РАССТАННАЯ УЛИЦА

Владимир Ильич приподнял голову от подушки. Огляделся с улыбкой. Чистенькая скромная комната со светлыми обоями.

Небольшой письменный стол. На столе газеты. Цветочный горшок на окне. В углу кресло, обитое тёмно-красным вышитым шёлком.

«Где я? Снится мне?»

Нет, Владимиру Ильичу не снилось. Он был у сестры Анны Ильиничны и её мужа Марка Тимофеевича Елизарова, на их петроградской квартире.

В памяти вспыхнул весь вчерашний день, полный счастья и удивительных встреч! С вокзала броневик повёз Владимира Ильича в бывший дворец балерины Кшесинской, фаворитки царя Николая II. Теперь там располагались Центральный Комитет и городской комитет партии большевиков.

Медленно двигался броневик прямыми, стройными петроградскими улицами.

Была поздняя ночь, но во многих окнах горел свет. На улицах толпился народ.

— Ленин! — кричали люди.

Броневик останавливался. Владимир Ильич видел, как народ ждёт его слов.

Он старался просто и ясно говорить о социалистической революции, нашей, рабочей. Сердце его полно было пламенных слов.

А рабочие всё прибывали.

Сотни людей окружили дворец Кшесинской, недалеко от Невы и Петропавловской крепости.

— Пусть Ленин выйдет! Пусть Ленин скажет! Да здравствует Ленин!

Владимир Ильич несколько раз выходил на балкон. Если бы не ночь, с балкона был бы виден позолоченный шпиль Петропавловской крепости и тяжёлые неприступные стены. Много лучших светлых людей загублено в её казематах, сырых и ледяных, как колодцы! Ты не страшна нам больше, проклятая крепость. Не грозись, не пугай.

«Старое не вернётся, — говорил Владимир Ильич. — Вперёд, товарищи! Да здравствует социалистическая революция!»

Во дворце собрались большевики со всего Петрограда. Не расходились. Не отпускали Ленина. Необыкновенная была эта ночь!

Только утром, в пять часов, Владимир Ильич с Надеждой Константиновной, усталые и счастливые, добрались домой. Наконец-то на родине. Сколько всего пережито! Великий в жизни России произошёл перелом…

От волнений, переживаний Владимир Ильич почти не спал. Может, какой-нибудь час.

Тихо в квартире, ни звука.

Квартира похожа на плывущий корабль. Так подумал Владимир Ильич, бесшумно идя вдоль коридора. По сторонам комнаты, будто каюты. В конце треугольная столовая и треугольник балкончика, как нос корабля. В столовой пианино. Во всех квартирах Ульяновых всегда бывало пианино, всегда была музыка.

Владимир Ильич взял ноты. Мамины ноты. Семь месяцев не дожила мама до этого дня. И Надина мама не дожила.

Владимир Ильич с грустью оглядывал комнату, похожую на нос корабля. В этой качалке мама сидела с книжкой, куталась в шаль. Старенькая, было ей зябко, и вечно болела душа за детей. Кто-то в ссылке. Кто-то в тюрьме. Мамочка! В какие только тюрьмы не носила ты передачи! Петербургскую, московскую, киевскую, саратовскую… По каким городам не мотала тебя судьба! Митя выслан в Подольск. Ты в Подольске. Маняшу выслали в Вологду. Без жалобы, без слова упрёка, немедля начинаешь собирать чемодан, и поезд увозит тебя в незнакомую Вологду. А дальше где будет твой дом? Где надо детям.

Владимир Ильич положил ноты на пианино и тихо вернулся в комнату, в которой сестра поселила их с Надей. Раньше здесь жила мама. Последнее мамино жильё. Мамино тёмно-красное кресло. Вышила своими руками: разбросала по шёлку цветы… Мама! Хоть на мгновение увидать бы тебя, поцеловать твои нежные, терпеливые, твои материнские руки!

Скоро в доме проснулись. Но сегодняшнее утро было не то, что вчера. Вчера были все радостны, оживлены. Сегодня говорили негромко.

Сестра Анюта спросила:

— Сразу поедем туда?

Всю дорогу Владимир Ильич молчал.

От Лиговки к Волкову кладбищу вела Расстанная улица. Скорбная улица. Последний путь. Расстаёмся.

На кладбище ещё лежал снег. Там и тут между могилами белели сугробы. Сосновая ветка на могиле у мамы. Рядом холмик поменьше, Олин холмик. Понуро свесили неодетые ветви осины.

Ленин снял шапку. Низко опустил голову. Долго стоял над могилой.

Картины детства пронеслись перед глазами. Симбирский дом. Уютная лампа зажжена в столовой. Дети уселись за стол. Мама раскрыла книгу. Что-то интересное, необыкновенное ожидает детей. Какой хороший у мамы голос, звучный и лёгкий!

Или вот совсем другое. Громыхает на двери камеры тюремный замок:

«Заключённый Ульянов, на свидание с матерью!»

Он спешит тюремным коридором, боясь упустить хоть одну минуту свидания. Сумрачный зал с низкими сводами. Двойная решётка.

К решётке прильнуло мамино светлое от ласки лицо. «Здоров ли? Володя! Молока тебе принесла, гостинцы. Книжки, какие просил…»

Милая мама! Не дожила ты до нашей новой жизни, не увидишь. Как горько, как больно! Мама, родная, не забуду твой ум, твою доброту.