"Блокада-2. Тень Зигфрида" - читать интересную книгу автора (Бенедиктов Кирилл)
Глава восьмая Слабое звено Подмосковье, июль 1942 года
— Такие дела, братцы-кролики, – задумчиво сказал Шибанов, когда группа возвращалась домой. – Попали мы с вами как кур в ощип.
– Скажи еще, что ты ничего не знал, – буркнул Лев.
– Чудак-человек, – капитан даже мотнул головой от удивления. – Кто ж мне такую тайну доверил бы?
– Ты нас по всей стране собирал, – поддержал Гумилева Теркин. – Уж наверное не вслепую.
– Именно что вслепую! – вскипел Шибанов. – Думаешь, мне что-нибудь объясняли? Пойди туда, принеси то… Проверь, правда ли старшина Теркин в бою неуязвим, а у медсестры Серебряковой раненые с того света возвращаются…
– Ну а я? – спросил Лев. – Та фраза, которую ты мне сказал – «вы должны остановить войну»?
– Что мне велели передать, то я и передал. Я и сам удивился, а толку? У наркома особенно не повыспрашиваешь, что к чему…
– Можете считать меня дурой, – сказала Катя, – но я почти ничего не поняла. Что это за предметы такие?
Шибанов покосился на Гумилева.
– А никто не знает. Разве что Лев тебе разъяснит.
Гумилев вытащил из кармана пачку «Дели», сунул в рот папиросу.
– Катя, я видел только один предмет. Он… они… ну, как бы волшебные. Вот у вас есть дар исцеления – и никто не понимает, как это получается. Но он только ваш, собственный. А есть, допустим, такой предмет, который дает своему хозяину такую же способность. И если он будет у меня или у Василия – мы сможем лечить людей не хуже вас.
– А тот предмет, про который товарищ Жером говорил?
– Орел? Он заставляет людей верить его хозяину. Это вроде гипноза, только очень сильного. И потом, гипноз действует на одного человека, а Орел может подчинять своей воле даже толпу.
– И нам нужно этот предмет спереть, – хмыкнул Теркин. – У самого Адольфа. Делов то!
– А вы думали, нас тут за красивые глаза кормят и поят? – развел руками Шибанов. – Ласку Родины отрабатывать надо!
Лев подумал, что капитан ошарашен не меньше других. Наверное, его и вправду использовали втемную.
– Хорошо, что этот Жора с нами пойдет, – сказал вдруг Василий. – Он мужик опытный, я нутром чую.
– Теперь мы все время будем работать вместе, – сказал им Жером на прощание. – Программа подготовки усложнится, времени у нас мало, а научиться следует многому. С завтрашнего дня – прыжки с парашютом и маскировка на местности. Немецкому вы за оставшиеся дни все равно не научитесь, поэтому на немецком просто будем разговаривать – в том числе, и во время тренировок. А через неделю вас ждет сюрприз, так что готовьтесь.
– А что за сюрприз? – немедленно спросила Катя.
– На то и сюрприз, чтобы не раскрывать его раньше времени, – улыбнулся Жером. – А теперь можете отдыхать. Увидимся через час на стрельбище.
…Стрелял Жером так, что майор Гредасов на его фоне выглядел подающим надежды новичком. С двух рук, на бегу, качая маятник, вслепую, из-за плеча, в прыжке и с перекатом. Пистолеты казались частью его тела. Пули ложились точно в центр мишени, ни одна не отклонилась даже на полсантиметра.
– Форсит, – вынес свой вердикт Шибанов. Капитану мучительно хотелось показать такой же класс, но в Ростовской школе НКВД подобным трюкам не учили.
– Стрельба с двух рук, – сказал Жером, отстреляв последнюю обойму, – на самом деле довольно проста. Есть один прием, который называется «македонский захват» – вы держите пистолеты в каждой руке, а большие пальцы ваших рук плотно цепляются друг за друга. Получается нормальный стрелковый треугольник, но уже с двумя стволами.
– А целиться как? – спросил Теркин.
– Как удобнее. Можете ловить цель одновременно правым и левым глазом – отлично. Не можете – цельтесь из одного пистолета, а второй держите параллельно. Эту методику придумали американские ганфайтеры, которые первыми начали стрелять из двух револьверов. Только македонского захвата они в те времена еще не знали, поэтому просто плотно прижимали руки одна к другой.
– А кто такие ганфайтеры? – Теркин, похоже, решил досконально разобраться в этом вопросе.
– Профессиональные стрелки. Была такая интересная работа на Диком Западе… Среди вас есть левши?
– Нет, – ответил за всех Шибанов.
– Тогда все просто. Цельтесь левым глазом, стреляйте из правого пистолета. Левый у вас будет вспомогательным. Даже если вы вообще не будете из него стрелять, точность ваших попаданий повысится.
– Почему? – удивилась Катя. – По-моему, это очень неудобно – держать два тяжелых пистолета…
Жером подошел к ней, взял руку и прошелся пальцами по запястью и ладони.
– Да, у вас, пожалуй, кисти недостаточно тренированы для стрельбы по-македонски. Придется добавить вам силовых упражнений, а пока будете стрелять по-старому, из одного пистолета. Когда кисти окрепнут, вы поймете, что масса второго пистолета уменьшает отдачу стреляющего ствола, и не позволяет ему сильно сбиваться после выстрела. Уверяю вас, на самом деле это очень удобно.
– Ну, а у вас с руками должно быть все нормально, – сказал Жером, поворачиваясь к мужской части команды. – Так что ожидаю хороших результатов. Кто первый?
Хороших результатов в этот день не показал никто. Даже Шибанов, у которого впервые на памяти Гумилева две пули улетели в «молоко». Хотя, справедливости ради, надо сказать, что отстрелялся капитан все же лучше других. Для Гумилева и Теркина новая методика стрельбы оказалась чересчур мудреной.
– Не беда, – утешил их командир, собрав листочки мишеней. – С первого раза мало у кого получается. Главное – мышечная память. Когда пальцы, руки и плечи запомнят, какое положение они должны занимать, и с каким усилием следует вести стрельбу, дело пойдет гораздо быстрее.
Так и вышло. С каждой новой тренировкой результаты становились все лучше и лучше. К тому же Жером оказался на редкость хорошим учителем – куда там майору Гредасову.
«Не зацикливайтесь на прицеливании, – говорил он. – Концентрируйтесь на руках, вы должны чувствовать их все время сцепленными вместе. Главное – это руки. Цель они найдут сами».
Спустя несколько дней даже Лев приноровился стрелять с двух рук так, что начал чувствовать себя настоящим ковбоем.
Но, как выяснилось, это были только цветочки, потому что, добившись от курсантов первых успехов, Жером принялся гонять их по стрельбищу, как зайцев. Теперь поражать мишени нужно было на бегу. Это оказалось по-настоящему сложным: Льву никак не удавалось освоить перекрестный шаг, при котором обе ноги ставятся носками в одну сторону и туловище заносит, как автомобиль на скользкой дороге. У остальных получалось лучше: Шибанов и Теркин даже соревновались, кто больше попадет в «яблочко». Катя, по-прежнему стрелявшая из одного пистолета, осваивала снайперскую винтовку Мосина. Жером был ей очень доволен.
А вот прыгать с парашютом Гумилеву неожиданно понравилось. Это было увлекательное занятие, и оно очень напоминало спорт. Для начала Жером научил их, как правильно укладывать парашюты. Перед тем, как уложить парашют, его необходимо было детально осмотреть, удостоверившись, все ли его многочисленные детали в порядке. Чаще всего, как сказал Жером, проблемы возникали с резиновыми сотами чехла купола, которые имели неприятную особенность рваться. Соты были сменными, и их следовало тут же заменить новыми – заклеивать их строго запрещалось.
Укладывали парашюты обязательно вдвоем, один курсант выполнял роль укладывающего, второй – помогающего. Потом роли менялись, поскольку сложить следовало два парашюта – основной и запасной. Каждый, таким образом, отвечал не только за свою жизнь, но и за жизнь товарища. Жером ходил между парами, подавая команды и внимательно проверяя, как они выполняются.
– Товарищ Жером, – спросил у него Шибанов, – разрешите вопрос.
– Спрашивайте, капитан.
Все уже привыкли к тому, что спрашивать командира можно о чем угодно, как и к тому, что на большинство вопросов он давал весьма уклончивые ответы.
– А сами вы где парашютному делу учились?
До войны капитан несколько раз прыгал с парашютом, и кое-что помнил. Жером, по его словам, делал все «вроде бы и правильно, но вроде как-то не по-нашему».
– В Африке, – неожиданно ответил командир. – И там были совсем другие парашюты.
Больше он на эту тему не распространялся, а Шибанов счел за лучшее вопросов больше не задавать.
Когда курсанты научились складывать парашюты, пришло время первого прыжка.
Это было страшно и увлекательно одновременно. После завтрака команду отвезли на маленький аэродром и посадили в выкрашенный зеленой краской «ПС-84». Самолет, рассчитанный на втрое большее количество пассажиров, казался непривычно пустым.
– Самый тяжелый прыгает первым, – сказал Жером. – Капитан, я думаю, это ваша привилегия.
– Говорила мне мама в детстве – не ешь столько каши, сынок, – проворчал Шибанов и полез в хвост салона.
Гумилев, каждый раз переживавший, что командир обращается к нему не по воинскому званию, которого не было, а по имени-отчеству, пожал плечами.
– Не знаю точно. Думаю, килограммов шестьдесят.
– Отлично. Сержант медслужбы у нас самая легкая, мы ее даже спрашивать не будем. Во мне – шестьдесят восемь, я прыгаю после старшины. За мной – Лев Николаевич, а за ним – Катя.
– А проверять кто будет? – недоверчиво спросил Лев.
– Что проверять? Парашюты сложены. Как прыгать, вы знаете. В чем проблема?
Гумилев замялся.
– Ну, если кто-то вдруг замешкается… собьется с темпа…
– Если «кто-то» будет помнить, что от этого зависит его жизнь, то не замешкается, – успокоил Жером. – Прыгаем с двух с половиной тысяч метров. Вполне достаточно, чтобы обдумать все свои действия и, если нужно, что-то исправить. Предупреждаю сразу – сегодня не прыжок, а увеселительная прогулка. Вот когда будем прыгать со ста метров, придется поработать.
Пока самолет разгонялся и взлетал, Гумилев незаметно следил за товарищами. Шибанов казался непрошибаемо спокойным, Теркин хозяйственно ощупывал свой ранец с парашютом, Катя не отводила взгляда от Жерома. Неужели никто из них действительно не нервничает?
Жером что-то рассказывал Кате, оживленно жестикулировал, улыбался, но из-за рева моторов Лев его совершенно не слышал.
Гумилев сложил руки на коленях, так, чтобы кисти свободно свисали вниз, и прикрыл глаза. Главное – не перепутать последовательность действий, думал он. Прыгать надо быстро, чтобы не приземлиться далеко от товарищей. Купол раскроется сам, а если вдруг не раскроется, нужно дернуть кольцо запасного парашюта. Ну, а если совсем запаникуешь или забудешь, что нужно дергать – сработает автомат, называемый КАП-3. Так что даже если очень захочешь разбиться, это вряд ли у тебя выйдет.
А дальше – лети себе, подтягивай стропы, контролируя снижение, любуйся пейзажем…
«Ли-2» закончил, наконец, взбираться на заданную высоту, перестали натужно реветь моторы, и сразу стал слышен голос Жерома, кричавшего:
– Приготовились!
Люк открылся и Гумилев увидел небо.
Оно было ярко-синим, и эта синева яростно врывалась в полутемный салон самолета.
Где-то под потолком завыла сирена.
– Пошел! – скомандовал Жером.
Шибанов шагнул в люк так буднично, как будто переходил из одной комнаты в другую. Его широкоплечая фигура на мгновение четко вырисовалась на фоне синего неба, а затем исчезла.
Теркин, наклонив голову, уже бежал к люку.
«Сейчас очередь командира», – подумал Лев. – «А потом и мне надо будет прыгать».
Он почувствовал, что у него ослабли ноги. Нужно было встать и сделать несколько шагов к ярко-синему прямоугольнику, но мышцы не слушались. «Позор какой, – подумал Гумилев. – Это же все увидит Катя…»
– Поднимайтесь, курсант, – Жером хлопнул его по плечу. – Не задерживайтесь, прыгайте сразу за мной.
«Он думает, что я испугался, – метнулась в мозгу Гумилева жуткая мысль. – Жером с самого начала считал меня слабым звеном…»
Он даже не заметил, как вскочил на ноги. Жерома в салоне уже не было, и Лев покрыл расстояние до люка одним прыжком.
В последний момент ему невыносимо захотелось раскинуть руки и вцепиться в металлические ребра самолета, но он этого не сделал. Просто продолжил движение и вывалился в синеву и слепящий солнечный свет.
Бездна распахнулась перед ним.
Первые несколько секунд Лев ничего не соображал. Воздух свистел в ушах, где-то внизу крутились какие-то пятна. «Я лечу со скоростью двести километров в час», – вспомнил он уроки Жерома. «Да и то, если планирую на животе, как лягушка… А я, как дурак, падаю ногами вниз, значит, и скорость выше…»
Потом его резко рвануло вверх. Лев задрал голову – над ним разворачивался круглый белый купол. Значит, все прошло штатно, и автомат не понадобился. Он увидел уходящий в направлении солнца самолет, и тут сердце его замерло: от самолета отделилась маленькая темная фигурка и стремительно полетела вниз, к земле.
«Катя», – понял Гумилев. Значит, после того, как он выпрыгнул из самолета, прошли считанные мгновения – а казалось, он успел подумать обо всем на свете… Когда же раскроется ее парашют?
Словно отвечая на его вопрос, над приближавшейся фигуркой раскрылся купол – словно распустился белый цветок. Катя, как показалось Льву, повисла в воздухе в сотне метров у него над головой. На самом деле оба они, конечно, падали, просто их скорость замедлилась в несколько раз.
Лев помахал Кате рукой, но она, кажется, этого не увидела. Тогда Гумилев опустил голову и стал высматривать товарищей – один парашют был уже у самой земли, два других медленно планировали в сторону небольшой рощи. Где-то далеко, у самого края горизонта, виднелись очертания больших зданий, вздымались к небу дымные трубы – это была Москва.
Роща с высоты казалась зеленой пеной, взбитой кисточкой безумного парикмахера, решившего побрить землю. Справа и слева ее обнимала жирно блестевшая на солнце пашня. «Надо приземляться на поле, там почва мягче», – подумал Лев. Он уже отчетливо различал скачущих по глубоким бороздам черных грачей. Земля приближалась гораздо быстрее, чем он предполагал, и Гумилев снова запаниковал. Потом догадался, что его гонит вниз сильный ветер, и попробовал развернуться к нему боком. Это неожиданно получилось – падение замедлилось, черная чаша земли лениво кружилась у него под ногами. И все равно все случилось слишком быстро – уже приземляясь, Лев понял, что не успел как следует насладиться полетом.
Как и учил их Жером, Гумилев слегка согнул ноги в коленях и постарался удержать равновесие, чтобы не упасть. Ботинки с высоким голенищем вонзились в мягкую землю, и он почувствовал, как все его тело пронзила дрожь – ощущение было сродни тому, которое испытываешь, прыгая с крыши какого-нибудь сарая на утоптанную почву.
Дальше Лев все делал на автомате – схватил нижние стропы и потянул их на себя, действуя так уверенно, будто проделывал это уже не один раз. Парашют, не успевший раздуться парусом, послушно расстелился по земле.
«Сейчас соберу его, – подумал Лев, – и предъявлю Жерому. Вот тогда и посмотрим, кто тут у нас слабое звено…»
Но собрать он ничего не успел, потому что рядом приземлилась Катя, и приземлилась, судя по всему, не очень удачно – завалившись на бок. Лев бросил стропы и побежал к ней.
– Привет, – улыбнулась девушка, – с приземлением вас…
Она упорно продолжала говорить Гумилеву «вы», хотя с Шибановым уже давно перешла на «ты». Льва это задевало, но попросить сержанта медслужбы перестать ему «выкать» он стеснялся.
– Все в порядке? – спросил он озабоченно. – Вы не ушиблись, Катя?
Она звонко расхохоталась.
– По-моему, немножко странно спрашивать у человека, который только что первый раз в жизни прыгнул с парашютом, не ушибся ли он! А если бы и ушиблась – ведь все это такая ерунда по сравнению с полетом!
Она поднялась на ноги, деловито отряхнула брюки и гимнастерку.
– Знаете, Лев, я просто счастлива! Это так здорово – лететь в небе, и видеть под собой всю эту красоту! Как птицы… Лев, я в детстве мечтала летать, а вы?
– Послушайте, Катя, – решился, наконец, Гумилев, – может быть, бросим все эти китайские церемонии? Мы же, в конце концов, теперь братья по небу! Давайте перейдем на «ты», а?
– Я не против, – девушка откинула со лба челку и принялась подтягивать стропы. – Братья по небу – это вы… то есть ты, отлично придумал!
– Ну что, товарищи курсанты, – сказал, подходя, Жером. – Поздравляю вас с первым прыжком. Справились хорошо, молодцы. Есть предложение это дело сегодня вечером отметить. Скажем, часов в девять.
Первый прыжок отмечали в домике Жерома, стоявшем совсем уже на отшибе базы, у густых зарослей орешника-лещины. Домик был меньше, чем тот, в котором размещались курсанты, всего на две комнаты, но Жером жил там один.
Когда курсанты подошли к домику, Жером разводил огонь под закопченным мангалом.
– Настоящего шашлыка, к сожалению, предложить не могу, – сказал он, вытирая руки о полотенце, – но опыт показывает, что жареные сосиски, если подавать их с особым соусом, обладают ничуть не меньшими достоинствами.
Сосиски, действительно, оказались невероятно вкусными – слегка жестковатая корочка их лопалась, стоило чуть сильнее надавить зубами, наполняя рот восхитительным мясным соком. Соус, приготовленный, судя по всему, из граната, еще больше оттенял их вкус. На большой тарелке лежала целая гора зелени и тугие красные помидоры. К мясу хозяин выставил бутылку сухого «Саперави», и тут не удержалась даже не одобрявшая алкоголь Катя.
– А вы знаете толк в кулинарном искусстве, товарищ майор, – одобрительно проговорил Шибанов, расправляясь с очередной сосиской. – Как настоящий кавказский мужчина, да.
Жером только усмехнулся. За последние дни капитан много раз пытался вывести его на разговор о родных краях, но безуспешно.
С неприятного разговора на тропинке прошло уже несколько дней, но Гумилев с капитаном продолжали смотреть друг на друга косо.
Воцарилось неловкое молчание. Катя протянула руку к помидору и храбро откусила половину. По точеному ее подбородку медленно стекала красная струйка сока.
– Я пять лет прослужил во французском Иностранном Легионе, – неожиданно сказал Жером. – В основном в Марокко, хотя несколько месяцев провел в Сирии. Это был самый простой способ получить французское гражданство.
Команда «Синица» уставилась на него, как на привидение. «Вот тебе и Интербригады, – подумал Гумилев. – Legion etrangere, прибежище бандитов, уголовников и прочего сброда… Хорошенькое место службы для майора госбезопасности!»
– В Марокко тогда шла война, – продолжал, между тем, Жером. – С одной стороны, коммунисты, поддерживавшие племена берберов в их борьбе за независимость, с другой – французские и испанские легионеры. Все шло неплохо, пока франкистам не удалось переманить на свою сторону часть наиболее агрессивных племен. Берберы, надо отдать им должное, дрались как черти, не ведая страха. У коммунистов была неплохая техника – танки БТ и Т-26, пулеметы и пушки – но воевали они, честно говоря, хуже.
– То есть вы воевали с коммунистами? – недоверчиво спросил Шибанов.
Жером усмехнулся.
– Я, как мог, помогал коммунистам – хотя мог я, честно признаюсь, немногое. Один раз подстрелил верблюда…
– Верблюда? – прыснула Катя.
– Да, жалко было животное. Но на этом верблюде были навьючены тюки с бутылками с бензином, которыми легионеры поджигали наши танки. Иногда хватало одной бутылки, чтобы Т-26 сгорел, как спичка… Бутылки, конечно, были обернуты в вату, чтобы не стукнуться друг о друга, к тому же верблюд ходит очень плавно… но когда он упал, несколько бутылок разбилось и бензин разлился. А дальше нужно было только поднести зажигалку… впрочем, это уже детали. Понятно, что часто устраивать такие диверсии я не мог, поэтому по большей части помогал нашим информацией. Благо шифровальщик при штабе полка был моим приятелем, обязанным мне жизнью… в общем, доступ к кое-каким документам у меня имелся.
Жером задумчиво поднял свой бокал, посмотрел сквозь него на тлеющие в мангале угли и медленно отпил глоток.
– Так вот, о чем я, собственно, хотел вам рассказать. Самой привлекательной стороной службы в Легионе была еда. Кормили так, словно в распоряжении командования находились все рестораны Марокко, а их повара состояли на службе. Помню, сидели мы однажды в окопах на вершине горы, до ближайшего города километров семьдесят… сторожили караваны с оружием, которые должны были пройти по ущелью… и кормили нас так – суп с лапшой, заправленный чесноком, помидорчиками, луком, фасоль с мясом и цветной капустой, каракатица, жаренная в собственном соку, телятина с жареной картошкой, финики или грецкие орехи, пилав из ракушек… Ну и еще большой белый хлеб, по одному на человека. А вино красное вообще в счет не шло – его вместо воды пили, с водой там как раз было туговато.
– Вместо воды? – переспросил, прищурившись, Шибанов. – Это что же, весь личный состав постоянно был под мухой?
– Ну, трезвых я там встречал мало. В арабских частях – там да, не пили, им Аллах запретил. Хотя тоже кто как. Мухаммед, видите ли, сказал, что первая капля вина губит человека. Поэтому те, кто действительно любил выпить, окунали в стакан палец и стряхивали эту каплю на землю – про другие-то пророк ничего не говорил.
Жером снова отпил из своего бокала.
– Так вот, познакомился я там с одним местным бербером. Он держал небольшой постоялый двор в одном маленьком городке. Надо сказать, что постоялый двор этот был очень удобен в качестве места для конспиративных встреч, и я проводил там довольно много времени. И как-то так вышло, что бербер этот начал учить меня готовить. За полгода столько мне всего показал, что я, перебравшись потом во Францию, всерьез думал открыть собственный ресторан. Но самое главное – он научил меня нескольким важным секретам.
– Каким это? – немедленно спросила Катя.
– А вы очень любопытны, – сказал Жером, улыбнувшись. – То, что вкусная еда хорошо влияет на настроение человека, конечно, не тайна. Есть даже такая аргентинская пословица – «Поел – сердцем подобрел». Но вот то, что некоторые блюда могут менять не только настроение, но и психологию, и даже физиологию – это известно не всем.
– Расскажите, товарищ Жером! – Катя смотрела на командира широко открытыми глазами, и Гумилев почувствовал укол ревности – несколько дней назад на берегу реки она смотрела так на него. – Вы, наверное, имеете в виду растительные яды?
Командир засмеялся.
– Нет, не яды. Хотя глупо отрицать, что они влияют на нашу физиологию. Но помимо ядов, существуют еще средства, способные вызвать у человека определенные реакции. Например, труса могут сделать храбрецом. Или, скажем, афродизиаки. Это такие вещества, которые усиливают любовное влечение, делают обычного человека Казановой или превращают застегнутого на все пуговицы сухаря в игрушку безумных страстей.
– И что, их можно добавлять в еду?
– Мой бербер научил меня готовить по меньшей мере три блюда, которые являются сильнейшими афродизиаками, – усмехнулся Жером. – Как-нибудь потом я могу поделиться рецептом. Нет-нет, не волнуйтесь, жареные сосиски к этим блюдам не относятся.