"Хромой бес" - читать интересную книгу автора (де Гевара Луис Велес)

VI

В предисловии к первому изданию своей повести «Хромой Бес» (1707) Р. Лесаж посвящает ее «сеньору де Гевара, который снабдил его заголовком и замыслом произведения», в чем он, Лесаж, «признается всенародно». Но его слова: «Повесть столько же ваша, сколько и моя» – не больше чем дань изысканной французской вежливости. Лесаж близок к первоисточнику лишь в первой главе, где он почти переписывает Велеса. В дальнейшем он все больше отклоняется от образца и создает совершенно самостоятельное произведение. Сходства между обеими повестями, даже в фабуле, хоть и несколько больше, чем обычно между двумя образцами плутовского жанра, но, пожалуй, меньше, чем между некоторыми оригинальными обработками одного и того же сюжета, скажем, Дон-Жуана.

Лесаж придает повествованию большее техническое «совершенство» (на вкус классицизма) внесением «единств»: места (события не выходят за пределы Мадрида), времени (все происходит в одну ночь) и действия (у Лесажа нет параллельного действия в аду). Но он также коренным образом меняет материал, характер и тон всей повести, ее дух в целом и прежде всего образ беса.

У французского писателя это «бес сладострастия», воспетый поэтами бог Купидон, который забавляется, соединяя стариков с несовершеннолетними, бесприданниц с нежными любовниками и т. п. «Вы видите перед собою прелестного бога любви, могущественного властителя Сердец» – во вкусе французского рококо. Это и бес моды, его платье увешано разными предметами дамского обихода, а зовут его, конечно, Асмодей (имя, во многом благодаря Лесажу, ставшее нарицательным для соблазнителя). Он также бес мотовства и охромел вследствие ссоры с бесом корыстолюбия, сбросившим его на землю, – испанский пикаро, тоже порядочный расточитель, вряд ли пошел бы на такую ссору. Во французскую повесть вставлено немало историй, заимствованных из пикантных светских хроник тогдашнего Парижа. Короче, испанский бес-пикаро, дух городского дна, стал у Лесажа изящным бесом галантных нравов, духом парижских салонов.

У французского писателя века Просвещения Хромой – вместе с тем бес-философ, в беседах со студентом он критически обсуждает множество вопросов, начиная от природы снов и кончая сравнительной ценностью трагедий и комедий. Конечно, достается не только ханжам, но и духовенству, особенно инквизиции – без разоблачения религии во Франции XVIII века не мыслится ни философия, ни остроумие. Тенденция смеха при этом всегда вполне ясна и однозначна, хотя в роли дьявола-«рационалиста» еще сохраняется элемент двусмысленного лукавства (и не только как художественный «пережиток»). Повесть Лесажа настолько же тяготеет к «философской сказке» XVIII века (по сравнению с которой, однако, держится ближе к эмпирии быта), к серии притч, социально-бытовых зарисовок, насколько у Велеса она вырастает из фольклора, видений и народного театра. Бес-философ до конца повести только созерцает жизнь, сопровождая картины подробными пояснениями; лишь один раз «бес любовных союзов», по просьбе студента, сходит с вышки во время пожара, чтоб спасти девушку, на которой в конце женится дон Клеофас. Это бес-рассказчик. Бес-пикаро, напротив, скорее постановщик и актер; роль наблюдателя ему быстро надоедает, и он вмешивается в им же затеянные драки, «ловко орудуя костылями».

Фантастическое обрамление отступает у Лесажа на второй план перед содержанием сюжета. Читателя, как и автора, интересуют лишь бытовые положения – подлинная сфера реализма Лесажа. За множеством рассказов Беса, сопровождаемых трезвыми пояснениями, мы почти не замечаем самого рассказчика, его облик. Для Лесажа Бес – не поэтический образ постижения «существа» жизни, как для Велеса, а технический прием ее изображения. Он сводит поэтому фантастику к минимуму (убирает линию преисподней) и, боясь наскучить читателю видениями, прибегает к большим вставным новеллам вполне реалистическим», – в них мы уже окончательно забываем о фантастической рамке.

Тон сатиры у Лесажа совершенно иной, ирония сосредоточенно-конкретная, она не переходит в универсально-отрицательный («дьявольский») взгляд на общество и человеческую натуру; среди житейских примеров, приводимых Бесом, немало и образцов благородства. «Демонизм» самого Беса у писателя французского Просвещения поэтому мнимый, а сюжет – несмотря на техническую «упорядоченность» – лишен органичности и многозначительности, присущей испанскому первоисточнику.

Французская, более рассудочная, переработка сюжета о Хромом Бесе получила мировую известность, и даже в самой Испании соперничала со своим источником. Лесаж с гордостью писал в предисловии к изданию 1727 года, что если в Париже его повесть считают подражанием, то в самом Мадриде ее ценят как подлинник. Эти слова – отметим в качестве курьеза – через сто пятьдесят лет оправдались буквально. В 1877 году в Мадриде вышел испанский перевод «Хромого Беса» Лесажа (до этого многократно переводившегося на испанский) как сочинение Велеса де Гевара! Впрочем, интерес к повести Велеса на его родине никогда не угасал: в XVII веке она выдержала не менее пяти изданий (четыре из них посмертные), в XVIII веке – четыре, а в XIX – девять.

Небольшая испанская повесть представляет большие трудности при переводе. Как типичный «гонгорист», автор питает особое пристрастие ко всякого рода игре слов, причудливым ассоциациям и эксцентричным метафорам. Вдобавок историко-бытовые реалии его двусмысленных шуток затрудняют даже знатоков.

В 1851 году некий Н. Пятницкий, задумав перевести «Хромого Беса» Велеса на русский язык, обратился к испанской Королевской Академии с просьбой разъяснить темные места. Академику Дурану была поручена эта работа, и он сделал обширный, но весьма несовершенный (местами просто ошибочный) комментарий, одобренный Академией, которая при этом выразила уверенность в том, что стиль Гевары не может быть передан в переводе на другой язык, в особенности на такой далекий от испанского, как русский. Отметим также, что в тщательно комментированных изданиях «Хромого Беса» в XX веке (1902 и 1910 годов с примечаниями Бонильи-и-Сан Мартин, 1918 года – с примечаниями Ф. Родригеса Марина, повторенное в 1941 году) немало мест осталось темными или спорными даже для выдающихся исследователей.

Повесть Велеса де Гевара появляется на русском языке впервые[8]

К.Л. ПИНСКИЙ