"Тропик ночи" - читать интересную книгу автора (Грубер Майкл)

Глава тридцатая

Паз закончил чтение и положил дневник на стол. Джейн, одетая в черные джинсы и белую рубашку, стояла и смотрела на него. Трудно было поверить тому, что он только что прочитал, трудно было поверить, что это произошло именно с ней. Выглядела она как совершенно обычный человек.

— Потрясены, детектив Паз? — произнесла она.

— И есть от чего. Но вы не дописали последнюю главу.

Джейн обратила внимание, что он успел умыться и стереть губкой самые большие пятна со своей одежды.

— Да. Хотите послушать, что было дальше?

— До смерти хочу.

— Надеюсь, это лишь фигура речи. — Джейн придвинула себе стул. — Постараюсь быть лаконичной. Я уснула. Стыдно признаваться, но уснула, потому что наплакалась до изнеможения. Потом я проснулась. Середина ночи. Это был сон и в то же время не сон, если вам ясно, что я имею в виду. Я шла по Даноло, потом вышла за его пределы и двигалась по следу. Лаяли шакалы, козодои кричали «ток-ток-ток». Впереди показался огонь. Там был мой муж, голый, разрисованный, и с ним еще один мужчина. Я не разглядела его лица, он весь казался тенью в сумраке. Были видны только сверкающие белые зубы, белки глаз и ожерелье из раковин на шее. Я поняла, что это Дуракне Ден, колдун. Турма тоже была там. Обнаженная. Казалось, она спит. Я видела, как Уитт разрезал ей живот маленьким черным каменным ножом и извлек ребенка. Турма даже не пошевельнулась. Ребенок корчился от боли и задыхался. Дуракне Ден пел что-то на языке оло, Уитт тоже пел. Он… вы знаете, что он сделал, вы это видели. Он вскрыл череп ребенка и вынул из него мозг, как вынимают косточку из авокадо. Кровь брызнула во все стороны, и я почувствовала, что на лицо мне попали ее капли. Воля моя была парализована, я не могла пошевельнуться, словно в ночном кошмаре. Они резали и ели. Помню, когда я посмотрела на него, на Уитта, то увидела, что с губ его капает кровь. Самым ужасным было то, что он выглядел счастливым, по-настоящему счастливым, словно находился на приятной вечеринке. Он начал рассказывать мне о происходящем, об окуникуа и о своих планах. Внезапно я почувствовала себя свободной и кинулась бежать. Я слышала его смех у себя за спиной. Утром, с первыми лучами рассвета, я собрала все, что могла унести с собой, в том числе свой ящик, немного еды и воды, погрузила все это в лодку и уплыла.

Джейн умолкла, качая головой. Паз сказал:

— Я не все уловил насчет этого обряда, окуникуа. Он поедает части тела матери и ребенка и что, обретает в результате особую силу?

— Я никогда не вникала в подробности, но это так. В разных частях организма жертв находятся химические вещества, которые видоизменяются под действием веществ, введенных матери во время церемонии. Она их, разумеется, не ест, а вдыхает. Это как бы усиление того, что он уже может делать. Представьте себе разницу между атомной бомбой и водородной. Нужны четыре женщины, как я вам уже говорила.

— Как вышло, что он вас отпустил? Там, в Африке?

— Не знаю. Думаю, это была часть его плана. Кто может угадать, что у оло на уме? Почему, например, они позволяют Дуракне Дену жить там? Уитт должен был совершить там что-то еще. Мне думается, оло собираются каким-то образом лишить Дуракне возможности действовать, поэтому Уитт и вынужден был уехать оттуда. Он вернулся сюда, где никто не в силах остановить его.

— Мы его остановим, — сказал Паз, сам в этом далеко не уверенный. — А как все-таки вы оттуда выбрались?

— Это мне не совсем ясно. Начался сухой сезон, и протоки превратились в канавы, полные жидкой грязи. У меня было много галлюцинаций, я была больна, очень больна. Кончилось тем, что лодка застряла в грязи. Меня сильно лихорадило, я ослабела до последней степени. Следующее, что я помню, — это больница в Бамако. Врачи решили, будто у меня гепатит. Известно, что меня обнаружил Диафарабе, пастух из племени фулани, который гнал свое стадо вниз по берегу Нигера в поисках большой воды. Он увидел мой амулет, решил, что это большое ю-ю и стоит меня спасти. Поскольку вы беседовали с моим отцом, остальное вам известно. Самое загадочное, что, когда Уитт появился в больничной палате в Нью-Йорке, я обрадовалась ему. — Она рассмеялась. — Видимо, на меня оказала действие старая добрая черная магия.

Джимми хотел сказать ей, что тут не над чем смеяться, но в эту минуту по лестнице начала спускаться Лус, одетая в поношенную красную бархатную юбочку и блузку с оборками. Паз встал и подошел к девочке.

— Прекрасный туалет, детка. Теперь мы отправимся есть.

— И смотреть рыбок.

Они сели в старенький «бьюик» и поехали к северу по Дуглас. В Роще, казалось, все тихо-спокойно, люди сидели по домам. Машин почти не было; пронеслась мимо полицейская машина, завывая сиреной, и Паз ощутил укор совести. Официально он был не на дежурстве, но, может, числился в самовольной отлучке. Не позвонил в отдел, чтобы узнать, что происходит. Он сбежал. Бросил своего напарника и сбежал. Он твердил себе, что находится там, где требует его присутствия расследуемое дело.

Возле Трейл они были вынуждены остановиться и пропустить военную технику, санитарные машины, автобусы, полные копов; все это неслось со включенными мигалками и воем сирен. Главный очаг событий находился в восточной части города, у залива и Брикелл-авеню. Паз свернул к западу.

— Видимо, вы сегодня не на дежурстве, — сказала Джейн.

Паз бросил на нее быстрый и беспокойный взгляд.

— Вроде бы. Но я полагаю, что хороший коп не может чувствовать себя спокойно до тех пор, пока такой страшный преступник не схвачен за шиворот и не водворен за решетку. И мне кажется, наиболее важный следственный пост должен находиться как можно ближе к вам.

— Как к приманке? Или?..

Паз немного подумал.

— Как говорил Барлоу, преимущество хорошего копа по сравнению с никуда не годным включает три качества: терпение, терпение и еще раз терпение. Я жду дальнейшего поворота событий. Иначе быть не может. — Он помолчал и нерешительно спросил: — Как вы считаете… придет ли Барлоу в норму? Станет таким, каким был?

— Возможно. Если вокруг него есть люди, которые считают его, как и вы, порядочным парнем, и если они его любят, демон может его покинуть. У всех или почти у всех людей бывают нервные срывы, потом они проходят. На такие случаи существует немало прямых методов воздействия на человека. Вы были с ним близки?

— Не то чтобы близки, но он всегда хорошо ко мне относился. Я уважал его больше всех людей, каких знал.

— Примерно как отца?

— Пожалуй, да.

— Ваш отец здесь, в Майами?

— Нет. Мама говорит, он умер во время переезда с Кубы.

Тон, каким он это произнес, исключал дальнейшие расспросы.

Они молча доехали до стоянки возле Калье-Очо. Джейн с интересом разглядывала ресторан. Это было большое, ярко освещенное здание под названием, выписанным светло-синими неоновыми буквами на бледно-розовом фоне: «Ла Гуантанамера». Когда они вошли, Джейн была приятно поражена тонким, едва ли определимым словами запахом хорошего ресторана, управляемого опытной рукой. Паника в городе явно не коснулась дел в «Гуантанамере». Паза здесь хорошо знали, это Джейн поняла сразу. Метрдотель за своим маленьким столиком у самого входа в зал широко улыбнулся ему; улыбнулся он и Джейн и маленькой Лус, которая смотрела на все с завороженным видом. Не обращая внимания на клиентов, ожидающих в небольшом фойе, метрдотель провел их к симпатичному столику возле огромного аквариума с морской водой. Лус немедленно встала на свой стул и начала рассматривать рыб, а Джимми стоял рядом с ней и объяснял, как они называются. Лус тыкала пальчиком в стекло и давала рыбкам придуманные ею самой смешные имена.

Подошла официантка и наградила Джимми золотозубой улыбкой.

— Эй, Джимми, ты сегодня не на передовой?

— Привет, Джулия, как дела?

— Тут нынче вечером было чистое безумие. Она искала тебя.

— Готов держать пари, что так оно и было. Не принесешь ли ты нам парочку особого дайкири и фруктовый коктейль для девочки?

Потом он несколько минут поговорил с Джулией по-испански, и та удалилась.

— Вы не говорите по-испански? — спросил Паз.

— К своему стыду, практически нет. Иногда пытаюсь изъясняться на французском, добавляя испанские окончания. Вас, кажется, хорошо знают в этом ресторане.

— Да, знают, я здесь давно.

Они посмотрели на рыбок и на Лус. Джейн прислушалась к музыке и сообразила, что все время повторяют одну и ту же песню, только исполняют ее разные певцы и в сопровождении разных инструментов.

— Эта песня, — сказала она. — Я ее знаю. Она очень известна.

Паз рассмеялся.

— Да уж. Это самая замечательная песня, какую я знаю. Ее написал Хосеито Фернандес примерно в тридцатые годы. Существует множество ее вариантов, но сейчас звучит самый первый, оригинальный.

Джейн прислушалась. Мужской чуть хрипловатый и очень приятный голос, великолепная дикция. Проникновенное, от души исполнение.

— Песня называется «Гуантанамера», — сказал Паз. — Слышите? «Guantanamera, guajira Guantanamera…» Это значит «девушка из Гуантанамо, девушка с фермы».

— И ресторан назвали по этой песне.

— Не совсем так. — Паз рассмеялся немного смущенно. — Ладно, признаюсь вам. Это ресторан моей матери. А она и есть guantanamera, отсюда и название. Мы всегда ставим этот диск после полуночи, нечто вроде торговой марки. Но посетителям нравится.

— Ваша мать и правда с фермы?

— О да, она из деревни в горах к северу от Гуантанамо. Когда я был ребенком, я то и дело слышал: «Чего им там не хватает в деревне? Что, ты хочешь сникерс?!» Впервые я надел башмаки, когда мне исполнилось семнадцать. «Что, ты хочешь машину?!» Впервые я проехался на машине в двадцать два года, и это был грузовик.

— Но сейчас ваша мать отлично ведет дело. Этот самый ресторан…

— О да, но это сейчас. Она приехала в семьдесят втором. Так как она хорошо готовила, то получила работу в ресторане. Спала на тюфяке в кладовке, чтобы экономить деньги. Потом родился я, и маме поручили развозить на грузовичке в строящиеся районы еду рабочим-кубинцам — рис, бобы, кофе, лепешки. Я сидел на переднем сиденье грузовичка до тех пор, пока не пошел в школу. Мать истратила все до последнего пенни, но открыла свое первое заведение — прилавок и при нем четыре столика на Флэглер. А потом и этот ресторан, лет пятнадцать спустя. Типично американская история преуспевания.

Джейн заметила, каким напряженным сделалось его лицо, несмотря на веселую, чуть ироничную улыбку.

— А ваш отец? Кем он был?

— Я же вам говорил: он умер до того, как я родился, по дороге сюда.

Пришла официантка и принесла напитки, а также соломенную корзиночку с банановыми чипсами и глиняную мисочку соуса mojo criollo.

— Я заказал для нас. Вы не возражаете? — спросил Паз.

Джейн пожала плечами, улыбнулась, взяла один ломтик, обмакнула в соус и съела. Вздохнула, закрыла глаза. Взяла еще один. Потом еще.

Паз наблюдал за тем, как она ест и пьет. За пять минут она опустошила половину корзиночки и расправилась с дайкири. Паз прикончил остальное, если не считать нескольких ломтиков, которые съела Лус. Он заказал еще порцию.

— Я вижу, вы голодны.

— Да, — ответила Джейн, и глаза у нее вспыхнули.

За этим последовало блюдо жареных крабов, холодный суп из авокадо и бифштекс из вырезки с жареным картофелем и — на отдельных тарелочках — черными бобами и рисом. Девочка поела жареной картошки, немного бобов и риса, немного похныкала и уснула, опустив голову на колени Джейн. Джейн съела большую часть жаркого, бобов и риса. Паз глядел на нее с неподдельным восторгом.

— Вы хороший едок.

— Еда очень вкусная. Я не ела плотного обеда более двух с половиной лет. Собственно говоря, я и не испытывала голода. Последние двадцать четыре часа я на наркотике. Я могла бы съесть и больше, но не влезет. Благодарю вас.

— De nada, — ответил он по-испански. — Не стоит. Можно спросить, зачем вы принимаете наркотик?

— Можно. Дело в том, что я не должна спать, пока все это не кончится. Он может добраться до меня, пока я сплю, и это отдаст меня в его власть, скорее всего навсегда.

— Но вы говорили, что у вас есть какая-то магическая защита и он не может до вас добраться.

— Да, в реальном мире. Но когда мы спим, то открываем дверь в мир переходный, вернее, в коридор, ведущий в мир духов. В этом коридоре духи могут посещать нас, потому мы и видим столько снов, но вместе с тем это и область, где имеет место черная магия, область пограничная. Я должна встретить его именно там, но при этом бодрствовать, а не спать.

— И как же этого добиться?

— Увеличить дозу. У меня есть достаточный запас нужного вещества. Но как я уже говорила, мне нужны союзники.

— Да, но вот этого я как-то не…

Он вдруг умолк и широко раскрыл глаза.

Весьма примечательная фигура двигалась в их сторону по обеденному залу. Женщина с кожей цвета красного дерева, одетая в платье из желтого шелка, с цветком гардении в кудрявых черных волосах, уложенных в сложную прическу. По пути она остановилась у нескольких столиков и обменялась с посетителями несколькими приветливыми фразами. Потом она подошла к их столику. Паз встал, приобнял женщину и поцеловал в щеку.

— Как дела, мами?

— Отлично. Правда, устала до смерти, работая на кухне собственного ресторана, потому что мой сын нисколько обо мне не заботится, а в остальном все в полном порядке. Кто эта женщина?

— Она имеет отношение к моей работе. Важная свидетельница. Могу я вас познакомить?

— Если хочешь.

Джимми слегка отступил в сторону и произнес по-английски:

— Мама, это Джейн Доу. Джейн, это моя мать Маргарита Кайол-и-Паз.

Джейн встала, протянула руку и посмотрела женщине в глаза. Не могло быть никакого сомнения. Она ощутила легкое покалывание на ладони, и женщина, видимо, тоже, потому что она быстро отдернула руку. Обычное для нее выражение высокомерного неудовольствия на лице сменилось удивлением, а потом и чем-то весьма похожим на страх. Паз наблюдал за этим с интересом: до сих пор он ничего подобного за своей матушкой не замечал. Он хотел было начать разговор, чтобы прояснить для себя ситуацию, однако Маргарита произнесла какое-то не слишком внятное извинение по-испански и поспешила уйти.

Опустившись на стул, Паз спросил:

— Что вы об этом думаете? Обычно она принимается за расспросы: какое у вас происхождение, скоро ли мы намерены пожениться и так далее.

— Возможно, она с первого взгляда поняла, что я вам не пара. Давно ли ваша мать состоит членом сантерии?

Джимми нахмурился.

— С чего вы решили, будто она состоит в сантерии? Она терпеть их не может.

— Вот как?

— Да. Она правоверная католичка. У меня была когда-то девушка, еще в школе. Она дала мне одну из этих маленьких статуэток, ну, вы понимаете. Мать обнаружила ее у меня, изругала, а статуэтку выбросила. Почему вы считаете, якобы она в сантерии? Потому что она темнокожая кубинка?

Тон у него был вызывающий.

— Нет, вовсе не из-за этого. Если уж на то пошло, я видела ее на ритуальном собрании у Педро Ортиса пару дней назад.

— Это невозможно.

Официантка принесла поднос с пирожными из гуайявы, кубинским домашним печеньем и кофе, а также двумя стаканчиками бренди.

Джейн продолжала:

— Я видела именно ее. Вашу матушку. И она не просто присутствовала там, она была ориате, то есть медиумом. Ее устами вещала Йемайя. И не качайте головой. Только выслушайте! Я прошу, чтобы вы меня выслушали.

И она речитативом почти пропела полученное во время радения предсказание Ифы.

— Это что, стихи?

— В своем роде. Это прорицание в стихах. Ифа послал его мне, когда я спросила его о том, как поступить мне с моим мужем. Я уже совершила жертву. Вы только что слышали, в прорицании названы три союзника. Дома у меня есть желтый цыпленок. Я только что познакомилась с женщиной, которая покинула дом в деревне и стала вещать от имени Йемайи, богини моря. Мой муж боится воды. А теперь расскажите мне о вашем отце.

— Это безумие, — возразил Паз с улыбкой, но губы у него дрожали.

— Это правда. Расскажите мне о своем отце! — Джейн ударила ладонью по столу с такой силой, что зазвенела посуда, а посетители за соседними столиками стали на них оглядываться. Джейн прошипела: — Хотите вы остановить убийцу или нет? Расскажите мне!

Паз никогда и никому об этом не рассказывал, но почему-то рассказал ей.

— Мне было четырнадцать лет. Мы жили над рестораном на Флэглер. Мать послала меня вниз за гроссбухом. Она проверяла какие-то счета. Я был любопытным мальчишкой и полистал гроссбух. Помимо обычных выплат, таких как аренда и так далее, там были отмечены ежемесячные выплаты в четыреста долларов некоему Хуану Хавиеру Кальдероне, то есть Йойо Кальдероне. Слышали о таком?

— Нет.

— Будь вы кубинкой, вы бы о нем знали. Это политик, его отец был опорой диктатора Батисты. Родом из Гуантанамо. Он смылся с Кубы сразу после революции, сорвав приличный куш. Мать никогда не упоминала о том, что знакома с ним. Я ее спросил. Она сказала, мол, ничего особенного, старый долг. Занимайся лучше своими делами! Она при этом не смотрела мне в глаза, а можете поверить, матушка оч-чень любит смотреть мне в глаза. Я догадался, что дело нечисто. — Джимми отхлебнул глоток бренди. На лбу у него крупными каплями выступил пот; говоря, он смотрел не на Джейн, а мимо нее, на блестящих рыбок в аквариуме. — Ну, я, конечно, не мог так это оставить. Подглядел адрес Кальдероне, в субботу сел на свой велик и поехал к его дому. К большому белому зданию на улице Альгамбры, с черепичной крышей, широкой лужайкой, посреди которой растет огромное огненное дерево, знаете, такое, с красными листьями. Там работала целая команда настоящих чернокожих, прямо как в старые времена. Железные ворота поперек подъездной дороги были открыты, я прошел по дороге к еще одним воротам и попал на задний двор вроде патио. Большой бассейн, кабинки для переодевания, все отлично. В бассейне плескались дети, мальчик и девочка, светловолосая. Я стоял и глядел на них, как нищий. В шезлонгах расположились сам Кальдероне и его жена, блондинка с голубыми глазами, явно моложе мужа. Она встала и спросила, что мне нужно. Я ответил, что хотел бы повидать Хуана Хавиера Кальдероне. Тут он тоже встал, подошел ко мне и спросил, кто я такой и чего от него хочу. Я ответил, что я Джимми Паз, сын Маргариты Паз. Ладно, я понял, что он мой отец, понял по выражению его лица, и понял также, что он уловил ход моих мыслей и что это правда. Он обнял меня за плечи и говорит: «Неужели? Ну, давай тогда отойдем в сторонку и потолкуем», и выражение лица у него было такое, словно он наступил ногой на кучу собачьего дерьма. Мы с ним подошли к малым воротам на подъездную дорогу, нас никто не видел, и тут он хватает меня за горло, чуть ли не душит, и тащит куда-то в кусты. «Это она тебя послала? Она тебя послала, чертова шлюха?» Я не мог ответить. «Так вот, слушай меня, маленький негритянский ублюдок, если ты еще хоть раз попробуешь сюда явиться и если твоя мать-шлюха попробует связаться со мной, вы оба попадете на дно залива. Понял? И будь уверен, если долг не будет мне возвращен до последнего пенни, я отберу у вас вашу поганую забегаловку для паршивых ниггеров и вышвырну вас на улицу, как вы того заслуживаете». После этого он дал мне пару хороших оплеух и пинком вытолкал за ворота. — Паз глубоко вздохнул, помолчал и вдруг сказал: — Черт побери, Джейн, ты съела все пирожные!

Джейн покраснела.

— Прости. Это я механически. Они такие вкусные.

— Я прекрасно знаю, что они очень вкусные. Тем более ты должна была оставить хоть парочку для меня. Надо же, я ей рассказываю о самом тяжелом дне моей жизни, а она пользуется случаем и съедает все пирожные!

— Мне очень жаль, — произнесла она, и Джимми понял, что она имеет в виду вовсе не пирожные.

— Я вернулся домой и выложил все это матери, а она тоже дала мне оплеуху, последнюю, какую я получил от нее. Я убежал из дому, шатался где попало и две ночи спал на пляже. Там меня и зацапали копы и отвезли домой. Мать встретила меня как ни в чем не бывало и никогда после этого не упоминала ни о Йойо, ни о том, что произошло потом. Не надо быть детективом, чтобы сообразить, что происходило до того. Она хотела приобрести в собственность грузовичок для перевозки продуктов и, как сделала бы любая крестьянка, обратилась за помощью к местному большому человеку, Кальдероне, тоже уроженцу Гуантанамо, своему земляку. Ей нужны были восемь тысяч, чтобы приобрести грузовичок, стойку и начать свое дело. Ей было девятнадцать лет. Каким образом может красивая чернокожая женщина получить восемь тысяч от сеньора Кальдероне? Я хочу сказать, что может она ему предложить в качестве гарантии за такое одолжение? Скорее всего, он трахнул ее на диване в своем офисе или уложил для этой цели на свой большой письменный стол. В результате появился я. — Джимми рассмеялся. — Вот моя печальная история.

— История и в самом деле печальная. Я так и думала, что было нечто подобное. Но из всех полицейских Майами лишь тебе под силу справиться с делом, которое разыграется в моем доме. Поистине не знаешь, где обретешь необходимых союзников.

Паз вытер лицо своей салфеткой и под ее прикрытием вернул своей физиономии нормальное выражение.

— Точно. Я, моя мать и цыпленок поможем тебе справиться с нашим невидимым субъектом. Спятить можно.

— Ладно, если хочешь, будь циничным, — проговорила Джейн низким и твердым голосом. — Прошло всего два часа, и твой разум восстанавливает гармоническую реальность. Все, что ты видел и делал, не могло произойти. Убийство в отеле, арест Уитта, копы, перестрелявшие друг друга, Барлоу, превратившийся неведомо в кого, безумие, охватившее город. Проспишь спокойно ночку — и пожалуйста, все в норме! Но этого не будет. К норме можно вернуться только через магию.

— Ну и что мы должны делать? Сидеть в магическом кругу, петь заклинания и зарезать голубя?

— Как себя вести, тебе станет ясно по ходу дела. Главное то, что я могу отключиться на более или менее длительное время. Ты должен позаботиться обо мне — я имею в виду это вот тело — и оберегать Лус.

— И цыпленка. Не забудь о цыпленке. Что нужно сделать для него? Поцеловать в носик?

Джейн отвела глаза, вроде бы смутившись. Паз почувствовал себя пристыженным, хотя и не понимал, чего ему, собственно, стыдиться. Он сказал:

— Джейн, серьезно… Как я смогу все это объяснить моей матери?

— Тебе ничего не нужно объяснять твоей матери. Она сама придет ко мне в дом в нужное время. Она участвует, так сказать, в игре, она ориате, я тебе уже объясняла. Она хочет помочь. Ты в эти игры не играешь, тебе самому придется решить, согласен ты действовать в соответствии с прорицанием Ифы или нет. Я полагаю, все начнется завтра вечером. Если он сейчас пишет, то будет заниматься этим всю ночь и уснет на рассвете, а проснется часа в три или четыре дня. Плотно позавтракает, перечитает написанное за ночь и будет готов выйти часам к семи.

— Он пишет? Полосует женщин, творит бог знает что в городе, а потом возвращается домой и пишет?

Джейн как будто удивилась вопросу.

— Разумеется. Ведь он писатель. Все прочее нужно лишь для фона и познания опыта… Это «Капитан Динвидди». Он пишет поэму под таким названием об истории жизни черной расы. Разве ты не прочел об этом в дневнике? Он поехал в Африку главным образом из-за этого. Но там, в Африке, им полностью завладела иная идея. О возмездии за рабство, гетто и сегрегацию. Люцифер должен быть низвергнут с небес. Фауст должен одолеть дьявола. И Африка должна возобладать над нацией самодовольных хвастунов. Поначалу он думал лишь изобразить это в своей поэме, но так было до того, как он стал колдуном. Сейчас это перестало быть для него лишь художественным произведением.

— Но это безумие!

— Можешь говорить так сколько угодно, это делу не поможет. Мой друг Марсель утверждал, что бывают ситуации, разрешаемые только при помощи безумных действий. И мы попали в одну из таких, это очевидно. К тому же…

Она вдруг замолчала и словно оцепенела. На лице появилось выражение острой боли. Паз услышал, как дыхание Джейн со свистом вырывается сквозь стиснутые зубы.

— Что с тобой, Джейн? Тебе плохо?

— Я… ошиблась. Здесь. Он здесь, — еле слышно, сдавленным голосом проговорила она.

— Где?

Паз окинул ресторан диким взглядом. Пот выступил у него на лбу крупными каплями. Что-то странное появилось в поведении посетителей. Они перестали есть, они не болтали оживленно между собой и не смеялись, как обычно. Они уставились на Паза и Джейн со злобным и жестоким выражением на съежившихся лицах. И у них было слишком много зубов…

Джейн что-то простонала. Со стороны кухни послышался грохот и крик: кто-то вскрикивал раз за разом все громче и громче. Джейн пыталась что-то сказать, глаза ее почти вылезли из орбит от усилия. Паз наклонился к ней.

— Что? Что это? Что случилось?

— Бежать по воде… уплыть по воде, — выговорила она наконец. — Возьми ее.

Паз почувствовал себя отупевшим и тяжелым. Он подумал, что выпил слишком много. Уже ночь, хорошо бы уйти домой и забраться в постель. Он встал. Джейн выглядела словно труп. Все вокруг казались трупами. Он двинулся к выходу.

Его мать двигалась через обеденный зал, словно раззолоченный галеон под всеми парусами. От нее, казалось, исходило сияние света. Влажное от пота лицо походило на смазанное маслом лицо деревянной статуи.

— Сын, сын, уведи их на катер, уведи их обеих на катер! Сделай это немедленно! — закричала она, наклонилась над его головой и обмотала ему шею кожаным ремешком, в то время как Джимми бессмысленно смотрел на нее. — Ты помнишь о катере? — Она ударила его по лицу, и это прозвучало как выстрел. — Идешь ты или нет, в конце концов?

Паз очутился в кухне, жаркой, ярко освещенной и полной шума. Шеф-повар Сезар скорчился в углу и проливал слезы, горько всхлипывая. Судомойка била тарелки, швыряя их одна за другой о стенку. Потом Паз оказался на дорожке позади ресторана и обнаружил, что не может идти как следует, потому что у него появились лишние ноги. Нет, все дело в том, что он удерживает Джейн Доу на своем бедре, обхватив ее одной рукой. Она стонала и налегла на него всей тяжестью. Он ненавидел Джейн Доу, ему хотелось швырнуть ее в Дампстер. На другой руке у него повисла еще какая-то тяжесть, что-то вроде маленького лохматого зверька, цепко за него ухватившегося и, кажется, сосущего из него кровь… нет, это не зверек, а ребенок, с этим ребенком он должен что-то сделать, и это имеет отношение к воде. Бросить ребенка в воду? Это неправильно. Кожаный ремешок сдавил ему шею. Джимми, спотыкаясь, поплелся в другом направлении. Давление прекратилось. Это хороший знак. Джимми увидел вдалеке машину Джейн. Ремешок хотел, чтобы он шел к машине.

Он в машине. Она движется, и он ею правит. Он не уверен, что знает, как ею управлять. Машина тяжелая, словно океанский лайнер. Джимми повернул налево, к Двенадцатой авеню. В кюветах валялись трупы, кругом горели машины. Если он не остановит машину и не выйдет из нее, то погибнет. Ему нужна только постель. Ремешок снова врезался ему в шею. Надо остановить машину и сбросить с себя этот ремень.

Джейн Доу ударила его в зубы. На секунду она откинулась к дверце, потом снова навалилась на Джимми, принялась бить его и царапать. Джимми нажал на тормоз и сбросил Джейн с себя. Тогда она ударила его головой в нос. Адская боль. И внезапно разум его прояснился. Он сосредоточился на боли. Эта боль чудесна по сравнению с тем, что творилось в его голове перед этим. Он ухватился за руль и нажал на газ. Мотор взревел, машина понеслась к северу, и Джейн Доу перестала колотить Джимми.

Они на катере. Джимми пытается отвязать причальный канат и с ужасом видит, что тот превратился в толстую змею. Джимми откинулся назад и двинул себя в челюсть. Боль была вполне реальной, и он вновь обрел возможность совершать простейшие действия. Отвязал канат, вскочил на борт катера и включил мотор. Едва только черная полоса воды отделила их от причала, Паз почувствовал себя лучше, и чем дальше уплывали они по Майами-ривер, тем легче ему становилось. Что-то непонятное творилось в ресторане, но Паз не мог вспомнить, что именно там происходило. Он обратил внимание на то, что висело у него на шее: красиво сплетенный прямоугольный кошелечек из соломки на кожаном ремешке. Откуда он взялся? И почему на нем кровь, почему в крови его рубашка? Почему у него так болят нос и челюсть? Куда он отправляется в плавание при лунном свете вместе с Джейн и ее девочкой?

К тому времени, когда они проплывали под мостом на Бриквелл-авеню, Паз уже многое вспомнил, как вспоминаешь во время рабочего дня сон, приснившийся прошедшей ночью. В воздухе пахло дымом, как пахнет от горящего мусора, слышен был далекий вой сирен.

Дверь каюты отворилась, и вышла Джейн. Она остановилась рядом с ним, легкий ветерок развевал ее красивые светлые волосы. Они вошли в Бискейн-бей и едва миновали бакен, как Паз включил мотор на полные обороты, и катер, высоко задрав нос, понесся вперед во тьму ночи.

— Как здорово, — сказала Джейн. — Давно я не была на воде. Куда мы направляемся?

— Думаю, к Медвежьему каналу. Это на противоположной стороне залива. Мы можем бросить там якорь и обдумать, что нам делать дальше.

Джейн кивнула. Катер подбросило на волне, но Джейн легко устояла на ногах, ни за что не хватаясь.

— Ты в порядке? — спросил Джимми.

— Если подумать, то вроде бы да. Я тебя ударила?

— Да, прямо в нос. Хороший удар.

— Прости.

— Ничего страшного. Если говорить честно, именно это и следовало сделать. Потом я сам себя стукнул еще разок. — Он откашлялся. — Ты могла бы рассказать мне, что там происходило?

— Видимо, он послал в ресторан одного из своих зомби с дозой какого-то дурмана, не действующего только на меня. Хотел, чтобы я пришла к нему.

— Моя мать тоже не поддалась его воздействию.

— Нет, ведь она находилась под защитой Йемайи. Тебе она дала… я не знаю, как они это называют в сантерии, у оло есть для этого слово «ч'акадоулен», то есть магический предмет. — Джейн дотронулась пальцем до плетеного кошелечка у Джимми на шее. — Защита от колдовства.

— Откуда же она узнала, что меня надо послать к воде?

— Ей не надо было узнавать. Йемайя — ориша моря. Как ориате Йемайи твоя мать должна была подумать лишь о воде.

— Значит, это просто совпадение?

После секунды удивленного молчания Джейн рассмеялась.

— Да, именно так! Честное слово, детектив!

Джимми пропустил упрек мимо ушей. Ему пока не хотелось думать о своей матери.

— Я во всем этом не вполне разобрался, — сказал он.

— Неужели? Но это же ясно как день!

— Не будь такой язвительной, Джейн. Ведь я нуждаюсь в некоторой помощи.

— Извини.

Джейн смутилась, а Паз почувствовал себя пристыженным: ему пришло в голову, что его неприятности ничто по сравнению с выпавшими на долю Джейн испытаниями.

— В твоем дневнике… он увидел тебя во время обряда, об этом ты пишешь, но не приводишь того, что он тебе сказал.

— Я не помню. Вроде бы сказал, что все еще любит меня. То, что девушке хочется услышать во время танца.

— Ты ему поверила?

— Да, поверила.

— Несмотря на все те пакости, которые он тебе сделал?

Джейн посмотрела ему в глаза.

— Ты любил когда-нибудь, детектив Паз? Я имею в виду, был по-настоящему, по уши влюблен?

— Всегда, — бросил он беспечно и тотчас пожалел о своем тоне.

— Ты никогда не любил, иначе не задал бы такой вопрос. Я думаю, в вопросе о браке я оказалась католичкой в большей степени, чем полагала. Считала, будто это союз на всю жизнь. И знаешь, что самое худшее? Во всем происшедшем я виню себя.

— Мне кажется, он того не стоит.

— Но ведь ты его не знал, — возразила она с неожиданной горячностью и вдруг рассмеялась. — Господи, я все еще защищаю его. Да, он демон, он серийный убийца, но помимо этого, если бы ты мог узнать, что у него в душе… впрочем, вряд ли там что-нибудь сохранилось. Ты знаешь, что такое настоящая любовь, детектив Паз? Это не то, что ты думаешь. Любишь человека не за его достоинства. Каждый может полюбить тебя за твои хорошие качества, тут нет ничего мудреного. Но у каждого из нас есть свое больное место, и если ты его распознаешь и поймешь, если ты его примешь, значит, любовь твоя истинна. Я думала, что распознала. Думала, будто поняла так, как понимает он сам, брошенный ребенок, сын чернокожей шлюхи-наркоманки и какого-то белого подонка. Я знаю, что он меня понимал. Я достаточно открылась ему.

— А какое у тебя больное место, Джейн?

Она бросила на него один из своих резких взглядов.

— Это часть официального допроса, детектив?

— Нет, ведь я рассказал тебе о своем больном месте.

— Что ж, справедливо. Ладно, так и быть. Моя мать ненавидела меня. С колыбели. В психологии это случай достаточно банальный, я не придавала этому особого значения, но Уитт придавал, он считал меня красивой, умной, образцом совершенства. Может, и сейчас считает, помоги мне Бог.

Она отвернулась, встала у борта на корме и следила за тем, как в черной воде исчезает белопенный след катера. Паз не тревожил ее, пока они не прибыли на место.

Он бросил якорь на мелководье в Медвежьем канале и заглушил мотор. В наступившей звенящей тишине они слышали шелест мангровых деревьев и всплески мелких волн, набегающих на песчаный берег. Воздух был чистый, пахло солью и болотом. Луна, почти полная, освещала каждую волну вплоть до самого горизонта. Видны были огни города, однако некоторые его части оставались совершенно темными. К северу от реки небо светилось красным заревом, по-видимому, большого пожара.

Паз спустился вниз, принес бутылку рома «Баккарди Аньехо» и два картонных стаканчика. Они уселись на скамейку на корме, и Джимми налил щедрую порцию рома в каждый стаканчик.

— Счастливых дней, — проговорил Паз, поднимая стаканчик.

Джейн слабо улыбнулась, отпила глоток и закашлялась. Достала из сумки пузырек и вытряхнула из него пару таблеток. Паз отпил из стаканчика большой глоток.

— Я, пожалуй, не стану ложиться, — сказала Джейн, — а тебе, наверное, стоит отдохнуть.

— Нет, я тоже подежурю с тобой, — возразил он, но через несколько минут негромко захрапел.

Джейн взяла стаканчик из его расслабившихся пальцев и пошла в каюту. Убедившись, что с Лус все в порядке, она вернулась на палубу и села в плетеное кресло. Время от времени она прихлебывала ром и старалась ни о чем не думать.

Вслушивалась в шорох листьев под ветром и плеск воды — мирные голоса ночи.

Так она просидела до рассвета — небо порозовело, и солнце поднялось из моря. Паз проснулся и, ни слова не говоря, ушел в каюту. Вскоре оттуда донесся запах крепкого кофе. Он принес чашку ей и себе, они только успели отпить по глотку, как вдруг ожил мобильник Паза.

Паз медлил.

— Ответь, — сказала Джейн. — Это может быть важно.

Он поднес аппарат к уху, и Джейн увидела, как лицо его побелело. Он произнес сначала «Что?!», потом несколько раз повторил с небольшими промежутками «да». И, видимо отвечая на вопросы, пояснил:

— Я на своем катере. Нет, это долгая история. Буду через полтора часа. Держите машину на Седьмой Северо-Западной и у пристани на реке.

— Что у них там? — спросила Джейн.

— Новое несчастье. Барлоу забаррикадировался в офисе начальника полиции со своим пистолетом, самим начальником и его секретарем. Утверждает, что настает конец света и он желает произнести проповедь по телевидению. Я должен туда ехать. Черт! Что нам делать, Джейн?

— У меня дома есть средство, которое может пригодиться. Лус мы оставим на попечение Полли.

— Мы должны отправиться еще раз через… то есть как прошлой ночью?

— Не знаю, но, кажется, у нас нет выбора.

Как бы в ответ на эти слова Паз включил мотор. Они возвращались в Майами на огромной скорости, катер едва касался днищем гребней волн. Впереди они видели завесу дыма, сквозь просветы в которой была еле видна линия горизонта.

Штаб расследования, когда они туда приехали, являл собой зоопарк средств массовой информации. Вещание, то бишь заполнение эфира и программ телевидения всяческой чепухой при ярком свете прожекторов и под жужжание камер, шло полным ходом; для успешного достижения цели каждому из дюжины фургонов был придан диктор импозантной наружности. Прибытие Джимми и Джейн вызвало чудовищную суматоху: полицейские машины подавали короткие сигналы своими сиренами; «бьюик» Джейн медленно продвигался по дороге, охраняемой с обеих сторон цепью полицейских в полной форме, а за этим оцеплением бесновались и орали сотни репортеров и фотографов.

— Желаешь сделать заявление? — спросил Паз, когда они въехали в подземный гараж. — Рассказать по национальному телевидению о том, что происходит в городе Черной Магии?

Джейн сидела, опустив голову и напевая тихим и низким голосом нечто ритмичное, вроде стихов. В руке она держала пластиковый пакетик, содержащий примерно унцию коричневатого порошка. Запустив в пакетик пальцы, Джейн ворошила и перетирала этот порошок. Потом она сунула два пальца, испачканные порошком, себе в рот.

Лейтенант Посада сгреб Паза возле лифта, когда они с Джейн вышли из кабины на шестом этаже. Обычно загорелое лицо лейтенанта стало теперь цвета старого бетона, а выражение, в обыденной жизни неизменно глупое, стало крысиным. Так выглядит мордочка крысы, угодившей в ловушку.

— Что за дьявольщина происходит, Паз? И где ты, черти бы тебя побрали, все это время был?

— Был я на обеде, а потом совершил прогулку на катере с очаровательной леди. Эта леди утверждает, что она может разрешить нашу проблему.

Посада уставился на Джейн. Он уже был уведомлен по радио копами, которых он направил на поиски Паза, но сама мысль ввести в дело постороннее, причем цивильное, лицо, которое может тоже стать заложником, привела его в состояние ступора.

— Что вы намерены делать? — спросил он, наконец обращаясь к Джейн.

— Я полагаю, что детектив Барлоу отравлен африканским психотропным ядом. У меня с собой противоядие. Но мне необходимо подойти к Барлоу совсем близко, — ответила Джейн.

— Он потребовал хлеб и вино, — сообщил Посада. — Вообразил себя Иисусом Христом или черт его знает кем. Может, вы отнесли бы ему это. — Он помолчал, словно озаренный некоей спасительной мыслью. — А нельзя ли положить… м-м, противоядие в вино?

— Нет, я должна находиться там.

— Вам придется написать соответствующее заявление.

— Буду рада сделать это.

Понадобилось еще некоторое время, чтобы написать заявление, приготовить поднос и втолковать тем, кто вел переговоры с заложниками, что они должны впустить гражданское лицо, женщину, в комнату с вооруженным безумцем. Пока все это согласовывалось, к ним из офиса сквозь шум в коридоре доносился голос, заглушаемый запертыми дверьми, но тем не менее слышный и совершенно разборчиво произносивший следующие слова: «…и цари земные, и великие люди, и люди богатые, и главный вожак Христос, проклятый сукин сын, и ввергнуты будете во ад, черные ублюдки, агнец, говорю вам, агнец белый, и горы обрушатся на вас, грядет, говорю вам, день судный, гнев агнца покарает вас, сидящие на тронах, и никто не избежит гнева, и кто сможет пережить его…»

— Так он вещает уже несколько часов без остановки, — сказал руководитель переговоров. — Вот посмотрите на этот экран.

Оказалось, что техники смогли протянуть тонкий, словно волосок, кабель сквозь потолочное перекрытие, а крохотная линза на конце этого кабеля передавала четкое изображение офиса начальника полиции.

Хортон сидел в своем кресле, за своим столом, руки его были прибинтованы белым медицинским скотчем к подлокотникам кресла, таким же скотчем был закреплен пистолет, дуло которого упиралось Хортону в воротник мундира, заклеен был и рот шефа. Глаза его были закрыты. Барлоу стоял позади него, держа за рукоятку собственный пистолет и помахивая им в такт своим напыщенным речам. Секретаря не было видно в поле зрения.

Джейн отказалась надеть бронежилет. Руководитель переговоров начал объяснять ей, как она должна себя вести, что делать и чего не делать и так далее, но Паз видел, что Джейн не прислушивается к объяснениям, глаза у нее полузакрыты, а левая рука сжимает пакетик с порошком. Но вот она словно очнулась, подошла к Джимми и заговорила с ним:

— Детектив Паз, послушайте, что я вам скажу. Я могу и не выйти из этого офиса. Если это случится, я прошу вас передать Лус моей семье. Вы ей нравитесь. Я не хочу, чтобы она попала в казенный приют. У меня в сумке лежит визитная карточка адвоката. Он знает, как нужно действовать. Но я хочу, чтобы вы, именно вы отвезли девочку в Сайоннет. Обещаете?

Джимми проглотил слюну и сказал, что обещает.

— Благодарю вас. Если я выйду оттуда, отведите меня в какую-нибудь свободную комнату, оставьте меня там и заприте дверь. Не прислушивайтесь к тому, что я буду говорить. Просто сделайте, как я прошу. Да, и в комнате непременно должен гореть настоящий огонь. Свеча, газовая горелка, что угодно, это жизненно важно, чтобы огонь был. Сделаете?

— Само собой, никаких проблем, — ответил Джимми и потом неотрывно следил за тем, как она идет по коридору с подносом к кабинету шефа.

Она помедлила, пока руководитель переговоров вызывал Барлоу и объяснял ему, что сейчас войдет женщина и принесет на подносе требуемое. Наконец руководитель сказал: «Идите!» — и Джейн вошла в офис. Паз бросился к аварийному ящику, достал оттуда толстую свечу и, установив ее на столе в свободном кабинете, зажег. Потом он побежал к экрану. Джейн в эту минуту уже стояла у письменного стола Хортона, поднос она успела поставить на стол. Барлоу все разглагольствовал, размахивая пистолетом. Паз увидел, как Джейн бросила в воздух часть порошка и приблизилась к Барлоу. Он прорычал нечто невразумительное и наставил на нее пистолет. Джейн отвела пистолет в сторону и положила обе ладони на щеки Барлоу. Тот попятился, запрокинул голову и уставился в потолок изумленными глазами — это было заметно, так как взгляд его был устремлен прямо в объектив микрокамеры. Потом голова его опустилась, и Барлоу упал на пол. Джейн пошатнулась, ухватилась для опоры за стол, потом выпрямилась и пошла к двери.

Паз ринулся к ней, но не так быстро, как ребята из команды особого назначения. Он перехватил Джейн у одного из мужчин в черной униформе и повел по коридору; Джейн прижималась к нему и повторяла:

— Нет-нет-нет-нет…

Теперь в свободную комнату с ней. Паз закрыл дверь и встал возле нее на страже, спроваживая тех, кто, проходя мимо, останавливался и начинал расспрашивать, что произошло и кто такая эта женщина. Джейн пробыла в комнате восемнадцать минут — по часам Джимми. Дверь открылась, и Джейн остановилась в проеме, пошатываясь, с лицом потным и бледным. В офисе пахло свечным нагаром и рвотой. Спереди на платье у Джейн видны были желтоватые пятна. Она сказала:

— Мне пришлось воспользоваться корзиной для мусора. Весь ваш прекрасный обед… Мне очень жаль!

Она упала вперед, Паз подхватил ее.

Позже, после того как он помог Джейн привести себя в порядок и даже нашел для нее зубную щетку, после того как наплел что-то более или менее вразумительное репортерам, а Джейн вывел из здания через неосвещенный черный ход, он отвез ее домой на немаркированной полицейской машине. Они уже ехали по Дуглас на шоссе Дикси, как вдруг Джейн попросила:

— Поезжай мимо Диннер-Кей, пожалуйста, мне надо кое-что проверить.

Он так и сделал. Когда они вышли из машины, солнце уже осветило Кей-Бискейн. Над городом Майами рождался новый день. Джейн повела его с собой по деревянному настилу.

— Вот она, — сказалаДжейн, глядя нашхуну «Гитара». — О, как хорошо, она все еще продается.

— Эта? Но ведь она очень старая на вид.

— Она и есть старая. Похожая на ту, которую я сожгла. Я хочу ее купить.

Она записала шариковой ручкой номер телефона, указанный в объявлении о продаже, прямо у себя на ладони, у основания большого пальца.

— Ты собираешься остаться в Майами?

— О нет, я собираюсь уплыть на этой шхуне отсюда. Я должна спастись бегством по воде.

— Угу, по воде, значит. Но это бегство состоится, я надеюсь, после того, как мы схватим доктора-колдуна.

— Просто колдуна. Доктор-колдун — это совсем другая профессия. А что теперь сделают с твоим напарником?

Так, она переменила тему. Ну что ж, настаивать не следует.

— Скорее всего, получит отпуск по болезни. Ведь он никого не убил и к тому же находился в умоисступлении, таком же, в каком находились половина копов города и еще примерно тысяча его жителей. Число погибших свыше двухсот человек, из них одиннадцать копов. Ты скажешь, могло быть и хуже?

— Могло. Хотя точно не знаю. Давай возвращаться к машине.

Они пошли обратно. Джейн оступилась, и Джимми взял ее под руку. Приятно было ощущать тепло ее тела через тонкую ткань.

— Джейн, я хочу спросить, расскажешь ли ты мне, что ты сделала с Барлоу? И что ты делала в пустой комнате, где горела свеча?

— Какой же ты терпеливый, Джимми! — сказала она, посмеиваясь. — Ведь тебе до смерти хотелось расспросить меня все это время! Секрет самый простой: я не имею представления. Серьезно. Как верят оло, в человека, впавшего в безумие, вселяется демон, которым можно управлять. Существует обряд, требующий умственной и эмоциональной подготовки, подкрепляемой приемом наркотика. Я же написала об этом в своем дневнике. Я переместила демона в себя и удерживала его до тех пор, пока не выплюнула в комнате со свечой. Профессиональные чародеи используют для такой цели цыпленка, но у меня цыпленка не было, и я использовала себя. Свеча… я не знаю в точности, для чего нужна свеча. Бросаешь щепотку фанти, коричневого порошка, в огонь свечи, напеваешь заклинания, и демон выходит из тебя. Он улетает в обитель демонов. Я, наверное, плохо объясняю, но ведь я всего лишь кое-как обученный, а не прирожденный маг. Представь себе какого-нибудь индейца на расчищенном под пашню участке леса в Амазонии. У него есть портативный телевизор, работающий при помощи спутниковой связи. Индеец смотрит передачи, все в порядке, но как это получается, индейцу неизвестно. Понимает ли он то, что видит? — Джейн помолчала. — Скажи, как тебя зовут? Ты и в самом деле Джеймс?

— Меня на самом деле зовут Яго. Не слишком подходящее имя для школьного двора. Потому я Джимми.

— И твоя мать тоже называет тебя Джимми?

— Когда она в хорошем расположении духа. Если нет, я превращаюсь в Яго или во что-нибудь еще похуже.

— Мы, чародеи, предпочитаем называть вещи и людей настоящими именами. Поэтому, если позволишь, я стану тебя называть Пазом. Лус и Паз, что в переводе с испанского означает свет и мир. Моя дочь и мой детектив. И союзник.

— Это хорошее предзнаменование?

— Да будет так, — сказала Джейн.