"Элитология Платона" - читать интересную книгу автора (Карабущенко Павел Леонидович)

Глава 2. Особенности социально-политической элиты Афин эпохи Платона

Аристократы и аристократизм — два понятия, часто не совпадающие по своему значению, несмотря на, казалось бы, их тесную взаимосвязь. Так, например, Сократ не был аристократом по своему социальному положению, но его сознание было аристократическим по своему духу. Платон является тем идеальным случаем, когда природный аристократизм совпадает с его духовным аристократизмом полностью. Но были и такие, кто считался по происхождению аристократом, а по духу являлся фактически носителем псевдоэлитарного сознания. По этим трем позициям строили свои суждения о достоинстве и недостатках своей элиты ещё мыслители античных Афин. Так Платон в «Алкивиаде I» (124e) утверждает, что «лучшие люди Афин» (calos + agathos) — это разумные люди. Сознание масс (demos) не обладает этим качеством и характеризуется стихийностью своего поведения.

Ко времени рождения Платона относится так называемая анонимная «Афинская полития» (ок. 425 г. до н.э.). Неизвестный автор этого памфлета (в разное время авторство приписывалось и Критию, и Ферамену, и обоим Фукидидам, и даже Ксенофонту), касаясь государственного устройства современных ему Афин, выражает свое крайнее неодобрение тому, что жители этого славного города избрали сами себе такой порядок, при котором «простому народу жилось лучше, чем благородным. Вот за это-то я и не одобряю его».[198]

Однако, отдавая должное трудовому народу Афин, аноним считает его истинным создателем всего достояния этого полиса. Народ, по его мнению, настолько благоразумен, что вовсе не претендует на те должности, «которые приносят спасение, если заняты благородными людьми, и подвергают опасности весь вообще народ, если заняты неблагородными». Этим самым в Афинах сохраняется демократия: «Именно, когда бедные и люди из народа, вообще люди низкие, достигают благополучия и, когда таких людей становится много, они укрепляют демократию; если же хорошо живется богатым и благородным, это значит, что демократы сами усиливают партию своих противников». Средний класс, по мнению автора, является цементирующим звеном афинской демократии. В определении понятия «элиты» аноним делает ставку не на материальное положение представителя этой страты или исполняемые им должностные обязанности, а на уровень образованности субъекта элиты: «Во всякой земле лучший элемент является противником демократии, потому что лучшие люди очень редко допускают бесчинство и несправедливость, но зато самым тщательным образом стараются соблюдать благородные начала, тогда как у народа — величайшая необразованность, недисциплинированность и низость. Действительно, людей простых толкают на позорные дела скорее бедность, необразованность и невежество — качества, которые у некоторых происходят по недостатку средств».[199]

Свобода в народном собрании и возможность быть избранным в Совет полиса позволяют низам быть свободными. Народ скорее попадёт в рабство от «царства хороших законов», нежели от тех, которые пишет сам народ. Этот свой тезис аноним аргументирует тем, что «хорошие законы» пишут опытнейшие люди, «затем, благородные будут держать в повиновении простых, благородные же будут заседать в Совете, обсуждая дела государства и не будут позволять, чтобы безумцы были членами Совета, говорили или даже участвовали в народном собрании. Вот от этих-то благ скорее всего народ может попасть в рабство».[200]

По мнению американского профессора Дж.Обера (ун-т шт. Монтана), точная идентификация афинской элиты затруднена отчасти потому, что афиняне не предоставляли ей формальных политических привилегий.[201] Так, лица, которых можно отнести к «аристократии богатства», юридически и фактически выделялись не столько экстраординарными привилегиями, сколько своей ответственностью за выполнение экстраординарных обязанностей, прежде всего, финансовых, в пользу государства. В целом, господствующая эгалитарная идеология лишала афинскую элиту многих форм общественного самоутверждения. Афинские массы выдвигали в качестве своих политических лидеров представителей элиты. Однако образованные и богатые «демагоги» так и не превратились в «правящую элиту». В то же время наличие лидеров, которые сами себя отождествляли с элитой и обнаруживали естественную тенденцию к трансформации в «правящую элиту», неизбежно вызывало значительную социальную напряженность в афинском обществе. Вместе с тем эта напряженность так и не переросла в открытый социальный конфликт, столь характерный для многих других греческих полисов того времени. Причины этой социополитической стабильности Афин следует искать в области идеологии и риторики, игравших интегрирующую роль в процессе общения между рядовыми и элитарными гражданами, которое происходило на разного рода общественных форумах: в народных судах (пример Сократ), в экклесии, в театре, на Агоре. При этом основным источником для реконструкции идеологии афинского гражданства должен служить корпус речей аттических ораторов.

Важнейшим этапом процесса взаимоотношения элиты и массы в контексте развития демократической конституции Афин с VI по IV в. до н.э. явились реформы Солона (дальнего родственника Платона), следствием которых стала институционализация «аристократии богатства» в результате введения имущественного ценза. Отмена долгового рабства, законодательно оформившего непереходимую грань между гражданами и рабами, обеспечила постоянное существование многочисленного класса людей, находящегося между элитой и рабами. Таким образом, элита оказалась в значительной мере защищенной от потенциальных последствий гиперполяризации общества.[202] Акцент на единство интересов всех афинян, ясно прослеживаемый во всех политических институтах, созданных или реорганизованных Солоном, выглядит, как пример, идеологических манипуляций элиты с целью заставить массы принять социальный порядок, который бы легитимизировал ее правление.[203]

Важную роль в развитии гражданского самосознания афинского демоса сыграла деятельность тирана Писистрата (560 — 527 до н.э.) и его сыновей (527 — 510 до н.э.). В ходе их правления элита в значительной степени лишилась контроля над рядовыми афинянами, и в политической борьбе конца VI в. до н.э. массы впервые выступили решающим фактором изменения направления политического развития государства. Итогом этой борьбы явилась конституционные реформы Клисфена, создавшие наиболее демократическое государство греческого мира.

Следующее столетие после клисфеновской реформы, в целом, характеризуется постепенной утратой элитой своих политических позиций. Тенденция к демократизации никогда не могла эффективно блокироваться ею, напротив, элита сама поставляла лидеров демократических реформ. Богатые и знатные афиняне яростно соперничали друг с другом за политическое влияние, стараясь привлечь на свою сторону низшие классы проектами новых преобразований. Успехи отдельных представителей знати в этой борьбе приводили к тому, что все меньше политических институтов оставалось под непосредственным контролем элиты в целом.[204]

Период с 400 по 322 г. до н.э. отмечен значительной поляризацией афинского общества. Афиняне лишились имперских доходов, которые сдерживали финансовые претензии демократического правительства и элиты. Налогоплательщики – богачи должны были теперь полностью оплачивать расходы демократического государства и этим косвенно субсидировать бедняков, получавших вознаграждение за государственную службу. В то же время Афины IV в. до н.э. не знали ни олигархических переворотов, ни требований переделов богатств. Несмотря на внутреннюю напряженность и внешние затруднения. Этот период афинской истории отличается определенной стабильностью, для понимания природы которой, необходимо более пристально взглянуть на формы коммуникаций между массами и элитой.[205]

Профессиональный оратор-политик был хорошо известной фигурой в Афинах того времени. Он выступал в качестве политического эксперта, активно участвующего в публичных дебатах в экклесии. Поэтому его часто называли «советником» (sumboulos). Элитарный статус профессионального политика — главным аспектом деятельности которого в качестве лидера общества было публичное произнесение речей — достаточно очевиден. Это были прежде всего представители образованной элиты и элиты богатства. Они не составляли юридически определяющую статусную группу, но современники выделяли их среди всей массы граждан, что позволяет в совокупности рассматривать ее как специфическую, хотя и весьма малочисленную, прослойку.[206]

Функции политического оратора были многообразны. Он являлся выразителем народного мнения, «устами народа», его защитником от внутренних и внешних врагов, советником демоса. Часто оратор выступал в качестве «стража демократии», нападая на ее действительных и мнимых врагов. Однако оратор мог получить поддержку только в том случае, если мнение большинства заранее было благоприятно к нему. Демос оценивал политику государственного деятеля, в значительной мере исходя из его индивидуального характера поведения, его достоинств как гражданина. Вследствие этого, для профессионального афинского политика политическая деятельность приобретала практически непрерывный характер, в том числе и как частного лица подвергалась общественной оценке с точки зрения норм народной морали.

Систематическое участие в работе разного рода государственных органов давало рядовому афинскому гражданину значительный опыт в весьма утонченной риторике, позволяющей судить как о качестве аргументов, так и о стиле, в котором они преподносились. Кроме того, отличительной чертой афинской эгалитарной идеологии была всеобщая вера в коллективную мудрость масс. Тем не менее, в афинском обществе присутствовало осознание того, что ораторское искусство представляет собой потенциальную угрозу процессу демократического принятия решений. Оратор, пытающийся использовать силу воздействия своей речи для введения аудитории в заблуждение, чтобы заставить ее принять решение, противоречащее коллективным интересам, вызывал недоверие демоса. Поэтому чаще всего оратор, по существу, фактически просто оглашал пожелание большинства, зная заранее, что оно предпочтет скорее всего. Не существовало практически никаких оснований для принятия точки зрения, отличной от точки зрения большинства. Любой, кто настаивал бы на ней, мог с полным основанием рассматриваться как противник демократии.

Рассматривая положение «элиты богатства» и «элиты статуса» в афинском обществе, а также роль идеологии и риторики во взаимоотношениях знати с массами, обратимся, прежде всего к проблеме социальной терминологии. Можно отметить прослеживаемое у античных писателей и ораторов деление общества на два основных класса: «богатых» (plousioi) и «бедных» (penetes). Под первыми понимались люди, которые в силу своего имущественного положения были свободны от необходимости трудиться. Под вторыми — те, кто должен был работать для поддержания своего существования. В целом, по расчетам Дж.Дэвиса, афинский «праздный класс» насчитывал от 1200 до 2000 человек, т.е. не более 5-10% от всего числа граждан.[207]

Несмотря на значительную имущественную поляризацию афинского общества IV в. до н.э., афинский демос не обнаруживал стремление к уравнению собственности, хотя неимущее большинство имело все возможности принудительно ввести экономическое равенство. Для афинской народной идеологии было характерно двойственное отношение к богатству и состоятельным гражданам. Осуждение вызывало не само богатство как таковое, а его использование не в интересах государства. Политические ораторы, подчеркивая умеренность своих личных потребностей, никогда не пытались создать представление о своей имущественной несостоятельности. Напротив, они явно не желали выглядеть бедняками в глазах сограждан. Богатство, с точки зрения афинян, избавило политика от необходимости принимать взятки от тех, чьи интересы расходились с интересами демоса.[208] Демос всегда нуждался в таких состоятельных людях.

Наряду с классовым делением афинское общество указанного периода сохраняло статусные различия, основанные на происхождении. Так особой социальной группой являлась потомственная аристократия, главным отличительным признаком которой считалась принадлежность к древним родовым сообществам (gene). Несмотря на утрату какой-либо особой политической роли, «элита статуса» продолжала оставаться носителем специфического набора нравственных ценностей, соединенного с особой моделью поведения, которая в глазах общества ассоциировалась с прирожденным благородством. Центральным организующим принципом аристократической системы ценностей было соперничество за личное преобладание и всеобщее презрение с равными по положению индивидами. Несмотря на очевидный диссонанс между демократическим принципом равенства и аристократической заявкой на превосходство, на некоторую подозрительность народа к аристократии как к потенциальным «контрреволюционерам» в V и IV вв. до н.э. аристократические идеи eugeneia и kalokagathia были «демократизованы» и интегрированы в афинскую государственную идеологию, став общим достоянием всех граждан. Обнаруживаемая в речах аттических ораторов тенденция рассматривать аристократические качества как доступные и даже свойственные простым афинянам не столь удивительна, если учесть, что гражданство Афин в совокупности фактически являлось политической элитой по отношению к остальному населению, а сам гражданский статус передавался по наследству. Граждане как корпорация выступали как «наследственная аристократия» по отношению к негражданам — «аутсайдерам».[209]

Важную роль в распространении аристократических атрибутов на всю массу демоса сыграл миф об афинском автохтонизме, позволяющий афинянам считать себя «чистокровными», а значит, и «благородными» по определению.[210] Автохтонизм и общее благородное происхождение афинского народа были предметом значительной гордости граждан и часто упоминались в речах ораторов как отличительная черта, ставящая афинян выше не только неграждан, проживающих в Аттике, но и всех других полисных греков. Из факта автохтонности вытекала также идея врожденного афинского патриотизма и тесно связанной с ней идея о необходимости сохранения чистоты гражданского коллектива, недопустимости проникновения в него посторонних.

Интеграция аристократической этики и идеологии в политическую идеологию демократического государства не подрывала эгалитарных идеалов, но была, скорее, свидетельством действенности идеологической гегемонии народа. По мнению Дж.Обера, результат такой интеграции близок по своему эффекту идеологическому контролю демоса над элитой. Последней было позволено сохранить свои наиболее ценные качества, но их общественное проявление оказалось в зависимости от одобрения масс, которое давало свое согласие только с тем условием, что элита будет делить свои достоинства с народом и приносить пользу всему гражданскому коллективу.[211]

Важную роль в урегулировании спорных притязаний рядовых и элитарных афинян играла судебная риторика. Выработанная ею серия идеологических компромиссов помогала заполнить разрыв между реальностью социального неравенства и идеалом политического равенства. Комплекс ораторских приемов, успешно применявшихся участниками судебных процессов, со временем создал своего рода словарь социального посредничества, способствовавший легитимизации в глазах афинян как власти масс, так и особых преимуществ элиты. Таким образом, риторика, основанная на идеологических компромиссах, являлась одним из ключевых элементов в поддержании социального мира в Афинах.[212]

Афины второй половины IV в. до н.э. ещё оставались экономическим центром Эллады и более, чем когда-либо ранее, её интеллектуальной столицей. Политические деятели этого времени (Ликург, Демосфен, Демад, Фокион, Эсхин, Гиперид) все были ораторами. Народные собрания и суды представляли основные арены политической борьбы, и чтобы быть политиком, т.е. оказывать влияние на демос, требовалось его убедить. Оратор должен был уметь донести до аудитории свои мысли, заставить себя выслушать и поверить, а для этого надо было обладать определенными знаниями, и ораторскому искусству специально учились, некоторые ораторы были профессионалами, т.е. составляли для других лиц судебные речи, как, например, Демосфен.

В V в. до н.э. господствующая демократия имела аристократических лидеров и не могла достичь полной зрелости иначе, как под их руководством, и исчерпание кадров этих лидеров не случайно, по-видимому, совпадает с началом упадка афинской демократии, которая начинает тяготеть к охлократии. После восстановления демократии в 403-402 гг. до н.э. заметен рост антиаристократических чувств, и честолюбивому юноше уже не обязательно было иметь хорошее происхождение. Вместе с тем и в V,и в IV вв. до н.э. те политики, о ком есть информация, обладали определенным состоянием.

Считают, что сочетание «ораторы и стратеги» наиболее адекватно современному понятию «политик», «политический лидер». В V в. до н.э. две различные обязанности — оратора и стратега — выполняли одни и те же лица. Фемистокл, Аристид, Кимон, Перикл, Клеон, Никий, Алкивиад — каждый из них, по крайней мере единожды, выбирали стратегом, и все они выступали в экклесии. Слияние обязанностей оратора и стратега хорошо иллюстрирует принцип, в свое время сформулированный К.Клаузевицем: «война есть продолжение политики другими методами».[213]

Но в IV в. до н.э. происходят значительные изменения. В связи с возрастанием значения собственно экономического фактора в жизни полиса и соответственно финансов увеличивается роль финансовых магистратур, создается несколько новых должностей. Второе новое явление — разделение труда между ораторами и стратегами, политика переходит в руки ораторов. Вот характеристика одного из таких политиков — Ликурга, ученика Платона и Исократа.

Ликург принадлежал к верхушке афинского гражданства, к той части афинской аристократии, наиболее яркий образец которой представляет Перикл, — аристократии, которой ее происхождение, богатство, связи обеспечивали видное место в Афинском демократическом государстве и которая активно отстаивала демократический строй. К IV в. до н.э. значение таких фамилий упало, от кормила государственного правления их активно отталкивали «нувориши», среди аристократов росло стремление отойти от политики, но определенная часть их сохраняла традиции V в. до н.э. К числу таких аристократов старой формации принадлежал и Ликург.

Главным аспектом политики Ликурга, которым было буквально пронизано все стороны его деятельности, была идея возрождения полиса, оживления национального духа, ценностей и традиционных доблестей. Одно из проявлений этой политики — решительное преследование всех, кто не отвечал, по его понятиям, высоким критериям афинского гражданина. Другая сторона его политики проявляется в мерах, направленных против всякого рода злоупотреблений, и в его «законах против роскоши». С этим согласуется и сам образ жизни Ликурга — подчеркнутая суровость и непритязательность. Это был акт не только социальной демагогии, но и выражение определенной жизненной позиции — стремление даже внешне походить на образцовых граждан и политических деятелей прошлого, пекущихся только о благе сограждан и полиса. В русле той же самой политики — оказание почестей тем, кто, по мнению Ликурга, достойно выполнял свой гражданский долг.[214]

Весьма близко к Ликургу по идеологии стоит ещё одна титаническая фигура того времени — Демосфен. Ряд исследователей (П.Тревес, Э.Берк) считают их идейными союзниками. В первую очередь, их роднит антидемократическая тенденция их мыслей. Плутарх прямо называет Демосфена «богатейшим человеком в городе» и «крайним сторонником аристократии». В ряде речей Демосфена прорывается буквально тоска по «сильной власти».

Демосфен относится к числу тех великих деятелей прошлого, вокруг которых и в новое время продолжают бушевать такие страсти, как если бы речь шла о современнике. Патриот, доходящий до фанатизма и ограниченный в своем фанатизме, борец за свободу и демократию, не гнушающийся персидских денег, шовинист, разделяющий абсурдные концепции и тешившийся абсурдными надеждами, любитель интриг, сложивший голову за дело, которому служил, но защищавший отжившие идеалы. В Демосфене видели «святого» (Б.Нибур) и платного агента персидского царя (У.Карштедт).

Показательно отношение Демосфена к тому или иному происхождению афинского гражданина. Наиболее ярко это проявляется в речи «За Ктесифонта», где Демосфен защищает себя — идеального государственного деятеля — и обличает своего противника Эсхина, выступающего в речи как воплощение зла. Демосфен подчеркивает в своей биографии ряд моментов: он сам и его родственники происходили из лучших людей, он ходил в детстве в подобающие школы и имел «в своем распоряжении все, что необходимо человеку, которому не приходится из-за нужды делать ничего унизительного». С точки зрения Демосфена, подлинный политический деятель должен обладать хорошим происхождением, получить настоящее образование и воспитание и, наконец, быть богатым, принадлежать к имущественной верхушке полиса. Соответственно, его антипод Эсхин объявляется лишенным всего этого: у него рабское происхождение, исполненная гнусности юность, он невежда, не получивший в силу своей бедности образования, а своё богатство он нажил нечестивым и недостойным образом. Сама бедность — это нечто позорное, то, что накладывает отпечаток на всю жизнь человека.

Что касается самого Эсхина, то его концепция идеального политика полностью соответствует концепции теории элит. Идеальный политик, по его мнению, должен обладать следующими качествами: а) «он должен быть человеком хорошего происхождения и со стороны отца, и со стороны матери. Это для того, — поясняет он, — чтобы он из-за неприятностей, связанных с происхождением, не относился враждебно к законам, охраняющим демократический строй»; б) «у него должны быть предки, совершившие что-либо хорошее для народа или уж во всяком случае не питавшие к народу вражды»; в) политик должен быть рассудительным и скромным в своей повседневной жизни для того, чтобы из-за безудержной расточительности не брать взяток и не действовать вопреки интересам народа и г) он должен быть благоразумным человеком и искусным оратором. «Ибо хорошо, когда рассудительность оратора помогает ему выбирать наилучшие решения, а его образованность и красноречие убеждают слушателей». Эсхин достаточно четко вырисовывает облик демократического политического деятеля как представителя верхушки афинского общества, ибо ораторы, как правило, не принадлежали к низам и образование, необходимое для этих знаний, не было доступно широким кругам демоса.

В заключении отметим, что в основе вышеизложенной идеологии политического аристократизма лежит достаточно глубокий пласт античной философии избранности. Именно это эзотерическое по своей сущности знание и формировало мировоззрение античного политика, официально занимаясь и педагогической практикой в этой области общественной деятельности. Союз философии и политики вначале проходил под знаком доминации философии. Но, как часто это бывает в истории, политика сделала все от нее возможное, чтобы превратить своего учителя в одну из своих прикладных дисциплин. Но философия избранности и тогда оставалась той таинственной страной великих посвященных, которая завораживала умы новых поколений политиков. Кто эти великие? Что из себя представляла их философия избранности? Об этом мы узнаем, познакомившись с основами их элитологических концепций.