"Остров" - читать интересную книгу автора (Колосов Дмитрий)

Глава девятая

Все так же, как и много раз прежде. Та же Золотая Зала. То же каменное лицо Рыжебородого Титана. Только сегодня он суров и неулыбчив.

— Рассказывай!

Иусигуулупу сглотнул слюну и, страдая от жестокой боли в перебитых руках, начал:

— Как известно Великому Повелителю, я был послан гонцом в город Куучак. Я должен был отнести послание наместнику города — Сидевший здесь же в Зале наместник Куучака усиленно закивал головой — Выполнив это поручение, я забрал ответное послание и отправился в обратный путь. Но не успел я отойти от города и на полет стрелы, как был схвачен воинами кечуа, которые отвели меня к своему вождю. Племя кечуа находилось в состоянии войны с нашим великим государством, вождь хотел было убить меня, но передумал. Он предложил мне сохранить жизнь и много скота и женщин с тем условием, чтобы я доставил Великому Повелителю фальшивое послание. У меня не было выбора, и я согласился. Вождь кечуа заставил меня поклясться Солнцем, и пообещал скормить термитам, если я не выполню свою клятву. Если же я помогу ему, он обещал сделать меня правителем Инти Уауан Акус. Дав клятву, я изменил послание наместника Куучака и отправился в обратный путь.

— Что именно ты изменил в послании — послышался голос стоящего чуть сзади Анко-Руя. Не поняв вопроса, Иусигуулупу обернулся к говорящему.

— А?

— Я спрашиваю тебя: что ты изменил в послании — терпеливо повторил начальник дворцовой стражи.

Иусигуулупу замялся. Один из стражников подтолкнул его древком копья.

— Отвечай! Побледнев, гонец пролепетал:

— Я не помню.

— У тебя короткая память! — вновь подал голос Анко-Руй — Ничего, я напомню — Он снял с пояса кипу и протянул его Иусигуулупу — Вот твои показания. Читай!

Едва шевеля непослушными пальцами, Иусигуулупу начал:

— Я, митмак Иусигуулупу, обвиняемый в измене Великому Правителю Инти Уауан Акус, свидетельствую, что в послании, переданном мне наместником города Куучак, было сказано: «Войско кечуа, поклоняющихся белой луне, подошло к городу. Их неисчислимое множество. Вождь кечуа угрожает, что завоюет Куучак, а потом придет черед Общины сыновей Солнца. О Великий Повелитель, прошу, пришли мне войско. Город в опасности. Преданный тебе слуга, наместник Куучака».

— Все правильно — спросил Анко-Руй у встрепенувшегося наместника.

— Слово в слово — угодливо пролепетал тот.

— Читай дальше! Иусигуулупу продолжал:

— Я свидетельствую, что заменил эти слова на следующие: «О Великий Повелитель, сын твой, наместник города Куучак, смиренно припадает к твоим стопам, спеша поделиться великой радостью. Второго дня четвертой луны храброе войско твое, разбив воинов кечуа, овладело большим городом Умару. Захвачено много продовольствия и пленных. Да пребудет имя твое в веках, мой Повелитель! Да будут боги благосклонны к великому городу Инти Уауан Акус! Преданный тебе слуга, наместник города Куучака».

Иусигуулупу замолчал и протянул кипу шагнувшему к нему Анко-Рую.

— Что было дальше — спросил внешне равнодушный Инкий.

— Дальше я принес кипу своему Повелителю.

Инкий хмыкнул. Ему не нравился этот спектакль. Вот именно — спектакль! Все это наверняка выдумал Анко-Руй. Да, но откуда тогда он мог столь точно знать, содержание обоих посланий? О первом ему мог вполне рассказать наместник Куучака, но второе? Текст второго послания, зачитанный стоящим перед ним гонцом, был слово в слово схож с текстом кипу, извлеченного из дворцового архива, доступ в который имели лишь атланты. Неужели все-таки гонец предал? Или здесь что-то иное?

Инкий машинально провел пальцем по висевшему на поясе кипу. Действительно, почти слово в слово.

Если гонец не делал этого, то откуда он знает текст обоих посланий?

Если делал? Что-то здесь было надумано. Слишком гладко.

— Как ты мог записать свои показания — спросил Инкий Иусигуулупу — У тебя ведь сломаны руки.

— Это сделал за меня писец.

— На тебя не давили во время расследования?

Вопрос был великолепен! Ведь Рыжебородый Титан только что упомянул о сломанных руках. «А может быть, он хочет, чтобы я сказал правду?» — мелькнула шальная мысль в голове гонца. Иусигуулупу посмотрел на Анко-Руя. Тот ощерился в многообещающей улыбке: попробуй только!

— Нет, — сами собой разжались губы гонца, — я признался добровольно.

— А твои сломанные руки?

— Упал со скалы.

Формальность была соблюдена. Гонец струсил. Инкий сделал для него достаточно и большего делать не собирался. Однако спросил:

— Как выглядел вождь кечуа?

— Высокого роста, густые волосы… — Иусигуулупу наморщил лоб, вспоминая, что вдалбливал ему в голову Анко-Руй, и облегченно выдохнул:

— А, еще золотые браслеты!

— Были ли у него шрамы на лице?

Гонец замялся. Про шрамы ему ничего не сказали. Он посмотрел на начальника дворцовой стражи. Тот равнодушно отвел взгляд в сторону.

— Да, был один.

— Где?

— На левой щеке — Иусигуулупу следовал логике. Большая часть воинов — правши. А удар, нанесенный мечом справа, должен рассечь левую щеку.

Инкий задумчиво покачал головой. «Вождя он не видел. Это точно».

Вождя кечуа обнаружили мертвым на платформе Пума-Пунку. Его опознали собственные воины. Всю правую скулу вождя пересекал огромный старый шрам, нанесенный беспощадным бронзовым копьем. Не запомнить его было невозможно.

— Ты уверен, что разговаривал с вождем?

— Да.

— Допустим. Ты встречался с кем-нибудь, когда нес кипу в Город?

— Только один раз.

— Что это были за люди?

— Они прокладывали дорогу. Ими командовал начальник дворцовой стражи Анко-Руй.

— Ах да, я что-то припоминаю. Ты еще тогда просил за Анко-Руя. Он ведь, кажется, твой сосед?

— Был — отрезал Иусигуулупу, бросив ненавидящий взгляд на слегка побледневшего начальника дворцовой стражи.

— Кто-нибудь из стражников мог прочитать и исправить твое послание?

— Нет, они неграмотны.

— Это так? — спросил Инкий у Анко-Руя.

— Да, мой Повелитель.

— Значит, в дороге кипу исправить не мог никто?

— Выходит, так.

— Повелитель — вмешался Анко-Руй — к чему тратить время? Гонец признал свою вину.

Инкий бросил на говорившего тяжелый взгляд, тот запнулся и умолк.

— Значит, его исправил ты?

— Да, я.

— Ты сам решил свою участь, гонец. Сегодня ты будешь казнен на площади перед Дворцом. Уведите его.

— Но, Повелитель, я надеюсь…

Не слушая упавшего на ноги гонца, Инкий встал и резко вышел.

— Повелитель — взывал ему вслед Иусигуулупу — моя невеста будет жить? Скажи мне?!

— Будет — ласково тронул его плечо начальник дворцовой стражи — Я ведь обещал тебе.

— А Повелитель? Он знает об этом?

— Конечно. Я же передал тебе его слова.

— Да — Иусигуулупу повернул тронутое безумной гримасой лицо к двери, в которую вошел Инкий — Его слова…

— Пойдем — Анко-Руй помог гонцу встать с колен и бросил воинам:

— Через час он должен быть на площади! — И тихо Мастеру кожаных ремней: — Заткни ему глотку.

Сыны Солнца любили кровь. Они любили жестокие зрелища. Такова суть человека, как ни прячет он ее под квакерские одежды. Сегодня их ожидало два великолепных представления. Площадь была полна.

Инкий, Воолий, Герра и Слета, облаченные в парадные, алые с голубой оторочкой плащи, заняли место на вделанной а крепостную стену трибуне.

Толпа загудела. Инкий поднял вверх обе руки, призывая ее к тишине. Площадь смолкла. Последовал кивок стоящему неподалеку в почтительной позе Анко-Рую. Тот исчез и вскоре появился во главе небольшой процессии, состоящей из осужденного на смерть и шести закованных в звонкую медь стражников. Толпа заревела. Громче и громче. Волнами.

Иусигуулупу подвели к небольшому деревянному помосту. Там уже суетились четверо: палач, вооруженный огромным, причудливой полукруглой формы, топором, двое его подручных и Мастер кожаных ремней. Воины возвели пошатывающегося гонца на помост. Анко-Руй встал на небольшое возвышение и начал зачитывать приговор.

— За что его — негромко спросила Герра у Инкия.

— Государственная измена. Он вступил в сговор с кечуа и принес мне фальшивое кипу, позволившее врагу напасть на Город внезапно.

— Какой молоденький, — пожалела Герра, — А может, он не виноват?

— Он во всем сознался.

— Еще бы! Попробуй не сознайся этому костолому!

Герра показала глазами на орущего во всю глотку Анко-Руя.

— Он во всем сознался — упрямо повторил Инкий. — Остальное неважно.

— Но пусть он хотя бы скажет слово в свою защиту!

Атлант на мгновение заколебался, а затем решил:

— Хорошо, будь по-твоему. Я велю ему говорить, как только Анко-Руй закончит чтение приговора.

Герра замолчала, Инкий скосил глаза влево, где сидели Воолий и Слета. Слета была бесстрастна, губы жреца кривила кровожадная улыбка. Он все-таки пил кровь!

Анко-Руй закончил. Привстав со своего места, Инкий бросил:

— Пусть он скажет в свою защиту, если ему есть что сказать!

Анко-Руй усмехнулся и что-то сказал осужденному. Тот отрицательно покачал головой. Лицо его осталось безучастным. Он не хотел говорить, он отказывался от последнего слова. Неужели человек и вправду может отказаться от последнего слова? Неужели он не даст губам шевельнуться в последнем прости-всем людям — и плюнуть в лицо палачам? Неужели он откажется выпустить нежного, с придыханием, мотылька последнего звука? Неужели? Ведь люди так любят говорить. Особенно о себе. Особенно, упаси фортуна, в последний раз. Даже если этот последний раз еще не единожды повторится. Ведь последнее слово дается не только приговоренным к смерти. Его дают и шалопаям, заслужившим месячную отсидку. Но ведь и они обожают последнее слово. Они согласны говорить его по многу раз, и не оно ли причина их частого возвращения в камеру? Как приятно раз в месяц побыть героем, плюнуть в лицо присяжным, а заодно и всему миру. Их много, любителей громких слов.

Боже, как метали громы и молнии анархиствующие революционеры!

«Мускулистая рука рабочего класса…» — Какие метафоры! Какие эпитеты! Как бледнели в бессильном гневе обматюкованные судьи, зная, что один запрещающий жест — и вся либеральная пресса обрушит огонь на «кровожадных деспотов царизма». Как били по физиономиям усатых жандармов зонтики истеричных дамочек: сатрапы! За это давали всего лишь пятнадцать суток, но и здесь они успевали сказать прочувствованное последнее слово, заработав бурную овацию зала. Бывало лучше. Бывало красивее, порядочнее, эффектнее любых последних слов, в которых, сколь бы оправданы они ни были, всегда слишком много выспренности. Бывало, когда шли в белом мундире навстречу штыкам, или как Лев Франции, любимец Наполеона маршал Ней, так и не сумевший предать своего императора, сидя в карете смертников — священнику, что сопровождал его на казнь, показывая пальцем в небо: «Зато там, падре, я буду быстрее вас!» Какой дух! Какая сила! Нужны ли здесь еще какие-нибудь слова!

Иусигуулупу хотел сказать последнее слово, но не смог этого сделать. За несколько мгновений до того, как вывести на площадь, к нему подошел Мастер кожаных ремней. В руке он держал хитро зазубренную костяную палочку — два крючка на каждом из концов. Подручные палача схватили Иусигуулупу, а Мастер вонзил эту палочку через низ подбородка в небо. Гонец захлебнулся кровью и навеки сжал челюсти. Увы, ему было не суждено сказать последнего слова.

Как только Иусигуулупу отрицательно покачал головой, подручные палача схватили осужденного и бросили его на широкую деревянную колоду. Крепкие веревки обхватили руки и ноги. Заревели трубы. Мастер кожаных ремней вынул из-за пояса нож — хищный, с зазубринами — и потрогал пальцем его остроту. Толпа замерла в сладостном предвкушении. Мастер надсек кожу, показалась кровь, и сделал широкий надрез. Иусигуулупу пучил глаза, боль давила из горла крик, но встретившись с еще более чудовищной болью в скованном крючками рту, отступила назад — к сердцу.

Садист сделал второй надрез и подцепил ножом ленту кожи. Толпа взревела. Мастер дернул окровавленный лоскут и, оторвав, поднял его в воздух, демонстрируя возбужденной толпе. Вопли усилились.

— Великий Разум — Слета закрыла глаза рукой — какая ужасная казнь!

— Толпа любит кровь — заметил Инкий — Пусть позабавится.

Карлик сделал еще один надрез и вырвал второй лоскут кожи. Затем, обнажая позвоночник, третий. Гонец обмяк и бессильно повис на колоде. Обычай требовал, чтобы перед тем, как отрубить голову, его привели в чувство, но Инкий махнул рукой: кончайте!

Вновь заревели трубы. Палач взмахнул топором и, резко выдохнув, обрушил его на шею Иусигуулупы. Удар был силен и точен. Голова отделилась от туловища и, брызнув кровью, покатилась по помосту. Воолий нервно облизал губы. Быстрые ноги судорожно заскребли по шершавому дереву, дернулись и затихли. Охнувшая было толпа разразилась ревом.

Никогда больше гонцу не суждено видеть синего бездонного моря!

Но представление еще не закончилось, впереди была вторая его часть — у Храма. Толпа загудела и повалила к Пирамиде. Быстрее, быстрее — занять место поближе к основанию. Быстрее, быстрее — вонзить когти в трепещущую плоть!

Анко-Руй подбежал к трибуне, на которой сидели атланты, и махнул рукой. Янакона поднесли четверо носилок. Негоже богам ходить пешком! Атланты разместились в них, Инкий приказал начальнику дворцовой стражи сесть рядом, и кортеж двинулся к пирамиде. Бегом! Народ расступился, пропуская своего Повелителя вперед.

— И все-таки он невиновен, — внезапно сказал Инкий устроившемуся в его ногах Анко-Рую.

— А кто же тогда?

— Не знаю.

— Зачем, в таком случае, Повелитель приказал казнить гонца?

— А какая разница! Человеком больше, человеком меньше… Что стоит жизнь, — Инкий скривил губы в усмешке. — Важнее страх.

— Ты мудр, Повелитель, — льстиво улыбнулся Анко-Руй. — Страх нужен.

— Ты мне докладывал, — внезапно вернулся Инкий к мучающей его мысли, — что врагов вел проводник из наших. — Атлант вопросительно посмотрел на начальника дворцовой стражи.

— Да, пленные говорили об этом. Но никто не видел его лица.

— Иусигуулупу не мог вести войско кечуа. Он в это время был во Дворце.

Анко-Руй пожал плечами.

— Это мог сделать кто-нибудь другой. Мы ведь казнили этого ублюдка за совсем другое преступление.

— Н-да, — неопределенно поддакнул Инкий. — Но у меня предчувствие, что оба эти преступления связаны. Значит, пленные не опознали проводника?

— Нет. Его лицо было скрыто маской.

— Жаль — огорчился Инкий и с улыбкой заглянул в лицо Анко-Рую. Глаза атланта были холодны и жестоки — С удовольствием содрал бы с него кожу!

— Я бы с удовольствием помог тебе в этом, мой Повелитель — льстиво улыбнулся Анко-Руй. Носилки приближались к храму.

— А как быть с этой девчонкой — спросил вдруг стражник — Я обещал казненному, что она останется жива.

— Она будет жить. На небе — захохотал Инкий — Какая разница — сегодня одна, завтра другая. Что изменится?

Мимо плыла бесконечная стена городских складов. Скользя глазами по ее серому постоянству, Инкий внезапно спросил:

— Говорят, она хороша?

— Да. У нее голубые глаза.

Взгляд Инкия застыл. Он задумался. В этот момент янакона остановились и, крякнув, поставили носилки на землю. От легкого толчка Инкий очнулся и решительно произнес:

— Я не буду менять своего решения. Пусть умрет она.

Хотя Анко-Руй сделал безразличную мину, на душе у него остался какой-то осадок вины.

Атланты и стража поднялись на вершину пирамиды. Вот и спасительная тень храма.

— Ой, лицо совсем обгорело — пожаловалась Слета, щурясь в небольшое зеркальце — роскошь, недоступная даже курака. Сказала она это на языке атлантов, но Анко-Руй понял.

«Великий Виракоча! Какие же они звери! И ведь они даже не осознают свою звериную сущность. Через несколько минут умрет девушка много моложе тебя, видевшая в жизни в тысячу раз меньше, чем ты. Умрет страшно! А тебя хватает лишь на то, чтобы беспокоиться о своей внешности! Звери!»

Анко-Руй улыбнулся и сказал:

— У жрицы чудесная кожа!

— Спасибо, — не без кокетства улыбнулась Слета.

Храмовый служка принес шкуру ягуара — рабочую одежду Воолия, атлант скинул алый плащ и начал быстро облачаться. Предвкушение кровавого действа возбуждало его.

— А девчонка-то ничего! — подмигивая, сообщил он Инкию. — Я только что ее видел.

Тот со смешком откликнулся:

— Вон Анко-Руй говорит, что у нее голубые глаза. Может быть, она — результат твоих похождений?

Жрец захохотал.

— Мои детишки умирают, так и не родившись, вместе с мамашами. Сразу после зачатия! Ха-ха!

Атлантки нехотя рассмеялись. Инкий промолчал. Он явственно чувствовал неодобрение, исходящее от находившегося рядом начальника дворцовой стражи.

— Ладно, хорош трепаться, начинай!

— Бегу — сообщил Воолий, действительно почти переходя на бег от нетерпения.

Инкий махнул рукой. Стоявшие на гребне пирамиды воины поднесли ко рту медные трубы. Церемония началась.

Какая чепуха — может подумать читатель. Автор наслаждается надуманными сценами жестокости: разможженные кости, растерзанные тела, окровавленные внутренности — все для того, чтобы пощекотать нервы. Но разве не любят люди, когда им щекочут нервы? Риторический вопрос. Конечно, любят. Пусть даже на страницах книг или на экранах телевизоров, коль исчезли гладиаторы и исчезает коррида.

Сыновья Солнца любили щекотать нервы всерьез, чтоб пахло кровью и испражнениями. Они любили кровь, и эту любовь нельзя вычеркнуть из истории. Их история была кровавой, но не более, чем наша история. Но они любили мочить в крови губы, в то время как мы — руки. Они не ходили в крови по колено. Кровь была священна, ее не лили как воду. Ею ублажали богов. Кровь, проливаемая ими, текла лишь по форзацу книги истории, а кровь, пролитая «цивилизованным» миром, пропитала страницы. Каждую страницу.

Но кровь была. Как костры инквизиции. Как ГУЛАГ. Как коричневая тень европейского пожара. Как Варфоломеевская ночь. Как резня в Хиосе. Было! И кровь запомнилась. Она была слишком яркая. Она слишком выставлялась ими наружу. Она лилась с вершин пирамид, а не пряталась по подвалам застенков.

Сыновья Солнца обожали кровь, и мы не вправе вычеркнуть эту страницу из истории.

Инкий махнул рукой. Заголосили трубы. Церемония началась.

Жрецы вывели к алтарю девушку. Она не была равнодушной, подобно прежним жертвам, одурманенным сладкими грезами наркотиков. Она знала, что ее ожидает. Она то рвалась и кусалась, уподобляясь разъяренной кошке, то устало обмякала в руках вечно бесстрастных жрецов.

Появился Воолий. В звериной шкуре, дрожащий от возбуждения. Он начал традиционный танец Лунного Ягуара, но танец короткий, нетерпеливый. Повинуясь его жесту, храмовые служки заключили запястья и лодыжки жертвы в крепкие кожаные кандалы, цепями привязанные к вделанным в гранит вертикальным столбам. Заскрипели блоки, и девушка повисла на цепях, распятая и беспомощная. Жрецы стали позади жертвы, картинно скрестив на груди руки.

Воолий остановился. Члены его напряглись, веки, скрытые маской, нервно затрепетали, горячий вожделенный взгляд обжег девушку. Она, почуяв его, забилась. Ягуар ударил хвостом и, крадучись, пошел к жертве. Вот она, юная и желанная. Руки Воолия коснулись скрытых тоненьким платьицем бедер. Как он любил этот не ведавший любви трепет! Как покорны и беззащитны обреченные жертвы! Но эта — совсем другое дело. Она похожа на запутавшуюся в сети пуму. Огонь ее голубых глаз обжигал. Воолий не мог больше сдерживать себя и резким рывком разорвал платьице жертвы. Толпа завопила, но атлант даже не услышал этого воя. Пальцы его жадно заскользили по прекрасной фигуре. Какая у нее нежная золотистая кожа. Руки жреца начали с плеч, коснулись небольшой напряженной груди… Девушка плюнула в маску, Воолий хрипло рассмеялся. Маленький, чуть втянутый пупок, шелковистые бедра. Жрец гладил их кругообразными движениями, заставляя пустить его руки дальше — к вожделенной цели. Девушка вновь забилась. Бедра напряглись так, что обозначились вены. Все, больше он терпеть не мог. Рванув на себе одежду, жрец навалился на девушку, бессильно бившуюся в паутине опутывающих ее цепей. Потные руки буквально разодрали стиснутые колени жертвы, и жрец проник в нее. Она закричала. Наэлектризованная толпа ответила диким истеричным воем, в котором явственно читались желание и похоть.

Обхватив маленькую, корчащуюся от боли и унижения фигурку, жрец проникал в нее всей мужской страстью и медленно отступал назад. Еще и еще… И вот он закричал от комкающего сердце восторга. Толпа завистливо ухнула. Воолий опустился на колени, лизнул языком бегущую по бедру струйку крови, затем провел по лону подрагивающими руками и воздел их над головой. Кровь! Алая кровь, смешанная с белесыми сгустками страсти. Ягуар принял жертву!

Солнце вошло в зенит и уничтожило тени. Пора! Подошедший к жрецу служка протянул ему нож. Воолий крепко сжал золотую рукоять, тусклый луч, отразившийся от клинка, ударил по глазам жертвы, заставив их раствориться в слезах. Шагнув, Воолий схватил рукою грудь девушки и очертил ее тонким кровавым кругом. Обильно хлынула кровь, залившая живот и задрожавшие ноги. Не внимая дикому крику, жрец проделал то же самое и с другой грудью. Затем он отступил чуть назад. Кровь, сбегающая по золотистой коже, образовала небольшую лужицу у ног Кансоор, служка подставил туда жертвенную чашу. Девушка устала кричать и лишь редко всхлипывала. В Воолий вдруг снова начало просыпаться неодолимое дикое желание. Нельзя! Подавляя в себе зов плоти, жрец заспешил и, взмахнув ножом, вонзил его чуть повыше пупка жертвы. Раздался животный вопль. Нож медленно, наслаждаясь страданием, пополз вверх, обнажая сочащиеся жиром внутренности. И сердце — бешено бьющийся в предсмертной неге комочек. Рука жреца вцепилась в него и вырвала наружу — к Солнцу. Тело Кансоор вскинулось вверх и беспомощно повисло на веревках.

Воолий продемонстрировал сердце рычащей в экстазе толпе и положил его в чашу. Кровь, которой было забрызгано все: базальт, тело жертвы, руки и одежда жреца — пьянила его. Отбросив все традиции, Воолий скинул маску, поднял сверкавшую золотом и кровью чашу и, совершенно не таясь, припал к ней губами. Кадык на шее задвигался.

Переиграл. Толпа онемела. Ее восторг обратился в ужас. Каждый вдруг представил себя на месте жертвы, сознавая, что кровь — потребность не бога, а вампира, человека с зелёной кожей.

Так бывает, когда человек чует свою смерть. А она была рядом, и губы ее были алы от крови.

Несколько мгновений люди стояли, застыв в ужасе, затем, словно очнувшись, бросились бежать от этого проклятого места. Толкаясь локтями и давя слабых. Бряцающие золотыми браслетами курдка и грязные янакона, воины и самоуверенные жрецы. Площадь вмиг опустела. Лищь несколько растоптанных тел да обрывки сорванной одежды. И мечи, и копья. И ребенок, таращащийся в небо мертвыми карими глазами.

Воолий допил последнюю каплю и, сладко выдохнув, бросил опустевшую чашу застывшим жрецам. Затем он подошел к висящей на веревках мертвой Кансоор и впился алыми губами в посиневшее лицо.

И гром не ударил. И Солнце светило как прежде.

— Он заигрался — сказал Инкий оцепеневшим в шоке атланткам.

Эмансер ничего не имел против сюрпризов, но не таких. На него взирал сам номарх Кемта Келастис. Тело Эмансера непроизвольно подалось вперед, готовое рухнуть на колени. Из оцепенения его вывел окрик Сальвазия:

— Что с тобой?

Эмансер прижался к спинке кресла и ошарашенно помотал головой, словно пытаясь отогнать наваждение. Но Келастис не исчезал, а, напротив, нахально взирал на нубийца.

— Так-так, значит, жив и прекрасно себя чувствует. Тридцать километров по кишащему акулами океану! Я недооценивал тебя, Эмансер!

Номарх повернулся, намереваясь выйти.

— Постой! — крикнул ему вслед Сальвазий.

— Что тебе надо. — Голос номарха был отнюдь не вежлив. — Куда ты сейчас идешь?

— На Совет Пяти. Сегодня прилетел Инкий. Мы могли бы собраться в полном составе, но если ты занят…

— Инкий? Он здесь?

— Да. А ты что, не знал?

— Сальвазий стар, и зачастую не считается нужным посвящать его в происходящее во Дворце. Я иду на Совет. Послушай, а не мог ли Эмансер пойти вместе со мной?

— Эмансер. — В голосе Кеельсее послышалось сомнение. — Ну, не знаю. Лично я ничего не имею против, но не знаю, как отнесутся к этому другие. Пойдем узнаем, если хочешь.

— Эмансер. — обратился Сальвазий к кемтянину. — подожди меня здесь.

Несколько минут прошли в ожидании, затем открылась дверь, и посыльный тарал возвестил:

— Великий Белый Титан приглашает кемтянина Эмансера явиться на Совет Пяти. Прошу следовать за мной.

Посыльный привел Эмансера в сектор «А», где жили Титаны. Всем прочим, за исключением немногочисленной прислуги — особо надежных таралов — вход в сектор был строго воспрещен. Восемь огромных голубоглазых гвардейцев денно и нощно стерегли единственный ведущий в сектор проход, оберегая покой Титанов.

Эмансер и его спутник подошли к обитой черным металлом двери, по краям которой недвижно стояли закованные в медь гиганты. Посыльный нажал на торчащую в стене кнопку. Приоткрылся небольшой глазок — кто-то изучал кемтянина — затем дверь распахнулась, и Эмансер вошел внутрь.

Облаченный в блеклый, неопределенного цвета хитон тарал повел Эмансера по длинному, извилистому, похожему на серебрящуюся кишку, коридору. Кемтянин решил заговорить с провожатым и мимоходом заметил:

— А я думал, что сюда могут входить только Титаны. Слуга не ответил.

— Значит, здесь есть и таралы? Молчание.

— Ты что, глухой — не выдержал кемтянин.

Лицо тарала осталось бесстрастным. Ни одной эмоции.

Они продолжали, идти по закручивающемуся спиралью коридору. Совершенно безлюдному. Лишь единожды вдалеке мелькнул край чьей-то одежды, тут же исчезнувший. Ни одной двери, ни одной комнаты. Лишь серые стены да странный, не похожий на солнечный, свет.

Внезапно тарал остановился и нажал пальцем на едва заметный выступ. Часть стены плавно поехала вверх, и глазам кемтянина предстала небольшая зала. Ослепительно красивая девушка, одетая в вызывающе нескромную тунику, готовила коктейль. Она брала куски льда и опускала их в сосуд с апельсиновым соком. Рядом с ней сидел Сальвазий, который при виде Эмансера встал и сказал:

— Входи.

Девушка без интереса взглянула на Эмансера и велела проводнику:

— Можешь идти.

Тот безмолвно склонил голову, дверь за спиной Эмансера медленно опустилась вниз. Сальвазий сделал несколько дерганых шагов — наблюдательный Эмансер давно заметил, что в присутствии Титанов Сальвазий становится слишком суетлив, неуверен в себе. Вот и сейчас он заторопился.

— Пойдем. Нас ждут. Это Леда. — Последнее замечание относилось к девушке, готовящей апельсиновый коктейль. — Она жрица Солнца. Познакомься. — Не давая Эмансеру вымолвить и слова, старик взял его за локоть и увлек в соседнюю комнату, где уже сидели и ждали пять человек, замолчавшие при появлении кемтянина. Троих из них Эмансер знал. Это были Великий Белый Титан, главный помощник Великого Титана по имени Русий и великий номарх Кемта Келастис. Двое других были ему не знакомы, но судя по всему один из них должен был быть Инкием, прилетевшим с далекого загадочного континента. Быстрый взгляд кемтянина отметил также, что стол, за которым сидели присутствующие, рассчитан лишь на пять человек — по числу мониторов — а два кресла, стоящие напротив Великого Титана, принесены лишь недавно.

— Ты наблюдателен. — похвалил Командор, прочтя мысли Эмансера. — Это хорошо. Садись.

Не обращая больше внимания на вошедших, Командор продолжил прерванный разговор:

— У всех конфликты, Инкий. Не только у тебя. Это неизбежно, когда общение замкнуто в относительно узком кругу. Нас четырнадцать, и то мы время от времени ухитряемся испортить друг другу настроение. И я не считаю это чем-то дурным — нормальный выход излишних эмоций. Надо лишь следить, чтобы он не выходил за определенные рамки.

— Вот именно! Не выходил из рамок! Но ведь он находит удовольствие в том, что пьет кровь! Я его больше не могу выносить!

— Так отмени обычай человеческих жертвоприношений — предложил Командор.

— Это не так просто. Ты же знаешь, жестокость и кровавые зрелища могут казаться ужасным, но они в крови у уру. Пройдут столетия, прежде чем они осознают неестественность этого.

— А так ли это нужно, Инкий, если честно? Тебе ведь так проще живется. Ты создал отдушину, в которую уходит излишняя злоба, если так можно выразиться, отрицательная энергия твоего народа. Не будь отдушины, эта энергия могла бы выплеснуться против атлантов. Эта кровь — цена за твое спокойствие. Весьма небольшая цена. Так почему же ты должен отвергать пролитие крови?

— Я пока и не отвергаю — признался Инкий — Если говорить честно, меня это вообще мало занимает, у меня есть дела поважнее. Но мне трудно жить рядом с вампиром. Мне кажется, что он только и ждет случая, чтобы вонзить зубы в мою шею.

— Гуляй перед сном. — посоветовал Инкию Кеельсее.

Командор изобразил подобие улыбки.

— Ценный совет. Вот, например, Кеельсее у нас точно в такой же ситуации, но совесть тем не менее не слишком мучает его. Излишнюю энергию своего народа он выпускает в боях против кочевников и народов моря, боях абсолютно бессмысленных, потому что мы могли бы отправить совместную карательную экспедицию, задействовав десантный катер, а может и ракету, и раз и навсегда покончить с этой проблемой. Но Кеельсее не хочет этого, хотя, когда заходит речь о подобной экспедиции, он, насколько мне известно, кивает в мою сторону — мол, я не желаю создавать себе дополнительные хлопоты, формируя флот и войско, расходуя энергию на катер. Не так ли, великий номарх?

— Ты как всегда прав, Командор — ничуть не смутившись, подтвердил Кеельсее.

— Вот видишь, Инкий. Бери пример с Кеельсее и спи спокойно.

Но Инкий не сдавался.

— Может быть, все-таки есть возможность отозвать Воолия на Атлантиду? Пришли ему замену, как это ты сделал с Есонием.

— Но здесь совершенно разная причина — протянул Командор — В случае с Есонием речь шла не о совместимости последнего с кем-либо из обитателей третьей базы. Там не было речи о просьбе Кеельсее, напротив, — откровенность Командора была чрезмерной, и Кеельсее недовольно скривился, — скорее вопреки его желанию. Давр оказался замешан в весьма неприятную историю, а говоря попросту, он схлопотал по физиономии от собственного гвардейца, не поделив с ним какую-то бабу. Естественно, после подобной дискредитации он не мог оставаться Начальником Гвардии, и я был вынужден отправить его в Кемт. Пройдет время, все забудется, и он сможет вернуться на Атлантиду.

— А гвардеец? — поинтересовался Инкий.

— Что гвардеец? — притворился непонимающим Командор.

— Что стало с ним?

— А что с ним могло стать? Гниет в каменоломне. К сожалению, у него оказался низкий коэффициент мышления, иначе мы бы использовали его. Великолепная фактура! Мощь, реакция, выносливость… Но, увы, мозг как у кролика. Будь он хоть чуточку поумнее, кто знает, не занял ли бы он место Давра? — Командор сделал небольшую паузу. — Так что насчет перевода Воолия на Атлантиду я вынужден тебе отказать. Пока еще не случилось ничего такого, что заставило бы нас искать ему замену на Атлантиде. Четвертая база функционирует превосходно. У вас все гладко; нет почти никаких проблем, а если и есть, то нам бы твои проблемы. — Раскрылась дверь, и появилась Леда с подносом в руках. Командор заторопился. — Я думаю, этот вопрос мы решили.

Настало молчание, неловкое по мнению Эмансера, но вполне естественное по мнению остальных. Леда также не обратила никакого внимания на то, что разговор с ее появлением оборвался. Поставив на стол чашу с соком, она вышла и тут же вернулась с двумя кувшинами вина.

— Если что и погубит нашу цивилизацию, так это вино! — шутливо воскликнул Инкий. Все, кроме Командора и Эмансера, рассмеялись. Немного натянуто.

Леда поставила вино на стол и исчезла так же быстро, как и появилась. Командор собственноручно наполнил бокалы.

— Внимание! — Он поднялся. Огромная глыба тела нависла над ставшим вдруг хрупким столом. — Сегодня на нашем совете присутствует гость. Кое-кто из вас его знает, другие о нем слышали. Его зовут Эмансер. Думаю, он будет первым, кто войдет в Совет Титанов, а может быть, и в Совет Пяти. Предлагаю выпить за встречу с новым другом. Хвала Разуму!

— Хвала Разуму! — подхватили остальные и дружно осушили бокалы.

Командор продолжил:

— Сальвазий стал жаловаться на старость и попросил замены. Мы искали ее не один год, но все вы прекрасно знаете, как трудно найти человека с коэффициентом мышления свыше двадцати. Таралы, увы, в большинстве своем весьма недалекие люди. И в тот самый момент, когда я уже был готов разочароваться в обитателях этой планеты, в наши руки вдруг попал этот черный самородок! — Командор впервые улыбнулся, сверкнув матово-белой линией безупречных зубов. — Когда Ариадна сообщила мне о результатах М-анализа, признаться, я не по верил ей. Да и вы бы на моем месте не поверили! Его коэффициент, — Командор гордо поднял вверх указательный палец, — двадцать шесть М! Вряд ли кто-нибудь из нас может похвастаться столь высоким потенциалом. Функциональные возможности мозга, скрытого в этой сумасбродной голове, сравнимы лишь с возможностями компьютера. Грешно не использовать такой мозг! И поэтому этот человек среди нас, хотя натворил он немало… И я надеюсь, что он будет нашим другом.

На лицах Инкия и Кеельсее отразились противоречивые чувства, а Гумий весьма явственно процедил что-то насчет черной обезьяны.

Властным взглядом Командор подавил назревающее недовольство, и под влиянием его мысленного импульса всем вдруг дружно подумалось, что в общем это ничего, что один из них будет неголубоглаз и темнокож.

Бокалы были вновь наполнены вином. Атланты кивали Эмансеру, называя себя.

— Русий. Главный Управитель Атлантиды.

— Инкий. Начальник четвертой базы.

— Меня ты знаешь, — криво улыбаясь, буркнул великий номарх. — Но здесь меня зовут не Келастис, а Кеельсее.

— Сальвазий! — Старик поднял бокал и отсалютовал им Эмансеру.

— Гумий. Управляющий внешними сношениями и Начальник Управления Закона и Порядка.

Последним представился Командор.

— Меня зовут Командор. Это среди своих. В присутствии посторонних я Великий Белый Титан. Я возглавляю все пять баз. Сейчас я коротко познакомлю тебя с историей атлантов.

Наш народ заселял Землю со дня ее возникновения. Мы были порождены космогоническими силами, повелевающими движением Вселенной. Земля еще представляла бушующий океан расплавленной магмы с редкими островками почти безжизненной суши, а наши предки уже строили стальные купола, укрывавшие их от превратностей стихии. Шли века. Катаклические процессы утихали, не без нашей помощи; энергия перемещалась вглубь земного ядра. Возникла твердь. Мы заполнили ее спорами растений, простейшими организмами и животными. И, наконец, был создан венец рукотворного мира — человек. С этого дня начался отсчет разумной земной цивилизации, чей возраст составляет ныне около двухсот тысяч лет. С крохотного островка в океане она распространилась на Атлантиду, Великий, Черный и Западный континенты. Появились народы, затем государства, спаянные единой целью — служением Разуму…

Командор говорил еще долго. Скорее всего отдавая дань традиции. Он читал мысли Эмансера — кемтянин не верил ни единому сказанному слову. Остальные Титаны откровенно позевывали. Но Командор выполнил свой долг до конца и закончил на мажорной ноте: во славу Разума, истины и великой цивилизации атлантов.

Далее атланты перешли к обсуждению практических вопросов. Гумий, Инкий и Кеельсее коротко поведали о внутреннем состоянии Атлантиды, Кемта, Кефтиу и страны Уру. Русий доложил о действиях против народов моря. Затем были наскоро рассмотрены доклады Слеты о выполнении программ «табак», «чай» и «кукуруза» и Ариадны о программе «Хлорос». Гумий рассказал о происшествиях, в том числе:

— Тревожный симптом! За последние четыре месяца убиты три агента Внутренней службы. Тревожный!

По просьбе Командора Инкий рассказал подробно о нападении на Инти Уауан Акус племени кечуа, подчеркнув:

— Их привел кто-то из своих. Мой новый начальник дворцовой стражи считает, что это сделал один из гонцов. Лично я этому не поверил, но пустил события на самотек.

— Что значит «на самотек»? — спросил Эмансер.

— Гонец был казнен, — равнодушно сообщил Инкий.

Меж разговорами пили крепкое вино, постепенно развязывавшее языки. И вот уже Русий рассказывает о похождениях Бульвия в Доме Воспроизводства, а Гумий — с подробностями о приключениях одного из влиятельных таралов, которого поймали на любовный крючок, заманили в порт, избили и ограбили. И новый взрыв смеха. Мало пили лишь Командор и осторожный, постоянно ссылающийся на больную печень, Кеельсее. Эмансер пил и смеялся вместе со всеми, отвечал на вопросы. Его заставили рассказать о злоключениях на Круглом острове и внимательно, с оттенком некоего злорадства выслушали историю о том, как кемтянин расправился с Ксерием. Но в чаду веселья и нарочито откровенных разговоров Эмансера не оставляло ощущение, что за ним наблюдает чей-то незримый глаз. Это было неприятное чувство. Кроме того, он ощущал, как время от времени Командор сканирует его мозг. И это тоже было неприятно.

Наконец вино было выпито, беседа стала менее оживленной. Инкий выразительно посматривал на циферблат кварцевых часов. Командор поднялся для заключительного слова, как и прежде, играя на Эмансера.

— Атлантическая цивилизация процветает и благоденствует. Мы идем к новым победам и новым свершениям. Через пару десятков лет, думаю, можно будет ввести железо, а через пару тысячелетий появятся космические корабли. Но все это возможно лишь при условии, что мы будем едины в своих действиях, в стремлении к цели. Разум и единство. Единство и Разум! И мы непобедимы! Я все сказал. Заседание Совета окончено.

Атланты нестройно потянулись к выходу из залы. Расположенный за гладью небольшого зеркала, висевшего над головой Командора, монитор проводил стеклянным оком членов Совета Пяти до выхода.

Сидящий за монитором человек досмотрел эту брызжущую фальшью сцену до конца и нажал кнопку на панели управления. Картинка с изображением зала заседаний Совета Пяти исчезла, появилась другая — идущие по коридору Сальвазий и Эмансер. Невидимый телеглаз следовал за ними по пятам, фиксируя каждый жест, каждое движение. Разговор жреца Разума и его ученика был почти не слышен, и тогда человек подкрутил рукоять настройки звука. Вскоре ему удалось поймать нужную волну.

— …комедию! — Это был обрывок фразы Эмансера.

Сальвазий скрипуче рассмеялся и ответил:

— Да, сказка, придуманная Командором, не слишком удачна. Он мог бы выдумать и получше!

Услышав то, что хотел, человек отключил экран и взял передатчик.

— Докладывает Верархонт Внутренней Службы. Старик стал в последнее время говорить много лишнего.

— Спасибо за информацию, — ответил голос Командора. — Я подумаю о том, как укоротить ему язык.

Лазерный импульс оплавил стену над головой Русия. Какое-то мгновение он ошалело взирал на солидную с рваными краями дыру, прожженную в толстенном камне, затем прыгнул, падая вперед. И вовремя. Рядом с первой отметиной появилась вторая. Точно в том месте, где мгновением раньше находилась голова атланта.

Откатившись к стене, Русий вытащил бластер, кобуру с которым он по необъяснимой прихоти повесил утром на пояс — обычно атланты не носили с собой бластеров. Огонь по нему велся из залы, смежной с комнатой писцов.

«Четвертый уровень. Выход отсюда лишь один. Миновать меня убийце не удастся. Он попал в ловушку», — мгновенно оценил ситуацию Русий. Поведение покушавшегося отдавало безумием. Но, может, он собирается прорываться? Настороженно косясь в светлый четырехугольник дверного проема, Русий начал отползать за массивную колонну. За этим занятием его и застала Ариадна.

— Играем в прятки? — весело поинтересовалась она.

— Угу, — буркнул Русий, окидывая девушку стремительным взглядом. — Только водящего в нашей игре расстреливают из бластера.

— Тебя опять пытались убить? Бедняжка! — пожалела девушка Русия, приседая на корточки рядом. Глаза атланта непроизвольно скосили в сторону и уставились в изящное загорелое бедро, едва прикрытое короткой туникой. — Что будем делать?

— Любовью заниматься! — рассердился Русий. — Разве не ясно, что рано или поздно он будет вынужден выйти из своего убежища.

— Если только ЭТО еще там.

— Это? — удивился Русий.

— А почему ты уверен, что стрелявший в тебя обязательно должен оказаться мужчиной? Может быть, это женщина, может, что-то иное.

Атлант хмыкнул.

— Не помню, чтобы я обидел хотя бы одну женщину, но, впрочем, все может быть…

— Ты даже не знаешь, обидел ли ты кого-нибудь?

— Не привык обращать внимания на подобные мелочи! Из самолюбия Русий полежал еще немного, после чего начал подниматься.

— Ты права. Ждать нечего. Нужно пойти и посмотреть.

Уровень был по-прежнему пуст. Дворец не отличался обилием обитателей. Атланты да около сотни таралов: чиновники, охрана и прислуга. Все они были заняты своими делами, почти невозможно было встретить праздношатающегося в бесконечных коридорах Дворца. Так было и сейчас. Коридор был пуст. Но почему безмолвствуют писцы?

Ответ на этот вопрос был получен спустя мгновение.

Держа палец на спусковом крючке, Русий ворвался в первое помещение. Никого! Что-то подсказывало Русию, что и в соседней комнате неприятностей для его персоны не предвидится. Писцы были на месте. Все пятеро. Они лежали у своих столиков с простреленными головами. Пахло паленым.

В комнату вошла Ариадна.

— ЭТО ушло туда! — Она указала пальцем на большую дыру, прожженную в одной из стен залы. Оплавленный камень еще дымился.

Забыв об осторожности, Русий бросился к отверстию, просунул в него голову и едва не распрощался с жизнью. Импульс, выпущенный ЭТИМ — фигурой в синем плаще — оплавил камень над торчащей из стены головой атланта.

Спустя мгновение Русий был уже снаружи и гнался за стрелявшим в него ЭТИМ. ЭТО бежал-бежала-бежало по направлению к сектору «А». Русий бросился вдогонку. Ой уже миновал лестничный пролет, когда наверху послышались звуки выстрелов и приглушенный крик. Затем все стихло. В тишине, нарушаемой лишь шагами и дыханием атланта, отчетливо щелкнул замок двери, преграждающей доступ в сектор.

Еще несколько шагов — и Русий стоял на площадке перед сектором «А». Гвардейцы, охранявшие сектор, были убиты. Расплавленная медь щитов и мечей свидетельствовала о том, что гиганты пытались сопротивляться. Но безуспешно, убийца расправился с невольными свидетелями.

Русий набрал код и распахнул дверь. Тишина. Тишина и безмолвие. Труп тарала у самого входа. Длинный коридор — копия перехода «Марса» — был пуст, если не считать скомканного плаща, небрежно брошенного на пол. ЭТО рассталось с единственной уликой, способной выдать.

Русий осмотрел плащ. Типичный, предназначенный для чиновников порта. Швырнул его на пол, прямо под ноги подбежавшей Ариадне. Затем он начал стучаться в каюты. В секторе оказались Бульвий, Этна и Леда. Четвертым открыл заспанный Крим.