10

Действительно, по шоссе из Парижа катил на велосипеде довольно молодой человек. Узкоплечий, немного сутулый. Время от времени оглядывался. Спутника ли поджидал или опасался слежки? Вернее второе. Париж кишел шпиками, наемниками русской жандармерии. Человек направлялся в Лонжюмо, в русскую партийную школу, показать дорогу шпику опасно.

Преподаватели школы частью поселились в Лонжюмо, как «Ильины» и Инесса Арманд, другие жили в Париже. Снимали комнатенки, ютились главным образом по рабочим окраинам, зарабатывали на пропитание кто как мог — уроками, статьями в газетах, лекциями. Квалифицированные рабочие, если посчастливится, устраивались на заводы и фабрики. Наверно, непрочно — каждый день грозил расчетом, безработицей. Жили бедно, иногда буквально впроголодь. Люди эти, больше всего русские, были политическими эмигрантами.

Велосипедист, спешивший в Лонжюмо, и был тем «нашим доктором Александровым», о котором сегодня утром после купания говорили слушатели школы. Уже то, что его ласково называли «нашим доктором», означает доброе к нему отношение. Верно, он доктор, верно, хороший человек. Но настоящее его имя не Александров, а Николай Александрович Семашко.

Шоссе бежит мимо ферм, вдоль поселков, аккуратных и приветливых на вид, особенно в это лучезарное утро. Позади ферм мелькают ухоженные тучные поля. Немудрено. Землей владеют хозяева-фермеры, их поля, обработанные батраками, снабжают овощами и фруктами «прожорливое брюхо Парижа».

Помнятся Семашко другие поля, на Орловщине, в России, никогда не уйдут из памяти.

Сын многодетного преподавателя, рано умершего, Николай детство и отрочество провел в захудалой усадебке тетки. Рос с крестьянскими ребятами. С охотой, сноровкой исполнял крестьянскую работу. Знал нищую долю безлошадных малоземельных крестьян. Знал бесправие народа.

Однажды кучер Иван поехал в город Елец. По дороге догнал коляску земского начальника. Лошаденка Ивана мала, а шустра. Припустилась во весь опор, обогнала начальника. Тот в ярость: «Ничтожный мужичонка посмел обогнать!» Засадили Ивана на трое суток в «холодную» без питья, без еды. «Сиди обдумывай, кто ты, как посмел вперед начальства выскакать».

Тоска, гнев поднялись в душе подростка. Как ненавидел он земского начальника, его каштановые, торчащие щеточками усики, сытые красные губы, форменную фуражку с малиновым околышем, навсегда возненавидел! Не забудет, не простит Семашко обиду и унижение Ивана. Много таких случаев унижений народа узнал он, с мальчишеских лет постигнув несправедливость устройства общества. Разумом не мог еще все охватить. Сердце стучало: нельзя так, нельзя!

Своя собственная студенческая жизнь в Москве угнетала беспросветной нуждой. Обед не каждый день, чаще хлеб всухомятку, пшеничный только по воскресеньям, жилье — жалкая каморка.

«Трудновато», — с грустной усмешкой вспоминает Семашко.

Как бороться за лучшую жизнь, он не знал.

Прозрение пришло с книгой Ленина «Что такое „друзья народа“ и как они воюют против социал-демократов?». Тогда это была еще не книга. Семашко удалось добыть тайно напечатанную на гектографе работу. За печатание — тюрьма. За чтение — тюрьма. Семашко впился в будущую книгу и не мог оторваться. Дорожил ею, как бесценным сокровищем. Она и была сокровищем. Она призывала революционеров к созданию марксистской партии. Убеждала: рабочий класс есть передовая революционная сила общества. Открывала путь: русский пролетариат (рядом с пролетариатом всех стран) пойдет «прямой дорогой открытой политической борьбы к победоносной Коммунистической революции». Целые страницы Семашко заучил наизусть, и этот смелый, могучий призыв идти к победоносной Коммунистической революции повторял как стихи. Несколько дней он читал и перечитывал рукопись, но, опасаясь облавы, когда уходил ненадолго или ночью, спускал ее на веревочке в отдушину печи так, чтобы веревочка была незаметна.

Въезжая на велосипеде во двор школы, Семашко услышал голоса, доносившиеся из класса:

— Едет, едет… Приехал наш доктор Александров!

Семашко, тщательно одетый, красивый, с высоким прекрасным лбом, серьезным, даже строгим выражением лица, встречаясь с учениками, светлел. С гимназических лет он славился педагогическим даром, давая репетиторские уроки неуспевающим гимназистам, тем зарабатывая себе на пропитание. Привлекал не только заработок. Семашко любил свои два призвания: медицину и педагогику. Педагогика — это и просветительство, и политическая пропаганда, и агитация. В каждом деле, большом и малом, Семашко был истым революционером с тех давних пор, когда юношей впервые узнал поразивший его труд Ленина.

— Здравствуйте, товарищи! — приветствовал Семашко всех, входя в класс, а Серго, слегка кивая, особо. Серго — коллега по профессии, тоже медик. Правда, окончил не университет, а лишь фельдшерскую школу и по специальности не так уж долго работал, но все же…

Семашко ценил бодрый дух Серго, тягу к знаниям, энергию умственной деятельности, беспредельную преданность партии.

— Доброе утро! — загудели слушатели, с удовольствием предвкушая интересный урок. — Доброго вам здоровья, товарищ Александров!

— О здоровье сегодня и пойдет разговор, — подхватил Семашко. — В гениальном труде, которому была отдана вся жизнь великого Маркса, нам открывается обширная панорама действительности, поднимается почти необъятный круг вопросов. Бесконечное сочувствие вызывают страницы, рисующие условия жизни рабочего при капитализме. С волчьей жадностью капитал высасывает до последней капли из рабочего кровь. Капитал похищает у рабочего время, необходимое для сохранения здоровья. Лишает рабочего необходимого отдыха. Вконец истощенный чрезмерной работой организм человека не освежается кратким оцепенением вместо сна, который неумолимо обрывается ранним фабричным гудком. А как преступно эксплуатируется детский труд!

Семашко резко дернул воротничок рубашки, оттянул его. Душно. В классе ни шороха.

— …На маленькие проворные пальцы детей особенно сильный спрос — читаем мы в научных исследованиях Маркса. Сирот от семи до четырнадцати лет набирают из различных работных домов. Помещают в жилища неподалеку от фабрик. Над ними круглые сутки надсмотрщики. Их плетью сгоняют в цеха, до смерти замучивают непосильным трудом. Труд для них пытка. Жизнь — ад. От голода превратившись в скелетики, они, дети, нередко кончают жизнь самоубийством. Может ли что быть ужаснее?

Семашко снова на минуту прервал лекцию. Снова в классе ни звука.

— Теперь некоторые данные о сегодняшнем дне. Статистика оперирует цифрами. Ее свидетельства — точные факты, кричащие, как набат, о беде.

Вот данные статистики о смертности среди различных групп населения в 1911 году, то есть сегодня. Детей бедняков до одного года умирает в пять раз больше, чем детей богатых, а после года до пяти — в десять раз больше. Главнейшие причины смерти — болезни: следствие голодания. Легочные — туберкулез, который не случайно называют пролетарской болезнью.

Таковы трагические обстоятельства жизни рабочих при капитализме. Есть ли выход? Выход один. Чтобы оздоровить рабочий класс, спасти от вымирания детей пролетариата, необходимо уничтожить систему капиталистической эксплуатации. Кто в силах этот подвиг совершить? Большевистская партия. Когда мы поднимем рабочую революцию, свергнем царя, капиталистов, помещиков, тогда построим новое социалистическое общество. Цель социализма — благо народа, а значит, коренное улучшение здоровья народа. Социализм — это здоровье.

— Задумаешься, шибко задумаешься, — рассуждал после лекции Догадов. — Какого вопроса ни коснись, все к политике клонит. Здоровье? На что вроде не политический вопрос, а на поверку партийная важная цель. За социализм боремся, значит, за жизнь трудового народа, за детей рабочего класса, как наш доктор Александров сказал.

…Пройдет семь лет, и «наш доктор Александров» станет первым наркомом единственного в мире Народного Комиссариата здравоохранения, созданного Советской властью, и имя Николая Александровича Семашко будет всему народу известно и дорого.