ЗЕЛЁНАЯ ЛАМПА

Ровно год Владимир Ильич жил в далекой ссылке, в неведомом никому селе Шушенском. Да в тюрьме отсидел перед ссылкой четырнадцать месяцев. Да осталось ещё ссылки почти два года.

Далеко затерялось сибирское глухое село! Шестьсот вёрст от железной дороги. Железную дорогу недавно провели по Сибири, ехать поездом из Москвы в Красноярск десять суток. Потом пароходом суток пять вверх по реке Енисею. Потом лошадьми. Тогда уж и Шушенское.

В этот день 7 мая 1898 года Владимир Ильич нарушил обыкновение, не сел писать книгу «Развитие капитализма в России». Книгу о том, что в русских деревнях и городах всё больше силы набирают капиталисты и кулаки и всё беднее и тяжелее жить под властью капитала народу.

После обеда постучал в окошко крестьянин, бедняк Сосипатыч, щуплый, проворный, в треухе и худеньком зипунишке, с ружьём через плечо:

— Слышь, Владимир Ильич, идём, однако, уток стрелять.

Сосипатыч опасался, не стал бы Владимир Ильич отказываться, а он тотчас согласился. Владимир Ильич был неспокоен. Пора Надежде Константиновне приехать из Питера, а она всё не едет. Надежда Константиновна за революционную работу позднее товарищей тоже отсидела в петербургской тюрьме. После тюрьмы присудили ссылку. Выхлопотала, чтобы в Шушенское, к Владимиру Ильичу. Теперь вот добиралась, да что-то долго уж очень. Может, в Красноярске ждёт парохода?..

Чтобы заглушить неспокойные мысли, Владимир Ильич снял с гвоздя берданку — и вон из избы.

— Сапоги подходящи, однако, — одобрил Сосипатыч.

Сапоги у Владимира Ильича и верно подходили для лазанья по топям за утками. Болотные сапоги, выше колен. Старенькая берданка заряжена утиной дробью. Они отправлялись вёрст за десять, на Перово озеро. Уток там водилась такая масса, что берега были усыпаны утиным пером. Оттого и называлось озеро Перовым.

А денёк удался чудесный. Солнце грело нежарко, и каждый листик и травка насквозь светились под весёлым лучом. Как умытые, свежо зеленели луга. Синие и лиловые ирисы пышно раскрылись в траве. И вдали, по всему горизонту, на голубом небе, высилось громадное, слепящее, яркое. Это были одетые снегом Саяны.

Версты три отшагали, и Владимир Ильич почувствовал бодрость и свежесть во всём теле. Хоть двадцать, хоть сорок вёрст готов так идти. Да слушать истории Сосипатыча. Сосипатыч знал, чего Владимиру Ильичу надо. Рассказывай ему о деревне, о своей жизни бедняцкой. Описывай ему всю деревню подряд.

В том дворе такой-то хозяин. В этом такой-то. Сколько едоков? Скотины? Земли?

В том дворе, в третьем и в пятом, по всему селу Шушенскому. Да не приври ни полслова…

— Стой. Вон и озеро. Гляди не промажь, Владимир Ильич. Первый-то выстрел не промажь, постарайся, примета такая, — захлопотал Сосипатыч, когда подошли к месту охоты. — Ты уж первым-то выстрелом не подпорти, Владимир Ильич!

Владимир Ильич стал с ружьём. Удивительная радость стоять с ружьём и внимать жизни леса! Птичьему свисту и трелям. Озорному кукованию кукушки. Шелесту ветра в ветвях.

В густых камышах Перова озера что-то зашевелилось, шумнуло: большая сизо-тёмная кряква поднялась и тяжело пролетела в десяти шагах от Владимира Ильича. Он выстрелил. Мимо!

Засмотрелся, опоздал спустить курок.

— Эхма, Владимир Ильич, воронишь, однако! — рассердился Сосипатыч.

Впрочем, несмотря на примету, дальше охота пошла удачно. Настреляли уток. Развели костёрик. Вскипятили в закопчённом чайнике чай.

Сосипатыч в счастливом расположении духа принялся подзадоривать Владимира Ильича остаться на ночь. К ночи утки поднимутся из камышей на жировку, что тут будет! Тучи неоглядные!

Сильно задорил, но Владимира Ильича какое-то предчувствие звало домой.

Стемнело. Пригнали стадо в село. Во дворах доили коров, слышалось дзеньканье молока о подойник. Да журавли колодцев скрипели, поднимая воду. Где-то блеяла заблудившаяся овца.

— Гляди, Владимир Ильич, свет у тебя, — заметил Сосипатыч.

Владимир Ильич и сам видел. В его двух оконцах в избе, крайней по проулку, горел свет. Зелёный. Горячее, радостное поднялось в груди Владимира Ильича.

На крыльце, в тёмном платье, тоненькая и лёгкая, держась за перила, стояла Надежда Константиновна. Владимир Ильич взбежал на крыльцо.

— Здравствуй, Надя!

— Володя, — отозвалась она.

— Идите-ка, идите показывайтесь, какой вы здесь стали? — весело звала из комнаты Надина мать, Елизавета Васильевна. — Невеста приехала, а он, гуляка, на охоту закатился до ночи!

В комнате горела лампа под зелёным абажуром.

— Тебе для работы. От зелёного света спокойней глазам, — сказала Надежда Константиновна.

Она везла эту лампу из Москвы десять суток в поезде. Потом на пароходе. Потом на тряской телеге. Крепко держала в руках. Боялась, не довезёт зелёную лампу до Шушенского! Вот, довезла.