"Убить дракона" - читать интересную книгу автора (Самохин Валерий Геннадьевич)

ПРОЛОГ

– Здесь ты другой, – врач ласково провела ладошкой по щеке и грустно улыбнулась. – Вот только глаза прежние…

– Такие же наглые? – Денис прижался сухими губами к руке. Нежная кожа пахла больницей. – Или влюбленные?

– Дурные! – неожиданно рассердилась Юлька. Или ее по другому зовут в этом времени? Он так и спросил.

– Забыл еще спросить, что я делаю сегодня вечером, – язвительно ответила девушка. – У вас ведь так знакомятся, я не ошиблась?

– А что ты делаешь вечером? – глуповато осведомился он. Слегка замутненное сознание машинально отметило – «у вас».

– Все-таки, ты неисправимый идиот, – со вздохом констатировала Юлька и пушистым котенком юркнула под одеяло. По крайней мере, именно такая ассоциация возникла у него.

– Котик, – шепотом позвал Денис.

– Мр-р… – донеслось откуда-то из-под подушки.

– Сейчас лесник придет, – предупредил он.

– Кто? – растрепанная голова показалась на мгновенье и черные глазища удивленно захлопали ресницами.

– Главврач, – быстро поправился Денис, мысленно сетуя на несдержанный язык. Этот анекдот он ей еще не рассказывал.

– Как придет, так и уйдет! – отрезала Юлька.

Прежние властные интонации, никак не вязавшиеся с обликом рядового врача, но вполне обыденные для аристократки XIX столетия хладным металлом прорезались в нежном голоске. Так не бывает? У нее получилось великолепно.

– Даже так? – левая, не заклеенная пластырем бровь взметнулась вверх.

– А ты за дверь выгляни, – посоветовала девушка.

– И что я там увижу?

– Парочку мордоворотов, – скучным голосом поведала она. – Из Службы внешней разведки.

– Почему внешней? – удивился он.

Попытался удивиться. Не вышло. Плевать на них всех, главное – Юлька рядом! Словно услышав его мысли, девушка озорно – как раньше! – улыбнулась, и легонько куснула за мочку.

– Потому что не внутренней, – горячий шепот ласковой змейкой скользнул в ухо.

– Логично! – хмыкнул Денис, осторожно обнимая хрупкие плечи.

Странно, но грудь под повязкой совсем не ощущает боли. Его оперировали? Или ему все приснилось?

– Сегодняшняя медицина творит чудеса, – беспечно повела плечиком Юлька. – Тебе вживили чип, через день-другой будешь как новенький.

Он спросил вслух? Или она может читать мысли? Денис усмехнулся – любимая всегда была ведьмой. Немножко, как и все женщины. Или чуть больше.

– А что за чип? – заинтересовался он. В его время таких технологий не было.

– Обычный. Берет на себя часть функций больного организма и регулирует деятельность регенерирующих препаратов.

– Здорово! – не смог удержаться от восклицания Денис. Нанотехнологии? Или… внезапная догадка мелькнула в голове.

– Значит, у нас все получилось? – возбужденно спросил он. Юлька грустно покачала головой – нет, не получилось.

– А что произошло? – голос прозвучал глухо, натужно.

– Ты сам научил их всему, – в уголках милых глаз появились слезинки. – Я знаю тот… – она подчеркнуто выделила последнее слово… – тот мир только из твоих рассказов, но… – девушка тяжело вздохнула и на секунду примолкла. – Мне кажется, что он был лучше этого… Намного лучше, – еще раз вздохнув, закончила она.

Дорога в ад… Уточнять, кого «их», он не стал – и так все было ясно без слов. Не стал спрашивать и почему. И это было понятно без подсказок. Он сам отдал оружие в руки тех, кто его изобрел. Отдал почти на столетие раньше. Вместе с современными технологиями. Берите, пользуйтесь! На что он надеялся? Один в поле не воин… Глупец. Наивный дурачок. Денис, до боли сжав зубы, катнул желваками.

– А это… – он кивнул головой в сторону окна. Прежняя, привычная глазу Москва жила своей жизнью за тонированными стеклами палаты. – Я не вижу никаких изменений.

Шум авто, гудение троллейбусов, ругань дворников. Легкий запах улицы и, как показалось на мгновенье, возмущенные отголоски обыденной столичной пробки: с сиренами вип-лимузинов, усталой перебранкой водителей и беспомощным свистом дорожной службы. Все, как всегда.

Юлька невесело улыбнулась. Взяв с прикроватной тумбочки матово-серебристый пульт, тонким пальчиком надавила на кнопку. Окно погасло, оставив вместо себя тоненькую рамочку из полупрозрачного пластика. Исчезли и звуки. Испарились вместе с запахами улицами – настенный кондиционер, издевательски подмигнув зеленым светодиодом, выдал струю свежего воздуха с ароматами весеннего леса. Из невидимых динамиков донеслось щебетанье птиц и шум листвы, трепещущей под порывами ветра. Иллюзия.

– И что будем делать? – он вслух задал мучавший его вопрос.

Юлька не ответила. Да и что тут скажешь? Просто жить, как живут миллионы других людей. Привыкать к другому миру.

– А он какой, этот мир? – спросил Денис.

Когда-то, очень давно, такой же вопрос задавала ему Юлька. История всегда повторяется. Но она спрашивала с любопытством, а он – безразличным тоном колхозного активиста на лекции секретаря парткома.

– Разный, – поправила челку девушка и нахмурила брови. – Но чаще – страшный…

Денис легонько ущипнул ее – продолжай. Привычно взвизгнув, Юлька погрозила ему кулачком и неторопливо начала вводить его в реалии:

– Российская империя осталась в прежних границах. Европа объединилась, как и в твоем мире. Соединенных штатов нет – есть Американское Содружество, причем на обоих континентах. Есть Азиатская Конференция с двумя столицами: Пекин и Токио. Австралия – протекторат Объединенной Европы. А Африки нет.

– Как нет? – изумленно переспросил Денис.

– Физически, – обыденным тоном ответила Юлька. – Большая радиоактивная пустыня с обезьянами-мутантами.

– Неплохо погуляли, – он озабоченно почесал затылок. – И это все я?

– Ты про обезьян? – прыснула девушка.

– И про них тоже, – серьезно сказал Денис.

– Ну, здесь-то ты ни при чем, – пухлые губки изогнулись в луковой усмешке. – И без тебя нашлись добрые люди. А вот с остальным… Еще один щипок за мягкое место и ответный шлепок по рукам.

– Банков больше нет, – огорошила его Юлька и, встретив недоуменный взгляд, пояснила: – Есть Единая Платежная Система, которая контролируется Советом государств и наблюдателями от Корпораций.

– Погоди-погоди… – он не на шутку встревожился. – Как это нет? А экономика, финансы, кредиты, в конце концов? Как они регулируют все это?

– Сам все узнаешь, – вздохнула Юлька. – В двух словах не рассказать. Но, самое главное, миром вновь правит «золотой стандарт».

– Не может быть! – поразился Денис. – Это же, сколько тогда можно купить за один грамм металла? Золота ничтожно мало для мировых экономик.

– Много… очень много, – кивком головы подтвердила девушка и продолжила. – Бумажных денег тоже нет, только электронные. Был кризис… большой кризис, закончившийся мировой войной…

Дверь распахнулась без стука. Вошедший мужчина – невысокого роста, поджарый, с красными от бессонницы глазами и жесткими чертами лица – на мгновенье смутился при виде воркующей парочки и виновато улыбнулся.

– Приношу свои извинения за столь бесцеремонное вторжение, – голос был под стать облику: сухой и бесцветный. – Но время не терпит… – прикрыв за собой дверь, он представился: – Шешковский Дмитрий Васильевич, директор Службы внешней разведки… – увидев вопрос в глазах, с усмешкой пояснил: – Потомок того самого… из Тайного приказа.

– Чем обязан? – коротко осведомился Денис безо всякой любезности.

Развернув стул, гость уселся на него, словно на лошадь, скрестив руки на хромированной спинке.

– У меня к вам предложение… просьба, если выразиться точнее. – Тон был властным, не деловым и не просящим. – Ваше письмо на высочайшее имя с пометкой «вскрыть в случае моей гибели» было доставлено адресату… Да-да, 16 апреля 1903 года, на следующей день после покушения на вас. История, рассказанная вами, вызвала интерес у императора, но… – он усмехнулся, – была настолько невероятна в своей сути, что ее просто сочли неудачным розыгрышем. Письмо отправили в архив, где оно и пылилось вплоть до прошлого года.

– И что случилось в прошлом году? – нетерпеливо перебила гостя Юлька.

– Наши ученые сумели доказать возможность переноса матрицы сознания в прошлое. – Шешковский говорил спокойным, размеренным тоном, словно читал лекцию. – В рамках проекта был собрано соответствующее оборудование и начался поиск добровольцев.

– То есть, теперь любой желающий может оказаться в прошлом? – уточнила девушка.

– Нет… – гость удручено покачал головой. – Далеко не любой.

– По каким критериям велся отбор? – Денис приподнялся с подушки.

– Сложно объяснить… – Шешковский замялся на секунду. – Я не ученый. Если говорить образно, то… представьте себе компьютер, подключенный к сети Интернет. Так вот это подключение есть у единиц… у одного на миллион. И есть еще одна проблема, – он замолчал, испытующе оглядывая собеседников.

– Не у всех подходящий трафик? – с усмешкой спросил Денис.

– В точку! – левая бровь посетителя изумленно взметнулась вверх. – Можно сказать «ошибка подключения». Испытателей просто выбрасывает обратно, в наше время. Они успевают заметить лишь смутные образы, какие-то расплывчатые пейзажи… даже не могут определить, в чьем теле они оказались.

– А в моем случае? – серьезно спросил Денис.

– А в вашем случае… и в случае с Юлией Васильевной… – гость принялся сосредоточенно оттирать какое-то пятнышко на тщательно отутюженных брюках. – У вас, если так можно выразиться, безлимитный трафик. – Подняв измученный взор, он пояснил: – Пока вы находились без сознания, аппаратура зафиксировала всплеск небывалой активности… словно вирус, крадущий информацию.

– В прошлое? – на всякий случай уточнил Денис. Шешковский молча кивнул в ответ.

– В какой век?

– Предположительно – в восемнадцатый.

– А почему вы не обратились ко мне еще год назад?

– Мы проверяли вас, – нехотя признался директор СВР. – Вы даже на роль испытателя не подходили… до покушения в метро.

– Значит, это был не теракт? – быстро спросила Юлька. Гость отрицательно покачал головой.

– На каком-то этапе произошла утечка информации.

– И кто наш противник в этих реалиях? – взяв стакан апельсинового сока с прикроватной тумбочки, Денис сделал жадный глоток. Горло внезапно пересохло – вкус показался мерзким.

– Все, – коротко ответил Шешковский. – Миром правят корпорации. Государства выживают. Голод, разруха, войны.

– Весело живете.

– Вашими стараниями. Денис виновато хмыкнул – упрек был более чем справедлив.

– А если я откажусь?

Уточнять, в чем заключается предложение, он не стал – все было ясно и без слов.

– Ваше право, – гость с показным безразличием пожал плечами. – Некоторая часть от вашей империи сохранилась – теперь вы вполне обеспеченный человек. Бумаги на наследование вам оформят без проволочек. Будете жить в свое удовольствие. Есть настоящее мясо каждый день и… даже рыбу сможете себе позволить раз в неделю… – едко усмехнувшись, он добавил: – Вот только речную, тем более ручейную я вам не обещаю – их не осталось. Не приживаются они в наших водоемах.

Облизнув языком губы – неприятный привкус от сока сделался еще острей – Денис зябко повел плечами. Перспектива питаться обещанной рыбой его не прельстила – еще свеж был в памяти вкус нежнейшего волжского осетра, отличавшегося даже от своего собрата двадцать первого века. Собрата второй свежести. Чего же ждать от нынешних?

Ну что ж, сам натворил – сам исправляй. Ладно, ему не привыкать. Сделаем еще одну попытку.

– Хорошо, – охрипшим голосом промолвил он. – Лишь бы хуже не сделать.

– Хуже некуда, – отстраненно поведал гость.

– А как я найду источник, к которому уходила информация?

– Думаю, что это не составит вам особого труда. Гость смотрел внимательно и серьезно. Ждал.

– А нельзя… историю там подучить, технологии какие-нибудь? – Денису вспомнились все его мытарства с внедрениями.

– С тех пор, как вы пришли в сознание, ваш канал сужается буквально ежеминутно, – поморщился Шешковский. – Дорога каждая секунда! Наступило молчание.

– Я с тобой!

Тон, которым это было сказано, не сулил ничего хорошего. Ни новоявленному скитальцу по временам, ни тем паче совратителю от имперской разведки. Спорить в такой ситуации было бесполезно – Денис это знал еще по позапрошлому веку.

– Искренне признаюсь – я сам хотел вам это предложить, Юлия Васильевна, – мягко улыбнулся Шешковский.

– А как мы с тобой встретимся? – Денис почесал в затылке.

– Захочешь – найдешь! – отрезала Юлька.

– А если ты вселишься в тело каннибалки племени Мумбо-Юмбо? – попытка возразить все же последовала. Очень слабая и очень неуверенная. Юлька плотоядно облизнулась.

– Значит, исполнится мое самое сокровенное желание!

Она не шутила – многострадальное ухо подтвердило это тотчас, отозвавшись привычной болью от привычного укуса.

– Держи! – тяжелый нож с костяной рукоятью воткнулся в землю, зацепив острием краешек мокасин. – Умри как воин, презренный трус!

Глумливая ухмылка озарила суровое лицо вождя оджубеев. В глубине души он торжествовал: этот сын гиены и лисы посмел отказаться от его дочери? От красавицы, чей лик сравним с молодой луной, а гибкий стан подобен тонкой осине. Что возомнил о себе нечестивый сын пришлой миниконжу и беглого капитана французской армии?

– Великий Отец справедлив в своем милосердии! – скрипучий голос всколыхнул вершины вековых сосен. – И дает тебе последний шанс. Совет старейшин приговорил тебя к изгнанию, но ты должен кровью искупить свою вину. Позор пал на славный род. Твоя трусость стоила жизни трем храбрым воинам и их скальпы украшают ныне пояса шакалоподобных пауни. Сражайся или умри позорной смертью… – переведя дыхание, вождь оглядел круг воинов-оджубеев.

– Кровь бледнолицого убила в тебе дух Предков, – шамкающий лай морщинистого шамана резко контрастировал с напряженным молчанием. – Ты всегда был чужим среди нас, Сладкий Язык. Твоя кожа бледна, а душа темна, как осенняя ночь… Это твоя последняя битва – в племени нет места для тебя. Твой конь заждался тебя – победи в схватке и ты свободен.

На лицах индейцев мелькнули улыбки – соперник презренного труса не имел себе равных в поединках.

– Умри как воин, Сладкий Язык! – вождь ударил в бубен.

Не было в глазах воинов сочувствия и жалости. Не было и состраданья. Лишь девичьи груди вздохнули с огорчением, да томные сердца наполнились неизбывной тоской. Не слышать им больше песен и сказаний, не смотреть в прекрасные серые глаза с пушистыми черными ресницами. И никогда более нежная рука бледнокожего индейца не скользнет мягкой норкой по изгибам стройных тел. И не шепнет на ушко ласковые слова. Никогда.

Сладкий Язык дрогнувшей рукой подобрал нож и сделал неуверенный шаг вперед. В круг.

Гроза Медведей не стал ждать – одним громадным прыжком он покрыл расстояние, разделявшее поединщиков, и мосластый кулак со свистом опустился на макушку жертвы. Индейцы взвыли от восторга.

– Вставай, трус! – жесткий удар по ребрам привел обеспамятевшего неудачника в чувство. Голова шумела, как водопад. – Вставай и дерись!

С трудом поднявшись на ноги, Сладкий Язык сплюнул на траву тягучей, с солоноватым привкусом крови слюной.

– Иди ко мне, сладкоголосый, я обрею твой скальп! – двухметровый воин со следами от когтей на могучей груди радостно ощерился гнилыми пеньками зубов. Подняв руки вверх, он издал воинственный вопль.

– Подмышками себя побрей, обезьяна немытая!

Мотыльком порхнув между пальцев, тяжелый нож уютно улегся в ладони. Привычным обратным хватом.

– Повтори! – устрашающий рык Грозы Медведей спугнул ленивых ворон, наблюдающих за зрелищем. – Повтори и я отрежу твой язык, и скормлю его гиенам!

Сладкий Язык не стал повторять. Зачем? Скользнув вперед, он уклонился от встречного удара, подрубил опорную ногу, и картинно-небрежно чиркнул острым лезвием по сонной артерии. Иппон.

В наступившей тишине – лишь вездесущие сверчки беззаботно трещали в траве, – молодой индеец неторопливо подошел к лошади, поправил подпругу и ловким движением взлетел в седло. Во всем племени только он пользовался седлом – подарком погибшего отца.

– Пока, девчонки! – воздушный поцелуй румянцем лег на татуированные щечки взволнованных красавиц. – Не поминайте лихом… – серые глаза осветились прощальной улыбкой. – Будете проездом в наших краях – заходите в гости. Матушка будет рада. Адреса он, как водится, не оставил.

Краснокожая матушка, испугано прижав ладошки к вискам, слабо улыбнулась вослед исчезнувшему сыну.

Бывший горький пьяница, ловелас и – когда-то, очень давно, уже и не упомнить – блестящий режиссер столичного театра, а ныне благочинный помещик захолустного уезда Василий Тертышный был вне себя от ярости. Причина временного умопомрачения была банальна и проста: через час-другой начнут съезжаться гости, но, как это издревле принято на Руси, еще ничего не готово к торжественному приему.

Подгорел, покрылся несъедобной корочкой молочный поросенок, сутки отмокавший в кислой простокваше. Кадушка с огурцами, извлеченная на свет из дальнего погреба, цвела мохнатой плесенью и разносила по всей округе удушливое зловонье. Бочонок десятилетнего вина (говорила бабка: не жалей молочка домовому!) на пробу оказался обычным прогоркшим уксусом. Но, самое главное, бесследно пропал занавес!

Ладно бы занавес – это еще полбеды, но пропала и эта бестолочь Юлька. Роль ее досталась не главная, но и не была второстепенной. Иноземная принцесса. Красавица без реплик.

Хватало с избытком в имении пышнотелых, румяных, густобровых молодух. Кровь с молоком, иначе не скажешь. А изюминка была всего одна. И прекрасна нездешней красотой. Дочь наложницы-гречанки и вельможного сановника из Петербурга.

Черноволоса, смугла и с бездонно-синим взором наивных детских глаз. Тонка в кости, стройна и скорбна умом. Десяток фраз – и те с трудом поймешь. Продать бы ее – и цену дают не скупясь! – но кем он будет любоваться унылыми зимними вечерами? Дворовыми крестьянскими девками? Не для его утонченной души, чьим твореньям рукоплескала сама государыня Елизавета.

Василий Тертышный тяжело вздохнул: любоваться – это все, что теперь ему осталось. Буйная молодость и бесчисленные связи привели к закономерному концу. И слава российского Казановы осталась далеко позади.

«Горе мне, о горе!» – немыслимо изломив руки, патетически воскликнул режиссер. Небеса молчали. Премьера спектакля в постановке крепостного театра была на грани провала.

«О, боги Олимпа, явите чудо!» – несчетный раз взмолился помещик. Из какой оперы была сия цитата, Василий Тертышный уже и не помнил. Но чудо явилось. Оно было в малиновой рубахе навыпуск, опоясанной расшитым поясом, зеленых штанах и начищенных до блеска сапогах. Чудо звалось по новой моде «мажордом», но куда охотней откликалось на менее затейливое «Архип».

– Нашел, барин! – радостно выдохнул доморощенный мажордом, едва не споткнувшись о порог светелки. – Она в конюшне спит!

– Спи-ит?! – с угрозой протянул режиссер и зарычал: – Запорю! Вожжами!

– Ее удар хватил, барин, – вступился за увечную сердобольный Архип. – Шла себе, шла и… хлопнулась оземь. Не иначе голову напекло. Жара, чай, несусветная вторую седмицу стоит. Холоп из псарни вылил на нее бадью колодезную, она и пришла в себя. Да видать не совсем. Побрела куда глаза глядят… вот и забрела.

– Ладно! – смилостивился помещик. – Посидит денек-другой на воде… – чуть подумав, добродушно добавил: – Хлеба черствого корочку будешь давать перед сном… авось поумнеет.

– Это вряд ли, Василь Михалыч, – насупился Архип.

– На все воля божья, – наставительно произнес режиссер и махнул рукой. – Веди, показывай пропажу.

В полутемном углу на копешке свежескошенного пахучего сена, свернувшись в клубок, безмятежно спала прима местного театра. Спала, закутавшись в пропавший занавес из красного бархата.

– Ах, ты!.. – от возмущения у режиссера перехватило дыхание, и он судорожно принялся шарить рукой по стене в поисках вожжей. – Ты глянь, что она творит!

– Совсем страх потеряла девка! – поддержал хозяина Архип и легонько ткнул спящую носком сапога. – Вставай, бесстыдница. Неровен час, барин осерчает и…

Что там за «и» никто так и не узнал. Голос, слегка приглушенный тяжелой тканью, прозвучал раздельно и четко:

– Пошел прочь, холоп!

– Ась? – туповато переспросил Архип.

– Хренась! Губу подбери, сапоги слюной зальешь!

Из-под занавеса послышался смешок – видно собственная же фраза показалась девке забавной. Или что-то напомнила.

Тертышный тихонько охнул и приложил руку к груди. Сердце забилось в радостном предвкушении. Такие властные интонации он слышал только от одной женщины – от государыни императрицы.

«Боже, какой талант!» – ошеломленное сознанье озарилось предчувствием чуда.

– Юленька, солнышко, – ласково-приторный голос растекся елеем. – Проснись, все тебя только ждут.

– А ты кто таков? – из края занавеса показались любопытные глаза.

– Я твой барин, Василий Михайлович.

– А-а… – в сонном голосе явственно прозвучало разочарование. – Тогда прикажи подогреть воду для ванной и подать кофе. Только зерна пусть тщательней мелют, и готовят не на огне, а на горячем песке. И варят на сливках, не на воде.

– Ась?! – на этот раз не смог удержаться и режиссер.

– Ты, барин, плохо понимаешь по-русски? – в бездонно-синих глазах сверкнула искорка гнева. Да и «барин» в ее устах прозвучало с издевкой. – Что ж, повторю на иноземном…

От безупречного французского в ступор впали оба. Впрочем, Архип и без того стоял с отвисшей до пола челюстью.

– Ступайте! – царственному жесту могла позавидовать любая столичная актриса. – И дайте спокойно поспать. Я уже вторые сутки дежурю.

Тертышный машинально поклонился и сделал шаг назад. Спохватившись, он залился багровым румянцем.

– Юлька! – гаркнул он. Точнее попытался гаркнуть, но получилось как-то неуверенно, сипло. – Не смей перечить своему барину.

– Если ты еще раз посмеешь повысить на меня голос… – девка произнесла это скучным тоном, но от ледяных интонаций вдоль хребта побежали мурашки. – Я пожалуюсь мужу. Он тебя в Сибири сгноит. Или повесит … – после небольшой паузы, она с ленцой обронила, тихонько зевнув: – На ржавый крючок. За текстикулы.

Одурманенный происходящим мозг живо нарисовал обещанную картину. Режиссер крепостного театра зашелся в истеричном смехе.

– Барин! – в конюшню вбежала горничная Груша с выпученными глазами. – Гости прибыть изволили. Бросив умоляющий взгляд на непокорную приму, Тертышный шепотом попросил:

– Юленька! Свет очей моих… – при этих словах Архип шумно икнул. – Христом богом молю, выйди к гостям, не срывай постановку.

– Ладно, – снисходительно пообещала девка. – Так и быть, будет тебе спектакль.

Последняя фраза отчего-то не понравилась режиссеру. Сильно не понравилась. Даже очень.