родов и племен были тесно связаны с географическими названиями, с местами их проживания и, следовательно, общество стояло еще на низкой ступени развития, соответствовавшей эпохе первобытнообщинного строя. С полным основанием можно утверждать, что материал 2 гл., несмотря на свою связь с мифологическими сюжетами и использование чжоуских источников, дает немало пищи для раздумий исследователю древнего общества.

Третья глава Инь бэнь цзи по объему невелика, но значение ее в историографическом плане несомненно. Если первые две главы, несмотря на отмечавшиеся выше достоинства и отдельные верные догадки, в целом принадлежат к сочинениям о легендарных периодах, то глава об Инь, как неопровержимо доказано археологическими раскопками в Сяотуне, Чжэнчжоу и других местах, рассказывает нам о первом подлинно историческом этапе жизни китайского народа [63]. [105]

Рассматриваемая глава состоит как бы из двух родов различных по характеру и ценности материалов. В ней содержится единственный по своей полноте и последовательности хронологический перечень всех правителей иньской эпохи, начиная с легендарного основателя дома Шан-Инь — Се и до последнего ее правителя — Чжоу-синя (Ди-синя). Всего в 3 гл. Бэнь цзи упомянуто 44 иньских правителя (часть которых была, несомненно, вождями шанских племен), из которых 36 имен уже подтверждено расшифрованными гадательными надписями. До настоящего времени среди надписей на костях не найдены имена первых семи правителей Инь, открывающих список в Инь бэнь цзи: Се, Чжао-мин, Сян-ту, Чан-жо, Цао-юй, Мин, Чжэнь. В 12 именах расходятся отдельные знаки, не всегда совпадает последовательность правлений. Большая часть расхождений между главой Инь бэнь цзи и гадательными надписями падает на начальный период Инь, смыкающийся с легендарными временами. Но общая канва истории Инь, представленная в перечне ее правителей в 3 гл., подтверждена эпиграфикой, и тем самым сомнения в ценности Инь бэнь цзи как исторического источника отпали. К этому же роду материалов следует отнести свидетельства Инь бэнь цзи о местах расположения иньских центров в Бо, Ао, Шанцю, о частых переездах иньских правителей (Сыма Цянь насчитывает восемь перемен ставки правителя до Чэн-тана и еще пять до Пань-гэна), отражающих неразвитость общественных отношений и значительную роль кочевого уклада. Географические данные главы подтверждаются и археологией.

В 3 гл. приведено известное число фактов, которые могут помочь сделать некоторые выводы о жизни иньского общества. Сообщения о том, что советник И-инь имел право сослать правителя Тай-цзя на три года в отдаленные места для исправления, что правители Инь часто обращались к байсинам (народу или старейшинам) с речами, клятвами, с просьбами [106] о помощи, позволяют усмотреть в этом предания о каких-то реликтах коллективных органов древней власти, принципах древней демократии. Глава рассказывает о непрекращающейся борьбе иньских племен с соседями за гегемонию, за господство над землями в центральной равнине, о случаях неповиновения чжухоу, о бунтах племен куньи и других, о походах против непокорных (нередко такая борьба завершалась не в пользу иньцев, и тогда Сыма Цянь констатирует очередное ослабление Инь). Но в целом глава как хронологическая запись не дает достаточно подробных сведений о жизни иньского общества.

В то же время в Инь бэнь цзи имеются многочисленные материалы, которые никак нельзя соотнести с эпохой Инь. Заимствуя целые абзацы из Шан шу, Сыма Цянь, как и в первых двух главах, приписал Инь многие чжоуские понятия и порядки. К таким материалам мы бы отнесли все истории, связанные с Чэн-таном и его мудрым помощником И-инем, с У-дином и его помощником Фу-юэ, принцип “заботы о народе” и преданности идеальным ванам, обращения Пань-гэна к чжухоу, сочиненную конфуцианцами версию о последнем иньском царе — Чжоу-сине и основателе династии Чжоу — Си-бо или Вэнь-ване. К сожалению, Сыма Цянь именно в этих явно придуманных чжоусцами событиях видел главное содержание главы. В 130 гл. он писал: “Се положил начало [дому] Шан, и так продолжалось до Чэн-тана; [когда] Тай-цзя поселили в Тун [гуне], добродетели стали процветать [благодаря] А-хэну; У-дин заполучил [Фу] Юэ и впоследствии был прозван Гао-цзуном (“Высоким предком”); император же [Чжоу] Синь всецело погряз в пьянстве, и чжухоу перестали представляться ему. [Об этом я и] составил третью главу ”Основные записи [о деяниях дома] Инь”” [64].

Понятно, что в этих записях отражены более поздние версии чжоусцев, сочиненные в соответствии с господствовавшими в период Чуньцю и Чжаньго взглядами (Шан шу — один из характернейших образцов канонического [107] конфуцианского мышления). Такого рода записи Сыма Цянь включил в 3 гл., по нашему мнению, вполне осознанно (об этом говорит его послесловие), отдавая дань, с одной стороны, господствующей традиции, а с другой, вероятно, не располагая, кроме краткой генеалогии правителей, существенными материалами по истории иньцев. Можно думать, что из-за неразвитости иньской письменности и культуры вообще, от иньского периода и не могло остаться большого числа письменных памятников. Историографическая оценка Инь бэнь-цзи, таким образом, двойственна, она должна учитывать плюсы и минусы главы, исходя из эпохи и уровня развития общества.

Четвертая глава — Чжоу бэнь цзи посвящена истории постепенного возвышения, длительного правления и, наконец, упадка власти дома Чжоу. Как и в описании предшествующих “династий”, историк ищет начало Чжоу в легендарном прошлом. Первооснователь дома Чжоу Ци, или Хоу-цзи, считался управителем земледелия (нунши) во времена Яо и Шуня. Его рождение, как и у других “культурных героев” мифологии, связано с непорочным зачатием и всякими необыкновенными явлениями. Предания говорят о первых чжоусцах, об их вождях Хоу-цзи, Гун-лю, Гу-гун Дань-фу как о старательных земледельцах, хотя племя чжоу формировалось в землях диких племен жунов и ди и было скорее скотоводческим. С именем Гу-гун Дань-фу легенды связывают начало прочной оседлости чжоусцев, создание населенных пунктов, начал государственности.

Сыма Цянь точно следует канонам в описании деяний Вэнь-вана и У-вана — тех правителей Чжоу, коим приписывается честь разгрома государства Инь и установления чжоуской власти над всем Китаем. Почти треть главы посвящена описанию событий, связанных с этой победой, хотя они занимают всего несколько лет из многовекового господства дома Чжоу. Разумеется, трудно предположить, что чжоусцы, стоявшие даже на более низкой ступени развития, чем иньцы, могли во II тысячелетии до н. э. столь подробно записать ход событий и те речи, которые при этом произносились. Сыма [108] Цянь старательно использовал для этого главы Шан шу, гимны Ши цзина, Го юй и другие более поздние сочинения, в которых дана овеянная легендами, главным образом конфуцианская интерпретация давних событий.

Говоря о целях написания главы, Сыма Цянь намечает как бы основную канву истории эпохи Чжоу через крупнейшие ее события:

“Это Ци стал производить просо [и злаки], и добродетели [Чжоу] расцвели тогда при Си-бо; [после этого] У-ван [в битве] под Муе действительно овладел Поднебесной; [но;] Ю[-ван] и Ли[-ван] сбились с пути и потеряли [столицы] Фэн и Хао; затем, постепенно приходя в упадок, [власть] пришла к Нань [-вану], и в Лои [в конце концов] перестали приносить жертвы [предкам Чжоу]. [Об этом я и] составил четвертую главу — Чжоу бэнь цзи” [65].

Но если отвлечься от нарочитой идеализации фигур древних правителей, пронизывающей всю главу, от рассуждений о добродетелях царей, их мягкости и любви к народу — моментов, характерных для любых летописей и хроник тех тысячелетий, и попытаться вникнуть в глубь текста, то мы найдем в 4 гл. некоторые важные указания; фактические свидетельства, проливающие свет на историю развития китайского общества I тысячелетия до н. э., а также на идеологию той эпохи.

Так, из описания ранней истории чжоусцев мы узнаем о судьбе иньцев, поставленных под надзор — в рабское положение, об их восстании, о неоднократных походах чжоуской армии против соседних племен, что говорит о недовольстве покоряемых народов, о длительном сопротивлении многих племен чжоускому завоеванию. Об острой борьбе в самом чжоуском обществе — выступлениях горожан и селян, соперничестве в среде знати свидетельствуют приводимые в главе сообщения о свержении ванов; о восстании против Ли-вана, убийстве Ю-вана, возведении на престол жителями столицы княжича Мэна в 525 г. до н. э., а затем другого княжича, [109] Гая, и др. Упоминание о том, что Сюань-ван в 815 г. перестал работать на ритуальном поле в тысячу му, указывает на ослабление системы общественных земель и, по-видимому, на рост частного землевладения. Учет населения, произведенный Сюань-ваном в 789 г., указывает на рост значения государственного аппарата в этот период и т. д.

В главе встречается несколько интересных отрывков, проливающих свет на методы управления, на идеологию правящих классов Чжоу. В этом смысле, например, примечательна мысль о необходимости при управлении народом “не перегибать палку” и время от времени открывать какой-то клапан для смягчения социального протеста (заимствованная Сыма Цянем из Го юй): “Если реку преградить, а она прорвет запруду, то от этого непременно пострадает множество людей. Народ тоже подобен реке. Вот почему тот, кто следит за рекой, делает брешь в преграде, чтобы направить в нее [лишнюю] воду, а тот, кто управляет народом, дает ему волю высказываться…” [66].

Великолепен по своей логической завершенности монолог, приписываемый Му-вану, в котором излагаются основы системы наказаний и законов вообще. Здесь мы находим определение роли следствия, свидетельских показаний, проверки обстоятельств дела, ответственности судей, шкалу тяжелых и легких наказаний и откупов от них. Историк, используя данные Шан шу, говорит о наличии 3000 статей в древнем уголовном кодексе Фу-син (или Люй-син). Конечно, столь законченная система едва ли существовала даже в середине эпохи Чжоу (известен треножник с выгравированными на нем законами, составленными Фань Сюань-цзы для княжества Цзинь, относящийся к 513 г.), но сам факт упоминания такого законодательства контрастирует с разговорами о добродетелях чжоуских ванов.

Немалое число страниц в заключительной части главы историк отвел показу всех перипетий хитроумной дипломатии чжоуских правителей, стремившихся даже ценой [110] угодничества и унижений лавировать между сильными противниками, чтобы продлить свою власть и существование.

Несмотря на все сказанное, в целом 4 гл. охватывает слишком большой отрезок времени, что неизбежно приводит к схематизму, она заполнена в значительной доле перечислением правлений ванов дома Чжоу.

Разумеется, в связи с общей идеей “Основных записей” в данной главе как раз и взята основная канва событий, происходивших вокруг царского дома, и предъявлять обвинение древнему автору в искажении исторической перспективы было бы наивно, да и размер главы не позволил Сыма Цяню дать более детальное описание семи-восьмивекового господства Чжоу. Но всё же при отборе материалов из других сочинений об этом периоде (прежде всего из Цзо чжуань) историк, как представляется, отдал непомерно большую дань легитимистским идеям, конфуцианской традиции в ущерб фактам реальной жизни. Все это позволяет считать, что “Основные записи о [деяниях дома] Чжоу” не принадлежат к лучшим главам “Исторических записок”, более полнокровный материал об этой эпохе представлен в Цзо чжуань, Го юй, Чжаньго цэ и других книгах, а также в разделах ши цзя и лечжуань у самого Сыма Цяня.

Пятая глава — Цинь бэнь цзи, излагающая историю циньского племени с самых ранних времен и затем историю циньского дома вплоть до объединения под его эгидой всего Китая, представляет определенный интерес. Основанная прежде всего на “Записях дома Цинь”, позднее утраченных, глава обрисовывает многовековую борьбу и усиление царства Цинь, одного из многих на территории древнего Китая.

Начинается повествование, как и в предыдущих главах, с легендарных времен, и присутствуют в нем знакомые нам атрибуты генеалогических легенд: непорочное зачатие Нюй-сю, родившей одного из основателей рода, Да-е, служба предков Цинь у мифических героев древности Юя, Се, Хоу-цзи (вероятно, эти притчи были созданы много позднее, когда циньцы уже претендовали на главенство в Поднебесной и им требовалось обосновать свои притязания какими-то связями [111] со знаменитыми предками китайцев). Далее Сыма Цяню удается на фоне обычной хронологической цепи следующих друг за другом десятков правителей показать, в каких сложных условиях поднималось это отсталое северо-западное племя, как его правители сумели превратиться в гегемонов Китая. Отчетливо видно, что вся ранняя история циньцев тесно переплетена с жизнью жунов и связана со скотоводством и охотой.

Собственно история дома Цинь начинается с VIII в., когда Сян-гун помог дому Чжоу в борьбе с жунами и заложил основы циньской государственности. Почти вековая история этого периода заполнена войнами с соседними племенами жунов, дацзы, фэн, датэ (крупные сражения упоминаются в 750, 739, 713, 697, 688, 659 гг. до н. э.) и с другими царствами. Не раз циньцы терпят поражения, но, используя благоприятные условия местности и применяя достаточно умелую тактику, восстанавливают свои силы и продолжают завоевательную политику. Отдельные, разбросанные по всей главе сведения дают представление о суровой действительности тех веков: в 746 г. до н. э. Вэнь-гун вводит наказание обвиняемого и его близких в трех коленах родства, в 678 г. впервые отмечаются захоронения живых людей с умершим правителем: с У-гуном захоронили 66 человек (эти варварские обычаи существовали в Цинь почти 300 лет, до 384 г. до н. э.) и др.

Даже в кратком определении главных событий 5 гл. в своей автобиографии Сыма Цянь упоминает о захоронениях людей с покойным правителем: “Среди предков Цинь Бо-и помогал [великому] Юю; Му-гун [постоянно] думал о справедливости и скорбел о воинах, [павших] смертью храбрых, [но] с ним захоронили людей, и об этом пропето в пьесе Хуан няо (”Там иволги”); [что касается] Чжао-сян-вана, [то он уже стал] управлять целой империей. [Об этом я и] составил пятую главу ”Основные записи [о деяниях дома] Цинь”” [67].

Рассказывая о первых веках истории циньцев, Сыма Цянь упоминает о том, что “народ [Цинь] стал более просвещенным”, т. е. отходил, по-видимому, от первоначального дикого [112] состояния, о том, что в 753 г. была введена должность историографа, о многочисленных завоевательных войнах Цинь, о смутах и борьбе за власть как в Цинь, так и в других царствах и княжествах. Эпизод с Хоу-цзы Цянем, который бежал в Цзинь с тысячью нагруженных добром повозок, позволяет судить об имущественном неравенстве в обществе того времени.

Представляет интерес диалог между циньским Му-гуном и посланцем жунов Ю-юем, датируемый 626 г. до н. э. В этом разговоре (несомненно, придуманном) содержится определенный политический и философский смысл. Все начинается с того, что Му-гун демонстрирует Ю-юю свои богатства, а тот укоряет циньского правителя: “…если вы принуждали людей создавать все это, то вы просто замучали народ!” — т. е. представитель дикого племени осуждает накопление богатств, которое было еще чуждо его соплеменникам.

Затем Му-гун вопрошает:

“Срединные государства осуществляют управление на основе стихов и [исторических] записей, обрядов и музыки, законов и мер, но, несмотря на это, в них часто происходят беспорядки. А вот племена жунов и и до сегодняшнего дня не имеют всего этого. На основе чего же они управляются? Разве не возникает трудностей [в управлении]?”

И собеседник из страны жунов с известным чувством превосходства отвечает ему: “Именно это и является причиной беспорядков в срединных государствах. Ведь с тех пор, как мудрейший Хуан-ди составил обряды и музыку, установил законы и меры, он давал личный пример их исполнения, почти не прибегая к какому-либо управлению. Его же потомки день ото дня становились все более высокомерными и развращенными. Они строго надзирали за низшими, опираясь лишь на силу законов и установлений, в результате чего все низшие устали до предела и, ратуя за человеколюбие и справедливость, стали роптать на высших. Так между высшими и низшими из-за взаимных обид возникла борьба. Захват власти, убийства друг друга и даже уничтожение целых родов являются [ясными] примерами подобного рода. [113]

Совсем не так у жунов и и. Там высшие придерживаются простоты и добродетели в отношениях с низшими, а низшие сохраняют искренность и человечность, служа высшим. Управление целым государством подобно управлению собственным телом, когда не думают о том, с помощью чего оно управляется. Таково подлинное, управление мудрого человека”.

В приведенном диалоге, встречающемся также в трактате III в. до н. э. Хань Фэй-цзы [68], Сыма Цянь сталкивает два направления в древней политике и в какой-то мере отдает предпочтение простоте нравов у жунов, их методам управления.

В словах Ю-юя об основах управления отражены некоторые положения древнего даосизма: “Когда правительство спокойно, народ становится простодушным…”, “Мудрый человек отказывается от излишеств…” и т. п. [69]. В тираде жунского посланца можно усмотреть как критику конфуцианских понятий жэнь и и, прикрывающих неблаговидную практику правителей, так и излишнего злоупотребления законами.

Большое число фактов о социальной жизни дает нам вторая половина главы. Из нее мы узнаем, что в IV в. в Цинь проводится размежевание полей, вводятся законы о податях, строятся дороги и мосты, города окружаются стенами, т. е. продолжается несомненный рост производительных сил. Все эти меры связываются с реформами Шан-яна, предложенными им в 359 г. до н. э. Сыма Цянь пишет: “Вэйский Шан-ян посоветовал Сяо-гуну изменить законы и усовершенствовать наказания, [он предложил] внутри страны поощрять пахоту и сев, вне страны поощрять награды погибшим в боях и наказания [нерадивым]…” [70] (более подробно эти реформы освещены в 68 гл. Ши цзи).

Конец главы заполнен довольно утомительным перечислением царствований, походов и войн, назначений и смещений в княжестве Цинь. Однако и в этом калейдоскопе событий [114] ясно проглядывает общая тенденция постепенного и неуклонного усиления Цинь. Часто при этом историк сообщает о разного рода тревожных знамениях (кометах, затмениях, метеоритах и др.), что, по уверению летописцев, предвещало грядущую беду — приход к власти Цинь Ши-хуана, преданного анафеме во всей конфуцианской литературе [71].

Таким образом, 5 гл., бесспорно, представляет интерес как почти единственная летопись царства и княжества Цинь, несмотря на то что значительная часть ее заполнена довольно однообразным перечислением правителей и описанием внешних событий.

Шестая глава “Исторических записок” — Ши-хуан бэнь цзи, посвященная недолговечному правлению циньских императоров, одна из самых больших и ценных глав “Основных записей”. В отличие от первых пяти глав в ней описаны события не за столетия, а всего за несколько десятилетий, что позволило детальнее раскрыть историю династии. Включение в текст главы шести подлинных надписей на стелах, водруженных при Цинь Ши-хуане, и отдельных частей сочинения Цзя И Го Цинь лунь придало еще большую доказательность изложению.

Об основном содержании главы Сыма Цянь писал: “Ши-хуан, став у власти, соединил в одно и прибрал к рукам все шесть княжеств, [он] переплавил мечи и копья [княжеств] и отлил из них [колокола] и перекладины к ним, чтобы таким путем приостановить все войны; [он выбрал себе] почетный титул и стал называться императором, он бахвалился военной [мощью] и прибегал к применению силы. Эр-ши [-хуан] получил [уготованное ему] судьбой, а Цзы-ин сдался и стал пленником. [Вот об этом я и] составил шестую главу ”Основные записи [о деяниях] циньского Ши-хуана”” [72].

Текст шестой главы Ши цзи наряду с некоторыми ле чжуанями — один из основных источников наших познаний о [115] Цинь — первом централизованном государстве в истории Китая. Сведения, приведенные в главе, несмотря на строгие рамки жанра бэнь цзи, достаточно разнообразны и позволяют исторической науке определить основные вехи истории империи Цинь. В мировой историографии имеется сравнительно немного работ, специально посвященных периоду Цинь [73]. Это, по-видимому, объясняется относительной ограниченностью источников, усугубленной тем, что в средневековой китайской историографии преобладала тенденция замолчать историю этого периода, как историю “незаконной” власти и антиконфуцианского правления. Все это лишь подчеркивает важность изучения Ши хуан бэнь цзи как исторического источника. Конечно, нельзя забывать, что Сыма Цянь писал свою историю в годы правления ханьского У-ди, в годы господства конфуцианских представлений об империи Цинь, это не могло не наложить свой отпечаток на 6 гл.

В целом, однако, история империи Цинь предстает у Сыма Цяня как пора больших свершений и острой борьбы. Власть досталась Цинь Ши-хуану нелегко. Помимо затяжной борьбы с княжествами (об этом рассказывалось еще в 5 гл.) ему приходилось справляться с многочисленными мятежами и восстаниями против Цинь (в 246 г. — восстание в Цзиньяне, в 239 г. — мятеж его брата в Туньлю, в 238 г. — мятеж Лао Ая, в 227 г. — покушение Цзин Кэ, в 224 г. — восстание Сян Яня в Чу, и т. п.), бороться с идейными противниками — конфуцианцами. Присоединив к Цинь все княжества, Ши-хуан по совету Ли Сы и других легистов проводит ряд реформ закрепляющих централизацию и ограничивающих права князей. Ликвидация местных армий и лишение их оружия, унификация мер, законов, письма, повозок, переселение знатных семей в Сяньян, разрушение городских стен и защитных укреплений в столицах князей — таков далеко не полный перечень серьезных мер, осуществленных Цинь Ши-хуаном в стране и нанесших смертельный удар по центробежным [116] тенденциям. Историк показывает, какой дорогой ценой достигалось все это. В ответ на сопротивление новой власти применялись строгие наказания, суровому времени соответствовали и суровые нравы. В главе говорится: “[В это время] господствовали твердость, решительность и крайняя суровость, все дела решались на основании законов; [считалось, что] только жестокость и угнетение без малейшего проявления человеколюбия, милосердия и справедливости может соответствовать порядку пяти добродетельных сил [стихий]”.

В круг наказанных при этом попадают представители самых разных слоев населения. В 214 г. Ши-хуан собирает всех бежавших от наказаний и повинностей, всех отданных за долги в чужие дома и торговцев и переселяет их в Лулян, перебрасывает ссыльных в новые районы, а в 213 г. ссылает на строительство даже недобросовестных судей. Наказанию подвергаются широкие массы населения, о чем говорит цифра в 700 тыс. преступников, отправленных на строительство дворца Эпангун и царской усыпальницы на горе Лишань (пусть даже сама цифра и преувеличена).

В оценках Сыма Цяня, как уже отмечалось, отдана дань господствовавшим в ханьское время представлениям об империи Цинь. Уже начало главы призвано создать представление о грядущей беде. Год за годом природа насылает на людей всяческие бедствия (244 г. — голод, 243 г. — саранча, 242 г. — зимний гром, 240 г. — комета, 239 г. — рыба уходит в верховья, 238 г. — комета, морозы, 235 г. — засуха, 234 г. — комета, 232 и 230 г. — землетрясения, 228 г. — голод, 226 г. — большой снег, 211 г. — метеориты, и т. д. и т. п.). Эти бедствия выступают как предзнаменования несчастья — прихода к власти деспота.

В главе даны резко отрицательные характеристики Цинь Ши-хуана, вложенные в уста его противников. Вэй Ляо говорит о нем: “Циньский ван человек с крупным носом, удлиненными косыми глазами, с грудью, как у хищной птицы, с голосом, как у шакала. В нем мало доброты, а сердце, как у тигра или волка…”. Конфуцианцы Хоу-шэн и Лу-шэн называют его жестоким и деспотичным. К такой оценке, в общем, склонился и Цзя И. [117]

Однако Сыма Цянь все же сумел показать и другую сторону циньского правления, выявить позитивную суть некоторых мер Цинь Ши-хуана. Это ему удалось прежде всего благодаря помещению в текст главы надписей с каменных стел. Именно в этих хвалебных надписях подчеркивается справедливость императора, значение его деяний: “Он истребил и уничтожил сильных и мятежных, спас ”черноголовых” от гибели и помог им, утвердив порядок в четырех пределах страны” (стела в Ланъе); “среди простого народа колебаний не было” (стела в Цзе-ши); “Император на широких просторах объединил земли Поднебесной, все бедствия и напасти совершенно прекратились, навсегда было покончено с оружием и войсками” (стела в Чжифу) и т. д. Мы находим в главе критику междоусобиц периода Чжаньго и, следовательно, критику раздробленности страны. Ши-хуан говорит: “Поднебесная страдала от непрерывных сражений и войн, и все из-за чжухоу и ванов…” [73а].

Заслугой историка является и объективное изложение взглядов легистов, с критикой некоторых конфуцианских положений. Когда Шунь-юй Юэ, прославляя правление Инь и Чжоу, предлагает вновь раздать земли князьям, ибо “…никто еще не слышал о правителях, которые могли бы долго править без подражания древним”, Ли Сы развертывает целую концепцию изменчивости условий и связанных с ними форм правления:

“Пять императоров древности не повторяли друг друга, три предшествующие династии не шли по одному и тому же пути, все управляли по-своему, и это происходило не из-за отрицания [порядков] друг друга, а из-за изменений во времени. Ныне Вы, государь, впервые свершили великое дело, сделали то, слава о чем просуществует десятки тысяч поколений, и этого, разумеется, не понять тупому ученому-конфуцианцу. При этом [Шунь-юй] Юэ разглагольствует о деяниях [118] трех предшествующих эпох, но разве они могут быть образцом для подражания?.. А вот ученые не учатся у современности, изучают лишь древность, чтобы поносить наш век и вносить тем самым сомнения и сеять смуты среди ”черноголовых”” [74]. То же утверждает Ланъетайская стела: “При пяти императорах и трех ванах древности знания и наставления не были едиными, законы и правила не были ясными…”.

Во всех этих сентенциях находили отражение взгляды легизма, и в частности идеи древнекитайского мыслителя Хань Фэй-цзы. Последний, как писал А. А. Петров, “отрицал абсолютное значение и ценность древней традиции, подражание которой, при игнорировании изменяющихся обстоятельств, приводит к социальному беспорядку” [75]. Развивавшиеся прослойки общества — новая знать, торговцы, военачальники, рабовладельцы предъявляли свои требования к императору. От их имени говорит Чжао Гао: “Мудрый правитель собирает [вокруг себя] и выдвигает людей без положения, делает низких знатными, делает бедных богатыми, а далеких — близкими, в результате между высшими и низшими устанавливается согласие, а в государстве наступает мир” [76].

Немало в главе и конкретных данных из области экономики: мы узнаем, например, что впервые металлические деньги стали применяться в Цинь лишь в 335 г., что в 216 г. дань риса стоил 1600 монет — цена, свидетельствующая о серьезном кризисе в империи.

Приводя слова Цзя И, историк формулирует основные причины гибели власти Цинь. Цзя И считает, что из-за отсутствия гибкости в управлении, из-за единообразия методов, примененных при захвате власти и при ее закреплении и удержании, излишней жестокости, а также из-за измены чиновников и отсутствия хороших помощников у преемников Цинь Ши-хуана империя Цинь быстро пришла к своей гибели. В Го [119] Цинь лунь изложена целая программа действий, которая могла бы, по мысли Цзя И, предотвратить полную гибель династии Цинь. Кстати, эти высказывания вызвали резкую реакцию ханьских историографов (в частности, Бань Гу), так как допускали возможность сохранения и продолжения циньской власти и тем самым ставили под сомнение закономерность прихода ханьской династии.

В целом 6 гл. “Исторических записок”, несомненно, может служить надежным источником по истории этого интересного периода в жизни китайского народа.

Времени между восстанием против циньской династии и первыми годами власти новой династии Хань (209–195 гг. до н. э.) посвящены 7 и 8главы Бэнь цзи, которые целесообразно рассмотреть совокупно. Седьмая глава — “Основные записи [о деяниях] Сян Юя” повествует о жизни человека, официально не признанного правителем Китая, хотя и сыгравшего большую роль в истории страны. Включение в “Исторические записки” биографии Сян Юя причислялось средневековой историографией Китая к “ошибкам” Сыма Цяня. Так подходил к этому ханьский историк Бань Гу, поместивший биографию Сян Юя в раздел Ле чжуань. Позднее танский историограф Лю Чжи-цзи писал по этому поводу: “Коль-скоро [Сян] Юй узурпировал титул императора, фактически его можно сравнить с разбойником, а был он лишь гегемоном из Западного Чу. Гегемон же — это чжухоу тех времен и помещение [описания деяний] простого чжухоу в ”Основные записи” означает не что иное, как только погоню за дутой славой и попирание действительности, и это совершенно неверно” [77]. Между тем “Основные записи”, как мы уже отмечали, не записи об императорах в узком смысле слова, а “Записи об основном”, и поэтому Сыма Цянь лишь признавал историческую роль Сян Юя в разгроме империи Цинь и его фактическую власть над значительной частью страны в 206–202 гг. Такое построение позволяло сохранить непрерывность анналов. Наконец, китайский историк использовал [120] рассказ о судьбе Сян Юя для политических уроков будущим правителям.

В 7 и 8 гл. описан более короткий, чем в предыдущих главах, но весьма насыщенный событиями период, когда шла борьба за главенство между двумя основными враждующими лагерями — Сян Юя и Лю Бана. Эта борьба развертывалась в условиях краха империи Цинь и поднявшейся по стране волны народных восстаний.

В 7 гл. детально показаны процесс постепенного возвышения Сян Юя, его заслуги в разгроме циньского воинства, короткий период его гегемонии и кровопролитная война Сян Юя и его сторонников с группировкой Лю Бана, закончившаяся гибелью первого в 202 г. Глава интересна не только описанием сложной междоусобной войны, но и колоритным, полнокровным образом Сян Юя, созданным Сыма Цянем. Сян Юй хитер и жесток. Свою карьеру он начинает с убийства правителя области Туна, с резни в Чэнъяне, убийства Сун И. По его совету были истреблены 200 тыс. сдавшихся в плен циньских солдат. С его именем связаны резня в Сяньяне, разрушения и убийства в княжестве Ци, убийство 100 тысяч солдат у Пынчэна в 205 г. до н. э. Военачальники говорили о нем: “Сян Юя как человека отличают быстрота, дерзость, хитрость и жестокость. В свое время Сян Юй напал на Сянчэн, и там никого в живых не осталось, он всех казнил. Где бы он ни проходил, все разрушается и уничтожается…”. Продолжая ту же мысль, Сыма Цянь в эпилоге говорит: “Действуя как гегемон, [Сян Юй] хотел одной лишь силой и военными походами управлять Поднебесной” [78].

В то же время в главе неоднократно подчеркивается личная храбрость Сян Юя, его военный талант, умение найти подход к солдатам, даже его простодушие и недальновидность в определенных ситуациях. Окруженный врагами, он не печалится о собственной гибели, а раздумывает о причине своих неудач, приписывая все Небу. Устами Лю Бана в обвинительной речи о десяти преступлениях Сян Юя передано [121] негодование конфуцианцев поведением последнего, особенно убийством чуского правителя И-ди. Таким образом, описание деяний Сян Юя использовано и для морализирования в связи с его судьбой [79].

Восьмая глава посвящена сопернику Сян Юя — Лю Бану, ставшему первым императором новой династии Хань. Хотя начало главы заполнено разного рода мистикой, в дальнейшем перед читателем встает достаточно реальный облик Лю Бана. Сыма Цянь отнюдь не идеализирует основателя династии, при которой он создавал Ши цзи. Давая в целом канонически положительный образ Лю Бана, отмечая его великодушие и любовь к людям, историк сопровождает это показом совсем иных его качеств: высокомерия, наглости, склонности к пьянству. В то же время Лю Бан, по свидетельству Сыма Цяня, ведет достаточно осторожную политику по отношению к народу, советуется со старейшинами, отменяет суровые циньские законы и тем самым постепенно обеспечивает себе победу. Сыма Цянь в этой главе показывает, с каким серьезным сопротивлением столкнулось восстановление единой централизованной власти. Первые годы царствования Гао-цзу — это целая цепь подавленных восстаний (Хуань Вэя, Цзан Ту, Ли Цзи, Синя, Чэнь Си и др.). Материал 8 гл. дает общее представление о процессе создания империи Хань на рубеже III–II вв. до н. э. Большой смысл вложен историком в эпилог 8 гл., в котором излагается целая концепция основ управления государством.

В эпилоге говорится: “Правление дома Ся отличалось прямодушием — чжун. Но недостатком такого прямодушия было то, что простые люди оставались неотесанными — е, и поэтому иньцы, восприняв правление [от Ся], прибегли к почтительности — цзин. Но недостатком такой почтительности [122] было то, что простые люди стали суеверными — гуй, поэтому чжоусцы, восприняв правление [от иньцев], прибегли к внешней изысканности- вэнь. Но недостатком внешней изысканности было то, что простые люди стали неискренними — сы, поэтому избавиться от такой неискренности можно, только [вернувшись] к прямодушию.

Таким образом, путь [управления] трех ванов [древности] подобен движению по кругу, закончившись, он начинается вновь…” [80]. В этом примечательном заключении Сыма Цянь изложил свою концепцию исторического кругооборота, назвал главные движущие силы меняющихся обществ и связал их с прошедшими в истории Китая эпохами: Ся, Инь, Чжоу, Цинь, Хань. Как показал в своей работе “Полибий и Сыма Цянь” Н. И. Конрад, концепция этих двух историков есть “философия истории, раскрытая через философию власти” [81].

Главы 9 -12 Бэнь цзи содержат записи о последовавших за Гао-цзу императоров Хань, правивших на протяжении всего II в. до н. э.: Хуй-ди и Люй-хоу (195–180), Вэнь-ди (179–157), Цзин-ди (156–141) и У-ди (с 140 г.). Это было время, хорошо знакомое отцу и сыну Сыма и частично связанное с их жизнью и работой при ханьском дворе. Поскольку о династии Хань и всем этом периоде имеются многочисленные источники, в частности главы Хань шу (основанные на Ши цзи и дополненные значительным материалом), анализ историографической ценности соответствующих глав “Основных записей” упрощается.

Девятая глава — “Основные записи [о деяниях] императрицы Люй” — знакомит читателя с правлением первой в истории Китая женщины-императрицы. Хотя формально власть принадлежала сыну Гао-цзу Хуй-ди, а после него еще двум наследникам, по существу делами государства ведала императрица, сильная и властная женщина из рода Люй, и ее родичи, поставленные на главные посты. Включение в Ши цзи главы о правлении вдовствующей императрицы, официально не занимавшей трон, также рассматривалось ортодоксальной [123] китайской историографией как нарушение определенных принципов. Бань Гу в Хань шу, уступая, по-видимому, критике, несколько погрешил перед истиной и создал две главы, посвященные правлению Хуй-ди (фактически не управлявшего) и Люй-тайхоу. Сыма Цянь в этом случае стоял на более реалистических позициях.

По содержанию 9 гл. не очень богата, заполнена описанием дворцовых назначений, перемещений, борьбы за власть разных кланов, однако в своем послесловии Сыма Цянь дает высокую оценку политического и экономического положения Китая в годы правления императрицы Люй, подчеркивает облегчение тягот народа, спокойствие в стране. Отсюда можно заключить, что основное направление политики Гао-цзу еще сохранялось, хотя в правящей среде происходили постоянные распри.

Десятая глава — “Основные записи [о деяниях] императора Сяо-вэня” — отличается от предыдущей большей насыщенностью фактическим материалом. Именно в этот период Центральный Китай становится объектом нападения кочевых народов- сюнну. Их нападения отмечены в 177, 166 и 159 гг. Ханьский двор усиливал оборону и одновременно вел мирные переговоры. Большое место в главе занимают общие сентенции об управлении, о земледелии, о жизни и смерти и др. Образ Вэнь-ди в главе и описание его правления даны в идеализированном плане, перечисление его добродетелей призвано показать, что в это время наступил как бы период, образцового правления, соответствующий тому, о котором говорил Конфуций.

В послесловии прямо указано, что “Конфуций говорил, что необходимо целое поколение, прежде чем наступит человеколюбивое правление…”. Глава призвана убедить в том, что Вэнь-ди создал такое правление. В эдикте его преемника говорилось: “[В годы, когда] император Сяо-вэнь-ди правил Поднебесной, он открыл заставы и мосты, и далекие земли стали как близкие. Он отменил наказания за злословие и наговоры, отказался от тяжелых телесных наказаний, награждал и одаривал старших и старых, заботился о сирых и [124] одиноких, чтобы тем самым воспитать всех живущих на земле. [Император] старался обуздать свои пристрастия и желания, не принимал подношений, не гнался за личной выгодой. [Он] не превращал в рабов семьи преступников, не казнил невиновных, отменил наказание кастрацией…” [82]. Ясно, что 10 гл. Бэнь цзи, если не выражать сомнений в ее принадлежности кисти Сыма Цяня, следует рассматривать как апологетику конфуцианской доктрины в вопросах управления обществом. Глава в какой-то степени опровергает, как и многие другие главы, тезис некоторых ученых о приверженности историка только даоским взглядам.

Небольшая 11 гл. знакомит нас с правлением ханьского Сяо-цзина. Судя по изложению, Сяо-цзин продолжал линию своего добродетельного отца. Но картина жизни Китая, данная в этой главе, менее благополучна, чем в предыдущей. Чуть ли не каждый год правления Сяо-цзина отмечен стихийными бедствиями и грозными явлениями: засухи, землетрясения, ураганы, затмения чередуются с неумолимой последовательностью. Возобновляются набеги сюнну. В главе сообщается, что император принимает срочные меры: в 156 г. подать за пахотные земли сокращается наполовину, в том же году составляются военные списки, в 143 г. проводятся меры по экономии продовольствия. Серьезно потрясло империю восстание семи ванов в 154 г., которое с трудом удалось подавить. В целом 11 гл. дает важный историографический материал по своему периоду, в некоторых вопросах уникальный, что еще раз убеждает нас в ее подлинности.

Что касается 12 гл. Бэнь цзи, то, коль скоро ее текст не может быть нами признан аутентичным (см. выше), ее характеристика представляется излишней.

В главах “Основных записей” содержится также значительное число фактов и сведений о духовной жизни китайцев, об их верованиях и культах. Хотя все эти материалы разбросаны и довольно отрывочны, но даже отдельные упоминания об обрядах и обычаях того времени все же дают общее представление об идеологии чжоусцев и ханьцев, их [125] религиозных представлениях и ритуалах. В совокупности с описаниями этих сюжетов в древней литературе, с археологическими и этнографическими данными Бэнь цзи помогают глубже понять верования и культы древнего Китая. Главы убеждают в том, что, как и у других древних народов, в Китае существовали тотемистические и анимистические верования, культ космических сил, культ мертвых, разнообразные магические обряды, жертвоприношения — все то, что было характерно для древних эпох человечества.

Конечно, те верования, обычаи и обряды эпох Ся, Инь и Чжоу, которые описаны в главах “Основных записей”, созданных историком в II–I вв. до н. э., в период первой Ханьской империи, не адекватны тем, которые существовали за тысячелетие или 500 лет до Сыма Цяня. За большой исторический период в сложных условиях развития древнего общества они изменялись, модифицировались, приспосабливались к действительности, постепенно перерабатывались в единую синтезированную систему. Но, несмотря на все это, память человеческая, предания и легенды, летописи и памятники многое сохранили ко времени создания Ши цзи, и историк умело использовал доступный ему письменный и фольклорный материал.

О сохранившихся пережитках тотемистических верований говорят названия некоторых родов (род Хуан-ди, например, назывался Ю-сюн — “владеющий медведем”), имена диких животных, за которыми стояли племенные тотемы (барсы, леопарды, ягуары, тигры — 1 гл.), названия древних управителей (“облачные управители”, “огненные управители”) и т. д.

Анимизм особенно широко представлен в Бэнь цзи. Пантеон богов и духов обитателей древнего Китая был многообразен и сложен. Наряду с почитанием Верховного владыки и божества Шан-ди — главы всех потусторонних сил, некоей высшей управляющей силы (ему приносилась жертва лэй), существовали культы Неба и Земли, обожествлялись небесные светила, ветер, гром, дождь и другие природные явления, в борьбе с которыми рос древний насельник китайской [126] равнины. Небо, по древним представлениям, делилось, кроме того, на четыре стороны света, каждая из которых отождествлялась с духом какого-либо необыкновенного животного: Восток — с синим драконом, цан лун; Запад — с белым тигром, бай ху; Север — с черной черепахой, сюань у; Юг — с красной птицей, чжу-няо. С древнейших времен, и особенно в эпоху Чжоу, китайцы почитали духов пяти священных гор: Тайшань, Суншань, Хуашань, Хэншань, Хошань; духов четырех важнейших рек: Янцзы, Хуанхэ, Хуайхэ, Цзишуй; духов холмов и низин. В Бэнь цзи встречаются неоднократные упоминания о службах и жертвах духам гор, рек и небесных светил: жертвы инь, ван, “шести почитаемым” и др.

Важнейшее место занимал, конечно, культ Неба и Земли. Воля Неба выступает как высший судья и арбитр, олицетворение высшей целесообразности. Большую роль играло и поклонение духу Земли, особенно усилившееся с переходом китайских племен к земледелию. Прародитель ханьцев легендарный Хуан-ди — “Желтый император” — олицетворение стихии земли. Вспомним, как сяский Ци (“Государь-просо”) угрожал непокорным и нерадивым: “Кто не выполнит моего приказа, будет казнен перед [алтарем] духа Земли” (гл. 2), Это считалось высшим позором.

Система духов и божеств была в древнем Китае, как это отражено в Бэнь цзи, дополнена почитанием духов предков, их обожествлением. Когда в 1 гл. говорится о “трех ритуалах”, имеются в виду: служение духам Неба — тянь шэнь, служение духам Земли — ди чжи, служение духам людей — жэнь гуй. По представлениям эпохи Чжоу, в человеке существовали материальная субстанция по и духовная субстанция хунь. Первая после смерти человека уходит в землю и превращается в земной дух гуй, а вторая возносится на небо и превращается в небесный дух шэнь. В Бэнь цзи часты упоминания о жертвах и службах в честь гуй шэнь, т. е. земных и небесных духов людей, предков, у которых живые испрашивают советов и благословения. Души предков, гласит легенда, явились на музыку Куя. Иньский царь Кун-цзя (2 гл.) благоговейно почитал земных и небесных духов предков. [127] Поклонение духам умерших предков привело к созданию системы жертвоприношений, храмов и алтарей предков, сложного ритуала траура, культа стариков. У ванов и князей в честь предков создавалась целая система храмов в зависимости от знатности и положения того или иного правителя. Храмов могло быть 7, 5, 3, 1. Сложный ритуал жертвоприношений поддерживал этот мертвящий культ.

Большую роль в идеологии древних китайцев играли гадательные (мантические) обряды. Главы Бэнь цзи дают материал для понимания некоторых явлений в этой области. Упоминаются гадания на костях животных, на стеблях тысячелистника, а позднее триграммы и гексаграммы И цзина, к помощи которых прибегали во многих случаях жизни. Гадатели и прорицатели занимали почетное место при дворах князей и императоров. Была создана наука о влиянии на судьбы царств — геомантия. Так, иньский Пань-гэн при переселении, чжоуский ван при выборе столицы испрашивали совета оракула. Когда Эр-ши хуан увидел во сне, как белый тигр загрыз его пристяжную, то гадатель объяснил это гневом духа реки Цзиншуй и потребовал принесения новых жертв. Родственник Лю Бана, Дай-ван, прежде чем принять ханьский престол, обратился к оракулу, только получив положительный ответ, принял власть. Из истории со слюной дракона (гл. 4) мы узнаем о магических обрядах выставления обнаженных женщин для борьбы с нечистой силой. Число примеров такого рода можно умножить.

Таким образом, изучение глав Бэнь цзи историками и этнографами сможет дать науке новые данные о верованиях и культах, показать их тесную связь с политикой правящих классов, раскрыть более полно всю сложную систему религиозных представлений, философских взглядов и мышления древних китайцев.

Краткий разбор глав “Основных записей”, сделанный в данной статье, позволяет дать общую оценку анналов, [128] являющихся, как уже подчеркивалось, лишь частью “Исторических записок” и общей канвой древней истории Китая.

Бэнь цзи — источник своеобразный. Иногда целые страницы отведены утомительному перечислению имен сменяющих друг друга правителей, географических пунктов, перипетиям борьбы князей, передвижения войск. Но эти обычные для древних летописей хронологические и генеалогические подробности перемежаются у Сыма Цяня фактами реальной жизни, речами действующих лиц (скорее всего придуманными самим историком или взятыми из фольклорной, былинной традиции), сентенциями самого Сыма Цяня или других философов и ученых эпохи, в которых раскрывается мораль правящих классов, философские идеи, государственные устои и установления, обычаи и верования. Подобные сведения, которых в “Основных записях” немало, и составляют главную ценность переведенных глав. Исследователь древнекитайского общества увидит в этих 12 главах достаточно отчетливую картину жизни Китая тех столетий.

Разумеется, в Бэнь цзи не все периоды освещены с одинаковой полнотой. Так, например, около половины четвертой главы занято подробным описанием прихода к власти и царствования первых чжоуских правителей — Вэнь-вана и У-вана, описанием, во многом придуманным и далеким от реальности, в то время как на остальные 600–700 лет чжоуского господства отпущено сравнительно немного места, поэтому периоды Чуньцю и Чжаньго освещены слишком коротко. Та же неравномерность заметна в 7 и некоторых других главах. Объяснить это можно только увлеченностью историка, его желанием изложить определенные концепции и идеи, порождавшим акценты и тенденции в освещении различных проблем и периодов. Для Сыма Цяня история была наполнена примерами хорошего и плохого управления, достойного и недостойного поведения сильных мира сего, на этих уроках и должны были учиться читающие Ши цзи. В Бэнь цзи примеры такой точки зрения мы находим в 6–8, 11 главах. Следует помнить также, что те же периоды Чжоу или Хань нашли более полное и детальное отражение в других разделах [129] “Исторических записок”: Ши цзя и Ле чжуань, где изложение истории отдельных царств и домов, жизнеописания государственных мужей, военачальников, философов позволяют полнее проследить все стороны общественной жизни тех веков. Бэнь цзи служат как бы отправным началом, общей схемой событий, сконцентрированных вокруг правящего дома. Поэтому было бы преждевременно, на наш взгляд, делать выводы об историческом методе Сыма Цяня, его философских воззрениях только на основе Бэнь цзи. Следует, однако, подчеркнуть особую историографическую ценность этой части “Исторических записок”, особенно в отношении древнейших периодов, по которым совершенно отсутствуют другие источники. Творение великого китайского историка, созданное более двух тысяч лет тому назад, безусловно заслуживает пристального и глубокого внимания в любой его части.

Р. В. Вяткин