"Магический круг" - читать интересную книгу автора (Нэвилл Кэтрин)

Какая же я дура! Настоящая дура! Мне стало чертовски тошно. Можно ли быть настолько наивной, чтобы вообразить, будто такой простофиле, как я, не имеющей никакого опыта в шпионских играх, удастся скрыть эти опасные манускрипты да еще и защитить Сэма, когда первые же два человека, увидевшие меня, мгновенно поняли, что именно я таскаю с собой в сумке?

Я старательно прятала клокотавшие во мне эмоции, когда официант принес нам счет. Одному Богу известно, чего мне стоило выползти из кабины, натянуть куртку и пройти к выходу из ресторана. Дакиан Бассаридес молча следовал за мной. Я шла по Херренгассе, вцепившись в мой смертоносный рюкзачок побелевшими пальцами.

— Моя милая, твой страх почти осязаем, — сказал Дакиан. — Но страх, в сущности, необходимое и здоровое чувство. Он обостряет наше сознание, и его не надо подавлять…

— Да как вы не понимаете! — взорвалась я. — Если вы с Вольфгангом догадались, что эти документы у меня, то, возможно, другие тоже поняли это. Сэм в ужасной опасности, его пытались убить. А я ведь даже не знаю, что представляют собой эти пресловутые манускрипты, не говоря уже о том, как защитить их. Я не знаю, кому мне верить!

— Ответ прост, — сказал Дакиан. Он хладнокровно взял у меня из рук рюкзачок и закинул его себе за плечо. — Доверься человеку, который знает, что они собой представляют. Человеку, который может посоветовать тебе, по крайней мере в данный момент, что лучше всего сделать с ними. И по обоим пунктам я как нельзя лучше подхожу на роль твоего доверенного. Более того, раз уж наш приятель Вольфганг Хаузер считает, что эти бумаги у тебя, было бы неверно усиливать его подозрительность, притворяясь, что их у тебя нет. Тебе нужно убедить его в своем доверии, открыв хотя бы то, о чем он и сам догадался. Такой поступок может оказаться выгодным и по другим причинам. Однако он уже ждет нас неподалеку отсюда, поэтому давай встретимся с ним. Я хочу кое-что показать вам обоим.

Я постаралась успокоиться, пока Дакиан, поглаживая мою руку, вел меня по узким кривым улочкам туда, где Грабен соединялся с Кернтнерштрассе, очередным проспектом фешенебельных магазинов, и просторной соборной площадью, доминантой которой служило грандиозное сооружение — отделанный золотом собор Святого Стефана, чьи высокие шпили являлись одним из главных украшений центрального района Вены.

Вольфганг бродил там на перекрестке. Он посмотрел на свои наручные часы, потом перевел внимательный взгляд на текущую мимо людскую толпу. Я вспомнила, как впервые увидела его, в том же элегантном верблюжьем пальто, шелковом кашне и кожаных перчатках, в вестибюле отдела научно-технического обслуживания нашего ядерного центра в Айдахо… О господи, неужели это было всего неделю назад? Казалось, с тех пор прошла целая вечность.

— Тебе известен смысл слова «эра» или, точнее, «aion» по-гречески? — спросил меня Дакиан. — Именно в связи с этим понятием я и привел вас обоих сюда на угол.

— Это длинный промежуток времени, — сказала я. — Больше тысячи лет.

Увидев нас, Вольфганг с явным облегчением поспешил нам навстречу, влившись в людской водоворот. Но как только он увидел мое лицо, его взгляд мгновенно омрачился.

— Мне жаль, что я согласился оставить тебя, — сказал он. — Ты и без того была измучена. — Потом он резко спросил Дакиана: — Что такого вы ей наговорили, отчего она так ужасно выглядит?

— Вот уж спасибо, — криво усмехнулась я, отметив про себя, что нужно срочно брать себя в руки, если мое подавленное состояние заметно с первого взгляда.

— Не стоит волноваться, — спокойно произнес Дакиан. — Просто Ариэль перенесла тяжелое испытание, проведя целый час с членом своей семьи. Возможно, это не самое приятное занятие, но она прекрасно справилась с задачей.

— Мы жадно насыщались физической и духовной пищей, — сообщила я Вольфгангу. — А теперь устремили свои взоры сквозь тысячелетия. Дакиан собирался объяснить, что означает греческое слово «aion».

Вольфганг с удивлением взглянул на Дакиана.

— Надо же, ведь мы с Ариэль только вчера в Юте обсуждали эту тему, — сказал он. — Наступление нового века знаменует также начало новой эпохи или эры — большого двухтысячелетнего цикла.

— Да, такова общепринятая интерпретация, — согласился Дакиан. — Крупный промежуток времени, очередной цикл, полный круг или поворот центральной оси. Но для древних греков слово «aion» означало нечто большее: влагу, цикл самой жизни, начинающийся и заканчивающийся в водной стихии. По их представлениям, река животворных вод окольцовывала землю подобно змее, глотающей свой хвост. В aion земли входили реки, источники, колодцы, подземные воды, которые прорывались из ее недр и распространялись повсюду, чтобы сотворить и обеспечить пищей все формы жизни. Египтяне полагали, что мы родились из слез богов и что сам зодиак представляет собой некий круговой поток, вращающийся вокруг оси хвоста Малой Медведицы. Вот почему этих небесных медведиц называли еще Ковшами. А это, в свою очередь, подводит нас к тому, что мне хотелось показать вам прямо здесь.

На том углу, где поджидал нас Вольфганг, Дакиан подвел нас к небольшой стеклянной витрине цилиндрической формы, вделанной в стену скромного серого здания. Внутри витрины находился какой-то шишковатый предмет около трех футов в длину, с неровным покрытием, напоминающим болезненные грибовидные наросты. Казалось, что он извивается, как живой. Несмотря на то что нас разделяло стекло, я поежилась от отвращения, разглядывая странный объект.

— Что это? — спросила я Дакиана. Но ответил мне Вольфганг:

— О, это очень известная штука — Stock-im-Eisen. «Stock» означает «колода», a «Eisen» — «железо». Это пятисотлетнее бревно так плотно обито древними плотницкими гвоздями с квадратными шляпками, что не заметно никакого дерева. Говорят, что такова была традиция здешней гильдии кузнецов. Неподалеку отсюда как раз находится Naglergasse, то есть переулок Гвоздильщиков. А эту колоду обнаружили совсем недавно, когда копали туннели U-bahn[47]. Вдобавок там же обнаружили древнюю часовню, и теперь ее можно посмотреть в прекрасно отреставрированном виде прямо в метро. Никто так и не понял, почему сотни лет назад их запрятали на такой глубине… и кто это сделал.

— Ну, возможно, кто-то все-таки понял, — с загадочной улыбкой заметил Дакиан. — Но оставим это на потом. Я хочу показать вам другой гвоздь в сокровищнице Хофбурга. Пока мы дойдем туда, я расскажу немного о деревьях и гвоздях.

Солнце уже клонилось к закату, и в бурлящем потоке туристов мы пошли вниз по широкой Кернтнерштрассе.

— Во многих культурах гвоздь наделяли священным скрепляющим свойством, — начал Дакиан. — Полагали, что он объединяет такие несовместимые сферы, как огонь и вода, дух и материя. Если в древних текстах дерево частенько считалось мировой осью, направляющей силу с небес на землю, то гвоздь называли стержнем или божественной точкой опоры, закрепляющей эту силу. В самом деле, на древнееврейском языке само имя Бога содержит в себе гвоздь: слово «Яхве» содержит четыре буквы — «йод», «хе», «вав», «хе», из которых буква «вав» и означает «гвоздь». В немецком языке слово Stock означает не только пень или колоду, но также корень, стебель, чубук ви-

нограда — и пчелиный улей. А пчелы ассоциируются обычно с дуплистым деревом. Крайне важно понять, как связываются все эти вещи, — сказал он.

В моей пустой голове еще не завелись пчелы, по крайней мере пока, но она уже гудела от обилия информации. Зодиак можно представить как своеобразный зоопарк исконных животных, однако новая эра, о которой мы говорили, будет проходить под знаком водного человека, Водолея, изливающего водные потоки в рот рыбы. Хотя она вполне сочетается с ковшами и медведями, но, по словам Дакиана, между всеми этими понятиями существует какая-то общая связь. Что же связывает крут небесного вращения, деревья и гвозди, текущие воды и медведей и, возможно, даже самого Ориона, божественного охотника? И тут я вдруг поняла.

— Их связывает богиня Диана? — предположила я. Дакиан изумленно взглянул на меня.

— Совершенно верно, — одобрительно сказал он. — А теперь проследи путь, которым ты прошла. Само путешествие зачастую бывает важнее заключения.

— Какого заключения? — спросил Вольфганг, обращаясь ко мне. — Простите, конечно, но мне не удается уловить связь римской богини с деревьями или гвоздями.

— Диана, или по-гречески Артемида, отождествлялась с Ковшами, — сказала я. — С Большой и Малой Медведицами, созвездиями, которые кружат вблизи небесного полюса, то есть оси. Диана так же правила лунной колесницей, как ее брат Аполлон правил солнечной. Эта дева охотилась по ночам со своей сворой собак. В ранних религиозных представлениях процессы охоты и поедания животного подразумевали объединение с этим животным. Поэтому Артемида считалась покровительницей всех тотемов животных. И в наше время она по-прежнему правит на небесах согласно исходному значению ее имени: arktos — «медведь», a themis — «закон».

— И не просто закон: themis означает «правосудие», — сказал Дакиан. — Важный нюанс, заметьте. Дельфийского оракула называли themistos, то есть он обладал не только верными знаниями, но и способностью пророчествовать, транслировать высшее правосудие богов.

— И это объясняет ее связь с пчелами… — начала я.

— Постойте же, — вмешался расстроенный Вольфганг. — Я понятия не имею, при чем тут пчелы.

— Пчелы были пророчицами, — сказала я. — Дебора из Ветхого Завета и Мелисса, прародительница пчел, — оба этих имени означают «пчела». Пчелы имеют отношение и к Дельфийскому оракулу, пчела считалась культовым животным Артемиды. Пчел также отождествляли с девственницами: считалось, что они воспроизводят себя посредством партеногенеза, без копуляции.

— Точно, — сказал Дакиан. — Девственница важна для подходящей к концу эры. Две тысячи лет назад, в начале этой эпохи, богине-девственнице поклонялись во всем мире. Римляне называли ее Дианой из Эфеса; греческий храм Артемиды Эфесской считался одним из семи чудес света. Знаменитая статуя этой богини, языческое поклонение которой так яростно порицал святой Павел, и доныне стоит там, ее одежды покрыты резьбой, изображающей животных и птиц, а также ее пророческих пчел. И эта же самая богиня в неком новом воплощении вместе с ее сыном, «ловцом человеческих душ», составляют ось ныне заканчивающейся эры — эры Pisces, созвездия Рыб. Напротив созвездия Рыб в зодиакальном круге находится Virgo — созвездие Девы.

— Значит, Иисус и Дева Мария представляют своеобразный дуэт, учитывая, что эти созвездия находятся друг напротив друга в зодиакальном круге? — сказала я, заинтригованная тем, что мне вдруг открылся некий тайный смысл, не замеченный раньше.

Судя по всему, Вольфганг тоже заинтересовался.

— В зодиакальный круг входит двенадцать созвездий, существенно различающихся по размерам, — уточнил Дакиан. — Астрологи просто разделили небо, как торт, на двенадцать равных секторов, или домов, и назначили одно созвездие внутри каждого такого дома «правящим». Из-за движения земной оси по круговому конусу примерно через каждые две тысячи лет во время весеннего и осеннего равноденствия — то есть в те моменты, когда протяженность дня и ночи равна, — солнце на своем видимом небесном пути перемещается из одного небесного сектора в другой, постепенно продвигаясь по зодиакальному кругу в обратном направлении. Иными словами, каждую новую эпоху солнце в моменты равноденствия будет появляться в знаке зодиака, предшествующем тому знаку, в котором оно ежегодно появлялось в прошлую эпоху. Именно поэтому последовательность эпох называется прецессией, то есть предварением равноденствий. На всем протяжении этого двухтысячелетнего цикла во время равноденствий мы видели, как солнце встает в паре этих зодиакальных созвездий, совместно правивших нашей эпохой: знак Рыб — весеннее равноденствие, а Девы — осеннее равноденствие. В этом смысле характер эпохи определяется характером ее правителей. Иногда такую систему взглядов называют небесной мифологией. Чрезвычайно интересно, что общечеловеческие легенды имели так много общего в исконных образах, связанных с каждой новой эрой. Исторический период Близнецов, к примеру, отмечен легендами о близнецах: Реме и Ромуле, Касторе и Поллуксе. Следующий период Тельца, быка, символически отражался египетским божеством Аписом, золотым тельцом Моисея, Белым Быком, посланным Посейдоном на Крит и породившим Минотавра. Эра Овна, барана, ассоциируется с золотым руном, которое искали аргонавты Ясона, с бараньими рогами Александра Великого и с другими священными ритуалами боле(е поздних египетских таинств. И конечно же, агнец Иисуса являлся главной точкой опоры на переходе от эры Овна к ныне завершающейся эре Рыб. Под знаком Рыб прошла вся эта эпоха. Вспомним короля-рыбака, хранителя священного Грааля, поисками которого занимались король Артур и рыцари Круглого стола. Правда, сама чаша Грааля, возможно, является более уместным символом для наступающей новой эры — эры разлива, как вы понимаете. Мы перешли через площадь с причудливым барочным фонтаном, разбрызгивающим вокруг свои воды. Я поняла, что мы подходим к бульвару Ринг.

— А что вы можете рассказать об эре Водолея? — спросила я.

— С самого начала представления об этой эре связываются с неким наводнением, — поведал мне Дакиан. — Не потопом наподобие того, что пережил Ной в книге Бытие, когда землю затопили небесные воды в наказание за грехи человеческие. Напротив, это будет время неожиданных, неуловимых переворотов в структуре всего общественного миропорядка. Этот водный носитель изольется приливной волной освобождения: подъем земных вод прорвется на свободу из внутренних источников, и они разрушат все оковы деспотизма — по крайней мере для тех, кто стремится к такому освобождению. В связи с этим, видимо, не случайно то, что Уран, планетарный правитель наступающей эры, был открыт накануне Великой французской революции. Согласно верованиям древних, наша грядущая эпоха будет сопровождаться неуправляемыми стихийными потоками. Те, кто строит плотины, чтобы сдержать эти потоки; те, кто возводит стены, препятствующие переменам; те, кто подавляет, закостенел, невосприимчив, — словом, все, кто стремится повернуть время вспять, вернуть некий золотой век, которого никогда не существовало, будут разрушены приливной волной изменений. Выживут только те, кто научится танцевать на этих волнах.

— «Плыви по течению», — улыбнувшись, сказала я. — Но со времен молодости моих родителей об эре Водолея сочинили множество романов, пьес и песен. И судя по ним, нас ждет время любви и мира и — как же там говорилось? — «власти цветов». А то, что вы описали, скорее похоже на настоящую революцию.

— Революцию можно трактовать и как некий кругооборот или цикл, — заметил Дакиан. — А упомянутые тобою идеи являются лишь еще более упадническими приманками, чем засахаренные леденцы: их ценность совершенно не соответствует новой эре. В сущности, это просто очередные утопические теории, а они очень опасны в данных обстоятельствах. Вспомни, что слово Утопия — ou topos — переводится с греческого как «несуществующее место». И если хорошенько подумать, то поймешь, что только в таком месте и можно обнаружить любой легендарный «золотой век».

— Чем же опасны мечты о лучшем мире? — спросила я.

— Они не опасны, если в том мире действительно всем будет лучше. И если они связаны с реальным, а не воображаемым миром, — сказал Дакиан. — В нашем, тысяча девятьсот восемьдесят девятом году исполняется двести лет утопическим идеалам Жана Жака Руссо, которые привели к только что упомянутой нами Французской революции. В тот год солнце в точке весеннего равноденствия находилось в пяти градусах рога луны, а такое положение на зодиакальном круге означает, что солнце входит в знак Водолея, то есть оно уже достаточно близко, чтобы стало ощутимо влияние наступающей эры. Однако после двадцати пяти лет кровопролитной борьбы французская монархия в ходе дальнейших переворотов была восстановлена. Далее, когда в тысяча девятьсот тридцать третьем году Гитлер пришел к власти, мы еще на один градус приблизились к новой эре. А на сегодняшний день мы уже вступили в эру Водолея, правда пока всего лишь на одну десятую долю градуса.

— Вы имеете в виду, что появление Наполеона и Гитлера связано с новой эрой? — сказала я. — Уж они-то определенно не похожи на утопических идеалистов.

— Ну почему же? — приподняв брови, возразил Дакиан. — Как раз таки ими они и были.

— Минуточку! — воскликнула я. — Пожалуйста, не говорите мне, что вы восхищаетесь этими деятелями!

— Я скажу тебе только, — осторожно заметил Дакиан, — как опасны могут быть идеализм и даже духовность, выращенные в неподходящих, тепличных условиях. Идеалисты, стремящиеся к созданию более совершенной цивилизации, практически всегда обнаруживают, что должны начать с попыток улучшения культуры и общественного строя. А это неизбежно заканчивается попытками отделить пшеницу от плевел — посредством генетики, евгеники и всего, что только можно придумать, — ради выведения улучшенной человеческой породы.

С таким убедительным замечанием мы подошли к Хофбургу. Вольфганг купил билеты, и мы вошли в эту императорскую Schatzkammer.

Мельком мы осмотрели залы с большими, забитыми до отказа витринами, где хранились королевские драгоценности, императорские регалии, наряды и реликвии: усыпанная драгоценными камнями восьмиугольная тысячелетняя корона Священной Римской империи с украшающим ее символом Rex Salomon[48], корона Габсбургов и глобус с надписью AEIOU:

«Austriae est imperare orbi universo» — «Австрия — владычица всего мира», а также более скромные фамильные безделушки. Наконец мы вошли в последний зал с государственными мечами и прочим императорским церемониальным оружием. Там, на красном бархате в маленькой витрине у стены, рядом с оружием явно большей ценности и значимости, покоился маленький копьевидный экспонат, грубо сделанный из двух металлических частей, связанных вместе чем-то вроде кетгута. В том месте, где колющая часть оружия должна была соединяться с древком, ее охватывало узкое медное кольцо: именно такой образ этого копья сохранился у Лафа с детских времен, когда его привели сюда на экскурсию почти восемьдесят лет назад.

— Выглядит довольно невзрачно, правда? — сказал Дакиан, остановившись рядом со мной и тоже разглядывая экспонаты этой витрины.

Вольфганг, стоявший по другую сторону от меня, сказал:

— Однако считается, что это знаменитое копье Лонгина. Ему посвящено множество научных и художественных произведений. В них говорится, что Гай Кассий Лонгин, римский центурион, ткнул Иисуса в грудь этим самым оружием. А под этим медным кольцом, говорят, находится один из гвоздей, которыми было распято тело Христа. И полагают также, что выставленный в следующей витрине меч Карла Великого, изначально принадлежавший Аттиле, царю гуннов, два тысячелетия назад был в руках святого Петра в Гефсиманском саду.

— Полная чепуха, разумеется, — сказал Дакиан. — Тот меч сделан в средние века, и у него нет ничего общего с древним иудейским или римским оружием. А представленное здесь копье — всего лишь копия. Об этом тоже неоднократно писали. Все, вплоть до Адольфа Гитлера, жаждали завладеть им, веря в присущую ему магическую силу. Говорят, когда Гитлер перевез подлинное копье Лонгина в Нюрнберг вместе с другими собранными им реликвиями, он приказал сделать с них копии. Именно копии мы и видим здесь сегодня. С тех пор все, кто стремится к власти и славе, ищут подлинники, включая и некоторых представителей Виндзорской династии во время их долгого изгнания, и американского генерала Джорджа Патона, который, приобщившись к древней истории, в своих активных поисках перевернул вверх дном весь Нюрнбергский замок, как только прибыл туда в конце войны. Но подлинные реликвии, увы, исчезли.

— А вы не верите во все те послевоенные истории о том, что Гитлер остался жив и хранит священные реликвии при себе? — спросил Вольфганг.

— Вот видишь, моя милая, — с улыбкой обратился ко мне Дакиан, — сколько всплывает разных историй. Некоторые оказались весьма живучими, надолго пережив своих героев, и практически все их персонажи связаны с этими реликвиями, от Гитлера до Иисуса Христа. Поскольку религиозные и политические движения — а я, признаться, зачастую не вижу между ними различий — прочно основываются на подобных сказках, я не склонен их комментировать. Данная тематика не представляется мне ни важной, ни интересной. А вот что действительно интересно, так это почему такие личности, как Гитлер или Патон, стремились заполучить эти так называемые реликвии. Только один человек способен ответить на этот вопрос.

— Уж не подразумеваете ли вы, что именно вам известно, где можно найти священные реликвии? — спросил Вольфганг.

Естественно, мне тоже хотелось услышать ответ, но Дакиан не клюнул на приманку.

— Как я уже объяснял Ариэль, — терпеливо заметил он, — истинно важен процесс, а не результат такого поиска.

— Но если эти реликвии не являются смыслом поиска, — разочарованно сказал Вольфганг, — то что же составляет его смысл?

Дакиан с мрачным видом укоризненно покачал головой.

— Не что, — опять возразил он. — Кто, как, где, когда — все это неверно поставленные вопросы, а верный вопрос — почему или ради чего. Но раз уж это, видимо, так важно для вас, я расскажу все, что мне известно. Как раз это я и собирался сделать, когда мы выйдем отсюда.

Он слегка коснулся пальцем моего подбородка.

— Узнав от Вольфганга, что именно ты притащила с собой, я сразу воспользовался телефоном в ресторане и зарезервировал для нас одно местечко. Там будут готовы принять нас уже через минуту — с трех часов, и оно всего в нескольких шагах отсюда, на Йозефплатц. В нашем распоряжении будет целый час до закрытия, и мы вполне управимся. Надеюсь, наш друг Вольфганг не будет разочарован моими достаточно нетривиальными сведениями. За свою долгую жизнь эта история обросла множеством слухов, и я поделюсь с вами парой моих личных догадок. Я расскажу вам о них, пока вы оба будете избавляться от этих взрывоопасных бумаг.

— Избавляться от бумаг! — ахнула я и покрепче ухватилась за сумку.

Вольфганг тоже выглядел изумленным.

— Дорогая, будь же благоразумной, — сказал Дакиан. — Ты не можешь взять их в Советский Союз. На таможне их у тебя конфискуют на общих основаниях, как любые непонятные вещи, включая парковочные квитанции. Ты не станешь разбрасывать их по улицам Вены и не можешь доверить их Вольфгангу или мне, поскольку мы оба завтра тоже покидаем Австрию. Поэтому я настаиваю на единственном решении, которое я сам смог придумать за такое короткое время. Надо спрятать их там, где их долго никто не сможет найти: среди редких книг Австрийской государственной библиотеки.

Государственная библиотека, построенная в 1730 году, является одним из самых впечатляющих книгохранилищ в мире — не из-за размеров или великолепия здания, но из-за мистически волшебной красоты и экзотического происхождения ее коллекции редких книг от Авиценны до Зенона[49], которая уступает пальму первенства разве что Ватикану.

Меня водили туда несколько раз в далеком детстве, но я до сих пор отлично помню великолепную барочную архитектуру библиотечного здания и потрясающие пастельные львиные раструбы, украшающие величественный свод. И наконец, последнее, но самое удивительное в этом мире для ребенка — книжные шкафы, которые на самом деле оказались дверями, заставленными с обеих сторон книгами, которые распахивались, впуская вас в скрытые за ними кабинеты, в каждом из кото-

рых, помимо стенных книжных шкафов, находились большой стол со стульями и большие окна, выходящие во внутренний двор. В таких кабинетах ученые и студенты могли спрятаться от мира и часами работать в уединении. Именно такой кабинет и забронировал для нас Дакиан.

— Хорошая идея, — заверил меня Вольфганг, когда наша троица устроилась в кабинете. — Я не смог бы придумать ничего лучшего за такой короткий срок.

Обдумав ситуацию, я тоже согласилась, что, несмотря на известный риск, этот способ защиты манускриптов вполне внушает доверие. Даже если кто-то узнает, что они спрятаны там, то ему придется быстренько проверить в общей сложности — как сообщало объявление перед входом — около четырех миллионов единиц хранения: книг, фолиантов, манускриптов, карт, периодических изданий и инкунабул. А кроме того, ограниченное время публичного доступа в данное книгохранилище делало поиск и извлечение разрозненных страниц проектом колоссального размаха для любого искателя.

За десять минут мы заполнили формуляры заказов на несколько дюжин изданий, вручили их библиотекарям и дождались доставки заказанных книг. Когда мы остались одни, я начала вставлять листы моего наследства в книги, снимая их с кабинетных полок. Для пущей надежности я предложила после окончания наших трудов уничтожить бланки заказов, чтобы не осталось никакого списка.

— Но как же мы потом отыщем их? — возразил Вольфганг. — Чтобы методом проб и ошибок разыскать твой объемный манускрипт, расплывшийся по морю книг, множеству людей придется трудиться долгие годы!

— Как раз на это я и рассчитываю, — ответила я.

Не стоило упоминать лишний раз о моей фотографической памяти, но в принципе я знала, что способна месяца три помнить список из пятисот названий книг, в которые мы вложим листы манускрипта. Если мне не удастся вернуться сюда в течение этого времени, я запишу названия на бумаге, чтобы освежить память, а потом снова уничтожу список.

Сейчас более важными были знания Дакиана. Он уже сказал в сокровищнице, что скоро улетает обратно в Париж, поэтому наше собрание в библиотеке должно было стать последним на ближайшее время, а мне еще многое хотелось узнать до расставания с ним. Я вынуждена была делать два дела сразу: одной половиной мозга запоминать список книг, а второй — воспринимать рассказ Дакиана. Он присел возле окна, и я подтащила свой стул ближе к нему. Вольфганг стоял у двери, принимая очередные стопки книг. Он подносил их мне, продолжая следить за тем, чтобы нас никто не подслушивал. Начинив первую порцию томов сложенными листами манускрипта, я кивком предложила Дакиану возобновить рассказ.

— Я постараюсь осветить оба ваши вопроса, — начал он. — О тринадцати реликвиях, заинтересовавших Вольфганга, и о значении документов Пандоры, унаследованных Ариэль. Ответ на них покоится далеко отсюда, в уединенной части мира, редко посещаемой в наши дни, да к тому же и трудно постижимой. Когда-то этот регион славился высочайшей культурой. Но сейчас ее останки погребены под пылью веков. За него постоянно сражались великие мира сего, и его границы до сих пор остаются спорными. Однако некоторые на своем горьком опыте узнали, что народ этой необузданной и таинственной страны подобен диким, неприручаемым пантерам.

Он взглянул на меня темными глазами цвета морской волны.

— Я говорю о месте, которое, насколько я понимаю, вы оба посетите во время поездки в Россию. Поэтому очень удачно, что мы с вами сегодня встретились. Я один из немногих, кто может припомнить историю этого края и, что еще более важно, ее глубинное и скрытое значение. Ведь я сам родился там почти столетие назад.

— Вы родом из Центральной Азии? — удивленно сказала я.

— Да. И важной подсказкой является то, что в давние времена языком этого региона был санскрит. Позвольте мне дать вам более ясное представление о моей родине.

Дакиан вытащил из своей сумки кожаный рулончик, перевязанный замшевой тесемкой. Он развернул его и положил передо мной. Кожа выглядела такой хрупкой, что я побоялась трогать ее, и Дакиан сам осторожно расправил кусок кожи на столе. Вольфганг подошел к нам и уставился на странный раритет.

Это была старинная карта, тщательно прорисованная и вручную раскрашенная, но не имевшая никаких современных пограничных линий. На той карте, что я изучала сегодня целое утро, изображалась очень похожая местность, поэтому географически она показалась мне узнаваемой даже без дополнительных названий и пометок: Аральское и Каспийское моря, большие реки Амударья и Инд, горные хребты Гиндукуш, Памир и Гималаи. Непонятные пунктирные линии, возможно, обозначали основные туристические маршруты. Несколько кружочков отмечали географические особенности — парочку из них, типа горы Эверест, еще можно было узнать без дополнительной информации. Но остальные были практически неопознаваемы без привычных нам искусственных пограничных линий, обозначавших границы государств. Осознавая эти трудности, Дакиан развернул лоскут полупрозрачной ткани с отраженными на ней современными границами и наложил поверх старой карты, восстановив таким образом знакомые очертания отдельных стран и областей.

— За многовековую историю этим регионом владело слишком много разных народов, что, естественно, усложняет выявление важных мест, — пояснил он. — Кружочками на этой карте обозначены легендарные места, имеющие магическое значение, стоящее над политическими преобразованиями. Например, вот здесь…

Он показал на точку, где пальцевидный отросток Афганистана, вклиниваясь в горные районы Пакистана и российского Таджикистана, длинным коготком дотягивается до западной границы Китая.

— Разумеется, не случайно, — сказал Дакиан, — первые серьезные перевороты, возвестившие нам о вхождении в новую эру, произошли на этом особом мировом перекрестке. Уже в древности это уникальнейшее место напоминало своеобразный котел, в котором смешались культуры Востока и Запада, Севера и Юга, и поэтому оно заключает в себе великолепный земной микрокосм приближающейся новой эры.

— Но если новая эра будет волной, разрушающей стены и смешивающей культуры, — перебил его Вольфганг, — то я не понимаю ее связи с данной частью мира, особенно с Афганистаном, где кровавая, но несущественная война, развязанная Россией, вряд ли повлияла на какую-то цивилизацию, кроме ее собственной.

— Не такая уж несущественная, — возразил Дакиан. — Поворотный пункт был достигнут. Возможно, вы считаете совпадением, что лишь в феврале нынешнего года Советы отказались от этой злополучной десятилетней войны? Вывод войск пришелся как раз на дни весеннего равноденствия, когда солнце, как я уже говорил раньше, ступило на одну десятую долю градуса в дом Водолея — точно за одиннадцать лет и одиннадцать месяцев до законного начала новой эры, ожидаемого в две тысячи первом году.

— А я согласна с Вольфгангом, — сказала я Дакиану, начиняя листами очередной том. — Трудно представить, что войска, марширующие на родину с войны, которая не привела к победе, знаменуют собой некое эпохальное начало нового двухтысячелетнего цикла. Да и русские, кажется, склонны вернуться к их обычной жизни.

— И опять-таки никто из вас не задался ключевым вопросом: почему Советы вообще ввязались в эту войну? — Дакиан помолчал немного и продолжил: — Ответ прост. Они искали священный город, так же как и Гитлер полсотни лет тому назад.

Мы с Вольфгангом отвлеклись от начинки книг и уставились на Дакиана. В задумчивости постукивая пальцем по карте, он одарил нас еле уловимой улыбкой.

— Этот регион издавна изобиловал магическими городами, — сказал он. — Некоторые из них реально существовали, а другие относились к области домыслов и мифов, как, например, монгольский Шанду Хубилая — а по версии Кольриджа, Занаду Кубла Хана, — описанный Марко Поло. Или таинственный гималайский Шангри-ла: согласно легендам он появляется только однажды в каждом тысячелетии. Далее вспомним о самом западном крае Китая, районе Синьцзян: в двадцатых годах нынешнего столетия русский мистик Николай Рерих записал народные легенды, собранные им в Кашмире, китайском Синьцзяне и Тибете, о мифическом, затонувшем городе Шамбала, восточной версии Атлантиды. Считалось, что этот чудесный город в давние времена был поглощен землей, но что он поднимется вновь совсем скоро, знаменуя рождение новой эры.

Палец Дакиана уверенно скользил по карте, замирая в нужных точках, но глаза его были закрыты, словно он мысленно представлял все эти города. И хотя он признал, что пересказывал в основном мифы, они казались настолько реальными для него, что я тоже была очарована. С большим трудом мне удалось заставить себя сосредоточиться на документах, которые необходимо было спрятать.

— Тысячи лет буддисты верили, что затерянный город Агарти погребен в Непале, под горой Канченджанга — третьей высочайшей вершиной мира[50], чье название означает «пять священных сокровищ в снегах». Южнее второй высочайшей горной вершины, К2[51] — в спорной пограничной зоне, на которую претендуют Китай, Индия и Пакистан, — лежит еще один таинственный клад священных сокровищ и манускриптов. Первым на их поиски отправился в тысяча девятьсот первом году Алистер Кроули, собиратель загадочных легенд. Но самыми волшебными легендами в этом краю овеян находящийся на территории Таджикистана Памир с его пиком Сталина, ныне переименованным в пик Коммунизма. Его высота достигает почти семи с половиной тысяч метров, это высочайшая вершина в Советском Союзе. Иранские зороастрийцы считали эту гору главной осью некой энергетической сети, единой энергосистемы, соединяющей священные точки Европы и Средиземноморья, Ближнего Востока и Азии, и многие полагают, что данная ось является своеобразным переключателем, который может быть задействован только в определенных обстоятельствах, подобных тем, что складываются сейчас, на повороте к новой эре. Но самым интересным из всех этих священных мест был город, основанный Александром Македонским около трехсот тридцатого года до нашей эры вблизи нынешней русско-афганской границы. Согласно легенде тысячи лет назад на этом самом месте стоял город величайшей тайны и магии, последний из легендарных семи городов Соломона.

— Царя Соломона? — странным тоном сказал Вольфганг. — Разве такое возможно?

Он встал, тихо переговорил с библиотекарем, стоящим снаружи, закрыл обремененные книгами двери и опять устроился рядом со мной.

Я продолжала распихивать бумаги Пандоры по книгам, склонив голову, чтобы никто не видел моего лица. Понятно, что ссылка на Соломона была не случайным замечанием со стороны Дакиана, не более случайным, чем многочисленные намеки Сэма: соломонов узел, оставленный им на зеркале моей машины, анаграммы и телефонные номера, отсылающие меня к стихам Песни Песней. Изобилие подсказок, но на что все они намекают? Я чувствовала себя как ядерный реактор с критической массой. Мне явно требовалось какое-то космическое озарение, чтобы уловить общую нить многочисленных связей. Я передвинула готовую стопку книг Вольфгангу и приняла от него следующую.

— Эта часть мира мало ассоциируется с Соломоном, — согласился Дакиан. — Однако в честь его назван целый горный массив между долиной Инда и Афганистаном — Сулеймановы горы, расположенные чуть южнее предполагаемого затерянного города. И как раз там находится высокогорный кратер с его легендарным троном — takht-i-Suliman (Таргум Шейни), который, как полагали древние, образует другую ось, соединяющую небо и землю. Мифы о Соломоне зачастую перемешиваются с фактами: говорят, что его магической силе подчинялись стихии воды, земли, ветра и огня, что он понимал язык животных, пользовался услугами муравьев и пчел при строительстве Иерусалимского храма, а птицы и пэри создали для него в Центральной Азии волшебный город солнца, который так долго искал по разным странам Александр Великий. Когда Соломон, установив на волшебном ковре царский трон, отправился вместе с Билкис, царицей Сабы, в путешествие по созданным им городам, он заметил, что его спутница оборачивается назад, желая увидеть родные края. Тогда он приказал джинну выдолбить тот провал на вершине горы и доставить туда ее трон, чтобы перед царицей открылись все дали. Некий реальный takht-i-Suliman числился в отчете экспедиции, побывавшей в этом регионе в тысяча восемьсот восемьдесят третьем году. В том же самом месте обнаружили развалины персидского огненного святилища, построенного во времена Александра. Поклонение огню является важным звеном нашей истории. Многое еще связывает Александра и Соломона, одной ногой увязших в истории, а другой — в мифологии: сведения о них можно обнаружить у индусов, буддистов, тантрических тибетцев, несторианских христиан и даже в священной книге ислама, Коране.

— Соломон и Александр упоминаются в Коране? — удивленно спросила я.

— Конечно, — подтвердил Дакиан. — Одна из интересующих Вольфганга реликвий описана в Коране. Миллионы лет назад с неба упал магический, светящийся зеленый камень. Приобщенный к тайнам персидских магов Сулейман, то бишь Соломон, носил, не снимая до самой смерти, перстень с таким камнем. Впоследствии Александр повсюду искал этот камень, дающий волшебную власть над небом и землей.

Я вновь начала набивать книги, продолжая слушать новую волшебную историю Дакиана.

КАМЕНЬ

Он родился в полночь в середине лета, в самые жаркие дни 356 года до нашей эры, в городе Пела, столице Македонии. И назвали его Александром.

До его рождения оракул Сивиллы предсказал, что скоро родится тот, кому суждено завоевать Азию в кровопролитных сражениях. Говорят, что с его первым младенческим криком великий храм Артемиды в Эфесе вдруг вспыхнул огнем и сгорел до основания. Маги Заратуштры, лицезревшие это сожжение, как сообщает нам Плутарх, рыдали и стенали от горя, бия себя в грудь и предсказывая закат великой персидской империи, который начался в тот самый час.

Олимпиада, мать Александра, принцесса Эпира, была жрицей, приобщенной к орфическим таинствам жизни и смерти. В тринадцать лет она встретилась с его отцом, Филиппом II Македонским, на острове Самофракия во время их посвящения в сумрачные дионисийские мистерии, устраиваемые в зимние месяцы. Через пять лет, когда Олимпиада уже была женой Филиппа, она стала ревностной участницей вакханалий, прославляющих бога вина Диониса. На родине этого бога, во Фракии, вакханок называли бассаридами из-за того, что наряд их состоял в основном из лисьих шкур, когда веселились они ночи напролет на холмах в диких плясках, пили неразбавленное вино и предавались безумствам в сексуальных и в кровавых оргиях. Одержимые этим богом, бассариды голыми руками ловили диких животных и зубами разрывали их на куски. В таком состоянии их называли менадами — неистовыми вакханками.

Олимпиада часто делила ложе с прорицающим змеем, огромным питоном, и эта привычка так сильно пугала ее мужа, что он на какое-то время отложил зачатие ребенка. Но наконец оракул сообщил Филиппу, что тот потеряет зрение, если будет подсматривать, как его жена совокупляется со священной рептилией, ибо поразит его мистическое событие, когда ее чрево будет открыто молнией громовержца Зевса и извергнется оттуда пламя, возвестив о скором рождении ребенка, который в свое время воспламенит Восток. Оракул сказал, что их брак должен завершиться во плоти. Их дитя объединит все земли и пробудит сокрытые в недрах силы драконов, ознаменовав начало новой эры.

Светловолосый и розовощекий красавец Александр отличался прекрасным телосложением, один глаз у него был серо-голубым, а второй — темно-карим. Он обладал томным взглядом, источал изо рта дивное, пряное благоухание, и все его тело соответствовало его горячей страстной натуре. Аристотель, учитель юного принца, посвятил его в тайны метафизики и персидских магов. Александр проявил небывалую для своего возраста мудрость. Его мать Олимпиада приобщила юношу к мистериям. Он стал быстроногим бегуном, превосходным всадником и искусным воином, и все в царстве его отца восхищались его талантами.

Но когда ему исполнилось восемнадцать лет, жизнь Александра круто изменилась. Его отец развелся с матерью, отправил ее в изгнание и женился на знатной македонской девушке Клеопатре, которая вскоре произвела на свет альтернативного наследника царского рода. Олимпиада, охваченная черной яростью, воспользовалась своими великолепными магическими способностями. Обманным путем она устроила так, что Филиппа убил один из его любовников, освободив трон для Александра. И после смерти отца двадцатилетний Александр стал царем Македонии.

Первым делом он покорил своих соседей, Иллирию и Фракию. Потом поджег мятежный город Фивы в Центральной Греции и поработил его жителей. На ионийском побережье— на месте современной Турции — уже почти два века страдали греческие города под гнетом персов. Александр вознамерился разбить персов и восстановить демократию, а в отдельных случаях — автономию в бывших греческих колониях. Его исходная миссия — разрушение двухсотлетнего владычества Персидской империи в восточном и западном мире — вскоре переросла в миссию мирового господства. А итоговой целью его жизни будет слияние с божественным потоком: он возжелает стать живым богом.

Войска Александра вошли в Азию через Фригию (ныне Анатолия в Центральной Турции) и вступили в город Гордий. В восьмом веке до нашей эры, за четыреста лет до Александра, оракул предсказал народу Фригии, что истинный царь придет через городские ворота и на его повозку опустится ворон. Пастух Гордий шел себе к этому городу с востока. Когда он оказался возле первого дома, предсказанный ворон уселся на ярмо его повозки, и вместе они вошли в город. Толпы радостных горожан проводили его в храм и возвели на царский престол. Как вскоре выяснилось, никому не удавалось развязать сложный узел, который скреплял хомут его повозки с оглоблями. Оракул возвестил, что развязавший этот узел станет владыкой всей Азии. И именно этот гордиев узел спустя четыре столетия разрубил Александр своим мечом.

Гордий женился на жрице Кибелы, великой божественной праматери всего творения со времен ледникового периода. Кибела родилась на горе Ида, той, что на ионийском берегу, с которой боги наблюдали за Троянской войной, но ее главный храм со священным метеорным черным камнем находился в Пессинунте, всего в дюжине миль от города Гордия. Через сто двадцать лет после смерти Александра эту скалу перевезли в Рим и поместили на Палатинском холме для защиты против Ганнибала во время Карфагенских войн. Наделенный могуществом фригийских богов, этот камень оставался там вплоть до времен Цезаря.

Гордий и его прорицательница жена усыновили наполовину смертного сына богини Кибелы, мальчика, названого Мидасом, поскольку он родился на горе Ида, как и его божественная матушка. Мидас стал вторым царем Фригии. Будучи юношей, Мидас в компании с кентавром Силеном, наставником бога Диониса, побывал в Гиперборее, волшебной стране «на спине у северного ветра», которую связывали с Полярной звездой и осью мира. По их возвращении Дионис наградил Мидаса тем, чего он пожелал. Мидас попросил бога сделать так, чтобы все, к чему он прикасался, превращалось в золото. И поныне реки, в которых он когда-то купался, остаются золотоносными.

В 333 году до нашей эры, когда Александр разрубил гордиев узел, он посетил гробницу царя Мидаса, а также храм Кибелы со знаменитым черным камнем и напоследок заглянул в храм Диониса, божественного покровителя фригийских царей. Почерпнув новые силы в родниках и источниках этих восточных богов, он отправился покорять Восток: Сирию, Египет, Месопотамию, Персию, Центральную Азию и Индию.

Ключевым местом этой военной кампании в Центральную Азию стала Согдийская Скала — так назывался город, построенный на вершине горы в семь тысяч футов высотой, которую считали столпом, поддерживающим небесный свод. Город находился на такой высоте, что до него не достреливали катапульты. Александр собрал триста солдат из горных районов Македонии, способных вскарабкаться на скалистые стены; оказавшись наверху, они обстреляли горящими стрелами защитников и вынудили их сдаться.

Поблизости от того места, как сообщает нам Коран, Александр соорудил пару огромных железных ворот, чтобы закрыть труднодоступный горный перевал для восточных диких племен, называемых «Гог и Магог» — позднее их стали называть монголами. И там же он построил священный город на том месте, где ранее стоял седьмой город Соломона. Говорят, что именно священный камень Соломона, заложенный в качестве краеугольного камня в основание города, придает ему способность возрождаться в начале каждой новой эры.

Поскольку земли за Амударьей, по-латински называвшейся Оксом, населял миролюбивый народ, группа знатных людей прибыла с визитом из Нисы, долины за хребтами Гиндукуша. Когда они впервые увидели Александра, он был в военных доспехах и с ног до головы покрыт пылью. Но его вид лишил их дара речи, и они в благоговейном страхе припали к земле, узрев в нем те небесные и богоподобные черты, что уже были признаны мудрейшими египетскими жрецами и даже персидскими магами. Жители Нисы пригласили Александра и его людей посетить их родину, которую они считали местом рождения «бога Нисы» — Дио-ниса, являвшегося также главным богом Македонии.

Судя по дошедшим до нас сведениям, посещение Александром Нисы стало поворотной точкой его короткой, но замечательной жизни. Приход в эту зеленую долину, раскинувшуюся между двумя горными хребтами, был подобен открытию потерянных и волшебных владений. Эта долина славилась не только прекрасными виноградниками и крепкими винами, любимыми Александром, но также считалась единственным местом в этой части мира, где произрастал священный плющ Диониса.

Виноградная лоза символизирует искания, странствия по внешнему миру. А плющ отражает внутренние странствия, запутанный лабиринт. Александр и его войска, всегда готовые выпить за главного бога их родины, украсили головы священными венками из плюща и устроили разгульное пиршество в той долине в честь нового вторжения в Индию — ибо, как гласят легенды, сам бог Дионис первым пересек реку Инд на своей взмыленной благоухающей пантере.

Жизненный путь Александра был коротким, но предсказания оракула, предварившие его рождение, сбылись. За тринадцать лет военных походов он завоевал большую часть известного мира. И в возрасте тридцати трех лет умер в Вавилоне. Поскольку его огромная, завоеванная на полях сражений империя распалась сразу после его смерти, историки полагают, что он не оставил ничего, кроме золотой легенды. Вот тут они ошибаются. За те тринадцать лет он осуществил все свои задумки: слияние Востока и Запада, духа и материи, воззрений и родословных. В каждой завоеванной им столице он устраивал массовые публичные свадьбы между греко-македонскими офицерами и знатными местными жительницами; у него самого было несколько жен персидского происхождения.

Известно также, что Александр приобщился к эзотерическим знаниям Востока. В Египте высшие жрецы Амона-Зевса-Юпитера признали его воплощением бога и увенчали его голову божественным шлемом с бараньими рогами, которые на всех трех континентах ассоциировались с Марсом, планетой войны, и с текущей эрой Овна. Даже в далекой северной Скифии (теперь это Центральная Азия) его называли Зул-карнаин — Двурогий бог. Это выражение также означает «владыка двух путей или двух эпох», то есть тот, кто правит на стыке двух эр.

— Олимпиада, мать Александра, — сказал в заключение Дакиан, — сообщила ему, что в нем заложена природа змеиной силы, вселенского могущества. Честолюбие, которое она воспитывала в нем с детства, переросло в неутолимую жажду мирового господства. Ради него он выстроил священный город в каждой «акупунктурной точке» энергетической сетки земного могущества. Александр полагал, что укрепление определенных точек на поверхности земли, подобно тому как укрепляют дерево, вгоняя в него гвоздь, поможет ему овладеть «драконовыми силами» земли и что обладатель священного камня новой эры, поместив его точно в центр этой сетки, запустит последний оборот колеса нынешней эпохи, обретет способность управлять временем и народами всей земли. Считая это крайне важным, Александр приостанавливал свои походы для изучения каждой местности, прежде чем окопаться в ее земле, и упорно называл каждый новый город своим именем, выстроив в общей сложности семьдесят таких крепостей.

— Семьдесят городов?! — воскликнул Вольфганг, оторвавшись от начиняемой книги.

— Примечательное число, не так ли? — согласился Дакиан. — А вместе с древними семью городами Соломона это составляет семьдесят семь точек в той энергетической сетке, совершенно магическое число.

Я не могла не провести параллель между количеством городов Александра и Соломона и группой из 77 неприсоединившихся стран, о которой нам талдычили на утреннем совещании в МАГАТЭ. Когда я передала Вольфгангу только что начиненную книгу, в приоткрывшейся двери показалась голова библиотекаря, который кивнул нам в знак того, что пора заканчивать. Дакиан свернул свою кожаную карту и убрал обратно в сумку, а Вольфганг, аккуратно сложив последнюю стопку книг, направился с ней к двери.

— Даже если существовала какая-то сетка, обладающая таинственной энергетикой, то какой смысл был держать ее под контролем? — спросила я Дакиана.

— Вспомни, что Соломон считался владыкой всего света — не только всей земли, но и четырех основных стихий, — сказал он. — Следовательно, он обладал могуществом бессмертных. А Александр за отпущенный ему короткий земной срок стал первым человеком западного мира, которого еще при жизни признали воплощением бога.

— Неужели вы верите, что боги сходят на землю в человеческом обличье? — удивилась я. — Мне, конечно, нравятся древние мифы, но ведь сейчас конец двадцатого века!

— Как раз в это время и ожидается их появление, — сказал Дакиан.

Выпустив нас на сумеречную улицу, двери библиотеки закрылись. В свете уличного фонаря, только что вспыхнувшего над нашими головами, Дакиан выглядел довольно усталым, но лицо его оставалось по-прежнему красивым.

— Теперь мне придется покинуть вас: я совсем выдохся, — сказал он. — Но надеюсь, что мы еще свидимся… если того пожелают боги, о которых мы говорили. И хотя я лишь слегка протер стекло, под которым скрывается то, что вам необходимо знать, теперь вы и сами сумеете заглянуть в образовавшееся окошечко. Я мог бы вообще не беспокоиться об этих манускриптах. Сами по себе они мало что значат. Недостаточно прочесть их — необходимо еще и понять. А для понимания, как я уже говорил, требуется пытливый ум и кое-что еще.

— Например, умение задавать правильные вопросы? — поинтересовалась я. — Но сегодня в Хофбурге вы упомянули о том, что только один человек способен объяснить, почему кто-то хочет заполучить эти манускрипты, да и реликвии тоже. Что только вы один можете ответить на вопрос, какая опасность в них таится. Почему же вы не ответили на этот вопрос?

— Я сказал, что только один человек способен ответить на этот вопрос. Но не говорил, что этот человек — я, — прояснил ситуацию Дакиан. — Надеюсь, вы запомнили мои слова о том, что санскрит даст вам ключ к тайне? И что древний храм огня, построенный в Афганистане на месте трона Соломона, тоже очень важен? Все это связано с качеством, которое я обозначил как «кое-что еще». Лучше всего оно определяется санкритским словом salubha, означающим «путь мотылька или кузнечика»: лететь на огонь, безоглядно устремляться навстречу опасности, как саламандра. Скользить против течения подобно лососю. Овладеть силами соли.

— Соли? — удивилась я.

— Соль была самым ценным товаром в древнем мире, — заметил Дакиан. — Римляне расплачивались ею со своими солдатами, отсюда современное слово salary — «жалованье», изначально «соляные деньги». Древнейшим кельтским поселением в Австрии, считавшимся одним из самых древних и богатейших в Европе, был Халлыштат в горном Зальцкаммергуте, «стране соляных рудников». В тех краях, кстати, родился и жил наш приятель Везунчик. Само название уже объясняет источник исходного богатства: немецкое слово Salz, верхнегерманское Halle и кельтское hal — все они означают «соль».

С неприятным холодком я вспомнила слова Лафа о том, как Везунчик поведал Дакиану о своих изысканиях: на берегах Дуная и в горном Зальцкаммергуте имеются послания древних людей, написанные рунами. Но как же найти те послания? Я знала о существовании соленых озер и соляных источников в Австрийских Альпах и о таинственных подземных рудниках с запасами кристаллической соли, подобных пещере Мерлина… подобных тем семидесяти семи легендарным городам.

— Не хотите ли вы сказать, что Гитлер обосновался в окрестностях Зальцбурга ради того, чтобы обрести какие-то силы вроде тех, что придавали затерянные города Александра и Соломона? — спросила я. — Но что же это за силы?

— Все, о чем я говорил: Соломон, саламандра, лосось (salmon) и даже город Зальцбург, — имеет нечто общее, — сказал Дакиан. — Корни всех этих слов восходят к salto, что означает «скакать, прыгать, плясать»…

— Я боюсь, что по моей части скорее квантовые скачки, — пошутила я.

— И здесь необходим еще один тайный ингредиент: sal sapiente, соль мудрости, — сказал Дакиан. — Щепотка соли — и тебе обеспечены такие скачки интуиции, которыми славился Царь Соломон: гибкий ум, исполненный искрящейся энергии. Лосось, скачущий и рвущийся против течения. Своеобразный скачок, прорыв веры.

У меня в памяти всплыли строки из Песни Песней Соломона: «Голос возлюбленного моего! вот, он идет, скачет по горам, прыгает по холмам».

Повернувшись ко мне, Дакиан с торжественным видом возложил руки мне на плечи, словно намеревался наградить меня дубовым венком или вручить эстафетный факел. Помедлив, он с загадочной улыбкой глянул на Вольфганга, стоявшего у меня за спиной.

— Моя милая внучка, — сказал он, — все сводится к одному. Тебе обязательно придется научиться плясать!

И с этими словами он удалился от нас в сумрак наступающего вечера.

— О, кстати, я кое-что вспомнил, — сказал Вольфганг после ухода Дакиана. — Гипнотические способности твоего деда едва не лишили меня памяти. Пока вы обедали, я зашел еще раз в нашу контору и получил факс, пришедший на твое имя из вашего центра в Штатах. Надеюсь, ничего срочного.

Он достал из кармана и протянул мне сложенный листок бумаги. Я развернула его под желтоватым светом уличного фонаря:

«Первая стадия нашего проекта всерьез завершилась, начался подбор архивных данных для второй стадии. Пожалуйста, сообщите адрес очередной связи для возможного ознакомления вас с ходом нашего проекта. Начиная с завтрашнего дня с нашей группой можно будет связаться по верхнему номеру.

Отдел гарантии качества, ваш

Р. Ф. Бартон».

Сэр Ричард Френсис Бартон, неутомимый исследователь и востоковед, был одним из любимых писателей моего детства. Я прочла все его сочинения и переводы, включая шестнадцать томов «Тысячи и одной ночи Шехерезады». Понятно, что это было послание от Сэма. Хотя мне трудно было обдумывать его содержание, стоя под уличным венским фонарем и ощущая на себе внимательный взгляд Вольфганга, несколько особенностей этого с виду официального сообщения сразу бросились мне в глаза.

Слова «всерьез завершилась» подсказали мне, что Сэм встретился со своим дедом, Серым Медведем, в резервации племени «Проколотые носы» в Лапуаи и узнал о своем отце Эрнесте — чье имя как раз и означает «серьезный» — нечто весьма важное, иначе, возможно, он не рискнул бы так неосторожно посылать мне сообщение. А второй существенной для меня подсказкой послужило само имя сэра Ричарда Бартона. Помимо прочих сочинений Бартон писал о путешествиях в экзотические места Аль-Медины, Мекки и к истокам Нила, а также описывал паломничество в «Святой Город», что отсылало меня к «Святым наших дней».

Таким образом, из этого факса я узнала, что завтра Сэм собирается уточнить нашу семейную историю в архиве еще одного знаменитого «соленого» местечка, американской версии Зальцбурга: Солт-Лейк-Сити, штат Юта.