"Осень" - читать интересную книгу автора (Прилежаева Мария Павловна)1Ровно в семь звонил будильник. Пронзительно на всю трехкомнатную квартиру, с ванной, стенными шкафами и прочими современными удобствами. Анна Георгиевна вскакивала первой. Всунув ноги в тапочки, открывала настежь окно. — Подъем. Раз — и, два — и. Вдох, выдох. Старая няня, крупная старуха с большим носом и крошечным пучочком изжелта-белых волос на макушке, оставляла кашу довариваться, на маленьком огне и, шаркая шлепанцами, шла из кухни к Ляльке. — Вставай, подымайся книжку учить, ум точить, — низким голосом, сильно окая, приговаривала она, застегивая на Ляльке платье и перевязывая ленточками метелки над ушами. Игорь Петрович, досыпавший последний сон в обнимку с подушкой, шумно всхрапнув напоследок, откинул одеяло. — Привет! — сказала Анна Георгиевна. — Да здравствует день, солнце и богиня Афродита в халате, — ответил муж. — Игорь, не шалопайничай с утра. Раз — и, два — и. Лялька, становись на зарядку. Через полчаса, одетые, умытые, они сидели в кухне за квадратным столом в красную и белую шашечки и, как добрая, наиболее благоразумная половина человечества, ели кашу из овсяных хлопьев. Игорь Петрович кончил, подмигнул Ляльке. Лялька радостно улыбнулась во весь рот без двух передних зубов. — Папа, ты что? — Показательный завтрак перед трудовым днем образцово-благополучной семьи. — Идейной, — вставила Анна Георгиевна. — Под руководством нашей просвещенной, политически выдержанной, морально устойчивой мамы. — Наперекор вольнодумству отца, — подобно мячу в волейболе, вернула Анна Георгиевна. — Мама, что такое вольнодумство отца? — Попалась, Егоровна, — хмыкнул Игорь Петрович. — Выкручивайся. — Чего же выкручиваться? Скажем прямо: вольнодумство — это беспорядок, ветер в голове… правда, не всегда. — Ага, с оговорочкой. — А я все равно люблю папу, — сказала Лялька, потянулась, прильнула розовой щечкой к щеке отца с каштановой полоской бакенбарды. — Папа, ты добрый-предобрый! — Эко дитё смышлёно, что ни скажет, рублем подарит, — растрогалась нянька, постучала по столу костяшками пальцев. — Не сглазить бы. — Результаты твоего идейного воспитания, Анна! — засмеялся Игорь Петрович. — Нянюшка, стол из пластмассы, а от сглазу по дереву надо стучать, и не сверху, а снизу. — Что такое «от сглазу»? — Лялька, няня шутит. И папа шутит. И я шучу. Ровно в восемь они втроем были на улице. Сентябрьское утро с высоким куполом неба ясно и чисто. Во дворе на аккуратных клумбах пестро цвели георгины. Довольно гулили голуби, перебирая коротенькими лапками. Игорь Петрович на ходу развернул свежую «Правду», пробежал заголовки, сунул в портфель. — Ма! Па! А наш второй лучше всех в школе, у нас хулиганов нет, и ябед нет, и четыре отличника. Папа, а отличники все только девочки. — А ты? — Римма Федоровна говорит, не хватает сознательности. — Вот те на! Мама такая сознательная… В двух кварталах от дома Лялька махнула, прощаясь, рукой и свернула в тупичок, где, замыкая его, стояло четырехэтажное серое здание с широким подъездом. Не читая вывески, можно было догадаться, что это школа. Лялькина школа номер один в центре города, сооруженная по типовому архитектурному проекту, подобно всем школам во всех городах Советского Союза. — Эй, Лялька, подтянись в смысле сознательности! — крикнул отец. Дальше, до бульваров, они пошли вдвоем. Бульваров в их городе три липовый дореволюционных времен и два продолжающих его молодых, где вперемежку стоят липы и клены, тихие березки, тонкие осины с дрожащей листвой. Бульвары — любовь и гордость города. Безобразничать на бульварах не позволено никому, во всяком случае на глазах у народа. Даже среди молодых парней с гривами до плеч редко кто кинет на песчаную дорожку окурок. Как из-под земли вырастет дюжий дружинник или какой-нибудь старожил, ревнитель городской красоты и порядка. У бульваров им расходиться. Игорю Петровичу вправо, он пошагает почти бегом, чтобы в срок успеть на работу. Анне Георгиевне не к спеху, до девяти время есть. Она любит в любую погоду медленно идти бульварами и думать. Или не думать, а просто идти. С ветки беззвучно сорвется лист, плавно покружит в воздухе и ляжет на песок дорожки. Клены льют желтый свет. В городе много кленов, оттого полна золотом осень. Минуту они постояли. Он, высокий, темноглазый, с пушистыми баками вдоль смуглых щек. Стандарт? Может быть. «Мой милый „стандарт“, в модной замшевой куртке, с карманами и кармашками, застежками „молниями“. До чего же фасонист, хотя и на серьезной работе!» — Игорь, а хорош ты у меня, — любуясь им, сказала Анна Георгиевна. — Егоровна, и ты у меня неплоха, — в тон ей ответил муж. — До вечера, Игорек. — До вечера, но не до самого позднего. В кино французский фильм. Поглядим? — Поглядим. — Всего, богиня Афина. — Ну уж! И Афродита и Афина. — Мудрость и красота — это ты возлюбленная жена моя! Он театральным жестом снял шляпу. — Игорь, брось, люди видят. Несолидно, право. Они разошлись. «Так и живем», — думала Анна Георгиевна, медленно идя бульварами, радуясь свету солнца сквозь шатры кленов, вдыхая острый, чуть горький запах осени. «Человек редко говорит о себе: я счастливый, — думала Анна Георгиевна. Оттого, что всегда хочет больше? Или из суеверия, чтобы не спугнуть? Или счастье, как здоровье, не замечают? Я тоже боюсь сказать вслух, но про себя… Милый, мне нравится, что ты меня называешь Егоровной, легкий, беспечный, а в главном серьезный, — все в тебе нравится. Дом, семья, интересная работа — чего же еще?» Но тут какое-то тревожное чувство тихонько поднялось в ней и постучало: взгляни. И она поглядела в сторону, где, отделенная от главной аллеи рядом молоденьких деревцов, тянулась узкая боковая аллейка. Так и есть. Вот уже несколько дней она встречала здесь на бульварах пожилую женщину. Простоволосая, в светлом пальто спортивного покроя, коричневых туфлях на низком каблуке, женщина напоминала отслужившую службу спортсменку, какую-нибудь бывшую звезду. А что? Приехала на покой в их ничем не примечательный, сравнительно тихий районный город. Чего не случается в жизни? Отчего-то Анну Георгиевну беспокоит замкнутый вид пожилой спортсменки, хмурость глаз, глядящих вдаль, не замечающих никого вокруг. Анна Георгиевна легко общалась и сходилась с людьми и привыкла почти всегда в ответ встречать дружелюбие, а тут отчего-то не решалась подойти к спортсменке. Подойти бы: «Я вижу, с вами неладно. Может быть, надо помочь? Или я ошибаюсь?» Вообще Анну Георгиевну тянуло так или эдак познакомиться с женщиной, каждое утро последнее время встречавшейся ей на бульваре. Но что-то ее останавливало. |
||
|