"Тропик ночи" - читать интересную книгу автора (Грубер Майкл)

Глава двадцать четвертая

Казалось, они попали в парк, огороженный вместо забора высокими тополями с пышными кронами. В промежутках между стволами виднелись зеленые лужайки в пятнах солнечного света. Дорога упиралась в широкую площадку, покрытую слоем желтовато-коричневого гравия, отливавшего золотом в солнечных лучах. Они припарковались и поднялись по каменным ступеням на насыпь-террасу, на которой высился дом. Сайоннет. Длинный, беспорядочно выстроенный, со множеством фронтонов, этакая фантазия в стиле королевы Анны,[79] из красного кирпича и темно-желтого отделочного гипса; серая крыша утыкана множеством кирпичных труб. Справа находился большой белый сенной сарай, дальше за деревьями поблескивали стекла оранжереи, а еще дальше ослепительно сверкали воды Саунда. Птицы заливались над головой, откуда-то издалека доносился стрекот газонокосилки.

Барлоу и Паз направились к парадному входу мимо флагштока, на котором пощелкивали от ветра звезды и полоски государственного флага. Терраса перед домом была величиной с футбольное поле и оформлена с классической строгостью: аккуратные клумбы, ромбовидные газоны, окаймленные гравиевыми дорожками. Группа рабочих в хаки занималась ремонтом каменной балюстрады, замыкавшей террасу.

Парадная дверь из темного дерева была укреплена железными полосами, в ней было прорезано ромбовидное окно.

Паз дернул шнур дверного колокола. Дверь отворилась, и на пороге появилась хорошенькая пухленькая девушка с белокурыми волосами, собранными в пучок, и розовым личиком. На ней была белая униформа и передник в узкую полоску. Паз вытаращил глаза: он никогда не видел белой прислуги, разве что в фильмах из жизни других стран или далекой истории. Его выручил Барлоу.

— Мисс, мы офицеры полиции из Майами во Флориде. Нам хотелось бы повидать мистера Джона Фрэнсиса Доу.

Девушка ответила спокойно, словно визиты полиции в Сайоннете были делом привычным.

— О да, мистер Доу говорил, что вы приедете. Он вон там, вы можете подойти к нему. — Она указала на рабочих у балюстрады. — Самый высокий, в бейсболке.

Четыре человека заменяли медный водосточный желоб, который проходил по опоре балюстрады. Доу умело справлялся с работой, так же как и трое других, совсем молодых людей, двое белых, а третий, по-видимому, латинос. Доу выпрямился и посмотрел на детективов, причем на Джимми он задержал взгляд дольше, чем на Барлоу, и Джимми понял почему. Барлоу представил себя и Паза; Доу пожал обоим руки и произнес:

— Джон Доу.

Он был выше каждого из них по крайней мере на пять дюймов, мужчина лет под шестьдесят, с обветренной кожей на худом лице и выступающим вперед квадратным подбородком; глаза глубоко посаженные, темно-карие и грустные.

— Пойдем присядем на заднем дворе, — предложил он и провел их туда по гравиевой дорожке, а потом через калитку, выкрашенную в белый цвет.

Перед ними открылась еще одна терраса с большим, вытянутым в длину плавательным бассейном, по другую сторону которого зеленый луг спускался к двухэтажному ангару для лодок и пристани. Доу опустился в шезлонг, обтянутый выцветшим зеленым полотном, и жестом предложил своим посетителям занять точно такие же шезлонги у белого металлического стола под заплатанным коричневым зонтом. Он спросил, не хотят ли они выпить охлажденного чая, а когда оба изъявили согласие, нажал кнопку, вделанную в позеленевшую медную пластину в стене.

Слуга вышел через французское окно в той же стене. Он был старше Доу, а волосы его красиво отливали серебром. Коричневый фартук надет поверх синих матросских брюк, рубашка белая, галстук в полоску. Джимми снова ощутил странное чувство, будто он выпал из привычной жизни. Дворецкий подал ему чай со льдом на серебряном подносе, в высоких запотевших стаканах, которые — Паз был в этом уверен — не использовались ни для чего другого, лишь для чая со льдом. В каждом стакане находилась длинная серебряная ложка, а также стеклянная соломинка с надетым на нее толстым ломтиком лимона — точь-в-точь как на рекламной картинке. Чай был крепким и ароматным.

Немного поболтали о пустяках — хорошая погода, приятная температура, Флорида, ловля рыбы в заливе. И Барлоу, и Доу весьма успешно рыбачили в тех местах. Копы присматривались к Доу, а он, в свою очередь, присматривался к ним.

Барлоу сказал:

— Отличное у вас здесь местечко, мистер Доу. Я полагаю, ваша семья давно уже обосновалась тут.

— Да, с тысяча шестьсот шестьдесят пятого года. На этом участке, я имею в виду. Этот вот дом построен в тысяча восемьсот восемьдесят девятом, после того как сгорело деревянное здание постройки тысяча семьсот тридцать второго года. Сенной сарай, который вы, наверное, заметили возле дома, сохранился с тех времен. Я держу в нем свою коллекцию автомобилей.

— Вот это да, — заметил Барлоу. — И вы с супругой живете в доме только вдвоем.

Пауза, достаточно долгая, чтобы сделать глубокий вздох.

— Нет, жена моя нездорова, она живет в частном санатории в Кингс-парк, недалеко отсюда. Так что я живу в доме один, не считая прислуги и помощников разумеется. Все они студенты. Мы помогаем им получить среднее и высшее образование, а также поступить в аспирантуру по их собственному выбору, а они время от времени приезжают сюда поработать. За исключением Рудольфа, это тот, кто приносил чай, и Норы, которая нянчила моих детей; теперь у нее здесь своя комната. Само собой, когда я уйду, государство возьмет на себя заботу об этой лачуге. Устроит музей, как я думаю.

— Конец целой эпохи, — произнес Паз.

Доу вежливо кивнул, а Джимми почувствовал, что сморозил глупость, и ему стало очень не по себе. Заговорил Барлоу:

— Мистер Доу, как мы уже говорили вам по телефону, у нас неожиданно возникли серьезные трудности в работе. ФБР полагает, что убитые в Майами женщины стали жертвами того же негодяя, который убил вашу дочь Мэри. Понимая, насколько это мучительно для вас, мы все же хотим попросить, чтобы вы рассказали нам о событиях, сопровождавших смерть вашей дочери.

Доу крепко провел загрубелой рукой по лицу. Паз заметил, что ногти у него обломанные и грязные. Он не думал, что у богатого человека могут быть такие руки.

— Мы все уехали после ланча на выставку машин в Хантингтоне, — начал Доу. — Все — это значит я и оба моих зятя, Уитт и Дитер. — У него был глубокий, глуховатый голос, и Джимми приходилось напрягать слух, чтобы разобрать слова в шуме ветра и криках чаек. — Девочки не захотели ехать, то есть, собственно, Джейн не захотела, потому что ни Мэри, ни Лили, это моя жена, никогда не интересовались машинами. А Джейн интересовалась, она в школьные годы помогала мне их ремонтировать. Мне особенно хотелось взглянуть на выставленную устроителями «пирс-эрроу», выпуска тысяча девятьсот двадцать третьего года, серия тридцать три… — Доу с неподдельным оживлением пустился было в технические подробности, но, спохватившись, одернул себя и продолжал: — Мы пробыли на выставке часа четыре, дожидаясь аукциона, на котором я все-таки приобрел «пирс-эрроу». Но я даже не оформил доставку. После случившегося я перестал заниматься машинами… Мы вернулись около пяти. Джейн сидела здесь, на том же месте, где сейчас сижу я. Она спала, на коленях у нее лежала книжка. Дитер пошел к себе взглянуть, как там Мэри. Мы услышали его дикий крик. Я вызвал полицию.

— Вы трое все время были на выставке вместе. За все четыре часа, что вы там пробыли, ни один из вас не отлучался на более или менее длительное время? — спросил Паз.

Доу вздохнул.

— Да, мне уже задавали этот вопрос. И я ждал его от вас. Такая у вас работа, это понятно. И мне известно, что люди иногда совершают в своих семьях ужасные вещи. Народу там была уйма, и мы долго бродили в этой толпе. Дитер делал снимки. Были они оба возле меня каждую минуту? Я не могу в этом присягнуть. Дитер мог улизнуть, сесть в машину, приехать сюда, сделать это и вернуться на выставку. И я мог, хотя я там разговаривал со многими знакомыми людьми, которые подтвердили бы мое алиби.

— А как насчет вашего второго зятя, мистера Мура?

— О, Уитт не умеет управлять машиной. У него нет прав. Джейн раза два пыталась научить его, но дело не пошло. Ему трудно было освоить даже езду на велосипеде. Но вы понимаете, насколько это неубедительно…

— Мы понимаем это, мистер Доу, — заметил Барлоу. — Как вы правильно сказали, такова наша работа. Вам известно, где теперь находится мистер фон Шлей?

— Он в Берлине. Вернулся в Германию. Мы с ним поддерживаем связь. Славный мальчик. Мне неприятно говорить об этом, но я даже был удивлен, что он такой порядочный человек. Мэри была так красива, стала моделью в очень юном возрасте, и вокруг нее постоянно крутилась всякая шваль. Евротрэш, как их теперь называют. Я не одобрял стиль ее жизни. Мы надеялись, что, когда она родит ребенка, все пойдет по-другому, она угомонится. — Наступила долгая пауза. — Уитт тоже поддерживает со мной связь. Он в Нью-Йорке.

«Там его нет и не было», — подумал Паз и обратился к хозяину дома:

— Мистер Доу, есть еще один очень неприятный вопрос. Мы слышали, что… словом, между вашими дочерьми, кажется, были натянутые отношения. Слышали также, что ваша старшая дочь находилась в некотором расстройстве рассудка, что с ней произошла некая история… вернее, она испытывала нездоровый интерес к языческим культам и черной магии. Кажется, не секрет, что сотрудники местной полиции считали возможным, будто она имела касательство к смерти Мэри. Каково ваше суждение на этот счет?

Доу посмотрел прямо в глаза Джимми своими зелеными, словно бутылочное стекло, глазами, и в этой позиции оба они оставались довольно долгое время. Паз твердо выдерживал этот взгляд, как и положено полицейскому, но с каждой секундой чувствовал себя все более неуютно. Во взгляде Доу не было враждебности, скорее в нем светилось любопытство, и, кажется, он извлек из своего наблюдения больше, чем Паз намеревался ему открыть, проникнув в сокровенные уголки многосторонней души Джимми, но то, что он обнаружил, ему, скорее всего, не слишком понравилось. Мать Джимми занималась подобными изысканиями постоянно. К счастью, Барлоу нарушил молчание, иначе, как представлялось Пазу, они могли бы просидеть вот так до захода солнца.

— Сэр, мы были бы признательны вам за любые сведения. Должен вам сказать, там у нас люди сильно напуганы. Сейчас для нас существенно лишь то, что этот потрошитель, возможно, каким-то образом связан с вашей семьей. Лично у меня нет сомнений: если мы не схватим его в самое ближайшее время, то еще одна молодая женщина умрет той же смертью, как и ваша Мэри.

Доу бессильно обвис в своем шезлонге. Он закрыл глаза, потом испустил долгий, очень долгий вздох. Барлоу и Паз ждали — они видели, как он страдает. Такое страдание невозможно высказать словами или облегчить слезами.

— Поймите, моя дочь Джейн едва не умерла в Африке, — заговорил наконецДоу. — Когда мой сын, точнее сказать, мой пасынок Джозия Маунт отыскал ее в больнице в Бамако, она весила девяносто семь фунтов, вся была покрыта язвами и не могла или не хотела говорить. Только издавала звуки, похожие на мяуканье кошки. Страшнее этих звуков я в жизни ничего не слышал. Я был уверен, что мы ее потеряем. Мы поместили ее в клинику, специализирующуюся на заболеваниях печени. Больница в Нью-Йорке. Мы думали, что у нее гепатит. Она была желтая, как канарейка, врачи решили, это желтуха.

— И это был гепатит?

— Ничего подобного. Анализы на все типы гепатита, А, В и С, были в норме. Печень функционировала плохо, но никакого, как они говорят, патогенного агента не обнаружено. Рака тоже не нашли. Я иногда просиживал возле нее целый день — и Джози тоже. Жена моя терпеть не может больниц. Немного погодя Джейн заговорила, но не со мной, нет, она просто что-то бормотала, порой на неизвестных мне языках. Что я мог думать? — Он помолчал, видимо, выбирая нужные слова. — Полагаю, это все магия, черная магия. Какая-то война в племени, которое она посетила. Она была на стороне какого-то парня по имени Оо-лоони, против других, их звали Доо-рэк и Мандели, были еще имена, но эти она упоминала чаще. И… потом они, то есть этот тип по имени Доо-рэк принес в жертву беременную женщину и съел части ее тела и тела младенца, а Джейн не могла этому воспрепятствовать. Жертва дала этому поганому типу власть над ней. Хороший парень Оо-лоони не мог ей помочь по неизвестной причине… Это суммарное изложение событий, о которых она бормотала в течение восемнадцати недель. Тогда оно не имело для меня особого смысла, а когда вернулся Уитт, она уже не бормотала так много. Ей стало лучше. Исчезли признаки некроза печени, восстановился нормальный цвет кожи, Джейн начала набирать вес. — Доу помолчал. — Что касается жертвы… я вспомнил о ней, когда была убита Мэри.

— Вы сообщили об этом полиции в то время? — спросил Паз.

— Не сообщил. Это была одна из множества подробностей, о которых она бормотала. Я хотел сообщить, когда вскрытие показало, что произошло с Мэри, но Джейн умерла, и мне казалось, что ни к чему ворошить все это.

— Минуточку, мистер Доу, — к неудовольствию Паза, вмешался в разговор Барлоу. — Муж Джейн не вернулся вместе с ней из Африки?

— Нет, когда ее привезли в Бамако, он находился вместе с туземцами. Кажется, где-то в дальней, уединенной деревне. Джози нанял людей искать его, истратил кучу денег, но они ничего не сделали. Потом Уитт просто явился в больницу.

— И какова была реакция вашей дочери на его возвращение? — спросил Паз.

— Ну, как я уже говорил, она начала поправляться. Могу добавить, что я обрадовался некоторому улучшению ее здоровья. Но вы имеете в виду их личные отношения. Не знаю. Мне Уитт нравился. Всегда нравился. Он веселый парень. Не принимает себя особо всерьез. Талантлив невероятно, и Джейн, кажется, любила его. Это все, что меня интересовало. Мои дочери сами решали, как построить свою жизнь, без моего участия, должен вам сказать. Однако было что-то такое… не то чтобы неправильное… то ли какая-то пустота, то ли отсутствие чего-то важного. Надеюсь, это не прозвучит слишком односторонне или узко, но у него не было веры. Сейчас такое вполне обычно, я имею в виду религию, и большинство неверующих замещает отсутствие веры в Бога чем-нибудь еще. Семья, окружение, справедливость, деньги, — последнее наиболее популярно, я бы сказал. Но у мужа Джейн ничего подобного не было, и выглядел он так, словно у него нет основы, внутреннего стержня, а пустоту заполняют его словесные фейерверки. Впрочем, когда он вернулся из Африки, то показался мне более уверенным, более серьезным. Возможно, он приобрел жизненный опыт, произошло некое прозрение, как говорили в старину, но сам он об этом ничего не говорил, а спрашивать о таком взрослого мужчину не годится. Однако я отклонился от темы, ведь вы поинтересовались отношениями Джейн и Мэри. Прошу прощения, больше не стану уклоняться в сторону.

— Все в порядке, сэр, — успокоил его Барлоу. — Наше время в вашем распоряжении.

— Отношения у них были не слишком близкие, позвольте начать с этого. Трудно было бы найти сестер, менее похожих одна на другую, чем они. Мэри была близка с матерью, а Джейн — моя дочка. Семьи часто делятся таким вот образом. Джейн уродилась в меня, отсюда и наша близость. Она держалась в тени, не любила выставлять себя напоказ. Мэри, наоборот, стремилась быть на виду. Как и ее мать. Если она была в дурном настроении, весь дом сразу замечал это, ну а если в хорошем, то освещала все вокруг словно прожектором. И к тому же, как вы, конечно, знаете, она с детства отличалась необыкновенной красотой. Она решила использовать свою внешность как средство пробить себе дорогу, сделать карьеру. Если хотите знать, главным образом через постель.

— И Джейн порицала это? — спросил Паз.

Доу немного подумал.

— Видите ли, я не мог бы утверждать это определенно. Быть может, моему пасынку что-то известно. Он и Джейн всегда, с самого детства, были вот так. — Он поднял вверх два сложенных вместе пальца правой руки — указательный и средний. — Мы отправили девочек в разные школы, потому что Джейн неизбежно проигрывала бы даже чисто внешне в присутствии Мэри. Но порицание? Нет. Джейн всегда старалась сблизиться с Мэри, быть ей настоящей сестрой. Стремилась поддерживать связь даже тогда, когда уезжала далеко и надолго. Письма, фотографии и так далее. Но я не думаю, чтобы Мэри написала в жизни хоть одно письмо. Однако, в сущности, вы хотите узнать, ненавидела ли Джейн свою сестру настолько, чтобы убить ее? Была ли она настолько завистлива? Представьте себе, я думал об этом не одну ночь. Могло ли произойти такое? Мог ли я что-то сделать? Не ошиблись ли мы в чем-то главном, когда воспитывали их? И скажу так: я не знаю. Джейн я понимал… или думал, будто понимаю. И без затруднений ответил бы: нет, никогда. Но… ее профессия. Места, где она бывала, вещи, которые она наблюдала… Может, что-то и поднялось из темных глубин души. У каждого из нас есть темные глубины. Вы при вашей работе знаете об этом больше, чем я.

— Вы считаете, она покончила с собой? — спросил Паз, чувствуя, как жестоко звучит его голос. — Она оставила записку?

Опять этот долгий взгляд зеленых глаз.

— Взрыв был умышленный, — заговорил Доу. — Джейн была опытным и осторожным моряком, а «Ястреб» — безопасным судном. Я не вижу иного объяснения случившемуся.

Прямой ответ был удачной уловкой, этот человек, видимо, хорошо напрактиковался в такого рода хитростях. Он перевел взгляд на спускающийся к берегу луг, пустующий бесполезный бассейн, лодочный сарай и безлюдную пристань. Предзакатное солнце бросило косой луч сквозь разрыв в облаках, за которыми уже скрылось, осветив все это, словно декорацию для пьесы о гибели семейного очага. Картина была настолько ошеломительной, что все трое замерли в полном молчании. Только Барлоу вдруг произнес:

— Вот это да!

Доу ему улыбнулся.

— Да, в это время дня, и особенно в это время года, здесь очень красиво. Порой мне думается, не обратить ли все в пепел, сжечь все здания, а тогда я сидел бы вот так и перебирал почерневшие от копоти глиняные черепки. Однако, — продолжил он с тяжелым вздохом, — я полагаю, Господь сохранил мне жизнь ради какой-то цели, и я покоряюсь его воле. — Сказать на это было нечего, и все трое еще посидели молча, наблюдая за игрой теней. Потом Доу встал и предложил: — Вы не хотели бы осмотреться здесь? Я показал бы вам все, и в том числе место, где произошло убийство, и так далее.

— Это было бы очень любезно с вашей стороны, — поблагодарил его Барлоу, и они с Джимми последовали за хозяином имения — сначала к пристани и лодочному сараю. Тут они увидели над сараем надстройку, нечто вроде небольшой мансарды, и узнали от Доу, что этим помещением Де Уитт Мур пользовался как своим кабинетом.

— Теперь у вас нет судна? — спросил Паз.

— Нет, — односложно ответил Доу и добавил что-то еще очень тихо.

— Простите?

— Нет, ничего, — сказал Доу. — Давайте пройдем в дом. Я полагаю, вы не слишком интересуетесь парком и тому подобными вещами.

Ничего особенно интересного с точки зрения следствия не было и в доме. Библиотека как библиотека, гостиная как гостиная. Обстановка соответствовала богатству хозяев и традиционным вкусам семьи, отнюдь не заинтересованной в том, чтобы пускать кому бы то ни было пыль в глаза. Пожалуй, больше картин на религиозные темы, чем в других домах такого типа, и распятие, которое, как решил про себя Паз, находилось здесь не в качестве украшения. Он был немного удивлен свойственной почти всем вещам изношенностью — в отличие, скажем, от с иголочки новенькой обстановки в доме у Варгасов. Из спальни, в которой убили Мэри Доу, вынесли все вещи, остались только голый пол да светло-серые стены, отражающие предвечерний свет.

Они вышли через боковую дверь и направились в старый сенной сарай. Когда Доу включил свет, Паз не удержался и ахнул. Машины выстроились в два ряда, сверкая геральдическими красками и хромом. «Кадиллак» выпусков 1922 и 1948 годов, «хапмобил» 1927 года, несколько «паккардов» разных годов выпуска, «корд», классический «мустанг», «шеви бель-эйр» 1956 года, — словом, детройтский металл во всей своей красе и славе.

Пазу вдруг пришло в голову спросить:

— Когда вы поехали на выставку, то воспользовались одной из этих машин?

— Ну да, мы поехали вот на этой. — Доу указал на черный «кадиллак» 1948 года с откидным верхом. — А почему вы спросили?

— Это может показаться странным, но я надеюсь, вы меня извините. Вы могли бы вывести его сейчас из сарая? Мы, все втроем, проехались бы на нем. Недалеко, до начала дороги. Причина такова: вдруг вам вспомнится какая-то подробность той, прежней поездки, какое-то ваше наблюдение. Это могло бы нам помочь.

Барлоу бросил на Джимми сердитый взгляд, но Джимми его проигнорировал.

— Разумеется, — ответил Доу. — Почему бы и нет? Мне так или иначе необходимо, так сказать, вывозить каждую из них на прогулку хотя бы раз в месяц.

— Кто где сидел? — спросил Паз. — В тот самый день?

— Уитт на заднем сиденье, Дитер впереди, рядом со мной.

Паз забрался на заднее сиденье, устроился поудобнее на мягком плюше. Барлоу сел на место рядом с водителем, и Доу вывел машину на солнечный свет. Паз наклонился вперед.

— Итак, мистер Доу, скажем, сейчас у нас тот самый день. Кто чем занят? Что происходит?

Доу минуту подумал.

— Значит, так. Дитер возился со своей камерой, закрепляя на ней светофильтр, потому что день был очень солнечный. У нас в доме есть темная комната, которой никто не пользовался после смерти моего отца, и мы вели разговор о том, как бы ее переоборудовать таким образом, чтобы Дитер мог печатать там свои снимки. Ну, обсудили эту тему, потом заговорили о Берлине, Дитер недавно оттуда вернулся, рассказывал о постройке новых зданий, о том, как он их фотографировал. Говорили и о будущем ребенке, о том, что, когда он подрастет, надо будет отвезти его в Германию и показать родственникам Дитера.

Они доехали до конца подъездной дороги.

— Достаточно далеко? — спросил Доу, и впервые за все это время голос его прозвучал устало.

Барлоу сказал:

— Очень хорошо, мистер Доу. Простите, что причинили вам неудобства.

Доу молча развернул машину и поехал обратно к дому. Паз обратился к нему:

— Теперь, мистер Доу, вы возвращаетесь. Что происходит?

— Мы говорим о выставке машин… нет, это было раньше. Мы говорим… м-м… да, об американском футболе. Как помню, был в разгаре футбольный сезон, и мы хотели успеть к телевизору ко второму тайму между командами «Питт» и «Нэви». Я объяснял Дитеру правила игры, потом заспорили о преимуществах американского и европейского футбола.

— Участвовал ли в разговоре Уитт?

Долгая пауза.

— Я вынужден ответить отрицательно. А почему вы спрашиваете?

— Вы помните все, что он делал во время поездки, все, что он говорил, каждую фразу, которой вы с ним обменялись?

Доу ответил не сразу, сначала он поставил машину на ее место в сарае и выключил мотор. Все трое вышли из машины.

— Теперь я могу ответить вам, детектив, что нет, не помню. Скорее всего, Уитт в этот день был молчалив, он вообще достаточно часто погружался в молчание. Ведь он писатель, а им такое свойственно. Мы даже подшучивали над Уиттом по этому поводу. Вы пытаетесь намекнуть, что его какое-то время не было в машине вместе с нами? Уверяю вас, это полная чепуха, он все время провел с нами, готов показать это под присягой.

— Но он не сделал и не сказал ничего, что вам запомнилось бы, в то время как вы помните очень многое из того, что говорил и делал ваш второй зять.

На скулах у мистера Доу появились темные пятна.

— Детектив, я вне себя от горя, но я не сумасшедший.

— Никто этого и не говорит, мистер Доу. Мы просто хотим прояснить некоторые обстоятельства, — заговорил с ним Барлоу, а Джимми тем временем вышел из сарая.

Ему было слышно, как Барлоу успокаивает Доу и заверяет его, что он, Джимми, хороший полицейский, но объяснение это, с точки зрения самого Джимми, чересчур затянулось. Он оперся о «таурус», зажег сигару и посмотрел на часы. Это место с его традициями, портретами предков и неколебимой репутацией начинало действовать ему на нервы. Джек Доу лгал, чтобы защитить свое доброе имя, он лгал, чтобы защитить свою дочь, он ставит себя выше всех законов и уложений… и что, черт побери, делает там, в сенном сарае, эта «старая петарда», чего он там так долго торчит?

В машине Джимми порылся в портфеле, отыскивая, что бы почитать, и вдруг вспомнил о конверте, который захватил, уходя из Управления полиции Майами. Оказалось, конверт доставлен от Марии Саласар и содержит манускрипт в особой папке, к которому прикреплено письмо, написанное красивейшим почерком черными чернилами на кремовой толстой бумаге с отпечатанным наверху листка адресом. В письме говорилось: «Дорогой детектив Паз, Вы, вероятно, помните о нашем разговоре по поводу некоего документа, в котором упоминаются Тур де Монтей и некоторые африканские культы, что может оказаться важным для Вашего расследования. Узнав о гибели еще одной женщины, я почувствовала необходимость обратить Ваше внимание на прилагаемый текст. К сожалению, насколько я поняла, автора текста уже нет в живых, но если я, по Вашему мнению, могу чем-то помочь, позвоните мне немедленно».

Паз обратился к документу. Внутри у него все судорожно сжалось. Документ был озаглавлен: «Психотропные вещества, употребляемые колдунами племени оло в Мали». Автор Дж. К. Доу. Хотя это был научный текст, доктор Доу употребляла немного специальных терминов и старалась избегать сугубо академического стиля. Это было чистое наблюдение, основанное как на личном эксперименте, так и на внешнем описании. Она сама принимала некоторые вещества, употребляемые колдунами оло, и рассказывала об их действии. Наиболее примечательным было описание того, как один из колдунов оло сделал себя невидимым для нее при свете дня.

Джимми все еще читал документ, когда десять минут спустя появилась наконец чертова «старая петарда», щуря глаза от солнца. Барлоу сел в машину.

— Что ты читаешь, Джимми?

— Да ничего особенного. Научный документ. Насчет того, что парни в Африке могут делать себя невидимками.

— Да ну? Ладно, я с самого начала говорил, что ты станешь экспертом по таким штукам.

Паз швырнул листок на заднее сиденье, включил мотор и рванул вперед с такой скоростью, что гравий полетел во все стороны, он повернул так круто, будто за ними гнался сам дьявол. Барлоу бросил на Джимми быстрый взгляд, а тот спросил:

— Скажи, Клетис, ты разобрал, что старик буркнул там на пристани?

— Да, он сказал: «Я больше никогда не выйду в море».

— Больше не выйдет в море? Почему бы это? Он при таких деньгах, что мог бы купить себе судно, любое, какое только бы захотел.

— Почему бы тебе не развернуться в обратную сторону и не спросить его об этом? — заметил Барлоу. — Глядишь, и узнал бы что-нибудь.

Это был один из многочисленных случаев, когда Пазу в ответ на слова своего напарника только и оставалось рявкнуть: «А пошел ты знаешь куда!» — но поскольку он не мог себе такого позволить, то молча стиснул зубы и повторил свое любезное пожелание много раз в уме.

Уже перед самым выездом на шоссе Барлоу сказал:

— Если ты так зациклился на этом, тебе стоит облегчить душевное бремя. Потолкуй со своим напарником, сынок.

Паз резко вывернул руль, а потом нажал на тормоз. Машина остановилась на дорожке, ведущей к небольшой платной стоянке. Он достал с заднего сиденья свой портфель и вынул из него папку, оставленную агентом Робинеттом. Извлек из папки фотоснимок, который столь пристально изучал раньше, и протянул Барлоу.

— Хороший снимок, — сказал Барлоу. — Мой папаша его не одобрил бы с чисто профессиональной точки зрения, ведь он был лучшим фотографом во Флориде, но…

— Брось ты свои разглагольствования, Клетис! Парень сейчас в Майами! Это он на снимке!

— Откуда ты это знаешь?

— Он находился здесь, когда погибла Мэри Доу. И он был в Майами, когда произошли два наших убийства.

— Ты его видел?

— Нет, я разговаривал с руководителями театра «Гроув». Он точно был в Майами во время и первого, и второго убийства. Я сам был на представлении его пьесы, и люди смотрели на меня и махали мне, словно я какая-нибудь знаменитость. На какого подозреваемого в убийстве я оказался похожим? На того, кто убил Диндру Уоллес, верно? Зрители в фойе приняли меня за автора пьесы. Тогда я не обратил на это особого внимания, но сейчас оно обрело смысл. Автор сам играл в своей пьесе и был загримирован под белого, вот тебе и наш тип на велосипеде. Черт, ведь я видел его на сцене в ту ночь, когда была убита Тереса Варгас. Он не умеет управлять машиной, ты же помнишь, что Робинетт говорил нам об этом необычном обстоятельстве. Он американец, внешне привлекательный, умеет поговорить, и об этом Робинетт тоже сообщил нам. А в папке есть сведения, что и он, и его жена изучили основы африканского колдовства. Да, все это имеется в досье ФБР, если, конечно, она не лгала своим коллегам-ученым. Возможно, она и теперь с ним, его старушка, которая изобразила самоубийство, чтобы отвести подозрение от мужа. А твой замечательный Доу ее покрывает.

— Ничего подобного.

— Ты уверен?

— Он честный человек.

— Да, точно! Таким понимающим ребятам, как ты, ни к чему детектор лжи.

Лицо у Клетиса сделалось очень строгим.

— Джимми, ты хороший коп, но ты оцениваешь людей только с точки зрения копа. Этот человек перенес тяжкие страдания, и они сделали его более сильным. Укрепили его веру. Ты просто не понимаешь, насколько она велика, ведь такая сила веры — редкое явление в нашем мире. Я считаю себя христианином, но я не достоин завязывать ему шнурки на ботинках. Он ничего не скрывает, да и не в этом дело. Каким образом твой подозреваемый мог бы совершить преступление, если он весь день находился в двадцати милях от дома? Мы можем лишь принять его алиби.

— Я не знаю, как он это сделал, — признался Паз, — но Джейн Доу в этом вот документе утверждает, что она знает. Существуют африканские яды растительного происхождения, и с их помощью он мог появиться на месте преступления и убраться оттуда никем не замеченным. Он одурманивает своих спутников, ускользает из машины, совершает преступление, потом возвращается в машину на обратном пути, а они считают, будто он все время находился вместе с ними. Они не могут вспомнить, что он делал, но уверены, что он был с ними.

Барлоу посмотрел на снимок.

— Пожалуй, он и в самом деле немного похож на тебя. Хотя, если хочешь знать мое мнение, ты гораздо красивее.

Джимми выхватил у Клетиса фотографию и спрятал ее в папку.

— Держу пари на твою голову, это он.

Барлоу поглядел на него со смешинкой в светлых глазах.

— Я думаю, ты, скорее всего, прав. Я тоже считаю, что это он.

Паз почувствовал огромное облегчение. Ему хотелось сгрести Барлоу в объятия и расцеловать.

— Ладно, порядок, — сказал он. — Я уж думал, что я там сойду с ума.

— У тебя есть свои недостатки, но помешательство к ним не относится. Выходит, однако, что тут совсем другая история. Мне надо малость подумать. Кстати говоря, сидя на этой дорожке, мы к этому типу не приближаемся.

Они поехали прямиком в аэропорт Ла Гуардиа и улетели в Майами, куда прибыли после семи вечера. По дороге из аэропорта Паз сделал несколько звонков и выяснил у администратора театра, что Де Уитт Мур остановился в «Пойнсиана-Сьютс», комплексе одноэтажных студий на Брикелл. Они заехали туда; Мура дома не оказалось. С теми же результатами посетили и театр. Тогда они поехали в Управление полиции, поговорили с Мендесом и доложили ему, что убийство в Сайоннете совершил тот же человек, который орудовал в Майами, что у них появились некоторые обнадеживающие нити, но реального подозреваемого пока нет, — это была стратегическая ложь во имя того, чтобы избежать обсуждения версии о враче-колдуне. Впрочем, начальник их не слишком выпытывал, поскольку ему с избытком хватало дел с размещением и охраной женщин на сносях, которых набралось сто девяносто четыре. Их поселили в отеле «Милано», четырнадцатиэтажном здании на Бискейн, выстроенном на деньги от продажи наркотиков и перешедшем во владение города после разоблачения и краха шайки наркодельцов. Отель пустовал вот уже несколько месяцев, так как городские власти до сих пор подыскивали человека, который взялся бы превратить здание в нормальный отель, а не в предприятие для отмывания грязных денег. Здание сохранило вполне презентабельный вид. Теперь огни «Милано» снова зажглись, кондиционеры заработали, а полицейские со всего города занимались тем, что охраняли беременных женщин и сопровождали их на улицах в случае необходимости.

Барлоу отправился домой, и Паз тоже, но он покинул свое жилище примерно после половины девятого и подежурил в машине возле «Пойнсианы». Он выкурил несколько больших сигар, наблюдая за людьми, входящими в здание и покидающими его. Мур не появился до полуночи, и Паз решил, что он творит свои колдовские делишки, быть может вместе с верной Джейн, где-то на стороне и будет отсутствовать всю ночь. Джимми вернулся домой, переоделся в шорты, осушил пару банок пива «Корона» и погрузился в чтение книги Марии Саласар о сантерии. Главным, что он оттуда извлек для себя, было описание галлюцинаций участников церемонии: им представлялось, будто в них вселяются ориша. В этом он мог попробовать разобраться. Может ли кто-либо вызвать галлюцинации у другого человека посредством некоего влияния… Джимми поискал в тексте подходящее определение… а, вот: «постгипнотическое внушение». Возможно. Выражение имеет чисто научный смысл, нечто вроде таких, как «инфаркт миокарда» или «пьезоэлектрическая вспышка». Он отложил в сторону книгу Саласар и взялся за книгу Вьершо, которую дал ему Ниринг. Он читал предисловие со все возрастающим волнением. Понятно, что имел в виду Ниринг. Вьершо утверждает, будто галлюцинация может быть наведена на расстоянии, что шаманы ченка умеют показать вам не существующие в реальности предметы или явления, даже если вы находитесь на расстоянии многих миль. Паз продолжал читать с увлечением, недоверием и все большей тревогой.

Зазвонил телефон. Паз взглянул на определитель номера: звонила мать. Он знал, чего она от него потребует, но не собирался действовать по ее указке. Он вышел из дома и доехал до Майами-ривер, где держал на причале свой катер. Мать не знала, что у него есть собственное судно, а если бы знала, то не одобрила бы, во всяком случае, такое судно: длиной в двадцать два фута, изготовленное из клееной фанеры местным мастером и выкрашенное в цвет морской волны. Внутри все предельно просто: две койки с матрасами из пенопласта, холодильник, патентованная печка, фонарь, фанерные шкафчики. Все грязное, зато мотор в сто пятнадцать сил, новенький и без единого пятнышка. Паз включил его, спустился вниз по реке и ходил кругами по заливу пару часов, пока не обрел полную уверенность, что ресторан уже закрыт. Он чувствовал себя гораздо лучше, чем во все предшествующие дни, и, как всегда, удивлялся, почему это он не совершает морские прогулки чаще. Вернувшись домой, он еще почитал Вьершо и уснул в своем белом кожаном кресле с книгой на груди. Он был разбужен Мендесом без четверти пять утра.

— Мерзавец проделал это снова, — сказал Мендес.

Пазу незачем было спрашивать, кто этот мерзавец и что он сделал. Однако про себя он отметил, что голос у Мендеса непривычно резкий.

— Женщина из тех, кто не был под охраной?

— Нет, он разделал ее прямо в «Милано». Приезжай немедленно!

Щелчок.

Паз положил трубку, встал и крепко потер рукой лицо. Сна как не бывало.

Улица перед отелем была перекрыта. Дюжина различных полицейских машин заполняла подъездную дорожку. Над зданием завис вертолет, но свет его прожектора нужен был разве что для телесъемок. Фургоны средств информации находились достаточно далеко от здания. Паз поставил машину на бульваре Бискейн, нацепил на грудь свою бляху, прихватил с собой портфель и вошел в отель.

В вестибюле было полно вооруженных полицейских, будто особо опасный преступник решил прекратить полосовать женщин ножом и начал пользоваться автоматическим оружием. Паз огляделся с не свойственной ему обычно неторопливостью. На лицах у многих были написаны откровенный страх, недоумение и нечто вроде сомнения в реальности происшедшего — чувства, которые, насколько мог судить Джимми по собственному опыту, копы, как правило, публично не проявляли. Он направился на место преступления, к номеру 416 на четвертом этаже, коридор которого был забит еще большим количеством полицейских, а также криминалистов-экспертов, рыдающих женщин в ночных рубашках и социальных работников, пытающихся остановить истерию. У Мендеса был такой вид, словно это ему, а не Элис Дженнифер Пауэрс, незамужней белой женщине двадцати двух лет (как вскоре узнал Паз), пришлось перенести операцию по извлечению внутренностей. Мендес разговаривал с двумя патрульными лейтенантами, поэтому Джимми сразу прошел в номер 416, где, как и ожидал, обнаружил Барлоу.

— Итак, еще одна, — сказал Паз, глядя на окровавленный труп на постели, тело круглолицей молодой женщины с короткими каштановыми волосами и кожей, синевато-белой, словно снятое молоко. Как и остальные жертвы, она выглядела совершенно спокойной. — Есть предположения, каким образом этот молодчик проник в отель?

— «Осязаем, как слепые стену, и, как без глаз, ходим ощупью, спотыкаемся в полдень, как в сумерки, между живыми — как мертвые», Книга Исайи, глава пятьдесят девятая, стих десятый, — изрек Барлоу. — Это нам и предстоит выяснить, Джимми. Всех ребят, кто дежурил нынче ночью в вестибюле, и всех, кто дежурил на этаже, собрали внизу, в магазине, торгующем кофе. Шеф требует, чтобы мы допросили каждого по отдельности. Там есть маленький офис управляющего, ты можешь его занять. Я тем временем осмотрю место преступления.

— Ничего, управимся, у нас уже есть опыт. Все проделано так же, как и в других случаях?

— Не совсем. На этот раз он забрал с собой ребенка. Как видишь, это номер на двоих. Вторая женщина спала на соседней кровати. От нее и узнали о случившемся. Она встала в десять минут третьего, чтобы зайти в ванную комнату, и обнаружила свою соседку в таком вот виде. После того, что она увидела, ее держат на транквилизаторах.

Это значило, что расспрашивать ее, по крайней мере теперь, невозможно. Собственно говоря, подумал Паз, невелика потеря, вряд ли она в состоянии сообщить об убийце нечто более вразумительное, чем сообщила Тэнзи Фрэнклин.

Внизу в магазине ожидало четверо полицейских — сержант Майк Дюваль и патрульные Бобби Руис, Дик Лаксфельт и Мерседес Апарисио. Когда вошел Паз, все четверо посмотрели на него с надеждой, словно он мог их спасти. Первым Паз вызвал сержанта.

Дюваль работал в полиции восемнадцать лет, у него была хорошая репутация, потому его и привлекли к участию в этом особо сложном деле. Он к тому же умел докладывать четко и точно, Паз это знал и позволил ему говорить самому.

— Было два двадцать пять. Я сидел за бюро портье вместе с Апарисио, мы проверяли лист наблюдений перед приходом следующей смены, после чего я собирался идти проверять посты, что делал каждый час. Сначала я подошел к дежурному у служебного входа, это был Лаксфельт, потом поочередно проверил посты у лифтов на этажах. На четвертом дежурил Руис. Гляжу, какой-то тип идет через холл по направлению к лифту, спокойно, словно постоялец к своему номеру. Я сначала было решил, что это кто-то из ваших, но тогда он должен был бы отметиться у нас внизу, поэтому я крикнул: «Эй, сэр, вы куда идете?» Он только махнул мне рукой и нажал на кнопку лифта. Двери открылись, и он вошел в кабину. Вот так это было. Вот дерьмо, думаю. Я тут же объявил по радио тревогу на все посты на этажах, сообщил, что в отель проник посторонний. Вызвал Лаксфельта, спрашиваю, какого хрена он позволил этому типу пройти мимо себя, Лаксфельт клянется, что никто мимо него не проходил. Он стоял у главного входа, дверь стеклянная, мне было видно, что он там стоит. Клянется, мол, никакого типа не было. Но мы, то есть я и Апарисио, видели этого типа. Тогда я вызвал подкрепление, намереваясь осмотреть все комнаты. А пока мы увидели на индикаторе, что кабина остановилась на четвертом этаже. Вызываю Руиса, ведь он на четвертом, и Руис сообщает по радио, я, мол, его вижу, я его застукал. И все, молчание. Я вхожу в другой лифт, поднимаюсь на четвертый этаж. Руиса там нет, а я, стало быть, в полном дерьме. Слышу сирены. Спускаюсь в вестибюль. Там лейтенант Посада, с ним десять человек, а по дорожке к отелю бегут еще люди. Я рассказал лейтенанту, что случилось, и мы стали обыскивать отель, все комнаты и служебные помещения… поставили по два человека у каждого выхода. — Тут он перевел дыхание. — Мы проверили сначала все комнаты на четвертом, я их сам осматривал. Все мирно спят. Такая же картина во всем здании. Было уже около четырех часов. И тут зазвонил этот хренов телефон. Женщина из четыреста шестнадцатого кричит как сумасшедшая. — Дюваль вытер ладонью широкое лицо и провел пальцами по волосам. — И вы хотите знать, как выглядел этот гад, верно?

— Это бы нам помогло.

— Правильно, только дело в том, что я не могу его описать. Я смотрел прямо на него с расстояния в двадцать ярдов, не больше, и свет горел ярко, а я не могу вам сказать, был ли он черный, белый, желтый, высокий, маленький, толстый, худой, был на нем костюм Санта-Клауса или что еще. Ничего не помню. Я бы решил, что я спятил, но с Апарисио то же самое. Пустота, как бывает во сне, увидишь что-нибудь страшное вроде прогулки по Марсу, проснешься, лежишь и ничего не соображаешь. Что за дьявольщина…

— Хорошо, я понял, а чтобы вы успокоились, скажу: этот мерзавец имеет при себе самые разные вещества, дурманящие разум, у нас есть доказательства. Он мог распылить что-то такое в воздухе, кто знает? А как насчет Руиса, что с ним случилось?

— О, Руис! — Дюваль фыркнул. — Мы его обнаружили в уборной минут через десять после того, как нашли труп женщины. Он выглядел то ли как пьяный, то ли как обкуренный. У него есть что рассказать. Предоставляю вам самому это от него услышать.

После этого Джимми разговаривал с Апарисио, которая подтвердила во всех подробностях рассказ своего сержанта; за нею последовал Лаксфельт, совершенно сбитый с толку событиями прошедшей ночи. Он с непреодолимым упорством настаивал на том, что мимо него никто не проходил в вестибюль. Руис оказался худым, нервным пареньком, он первый год служил в полиции. На лбу у него выступили крупные капли пота, он курил одну за другой сигареты «Кэмел» с фильтром. Он начал рассказывать свою историю, начав с того момента, когда открылись двери лифта.

— Я пригнулся, держа оружие наготове. Я одним ударом уложил его на пол. Он не сопротивлялся, я надел на него наручники. Я связался с сержантом по рации и сказал, что схватил парня, он в наручниках. Я обыскал его карманы и обнаружил нож.

— Какой это был нож, Бобби?

— Один из тех, какими выполняют резьбу по дереву, с красной пластмассовой ручкой, лезвие похоже на длинный скальпель. Я его сложил. Потом на другом лифте поднялись сержант с Диком. Они увели преступника. И тут появился лейтенант Кинси, начальник моей смены, и меня все стали хлопать по спине. Дело сделано, все кончено. Я имею в виду, что я это помню. Так было. Я подогнал свою машину к отелю, моя смена закончилась, и я поехал домой. Лег спать. И вижу сон, настоящий кошмар, и запах сильный, резкий, будто я в каком-то темном месте, узком, как гроб, и я встаю… А потом… я вдруг понимаю, что я не сплю, и я не лежу в постели, а на самом деле нахожусь в каком-то темном месте, и пахнет вроде как отбеливателем для стирки, только сильнее. Это была женская уборная на четвертом этаже. Я выхожу и вижу, что в коридоре полно полицейских, все они смотрят на меня. Подходит сержант Дюваль и спрашивает: где ты был, черти бы тебя взяли? Наручники мои у меня на поясе. Я первым делом сам его спрашиваю: «Вы его схватили? Ведь вы же его увели!» А они на меня глаза таращат. Потом рассказали мне, что произошло.

Руис спрятал лицо в ладони, бормоча:

— Ах, дерьмо! Ах, дьявол!

Далее последовали сухие, без слез, рыдания, Паз произнес свою утешительную фразу насчет экзотических одурманивающих веществ, но это не помогло. Потрошитель каким-то образом отключил разум паренька от действительности, это было не менее жестоко, чем изнасилование невинной девушки, только насилие было не над телом, а над умом. Неизлечимая рана.

Паз прекратил разговор; Руис явно не помнит наружность потрошителя, что и не удивительно. Джимми вышел из отеля подышать воздухом, но воздух этот в значительной степени состоял из выхлопных газов от полицейских и репортерских машин. Он присел на каменную скамью и просмотрел свои записи при свете восходящего над горизонтом солнца. Начало нового дня, которому не рад ни один из сотрудников Управления полиции Майами. Зазвонил мобильник.

— Где твоя машина?

Паз сказал где и спросил:

— Что у тебя, Клетис?

— Только что позвонили, найден ребенок.

— Где?

Клетис назвал адрес и добавил:

— Я подожду тебя в машине.

Десять минут спустя они прибыли на улицу Гибискус и подъехали к тонущему в зелени двору, в глубине которого видно было двухэтажное здание с облупившейся темно-желтой штукатуркой. Мигающие огни патрульной машины бросали причудливые блики на темную листву деревьев. Когда Барлоу и Паз вышли из машины, как раз подъехал фургон «скорой помощи», чьи темно-красные огни добавили свой цвет к этой картине. Молодой патрульный полицейский, который провожал Клетиса и Джимми во двор, был очень бледен.

Ребенок — это была девочка — лежал на нескольких промокших от крови листах газеты «Майами геральд». Номер был вчерашний. Спортивные страницы. Верхняя часть черепа младенца аккуратно сдвинута вбок, на плечо. Извлеченный из черепа мозг положен на другую сторону. Ранние мухи проявляли к трупику повышенный интерес, и по меньшей мере один пальмовый жук успел заползти в пустой череп. Барлоу мягко заговорил с патрульным и отправил его охранять вход во двор. Вскоре приехали эксперты из отдела криминалистики, а за ними следом явился и медэксперт Эчиверра.

Барлоу сказал:

— Хозяйка и ее семья живут в доме. Я пойду поговорю с ними. Женщина по имени Долорес Тьюи и ее ребенок занимают помещение при гараже. Может, ты побеседуешь с ней? Вдруг да выяснится что-нибудь любопытное.

— К примеру, ключ ко всему делу? — огрызнулся Паз.

— Тут, видишь ли, есть одна странность. Почему потрошитель оставил труп ребенка здесь? В предыдущих случаях он оставлял его на месте преступления. А если хотел на этот раз избавиться от него, то мало ли мест, где он мог его выбросить так, что никто никогда и следов не найдет. Груз привязал — и в воду. Ты подумай об этом.

Барлоу удалился, а Паз немного поговорил со старшим группы криминалистов и Эчиверрой. Лица у обоих были напряженные и даже испуганные — и никаких привычных замогильных шуточек.

Паз прошелся по участку, чтобы сориентироваться. Две смыкающиеся стороны двора представляли собой плотную живую изгородь из кротона и гибискуса, розовые цветки последнего были особенно хороши в этот ранний час. В самом дворе росло высокое дерево манго, усыпанное плодами, гуава, лайм и лимонное дерево наполняли воздух своим ароматом. Трава под деревьями, жесткая и разнородная, была тем не менее аккуратно подстрижена.

В группе криминалистов началось некоторое оживление. Оказалось, они обнаружили на участке голой земли недалеко от манго четкий и хорошо сохранившийся отпечаток ребристой подошвы спортивной обуви, какую обычно носят любители гребли. Паз проявил вежливый интерес к открытию и направился к гаражу, который почти полностью занимал третью сторону двора.

Паз окинул взглядом квартиру при гараже. В окне он заметил чье-то лицо, однако оно тотчас исчезло. Он прошелся мимо гаража раз и другой, даже ничего не разглядывая, ибо думал о другом. О том, что сказал ему на прощание Барлоу. Это не было пустяками или вздором, прихотью, нет, это было очень важно для потрошителя, если он рискнул везти (на велосипеде!) смертельно опасное доказательство его преступления от «Милано» до Кокосовой рощи, рискуя на каждом шагу встретить полицейского, который его остановит. Паз еще раз быстро глянул на окно квартиры при гараже, но опять ничего не увидел.

Странное чувство овладело им. Вокруг него двигались люди, разговаривали, решали свои задачи, но они казались ему химерами, в то время как он был единственным реальным существом во всем дворе. Краски цветов и сияющего неба казались более живыми, чем обычно; он поднял голову. Облака клубились — такими их показывают в фильмах ужасов. Потом все вновь вернулось к повседневной обыденности, встало на привычные места. Но здесь, в этом дворе, именно в эту минуту проявилось… Что? Паз искал слово, вроде бы одна из его женщин его употребляла… нексус? То есть взаимосвязь? Все сошлось воедино в этом грязном дворе, не только в расследуемом деле, но каким-то необъяснимым путем и во всей его жизни. Джимми поднялся по ступенькам к двери квартиры в гараже и постучался.