"Меч карающий" - читать интересную книгу автора (Чайлд Линкольн, Престон Дуглас)

7

Хатч выбрался на палубу «Плэйн Джейн», потянулся и, прищурившись, осмотрел бухту. Стормхавэн тих, чуть ли не вымер под ярким светом дневного июльского солнца, и Малина это лишь обрадовало. Вчера вечером он залил бифштекс чуть большим числом «Бифитеров», чем намеревался, и сегодня проснулся с первым похмельем за последние чуть ли не десять лет.

Сегодняшний день оказался первым… Это первый день, когда он заночевал в каюте судна – с тех пор как ездил по Амазонке. Малин уже и забыл, каким это может быть тихим и мирным – оставаться в одиночестве в компании одних лишь волн, которые нежно покачивают лодку. Также это первый день, сколько он себя помнил, когда особо нечего делать. Лаборатория закрыта на весь август, а поставленный в тупик Брюс, лаборант, отправлен на подведение предварительных итогов под присмотром коллеги. Дом в Кембридже заперт, домоуправительнице сказано, что он не вернётся до сентября. «Ягуар» как можно бережней припаркован на пустой стоянке за старым хозяйственным магазином.

Вчера, незадолго до того, как выписаться из гостиницы в Сауфпорте, он получил записку от Найдельмана – одну-единственную фразу, в которой тот попросил его о встрече у острова Рэгид сегодня на закате. И это значило, что у Малина свободен весь день. Поначалу доктор опасался, что целый день будет один на один с воспоминаниями. Он даже подумал, не взять ли акварели, которые на выходных всегда с ним, и не рискнуть ли сделать набросок побережья. Но намерение так и осталось лишь намерением. По какой-то причине здесь, на воде, его охватило чувство апатичного спокойствия. Он вернулся домой, в Стормхавэн. Даже побывал вблизи острова Рэгид, воочию увидел зверя и выжил.

Хатч бросил взгляд на часы. Почти семь тридцать, пора.

Он завёл мотор и с удовольствием услышал, как послушно заработал мощный дизель. Низкие вибрации под ногами, «буб-буб» выхлопов – всё показалось подобным песням сирен из прошлого, некогда сладкого и причиняющего боль. Толчком руки Хатч подбавил ходу и направил нос «Плэйн Джейн» на остров Рэгид.

День выдался погожий. Продолжая управлять лодкой, Хатч увидел, как, отделённая широкой полосой воды, вырисовывается перед ним тень острова Хермит – контраст в солнечном свете. Океан оказался пуст, если не считать одинокую рыбацкую лодку у берегов. Рыбак вытягивал сети. Сегодня Хатч несколько раз выходил на палубу, осматривая горизонт, наполовину ожидая увидеть какую-либо активность у острова Рэгид. Так ни разу и не заметив ничего, кроме моря и неба, он даже не разобрался, что чувствует – разочарование или облегчение.

За пределами бухты воздух оказался заметно прохладнее. Но вместо того, чтобы спуститься вниз и надеть ветровку, Хатч лишь подбавил ходу, повернув лицо к ветру и приоткрыв рот навстречу солёным брызгам, которые взмывали в воздух, когда «Плэйн Джейн» прорезала зыбь. Каким-то образом, чувствовал он, это очищает – быть здесь одному; чувствовал, что ветру и воде по силам стряхнуть с него паутину и грязь, что накопились за четверть века.

Внезапно на западной части горизонта, впереди, появилась тёмная тень. Хатч сбавил скорость, чувствуя старое, знакомое чувство тревоги. Сегодня туман вокруг острова был тонок, но очертания острова по-прежнему оставались неясными и отталкивающими, а лебёдки на нём торчали наподобие обрушенных минаретов незнакомого города. Хатч переложил руль налево, сохраняя дистанцию и готовый к тому, чтобы описать круг.

Затем он увидел незнакомое судно, стоящее на якоре в четверти мили от острова, с подветренной его стороны. Когда Хатч приблизился, стало ясно, что это старый пожарный катер, сделанный из дерева коричневого цвета – либо красного дерева, либо тика. Поперёк кормы строгими золотыми буквами шло название – «ГРИФФИН». А ниже, буквами поменьше: «Мистик, Коннектикут».

Хатч решился было подойти поближе, но затем передумал и выключил двигатель в сотне ярдов от корабля. Катер казался пустым, никто не вышел на борт, чтобы поприветствовать «Плэйн Джейн». На какой-то миг Хатч даже подумал, что «Гриффин» может принадлежать какому-нибудь туристу или одинокому золотоискателю, но уже почти закат; если это и совпадение, то слишком уж невероятное.

Малин с любопытством осмотрел катер. Если это корабль команды Найдельмана, то выбор необычен – но весьма практичен. Недостаток скорости с лихвой компенсировался остойчивостью; Хатч почувствовал уверенность, что судно может пережить чуть ли не любой шторм, а двигатели спереди и сзади делали катер весьма маневренным. Катушки шлангов и пункты контроля убраны, таким образом высвобождая большую часть палубы. Шлюп-балки, палубная надстройка и прожекторы оставили, а на корму водрузили управляемый компьютером кран. Хатч перевёл взгляд наверх – на просторную рулевую рубку и мостик. Над ними – обычная группа антенн, лоран и радар, с набором дополнительного оборудования, не обязательно морского: микроволновая антенна, спутниковая тарелка, радар воздушной разведки и антенны VLF[3]. Оснащение впечатляет, – подумал Хатч. Он опустил руку на панель, собираясь дать гудок.

И помедлил. Из-за молчаливого корабля, из-за покрытого туманом острова до него донеслись глухие звуки биения, настолько низкие, что их, скорее, можно считать инфразвуком. Вслушиваясь, Малин убрал руку с панели. Через минуту он окончательно убедился: это двигатель судна, которое пока далеко, но быстро приближается. Хатч осматривал горизонт, пока не углядел на юге серое пятно. На какой-то миг заходящее солнце высветило на далёком судне некую металлическую конструкцию. Видимо, корабль «Талассы», – подумал он. – Плывёт из Портленда.

Затем Хатч увидел, что пятно неспешно разделяется на два, затем на три, и в итоге на шесть пятнышек. Не веря своим глазам, он смотрел, как на крошечный островок надвигается настоящая флотилия. Огромная баржа шла на него на всех парах, её тёмное красное брюхо вырисовывалось всё яснее, и вот уже стало видно, как волны откатывают от ватерлинии. За ней в кильватере следовал буксир, такелаж на носу покрыт мхом и поблёскивал. Буксир тянул за собой плавучий кран. За ними следовала группа моторных катеров, блестящих и мощных, ощетинившихся электроникой. А следом плыл сухогруз, сидящий низко в воде, видимо, полностью загруженный. С мачты последнего свисал небольшой бело-красный флаг. Хатч отметил, что рисунок на флаге в точности такой же, как на портфеле Найдельмана, который он видел лишь несколько дней назад.

Последним приближалось элегантное судно, достаточно крупное и невероятнейшим образом оборудованное. На носу синими буквами было выведено название – «Цербер». Хатч с трепетом окинул взглядом блестящую палубную надстройку, гарпунную пушку на передней палубе, закрытые тёмным стеклом иллюминаторы. Водоизмещение пятнадцать тысяч, не меньше, – подумал он.

Словно в молчаливом танце, корабли выстроились носом к «Гриффину». Суда побольше остановились с другой стороны пожарного катера, в то время как те, что поменьше, подошли ближе к «Плэйн Джейн». Раздались лязги цепей и пение тросов – корабли сбросили якоря. Бросая взгляд на моторные катера, подплывающие слева и справа, Хатч отметил, что их обитатели, в свою очередь, тоже смотрят на него, а некоторые улыбаются и кивают. В ближайшем катере Хатч увидел мужчину с серыми волосами цвета железа и пухлым белым лицом, который посмотрел на него с выражением вежливого интереса. Поверх застёгнутого на все пуговицы костюма на нём был одет громоздкий оранжевый спасательный жилет. Рядом стоял молодой человек с длинными жирными волосами и бородкой, одетый в летние бермудские шорты и цветастую рубашку. Сейчас тот поедал что-то из белого бумажного свёртка. Парень удостоил Малина высокомерным равнодушным взглядом.

Стихли последние звуки моторов, и на собрание опустилась странная призрачная тишина. Хатч переводил взгляд с корабля на корабль, и заметил, что глаза присутствующих устремлены на пустую палубу пожарного катера в центре.

Прошла минута, затем две. Наконец дверь рулевой рубки отворилась, и появился капитан Найдельман. Он молча подошёл к борту и остановился, прямой как шомпол, чтобы окинуть взглядом собравшихся. Лучи предзакатного солнца придали его загорелому лицу красноватый оттенок и окрасили редеющие светлые волосы золотым. Малина поразило, насколько ощутимо его присутствие на море, в кругу кораблей. Когда молчание стало абсолютным, ещё один мужчина, небольшого роста и жилистый, тихо вышел из двери за спиной Найдельмана и остался стоять там со сложенными на груди руками.

Какое-то время Найдельман продолжал молчать. Наконец он заговорил – тихо, чуть ли не благоговейно, и, однако, слова с лёгкостью доносились до слушателей.

– Мы живём в эпоху, – начал Найдельман, – когда неизвестное стало известным, и большая часть земных тайн разгадана. Мы побывали на Северном полюсе, взобрались на Эверест, побывали на Луне. Расщепили атом на части и нанесли на карту дно океанов. Те, кто брался за решение этих задач, зачастую подвергали опасности свои жизни, теряли состояния и рисковали всем, что было им дорого. Великая тайна может быть разгадана только высокой, а иногда и наивысшей ценой.

Капитан жестом указал на остров.

– Здесь – лишь в сотне ярдов отсюда – лежит одна из величайших загадок, быть может, величайшая из тайн, оставшихся в Северной Америке. Подумайте об этом. Это – ничто, лишь яма на клочке грязи и скал. И, однако, эта яма – этот Водяной Колодец – выматывал каждого, кто пытался проникнуть в его секреты. Миллионы долларов были потрачены. Жизни разбиты и даже потеряны. И сегодня среди нас есть те, кто на себе почувствовал, насколько острыми могут оказаться зубы Водяного Колодца.

Найдельман осмотрел аудиторию, рассыпанную по кораблям. Его взгляд встретился с глазами Малина. Затем капитан продолжил.

– Значение прочих загадок прошлого – монолитов Саксахуамана, статуй острова Пасхи, каменных сооружений в Британии – покрыто тайной. С Водяным Колодцем всё обстоит совсем иначе: его расположение, цель создания, даже его история известны. Он лежит здесь, перед нами – наглый вызов всем, кто за него берётся.

Он несколько мгновений помолчал.

– К 1696-му году Эдвард Окхэм сделался самым страшным пиратом морей. Корабли разбойничьего флота были битком забиты трофеями – неповоротливые, они низко сидели в воде. Следующий шторм, или даже просто неудачное столкновение с военным кораблём, – и весь флот мог пойти на дно. Пират так долго откладывал утаивание своих сокровищ, что находился в отчаянном положении. Случайно на его пути попался архитектор, и это разрешило проблему.

Найдельман облокотился на бортик, его волосы зашевелились на ветру.

– Окхэм захватил архитектора в плен и заставил разработать колодец, чтобы укрыть сокровища. Колодец, настолько неприступный, что поставит в тупик даже самых экипированных золотоискателей. Всё шло по плану. Колодец был сооружён, сокровище зарыто. И затем, когда пират отправился на очередной рейд убийств и грабежей, ударило провидение. Рэд-Нед Окхэм умер. И с того самого дня его сокровища дремлют на дне Водяного Колодца, в ожидании той поры, когда технология и мужество человека снова явят их на свет.

Найдельман сделал глубокий вдох.

– Несмотря на потрясающую стоимость этого сокровища, все попытки одних людей за другими добыть из Колодца хоть что-нибудь ценное провалились. Все, кроме одной!

При этих словах капитан резко поднял руку вверх, что-то сжимая меж пальцев. Свет заходящего солнца настолько ослепительно мерцал и переливался на предмете, что, казалось, кончики пальцев Найдельмана горят. Среди слушателей раздались удивлённые и озадаченные перешёптывания.

Хатч перегнулся через бортик, силясь рассмотреть получше. О, Боже, – подумал он. – Должно быть, это то золото, которые вытащил бур «Золотоискателей» больше ста лет назад!

Найдельман довольно долго неподвижно держал над головой золотую спираль. А затем заговорил снова:

– Некоторые твердят, что на дне Водяного Колодца никаких сокровищ нет. И я обращаюсь к ним: взгляните на это!

И, когда последние лучи солнца окрасили воду и корабль тёмно-розовым, Найдельман повернулся к окнам рулевой рубки «Гриффина». Взяв небольшой молоток, он опустил кусочек золота на стену рубки и гвоздём приколотил к дереву. Потом отошёл на шаг в сторону и снова повернулся к аудитории, а золото осталось блестеть на надстройке.

– Сегодня, – сказал он, – остальные сокровища Окхэма покоятся на дне колодца, как покоились триста лет, недоступные ни солнцу, ни дождю. Но завтра их долгому отдыху наступает конец. Потому что утерянный ключ найден вновь. И, прежде чем наступит конец лета, сокровище будет поднято.

Он сделал паузу, осматривая группу кораблей.

– У нас много дел. Мы должны убрать остатки прошлых неудачных попыток и сделать поверхность безопасной. Должны определить расположение того самого колодца. Затем нам придётся найти и запечатать тайный подводной туннель, по которому поступает вода. Нам надо будет откачать ту воду, что уже в шахте, и укрепить стенки, чтобы можно было проникнуть в сокровищницу. Сложности огромны. Но мы явились сюда подготовленными, с технологией, которая более чем адекватна этим сложностям. Нам придётся иметь дело с, быть может, самым гениальным творением человека семнадцатого столетия. Но Водяной Колодец – не противник для инструментов двадцатого столетия. С помощью всех, кто здесь собрался, мы совершим величайшую операцию по подъёму сокровищ, которая войдёт в историю.

Раздались было аплодисменты, но Найдельман жестом заставил их стихнуть.

– Сегодня среди нас находится доктор Малин Хатч. Благодаря именно его великодушию мы можем начать работы. И он – больше чем кто-либо – знает, что мы находимся здесь не только из-за золота. Мы изучаем историю. Мы хотим больше узнать. И мы здесь, чтобы гарантировать – в конце концов, – что жертвы тех храбрецов, которые побывали на острове до нас, были не напрасны.

На секунду он опустил голову, а затем отошёл от борта. Раздались рассеянные аплодисменты, тонкий водопад звуков зазвучал над волнами, и вдруг все собравшиеся взорвались стихийными выкриками. Люди размахивали руками, бросали кепки в воздух – вокруг «Гриффина» кругами расходился радостный вопль возбуждения, пыла и ликования. Хатч понял, что тоже кричит, и, когда слезинка потекла по щеке, у него возникло абсурдное чувство, что Джонни заглядывает ему через плечо и смотрит на них с мрачным интересом, всей своей юной душой желая обрести, наконец, покой.