"Лекции по истории Японии" - читать интересную книгу автора (Конрад Николай Иосифович)

ДРЕВНЕЙШИЙ РОДОВОЙ СТРОЙ

Изложение содержания какого-нибудь периода японской истории должно опираться на изучение источников, относящихся к этому периоду. Это положение остается верным и для древней эпохи: и здесь мы должны такие источники найти и на них основывать наше изучение. Древний период заканчивается в середине VII в. Начало же его восходит к очень отдаленным временам. Какими же источниками мы обладаем для изучения древней истории Японии?

Совершенно естественно, что в самом начале своей исторической жизни народ еще не имеет письменности. Ожидать поэтому наличия письменных источников, возникших в эпоху первобытного коммунизма и даже раннего родового строя, — совершенно невозможно. Письменность появляется обычно сравнительно поздно, когда уже первые этапы исторического развития пройдены.

Как известно, появлением у себя письменности японцы обязаны Китаю: ими были усвоены китайские иероглифы, и впоследствии на основе этих иероглифов была выработана в дополнение к ним слоговая азбука "кана" — в двух графических вариантах — "катакана" и "хирагана", сведенных в две алфавитных системы — "годзюон" (для катакана) и "ироха" (для хирагана). До появления этой китайской иероглифической письменности никакой своей письменности у японцев не существовало. Правда, археология обнаруживает наличие в глубокой древности примитивных знаков, которые могут считаться первым шагом по пути к изобретению письма: это — рисуночное письмо и условные значки. Первые обнаружены на древних металлических гонгах и на стенах пещер (в пров. Коти); вторые на глиняных сосудах, найденных в древних пещерных жилищах (в преф. Сайтама). Но это еще не письмо, а только его зародыши, не получившие к тому же на японской почве развития. Кроме того, кое-где обнаружены следы знаков, более похожих на письменные, что дало повод некоторым японским исследователям еще в период феодализма (например, Хирата Ацутатакэ, 1776–1843) утверждать, что в Японии, в самую древнюю эпоху, в т. наз. "век богов" существовали свои письменные знаки, которые они и назвали "письмом века богов". Однако, ближайшее исследование этих знаков установило, что эти знаки принадлежат к другим древним системам письменности (к древне-корейской, м.б. к древне-турецкой) и попали в Японию благодаря появлению на японских островах групп, принадлежащих к другим народностям. К тому же и эти знаки не получили никакого развития.

Таким образом, письменность в Японии появилась благодаря Китаю, а также благодаря Корее, служившей проводником китайской культуры. Когда эта китайская письменность была занесена? Обычная традиция, идущая от хроник VIII в. — Кодзики и Нихонги, считает, что иероглифы впервые попали в Японию в 404–405 г. В 404 году из Кореи ко двору японских царей будто бы прибыл некий Атики, который "хорошо умел читать китайские книги" и стал обучать китайской грамоте наследного принца. В 405 году из Кореи прибыл уже "ученый" — Вани, которому было передано обучение царских детей.

Разумеется, эти факты не могут считаться началом китайской письменности в Японии: это скорее указание на ее официальное признание при дворе японских царей. Проникновение же ее относится, по-видимому, к II–III в., когда отмечаются оживленные сношения с Кореей и Китаем.

Появление письменности повлекло за собой появление письменных памятников. Наиболее древними — из числа дошедших до нас — являются надписи (стэлы) в некоторых буддийских храмах (напр., Хорюдзи в Нара), "Закон" принца Сётоку-тайси (604 г.), две исторических хроники — Кодзики (712) и Нихонги (720), географически-этнические описания различных местностей — Фудоки (VIII в.), хроника Когосюй (808 г.). Стэлы — и по своей малочисленности, и содержанию — не имеют значения для истории: "Закон" Сётоку-тайси (всего 17 статей) известен только помещенным в позднейшие памятники. Поэтому историк древней Японии располагает только Кодзики, Нихонги, Фудоки и Когосюй, т. е. памятниками, возникшими в VIII–IX в.

Самыми важными из них являются Кодзики и Нихонги. Но это — произведения VIII века, и если они говорят о современных им событиях, то эти события относятся не далее, как к концу VII-го, началу VIII века. О более ранних эпохах, эпохах древнейших они не говорят непосредственно. Поэтому хрониками Кодзики и Нихонги — с точки зрения реконструкции древнейшей истории Японии — мы можем пользоваться только в том случае, если удастся отделить все позднейшее и вскрыть те сведения о ранних эпохах, которые, может быть, там есть. Приходится, поэтому искать, нет ли каких-нибудь других письменных источников, которые непосредственно говорили бы о Японии более ранней эпохи, которые сами появились бы в эту эпоху. И такие есть: это — китайские источники. Японской наукой произведена большая работа по выяснению того, где, в каком китайском памятнике что-либо пишется о Японии. Сейчас можно точно перечислить те китайские исторические памятники, в которых встречаются те или иные сведения о Японии.

Самый ранний материал встречается в Цянь-Хань-шу, т. е. истории Первой Ханьской династии (206 г. до н. э. — 8 г. н. э.). В истории этой династии содержатся первые упоминания о Японии. Причем эти упоминания относятся к Японии I века до нашей эры.

Некоторые сведения содержатся также и в Хоу-Хань-шу, т. е. в истории Второй Ханьской династии (25-220 г.). Эти сведения относятся к Японии I–II в. н. э.

Третий китайский памятник — это т. н. Вэйчжи. Это — история царства Вэй, которое существовало в Китае в III в. н. э. В этой истории имеется специальная глава о так называемых "Важэнь", т. е. о японцах. Это самое подробное описание Японии, которое существует в китайских источниках, и которое отличается максимальной достоверностью.

Далее идет Сун-шу — история Сунского царства, которое существовало в Китае в V веке. "История царства Сун" содержит упоминание о Японии тоже V века. Таким образом, китайские источники дают сведения о Японии, начиная с I века до н. э.

Что дают эти китайские памятники? Из сообщений Цянь-Хань-шу, книги, которая дает сведения о Японии приблизительно около н. эры, наиболее важно следующее:

"Они (Важэнь) распадаются на более чем 100 государств. Они ежегодно приезжают к нам и проносят нам дань".

Из сообщений Хоу-Хань-шу, говорящей о I–II в. нашей эры, важны упоминания о том, что из Японии приезжают послы к Ханьскому двору. Одно из таких посольств, относимое Ханьской хроникой к 57 г. имеет особое значение. Хроника рассказывает, что это было посольство из "страны Идо", и что Ханьский император Гуан-у пожаловал царю этой страны золотую печать. И вот, в 1784 г. в Канодзаки, в уезде Нака в пров. Тикудзэн на о. Кюсю одним крестьянином была найдена в земле старинная золотая печать с корейской надписью: "Хань — царю страны Идо". Известно, что "Идо" — старинное название того района Кюсю, где была найдена печать. Все это заставляет думать, что посольство 57 г. — действительный факт, а это в свою очередь заставляет относиться к показаниям китайских хроник с большим доверием.

Под 107 годом имеется упоминание о том, что послы, прибывшие из Японии, поднесли от имени царя 160 рабов. В Вэйчжи сообщаются уже подробные сведения о стране Яматай, которую японские историки отождествляют с Ямато. Правда, о месте этой страны Ямато идет большой спор. Одни полагают, что страна Ямато находилась на острове Кюсю, другие — в Кинай. Однако больше оснований считать Ямато в районе Кинай. В описании Вэйчжи самое интересное для нас — некоторые указания на государственный и социальный строй, бывший тогда в Японии. Вэйчжи рассказывает о государстве, во главе которого стояла царица, именуемая Химико. Описывается двор этой царицы, сообщается, что у нее более тысячи рабынь, описывается ее дворец, говорится о том, что в этом дворце стоит многочисленная стража и т. д. Сообщается, что эта царица Химико завоевала окружающие государства и во главе этих завоеванных стран (куни) поставила своих наместников.

Последний памятник, о котором упоминалось выше, — история Сунского царства в Китае — дает ведения, относящиеся к V веку н. эры, к 450–470 гг. Основные сведения, дающиеся в Сун-шу, заключаются в перечислении походов, которые совершались царством Ямато по всем направлениям, и результатов этих походов. Так мы узнаем, что на востоке было покорено 55 стран, на западе 56, на севере 95; узнаем, что после этого покорять было уже некого. Другими словами, по словам Сун-шу выходит, что покорение страной Ямато всех прочих стран в V веке как будто закончилось, и образовалось уже одно государство.

Вот в самом кратком изложении те наиболее существенные данные, которые приводятся в китайских источниках. Ясно, что они говорят не о древнейшем прошлом японского народа, а о процессе образования раннего племенного государства, о появлении рабов, о появлении правителей, т. е. об эпохе гораздо более поздней. Это — эпоха позднего родового строя, и в дальнейшем — его распадение.

Памятники древней корейской историографии могли бы пролить не малый свет на раннюю японскую историю. Сношения с Кореей существовали уже в глубокой древности, а Корея гораздо раньше усвоила письменность. К сожалению, эти памятники до нас не дошли. Наиболее ранний из них — хроника княжества Пякчэ, возникшая во 2-й половине IV века, известна нам по тем выдержкам, которые помещены в Нихонги. Сведения о Японии поэтому находятся только в тех корейских хрониках, которые появились гораздо позже. Первой такой хроникой является Самкук-сакой — "История трех царств", составленная в 1145 г. и повествующая о событиях приблизительно с начала нашей эры до 935 г. Повидимому, в этой хронике содержатся извлечения из более ранних, тогда еще существовавших или сохранившихся во фрагментах памятников, до нас, однако, не дошедших.

Обратимся теперь к японским источникам. Как я уже указал, основными для нас являются хроники Кодзики и Нихонги. Кодзики закончено составлением в 712 году, Нихонги в 720 г. Обе хроники в равной мере излагают всю историю Японии, начиная с появления этого мира вообще, т. е. "эры богов"; при этом Кодзики доводит свое повествование до 628 г., т. е. до конца царствования Суйко, иначе говоря — до регентства Сётоку-Тайси, Нихонги — до 697 г., т. е. до конца царствования Дзито. Фактически Кодзики повествуют о событиях до конца V века, так как, начиная с царя Нинкэн (488–498) все изложение Кодзики не идет дальше простой генеалогии. В связи с этим становится очень важным Нихонги, действительно доводящая свой рассказ до 697 г. Таким образом, отличие этих японских источников от китайских заключается прежде всего в том, что они являются гораздо более поздними. Кроме того, китайские памятники излагают те сведения о Японии, которые накопились за ближайший к составлению самого памятника период и в этом смысле они более или менее "современны" сообщаемым ими сведениями. Японские же хроники в этом смысле "современны" только самым последним частям своего повествования; если брать широко — VI–VII векам. В пределах этих столетий мы можем находить в Кодзики и Нихонги наиболее достоверный исторический материал. Это подтверждается тем, что с VI столетия начинается наиболее достоверная хронология: с 527 г. даты, даваемые Кодзики и Нихонги, начинают совпадать как между собою, так и с корейскими историографическими трудами. В известной мере исторически и хронологически достоверным можно считать в Кодзики и Нихонги и V в., поскольку в этот период начинает уже наблюдаться частичное совпадение дат и событий, излагаемых в этих обоих хрониках и в корейских источниках. Все же повествование о более ранних временах является сводом и обработкой ряда мифов и сказаний, возникших в разное и неопределенное время.

Таким образом, при помощи Кодзики и Нихонги можно восстанавливать японскую историю главным образом V–VI–VII веков. Но этот период несомненно представляет распад родового строя, его разложение, но отнюдь не его расцвет. Иначе говоря, мы можем более или менее представить явственно историю Японии, начиная с эпохи позднего родового строя, с эпохи появления рабов, междоусобной борьбы и образования японского государства, но истории родового строя в чистом виде, а тем более первобытного общества Японии — построить невозможно. Кое-что можно сделать только в отношении эпохи родового строя.

К какому времени может относиться эпоха родового строя в Японии в более или менее чистом своем виде?

Обычно считается, что эпоха родового строя связана с культурой неолита. Когда же в Японии была неолитическая эпоха? Оказывается, что неолитические находки на японских островах заканчиваются приблизительно около первого века н. э. Позже первого века н. э. уже несомненно наступает эпоха металла — бронзы, железа. Палеолитических же находок вообще не обнаружено. Правда, судя по газетным сведениям, в конце 1935 г. на Рюкюсских островах будто бы обнаружена стоянка первобытного человека, но это, во-первых, пока еще единичный и не проверенный факт; во-вторых, касается не собственно Японии, а о-ва Рюкю, имевших в значительной мере особую историческую судьбу. Таким образом, поскольку японская археология пока дает сведения только о неолите, она тем самым дает сведения о родовом строе.

Но не только одни археологические данные могут пролить свет на родовой строй. При всем позднейшем происхождении Кодзики и Нихонги в них все же содержатся следы гораздо более ранних эпох. Если эти следы обнаружить и сопоставить с данными археологии и этнографии, то, пожалуй, кое-что о родовом строе сказать можно. Что же можно сказать о нем?

Необходимо сначала кратко изложить данные археологии, касающиеся неолитической эпохи. Раскопки дают орудия каменные, костяные, деревянные. Эти предметы хорошо описаны, и их можно изучать. В числе этих предметов находятся между прочим глиняные фигурки (ханива), которые изображают людей. По этим фигуркам можно судить не только о гончарной технике, но и об антропологическом облике людей того времени, об их одежде, вооружении и т. д. Кодзики объясняют появление этих ханива следующим образом. Когда-то в древние времена существовал обычай хоронить всех спутников вождя живыми вслед за вождем и поэтому целая масса людей закапывалась в землю. Но один из императоров, Суйнин, как-то раз услышал вопли зарываемых в землю людей, и это его так потрясло, что несмотря на то, что этот обычай велся с древнейших времен, он нашел возможным этот обычай отменить и ввести более гуманный, предложенный одним из его министров, а именно: вместо живых людей хоронить их глиняные изображения.

Кое-какие данные можно получить и о жилищах. Древнейшие жилища — это пещеры в горах и пещеры в земле, вероятно с навесом сверху; кроме того, были соломенные шалаши, шалаши из ветвей дерева. Официальная японская история упоминает о пещерных жилищах с некоторым презрением, считая, что эти пещерные жилища были якобы не для японцев, а для "низших" народностей. Но следы этих жилищ находятся и в тех самых местах, которые занимало племя Ямато, т. е. то племя, которое должно считаться японским.

Есть и еще некоторая возможность судить об образе жизни той эпохи. Раскопки дают большое количество охотничьих орудий, рыболовных снастей. Это говорит об охоте и рыболовстве. Но, по-видимому, уже в древнейшие времена было и земледелие. Однако, рис, надо думать, появился сравнительно поздно. Считается, что даже само японское слово для понятия "рис" — "комэ" является гибридным, состоящим из японского элемента — "ко" и китайского "мэ" /ср. совр. китайское "ми"/. Это дает основание предполагать, что рисовое земледелие было занесено в Японию китайскими переселенцами. Нужно попутно заметить, что во многих словах-названиях предметов, завезенных в Японию с материка, видно их китайское происхождение. Так, например, такое слово, как "лошадь" "ума" тоже содержит в себе китайские элементы /ср. кит. "ма" — лошадь/.

Таким образом, в древнейшую эпоху несомненно наличие охоты и рыболовства, а также раннего земледелия. Возможно установить также не только более позднее, но и иноземное происхождение риса и рогатого скота.

Чтобы восстановить эту родовую эпоху более полно, нужно обратиться уже к письменным источникам. Китайские источники говорят о более позднем периоде. Поэтому приходится обращаться к Кодзики и Нихонги и установить, что в этих памятниках может относиться к эпохе родового строя. Но прежде, чем это установить, необходимо хотя бы кратко изложить, о чем повествуют обе хроники вообще.

Кодзики и Нихонги начинают свое повествование с "эпохи богов" и излагают то, что этнографы именуют космологическими мифами — мифами о происхождении мира. Конечно, та космологическая картина, которую дает Кодзики, носит все признаки позднейшего упорядочения и обработки. Само собой разумеется, что такие мифы не складывались в такой определенной форме, и не располагались в такой стройной последовательности, как это дано в Кодзики. Автор Кодзики — Ясумаро приложил свою руку не только к обработке каждого сказания, но и к их расположению, установлению внутренней связи, хронологической последовательности и проч.

Как излагается этот космологический миф? Сначала дается обычное указание на недифференцированное состояние всех элементов мира, т. е. картина первичного хаоса. С этого начинается изложение истории мира. Затем дается описание первого этапа космологического процесса, который заключается в том, что в этом первичном хаосе произошло отделение неба от земли, появились с одной стороны "страна Неба" — Такамагахара, с другой — острова Акицусима. Этот этап связан с первой троицей божеств — Амэноминакануси, Такамимусуби и Камимусуби, обитавших в Такамагахара и пребывавших в "сокрытом состоянии".

Дальше рисуется второй этап космологического процесса, который заключается в обособлении мужского и женского начала, в появлении первой божественной четы — Идзанаги и Идзанами. С этим мифом оказывается связанным и другой, крайне важный миф — о стране мрака, Ёмонокуни или Ёминокуни. Это миф о той стране, куда уходят все те, кто умирает. Появление этого мифа соединено с рассказом о судьбе богини Идзанаги, которая после смерти удалилась в эту страну. Вслед за ней отправился и ее муж, чтобы ее вернуть, но принужден был вернуться обратно, ибо это была не только "страна мрака" но и "страна скверны".

Последний, третий этап космологического процесса рисуется как появление на небе новой триады божеств: это стихийные божества Аматэрасу — богиня солнца, Цукиёми — бог луны и Сусаноо — бог бури, ветра, воды и т. д. Любопытно, что у японцев развитие в этом мифе получили два божества — богиня солнца и бог бури, а бог луны отошел на задний план и развития в мифологии не получил.

Дальше идут мифы, которые по содержанию являются космологическими, т. е. повествуют уже не о создании мира, а об его дальнейшем устройстве. Эти космологические мифы начинаются с знаменитого сказания о борьбе Аматэрасу и Сусаноо. Положение Аматэрасу, как главной богини и как богини-победительницы, в дальнейшем служит основой для целого ряда выводов относительно существа древнего японского родового строя.

В частности, положение Аматэрасу дает повод для того, чтобы постулировать матриархат. Борьба Аматэрасу с Сусаноо разыгралась по разным причинам. По Кодзики начало вражды Аматэрасу с Сусаноо связано с той неудачей, которую потерпела Аматэрасу в состязании по рождению детей. Сусаноо должен был производить детей из яшмы, принадлежащей богине, а Аматэрасу из меча, принадлежащего Сусаноо. Сусаноо произвел на свет пять мальчиков, а Аматэрасу трех девочек. Поскольку целью состязания было установить наличие или отсутствие злых помыслов у Сусаноо, рождение "чистых девушек" из предмета, принадлежащего ему, свидетельствовало и о чистоте его намерений. А это означало, что он победил.

Кодзики дает очень любопытную картину дальнейшего развития ссоры. Неудачное для Аматэрасу состязание было только началом. Сусаноо причинил ей целый ряд других неприятностей. Например, Аматэрасу засевает поле, а он засевает его вторично для себя; она устроит поле, а он разрушает ограждение полей, межи или засыпает канавы для орошения, и поле Аматэрасу оказывается без влаги; она занимается тканьем одежд, а он оскверняет ее дворец, бросая в то место, где она сидит, шкуру свежеободранной лошади. Из других источников мы узнаем, что все эти действия Сусаноо считались в древней Японии самыми тяжкими преступлениями.

Если взять т. наз. Норито — обращения к богам, зафиксированные в X веке, но созданные гораздо раньше и содержащие в себе следы древнейшей эпохи, — то там мы найдем одно такое обращение — так наз. Охараи, имеющее целью произвести всеобщее очищение японского племени от грехов. В этом Норито содержится поэтому перечисление грехов — "небесных" и "земных", и в числе "небесных", т. е. самых тяжких грехов упоминаются уничтожение межей на полях, засыпка канав, повторный засев и живодерство.

Борьба окончилась, в конечном счете, не в пользу Сусаноо. По решению "восьми мириадов" богов он был изгнан с неба. Еще до этого бог Идзанаги, распределяя мир между своими детьми, отдал Аматэрасу Такамагахара, т. е. небо, Цукиёми — Ёруноосу (Ёминокуни), страну мрака, а Сусаноо дал страну Унабара — море. Удаляясь в Унабара, изгнанный Сусаноо задержался в стране Идзумо, где усмирил злодеев, покорил страну Суга, убил восьмиглавого змея, добыл из его тела чудесный меч, освободил из под власти змея девушку, женился на ней и построил себе дворец. От этого брака у него родился сын Окунинуси. Согласно другой версии этого мифа, он в дальнейшем удалился в Корею. Таким образом, этот миф о Сусаноо имеет какое-то отношение к древнейшей Корее; по-видимому, связь с Кореей существует у Японии очень давно.

Второй цикл мифов космологического содержания группируется вокруг Окунинуси и Такэмикадзути. Окунинуси — сын Сусаноо выступает, как правитель страны Идзумо. Что же касается Такэмикадзути, то это посланец неба, т. е. богини Аматэрасу. Небо хочет установить власть над землей; иначе говоря, Такамагахара над Идзумо; другими словами, Аматэрасу хочет установить власть над Окунинуси. Это в конце концов, и достигается, но покорение Идзумо осуществляется не в результате похода, завоевания, а в результате сговора, соглашения. Аматэрасу троекратно посылает своих посланцев туда, на землю с тем, чтобы уговорить Окунинуси подчиниться. В первый раз посольство не осуществляется, потому что назначенный посланец — сын Аматэрасу, посмотрев с неба на землю, увидал, что там все неустроенно и скверно и не пошел. Во второй раз посланцы попали сами под власть Окунинуси. И только в третий раз Такэмикадзути удалось убедить Окунинуси добровольно покориться назначенному богиней правителю, ее внуку — богу Ниниги. После этого Окунинуси удалился во дворец Кидзуки и там остался навсегда. Окунинуси вместе со своим отцом — Сусаноо в дальнейшем стали главными божествами Идзумо, и им посвящено второе по значению после храмов Исэ, посвященных Аматэрасу, государственное святилище Японии — храм Идзумо.

Таково содержание этого мифа. В нем имеется два важных момента. Первый заключается в рассказе о том, что когда первое посольство не удалось, Аматэрасу созвала совет богов на берегу реки Ама-но ясукава, наметивший дальнейшие действия. Второй заключается в том, что покорение Идзумо совершилось в результате соглашения.

Третий цикл космологических мифов группируется вокруг сошествия "небесного внука" Ниниги на землю, отданную ему во владение. Он спустился на землю на о. Кюсю, ступив на пик Такатихо. В этом мифе особо интересен следующий момент: Ниниги отправился не один, а в сопровождении "Ицу-но томо-но о" — пяти спутников, причем эти спутники были старейшинами (томо-но о) своих групп. Это значит, что "на землю" отправилась целая группа племени.

Что же из всего этого, да не только из этого, но из других данных, можно взять для характеристики японского родового строя? Несомненно, что приведенные мифы имеют в виду род: Аматэрасу, ее сын, ее внук — Ниниги составляют один род. Спутники Ниниги — тоже главы родов; к каждому из них возводится в дальнейшем тот или иной из древних японских родов. Само слово "томо", по-видимому, является одним из древнейших обозначений понятия "рода".

Родовой строй, запечатленный в Кодзики и Нихонги, характеризуется патриархатом. Однако более пристальный анализ содержащегося в этих двух хрониках материала открывает совершенно бесспорно следы более раннего матриархата. Эти следы обнаруживаются прежде всего в том, что несмотря на преобладание патриархата, все же в некоторых случаях в роли родовых старейшин выступают женщины. Так, например, среди пяти "спутников" Ниниги, т. е. среди пяти родовых старейшин, сопровождающих его, согласно Нихонги, двое, а может быть даже трое были женщины: Амэноудзумэ, Таманоя и Исикоридомэ. Упоминания о женщинах-старейшинах встречается и в последующих частях Нихонги: в Хронике Кайка — Касуга но Татэкуни Кацутобы, в хронике Судзин — Аракава-тобэ.

Далее, в некоторых случаях женщины выступают как прямые родоначальники. Так, например, сам царский род имеет своей родоначальницей Охирумэтути, т. е. богиню Аматэрасу; род Сарумэ восходит к богине Амэноудзумэ; род Кагамицукури — к богине Исикори-домэ, род Тамацукури — к богине Таманоя. Кодзики прямо отмечает, что одна линия правителей (агатануси) округа Сики восходит к женщине — Кавамата химэ, другая — к женщине Футамавака-химэ. Согласно Кодзики, род Овари мурадзи имеет своей родоначальницей Сама-химэ, род Овари куни-но мияцуко — Миядзу-химэ. Можно попутно заметить, что даже в составе первоначально "троицы божеств" одно выступает в облике женщины: Камимусуби. Это следует из того, что в одном месте Кодзики, в мифе с Окунинуси, Камимусуби называется "миоя", а это слово в своем начальном значении прилагалось только к женщине. Ряд особенностей этого мифа заставляет даже некоторых из исследователей Кодзики считать, что Камимусуби является богом родоначальником рода Идзумо. А если это так, то окажется, что два главных древнейших японских рода — Тэнсон и Идзумо — оба возводят свою генеалогию к женщине-родоначальнице.

Следы прежнего матриархата можно усмотреть далее и в том, что в некоторых случаях родство обозначается не по мужской (отцовской), а по женской (материнской) линии. Это можно сказать, анализируя некоторые собственные имена. Так, например, старший сын царя Суйоэй, будущий царь Аннэй, назван в Нихонги "Сики-цу хико тамадэми", а это значит, что его положение в роде обозначено по материнской линии: его мать — Каватама-химэ была из рода Сики. То же обнаруживается и при анализе имени одного из принцев — Тоёкиири-хико. В этом имени слово "то" является обычным украшающим эпитетом, слово "ирихико" имеет смысл "приёмный сын"; слово же "ки" есть родовое имя матери принца Аракава-тобэ, происходившей из рода правителей (куни-но мияцуко) Ки. Вообще говоря, анализ имен может многое дать в смысле вскрытия следов матриархата. Возможно, что многие из тех "богов" и "старейшин", которых сейчас принято считать мужчинами, окажутся женщинами. Слова "тама", "мими", "нуси" и им подобные являются только различным обозначением старейшин и сами по себе ничего не говорят о том, мужчины ли это или женщины.

О наличии матриархата в известной мере говорит и то, что женщины в эту эпоху играли роль шаманок, и в качестве таковых выступали как старейшины-правительницы. Так, например, даже царица Химико китайских хроник, и та, по свидетельству этих хроник, была шаманкой. Вэй-чжи говорит об этом кратко и выразительно: "она занималась колдовством и обманывала народ".

Одним из наиболее характерных признаков родового строя в его чистом виде служит экзогамия. И в этом пункте мы сталкиваемся с большими затруднениями. Как в Кодзики, так и в Нихонги нет прямых указаний на запрет браков внутри одного и того же рода. Но если обратиться к китайским источникам, то картина получается несколько иная. Так, в отделе "Вагочжуань" Вэй-чжи имеется следующее место:

"Женщин у них (японцев) много, мужчин — мало. Вступающие в брак не берут себе супругов из того же рода. Мужчины и женщины вступают в брак по взаимной склонности. Жена, вступающая в дом мужа, обязательно сначала перепрыгивает через огонь и только тогда соединяется с мужем".

Несомненно, что показание китайского источника чрезвычайно подозрительно. Прежде всего категорическое запрещение браков между членами одного и того же рода характерно для Китая. Далее, в этом свидетельстве спутаны различные стадии в развитии брака: с одной стороны, слова "мужчины и женщины вступают в брак по взаимной склонности" говорят как будто о ранних формах брака, может быть даже о групповом браке; с другой стороны, слова о женщине, вступающей в дом мужа, указывают на более позднюю форму брака. Но указание на то, что женщина при вступлении в дом мужа, должна перешагнуть через огонь, вполне соответствует японской действительности. Так или иначе, верно ли это свидетельство целиком, или только в некоторой своей части, все равно остается очень важным, что китайцы тех времен полагали, что у японцев браки между членами одного и того же рода запрещены. А в том, что мнение китайцев могло быть основано на действительном знании, сомневаться не приходится. Некоторые сведения о Японии стали проникать в Китай еще вероятно во времена Ханьского императора У-ди (140-87) в связи с его походами в области нынешнего Ляодунского полуострова Южной Манчжурии, и другие прилегающие районы Кореи. В дальнейшем эти сведения должны были продолжать поступать и через Корею, и непосредственно, так что ко всему, что говорят старинные китайские хроники, следует относиться с большим вниманием.

Однако, независимо от китайских источников, сами японские материалы дают не мало свидетельств об очень ранних формах брака. Так, например, в письменных источниках, в легендах и преданиях, в народных обычаях можно открыть следы существования группового брака.

Наиболее ярким свидетельством существования этой формы являются т. наз. утагаки или кагаи, когда жители двух соседних селений заключали браки во время совместных игрищ. Знаменитыми со времен глубокой древности являются игрища, устраивавшиеся около горы Цукуба. О них весьма красноречиво говорит, например, одна из песен антологии Манъёсю.

Если можно с некоторой достоверностью допустить существование в древнейшей Японии группового брака, нет особых оснований сомневаться и в наличии в дальнейшем и формы пуналуа. Но излагать всю историю форм брака в Японии в курсе истории излишне, тем более, что нас интересует сейчас ближайшим образом эпоха родового строя. Поэтому для нас важно установить наличие той формы брака, которая характерна именно для этой эпохи. Эта же форма — экзогамия. Поэтому важно найти в японских источниках подтверждения китайского сообщения о том, что браки заключались только между членами различных родов.

Если взять древние японские генеалогии, то при первом взгляде на них картина получится как будто обратная. Из всех генеалогий самой подробной является, естественно, генеалогия царского рода. И вот, при ознакомлении с этой генеалогией бросаются в глаза факты заключения браков между близкими родственниками. Например, бог Угаяфукиаэдзу был женат на своей тетке — богине Тамаёри-химэ, царь Кайка — на своей мачехе, другие члены императорского рода — на своих племянницах, двоюродных или сводных сестрах и т. д. Но если допустить, что вполне вероятно, — что в эту эпоху существовали еще отголоски матриархата, в частности, установление родства по женской линии, окажется, что женитьба на мачехах, сводных сестрах и племянницах является для того времени женитьбой на женщинах, принадлежащих к другому роду.

О браках, заключенных с членами другого рода, в Кодзики и Нихонги говорится очень часто. Более того, скорее именно такие браки должны быть признаны за правило: таково большинство браков царей. Таким образом, отсутствие прямо зафиксированного запрета на брак между членами одного и того же рода еще ничего не доказывает. Фактически такой запрет существовал, и основной формой брака был, по-видимому, экзогамный брак.

Следующим вопросом, связанным с родовым строем, является вопрос о тотэмизме. Здесь мы снова наталкиваемся на большие трудности, так как прямых упоминаний о тотемизме в Кодзики и Нихонги нет. Однако, можно найти ряд мифов и сказаний, в которых как будто заложены элементы тотемизма.

Некоторый материал в этом отношении дают сказания о браках людей с животными. Так, например, Тоётама-химэ — жена бога Хикохоходэми (иначе Хоори), дочь морского царя (Ватацуми) оказывается на самом деле каким-то фантастическим морским животным, по одному толкованию крокодилом, по другому, более правдоподобному, кашалотом. Любопытно, что представ перед мужем в образе человека, она знала, что если ее истинный облик откроется, брак их расстроится, и поэтому запретила мужу смотреть на себя во время родов, когда она должна была принять свой истинный вид. Конечно, супруг преступил запрет, и она ушла от него в подводное царство. Обратно складывается ситуация в рассказе о браке Икутамаёри-химэ, муж которой таинственно являлся к ней по ночам в образе прекрасного юноши. Ловушка, подстроенная ее родителями, пожелавшими узнать, кто муж их дочери, открыла, что следы его ведут через дырку в полу в подполье, и что он просто большой змей — бог Мива. В рассказе о принце Хомудзи-вакэ, сыне царя Суйнин, повествуется, что когда этот принц, взяв в жены девушку из племени Хинага-химэ, взглянул на нее, оказалось, что перед ним змея. Рассказов о таких браках с животными различных сказаниях и легендах очень много, причем среди животных, кроме особенно частого случая — змеи, встречаются олени, лисицы, цапли; встречаются и растения — ива, сосна, криптомерия. Характерной особенностью всех этих рассказов является то, что при обнаружении подлинного облика супруга или супруги, брак распадается; обычно человек в этих случаях смертельно пугается и убегает.

Нельзя ли подобные упоминания о браках с животными, (или растениями) считать следами тотемиотических воззрений? Не является ли "большой крокодил" в рассказе о Хикохоходэми и Тоётама-химэ просто тотемом рода морского царя? Не является ли "большой змей" в рассказе о Икутамаёри-химэ тотемным животным рода Мива? Точно также и "восьмиглавый змей", убитый Сусаноо? Нельзя ли его рассматривать как тотема? Если же данное животное является тотемом рода жены, оно же, по-видимому, является тотемом и рода мужа и наоборот. А это приводит к тому, что брак распадается в силу запрета становиться мужем и женою лицам, имеющим одного и того же тотема, запрета, являющегося одним из выражений общего закона экзогамии. Вообще рассказов о животных, находящихся в каких-то тесных взаимоотношениях с людьми, достаточно много и в Кодзики, и в Нихонги. Еще больше их становиться, если обратиться к народным сказаниям и легендам в широком масштабе. Здесь мы натолкнемся и на следы "табу" — запрета употреблять в пищу мясо того или другого животного. Таков, например, запрет на фазанов, и сейчас еще существующий в провинции Эттю для членов общины (удзико) храма Такасэ; или запрещение охотиться на уток (осидори) в Навагаикэ в южной части той же провинции. И таких примеров можно подобрать очень большое число.

Очень показательной с точки зрения тотемизма является легенда о птице с "птичьего моря". В ней рассказывается, как когда-то, в глубокой древности в горы Ториуми-яма откуда-то прилетела огромная птица; как из яйца этой птицы вышел принц Маруко, сделавшийся родоначальником жителей этих мест; как он потом снова обратился в птицу и исчез в пруду около Северных гор. С тех пор этот пруд зовется "птичьим морем" (ториуми), а горы — "горами птичьего моря" (Ториумияма). Члены же общины храма этого бога считают и до сих пор эту птицу своим родоначальником, имеют в своем родовом гербе изображения крыльев и клюва и не едят птичьего мяса.

Отзвуками тотемистических представлений можно считать и наличие в японских именах в большом числе названия животных: Уситаро (бык), Кумакити (медведь), Цурудзо (цапля), Камэдзи (черепаха), Итиро (кабан), Сиканоскэ (олень), Васиноскэ (орел), Кидзихико (фазан) и ряд других.

Исходя из всех этих данных, можно считать, что тотемизм в той или иной степени в древней Японии существовал.

К числу признаков родового строя обычно относят и т. наз. "родовую демократию". Во всех важнейших случаях, затрагивающих жизнь и судьбу всего народа в целом, решение действовать так или иначе, выносится всем родом, принимается на родовом совете. Такой порядок нашел свое выражение в греческих "буле", римских "куриях", монгольских "курултаях". Соответствующие явления можно найти и в древнейшей Японии, в эпоху древнего родового строя.

Кодзики и Нихонги приводят не мало случаев общеродовых советов, причем эти советы устраиваются тогда, когда происходит какое-нибудь особенно важное событие или принимается особо важное решение.

Так, например, "великий совет богов" был созван в долине "Небесной Тихой Реки", Ама-но Ясукава, после удаления богини Аматэрасу в "Небесный грот". Как известно, это удаление, вызванное действиями Сусаноо, привело к тому, что "во всей Равнение Высокого Неба стало темно, вся страна Асивара-но нака погрузилась во мрак; настала вечная ночь; шум злых божеств, заполнивших все, был схож с жужжанием во время посадки риса весной и всевозможные беды явились". В виду всех этих событий и пришлось "всем восьми мириадам божеств" собраться на "совет богов" и решить, что делать. В результате, как известно, им удалось надумать средство выманить Аматэрасу из грота.

Крайне интересно, что все этапы "покорения земли" (походы против Окунинуси) соединены с рассказами о родовых советах. Именно на этих советах принимались все основные решения, определялось, что делать далее, избирались вожди.

В первый раз "совет богов" был созван богиней Аматэрасу после отказа ее сына Амэ-но Осихомими отправиться на землю для покорения ее. Совет решил тогда продолжать попытки завоевания и направить бога Хои. Во второй раз "совет богов" был созван после того, как выяснилось, что посылка Хои ни к чему не привела, так как он был обольщен Окунинуси. Этот второй совет решил тогда послать Амэвака-хико. Любопытно отметить попутно, что рассказ Кодзики в этом месте сопровождается замечанием: "и послали Амэвака-хико, дав ему превосходные лук и стрелы", т. е. оружие. В третий раз был совет созван, когда выяснилось, что этот второй посланец женился на дочери Окунинуси и забыл о "Равнине Высокого Неба". Совет решил послать бога-птицу (фазана) Кидзи-но накимэ к Амэвака-хико и допросить его о причинах невыполнения им поручения. Дело кончилось тем, что Амэвака-хико из того самого лука, который был ему дан для "усмирения злых божеств на земле" застрелил этого птицу-посланца. В четвертый раз совет был созван богом Такаги (иначе Такамимусуби) когда выяснилось, что новый посланец убит. Тогда было решено послать Такэмикадзути, снабженного уже мечом.

Эти советы бывали, по-видимому, не только собранием членов одного рода. Бывали случаи межродовых совещаний. Как известно, в эпоху родового строя покорение одного рода другим иногда происходило сравнительно мирным образом — путем слияния, принятия в союз. В таком свете в известной мере представлено и покорение Идзумо. Подчинение Окунинуси власти Аматэрасу произошло после Совещания на "малом бреге Инаса", на котором принимали участие Такэмикадзути со своим спутником Амэ-но торибунэ, с одной стороны, и Окунинуси с двумя сыновьями, с другой. Кодзики рисует картину настоящего совещания, рассказывая, как было сначала запрошено мнение самого Окунинуси, как потом "высказывались" оба его сына и т. д.

Таким образом, все эти рассказы дают обычную картину "родовой демократии". В случаях, когда весь род застигает какая-нибудь беда, созывается общеродовой совет. Когда нужно предпринять какое-нибудь большое дело, например, поход — созывается совет. Значение этих советов было, по-видимому, настолько велико, что идея совета нашла свое персонифицированное выражение в лице особого "Бога Совета" — Омоиганэ-но ками.

Несомненно, и воинская сила той эпохи имела форму общеродовой дружины. Особенно наглядно это представлено в рассказе о нисхождении Ниниги на землю. Как уже упоминалось, вместе с Ниниги на землю сошли "пять спутников — пять старейшин (ицу томо-но о)". Кодзики передают ряд боевых песен, связанных с завоеванием земли. В этих песнях говорится о "Детях Кумэ", о "товарищах угаи". Это значит, что под началом старейшин — вождей рода Кумэ или рода Угаи были "дети Кумэ" и "товарищи Угаи". Кто же эти "дети" и "товарищи" как не члены родов Кумэ и Угаи, сражающихся под командой своих вождей?

Таковы те данные, рисующие родовой строй, который можно извлечь из Кодзики и Нихонги. Мне представляется, что даже приведенного материала достаточно, чтобы иметь некоторое представление о японском родовой строе. И если считать эпоху неолита эпохой родового строя в его чистом виде и принять во внимание, что неолит в Японии далее I в. нашей эры не идет, придется сказать, что нарисованная картина относится к Японии до этого времени. С I в. нашей эры родовой строй начинает постепенно переходить в свою более позднюю стадию.

Таким образом, Кодзики и Нихонги — при всем своем позднем происхождении — все же могут пролить кое-какой свет на древнейший общественный строй. По ним же можно до некоторой степени проследить и "географическую" историю японского населения — процесс появления на японских островах больших племенных групп, а также их передвижений.

Согласно мифу об Идзанаги и Идзанами, японские острова были порождены именно этими богами: от их брака родилась страна "Оясима" — страна "Восьми островов". Понятие "восемь" в древнем языке созвучно со словом, обозначающим понятие "множество", так что название "Оясима" нужно понимать, как "Страна множества островов".

Из этих островов в древнейших мифах особое значение занимает О-Ямато-Тоё-Аки-цу сима — остров Хонсю. Из всех же его районов в древнейшей мифологии особую роль играет западный — Идзумо. Идзумо появляется уже в мифе о богах — создателях Японии, о первой чете — Идзанаги и Идзанами. Еще более связан с Идзумо миф о Сусаноо. Согласно Кодзики, именно в эту страну он был изгнан с неба. По Нихонги Сусаноо из Идзумо отправился в Корею, но потом вернулся обратно. Сопоставление всех данных различных вариантов мифа о Сусаноо позволяет предполагать, что в этом мифе получило свое отражение какое-то крупное переселение из Кореи на западную часть Хонсю, и в образе Сусаноо дан облик вождя этой племенной группы. Это предположение подкрепляется еще тем, что и сыну Сусаноо — Исотакэру в мифе приписывается переселение из Кореи в Японию.

В дальнейшем, в мифе об Окунинуси эта роль Идзумо, как одного из самых ранних районов заселения Японии, выступает с окончательной ясностью. Окунинуси, согласно мифу — сын Сусаноо, представлен в мифе в образе настоящего вождя — распространяющего влияние своего племени далеко вокруг; не говоря уже о ближайших районах Санъиндо и Хокурикудо, он проникает в Харима, где борется с другой племенной группой, также выселявшейся из Кореи — группой, возглавленной своим предводителем Амэ-но хибоко, и заставляет ее перейти в Тамба.

Как уже было сказано, миф об Окунинуси заканчивается его подчинением племени Тэнсон и его удалением в "сокрытое состояние". По-видимому, это должно обозначать слияние племени Идзумо с племенем Тэнсон.

Эта вторая племенная группа связана с о. Кюсю. В мифе это представлено в форме рассказа о сошествии "Небесного внука (Тэнсон) — бога Ниниги на пик горы Такатихо в пров. Хюга на этом острове. Все в дальнейшие сказания о потомках Ниниги соединены с Кюсю, конкретно — с пров. Хюга и с пров. Осуми. Однако, в более поздние времена эта племенная группа по какой-то причине предприняла большое передвижение на северо-восток, на о. Хонсю и обосновывается в пров. Ямато и прилегающих местах. Это переселение изображено в мифе как поход вождя племени — Каму-Ямато-Иварэ-бико (Дзимму) на Восток.

Это появление в Центральной Японии многочисленного и сильного племени приводит к столкновению с племенем, жившем в Идзумо, и это столкновение приводит к их соединению в один племенной союз. С этого момента на первый план повествования как Кодзики, так и Нихонги выступает уже не Идзумо, а Ямато. Основные события японской истории связываются в первую очередь с этим районом. Насколько можно предполагать, утверждение новых пришельцев в Ямато ("поход Дзимму") имело место около начала или в начале нашей эры. С этого времени история принимает более явственные очертания.