"Соверен" - читать интересную книгу автора (Сэнсом К. Дж.)

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

Утром меня разбудили петушиные крики. Надо сказать, что несколько дюжин этих птиц способны создать воистину оглушительную какофонию. Несколько мгновений я лежал, недоумевая, откуда в аббатстве взялись петухи, и лишь потом вспомнил, что это будущие участники боев. Обитатели соседних каморок тоже проснулись и, посылая проклятия голосистым птицам, кряхтели и откашливались.

Утро выдалось ясное, солнце вовсю сияло на безоблачном небе. Распахнув окно, я первый раз за все свое пребывание в Йорке ощутил не промозглый холод, но живительное тепло. В полном соответствии с песней, которую я слышал на вчерашнем представлении, король прогнал ненастье. По крайней мере, невежественные жители города будут неколебимы в этом убеждении. Взглянув на церковь, я впервые во всей красе увидел ее высоченный шпиль, который в прежние дни терялся в пелене туч. Сейчас он указывал в небеса, подобно громадному сверкающему пальцу.

Я облачился в свою лучшую мантию, отороченную мехом, и с осторожностью увенчал голову новой шляпой, перо на которой заранее укрепил самым тщательным образом. Надвинув шляпу таким образом, чтобы край ее закрывал синяк на лбу, я вышел из своей каморки.

Через распахнутые двери я видел, как клерки тщательно прихорашивались, оправляли мантии и разглядывали свои лица в маленьких стальных зеркалах. Нынешнее утро обошлось без обычной оживленной болтовни. Каждый был поглощен собственной персоной и сосредоточенно готовился к важной роли, которую ему предстояло сыграть сегодня. Барак в красном камзоле стоял в дверях своей каморки и с язвительной улыбкой наблюдал за царившей вокруг суетой.

— Что это вас так веселит? — осведомился я.

— Да так, забавно смотреть на этих олухов, — вполголоса откликнулся он. — Но, думаю, сейчас нам с вами лучше поспешить в трапезную. Сегодня вам непременно нужно плотно позавтракать, ведь одному богу известно, когда вам удастся пообедать.

— Да, завтрак нам обоим не помешает, — кивнул я, тронутый его заботой. — Кстати, как я выгляжу?

— Как расфуфыренный павлин. Пышные наряды вам чертовски не идут. Но синяка не видно, а это главное.

Мы пересекли двор и вошли в трапезную, где было полным-полно клерков и мелких чиновников, которые, подобно нам, торопились подкрепиться перед трудным днем. Плотники, завершившие свою работу, вне всякого сомнения, еще спали. В трапезной тоже витала напряженная атмосфера, не было слышно ни шуток, ни смеха. Все вздрогнули и обернулись, когда один из конюхов уронил на пол тарелку с холодным мясом.

— Господи боже! — возопил бедолага. — Пропал мой новый камзол! Из-за этого проклятого жира он весь в пятнах!

— Некоторые здешние обитатели так перетрусили, что, того и гляди, лишатся последнего разума, — усмехнулся Барак.

— Завидую бездельникам, у которых нет повода для беспокойства, — не преминул уколоть я. — Смотрите не слишком изнуряйте себя ходьбой. Ведь вам предстоит длительная прогулка по городу.

После этого шутливого напутствия мы с Бараком расстались. Он отдал мне салют и исчез, а я присоединился к разряженной взволнованной толпе, шествующей к королевскому особняку. Я чувствовал себя путешественником, вступившим на корабль, которому предстояло плавание к далеким неведомым берегам.

Оказавшись во внутреннем дворе, я едва не зажмурился, ослепленный сверканием парчовых шатров, залитых ярким утренним солнцем. Начищенные доспехи и копья солдат, стоявших в карауле у павильонов, тоже добавляли немало блеска к общей картине; шлемы стражников венчали разноцветные плюмажи. Многочисленные флаги Англии и Шотландии развевались на теплом ветерке. Конюхи выводили из церкви лошадей и седлали их; на шее каждого животного висел номер, благодаря которому хозяин мог без труда найти своего коня. Я вытянул шею, выглядывая Предка, но не увидел его.

У крыльца королевского особняка во множестве толпились чиновники в роскошных камзолах, плащах и мантиях. На лицах их застыло выражение крайней озабоченности, голоса звучали приглушенно. Я поднялся по ступенькам и вошел внутрь.

Вдоль стен главного холла недвижно замерли стражники. На обеих лестницах возились слуги, втаскивая по частям исполинские кровати, которые предстояло установить в спальнях короля и королевы. Леди Рочфорд и Дерем, секретарь королевы, осыпали слуг бранью, ибо им казалось, что те недостаточно бережно обращаются с роскошным резным изголовьем. Ради торжественного случая леди Рочфорд облачилась в красное парчовое платье, расшитое ирисами. Щеки покрывал толстый слой белил, скрывающий багровый румянец.

— Вот недоумки! — в исступлении восклицала леди. — Вы поцарапаете угол! Мастер Дерем, вам придется проследить, чтобы эти болваны все сделали должным образом! Я должна идти.

— Я секретарь, а не дворецкий! — немедленно парировал Дерем.

Приглядевшись к нему поближе, я решил, что наружность у него довольно неприятная. Вне всякого сомнения, в своем отороченном бобром плаще он выглядел весьма представительно, однако узкое лицо, при всей правильности черт, казалось излишне подвижным и беспокойным.

— Так позовите сюда управляющего двором королевы! — на ходу бросила леди Рочфорд.

Я перевел взгляд на другую лестницу. Несколько слуг, выбиваясь из сил, тащили наверх перину невероятных размеров. Она была так велика и пышна, что, случись ей упасть на носильщиков, они, без сомнения, не сумели бы выбраться и погибли от удушья.

Кто-то бесцеремонно ткнул меня в бок. Едва не подпрыгнув от неожиданности, я обернулся и увидел сэра Джеймса Филти, взиравшего на меня без всякой приветливости. На нем была парчовая мантия с широченными плечами и богатой меховой оторочкой. Рядом с ним стоял рикордер Танкерд, подобно мне облаченный в добротную, но скромную черную мантию, одну из пуговиц которой он беспрестанно теребил. На плече у него висела кожаная сумка с золотыми уголками, где, вне всякого сомнения, находилась его речь. Коуфолд, клерк Филти, держал в руках толстую пачку петиций, перевязанную красной лентой и запечатанную воском.

— Где вы до сих пор пропадали? — злобно прошипел сэр Джеймс. — Почему я должен вас искать? И куда запропастился брат Ренн?

— Сегодня я его еще не видел.

— Идите во двор и отыщите свою лошадь. Брат Танкерд, сделайте милость, оставьте пуговицу в покое. Иначе вы предстанете перед королем в мантии без пуговиц. Что касается ваших патронов, они просто вывели меня из себя! Надеюсь, они знают, что делают.

— Члены Городского совета тверды в своем решении облачиться в убогие одеяния лишь тогда, когда они окажутся за пределами города, — сообщил Танкерд.

Филти презрительно фыркнул и направился к дверям. Мы с рикордером обменялись понимающими взглядами и последовали за ним. Мрачное лицо Филти немного прояснилось, когда он увидел у крыльца Джайлса Ренна; на почтительном расстоянии от старого законника стоял конюх, державший за поводья трех лошадей. Предок, узнав меня, тихонько заржал от радости.

— Доброе утро, Мэтью, — жизнерадостно произнес Джайлс.

Глядя на него, ни одна живая душа не заподозрила бы, что он смертельно болен. Нарядная мантия придавала ему импозантный вид, а шапка, расшитая драгоценными камнями, ничуть не отвечала последним требованиям моды, зато была ему очень к лицу.

Сэр Джеймс приказал поместить прошения в сумку, прикрепленную к седлу лошади Ренна. Длинная седая борода вельможи потешно развевалась на ветру из стороны в сторону, что отнюдь не соответствовало его надменной мине. Когда все было готово и мы взобрались на лошадей, сэр Джеймс произнес, указывая на ворота:

— Городская делегация ждет на улице. По сигналу охраны вы присоединитесь к ним и поскачете в Фулфорд.

Несколько мгновений он поочередно сверлил нас всех глазами.

— Не забудьте мои наставления, — бросил он напоследок. — Надеюсь, вы меня не опозорите.

Мы пропустили небольшую группу придворных, среди которых я заметил леди Рочфорд и Ричарда Рича. Настал наш черед двигаться к воротам.

— Удачи вам, мастер Шардлейк! — крикнул мне вслед чей-то звонкий голос.

Обернувшись, я увидел Тамазин Ридбурн, которая провожала процессию взглядом. Ее новое платье, голубое с желтой отделкой, превосходило по красоте все те, что я видел на ней прежде.

«Вероятно, от бабушкиного наследства осталось не много», — пронеслось у меня в голове.

Сразу за воротами толпилось великое множество всадников, все как один — в ярких нарядных костюмах. По моим подсчетам, их собралось здесь никак не меньше двух сотен.

Взгляд мой упал на мэра, лицо которого было почти столь же пунцовым, как и его мантия. Заняв свои места в процессии, мы замерли в ожидании. Чуть впереди, на дороге, я увидел отряд верховых солдат — их было около тридцати, и спины их лошадей покрывали роскошные чепраки.

Джайлс Ренн беспрестанно вертел головой; чувствовалось, что он пребывает в великом возбуждении, хотя и не хочет этого показать.

— Какая огромная толпа, — заметил я. — Кто все эти люди?

— Члены Городского совета и представители гильдий. А еще наиболее знатные из местных дворян. Думаю, мы скоро двинемся в путь.

— А что там за проблема возникла с членами Городского совета и с их костюмами? — обратился я к Танкерду.

— Им было приказано встретить короля в скромных темных одеждах, дабы таким образом выразить свое раскаяние и смирение. Но они заявили, что оденутся подобным образом лишь за пределами города, ибо не хотят возбуждать насмешек уличных зевак. Сэру Джеймсу это решение пришлось не по нраву — он опасается, что столь поспешное переодевание, да еще и посреди поля, не обойдется без путаницы. Так что мэр Холл в весьма затруднительном положении, не зная, чьему желанию следует потрафить — Филти или советников.

Что-то мелькнуло прямо перед моим носом, и я догадался, что проклятое перо вновь накренилось. Пришлось снять шляпу и в очередной раз приколоть перо булавкой, стараясь не растрепать его окончательно. Тут раздался голос капитана стражников: «Трогай! Трогай!» Мне оставалось лишь поспешно нахлобучить шляпу на голову и взяться за поводья. Вслед за членами Городского совета мы выехали за ворота Бутхэм. По обеим сторонам от нас, гремя доспехами, ехали солдаты.

Процессия пересекла пустынный город. На улицах не было ни души, однако к каждому окну прилипло по нескольку любопытных физиономий. Ночью улицы посыпали смесью песка и золы, приглушавшей цоканье копыт. За процессией следовали люди с граблями, которые незамедлительно разравнивали песок. Некоторые улицы были украшены гирляндами из белых роз, и кое-где из окон свисал пестрый ковер или же кусок яркой ткани; впрочем, подобных украшений было совсем немного. Мне вспомнился рассказ Джайлса о том, как пышно жители Йорка украсили свой город к приезду короля Ричарда Третьего.

— Как продвигается расследование дела о смерти мастера Олдройда? — спросил старый законник, когда я обратил к нему взгляд.

— Этим делом занимается королевский коронер.

— Насколько мне известно, мастер Олдройд был весьма опытным и искусным стекольщиком. То, что во время работы он упал, не может не вызвать удивления. В городе поговаривают, что его, возможно, столкнули с лестницы. Но кому он мог помешать?

— Не могу сказать вам ничего определенного, — смущенно пробормотал я.

— В последнее время в аббатстве Святой Марии происходит слишком много несчастных случаев, — продолжал Джайлс. — У Малеверера есть все основания для беспокойства.

— Вы правы.

— А вы по-прежнему занимаетесь расследованиями? — продолжал расспросы Джайлс.

— К счастью, нет.

Мы миновали еще одни городские ворота, Фулфорд, украшенные гирляндами. Я заметил, что гниющие головы и члены казненных исчезли.

«Интересно, намерены ли городские власти выставить их вновь после торжественной церемонии?» — пронеслось у меня в голове.

За воротами теснились низенькие домики, но вскоре мы оказались посреди открытой равнины. По обеим сторонам, насколько хватало глаз, тянулись зеленые пастбища и коричневые вспаханные поля, на которых сверкали лужицы, оставленные вчерашним дождем. Дорога тем не менее находилась в превосходном состоянии, все выбоины были предусмотрительно засыпаны.

Чуть впереди у обочины стояло несколько карет, окруженных солдатами и слугами. Около них члены Городского совета спешились. В неловком молчании они сняли свои роскошные одеяния и облачились в длинные мантии унылого рыжевато-коричневого оттенка, которые слуги извлекли из карет. Странно было видеть мэра Холла раздетым; нахмурившись, он с отвращением взглянул на убогую мантию и решительно всунул в рукава свои жирные белые руки. Слуги бережно сложили роскошные наряды советников и отнесли их в кареты. Головных уборов, отвечающих скромным мантиям, приготовлено не было; как видно, членам Городского совета полагалось предстать перед королем с обнаженными головами. Я окинул взором поля: вдали виднелся силуэт пахаря, бредущего вслед за упряжкой волов. Сердце мое болезненно сжалось при воспоминании об отце.

Капитан бережно извлек из кармана часы.

— Трогай! — вновь скомандовал он.

Советники вскарабкались на лошадей, мы проехали еще немного вперед и остановились у большого каменного креста, возвышавшегося у обочины. Изгороди, ограждавшие пастбища, были снесены по обеим сторонам дороги, дабы расчистить как можно больше пространства. Капитан стражников остановил свою лошадь у самого подножия креста и соскочил с седла. Звучным бодрым голосом он приказал всем спешиться и выстроиться в ряды по двадцать человек — впереди члены Городского совета, затем чиновники, подобные мне и Джайлсу, а сзади — все прочие. Джайлс извлек из седельной сумки прошения и вручил мне.

— Они будут у вас до самого прибытия короля, — сказал он. — Помните, в какой момент вы должны передать их мне?

Я молча кивнул и прижал к груди толстую пачку, оказавшуюся весьма тяжелой.

Танкерд, беспокойно поднимая то одну, то другую бровь, поправил на плече ремень своего кожаного портфеля и присоединился к чиновникам. Конюхи брали лошадей под уздцы и уводили подальше от дороги, на пастбище. Когда мы наконец выстроились в ряды, капитан окинул нас взыскательным взглядом и занял свое место впереди. Несколько сотен глаз было устремлено на Фулфордскую дорогу.

— Нам остается только ждать, — вполголоса произнес Джайлс.

Я тихонько потянул свою ноющую шею и поморщился, ибо в хребте что-то болезненно щелкнуло.

Мы замерли в молчании; напряжение возрастало с каждой минутой. Несмотря на огромное скопление людей, тишина стояла такая, что слышен был шелест листьев, падающих с деревьев у дороги. Лошади паслись далеко в поле, рядом с неким длинным низким сооружением, затянутым коричневой тканью. Я никак не мог понять, что это такое. Несколько слуг суетилось вокруг, укрепляя какие-то длинные деревянные планки. На каждой из этих планок я заметил круглые отверстия, прорезанные через равные интервалы. Размера они были примерно такого, чтобы в них могла пройти человеческая голова. Мне оставалось лишь гадать об их предназначении. Джайлс недоуменно пожал плечами, когда я бросил на него вопросительный взгляд.

Солнце светило вовсю, и запах пота, исходивший от томящихся в ожидании людей, становился все ощутимее. Я коснулся шляпы, проверяя, на месте ли злополучное перо, и с сочувствием подумал о советниках, вынужденных стоять на таком солнцепеке с непокрытой головой. Мэр Холл беспрестанно вытирал бисеринки пота со своей лысой макушки.

Прежде чем мы увидели королевский кортеж, о его приближении сообщил звук, подобный отдаленным раскатам грома. Звук становился все более отчетливым, и я осознал, что это топот нескольких тысяч копыт. Затем на пологом склоне вдали я различил нечто вроде темной полосы невероятных размеров. Полностью заполнив широкую дорогу, она медленно приближалась к нам, словно расползающееся по земле гигантское пятно. От цокота копыт, казалось, дрожали земля и воздух; испуганные птицы взлетали с ветвей.

Я увидел очертания нескольких огромных карет, в каждую из которых было впряжено по несколько мощных лошадей. По обеим сторонам процессии сплошной цепочкой скакали верховые солдаты в красных мундирах. Издали процессия казалась бесформенной пестрой тучей; но по мере того, как она приближалась, взор мой различил всадников в роскошных одеяниях, которые восседали на лошадях, украшенных почти столь же пышно, как и их хозяева.

Я отчаянно напрягал зрение, пытаясь разглядеть короля. В это мгновение оглушительный рев труб заставил нас всех вздрогнуть; в следующее мгновение королевский кортеж прирос к земле примерно в четверти мили от нас. Цоканье копыт смокло, сменившись гулом голосов, который, пронесшись над толпой, растаял, подобно шуму волн.

Мы ждали, замерев в молчании. Витавшее в воздухе напряжение было столь велико, что становилось почти невыносимым. Даже Джайлс утратил свою обычную невозмутимость, его голубые глаза сверкали от возбуждения.

— Ну вот, наконец-то, — прошептал он, встретив мой взгляд.

Леди Рочфорд, Ричард Рич и другие придворные отделились от толпы встречающих и двинулись навстречу королевской свите; через несколько минут они растворились в многоцветных рядах. Молчание, все более томительное, продолжалось. Но вот долгожданное действо началось.

Солдаты, сопровождавшие нас, двумя рядами выстроились вдоль дороги, между нами и королевским кортежем. Несколько человек выдвинулись вперед и неторопливым шагом двинулись по направлению к нам. К солдатам присоединился десяток герольдов в пурпурных плащах, расшитых королевскими гербами и лилиями; каждый из них держал в руках длинную трубу, украшенную ярким флажком. Затем появились два конюха в ливреях королевских цветов, белого и зеленого. Оба вели под уздцы лошадей и остановились в нескольких футах от нас. Длинные, покрытые роскошной вышивкой чепраки, покрывавшие спины лошадей, свисали чуть ли не до земли; позолоченные кисточки на сбруе сверкали на солнце. Одна из лошадей, серая кобыла, отличалась впечатляющими размерами; однако она казалась миниатюрной в сравнении с исполинским могучим жеребцом.

«Лошади короля и королевы», — догадался я.

Все свидетельствовало о том, что приближается великий миг, когда мы увидим монарха. Накал ожидания, охвативший толпу, достиг предельной точки. Я чувствовал, что воротник моей рубашки взмок от пота. Главный камергер, пожилой человек, в руках у которого сверкал золотой меч, знак его высокой должности, важно прошествовав по дороге, замер невдалеке от нас. За ним последовали леди и джентльмены в роскошных нарядах, по большей части пурпурных с позолотой.

Среди них я заметил рослого широкоплечего мужчину с каштановой бородой, по форме напоминавшей лопату. По рассказам я знал, что именно так выглядит Чарльз Брэндон, герцог Суффолк, видный вельможа, организовавший путешествие. Он являлся членом Тайного совета, следовательно, знал о смерти Олдройда, загадочном признании некоего Блейбурна и моей оплошности, в результате которой важные документы оказались в руках злоумышленников.

«Возможно, все это известно и королю», — подумал я с внезапным содроганием.

Группа придворных пажей, маленьких мальчиков в желто-зеленых плащах и шапочках, заняла место рядом со взрослыми. Теперь мы могли как следует разглядеть королевскую свиту, наряды, усыпанные драгоценными камнями, и непроницаемые, застывшие лица. Зрелище было впечатляющее, однако долгое ожидание так утомило меня, что я никак не мог сосредоточить внимание на происходящем. Мысли невольно обратились к пахарю, которого я видел по пути. Я думал о том, как часто отцу моему приходилось брести по полю за упряжкой волов. Любопытно, спрашивал я себя, что бы подумал отец, увидев меня сейчас? Наверное, гордился бы, узнав, что его сыну выпала честь предстать перед королем.

Звонкая тишина, внезапно воцарившаяся над огромным людским сборищем, заставила меня позабыть о своих размышлениях. Все, абсолютно все звуки: и гул голосов, и шарканье подошв — на несколько мгновений стихли. Потом герольды подняли свои трубы, и несколько нот, взятых в унисон, разбили безмолвие. Я услышал какой-то шорох — это члены Городского совета Йорка опустились на колени. Мы с Джайлсом сняли шляпы и последовали их примеру. Коснувшись коленями травы, я ощутил, какая она влажная.

Вперед выдвинулись две фигуры. Украдкой подняв глаза, я увидел чрезвычайно грузного мужчину, рядом с которым стояла тоненькая девушка в расшитом серебром платье. В следующее мгновение, испугавшись собственной дерзости, я низко склонил голову. Тишину нарушали лишь шаги короля и королевы да тихое поскрипывание. Услыхав его, я вспомнил, что король вроде бы пользуется корсетом, ибо пытается скрыть свою тучность.

Венценосная чета остановилась примерно в шести футах от нас. Стоя на коленях, со склоненной головой, я мог рассмотреть лишь подол платья королевы, затейливо расшитый разноцветными драгоценными камнями, и белые башмаки короля, чьи квадратные носы были украшены золотыми пряжками. Ноги короля, обтянутые белыми чулками, показались мне невероятно толстыми. Я заметил также, что при ходьбе он тяжело опирается на палку с драгоценными инкрустациями. Сердце мое едва не выскакивало из груди, к которой я крепко прижимал петиции и безнадежно измятую шляпу.

— Жители Йорка, я жду изъявлений вашей покорности!

Голос, исходивший из столь мощной груди, оказался неожиданно высоким, почти визгливым. Бросив взгляд в сторону, я увидел, как рикордер Танкерд, стоя на коленях, разворачивает длинный свиток пергамента. Он поднял глаза на короля и испустил тяжкий, судорожный вздох. Затем он открыл рот, но в течение нескольких длинных, томительных мгновений не мог произнести ни единого звука. Тишина, воцарившаяся в эти мгновения, была воистину ужасающей. Наконец к рикордеру вернулся дар речи, и он произнес громко, отчетливо и ясно:

— Могущественный и милостивый государь…

То была длинная речь, выдержанная в самом что ни на есть покаянном и самоуничижительном тоне.

— Мы, ваши ничтожные подданные, имели несчастье предать ваше королевское величество, не дав должного отпора проискам гнусных заговорщиков. Мы самым низким образом нарушили клятву любви и верности, принесенную вашему королевскому величеству. Вина наша огромна, и мы с сердечным трепетом припадаем к стопам вашего королевского величества…

Поднять голову я не осмеливался, хотя и шея, и спина у меня отчаянно затекли от неудобного положения, усугубляемого необходимостью держать проклятые петиции. Искоса взглянув на Джайлса, я увидел, что львиная его голова склонена едва ли не до земли. Выражения его лица я рассмотреть не мог.

Танкерд тем временем подошел к заключению своей речи.

— О милостивый повелитель, мы смиренно просим вас принять этот документ, выражающий искреннее раскаяние, коим исполнены сердца жителей Йорка…

Рикордер склонился еще ниже и передал пергамент одному из пажей, выступившему вперед.

Настала очередь мэра. В руках он держал две великолепные чаши, которые я уже видел в городской ратуше. Мэр тяжело опустился на колени и в смиренных выражениях обратился к королю с просьбой принять сей дар от своих недостойных подданных. Я заметил, что мэр весь взмок от пота. От волнения он заикался, так что речь его прозвучала довольно невнятно. В какой-то момент я отвлекся, позабыв об ожидающем меня испытании. К действительности меня вернул дрожащий шепот Джайлса:

— Идем! Наш черед!

Внутри у меня все сжалось, когда я поднялся и, низко склонив голову, пошел вслед за Джайлсом.

«Глупо так трусить, — говорил я себе. — Ведь в былые времена моим другом и покровителем был сам Томас Кромвель, и у меня хватало мужества выступить против Ричарда Рича и герцога Норфолка».

Однако сейчас мне предстояла встреча не просто с могущественным вельможей, но с помазанником Божьим, главой церкви, которому вверено попечение о душах трех миллионов подданных. В эти мгновения я искреннее верил, что величие того, к кому мне предстояло обратиться, превосходит земные пределы.

Мы остановились рядом с рикордером Танкердом. Стоя посреди коленопреклоненной толпы, я чувствовал себя выставленным на всеобщее обозрение. Король был так близко, что я видел, как ветер шевелит ворсинки меха, которым был оторочен его плащ. Огромные рубины на его камзоле сверкали прямо у меня перед носом. Так как глаза мои по-прежнему были устремлены вниз, я заметил, что левая лодыжка короля намного толще правой. Сквозь белый чулок проглядывали бинты, которыми она была перевязана. Я разглядел даже небольшое желтое пятно на чулке. В следующее мгновение порыв ветра донес до меня гнилостный запах, вне сомнения испускаемый гнойной язвой.

Тут я услышал звучный и ясный голос Джайлса:

— Я припадаю к вашим стопам, ваше величество, дабы выразить чаяния жителей Йорка, которые уповают на вашу справедливость и питают надежду, что вы примете их прошения.

— Я приму их, — произнес король.

Джайлс повернулся ко мне, и я, по-прежнему не поднимая головы, передал ему прошения.

И тут я уронил свою шляпу. Злополучное перо вылетело и вонзилось в землю. Исправить оплошность я не осмелился. Мне оставалось лишь беззвучно проклинать собственную неловкость. Меж тем Джайлс, разделив прошения надвое, вручил их пажам, а те поднесли их королю. Монарх едва коснулся бумаг рукой — холеной белой рукой, на каждом пальце которой сверкало кольцо с драгоценным камнем. В следующий миг к нему подошел чиновник и унес прошения.

До слуха моего донесся смех, и я с изумлением осознал, что это смеется король.

— Богом клянусь, сэр, вы на редкость представительный старикан, — обратился он к Джайлсу своим пронзительным голосом. — Что, на севере все такие рослые?

Не совладав с желанием взглянуть если не на лицо короля, то хотя бы на лицо Ренна, я осмелился чуть-чуть поднять голову. Старый законник, польщенный замечанием монарха, довольно улыбался.

— Я далеко не столь высок, как ваше величество, — произнес он. — Впрочем, никто из простых смертных не дерзнул бы сравниться с вами.

Король расхохотался вновь, раскатисто и искренне.

— Слушайте все! — изрек он. — Глядя на этого славного старика, я вижу, что уроженцы севера отличаются красотой и телесной крепостью. Поглядите только на второго законника рядом с ним, на этого неуклюжего горбуна, что уронил свою шляпу. Мне известно, он житель юга. Воистину, в сравнении со своим собратом по сословию этот уродливый паук имеет жалкий вид.

За спиной моей раздался угодливый смех жителей Йорка. Вспомнив данные мне наставления, я поднял голову. Теперь, когда король удостоил меня заметить, я имел на это право.

Король был так высок, что мне пришлось вытянуть шею, дабы рассмотреть его лицо под усеянной драгоценными камнями шляпой. Я увидел багровые, отвислые щеки, рыжеватую седеющую бороду, маленький, плотно сжатый рот и крючковатый нос внушительных размеров. Глубоко посаженные, устремленные прямо на меня глаза короля показались мне точной копией глаз Редвинтера; такие же маленькие, голубые, исполненные ледяной жестокости.

С содроганием я осознал, что королю известно, кто я такой, известно, что я не сумел сохранить важные документы. Он едва заметно кивнул мне головой, уголки его рта тронуло подобие улыбки. Затем он повернулся и, тяжело опираясь на палку, похромал к своей лошади. Я поймал на себе любопытный взгляд королевы Кэтрин. Пухленькое ее личико сияло молодостью и свежестью, однако она вряд ли могла претендовать на звание красавицы. Она слегка нахмурилась, словно грубость царственного супруга пришлась ей не по душе. Минуту спустя она тоже направилась к своей кобыле. До слуха моего долетел какой-то шум — это жители Йорка разом встали с колен.

Я наклонился, чтобы поднять перо и шляпу. Страх и обида, пережитые мною, были так велики, что я действовал словно во сне. Внезапно кишки мои пронзила боль, такая сильная, что я замер на месте, не в силах пошевелиться. Попытавшись отыскать глазами Джайлса, я убедился, что он уже далеко; голова его возвышалась над толпой. Озираясь по сторонам, я натыкался на презрительные и насмешливые взгляды. Лишь на лице рикордера Танкерда застыло смущенное выражение. Я схватил его за руку повыше локтя.

— Брат Танкерд, где здесь нужник? — прошептал я, залившись краской.

Он указал рукой на равнину, где стояло странное приземистое сооружение, которое я заметил прежде.

— Вон там.

Тут только я догадался о значении планок с круглыми отверстиями.

— Вам лучше поспешить, — предупредил меня Танкерд. — Доброй половине советников тоже понадобилось это заведение.

В самом деле, через поле брели, спотыкаясь, несколько человек, облаченных в унылые коричневые мантии. Я припустил вслед за ними; новый взрыв смеха, раздавшийся мне вслед, заставил мои уши вспыхнуть. Кто-то из советников издал жалобный стон, свидетельствующий о том, что ему не удалось достичь нужника своевременно.

Я вернулся в город вместе с жителями Йорка, следуя за королевским кортежем и охраной, впереди огромной шумной толпы; я ощущал, что толпа эта, подобно огромному чудовищу из Книги Иова, готова меня раздавить. Грубая шутка короля обернулась для меня настоящим бедствием; я уже не мог найти спасения от всеобщего, далеко не сочувственного любопытства.

Миновав ворота Фулфорд, мы оказались на городских улицах. На мостовых толпились зеваки, сдерживаемые солдатами. Появление короля было встречено приветственными возгласами, впрочем, отнюдь не слишком громкими и дружными. Я озирался по сторонам, надеясь увидеть Барака и Тамазин, но их нигде не было. Насколько я знал, во время следующей торжественной церемонии перед королем должны были предстать участники восстания 1536 года, которым сохранили жизнь из политических соображений. Но прежде король намеревался присутствовать на службе в кафедральном соборе; по окончании службы раскаявшимся заговорщикам вменялось в обязанность подползти к монарху на животе.

Мне хотелось одного — отделаться от назойливого внимания, и потому, воспользовавшись первой брешью в оцеплении, я свернул на боковую улицу и направился в аббатство Святой Марии. Мысль о том, что слухи о сегодняшнем происшествии дойдут до Линкольнс-Инна, доставляла мне множество терзаний; как известно, стряпчие — большие охотники до сплетен. В том, что тягостные воспоминания о сегодняшнем дне будут преследовать меня до конца жизни, можно было не сомневаться. На душе было так тяжело, что я и думать забыл об угрожавшей мне опасности.

Подойдя к церкви, я, даже не приласкав Предка на прощание, передал его конюху и побрел восвояси. Джайлс оставил меня в тяжелую минуту, и это обстоятельство отнюдь не улучшало моего настроения. Мне казалось, будь он рядом, скажи мне несколько слов в поддержку, унижение мое не было бы столь уж тягостным. Я замедлил шаг, сознавая, что мне необходимо отвлечься от грустных размышлений; если я сейчас окажусь в своей каморке наедине с собственной обидой, это может привести к самым удручающим последствиям. Поколебавшись немного, я решил навестить Бродерика; мрачная обстановка тюрьмы вполне соответствовала моему расположению духа.

Стражник отдал мне салют, на который я ответил коротким кивком. Редвинтер, сидя в коридоре у дверей камеры, читал «Покорность истинного христианина», книгу, в которой утверждалось, что король является наместником Бога на земле. Вид он имел столь же надменный и самоуверенный, как и всегда; борода, и без того холеная, была недавно подстрижена цирюльником.

— Как прошла церемония? — осведомился он.

Я невольно вздрогнул. Взгляд тюремщика слишком живо напомнил мне исполненный ледяной жестокости взгляд короля. Вне всякого сомнения, негодяй заметил, что я пребываю в расстроенных чувствах.

— Превосходно, — сухо бросил я.

— Перо на вашей шляпе изрядно покривилось.

Я счел за благо промолчать.

— Надеюсь, обошлось без неожиданностей? — вперив в меня пронзительный взгляд, продолжал расспросы Редвинтер.

— Все прошло согласно плану.

— Король был весел или же, напротив, печален?

— Насколько я могу судить, он был чрезвычайно весел. Как себя чувствует Бродерик?

— Спит. Сегодня утром он немного поел. Пищу для него приготовил королевский повар в собственной кухне его величества. Под моим наблюдением. Я сам отнес пищу Бродерику и наблюдал, как он ест.

— Я хотел бы его увидеть.

— Как вам будет угодно.

Редвинтер поднялся и снял с пояса связку ключей. В глазах его по-прежнему светилось любопытство.

— Король удостоил вас разговором?

— Он сказал мне всего несколько слов.

— Это великая честь.

— Да.

— Возможно, замечание его величества касалось вашего синяка? — с насмешливой улыбкой предположил Редвинтер.

— Нет, синяка он не увидел, — отрезал я, чувствуя, как все у меня внутри закипает от злости.

— Но тогда о чем же он говорил с вами? — еще шире улыбнулся Редвинтер. — А, догадался. Наверняка король изволил пройтись насчет вашего горба! Я знаю, он терпеть не может всякого рода телесных изъянов, хотя его шут, Уилл Сомерс, горбун. По слухам, король верит в приметы. Неудивительно, что, увидав ваш горб…

Тут я сделал то, чего не делал со студенческих лет, — набросился на Редвинтера с кулаками. Схватив врага за горло, я несколько раз ударил его затылком о каменную стену. Но он значительно превосходил меня в силе и, оправившись от неожиданности, сбросил мою руку и мощным ударом отшвырнул меня к противоположной стене. В коридор ворвались солдаты, но Редвинтер предупреждающе вскинул руку.

— Все в порядке, — произнес он. — Мастер Шардлейк немного возбужден, но я сумел его успокоить. Полагаю, недоразумение между нами улажено.

Солдаты с недоумением переводили взгляды с меня на Редвинтера. Я, прислонившись к стене, с трудом переводил дух. На губах тюремщика играла злорадная улыбка.

— Вы знаете, какое наказание ожидает того, кто дерзнет завязать драку в резиденции королевского двора? — осведомился он. — Ему отрубят правую руку. Таков приказ короля. Впрочем, полагаю, что для человека, напавшего на надзирателя, который охраняет государственного преступника, подобная кара окажется слишком мягкой. Особенно если учесть, что этому человеку поручено заботиться о сохранности арестанта.

Во взгляде, устремленном на меня, вспыхнули ледяные огоньки торжества.

— Так что, сэр, отныне вы всецело в моей власти, — тихо произнес он. — Я могу избавиться от вас, как только пожелаю. Помните об этом. Солдаты все видели. Мне удалось-таки найти ваше уязвимое место, — добавил он с издевательским смехом. — Вы терпеть не можете, когда вам напоминают, кто вы на самом деле. Когда вам без околичностей говорят, что вы уродливый горбун.

— Я уродлив телом, а вы — душой, — прохрипел я, задыхаясь от бешенства. — Вы ненавидите все живое. Ваша единственная отрада — превращать жизнь других людей в ад.

Редвинтер вновь расхохотался, весело и невозмутимо. Внезапно я ощутил, что ярость моя улеглась. Ненавидеть этого человека не имело смысла. Он не заслуживал ненависти, как не заслуживает ее бешеная собака.

— Откройте камеру, — бросил я.

Редвинтер отпер дверь и, с издевательской почтительностью отвесив мне поклон, пропустил внутрь. Отделавшись наконец от его общества, я с трудом удержал вздох облегчения.

Бродерик лежал на своей койке. Лицо его покрывали грязные разводы, одежда насквозь пропахла рвотой.

«Надо распорядиться, чтобы его помыли и переодели», — подумал я.

Взгляд заключенного, неотрывно устремленный на меня, был исполнен живого любопытства. Вне всякого сомнения, наш разговор с Редвинтером он слышал до последнего слова.

— Я пришел узнать, как вы себя чувствуете, — произнес я ровным голосом.

Неожиданно он поманил меня рукой.

— Идите сюда, присядьте около моей койки, и поговорим. Он ничего не услышит. Вы правы, его единственная отрада — превращать жизнь других людей в ад. Не откажем и мы себе в удовольствии немного позлить его.

После недолгого колебания я все же подошел и осторожно опустился на колени возле кровати заключенного. Суставы мои протестующе скрипнули. Бродерик взглянул на измятую шляпу, которую я по-прежнему сжимал в руках.

— Значит, король обошелся с вами жестоко? — едва слышно спросил он.

Я промолчал, однако ему не требовалось ответа.

— Да, жестокость — это основное свойство его натуры, — продолжал Бродерик. — Подобно Редвинтеру, он получает удовольствие, унижая других людей и доставляя им страдания. Судьба несчастного Роберта Эска — убедительное тому подтверждение.

— Я не собираюсь поносить короля.

— И все же вы понимаете, что он вполне заслужил звание еретика.

— Смешно придавать значение старым легендам, — устало проронил я.

— Это не легенда, — непререкаемым тоном изрек Бродерик. — Это пророчество. Оно было известно всем, кто принял участие в «Благодатном паломничестве». Мерлин предсказал, что на английский трон взойдет король-еретик, тиран, который в наказание за свои злодеяния лишится королевства. И впредь никто из его потомков не будет царствовать в Англии. Даже если ему удастся произвести на свет новых выродков, никому из них не видать английского престола.

Я вперил в арестанта пронзительный взгляд. Почти то же самое прошептал перед смертью Олдройд. Бродерик подался вперед и с неожиданной силой сжал мою руку повыше локтя.

— Придет тот, кто лишен одного глаза, но смотрит далеко вперед; он соберет благородных рыцарей в войско, и цыпленок убьет каплуна, — с пылом прошептал он.

Взглядом он, казалось, хотел прожечь меня насквозь.

— Вы видели короля своими глазами, — вновь зашептал он, судорожно переведя дух. — Видели, каков он — человек, которого объявили величайшим из земных правителей, наместником Бога на земле. Неужели после этого вы будете отрицать, что звание изверга принадлежит ему не по праву?

— Отпустите мою руку, сэр Эдвард.

— Но вы не станете отрицать, что в пророчестве говорилось именно об Эске? У Роберта был один глаз, второй он потерял вследствие несчастливой случайности.

— Однако Эску не удалось осуществить свои намерения. Король оказался победителем, а он — побежденным.

— Эск заронил в землю зерна, которые дадут пышные всходы, — провозгласил Бродерик. — Близится пора, когда еретик будет низложен.

— Не желаю слушать подобный бред, — заявил я, высвободив наконец свою руку.

— Вы прекрасно знаете, что это не бред, — заявил Бродерик. Голос его звучал спокойно и твердо. — Царствовать королю недолго. Но мне осталось жить еще меньше. Полагаю, он лишится трона вскоре после моей смерти.

Взгляды наши встретились, и я подивился холодной уверенности, сиявшей в глазах Бродерика.

— Ваши речи — это не просто бред безумца, это государственная измена, и я не собираюсь более их выслушивать, — пробормотал я, с усилием поднимаясь с колен.

— Идите, — вздохнул Бродерик. — Вы можете сколь угодно распинаться в верности королю. Но я знаю, вы видели его истинное лицо.

Подойдя к двери, я с удовлетворением заметил, что Редвинтер приник к прутьям решетки.

— Что он вам сказал? — злобно вопросил тюремщик, едва я оказался в коридоре. — О чем вы так долго шептались?

— Вас это не касается, — проронил я, с нарочитым вниманием рассматривая свою многострадальную шляпу.

Не простившись с Редвинтером, я резко повернулся и зашагал прочь. Спиной я ощущал, что солдаты провожают меня глазами. В том, что они сообщат сержанту Ликону о моем столкновении с тюремщиком, у меня не было никаких сомнений.

Оказавшись в своей каморке, я первым делом бросил проклятую шляпу на пол и принялся топтать ее, пока она не превратилась в бесформенный ком. Разделавшись со шляпой, я обессиленно рухнул на кровать.

Некоторое время я лежал, погрузившись в воспоминания. Я размышлял о том, как стремительно Томас Кромвель поднимался все выше по государственной лестнице, о том, как малая толика его славы, сияние которой становилось все ослепительнее, досталась даже мне. И вот наконец могущественный мой друг и покровитель оказался в непосредственной близости от трона, однако же торжество его было недолгим. Король, повелитель страны и глава церкви, поборник закона и справедливости, лишил недавнего приближенного своей благосклонности и отправил на плаху.

Ныне мне выпала честь, о которой мечтает каждый смертный, — честь предстать перед королевским взором. Но величайшая честь обернулась для меня величайшим позором, ибо король с отвращением отвел свой взор от жалкого горбатого паука.

Воспоминание об оскорбительной сцене, разыгравшейся сегодня утром, вновь пробудило во мне приступ ярости. Я не заслужил подобного унижения. Возможно, в словах Бродерика содержится доля истины, с содроганием признался я сам себе. Возможно, Генрих VIII и в самом деле еретик, тиран, погрузивший страну в кровавую пучину, и недалека пора, когда он лишится своего трона.

«Что ж, так ему и надо», — мысленно признал я.