"Птица над городом. Оборотни города Москвы" - читать интересную книгу автора (Елена Клещенко)

Глава 22

— Зато ты крысу словила, — сказал Серега. Мы снова встретились в «Перелетном Чердаке», я пила кофе с коньяком, он — имбирный чай. И оба мы ели блины. Серега с лососем, а я — со сгущенкой.

Этим летом Кукустровы люди затащили на крышу настоящую блинную: два раскаленных круга (к слову сказать, питающихся краденым электричеством), цистерна жидкого теста с мешалкой. Теперь Тата ловко крутила Т-образной лопаткой, разгоняя белую лужицу в ровный круг, и потом переворачивала его кверху соблазнительным поджаристым кружевом… Гениальная коммерческая идея. Мы, летучие оборотни, кушаем как птички — в два-три раза больше собственного веса. И мы всегда готовы съесть что-нибудь горячее и сладкое, и побольше, побольше. Пусть нелетучие насмехаются и возмущаются, пускай завистливо поминают горшочек меду и плюшки с корицей. Крылья сжигают не меньше энергии, чем пропеллер Карлсона, — мы слопаем все и попросим добавки, и фигуру не испортим.

— Это не я, это ее собственные коллеги сдали, — ответила я. — А толку-то, если Антон утек.

— Да найдут его, куда ему деваться. Не может быть, чтобы из двадцати человек ни один не знал, где у шефа засидка.

— А этот ворюга из Измайлова так ничего и не сказал?

— Ворюга из Измайлова… — Серега вздохнул. — Валера сам к нему ездил, но… в общем, его перевели из травмы в психоневрологию. Говорить-то он говорит, но не очень осмысленно… Хотя ты была права, похоже, он действительно их клиент. Человеческий Облик в такую кишку просто не влез бы.

Серега отхлебнул чаю и вытер губы салфеткой — хищные птицы, когда хотят, могут быть та-акими аристократами! Тут я вспомнила, что у меня оставался еще один вопрос.

— Слушай, а почему они вообще заявились в институт на следующий день? Ведь они должны были понять, что мы у них на хвосте, после того как мы с тобой там шороху навели и утащили Настю? Им бы смыться и лечь на дно, а они, наоборот, все собрались как по заказу…

— Для того и заявились, чтобы упаковаться и смыться. И еще, насколько я понял, за ними оставался должок. Они кое-кому обещали сделать Облик, и предоплату взяли, а клиент был серьезный. Жаль, мы не знали, могли бы его дождаться — хороший был бы подарок Валеркиным сослуживцам-нормалам… В общем, настолько серьезный клиент, что очень им не хотелось его огорчать и разочаровывать. Как говорится, пусть лучше посадят, чем положат. Так что они собирались сделать последнюю импозицию и потом рвать когти. Заодно и деньгами разжились бы на дорожку.

— А кого они хотели — последнего?.. — тихо спросила я. На память пришли мохнатые щенки, юрист Ольга — серьезная щекастая птичка, недовольная отменой «операции»… Чьи-то еще Облики, украденные и спрятанные в нефритовые шарики…

— Не знаю, не спросил, — ответил Сережка и сунул в рот изрядный кусок блина. — Обошлось, и ладно… А кстати о засидках и о твоей Тамаре. Валерка с ней подробно побеседовал и выяснил, чего она хотела от Паши. Думаю, теперь он может успокоиться. И выйти из подполья.

— И где он был все это время? С кажешь ты мне или нет?

— Я затем тебя и позвал. Вообще-то он и сейчас там… Только ты не начинай хихикать, пожалуйста.

Я сделала серьезное лицо:

— Хорошо, не буду. (Серега недоверчиво выпятил губу.) Не буду, чтоб мне лопнуть! Ну?

— Он в «Локи» отсиживается.

Я не начала хихикать. Трудно хихикать с отвисшей челюстью. «Локи» не имеет никакого отношения к «Локомотиву». Впрочем, некоторая часть тамошних завсегдатаев любит футбол… но странною любовью.

Был такой момент в биографии самого бессовестного и бесстыжего среди скандинавских богов. Согласно преданию, однажды для Локи в очередной раз пришла пора отвечать за хитроподлости, и он обернулся не просто животным, а, к особому негодованию свидетелей и слушателей, животным противоположного пола — кобылой, которая соблазнила вражьего коня и затем родила жеребенка, того самого многоногого коня Слейпнира, на котором Один… ладно, об этом как-нибудь в другой раз. А про Локи я начала к тому, что его случай не уникален.

Есть люди, которые считают своим не тот пол, который указан в паспорте. У оборотней с этим проще. Или сложнее? В общем, тот, кто не уверен на этот счет, не только оборачивается, но еще и перекидывается, то есть имеет не один человеческий Облик, а два, и бывает или женщиной, или мужчиной. Кем именно — зависит от фазы луны, от настроения… от окружения не с последнюю очередь. Аналогичным образом, принимая Облик своего зверя или птицы, они могут стать и котом, и кошкой. И галкой, и… хм… галом. Да, нелегкая жизнь у некоторых.

Сообщество оборотней во многом перенимает взгляды и мораль человеческого сообщества. Оборотни с постоянным полом относились к бивалентам не очень-то одобрительно (мягко говоря) и в викторианской Англии, и в Советском Союзе. Теперь времена меняются. Теперь многие девочки из наших мечтают в один прекрасный день обернуться мальчиками, и наоборот. У некоторых, говорят, даже получается. У кого не получилось — те пытаются изобразить, будто получилось. И неудивительно, что московский «Локи» или, скажем, питерский «Акио» становятся модными заведениями.

…Но Паша Ламберт, брутальный наш мачо и отважный спецназовец, был последним, кого я могла вообразить входящим в «Локи»! С мирными целями, я имею в виду. То ли и вправду конец света не за горами?

— Так он, что же… из этих, что ли?

— Да, из этих.

— Паша?!

— Паша, Паша, — с раздражением подтвердил Серега. — Галка, ты что, вчера на свет родилась? Что тебя так удивляет?

— В масштабах Вселенной — ничего, — ответила я. — А в данном конкретном случае… никогда бы не подумала, что Ламберт — бивалент. По мне, так он вылитый ретросексуал. Или даже гопосексуал.

— Галка, за столом все-таки сидим! — укоризненно сказал Серега.

— Ретросексуал — это как раз прилично, — объяснила я. — Это тот, кто выбирает для себя имидж традиционной мужественности. Типа слегка пьян и до синевы выбрит. А гопосексуал — это… ну, в общем, слегка выбрит и до синевы…

— Понял, понял. Галка, ты по нормалам судишь, а мы… а Павел все-таки оборотень.

Я задумчиво подергала себя за челку. В чем-то Серега был прав. Если меняешь Облик, а не совмещаешь две сущности в одной — какая разница, выбрит ты до синевы или нет? Мужской Облик может быть вполне спецназовским, в то время как женский… ой. М-да. Ну ладно.

— Так возвращаясь к Тамаре. Чего она хотела от него, и почему он сначала запил, а потом сбежал? — спросила я.

— Она его шантажировала. Была одна история, времен его службы в особом подразделении. Бурцев выяснил, в чем там дело, — ну, неприятная история, но Павел виноват не был. В общем-то, тут и тайны никакой нет, его оправдали по всем статьям. Он просто не хотел, чтобы узнали родители учеников. И другие учителя, как я понял, тоже. А чего она хотела от него — понятно: склоняла к сотрудничеству. Но это он тоже того… не мог на это пойти.

— И поэтому запил?

— Ну, в общем, да. Получается, что так.

— Подожди. — Я вылезла из-за стола и подошла к стойке.

— Саня, будь другом, накапай еще двадцать пять.

Серега посмотрел неодобрительно. Пьяная женщина — это ужасно, а пьяный летучий оборотень — авиашоу в Жуковском. Но такую новость надо запить, иначе организм ее не переварит.

Паша Ламберт, которому приносит нестерпимые мучения мысль о том, что его его педагогическая карьера может прерваться, — это было круче, нежели Паша в «Локи». Я никогда не задавалась вопросом: как он вообще попал в нашу гимназию. То есть как попал — ясно, Наталья затащила, но почему он согласился? И кем вообще был на гражданке?.. И что он натворил такое неподобающее? Хотя, наверное, вот этого лучше бы мне не знать.

— Ладно, а теперь что?

— Надо ему сказать, что Тамару эту взяли и что никакой компромат на него она никому уже не сольет, и мы будем молчать. Он ведь от них прятался, а не от нас. И заодно добавить, что взяли не всех, и если он хочет полной информационной безопасности, пусть кончает валять дурака и помогает брать остальных. Только придется к нему туда идти, он мобильник оставил дома.

— Так сходите! — меня удивили безличные формулировки, обычно Сереге не свойственные. — Тебе Валерка это поручил?

— Валерка. Но… на самом деле я не могу.

— Почему?

— А ты посмотри на меня. Я же типичный этот, как ты сказала… ретросаксаул. Меня они на порог не пустят.

— Ламберта же пустили!

— То Ламберт… Галка, тебе трудно, что ли? Ты журналист, тебе нужны новые впечатления…

— А тебе не нужны? — наконец-то догадалась я.

— Не нужны, — честно признался Серега. — Галка, ну… ну да, я стесняюсь туда идти! Давай ты к нему сходишь?

Так бы сразу и говорил. В конце концов, я у Сереги в долгу за отчет перед Валеркой.

— Нет проблем. — Я по-гусарски опрокинула последние тридцать капель и поднялась.

На Серегиной курносой физиономии так явственно изобразилось облегчение, что мне стало смешно. Я, конечно, и сама такой же саксаул, и вообще мать гимназистки, но… бывало и хуже, прорвемся.

— Добрый вечер. Подскажите, пожалуйста, где мне найти Пашу?

Сначала я хотела позвать Наталью составить мне компанию. Потом решила не позориться, пошла одна. Подумаешь — «Локи», журналист я или нет? Как в окно «Веникомбизнеса» лазить, так не боялась, а как нанести деловой визит оборотням нетрадиционной ориентации… Тем более Валерка ведь мог бы Наталью и сам попросить, и это было бы вполне логично — уж логичнее, чем Серегу. Но не попросил почему-то.

Стриженная ежиком блондинка за барной стойкой ничуть не удивилась и улыбаться не перестала.

— Могу я узнать ваше имя?

— Галя… — «из школы», наверное, лучше не говорить, фамилию тоже называть не хочется — и вообще, с какой стати, если он тут просто Паша?! — Галка, просто Галка.

— Занимайте столик, Паша сейчас подойдет.

Это как понимать — он еще и живет здесь? Или просто сидит целыми днями?.. Я оглядела темноватый зал в пятнах желтого света и двинулась к ближайшему свободному столику. Честно говоря, я предпочла бы сесть в уголке, где-нибудь у стенки, но там все было занято. Юное создание с черной челкой принесло меню, чикнуло зажигалкой над свечкой, плавающей в стеклянной мисочке. Подведенные глазки создания контрастировали с «камелотами» на ребристых подошвах и камуфляжными штанами, и совсем бесподобно смотрелся поверх оных штанов официантский фартук. Ростом существо было пониже меня. И зачем, спрашивается, изображать из себя двух людей разного пола, если материалу и так едва-едва хватает на одного?.. Я сразу попросила себе полстакана апельсинового сока — Ламберт пусть заказывает что хочет, водку с ним я хлестать не буду.

Кабак как кабак, не знаючи и не подумаешь. По стенам светодиодные сетки, разгораются и меркнут огоньки величиной с булавочную головку. Упоительный запах жареного кофе в нагретом воздухе. Какие-то гравюры, плохо различимые без верхнего света, занавеси между столиками украшены не то снежинками, не то перышками. Слева от меня — пожилая дама, определенно дама, но с трубкой в зубах. Справа — трое симпатичных парней… по-моему, парней… беседуют о музыке: один объясняет остальным, почему дабстеп не похож на блюз. Синяя вспышка от экранчика мобильника высвечивает лицо девушки. Без вариантов — девушки, но это и подозрительно.

Паша — это теперь уменьшительное от Паула, что ли? И как сейчас выглядит Ламберт? Бой-дама — могучий бас, три меня в ширину, полторы меня в высоту, слона на скаку остановит? Женщина-солдат в берцах и со стрижкой как у той барменши? Или, наоборот, гламурная киса — макияж из «Космо», французский маникюр на всех пальчиках? А что, прекрасная была бы маскировка…

Создание с челкой принесло сок, я поблагодарила и попросила не забирать меню. Ну и где эта волчья морда, долго мне тут сидеть? А то дождусь еще, подклеится кто-нибудь…

— Девушка, у вас свободно?

Накликала. К моему столику подрулил мальчик — явно не девочка, но при этом точно не дядя. Класс десятый — одиннадцатый. Что же ты здесь делаешь, бедный ребенок? Знали бы твои многострадальные родители, где ты время проводишь…

— Нет, извините. Я жду знакомую.

— А не меня?

— Да нет, простите.

Он ни с того ни с сего фыркнул в кулак. А отфыркавшись, заметил укоризненно:

— А вы ведь даже не знаете, кто я.

— Ну и кто вы?

— Паша. Павел Ламберт, если полностью. Привет, Галь. Спасибо, что навестила.

Что говорить, фокус удался. Я вообще не знала, что так бывает.

Это что же, у него второй человеческий Облик — тоже мужчина? Точнее, юноша. Да, господа, такого разврата Париж еще не видел! То есть не Париж, а Москва, но в смысле разврата это то же самое… С другой стороны — бивалент есть оборотень с двумя человеческими Обликами, но кто мне сказал, что они обязательно должны быть разного пола? Никто, если хорошо подумать… Юный Паша уселся за стол и принялся изучать меню. Я смотрела на него во все глаза.

Похож, но не очень. Совсем не похож. Встрепанные волосы — как пучки соломы, уложенной высококлассным дизайнером сухих букетов. Брови домиком, нос толстый. Мимика в высшей степени живая. И улыбчивый рот. Ламберт никогда ни над кем не подшучивал, никогда не смеялся, и ухмылялся-то угрюмо, по-волчьи — одной щекой. А серая блуза с капюшоном, которую модники называют неблагозвучным словом «худи», была, кажется, знакомая. Правда, на том она сидела почти внатяг, а на этом — висела. Брюки… но не заглядывать же под стол, в самом деле.

Он поднял голову и встретил мой взгляд. Глаза были желтые. Не латунные, как у Ламберта-старшего, а янтарные, почти кошачьи, как у Валерки.

— А вы… ты точно Павел Петрович Ламберт?

— Могу шрамы показать, — он улыбнулся с замечательно невинным видом.

— Не надо! — Надеюсь, в моем голосе не прозвучала совсем уж откровенная паника. Нахальный вьюнош только рассмеялся. И я тоже.

Барышня с челкой уже стояла у его стула.

— Юки, чай для меня принесешь? — он обратился к официантке, будто к хорошей подруге. И заметьте, как она на него смотрит… нет, даже не в этом дело, а в том, как она глянула на меня.

Юки отбежала, я отодвинула свой стакан и наклонилась через столик.

— Паш, меня попросили тебе передать, что твоя знакомая Тамара Петровна сейчас находится у Валеры в конторе и выйдет оттуда нескоро. Деятельность «Веникомбизнеса» прекращена, а твоя… частная информация останется частной. Это официальное обещание.

Парень серьезно кивнул. Нет, все-таки не школьный возраст, лет двадцать есть.

— Официальное обещание… а ты-то в курсе?

— Не в курсе, правда. — «Ты» от этого Облика звучало малость нагловато, но я решила не придираться. — Единственное, что знаю, — что было это как-то связано с твоей армейской карьерой… только не кидайся на меня, как в тот раз, ладно?

— Я с тех пор не пил, — сообщил он. — В этом Облике я малопьющий. Только чай.

— Это радует, — искренне ответила я. — Ты не бери в голову, я не пыталась ничего про тебя разузнавать. Знаешь, почему врановые живут долго?

— Потому что мудрые?

— Потому что нелюбопытные и молчаливые.

— Ага. Особенно сороки.

Мы снова рассмеялись. Юки принесла чай — через край чашки висит нитка с липтоновским лейблом, в блюдечке пакетик сахара и долька лимона.

— Наталья знает? — спросила я.

— До сих пор не знала, — помрачнев, сказал он. — Хотя надо рассказать, наверное. Пусть уж лучше сразу выгонит…

— А эта Тамара обещала про тебя в школе рассказать?

— И не только в школе. Говорила, что все узнают. — Паша вздохнул, поднес чашку к губам. Черенок ложки уперся ему в ухо. — А, ладно. Хочешь, и тебе расскажу?

— Расскажи.

— Это было еще в восьмидесятые, — произнес подростковый тенор. — Я тогда был… ранен, думал — комиссуют, но обошлось.

Ну да, осиновое инородное тело в грудной клетке — не повод покидать строй, хотела заметить я, но вовремя вспомнила о молчаливости врановых.

— Направили меня в спецподразделение под Пермью. Мы там выходили с территории, охотились. В Облике, конечно.

— Вас что, не кормили там?

— Кормили, но иногда хотелось… национальной пищи. Не могли же они нам парного мяса завозить в секретную в/ч. Проще было разрешить охоту, если кто и увидит, не догадается, волк и волк. Ну вот, я съел зайца.

Сказав это, Паша умолк и принялся наматывать нитку от чайного пакетика на ложку.

— А потом что? — не выдержала я. — Поступил в Гринпис и раскаялся?

— А потом узнал, что во втором подразделении отрабатывали трансформацию в мелких млекопитающих. Нормалов трансформировали. Нам не сказали, уроды. И один не вернулся с пробежки.

Вот это был один из главных моих подвигов в этой истории: я не рассмеялась. Ни нервным смехом, никаким. Я приняла драму Пашиной жизни с серьезным лицом. Бывает. Уж если ПВО иной раз чужой летающий объект прозевает, а по своему отстреляется, чего вы хотите от разработчиков секретного биологического оружия? Вообще, замечу я, армейские маразмы — они только для слушателей смешны, а вот для непосредственных участников, и для тех, кого нечаянно съели, и для тех, кто съел…

— Так ты же не знал?

— А кому от этого легче?

— Да это вообще мог быть не ты! Мало ли что с ним могло случиться — филин, нормальный волк…

— А как доказать?

Я прикинула обстоятельства и решила, что, пожалуй, никак. М-да, коллизия.

— Ладно. Так чего от тебя хотела эта тетка в обмен на молчание?

— Сотрудничества. Им приспичило нормалов оборачивать, ты теперь знаешь, наверное, раз вы их взяли. А я это умею.

— Не поняла?

— Я волхв, у меня оно в роду. Она и это как-то пронюхала. Мы знаем Собачье Слово.

— Э-э… нецензурное?

— Практически полностью, — шепотом сказал Паша, со значением вытаращив глаза. — Одно приличное слово там есть, самое первое: «Ты…» — он сжал губы и сделал несколько дирижерских жестов, как бы управляя беззвучным оркестром. Вышло внушительно.

— И что, его все в армии знают? То есть в ваших спецподразделениях?

— Нет. Только отдельные фрагменты они знают. У меня политотдел его пытался выведать, но я отмазался, сказал, что забыл. Хватит с них Заячьего Слова. — Паша оскалился, совсем как Ламберт-старший.

— Погоди, так это правда? Любого нормала можно вот так запросто…

— Не то чтобы запросто. Там говорить надо почти минуту — это на самом деле немного, моряцкий загиб длиннее. Но за это время тебя запросто вырубят, если прикрытия не будет А главная проблема в том, что из нормала получается не оборотень, а зверь-нормал. Если ненадолго, то Суть потом возвращается, но зверь все равно выходит туповатый, беспамятный. Я говорил этой Тамаре, она не поверила. Или ей все равно было, не знаю.

— И ты с тех пор здесь отсиживаешься?

— Ага. Про то, что я двойной, почти никто не знает. Валера знает, но ему по должности положено. А они меня сто лет бы не нашли.

— Но ты же без денег улетел тогда? — вырвалось у меня. И зачем, спрашивается? Все-таки бивалент он всегда бивалент, и здесь самое их логово, вот сейчас услышу, за чей счет он здесь живет… оно мне надо?

— А я взял один долг, потом прилетел сюда. Устроился… живу.

Сказав это, Паша покраснел. Юки, подумала я.

— Что никто не знает, это точно. Я с третьей попытки Сереге поверила.

— А, так Валерий сначала Сергея ко мне послал? — Паша ехидно ухмыльнулся. — А он струсил сюда идти?

— Застеснялся, — насмехаться над Серегой я никому не позволю.

— Какая разница.

— Ты бы лучше сказал спасибо, что он не Бурцеву это поручил, — не менее ядовито сказала я. — Представляю, если бы медвед узнал, что учитель его сына бивалент…

— А Бурцев как раз знает, — холодно сказал Паша. — Они с отцом вместе служили. Друзьями были.

Слов для ответа у меня не нашлось. То, что папа четвероклассника и папа немолодого спецназовца были друзьями — такое случается даже у нормалов, а среди наших тем более не редкость, но…

— Отец из-за меня… не то чтобы переживал, это было не в его правилах. Когда выяснилось, что я двойной, он сказал, что с этим мы будем бороться. Мы жили в Туркмении, в военном городке. Тогда времена еще были глубоко советские, для него, конечно, это была неприятная новость.

Паша снова умолк.

— А почему, собственно? Прости за тупость, но в чем криминал? Если бы твой второй Облик был девочкой, тогда да, того… неприлично. А если оба мальчики…

Ламберт рассмеялся. Звонким, мальчишеским смехом. Соломенная голова поникла на столешницу.

— Галка, ты сама-то с какого года?

— С семьдесят пятого, а что?

— Дитя совсем. А тогда были пятидесятые — когда я пацаном был. Везде еще шпионов ловили. И в нашей части тоже… звериные Облики могли быть какие угодно, лишь бы записанные в медицинской карте. Но два человеческих Облика по одним документам числиться не могли. А насчет приличия — ты головой-то подумай: женщина, например, выйдет замуж за одного, а жить будет с двумя, это как называется?

— И что твой отец?

— Посмотрел на меня — на такого и на другого — и сказал: вот этого оставляем. То есть того, которого ты знаешь. Я — драться не люблю, глаза зажмуриваю. И думаю много. Книжки, опять же… Мне тогда было четыре года. С тех пор, как он меня заставал в этом Облике, — порол. Мать заступалась, да… — он махнул рукой и залпом допил свой чай.

— И поэтому ты настолько младше выглядишь? — тихо спросила я.

— Наверное. В молодости мы однолетками смотрелись, а потом появился разрыв. Я ведь почти и не жил. В детстве — так, урывками. В интернате вообще не решался, там на виду все время. В семидесятом целый месяц прожил. И тогда уже заметил, что этот Облик возраст не набирает. Ну и потом несколько раз. По документам меня, вот этого, нет. Сейчас-то можно выправить, не проблема. Вообще надо будет, на всякий случай, чтобы не нарваться…

Из полумрака снова возникла Юки, унесла чашку. Кажется, она с трудом сдерживала слезы. Что же, многие девочки любят мальчиков, которых нет. Гарри Поттера, например, или героев Крапивина, или персонажей анимэ. Чем хуже мальчишка из военного городка, которому отец запретил быть?

Я не стала спрашивать, что его самого тянуло в этот, несуществующий Облик. Слишком личный вопрос. Будем считать, что исключительно конспиративная необходимость.

Потом Паша потребовал, чтобы я рассказала ему про «Веникомбизнес»: чем они занимались — в подробностях, как их отловили, как получилось, что главный сумел смыться. Свою помощь по захвату оставшихся предложил сам и снова хищно, по-ламбертовски, ухмыльнулся.

Завтра или сегодня же вечером он вернется в свою квартиру на Тверской, так толком и не прибранную после запоя. Вернется уже в том, постоянном Облике. Выбросит бутылки, вычистится, побреется и явится перед Валеркины рысьи очи, а потом пойдет в школу, получать очередную клизму от Натальи. Официантка Юки будет грустить и плакать под «Tokio Hotel» или что у них там полагается слушать, когда жизнь кончена. А делать нечего: взрослый Ламберт маленькой девочке уж никак не пара. Зато вот такой Паша…

Ой, только бы эта информация не достигла школы! Ламберт может не беспокоиться, с моей стороны утечки не будет. Не хватало нам еще эпидемии влюбленностей в Павла Петровича. Пусть лучше они его боятся.

…И мне теперь ночь не спать, переживать: откуда про «Локи» и Ламберта знал Летчик Ли?..