"Гнев Ненаглядной" - читать интересную книгу автора (Панасенко Леонид)

ЧЕРНОЕ ПЛАМЯ

— Откройте окно, — попросил Антуан. Илья Ефремов взглянул на Павлова — лечащий врач хмуро кивнул.

Илья включил проницаемость окна, и в палату ворвался ветер — порывистый, насыщенный влагой и солью. За Большим коралловым рифом гремел и ярился океан. Отсюда, с двадцать восьмого этажа, риф казался белым шрамом на теле океана — месиво из пены и брызг прятало известковые гряды.

— Собрались наконец… Вся девятая группа, — прошептал Антуан. Его уходящее лицо стало спокойным. Раньше на нем проступал тщательно скрываемый страх — не смерти, нет, скорее всего, непонимания происходящего, а вот сейчас, с приходом друзей, отпустило.

— Все трое… — Антуан слабо улыбнулся. — Как вы вовремя, ребята! И все в форме. Значит, при исполнении…

— Четверо! — поправил его Славик. — С тобой четверо. От Совета миров прилетел Шевченко, ты его знаешь. Илья — руководитель группы Садовников¹. Через час расширенное совещание всех специалистов… А тебя, Зевс, мы в два счета поставим на ноги.

Больной на школьное прозвище не отозвался. По-видимому, он вообще не слушал Славика — к лицу его опять подступила смертельная бледность. Руки Антуана блуждали по стерильному кокону жизнеобеспечения, пока не наткнулись на руку Ильи.

— Не надо обо мне! — вдруг быстро и жестко сказал больной. — Меня уже нет… Надо спасать людей! Сотни… не знаю, может, уже тысячи… Но это не эпидемия… Это беда! Что-то нарушило равновесие. Может, отдыхающие, может, Рай… Разберитесь, ребята. Как можно скорее… — Он задыхался от слабости. Рука его, поначалу цепкая и требовательная, вдруг истаяла, мертвым зверьком уткнулась в простыню. — Только маме, только маму… Не говорите ей. Придумайте что-нибудь. Мол, потерялся в космосе. Чтоб оставалась надежда…

Антуан глянул на липа друзей, и ему стало жаль их. Он через силу улыбнулся и даже попытался пошутить:

— Я знаю, откуда беда, ребята. Мы не понравились Ненаглядной! Поверьте, я знаю женщин. Я все-таки француз…

Голова Антуана упала на подушку, створки кокона жизнеобеспечения сошлись над его лицом — заработали инжекторы. Машина в который раз ловила мятущуюся душу и возвращала ее умирающему телу.

Они вышли в коридор. И тут из белых пространств медцентра появился маленький лысый человечек — академик Янин и, не поздоровавшись, злым напористым басом заклекотал:

— Где он? Почему вы бездействуете? У вас куча возможностей. Почему Антуана до сих пор не отправили на Землю?

— Перестаньте кричать, — оборвал его Павлов. — Больной не подлежит перевозкам, а телепортация убьет его. Делается все возможное. Более того — к нам прибыли лучшие специалисты со всех Обитаемых миров.

— Картина крови? — Академик Янин усмирил свой бас, губы его горестно сжались.

— Полный обрыв кроветворения, — ответил за Павлова Илья. — Без малого две недели. Я в прошлом тоже, кстати, врач. Все возможности — кокон жизнеобеспечения.

— Мальчик мой… — пробормотал академик. Он как-то съежился, стал еще меньше. С надеждой спросил: — Насколько я знаю, кокон может годами поддерживать?..

— Практически вечно, — сказал Павлов, глядя поверх головы Янина. — Некротированные ткани и органы постепенно убираются. Остается мозг. Вопрос в другом: захочет ли он…

— Нас учили управлять организмом, — пояснил Илья, преодолевая спазм в горле. — Когда он поймет, когда устанет… Короче, он сам может остановить сердце.

— Но ведь кокон!.. — опять вскричал академик. — Черт возьми, кто ему позволит…

— Рядовой Садовник умеет больше, чем йог высшего посвящения, — тихо сказал Егор. — Он погасит мозг.

— Извините, друзья. — Илья шагнул к выходу на кольцевую лоджию-сад. — Через два часа совещание. Извините, мне надо побыть одному.

Он едва двигался в воздухе — по течению ветра. Память опять прокручивала кадры последних дней, а помимо них и сквозь них все проступало и проступало лицо Антуана, и сердце сжимала непроходящая боль. Откуда пришла беда? В чем она? Откуда проросли корни зла, где и почему вспыхнуло черное пламя смерти? Масса вопросов и ни одного ответа.

— Повтори сообщение Совета миров, — попросил он Помощника².

— Ненаглядная, ведущий курорт Обитаемых миров, аналог Земли, — зашелестел бесстрастный голос. — На планете находится на сегодняшний день свыше восемнадцати миллионов отдыхающих и обслуживающего персонала. Вспышка острой спонтанной лейкемии зарегистрирована четвертого марта. Жалобы — лихорадка, слабость. Экспресс-анализы показали, что у всех четырехсот шестидесяти пациентов кровь наводнена молодыми патологическими клетками. География эпидемии…

— Это не инфекционное заболевание, — поправил его Илья.

— Термин применен к конкретному явлению, — возразил Помощник. — География эпидемии: Золотой Пояс — триста восемьдесят семь случаев заболевания, архипелаг Согласия — двадцать три, Северная Пальмира — тридцать шесть, континент Центральный — четырнадцать. Тщательные исследования воздействия ионизирующих излучений или лейкозогенных веществ не обнаружили…

«Вот оно, — с тоской подумал Илья. — Спонтанный! Значит, самопроизвольный, вызванный не внешними воздействиями, а внутренними причинами. Однако такой подход исключает эпидемию. Выходит, что внешний фактор все-таки есть. Неизвестный нам, недоступный приборам…»

— …Объявлена официальная версия, что с Верхних топей проникли комары, переносчики плазмодийной горячки (местный вид малярии). Течение обеих болезней внешне сходное… Четвертого марта, — добавил Помощник, — объявлен общепланетный карантин. Никаких ограничений в общении и отдыхе не вводилось. Запрещен лишь выезд.

— Какое сообщение курорта с Землей? — спросил Илья. — Имею в виду пассажирское. Линия Ненаглядная— Земля. Есть ли рейсовые?

— Восемь лет назад, ввиду необычной популярности курорта, построена станция нуль-пространственных переходов. Переход Ненаглядная—Земля оборудован десятью кабинами массового пользования, интервал между импульсами — двенадцать минут. Максимальная загрузка каждой кабины — сто пассажиров.

Илья тут же подсчитал: пять тысяч пассажиров в час. На случай срочной эвакуации за сутки можно перебросить сто—сто двадцать тысяч человек. Куда — ясно. Но вот зачем?!

Он тяжело спикировал на берег. Мимо лица промелькнули верхушки реликтовых сосен с плоскими широкими иголками, бесконечно длинные колонны стволов, бока замшелых гигантов-валунов. Сбросил форму, шорты, рубашку, пошел к океану. На стволах застыли желваки и потеки янтарной окаменевшей смолы. Кое-где они были как бы поклеванные. Илья улыбнулся, представив, с каким трудом добывали себе неизвестные упрямцы «память о Ненаглядной». В другое время он обязательно снял бы сосны для своего видеогербария. В другое время! Здесь же, на Ненаглядной, это абстрактное понятие вдруг приобрело конкретный и грозный смысл: вместо праздного течения — неизвестность, угроза, смерть…

От рифа незаметно подкралась высокая волна, окатила его с головой, чуть не сбила с ног. Рядом закричали от восторга девушки, которые прыгали в набегающих валах. Зернистый тяжелый песок холодил босые ноги. То тут, то там вода перекатывала гирлянды подводных цветов — белых, полупрозрачных — и Илья осторожно переступал через них.

— Идите к нам, — позвала его на интерлинге одна из девушек — смуглая, грациозная, то ли китаянка, то ли вьетнамка. — Меня зовут Да Фуцзы — Большое Счастье.

— Это и так видно, без перевода, — улыбнулся Ефремов. — Простите, но мне надо улетать.

«О карантине знают пока немногие. Те, кто собирался домой, — думал он, заплывая все дальше и дальше. — Коконов жизнеобеспечения на планете триста семнадцать. За неделю их развернут еще максимум триста-четыреста. Чертовски сложная штука, эти коконы… Тяжелых больных сейчас человек семьдесят. Но завтра, послезавтра… Если пандемия будет развиваться такими темпами, через неделю у нас будут тысячи больных… Никто из отдыхающих не знает пока, что в огне так называемой «малярии» уже сгорело два человека — Осей Деланца и Лена Коканова. И этого не скрыть. Мы разучились что-либо скрывать… Люди, конечно, будут терпеть вынужденное безделье. Но если пандемию не удастся остановить, может начаться паника. Миллионы людей хлынут на Землю, во все концы Обитаемых миров… А вдруг все-таки эта лейкемия имеет возбудителя? Вирус пойдет гулять по всем мирам… Нет, невозможно! То есть, возможно, но допустить этого никак нельзя».

— Пловец, вы слишком далеко заплыли. Вернитесь к берегу, — пророкотал над головой бездушный голос спасавтомата.

Илья повернул, и красная капсула тотчас умчалась ловить другого нарушителя.

Совещание заканчивалось. Шевченко оглядел собравшихся, спросил:

— Все ли считают, что чрезвычайные меры необходимы?

— Нет, тысячу раз нет! — вскочил академик Янин. Он даже руки скрестил перед собой, как бы останавливая товарищей. — Мир уже несколько столетий живет совестью, а вы ему хотите вернуть ложь?! Причем самую страшную — организованную ложь. Я — против!

Славик нахмурился.

— Это возвышенная демагогия, — резко сказал он. — Есть интересы курорта Ненаглядной и есть интересы многомиллиардного человечества. Это несоизмеримые понятия. И если Ненаглядная станет вдруг угрозой для человечества, если не останется никакого другого выхода, я призову не только ложь, которая заключена в идее «уничтожения» нуль-пространственных переходов. Я первым попрошу, чтобы всю эту планету немедленно взорвали. Вместе с нами, кстати.

За столом воцарилось молчание. Наконец встал Шевченко.

— Ставлю вопрос на голосование, — заключил он хмуро. — Так… Двенадцать «за», два «против». Предложение Ефремова принимается.

Он помолчал, затем сказал:

— Итак, осталось самое неприятное. Кто из нас возьмет на себя роль варвара? Предупреждаю: истинные мотивы не подлежат огласке. Поэтому исполнитель, естественно, будет предан общественному презрению. Есть ли добровольцы?

Все опустили головы.

— Позвольте? — Илья встал и тут же мысленно себя выругал: «Выскочка! Не твое это дело. Служба Солнца здесь ни при чем. Это прерогатива Совета миров. Шевченко может назначить любого из нас… Зачем тебе добровольно брать на себя такой позор?»

Вопреки своим же мыслям он, пожевав губами, сказал:

— Я первым подал идею локализировать опасность. Я рад, что вы ее поддержали. Значит, мне и осуществлять задуманное.

Он улыбнулся, как бы ободряя присутствующих и призывая их принять его жертву:

— Вы не обижайтесь, ребята… Я в прошлом хирург. Мне привычнее отсекать ненужное и опасное… Позвольте выполнить наш общий план.

— Идите, Садовник, — сказал Шевченко.

Площадь Перемещений выходила на Приморский бульвар, простиравшийся вдоль всего побережья. Бульвар объединял многочисленные курортные поселения в один бесконечный город развлечений, который и назывался Золотым Поясом.

После полуночи на разноцветных дорожках движущихся тротуаров прохожих почти не было. «Это к лучшему, — подумал Илья. — Чем меньше людей увидит инсценировку, тем лучше. Варварство противно самому существу человека… А информацию они получат: утром будет специальное сообщение по программе «Инфор». Кроме того, каждый сможет собственными глазами убедиться, что натворил неизвестный сумасшедший…»

Вход на площадь Перемещений перекрывало заграждение из прозрачной силитовой пленки, на которой через каждые пять-шесть метров светились надписи на интер-линге: «Вход строго воспрещен! Карантин! Межпланетные сообщения временно прекращены».

Илья включил гравипояс, перемахнул через заграждение, осмотрелся. Кабины нуль-пространственных переходов располагались подковами по обе стороны площади. Их белые продолговатые эллипсоиды, увенчанные коронами антенн, напоминали то ли внеземные плоды, то ли грустные лица идолов. Слева — кабины приема, справа — передающие. «Они-то мне и нужны», — подумал Садовник.

Он снял с пояса тяжелый цилиндр универсального инструмента, включил генератор атомного распада. В торце цилиндра зажегся красный глазок индикатора готовности.

Ефремов еще раз проверил расстояние до цели и силу заряда. Атомный обстрел должен повредить лишь шлюзовые камеры и частично площадь возле них. Словом, надо сделать так, чтобы на площадь Перемещений страшно было взглянуть. В то же время в случае необходимости ремонтники должны через два-три часа запустить нуль-переходы.

Илья прицелился, выстрелил. С громовым раскатом перед крайним зданием-эллипсоидом взметнулось голубое пламя. Он повел стволом, и в огненном вихре исчезли павильоны-ожидалки, розарии и летние кафе. Площадь наполнилась удушливым дымом испепеленных пластиковых покрытий, жаром искореженных и частично расплавленных конструкций. Откуда-то повалил пар.

Ефремов отступил ближе к ограждению, опустил ствол излучателя. Краем глаза он заметил, что к площади бегут люди. Размазав на лице пот и копоть, Илья опять нажал спуск. Скорее! Скорее выжечь здесь все, вздыбить в атомном расплаве землю, пощадив лишь уникальные творения человеческих рук — кабины нуль-переходов.

Он сделал последний выстрел и отвернулся от безобразной пляски огня.

За неощутимо тонкой пленкой ограждения стояли люди. Сотни людей. Толпа все прибывала, разрасталась.

Илья машинально шагнул к людям, но вдруг словно включился звук, и он услышал сквозь гоготание пламени взволнованные голоса, увидел мужчин, которые старались разрушить ограждение, чтобы схватить маньяка, то есть его.

«Все. Можно уходить, — подумал Ефремов. — Черное дело сделано. Теперь хоть на люди не показывайся».

— Не трогайте его! — крикнула какая-то девушка, сдерживая толпу. — Разве вы не видите, что он безумный?!

Голос показался знакомым. Илья подошел к пленке, которую уже разрывали сильные руки, и узнал в своей защитнице Большое Счастье.

— Вот теперь я свободен, Фуцзы! — крикнул он ей. Девушка в ужасе отпрянула от пленки-стены, а Илья, включив гравипояс, свечой взмыл в ночное небо.

В его комнате горел свет.

Он вошел, кивнув Егору и Славику, словно к нему всю жизнь гости приходили именно под утро — темнота за окнами стремительно таяла. На самом деле он, конечно, и удивился, и мгновенно заметил, что лица друзей горестные, серые от усталости. Сердце сжало предчувствие беды. Чтобы избавиться от него, Ефремов шутливо доложил:

— Маньяк-террорист прибыл! Не надо оваций! Я должен принять душ, иначе меня тут же опознают возмущенные соотечественники.

Он прошел в ванную комнату, включил программу «жесткой обработки» на максимум, чтобы хоть как-то продлить время. Стоя под кинжальными струями то горячей, то ледяной воды, терзаемый со всех сторон электрическими иглами и микровзрывами массажиста, Илья вдруг с тоской подумал:

«Все, что угодно. Но только не это!»

Он вышел из ванной, стал преувеличенно громко и живописно рассказывать, какой он устроил на площади Перемещений «театр». Потом замолчал, ощущая, как немеет все внутри, как напрягается душа в предчувствии плохих вестей.

Егор сдвинул белесые брови, опустился в кресло.

— За ночь прибавилось еще двести восемьдесят шесть больных. И еще двое умерло, — сообщил он.

— Кто? — не спросил, а скорее выкрикнул Илья.

— Технолог Газанфар, житель Северной Пальмиры, и… — Егор замолчал.

— Второй? Кто второй? — закричал Ефремов. — Почему вы играете в прятки?!

— Мы не играем. — Егор встал, опустил голову. — Мы плачем, Илья.

Ефремов повернулся к Славику и в самом деле увидел, что его чуть раскосые глаза полны слез.

— Час назад умер Антуан, — сказал Славик.