"Воздушный снайпер" - читать интересную книгу автора (Калиниченко Андрей Филиппович)

Новые крылья

Когда Ли-2 зарулил на стоянку тылового аэродрома, фронтовики вышли из кабины на землю, они сразу оказались в обстановке, от которой давно уже отвыкли. Кругом тишина. Из раскинувшейся недалеко деревни доносились детские голоса, мычание коров, лай собак и пение петухов. Еще вчера были вылеты, жестокие воздушные бои, постоянное, почти изматывающее напряжение. А сегодня — мирная неторопливость, чистое небо, тихая трудовая жизнь... Удивительная перемена!

Устроились быстро. В первый же день оборудовали под жилье пустовавшие деревенские хаты. Временные аэродромные постройки приспособили под классные комнаты. Тут же разработали жесткое расписание занятий. В организацию учебы Голубев окунулся с головой. По существу, это и было его основной обязанностью — как заместителя командира авиаполка по летной подготовке, старшего по должности в гарнизоне.

Переучивались ускоренным темпом. Ранние подъемы и поздние отбои. Целыми днями занятия в классах, а чаще — возле самолета. Вскоре закончили освоение теории. Наступил черед полетов. Фронтовым летчикам не составляло особого труда пересесть с одного типа истребителя на другой, пусть даже мало знакомый. Другое дело — приобрести умение грамотно применять его в бою. Тактические приемы, которые использовали гвардейцы на И-16, для Ла-5 не подходили.

— С чего начнем? — спросил Голубева заместитель командира полка по политической части майор Безносов.

— Пока с того, что сами знаем и умеем, — оторвавшись от бумаг, ответил капитан.

Полеты начались организованно. Закрытая кабина, надежная радиостанция, легкое управление, высокая маневренность на вертикалях, большая скороподъемность выгодно отличали Ла-5 от И-16. Мощный мотор позволял развивать скорость до 610 километров в час — на 250 больше, чем у "ишачка". Вооружен был "лавочкин" двумя пушками ШВАК калибра двадцать миллиметров.

Обстановка под Ленинградом оставалась нелегкой, требовала скорейшего прихода Ла-5 на фронт, и гвардейцы торопились. Первым поднялся в небо Голубев. Вернувшись, тут же поделился с командирами эскадрилий и звеньев особенностями пилотирования нового истребителя. И вскоре выпустил их в небо. Они дали путевку остальным летчикам. Учебные двухместные "лавочкины" тогда еще не поступили, все уходили в воздух без провозных полетов. Но, однако, обошлось без грубых ошибок — сказалась хорошая подготовка на земле.

Все светлое время не смолкал на аэродроме гул авиационных моторов. Учебу не прекращали и вечерами. Проводили теоретические конференции, детальные разборы полетов. Обязательной считалась в конце дня политинформация о положении на фронте, иногда трещал движок кинопередвижки деревенского клуба. В боевых листках отмечали лучших, напоминали: до отлета эскадрилий остаются считанные дни.

И вот переучивание закончено. Поступил приказ: первого апреля перелететь в Кронштадт. Двадцать серо-зеленых истребителей, поблескивая на солнце стеклами кабин, выстроились на краю аэродрома для взлета парами друг за другом.

Голубев — в головном самолете. Приподнявшись с сиденья, он оглядел весь этот внушительный строй. Сразу за ведущей парой — эскадрилья Кожанова. Чуть поодаль — Васильева.

— Доложите о готовности, — запросил капитан.

— К взлету готовы, — раздались ответы Кожанова и Васильева.

И захлопали сдвижные крышки фонарей. Запели мерную стальную песнь моторы — сначала флагманского истребителя, затем остальных. "Лавочкины" пара за парой стремительно разбегались и отрывались от земли. Приняв боевой порядок, группа сделала прощальный круг над аэродромом и развернулась на запад.

...Не каждый день выпадал летным: с апрельской погодой приходилось считаться. А она менялась, случалось, по нескольку раз в сутки. Летчики старались приноравливаться к ее капризам.

— Опять солнце, снег и дождь вперемежку, — сокрушался начальник штаба полка майор Тарараксин, озабоченный четким планированием распорядка дня.

— Не зря частую смену погоды в это время года в народе называют "апрельскими затеями", — заметил Голубев. — Будем работать по двум вариантам: одним составом при хорошей погоде, другим — при плохой.

В землянку неожиданно вошел полковник Кондратьев. Комбриг только что прилетел из Ленинграда. Он навещал в госпитале тяжело раненного в марте командира полка подполковника Борисова.

— Лечение его затянется надолго, — сообщил полковник, — вряд ли он сможет летать. Вам, капитан Голубев, до возвращения Борисова приказываю командовать полком.

Василий давно уже руководил частью. Распоряжение комбрига по существу лишь узаконило то, что было свершившимся фактом.

— На сегодня есть задание, — Кондратьев широким шагом подошел к столу. — Будете прикрывать штурмовиков седьмого гвардейского авиаполка и вести разведку.

Голубев и Тарараксин переглянулись. Оба поняли: день будет напряженным. "Ильюшиным" не требовалось большой высоты, они ходили на боевые задания и при низкой облачности.

— С командиром штурмового полка майором Хроленко я договорился. Вылетать будете по его сигналам, — присев на стул, Кондратьев заглянул в составленные Голубевым списки.

— Это состав группы в зависимости от погоды, — пояснил капитан. — А разведку поручим второй эскадрилье. Там пилоты крепкие.

...Поступил сигнал о вылете штурмовиков на подавление батареи врага, обстреливавшей Ленинград. Почти сразу взлетела и шестерка истребителей прикрытия во главе с Голубевым. Ведущими двух других пар он назначил капитанов Кожанова и Васильева.

Батарея находилась примерно в сорока километрах от аэродрома. Летчики знали: на пути к ней и в районе цели много зениток. Едва пересекли линию фронта, сразу попали под их интенсивный огонь. Но штурмовики, маневрируя, упорно шли вперед.

Ведущий летающих танков (так называли штурмовики Ил-2) отыскал батарею № 906, как обозначалась их цель, и тут же ринулся на нее. Между тем шапки разрывов окружили следующие за ним самолеты. Голубев услышал тревожный голос своего ведомого младшего лейтенанта Селютина:

— 33-й, один "горбатый" горит!

— Вижу, — отозвался капитан. — Всем усилить наблюдение за воздухом.

Летчик и стрелок штурмовика не выпрыгнули: земля была совсем рядом. Объятая пламенем машина упала в лес. А эскадрилья повторила удар, и вновь на батарею полетели реактивные снаряды и фугасные бомбы.

Голубев заметил приближающееся звено вражеских самолетов. Оно попыталось на скорости атаковать крайний штурмовик снизу. Капитан предупредил его летчика о грозящей опасности по радио и вместе с ведомым кинулся на "фокке-вульфов". Это был первый бой Василия на Ла-5, и он старался возможно точнее прицелиться. Когда до "фоккера" осталось около шестидесяти метров, открыл огонь. Гитлеровского летчика не спасли ни непробиваемое стекло кабины, ни толстая стальная бронеспинка: вскоре остатки самолета противника догорали на земле. Так в полку был открыт счет на "лавочкине".

Но бой только разгорался. Вверху пара капитана Кожанова уже дралась с подоспевшими шестью "фокке-вульфами", не подпуская их к штурмовикам. Расчетливо сделав переворот, Кожанов зашел в хвост "фокке-вульфа". Порция свинца завершила атаку. Фашист на секунду взмыл горкой и тут же, потеряв скорость, рухнул на землю. Кожанов погнался за оставшимся в одиночестве ведомым.

Но сверху уже пикировали на советского летчика сразу четыре "фоккера". Энергичный маневр, и Ла-5 оказался выше их. Обстрелять его гитлеровцы все же успели. В кабине появился удушливей запах дыма. Летчик бросил машину в скольжение, пытаясь сбить пламя. Это не удалось — источник пожара располагался в фюзеляже.

— Выхожу из боя, — доложил Кожанов Голубеву и под прикрытием ведомого летчика Куликова развернулся в сторону своей территории.

Капитан довел горящий самолет до ближайшего аэродрома, начал садиться. И тут возникла новая опасность — не выпустилась стойка шасси. А языки пламени увеличивались, высота уменьшалась. Оставался единственный выход — немедленно садиться на одно колесо. Кожанов, подводя машину все ниже и ниже, мастерски приземлил ее. Сначала она катила по прямой, но затем, потеряв скорость, опустила крыло и развернулась. Вышедшая стойка сломалась, истребитель пополз по грунту. К счастью, летчик не пострадал.

Куликов, обеспечив посадку Кожанова, поспешил к месту боя. А звено Голубева, сопровождая штурмовиков, отражало атаки десятки "фокке-вульфов". Они коршунами носились вокруг "ильюшиных", кидались в атаку, обстреливали "горбатых" с дальних дистанций. Но приблизиться не спешили — рядом были "лавочкины", о силе которых фашистам, несомненно, было уже известно. И все-таки два "фоккера", осмелившись, прорвались к одной из пар, попытались сбить ведомый штурмовик. Попытка закончилась для них плачевно: Голубев тут же настиг атакующих и сбил одного гитлеровца.

Остальные "фокке-вульфы" отвалили, скрылись за линией фронта. Бой внезапно утих. Все "илы", кроме одного, вернулись на аэродром.

Пока начальник штаба собирал данные о вылете, Голубев переговорил по телефону с командиром штурмового авиаполка Хроленко. Тот поблагодарил истребителей за помощь. Доложил о выполнении боевого задания полковнику Кондратьеву. Комбриг тоже остался доволен работой истребителей.

— Будем считать, — сказал он, — что первая проверка боевых качеств "лавочкина" в вашей части прошла. Что же она показала? Шестеркой, а потом звеном вы попеременно дрались с двадцатью пятью "фокке-вульфами". Три сбиты. У нас пострадал только самолет Кожанова. Значит, боевой экзамен выдержан успешно. Поздравляю, капитан. Поздравляю и вас — с двумя личными победами. Скажите технику, пусть нарисует еще две звездочки на фюзеляже вашего самолета, — Кондратьев крепко пожал руку Голубеву.

Возвратившийся на связном самолете Кожанов после официального доклада Голубеву сокрушенно произнес:

— Жаль, загубил такую машину. Не могу себе простить — проглядел атаку "фоккера".

— Бой — жестокая игра, — успокоил Василий, — а в ней, известно, всякое бывает. Хорошо, что сам цел. А истребитель дадим тебе новый. Теперь они у нас есть! К тому же ты фашиста вместе с самолетом отправил к прапрадедам, так что потеря не напрасна.

— Ты тоже, я слышал, двух завалил.

— Все действовали просто здорово, — ответил Голубев.

Первый бой на "лавочкиных" в конце дня детально разобрали с летчиками. Присутствовавший здесь же полковник Кондратьев поблагодарил гвардейцев. Действия капитана Голубева и лейтенанта Куликова он поставил всем в пример.

События еще долго обсуждали — в столовой и общежитии. А когда гомон в комнатах утих, Василий Голубев придвинул тускло горевшую керосиновую коптилку и сел писать статью в газету "Летчик Балтики". Ему очень хотелось, чтобы о выигранном шестью "лавочкиными" у двадцати пяти "фокке-вульфов" бое узнало как можно больше летчиков.

Весна 1943 года на Балтике была ранней. Короткими стали прохладные ночи. Потеплели дни. Быстро почернели косогоры, тронулись вешние воды. Сошел лед и в Финском заливе. Корабли открыли навигацию почти на месяц раньше обычных сроков. У гвардейцев-летчиков тоже сразу прибавилось работы. Районы боевых действий расширились, охватывая и пространство над морскими коммуникациями.

Над столом в штабной землянке склонились вернувшийся из госпиталя, не закончив лечения, командир полка подполковник Борисов и его заместитель — ставший недавно майором Василий Голубев.

— Как не считай, а самолетов на все цели не хватает, — бросив недовольный взгляд на карту и ероша курчавые волосы, сказал Голубев.

Борисов еще раз прошелся циркулем по карте.

— Можно перебазировать эскадрилью вот на этот аэродром, — командир указал на красный кружок. — Но выгода мизерна, всего каких-то тридцать километров.

— Ничего это не даст, — отозвался Голубев.

— Придется, видимо, звонить командиру бригады, чтобы отменил часть заданий, пусть их выполняют другие полки, — вздохнул подполковник.

— Они ведь тоже не на свадьбе гуляют, — усомнился Голубев, — Да, задачка... А что, если на прикрытие штурмовиков послать только звено? Остальные экипажи будем держать в готовности. Если начнется бой — сразу поднимаем их с аэродрома, для наращивания сил.

— Резонно, — ответил подполковник. — Пожалуй, такое решение нас выручит. Скорость у Ла-5 большая, он быстро появится в нужном районе. И радиосвязь хорошая. А коль дело обойдется без боя, сможем выделить дежурные истребители на другое задание. Словом, шансы на маневр силами явно увеличиваются.

Распределили летчиков по группам. Все тщательно взвесив, назначили ведущих. Голубев сказал:

— Пойду на стартовую радиостанцию.

— Хорошо, и я сейчас там буду, — одобрил Борисов.

Группа штурмовиков появилась над аэродромом точно в назначенное время. Пока она делала круг, взлетела четверка во главе с Васильевым, заняла место в общем боевом порядке. Самолеты взяли курс на запад, скрылись над водами Финского залива. Им предстояло выйти в указанную точку, чтобы нанести удар по вражеским кораблям.

Стартовая радиостанция — в крытом кузове грузовика. У пульта — девушка-радистка с круглыми детскими глазами, в солдатской шинели и пилотке. Длинными тонкими пальцами удерживает она рукоятку приемника на заданной частоте. Голубев сидит рядом, вслушивается, как потрескивает динамик, напряженно ждет переговоров. Но проходит несколько минут, а динамик молчит. Он смотрит на часы. Судя по времени, группа уже на полпути к цели.

Дверь распахнулась. Пригнувшись, в кузов поднялся Борисов. Взглянув на майора и радистку, по выражению их лиц определил: в небе пока все спокойно. И вдруг эфир донес взволнованные голоса:

— "Маленькие", "Маленькие", слева два "мессершмитта".

— "Мак-10", я "Мак-11", прикрой, атакую, — командовал Васильев.

Через несколько секунд динамик снова ожил.

— Не отрывайся, обманет, — прозвучал голос ведущего второй пары Федорина.

— Готов один! Второй видишь? Где второй?

— Вижу слева. Потопал к берегу.

Девушка записывала радиообмен в вахтенный журнал. Борисов и Голубев сосредоточенно глядели каждый на свои часы.

— Они уже над целью, — уверенно сказал подполковник.

— Работаем по головному, круши их, ребята! — донеслась команда ведущего штурмовиков.

И опять тишина. Но Борисов и Голубев прекрасно знают,: что происходит сейчас там, над заливом. Штурмовики пикируют на вражеские корабли. Гремят самолетные пушки, ухают корабельные зенитки. А небо все в светящихся трассах и клубах огненных взрывов.

— Справа вижу "фиатов". Сомкнуть строй, — в голосе ведущего штурмовиков слышна тревога.

Борисов стремительным движением хватает со стула ракетницу, тут же распахивает рывком дверцу кузова и нажимает спусковой крючок. Шипящая ракета летит в направлении стоянки, где дежурит звено капитана Цыганова. И уже через мгновение четыре "лавочкина" уходят в небо. А по радио между тем звучит команда Васильева:

— Тяни наверх, я останусь с "горбатыми"!

— Понял, — отвечает ведущий второй пары истребителей.

Борисов и Голубев некоторое время напряженно молчат. Оба мысленно представляют возможное развитие событий. Возле штурмовиков только два истребителя. А "фиатов", судя по сообщению, больше десятка. Если даже Цыганов подоспеет вовремя, вражеских самолетов все равно будет больше. А из динамика доносится:

— Один "фиат" готов!

— Переходи на бреющий!

— Четырнадцатый, "фиат" у тебя в хвосте! Четырнадцатый — это бортовой номер истребителя ведомого капитана Васильева. Молодой летчик сержант Ильин только в шестой раз на боевом задании. Сейчас ему грозит смертельная опасность.

— Четырнадцатый, сбивай огонь скольжением!

— Не могу, рули... рули...

— Э-эх, проклятье!..

Голубев сжимает кулаки. Лицо его багровеет. Девушка-радистка, закрыв глаза руками, склонилась к передатчику. Борисов словно окаменел. Все ждут новых переговоров.

— "Мак-11", — передает Васильеву Цыганов. — Вижу севернее еще две группы "фиатов". Буду отсекать.

Борисов и сам поспешил бы на помощь подчиненным, но госпитальная медкомиссия категорически запретила ему летать в ближайшие месяцы.

— Их много, — подполковник вопросительно взглянул на майора, и тот все понял.

— Немедленно вылетаю, — коротко бросил Голубев и побежал на стоянку.

Возвращающихся с задания штурмовиков взлетевшая последней четверка Ла-5 встретила в районе острова Сескар. Вокруг множество вражеских самолетов. Наши истребители с трудом отсекали их от штурмовиков. Звено Голубева с ходу атаковало врага и два "фиата" тут же упали в воду. После очередной атаки загорелся третий. Его поджег капитан Костылев, недавно прибывший из другой части. Отличился и молодой летчик сержант Бычков: сбив четвертый "фиат", он открыл счет личных побед.

Группа истребителей противника явно не ожидала такого натиска. Хотя численное превосходство и оставалось по-прежнему на стороне фашистов, группа была рассеяна.

При подведении итогов вечером подполковник Борисов сказал в заключение:

— Новый тактический прием боевой работы с наращиванием сил себя оправдал. Успех обеспечила и четкая информация об обстановке. В одном бою было сбито четыре вражеских самолета. К сожалению, у нас тоже не обошлось без потерь: погиб замечательный летчик сержант Ильин...

Дела полка в целом шли неплохо. Две эскадрильи "лавочкиных" прикрывали корабли в Финском заливе, сопровождали штурмовиков. Когда требовалось, вели разведку. А оставшиеся пока в части И-16 выполняли главным образом различные задания ночью. Но дальнейшие события показали: обольщаться сиюминутными успехами на войне нельзя. 22 апреля 1943 года погиб командир второй эскадрильи Герой Советского Союза капитан Петр Кожанов. А 4 мая не вернулся с боевого задания командир первой эскадрильи Герой Советского Союза капитан Михаил Васильев. Эти потери глубоко потрясли всех.

Впервые за войну Голубев почувствовал особенно гнетущее одиночество. Ушли из жизни самые близкие друзья, вместе с которыми он два года летал на сложнейшие задания, провел десятки тяжелых боев. На Васильева и Кожанова всегда можно было положиться. Но случившегося уже не поправить...

Обычно людная курилка возле командного пункта, куда подошли Безносов с Голубевым, сейчас пустовала. Спустились в землянку. Здесь тоже властвовала непривычная тишина. Неторопливо просматривал документы командир полка. За дверью, в смежной комнате, работал над боевым донесением начальник штаба. Что-то записывал в вахтенный журнал оперативный дежурный. Под сводчатым потолком землянки висел сизый табачный дым.

Доложив командиру полка о прибытии, Голубев устало сел на стул. Борисов взглянул на замполита и понял, что тот все уже рассказал. Разговора никто не начинал. Зазвонил телефон. Борисов взял трубку:

— Слушаю вас, товарищ полковник.

Выслушав собеседника, подполковник опустил трубку и сказал:

— Комбриг дал отбой полетам. На сегодня — все. После этих слов царившее в землянке напряжение как-то спало. Появилась возможность спокойно подумать о первоочередных делах. А подумать было о чем: за две недели погибли шесть летчиков. Двое из них — Герои, боевые командиры эскадрилий.

— Устали люди, — первым нарушил молчание Голубев. — Сколько уже дней подряд по четыре-пять вылетов делают.

— Нагрузки действительно велики, а силы наши не безграничны. — Борисов постучал карандашом по столу, как бы обдумывая сказанное, затем повернулся к двери соседней комнаты и крикнул начальнику штаба: — Товарищ майор, объявите, что полетов больше не будет, да закажите-ка пораньше ужин. Пусть все отдыхают.

В помещении опять наступила тишина. Не принято было у фронтовиков говорить о душевной боли, сопровождавшей утрату боевых друзей. Но вот Безносов произнес:

— Как вы знаете, извещения родным Кожанова и Васильева уже отправлены. Думаю, надо написать жене капитана Васильева еще и личное письмо.

— Разрешите это сделать мне? — облизывая пересохшие губы, выдавил Голубев. — Васильев мой близкий друг, я и должен писать.

Борисов поднялся из-за стола и, заложив руки за спину, прошелся по землянке. Заскрипели под ногами толстые половицы. Взглянув на Голубева, уточнил:

— Вы, кажется, знакомы с женой Васильева?

— Да, еще с довоенной поры.

— Хорошо, — согласился командир полка. — Тогда пишите вы. Утром нам покажете.

После ужина в летное общежитие Голубев не пошел. Чтобы уединиться, заглянул в землянку инженера полка: не свободна ли? Обычно инженер допоздна задерживался на аэродроме. В землянке никого, кроме посыльного, не было. Майор присел, задумался.

"Дорогая Татьяна Дмитриевна! — начал письмо Голубев. — Трудно мне говорить с вами. Каждое слово я вырываю с болью из сердца, словно повязку с незажившей раны. Нелепо, конечно, утешать вас. Для такого горя нет слов, чтобы сгладить боль. Гибель Михаила Яковлевича для всех нас — большая и тяжелая потеря. Я много раз летал вместе с ним на задания и видел его в бою. Это был настоящий Герой. Мы поклялись жестоко мстить врагу за смерть нашего друга, вашего мужа и отца маленькой Вали. Его портрет, дорогая Татьяна Дмитриевна, повесим в нашей землянке, чтобы Михаил всегда был с нами. Имя его войдет в историю нашей части, и после войны люди будут знать, какими были герои, завоевавшие Победу".