"Господин мертвец" - читать интересную книгу автора (Вайсман Бенджамин)

Экспрессионизм

МЫ ВСЕГО ЛИШЬ УБИВАЕМ. Никому нет до этого дела. Вернее, есть, но только в известном смысле. Все начинается с того, что репутация тюрьмы оказывается запятнанной и комендант пишет надзирателю письмо приказного характера. В результате у нас отбирается большинство наших привилегий. Лично для меня это может быть чревато потерей времени, выделенного для занятий живописью. Я стою перед мольбертом в отсеке с табличкой «Ремесла» и пишу дерево. Пальцами. Кисти у нас запрещены. Преподаватель говорит, это чтобы мы не нанесли ими друг другу или самим себе колющие удары. И что, если они у нас будут, мы непременно воспользуемся ими не по прямому назначению. Так что, как я уже сказал, тут о нас заботятся в очень специфической форме. В окно мне видно, что на дворике для прогулок развязалась очередная резня. Идеальная почва для скандала. Мои собратья по несчастью кромсают друг друга в клочья. Вообще потасовки у нас возникают от случая к случаю, однако всегда между одними и теми же группировками, которых у нас всего две. Похоже, что все весело проводят время. Репродуктор надрывается песней «Повяжи желтую ленту». Вот кому-то уже разбили голову штангой, а другого резанули по шее ножом для мяса, тайно вынесенным с кухни. Теперь понятно, что у некоторых из нас сегодня на ужин. Если кто-либо здесь и умирает, то только ради удовольствия другого. Поэтому у каждого из нас имеются доморощенные орудия самозащиты. Никто не смыкает глаз до поздней ночи. Что-то бормочут, на что-то жалуются, о чем-то шепчутся. И все аккуратненько полируют свои заточки, которые тайком держит каждый. Чтобы прекратить свалку, там, внизу, охрана палит из дробовика в воздух и по ногам. Некоторых это действительно останавливает, тогда как других выстрелы лишь распаляют. Мое дерево чудесным образом вырастает на холсте. Оттенки зеленого действуют успокаивающе. В течение первых нескольких лет я ни с кем не разговаривал. Это перестало казаться мне необходимым. Мое пребывание здесь лишило смысла все, о чем только возможно помыслить. Но потом все изменилось. У меня появилась самоуверенность. Мне стало казаться, что каждая моя мысль является результатом подлинного знания, нисходящего на меня прямо от Иисуса. В конце концов я угнездился где-то посередине. Иисус очень популярен здесь. Особенно среди штангистов. Почти у каждого в ложбинке между потными, вздутыми и шевелящимися мышцами груди можно увидеть распятие. Религия прекрасно вписывается в такой образ жизни. Парень, стоящий со мной рядом, — весьма изобретательный малый — рисует кулаком, производя короткие круговые движения запястьем. Краски он не использует. Стоит и разговаривает сам с собой, уже весь мокрый от пота. Все поминает добрыми словами свою мать. И протирает дырку в центре полотна. Вокруг распространяется резкий запах чего-то тошнотворного. Как будто что-то горит. Или это только кажется. С костяшек у него послезала кожа. Мольберт трясется. Внутренний ободок дырки постепенно розовеет. Его костяшки — сплошное кровавое месиво. Наконец остановился. Закончил писать свое полотно. Поворачивается ко мне. Улыбается. И говорит: «Готово!»