"Три лица Януса" - читать интересную книгу автора (Гагарин Станислав Семенович)В РЕСТОРАНЕ "КРОВАВЫЙ СУД"Майор Баденхуб, командир танкового батальона, стал набираться еще с обеда и сейчас находился в той стадии опьянения, после которой либо буйствуют, либо заваливаются спать. Надо отдать ему справедливость: пить майор Баденхуб умел. Внешне он почти ничем не отличался от офицеров, сидевших в малом зале знаменитого кенигсбергского ресторана "Блютгерихт" — "Кровавый суд", расположенного в замке Альтштадт. В зале было пустынно, и майор сидел один за столиком в углу. Перед ним стояла наполовину опорожненная бутылка и лежала погасшая трубка. Время от времени майор выливал содержимое бутылки в высокую рюмку, залпом выпивал и принимался сосать трубку, тупо уставившись в пространство перед собой. Постепенно зал наполнялся офицерами в зеленых мундирах вермахта и в черных войск СС. Свободных мест становилось все меньше и меньше. Дошла очередь и до столика Баденхуба. К нему подошли двое — низенький майор с большой плешью, рыжими усами и наметившимся брюшком и высокий подтянутый обер-лейтенант. — Здравствуй, Отто, — приветствовал майор Баденхуба. — Не. возражаешь, если мы нарушим твое одиночество? Тот мотнул головой и молча протянул руку. — Знакомьтесь, друзья, майор Баденхуб… Позволь, Отто, представить тебе моего молодого друга обер-лейтенанта фон Герлаха. Фон Герлах щелкнул каблуками, майор медленно оторвал зад от стула и снова тяжело плюхнулся обратно. К столику спешил обер-кельнер. — Подождите, — сказал низенький майор, — заказывать будет наш приятель, который подойдет через десять минут. Впрочем, принесите пока по рюмочке кюммеля. Из большого зала послышались звуки оркестра: началась вечерняя программа. В дверях появилась большая группа эсэсовцев и принялась рассаживаться за банкетный стол, очевидно, заказанный для них заранее. — А вот и фон Шлиден, — сказал низенький майор Генрих Махт, комендант одного из кенигсбергских фортов. Обер-лейтенант тоже увидел Вернера, который медленно пробирался между столиками, высматривая приятелей. Он увидел их и махнул рукой. — Надеюсь, не заставил вас долго ждать, господа? — спросил Вернер, подходя к столику и улыбаясь. — Ну что вы, гауптман, — запротестовал Махт, — мы не успели и рюмки выпить! Он хотел познакомить Баденхуба с фон Шлиденом, но Вернер сказал, что с майором они знакомы, и командир батальона утвердительно кивнул головой. Майор Махт рассказывал: — …Конечно, сначала она возмущалась: "Как вы можете так?! Да у меня муж на фронте! Я честная женщина!" Ну, думаю про себя, все вы честные… Моя тоже так говорила до тех пор, пока я не поймал ее с тыловой крысой. Да… Скрутил ей руку, ну и… Прав был Ницше, когда говорил: "Идешь к женщине, не забудь с собой плеть…" — Да, Ницше был великим человеком, — сменил тему разговора Генрих Махт. — Он первым заложил основы новой религии, религии настоящих людей, которые поставят мир на колени! За здоровье фюрера! Обер-лейтенант поставил рюмку на стол и тихо сказал: — А русские у границ Восточной Пруссии… — Временные трудности, дорогой Фридрих. Новое оружие изменит положение. И потом, мне не нравится твой пессимизм, — заметил Махт. — Давайте выпьем за победу, — предложил Вернер. Он всегда старался показать, что тяготится умными разговорами, и сам таковых никогда не затевал. Гауптман уже прослыл в гарнизоне хорошим парнем, у него всегда водились деньги для угощения приятелей, все считали Вернера добрым немцем, умеющим крепко выпить с друзьями и быть на своем месте в любой компании… С обер-лейтенантом Фридрихом фон Герлахом гауптман познакомился еще в Берлине на одной из вечеринок. Вернер оказался с Фридрихом рядом за столом, потом они вместе курили, выйдя в прихожую, угощали друг друга сигаретами, договорились встретиться еще раз. Но следующая встреча произошла уже в Кенигсберге. Вернера заинтересовал этот человек. Обер-лейтенант, не стесняясь присутствующих, ронял такие замечания, что Вернеру часто становилось не по себе. В данном случае он мог не опасаться провокации, эту возможность гауптман уже проверил, но его кредо — держаться подальше от политики исключало всякую ответную реакцию, и, фон Шлиден попросту отмалчивался или переводил разговор на другое. И тем не менее Герлах тянулся к Вернеру, старался бывать с ним вместе, и Вернер стал всерьез присматриваться к своему новому приятелю. По крайней мере, он представлял для гауптмана фон Шлидена интерес уже возможностью психологического анализа настроений среди критически мыслящей верхушки германской элиты. — Великий Ницше говорил, что нет более ядовитой отравы, чем учение о равенстве, — продолжал философствовать комендант форта. — Проповедуя справедливость и учение о равенстве, человечество на самом деле стремится к гибели справедливости. Равное равным, неравное неравным — вот что говорит истинная справедливость, а отсюда следует, что низкое нельзя сравнивать с высоким. И действительно… Что может быть общего между мной и каким-то поляком или русским? Я не говорю уж о паршивых евреях. Белокурая бестия — и только он должен владычествовать над миром. — А ты рыжий, Генрих, и плешивый, — сказал майор Баденхуб. Это были его первые слова за весь вечер. Махт хотел было обидеться, но потом счел за лучшее обратить все в шутку: — Возраст, милый Отто, возраст. Двадцать лет назад я был совсем не такой. — А я не знал, Генрих, что вы специалист в области философии, — сказал фон Шлиден. "Рыжая свинья", — подумал он о Махте. — Меня выгнали с третьего курса философского факультета. Я учился в Гейдельберге и проломил голову пивной кружкой одному чересчур умному еврейчику. Тогда это считалось преступлением. — Вас, гауптман! — буркнул майор Баденхуб и глазами показал Вернеру на банкетный стол, за которым сидели эсэсовцы. Фон Шлиден повернулся и увидел пристально смотревшего на него оберштурмбанфюрера Вильгельма Хорста. Хорст заметил, что Вернер увидел его, и сделал знак рукой, приглашая к столу. — Извините, друзья, — сказал Вернер, — я покину вас на минутку. Когда он подошел к Вильгельму Хорсту, все сидевшие за столом офицеры замолчали и выжидающе посмотрели на оберштурмбанфюрера, возглавлявшего, судя по всему, эту компанию. — Представляю вам гауптмана Вернера фон Шлидена, господа, — сказал Вильгельм Хорст. — Мой хороший знакомый и отличный офицер, хотя и не служит в СС. Один из эсэсовцев громко заржал: — Выпейте с нами, гауптман, за то, чтоб и вы когда-нибудь вступили в наше братство. — Долг каждого из нас — выполнять волю фюрера. — …Неплохой парень этот Шлиден, — сказал майор Махт, когда Вернер отошел от стола. — Ты давно его знаешь, Фридрих? — Я познакомился с ним в Берлине, — ответил фон Герлах. — До этого Вернер долгое время жил в Бразилии. Его отец был советником нашего посольства. Вернер окончил-технический колледж в Штатах, потом отец умер на чужбине, и Шлиден вернулся домой. — Он, по-видимому, с юга, твой щедрый -приятель, — сказал Махт. Такие темноволосые немцы водятся на границе с Италией. Откуда у него деньги? Получил большое наследство? — Ты угадал наполовину, Генрих. Вернер происходит из старинного, но давно растерявшего свои поместья дворянского рода в Баварии. Словом, его предки бродили по ту и по эту сторону Альп… А мать его, кажется, и вовсе итальянка. А что касается денег… Я не из тех, Отто, кто считает деньги в чужом кармане. Вернер — способный инженер. До того как прийти в вермахт, он работал у Крупна. По-моему, на ответственной работе, связанной с поставками из Швеции. — Тогда понятно, — сказал Махт. — На такой работе надо быть полным кретином, чтобы не набить себе как следует карман. Когда Вернер вернулся к столу, Генрих Махт продолжал разглагольствовать. — Что является основным стремлением жизни? — говорил он. — Воля к власти. Сильная или слабая воля — это прежде всего характеризует человека. Вся история человечества представляет собой отношение сильных к слабым и наоборот. И именно мы, представители арийской расы, люди сильные и властные, способны руководить другими. Только в нас воплощается разум и искусство господствующих рас. Помните у Ницше: "Орда белокурых, хищных животных, раса завоевателей и господ…" или "Цель истории — в существовании избранных", "Рабство составляет одно из существенно необходимых условий культуры, и эта истина, конечно, не оставляет места для каких-нибудь сомнений". — Недурно для недоучившегося философа, — иронически заметил обер-лейтенант фон Герлах. — Наш фюрер и есть тот сверхчеловек, о которых всегда тоскует человечество, — не обратив внимания на замечание Фридриха, продолжал майор-ницшеанец. — Наша нация велика уже потому, что она дала миру этого человека. Фюрер оставит след своей руки на. тысячелетиях, как на мягком воске, повелитель и властелин мира из плеяды тех немногих, "при виде которых, — по словам Ницше, — побледнеют и исчезнут все бывшие на земле страшные и добрые духи". — Вот тут ты безусловно прав, Генрих, — сказал обер-лейтенант, — духи давно уже побледнели… "Очень мне нужны разговоры на скользкие темы!" — подумал гауптман. В последнее время Вернер стал уставать от общества этих людей. Он прекрасно играл свою роль, даже не играл — разведчик научился думать так, как должен был думать Вернер фон Шлиден, сын германского дворянина и дипломата, верный слуга фюрера и рейха. Он ни на йоту никогда не отступал от созданного в свое время образа, гауптман привык к своему искусно сформированному психологическому двойнику и чувствовал себя в этом обличье свободно и легко. Но теперь временами Вернера охватывало чувство тяжести, будто нес он большую и неловко уложенную на спине ношу. Свое, настоящее настойчиво рвалось наружу, с этим было все труднее справляться. Конечно, он был далек от того, чтобы сорваться, выдать себя. И еще он устал от одиночества… Это тяжелое бремя. Одинок ли разведчик, находящийся во вражеском стане при исполнении служебных обязанностей? И да, и нет. В силу особенности профессии разведчик не имеет права на откровенность с кем бы то ни было, не имеет права на искренность, а следовательно, у него нет настоящего друга, который был бы посвящен во все замыслы, во внутреннюю жизнь разведчика. Но один человек не в состоянии ничего Сделать. И разведчик находит людей, которые помогают ему. Разными мотивами руководствуются эти люди, но их помощь разведчику необходима. И еще необходимы-товарищи по невидимому фронту, которые идут от Центра для связи с ним, находящимся в тылу врага. И необходимы те, кто остался по другую сторону баррикад, его близкие и родные, которым он не имеет права послать и самой малой весточки о себе. Да, разведчик одинок для себя, и он не одинок для всех… Постоянное перенапряжение может вызвать опасность психологического срыва. В тех случаях разведчику необходима разрядка, отдых, смена обстановки. И, зная об этом, руководство разведки время от времени устраивает своему работнику вызов в Центр, переброску в другую страну. Но когда идет война, это исключается. Теперь она близилась к концу, и у Ахмедова-Вилкса тем более не было права на передышку. Ночью советская авиация бомбила Кенигсберг. Когда первые звенья тяжелых машин появились над городом, четверка немецких офицеров давно уже покинула "Кровавый суд" и весело опорожняла бутылки, захваченные предусмотрительным Вернером из ресторана. Им с успехом, свидетельствующим о немалом опыте, помогали в этом занятии три девицы из варьете, которых удалось подхватить в конце вечера. Расположились они в двухэтажном просторном особняке, принадлежавшем отцу фон Герлаха. Родители Фридриха уехали в поместье, подальше от бомбежек, и дом в Амалиенау служил отличным местом для кутежей приятелей обер-лейтенанта. Когда послышался гул моторов, девицы подняли было панику и пытались бежать в убежище. Но добрый коньяк — его разлил всем в бокалы Вернер привел девиц в чувство, а хозяин сказал: — Русские не бросают здесь бомбы, щадят мирное население. Горькая усмешка тронула его губы. Вскоре майор Баденхуб храпел на диване в гостиной, и это было кстати, так как девиц на всех не хватало. Офицеры вышли в соседнюю комнату и разыграли их между собой. Вернеру выпало ухаживать за миловидной шатенкой с длинными ресницами, грустными глазами и стройной фигурой. Звали девушку Ирмой. Генрих Махт вскоре совсем захмелел и лез целоваться к фон Шлидену, повторяя, что Вернер великолепный парень. Обер-лейтенант уже исчез со своей подругой, а белокурая толстушка, доставшаяся Махту, дергала его за рукав и тянула к лестнице, ведущей в верхние комнаты. Наконец Вернер остался один с Ирмой. Они прошли небольшой коридор и очутились в комнате с широкой кроватью. Гауптман снял мундир, повесил его на спинку стула и сел спиной к Ирме, стоящей у кровати. В доме затихло. Вернер достал из кармана сигареты и сидел не поворачиваясь. Докурив сигарету, он смял ее, поднялся, развел в стороны руки, потягиваясь, и обернулся. Ирма, одетая, сидела на краешке кровати и в упор смотрела на гауптмана. — Я думал, ты уже спишь, — сказал Вернер. Она сощурилась: — Купил бутылку — и сразу в постель? — Ну зачем ты так? — сказал Вернер и шагнул к женщине. — Не подходи! — зло выкрикнула Ирма. — Глупая! — сказал Вернер фон Шлиден. — Плохо знаешь людей, дорогая фрейлейн. Я отношусь к тем мужчинам, которые только тогда могут быть с женщиной, когда она хочет этого. — Он отвернулся и снял со спинки стула мундир: — Спи, маленькая, спи спокойно. Пойду поищу другое пристанище. Гауптман открыл дверь и шагнул в коридор. — Подожди! — громким шепотом остановила его Ирма. Вернер вернулся, прикрыв дверь, и остановился перед Ирмой, продолжавшей сидеть на кровати. — Оставь мне сигареты, — сказала она. Гауптман протянул ей пачку, потом нашарил в кармане зажигалку и отдал ее тоже. — Не уходи, — сказала вдруг Ирма. Она привстала, схватила, Вернера за рукав мундира и потянула к себе. Судорожно всхлипнув, вздохнула. — Посиди со мной… Владелец бакалейного магазина на Оттокарр-штрассе Вольфганг Фишер обосновался в Кенигсберге около двадцати лет назад. Приехал он откуда-то из Силезии, имея небольшой капиталец, и сразу приобрел лавку разорившегося торговца в Понарте. Дела у Фишера шли хорошо. Он обладал особым чутьем на конъюнктуру. Клиенты Фишера оставались довольны умеренными ценами и высоким качеством его товаров. Через два года Вольфганг Фишер женился на Шарлотте Венк, единственной дочери Иоганна Венка, члена городского магистрата.. Женился Фишер удачно. Шарлотта была хорошей женой, и не менее хорошее он взял за ней приданое. Первое обстоятельство принесло Фишеру постоянное, никогда не оставляющее его чувство душевного равновесия, а второе — возможность прикрыть торговлю в Понарте и обосноваться на Оттокаррштрассе, в Амалиенау, аристократическом районе Кенигсберга. У Вольфганга Фишера связи были в самых различных кругах. Ведь независимо от социального положения подавляющее число людей любит хорошо поесть и вкусно выпить, а Фишер обеспечивал эту возможность для сильных мира сего и тогда, когда замахнувшемуся на всю планету третьему рейху пришлось-таки основательно затянуть пояс. Даже в конце сорок четвертого года бакалейщик сохранил приличные запасы продуктов и редких вин. Он поставлял их важным чинам из различных военных и гражданских ведомств. Фишер доставал кое-что и для простых офицеров, если у них были хорошие деньги и солидные рекомендации. У гауптмана фон Шлидена было и то и другое. …В особняке на Хертеаллее проснулись поздно. Майор Баденхуб сразу уехал в свой танковый батальон, у остальных день оказался свободным, и Генрих Махт предложил освежиться. У всех болели головы, а у девиц был и вовсе помятый вид. Мужчины с надеждой посмотрели на Вернера. Он выглядел более свежим и подтянутым, нежели другие. — Трудновато, но попробую что-нибудь сделать, — сказал Вернер сразу повеселевшим приятелям. |
||
|