"Кутгар" - читать интересную книгу автора (Колосов Дмитрий)

Глава вторая

Новый день объявил о вступлении в свои права лучами розового солнца. Как обычно, было весьма прохладно. Я нечувствителен к холоду, однако вылезать из шалаша не хотелось, но и оставаться в нем было бессмысленно. Необходимо было найти какое-нибудь занятие. Я вышел наружу и уселся на большой плоский камень. Нежась в ленивых лучах, я размышлял, испытывая при этом невыносимое желание закурить. На Земле я не страдал подобной привычкой, но эта мерзкая отвратительная планетка навевала мысли о сладком уютном дымке. Так приятно сидеть и пускать кольца, наблюдая за суетящимися внизу тварями. Кажется, я начинаю понимать философию курильщиков опия. Что может быть прекрасней безмятежного спокойствия в сказке грез, навеваемых дурманящим дымом. Сидеть и смотреть, как сонно бегут года. Еще бы не помешал бокал доброго вина и кусок мяса. Желудок заурчал, затем передернулся легким спазмом. То был не голод, я не испытываю потребности в органической пище, черпая энергию из любых доступных источников — от звезд, космических излучений, огня и даже темноты; то было воспоминание о вкусе пищи, ощущении, уже почти позабытом. Я сунул в рот камешек и погонял его меж десен. Язык равнодушно воспринял прохладный безвкусный осколок. Снизу из-под скалы донеслось негромкое рычание. Я встрепенулся, внезапно вспомнив о странном создании, накануне поджидавшем меня в шалаше. Кто это был? Какую цель он преследовал? Хотел сожрать меня, подобно прочим тварям, или что-то иное? Ответов на эти вопросы я пока не имел, но знал одно — загадочный гость обладал мощнейшим биополем, сила которого не соответствовала той поспешности, с какой он оставил мое жилище, едва попав под воздействие жестких лучей. Так кто же это был? Обыкновенная мелкая тварь? Но как она в таком случае миновала силовую стену, которой я окружил скалу Ариадны? Я не задавался бы всеми этими вопросами, если бы подобное приключилось в первый раз. Но мне уже приходилось сталкиваться со странными проявлениями некой организованной силы, найти объяснение которым я не мог.

Чтобы преодолеть возведенную мной преграду, требовалось огромное количество направленной энергии. Ни одна тварь из числа известных мне, за исключением Лоретага, не обладала подобными возможностями. Следовательно, я столкнулся с неведомым, чрезвычайно сильным и потому опасным существом. Кажется, оно упало со скалы примерно в этом месте.

Я поднялся, подошел к обрыву и посмотрел вниз. В нагромождении каменных осколков и лишайников трудно было обнаружить что-либо. Поколебавшись, я решил спуститься.

Под скалой царило обычное оживление. Мелькали мелкие существа низшего уровня, манили сочной прелестью лишайники, ядовитые водоросли пытались обвить мои ноги. Я обходил их, не считая нужным прибегнуть к помощи меча. Таинственного визитера, точнее то, что от него осталось, я обнаружил в небольшой расселине. Яркий — зеленый, красный, синий, апельсиновый — комок. Присосавшийся лишайник успел наполовину растворить его. Я отобрал у прожорливого растения уцелевшую часть существа и внимательно изучил его.

Подобных мне еще не приходилось встречать. По виду — простейшее, даже примитивное создание с полным отсутствием организованного мышления. Но меня заинтересовал способ передвижения, каким пользовалось существо. Оно не имело конечностей — я сумел обнаружить лишь две функциональные щели для самых естественных потребностей — но тем не менее великолепно передвигалось. Куда быстрее пиявок, использовавших реактивный принцип. Кроме того, оно сумело проломить силовую стену. А это означало, что существо либо основывало свою жизнедеятельность на особых, неизвестных мне принципах, либо за ним стоял кто-то очень могущественный. Лично я предпочел бы первое. Хотя… Хотя с другой стороны не мешало бы познакомиться с истинным хозяином планеты. Если он, конечно, существует. А он, скорей всего, существовал. Я имел немало косвенных доказательств в пользу этого предположения.

Размышлять на Кутгаре — дело неблагодарное и опасное. Эта планетка признает лишь действие. Я слегка зазевался и не заметил, как ко мне подобрался ломтик. Контроль завопил изо всех сил. Я обернулся в тот миг, когда тварь уже намеревалась вцепиться в мою ногу. Пришлось разложить время. Мир застыл. Я отступил на два шага влево и занес над головой меч. Время, послушное моей воле, вновь устремилось вперед. Ломтик, выйдя из оцепенения, впился всем своим мириадом пастей в глыбу, у которой я только что стоял. Не успели скудные мозги твари осознать причину досадной промашки, как на уродливую спину обрушился меч. Не стану уверять, что он вошел в ломтика как в масло. Ощущение было такое, словно лезвие наткнулось на камень. Но удар получился что надо. Ломтик распался на две части, брызнув в стороны ядовитым соком. Несколько капель жидкости попали мне на руку, я поспешно вытер ее о потрепанный плащ. Затем попытался отдышаться. Сердце колотилось, словно сумасшедшее. Да, на Кутгаре подобные трюки отнимали куда больше сил, чем на Земле. Там я мог держать время сколько угодно и даже не запыхаться. Там я мог без труда сотворить море или гору, здесь же меня едва хватило на силовую стену вокруг собственного дома.

Одолеваемый мрачными раздумьями, я возвратился на вершину скалы и лег на большой плоский камень, причудливой формой напоминавший ложе. Что ни говори, я порядком устал за то время, какое находился здесь, на Кутгаре. Гибель Тенты, поражение в битве против Отшельника и Кеельсее потрясли меня. Затем Кутгар — смерть, замененная ссылкой. Сколько я здесь? Не знаю. Порой кажется — целую вечность. Все земное уже предстает нереальным, лишь опостылевшие солнце да омерзительный пейзаж, переполненный злобой и уничтожением. Я и сам злой. И никогда не был добрым. Я, не задумываясь, обрекал на смерть целые народы. Но делая это, я преследовал цель. Я никогда не убивал просто так, ради прихоти; я почти никогда не убивал, поддаваясь чувству. Я холоден, мой разум довлеет над чувством. В жестокости обитателей Кутгара не было ни капли смысла. Не было даже ни капли чувства. Лев, убивая лань, удовлетворяет кровожадную похоть. Здешние твари уничтожали друг друга, движимые необъяснимым инстинктом. Словно планета пыталась уничтожить саму себя, напитываясь лютой, но равнодушной злобой. Убей ради того, чтобы убить. Серый леопард задирал за день во много раз больше, чем мог съесть. Ломтики уничтожали бесчисленные мириады существ низшего уровня. Многоногие, кормившиеся в основном лишайниками, взрывали клыками огромные пространства, губя все живое. Тотальное уничтожение. Все это выглядело совершенно лишенным смысла. Но тем не менее какой-то смысл здесь был. Живое уничтожалось по чьей-то затейливой прихоти. Некто держал планету в узде бессмысленной злобы, строя на этой злобе свое могущество. Я не придумал это, я знаю. Я чувствую. Ведь кому, как не зрентшианцу, дано видеть злобную ауру. Она исходит отовсюду — от бегающих тварей, лишайников и деревьев, и даже камней. Даже камни и те испускают мертвенное сияние. Но более всего злобы в вихрях, появляющихся из-за горизонта, где владычествует Лоретаг. Вихри вторгаются в жизнь этого уголка планетки и подводят черту существованию многих ее обитателей. Они вычищают все, не оставляя даже крохотной споры.

Там, где они проходят, не найти и камней — лишь плотная спекшаяся масса, подобная той, что остается на месте взрыва мономолекулярных бомб. Это свидетельство огромной энергии, сознательно направленной на полное уничтожение. Единственное сознательное в бессмысленном хаосе злобы.

Вихри шли со стороны Лоретага. То было действие, основанное на воле и мысли. Я был должен понять его природу. А для этого мне надлежало отправиться туда, где эти вихри зарождались и где я еще никогда не бывал. Пора наконец встряхнуться и попробовать вырваться с этой планетки. Пора!

Мне вдруг припомнился первый день на Кутгаре. Как очнулся после боя на плато у Заоблачного замка и вообразил, что нахожусь на небе. Как говорил с клоном Леды. Как бежал, чувствуя злобные волны Лоретага, с холодным любопытством пронизывавшие каждую клеточку тела. Будь я обычным человеком, он сожрал бы меня. Но зрентшианец оказался слишком сложен для этого монстра. Но как я тогда мчался, едва касаясь подошвами сапог упруго пружинящей поверхности! А потом была первая ночь. В ту ночь я подвергся нападению ночных тварей. Я не видел их, но чувствовал, что они ужасны. Я отбивался мечом, затем пустил в ход фотонные пучки, огненные и дезинтегрирующие волны. Я бил их всем оружием, каким только располагал. Когда взошло солнце, твари исчезли, а я упал, совершенно обессиленный. Я, чья сила почти не знала предела. Я лежал посреди изрытой, но пустой поляны, и мне хотелось умереть — так я устал. Видя мою беспомощность, на меня попытались напасть какие-то серые твари. Будь это благородные львы или хищные волки, я закрыл бы глаза и дал разорвать свое тело. Но обрести покой в желудках уродливых монстров! Зрентшианец был равнодушен, человеческая суть взбунтовалась. Я нашел силы подняться и пойти вдоль Лоретага. Весь день я отбивал нападения всевозможных тварей, изучая их повадки и уязвимые места. Я успокоился, восстановил силы и даже начал получать удовольствие от творимой моими руками бойни. Перед наступлением темноты я поспешно взобрался на скалу и окружил себя небольшим силовым полем. Эта ночь прошла спокойно. Наутро меня посетила Леда. Точнее, ее клон. Она вновь предложила мне расстаться со сверхсутью, обещая взамен немедленное возвращение на Землю. Нет лучшего способа расправиться с зрентшианцем, чем лишить его сверхсути. Я отказался и с любопытством проследил за тем, как Леду пожирает серый леопард. Я не стал ее защищать. Должно быть, людское мясо пришлось леопарду по вкусу. Едва покончив с Ледой, он напал на меня. Я не убил его, а лишь нанес несколько весьма чувствительных ран, получив которые тварь потеряла интерес к несговорчивой добыче. Все эти первые дни я исследовал планету, пытаясь отыскать проблески разумной жизни. Но тщетно. Лишь лишенная смысла животная ярость. Правда, однажды мне удалось подобрать крохотный кусочек сложного полимера. Это дало надежду, тут же угасшую. Полимер мог очутиться здесь самым невероятным образом. Ничто не свидетельствовало о том, что его произвели на Кутгаре.

Постепенно я изучил свой уголок планеты и привык к его обитателям, насколько вообще к ним можно привыкнуть. Я нашел себе место для дома и окружил его силовой стеной. Здесь можно было выжить. Но ради чего? Едва я задался подобным вопросом, как на меня напала апатия. Я сидел на вершине скалы и лениво размышлял. О чем? Да ни о чем. Верно, так чувствовал себя Диоген, забившись в бочку — отойди, ты загораживаешь мне солнце. Сидел и смотрел, как движутся солнца и приходит ночь. Ночью я спал. Непременно. Ночью здесь нужно спать. Ночные твари, чья суть мне непонятна, ориентируются по страху, который рождает бодрствующий ум. Их столь много, что не всякая силовая стена сможет остановить их яростный натиск. Потому ночью я спал. Вставало розовое солнце и наступал новый день. Точь-в-точь такой, как предыдущие. Леда не возвращалась, и ничто не давало встряску, в которой я нуждался. Я пытался преломить себя, начать действовать, но вместо этого вновь и вновь садился на камень и следил за убегающим к горизонту солнцем — розовым, фиолетовым. А иногда появлялись белые карлики. Их могло быть два, три и даже четыре. Они походили на луну, только чуть более яркую. Когда они восходили на небо, ночь бывала коротка и ночные твари страдали от голода. Примерно раз в три дня я ходил к источнику напиться воды. Походы за водой были опасны и чуть развлекали меня, а затем я возвращался и занимал свое место на камне.

Я застывал изваянием, поджав под себя ноги. Игриво посвистывал ветер, прыгавший по вершинам утесов. Он отличался от того, что был на Земле, был более тягуч, плавен, а оттого голос его напоминал скорей тихое перешептывание. Шу-шу, шу-шу — звучали в унисон несколько полуразмытых тонов. Я вслушивался в их звучание, но не мог уловить ни единой интонации, кроме монотонного бесконечного шу-шу-у-у-у. И мне было тоскливо.

Тоска — странное чувство, более человеческое, чем все прочие. Лишь человеку дано тосковать. Тоску могут испытывать и звери, но это есть проявление в них человеческого.

Странное ощущение — ты один, совсем один, посреди огромной планеты. И вокруг нет никого, кому ты мог бы сказать слово. И сердце стискивают крохотные мышиные лапки, и начинает сосать под ложечкой. Тоска!

Она подобна мельтешению маятника. Право-лево, право-лево — и ничего кроме этого, и ничего не меняется. И нечему меняться. И незачем. Ровная голубая полоса от края до края, граничащая с серым. Серое — скука. Сплин. Совсем по-бодлеровски:

Сплин — моя болезнь, но он свойствен скорей зрентшианцу, которому неведомо, что такое человеческая тоска. Зрентшианец привык к одиночеству, он не испытывает привязанности ни к дому, ни к свету, ни к живому существу. В этом его сила, в этом его боль. Боль, которая больше, чем сила. И здесь ничего не исправить. Зрентшианец обречен оставаться зрентшианцем, он не может ни отречься, ни изменить. Зато он не ведает, что значит тоска и одиночество. Ему вполне хватает собственного общества, чтобы не чувствовать себя одиноким. Он интересен себе, он ищет в себе неразгаданные тайны. А их великое множество. Зрентшианец может познавать себя вечно, он многолик, словно породившая его Вечность. Он — Звездный Странник, и летающему среди звезд чуждо одиночество, он привык к нему. Ведь мир его определяет пустота. Даже на многошумном балу он осязает лишь пустоту, куда более величественную, чем абсолютный вакуум. Это больно, но эта боль дает силу. Порой я желал, чтобы во мне было как можно больше нечеловеческого. Поступиться частью первой сути ради обретения неуязвимости. Мечта Фауста — отдать душу за право быть непостижимым. Она господствует над нашими сердцами и сейчас. Ведь мы так мало ценим свою душу до тех пор, пока не начинаем понимать, что душа вовсе не тропинка, ведущая к богу, ведь das Gott starb. Душа — сплетение мозаики из крохотных кусочков, определяющих твое я, это и улыбка любимой, и рокот моря, обрывающий ветром пенные шапки с волн, это вкус клубники, политой взбитыми сливками. Плотское — скажете вы. Да, очень плотское. Плюс несколько истин, которые мы, так легко бросающиеся словами, нарекли вечными — любовь, дружба, честь; крохотные кусочки истин, ибо, став самостоятельной величиной, они приводят к возникновению идолов. Это и есть душа. И душа крепит одиночество. А одиночество, в свою очередь, порождает величие ума, но поражает душу. Одиночество души — фраза, замешанная на парадоксе. Душа не может быть одинокой, ибо тогда крохотные кусочки заключенных в ней истин возрастают в абсолютные величины. О, как одинок был Торквемада в темнице своей души!

Человек воет от одиночества, и человек во мне не был исключением. Он сходил с ума, оказавшись один на затерянной в черной бескрайности планетке. И лишь воля зрентшианца помогала ему выжить. Подобное случалось со мной на Земле. В такие дни хотелось выйти к краю пропасти и броситься вниз, Если бы я мог, то так бы и поступил. Но Контроль не допустит самоубийства. Я — раб Контроля, я не имею права на бунт против себя. И потому я творил злобных демонов и посылал их сеять смерть. Они возвращались с клыками, окрашенными кровью. Это немного развлекало меня. Апатия была чувством глубоко человеческим, отец не знавал подобного. Трудно изжить в себе зверя, но еще труднее изжить человека, не превратившись при этом в грязное животное.

Итак, я принял решение отправиться навстречу вихрям, за Лоретаг. Розовое солнце к этому времени достигло зенита, его лучи вонзались в камни, вызывая жаркие испарения. Разумней было выйти в путь поутру, имея впереди целый день, но я боялся вновь оказаться во власти апатии, и начал действовать немедленно.

Сборы были недолги. Кроме меча я взял с собой лишь биобраслет. Больше у меня ничего не было. Ничто не оттягивало мне карманы, которых, к слову, также не было. Ничто не цеплялось за сердце, когда я расставался со скалой, служившей мне домом столько похожих, словно близнецы, дней. Я бросил прощальный взгляд на шалаш — предчувствие подсказывало, что мне не суждено сюда вернуться — и поднялся в воздух. Больше я ни разу не обернулся.

Я летел, внимая негромкому посвисту ветра. Я ломал пространство и смещал плоскости, продвигаясь вперед прыжками, словно гимнаст, перелетающий с трапеции на трапецию. Захватывающее ощущение — набрать полную грудь воздуха и броситься вперед — в бездну. И падать. Падение длится неуловимое мгновение, потому что в следующий миг начинает действовать сверхсуть. В самой глубине мозга зажигается алая точка — крохотный маяк, задающий курс. Два овальных диска, расположенные чуть выше висков, распоряжаются пространством. По их воле оно сжимается в пружину, а затем распрямляется синусоидой, выталкивающей тело вперед и вверх. В этот миг скорость полета столь велика, что встречный ветер разрывает в клочья плащ, а небо вокруг расцвечивается радужными сполохами. И вновь наступает миг, когда тело стремительно несется к земле, а затем пространство сжимается в пружину…

Полет — самое сладостное из чувств, что мне приходилось испытывать. Он подобен высшему оргазму, когда суть поет и кричит от восторга, когда утопаешь в волнах наслаждения, забывая обо всем на свете. Я надолго потерял контроль над временем и над собой. Способность трезво оценивать вернулась лишь в тот миг, когда серые скалы остались позади. Теперь подо мной простиралось Сиреневое плато. Я миновал почти половину его, когда появилась стая ос. Эти небольшие создания были истинными хозяевами неба Кутгара. Их панически боялись даже орлы, немедленно бросавшиеся в бегство, едва приметив на горизонте чёрное облако. Осы не были охотниками, они были убийцами. Объединяясь в огромные стаи, они атаковали любое осмелившееся подняться в воздух существо, убивая его ударами ядовитых жал. Я не раз был свидетелем нападений осиных стай и, откровенно говоря, любовался представлением, устраиваемым этими свирепыми созданиями, но мне вовсе не хотелось стать его участником.

Изменив направление полета, я стал стремительно падать. Осы бросились наперерез, рассчитывая настичь меня у самой земли. Двигались твари с замечательной быстротой, но расстояние между нами было слишком велико, и они не успели перехватить меня в воздухе. Ощутив под ногами землю, я немедленно перебросил энергию и атаковал стаю жестким излучением. Черное облако врезалось в посланную мной волну. Результат столкновения был печален для ос. Не менее половины стаи мертвыми комочками упали вниз, прочих разбросало в разные стороны.

Я перевел дух и осмотрелся. Земля и камни вокруг были покрыты ковром из крохотных трупиков. Из-под глыб и из нор появлялись всевозможные твари, жадно набрасывавшиеся на добычу. На меня они не обращали внимания. Обильное пиршество привлекло более крупных хищников — ломтиков и голокожих гиен. Первых было немного, они не рискнули напасть на меня, а вместо этого принялись истреблять низших существ, оставляя за собой кучи растерзанных трупов. Шедшие следом гиены пожирали изуродованную плоть. Почти идиллическая картина дружного сотрудничества. Одни утоляли злобу, другие — извечный голод. Мне стало тошно от этого зрелища, и я вновь взмыл вверх. На этот раз полет был недолгим. Я миновал несколько овальных каменных лужаек, удивительно похожих на посадочные площадки для звездолетов, и вновь опустился, чтобы продолжить путешествие уже по земле. Это был край Сиреневого плато. До Лоретага было рукой подать.

Сиреневое плато — граница известного мне мира. Дальше идет Лоретаг, за которым я никогда не был. Как-то раз я попытался пересечь Лоретаг по воздуху, но очень быстро отказался от этого замысла, почувствовав сильное недомогание. Мириады крохотных иголочек-язычков прощупывали мое тело, словно примериваясь, как бы половчее поглотить его. Какое-то время я упорствовал в своем стремлении, но затем прислушался к истеричным уговорам Контроля. Бороться с Лоретагом мне было не под силу. Вернулся я совершенно обессиленный. После того случая мне стало ясно, почему в небе над Лоретагом никогда не видно ни одной летающей твари, ни даже радуги водяных капель, обычных для атмосферы Кутгара. Испускаемые всеядным монстром волны регенерировали и поглощали любую материю, какая оказывалась в пределах их досягаемости. Вспоминая сейчас об этом, я с долей самодовольства подумал, что Лоретаг все же не сумел совладать со мной. Несмотря на то, что мы столкнулись с ним уже во второй раз, он не смог расшифровать моей сути. Третьего раза я ему предоставлять не собирался.

Распугивая жесткими волнами мелких тварей, я вышел на край плато и огляделся. Впереди, сколько хватало глаз, тянулся Лоретаг. Он разбросал свое желеобразное тело по обе стороны, словно заявляя о своей бесконечности и безграничной мощи. Я был волен идти в любом из двух направлений. Слева тянулись огромные безжизненные скалы, чем-то напомнившие мне Заоблачные горы. Только горы имели живое цветущее сердце, а эти скалы были мертвы. Ландшафт по другую сторону Лоретага был более разнообразен. Наряду со скалами здесь можно было увидеть небольшие желто-коричневые плато, а также островки зелени. Там наверняка была вода и в переизбытке всякой нечисти. Немного поколебавшись, я двинулся направо. Все же во мне было слишком много человека.

Я шел быстрым шагом, бдительно озираясь по сторонам. Эти места были совершенно мне не знакомы. Здесь можно было ожидать любой неприятности. Однако все было спокойно. Мне всего лишь дважды пришлось отбивать нападения тварей — сначала ломтиков, а затем каких-то круглых созданий, прыгавших на меня с грацией переевших лягушек. Около родника я повстречал стадо прозрачных свиней, поспешно ретировавшихся при моем появлении. Затем мне попался многоногий — огромный экземпляр, не менее четырехсот футов в длину. Он был занят, выкашивая рядами бивней обильные поросли растений, покрывавших спрятанную между двумя плато низинку. Гигантский монстр двигался прямо на меня. Кто-то должен был уступить дорогу, и этим кто-то оказался я. Меня так и подмывало прощупать гигантскую тушу фотонными пучками, но не стоило тратить энергию на это вполне безобидное существо. Взобравшись на скалу, я переждал, пока многоногий проползет мимо.

Взошло фиолетовое солнце, Требовалось подыскать место для ночлега. После недолгих раздумий я взобрался на высокую скалу, прогнав оттуда стаю иглоносов. При этом мне пришлось выдержать небольшой бой, потому что поначалу твари не сдавались, взяв меня в кольцо и атаковав по всем правилам военного искусства. Щетинясь пучками игл, увенчивавших функциональный нарост, который находится у иглоносов спереди, где у большинства существ расположена голова, они бросались на меня, стараясь поразить в ноги и живот. В их действиях прослеживалась организация, необычная для тех мест, откуда я держал путь. Мне пришлось всерьез поработать мечом, а в довершение пустить в ход фотонные пучки. Не вынеся подобного обращения, иглоносы оставили скалу. Ночью им придется несладко, вероятно, все они погибнут, но я не чувствовал ничего похожего на угрызения совести. Твари обречены погибнуть, человек должен жить.

День подходил к концу. Светило стремительно тонуло в блеклой массе Лоретага. У меня не было времени, чтобы соорудить полноценную защитную стену. Я ограничился тем, что создал небольшой конус. Теперь следовало поскорее заснуть. Расстелив плащ, я улегся на него, не выпуская из руки меч. Черная пелена забытья уже застилала сознание, когда рядом послышался шорох, и мелодичный голос вымолвил:

— Русий!