"Похититель вечности" - читать интересную книгу автора (, Бойн Джон)

Глава 12 МАЙ–ИЮНЬ 1999 ГОДА

На работе все менялось слишком быстро, и мне это не нравилось. Во–первых, моя спокойная жизнь, само уединение мое были нарушены, и я понял, что придется возложить на себя ответственность, которой я всеми силами пытался избежать. Две бывшие жены Джеймса на похоронах обрядились во вдовий траур, но ни одна не проронила ни слезинки, да и на поминках их не было, но по отношению друг к другу они были настроены на удивление дружелюбно для женщин, которые много лет состязались за то, чтобы выбить побольше денег из бывшего мужа, чьи алименты теперь иссякли. Пришли также некоторые из его детей, хотя было заметно отсутствие тех, от кого он отдалился. В церкви я произнес речь, воздав должное его профессионализму и преданности работе, без которых теперь пострадает наш бизнес, и нашей дружбе, без которой страдаю я. Речь была короткой, и мне было противно ее произносить, поскольку я слишком хорошо знал, как умер мой бывший директор; я чувствовал себя лицемером. Алан пришел на похороны и выглядел крайне взволнованным, а П.У. удалился в свой дом на юге Франции, оставив за себя дочь Кэролайн, вооруженную генеральной доверенностью.

На поминках я заговорил с сыном Джеймса Ли, и уже через несколько минут мне захотелось притвориться больным и немедленно вернуться домой. Это был долговязый неуклюжий парень лет двадцати двух — я наблюдал за ним какое–то время: он действовал почти профессионально, находя для каждого присутствующего несколько слов или шутку. Он не походил на безутешного сына, только что потерявшего отца. Шутил, веселился и подливал всем выпивку.

— Вы мистер Заилль, верно? — спросил он, подходя ко мне. — Спасибо, что пришли. Вы прекрасно говорили в церкви.

— Я не мог не прийти, — холодно ответил я, с неприязнью глядя на его всклокоченные светлые волосы и думая, почему он сегодня даже не удосужился побриться, не говоря уже о стрижке. — Знаете ли, я с большим уважением относился к вашему отцу. Он был талантливым человеком.

— Правда? — спросил Ли, точно это было для него новостью. — Приятно слышать. Честно говоря, я плохо его знал. Мы не были близки. Он всегда был слишком занят работой и нами не интересовался. Поэтому сегодня нас тут всего двое. — Он говорил так, будто это был самый естественный разговор на свете, словно ему приходится играть по этому сценарию каждый день. — Вам налить еще выпить?

— Нет, спасибо, — сказал я, но он тем не менее наполнил мой стакан вином. — Жаль, что вы не знали его лучше, — добавил я. — Всегда печально, когда люди умирают, и мы уже не можем им сказать, как мы к ним относимся.

Он пожал плечами.

— Наверное, — сказал он, воплощение сыновней любви. — Не могу сказать, что меня это сильно волнует, честно говоря. Стараюсь относится к таким вещам стоически. Это ведь вы его нашли, да? — Я кивнул. Мы оба молчали, словно выясняя, чья воля сильнее и кто сдастся первым. — Расскажите, — попросил он после долгой паузы. Я пожал плечами и, глядя поверх его плеча, заговорил:

— Я пришел на работу, — начал я, — кажется, около семи. Я вошел…

— Вы начинаете работу в семь утра? — удивленно спросил он, и я задумался, прежде чем ответить.

— Знаете, многие так работают, — осторожно сказал я ему, как истинный друг рабочего класса, а он лишь пожал плечами и слегка улыбнулся. — Я пришел около семи и направился к себе в кабинет, проверить почту. Через несколько минут я спустился в кабинет Джеймса — вашего отца — и нашел его там.

— Почему вы это сделали?

— Почему я сделал что?

— Спустились в кабинет отца. Вы хотели с ним поговорить?

Я сузил глаза.

— Не помню, честно признаться, — сказал я. — Ваш отец всегда появлялся с утра пораньше, и я знал, что он уже на месте. Думаю, я просто устал от груды скопившихся писем, на которые следовало ответить, и хотел выпить кофе, чтобы взбодриться. Решил, что у вашего отца что–нибудь найдется. Он всегда держал на буфете горячий чайник.

— Значит вы все–таки вспомнили, — сказал Ли. — Не хотите что–нибудь съесть, мистер Заилль. Вы голодны?

— Матье, прошу вас. Я в порядке, спасибо. А вы чем занимаетесь, Ли? Я уверен, Джеймс говорил мне, но вас так много, что сложно уследить.

— Я — писатель, — быстро ответил он. — И вообще–то нас всего пятеро — не так уж много голодных ртов, как делал вид мой отец. Похоже, он пребывал в уверенности, что должен прокормить пять тысяч. Всего три разных матери. Я — сын Сары. Единственный ребенок. И самый младший.

— Точно, — вспомнил я. — Остальные четверо, должно быть, третируют вас?

— Попробовали бы, — неопределенно сказал он. На несколько минут воцарилась тишина, и я нервно озирался, уже отчаявшись сбежать от него, и размышлял об этикете: допустимо ли покинуть одного из главных плакальщиков, пока он остается центром всеобщего внимания. Ли смотрел на меня, слегка улыбаясь; я не понимал, что его так забавляет. Я отчаянно пытался придумать, что бы ему сказать.

— Так что вы пишете? — наконец спросил я. — Вы — журналист, как отец?

— Нет–нет, — поспешно ответил он. — Боже мой, нет. Я пишу не ради денег. Нет, я сочиняю сценарии.

— Киносценарии?

— Когда–нибудь — возможно. А пока для телевидения. Я пытаюсь прорваться.

— А сейчас над чем–нибудь работаете?

— Меня ни для чего не нанимают, если вы это имеете в виду. Но да, я работаю над одной вещью. Телевизионная драма. Не сериал, часовая черная комедия. О преступлении. Я дошел только до середины, но, по–моему, получается неплохо.

— Звучит интересно, — пробормотал я стандартный ответ. Я уже привык к тому, что авторы все время подходят ко мне на вечеринках, стремясь навязать мне свои сценарии и синопсисы и рассчитывая, что я незамедлительно выпишу им чек за их гениальную работу. Я был почти уверен, что Ли сейчас вытащит из кармана рукопись и попытается мне ее всучить, но он больше об этом не заговаривал.

— Должно быть, замечательно по–настоящему работать на телевидении, — сказал он, — то есть, регулярно получать от них чеки. Придумывать идеи и видеть, как они воплощаются в жизнь. Хотел бы я этим заниматься.

— На самом деле я всего лишь инвестор, — ответил я. — Вот ваш отец хорошо знал эту индустрию. А я просто вкладываю деньги и не так уж себя утруждаю. Неплохая жизнь.

— Правда? — спросил он, подходя ко мне ближе. — Так почему же тогда вы оказались в своем кабинете в семь часов утра? Разве вы не должны были оставаться дома в постели или следить за своими капиталами в других местах?

Мы уставились друг на друга, и я задумался, почему он и дальше гнет эту линию расспросов: он вел себя, как упорный детектив из американского сериала. На миг мне показалось, что он знает о смерти отца больше, чем говорит, но, разумеется, это было невозможно: полиция все проверила и не обнаружила ничего подозрительного.

— А я и следил за своими капиталами, — сказал я. — Я вложил очень много денег в эту станцию. Я прихожу раз в неделю и провожу там целый день.

— Целый день? Господи. Должно быть, это нелегко.

— Обычно в этот день я обедал с вашим отцом. Мне будет этого не хватать. — Ли проигнорировал эту банальность, так же, как я проигнорировал его сарказм, и потому я продолжил: — Боюсь, я не тот человек, с которым можно говорить о повседневной работе телестанции. Вот мой племянник в этом гораздо лучше разбирается. — Тут я прикусил язык, но сказанного не воротишь.

— Ваш племянник? — спросил Ли. — Он тоже работает на станции?

— Он — актер, — признался я. — Он довольно давно работает на телевидении. И, по–моему, хорошо знает этот бизнес. Ну, по крайней мере, он всегда так говорит.

Ли поднял брови и придвинулся ко мне чуть ближе — люди почему–то всегда ведут себя так, если говорят с кем–то, близко знакомым со знаменитостями.

— Он был актером? — спросил он, почему–то — в прошедшем времени. — Я хотел сказать, он — актер? Кто он? Я могу его знать? Не припоминаю никого по фамилии Заилль на телевидении.

— Его фамилия не Заилль, — быстро сказал я. — Он — Дюмарке. Томми Дюмарке. Он снимается в какой–то…

— Томми Дюмарке? — вскричал Ли, и несколько человек с удивлением обернулись. Я нервно сглотнул, желая немедленно оказаться где–нибудь в другом месте. — Томми Дюмарке из… — Он произнес название мыльной оперы, в которой снимался Томми… прошу прощения, многосерийной драмы, и я, пожав плечами, признался, что так оно и есть. — Ну ни хрена себе! — снова заорал он, и я невольно рассмеялся. Все–таки он был сыном своего отца.

— Боюсь, что так, — сказал я.

— Господи, невероятно. Вы его дядя. Это… — Он умолк, задумавшись.

— Ну, в некотором смысле.

— Это безумие! — сказал он, проведя рукой по волосам. Новость невероятно его возбудила, от волнения у него даже глаза вылезли из орбит. — Его все знают. Он один из самых известных…

— Прошу прощения, но где у вас тут ванная? — поспешно сказал я, ища пути к бегству. — Вы не возражаете, если я вас на минутку покину?

— Хорошо, — сказал он, сникнув от того, что его речь, превозносящая известность моего племянника так скоро прервана. — Но не уходите не попрощавшись, хорошо? Я хочу узнать, как вы обнаружили моего отца. Вы мне еще не все рассказали.

Я нахмурился и поднялся наверх, сполоснул лицо, прекрасно понимая, что сейчас в холле возьму пальто и шляпу и ускользну, чтобы больше с ним не встречаться.

Май и июнь выдались очень напряженными. После смерти Джеймса место управляющего станцией оставалось свободным и, после того, как П.У. просто исчез из нашей жизни, на станции возник некоторый беспорядок. Я по–прежнему регулярно встречался с Аланом, но толку от него было мало — он лишь беспрестанно повторял, что вложил в станцию почти все свои деньги; эта фраза превратилась для него в мантру, почти как у П.У. до его исчезновения. Я стал работать каждый день, с каждым днем все дольше и дольше, пока не подумал, что мне следует быть поосторожнее — это может меня состарить. Я не припоминал, когда мне приходилось бы столь упорно трудится после окончания Бурской войны, когда я какое–то время занимался госпиталем для солдат, не способных адаптироваться к гражданской жизни. Поскольку госпиталь был моей собственностью, я отвечал за подбор врачей, которые смогли бы помочь этим ребятам, и едва не заболел от беспокойства, сам чуть не став пациентом, прежде чем нашел подходящего человека, разделившего со мной тяготы и со временем вообще отстранившего меня от ежедневной работы. Вот о чем я думал, размышляя о замене Джеймса: о человеке, который сможет выполнять эту работу, уменьшит мою нагрузку, и хорошо, если бы он нашелся, прежде чем я окончательно сойду с ума.

На второй неделе мая мне позвонила Кэролайн Дэйвисон, дочь П.У. — она хотела встретиться со мной. Я предложил пообедать в моем клубе, но она отказалась, вместо этого предложив встретиться днем в моем кабинете. Это не светский, а деловой визит, сказала она, и ее твердый спокойный голос меня заинтриговал. Но я почти тут же забыл о ней и вспомнил о визите лишь за несколько часов до ее прихода, когда увидел ее имя у себя в ежедневнике.

Она прибыла ровно в 14.00 — хорошо одетая молодая женщина с коротко остриженными темными волосами. У нее было очень привлекательное лицо, светло–карие глаза, маленький нос, скулы изящно подчеркнуты легким макияжем. Я решил, что ей, должно быть, под тридцать — хотя кому–кому, но не мне судить о возрасте человека по внешности. Ей вполне могло оказаться и 550 — она запросто могла оказаться седьмой женой Генриха VIII[54].

— Итак, — сказал я, когда мы расположились друг напротив друга, оценивающе один другого разглядывая и попивая чай за светской беседой. — Есть какие–нибудь новости о вашем отце?

— По–видимому, он где–то на Карибах, — сообщила она. — Звонил мне на прошлой неделе — он очень занят переездами с острова на остров.

— Повезло.

— Это точно. У меня уже два года не было отпуска. Неплохо бы и мне отправиться на Карибы. Кажется, он там познакомился с какой–то женщиной, хотя, судя по ее голосу, это скорее девушка, а не женщина. Какая–нибудь девятнадцатилетняя шлюшка, замотанная в леи, должно быть.

— Это на Гавайях, — сказал я.

— Простите?

— Гавайи. Леи носят на Гавайях. Цветочные гирлянды на шее. Не на Карибах. Я не знаю, какие у них там традиции.

Она уставилась на меня.

— Ну, не важно, — в итоге сказала она. — Похоже, у него что–то вроде кризиса среднего возраста, что вполне естественно. А с вами такое бывало?

Я засмеялся.

— Да, но случилось это много лет назад, — сказал я. — Я уже с трудом припоминаю. И назвать это «средним возрастом» означало бы сильно погрешить против истины.

— Как бы то ни было, я сомневаюсь, что нам в ближайшее время стоит рассчитывать на его возвращение в этот жалкий город. Кому на хрен сдались подземки, смог, миллионы людей и долбаный Ричард Брансон[55] каждый вечер по телику, если можно круглые сутки наслаждаться тропическими пляжами, солнцем и коктейлями? Ему повезло, он может себе такое позволить. У меня на это вряд ли хватит денег.

Она была удивительно откровенна, но после этого небольшого всплеска эмоций резко выпрямилась в кресле. Я погладил себя по подбородку, пытаясь оценить ее.

— А чем вы занимаетесь? — спросил я, удивляясь, почему П.У. никогда не упоминал о такой самостоятельной дочери. Отцы такими обычно гордятся.

— Музыкальными магазинами, — сообщила она мне. — Я региональный менеджер сети розничных магазинов Лондона и юго–востока. Всего сорок две торговые точки.

— Вот как? — Размах меня впечатлил. — Это, должно быть…

— Я работаю там с тех пор, как закончила школу, честно говоря, — продолжила она. — Сбежала от всей этой университетской мороки. И с тех пор карабкаюсь вверх по служебной лестнице. Продавщица, помощник заведующего, заведующий отделением. Я получила работу регионального менеджера потому, что все остальные претенденты либо ленивы, либо некомпетентны. А теперь я их босс, — добавила она.

Я улыбнулся.

— И как вы с ними обходитесь? — спросил я.

— С умопомрачительной справедливость, принимая во внимание все, — ответила она. — Хотя я бы отдала свое левое яйцо, чтобы посмотреть как десяток их, оступившись, падает с крыши какого–нибудь очень высокого здания. Я пытаюсь подобрать им занятия в иных областях, но они, похоже, осели там на всю жизнь. Ну а я предпочитаю перемены. Амбиции — вот все, что у меня есть. В этом вся моя жизнь.

— И вам этого достаточно?

— Этого и способностей. Понимаете, мистер Заилль, я ищу другую работу. Я чувствую, что в розничной торговле я уже достигла всего, чего могла. — На лице у нее появилась недовольная гримаса, словно она работала каким–нибудь коммивояжером.

— Матье, прошу вас, — как и следовало ожидать, сказал я.

— Так что это стало для меня подарком судьбы, понимаете.

Я кивнул и допил чай, размышляя, сколько мы еще должны вежливо проболтать, прежде чем наконец распрощаемся, когда до меня дошел смысл последней фразы.

— Что? — спросил я ее, подняв на нее взгляд. — Что стало для вас подарком судьбы?

— Вот это, — улыбнулась она. — Эта возможность.

Снова пауза.

— Простите, я вас не вполне понимаю.

— Эта телевизионная станция, — сказала она, подаваясь вперед и глядя на меня, как на идиота. — Эта возможность подоспела как раз вовремя. Я занималась одним делом одиннадцать лет. Пора заканчивать. Заняться чем–то другим. Это меня возбуждает. Я вижу в этом вызов для себя.

— Вы хотите работать здесь? — спросил я, изрядно удивившись, и задумался, могу ли ей что–то предложить; но я уже понимал, что иметь в команде такого человека очень даже неплохо. — Но что же вы хотите делать?

— Послушайте, мистер Заилль, — сказала она, поставив чашку и выкладывая свои карты на мой стол. — Мой отец передал мне свои полномочия — он хочет, чтобы я представляла его в этом деле. По существу, я теперь распоряжаюсь его акциями. Я уже здесь работаю, можно сказать. Поэтому я, разумеется, хочу быть в курсе всех планов и сделок и как можно быстрее изучить историю и нужды этой станции. Вы меня поймете, уверена. Мне необходимо ознакомиться с бюджетом, проектами, продуктивностью, рейтингами, удельным весом компании на рынке и всем прочим.

— Точно, — сказал я очень медленно и недоверчиво. Я пытался заглянуть в будущее и понять, что же это может означать для нас. Возможно, такого и следовало ожидать, но я никогда прежде не думал, что место П.У может занять кто–то другой. Я всегда полагал, что он так и останется вечно спящим партнером, который ничего не делает и получает каждый квартал свою прибыль. — Что ж, думаю, это можно устроить. Полагаю, у вас есть необходимые документы.

— О да, — уверенно ответила она. — С этим никаких проблем. Я перешлю их вам сегодня курьером, чтобы ваш юридический отдел их изучил. Но главное — то, что я действительно хочу здесь работать. Не просто состоять в штате, не просто получать доход, но работать.

— В эфире, вы хотите сказать? — На секунду я даже смог представить себе это. Возраст у нее подходящий, она привлекательная, умная. Возможная замена Тары, подумал я. Погода? Новости? Документальные программы?

— Нет, не в эфире, — хмыкнула она, подавив замысел в зародыше. — За сценой, понятное дело. Я хочу работу Джеймса Хокнелла.

Я моргнул. Хотя меня восхитила ее прямота, такая самонадеянность меня изумила.

— Вы, должно быть, смеетесь надо мной, — сказал я.

— Вовсе нет. Я совершенно серьезна.

— Но у вас нет опыта.

— Нет опыта? — Она изумленно посмотрела на меня. — Я больше девяти лет проработала на руководящем посту в серьезной компании. Я имею дело с ежегодным оборотом в шестнадцать миллионов фунтов. Я руковожу штатом из почти шестисот человек. Я управляю…

— У вас нет опыта работы в масс–медиа, Кэролайн, — сказал я. — Вы никогда не работали в газете, на телестанции, в кинокомпании, пиар–агенстве — нигде. Вы сами сказали, что занимались розничной торговлей с тех пор, как покинули школу. Так ведь? Я прав?

— Вы правы, но…

— Позвольте мне вас спросить, — сказал я подняв руку, чтобы на миг утихомирить ее; она откинулась назад, слегка надувшись и скрестив руки на груди, будто ребенок, которому не дали вожделенную игрушку. — В вашем деле, если кто–то приходит к вам из другой компании, где он, возможно, прекрасно себя проявил, но в совершенно иной сфере, и просит принять его на высокий пост, вы будете размышлять над этим больше минуты?

— Если я сочту, что человек справится с этой работой, да. Я попрошу его собрать…

— Кэролайн, подождите. Ответьте на мой вопрос, как будто вы уже занимаете должность, к которой стремитесь. — Я склонился вперед, свел вместе пальцы и посмотрел ей прямо в глаза. — Если бы вы были мной, вы бы себя наняли?

Наступила долгая тишина, точно она задумалась над этим и решила, что лучший ответ на такой вопрос — не отвечать вовсе.

— Я разумная женщина, Матье, — сказала она. — Я хорошо справляюсь с тем, что делаю. И я быстро учусь. И в конце концов, я — крупный акционер, — добавила она, и в ее голосе послышался намек на угрозу.

— Я еще крупнее, — без колебания ответил я. — И с Аланом, который выступит на моей стороне, а я уверен, что так и будет, я представляю подавляющее большинство. Нет, мне очень жаль, но этот вопрос не обсуждается. Джеймс Хокнелл был непростым человеком, и финал его малоприятен, но он был профессионалом и блестяще справлялся со своей работой. Он помогал этой компании подняться и привел ее к теперешнему успеху. Я не могу себе позволить сидеть и смотреть, как все его усилия пойдут прахом. Я не вправе рисковать. Извините.

Она вздохнула и выпрямилась.

— Скажите мне, Матье, — сказала она, — вы собираетесь продолжать работать здесь?

— О господи, нет, — честно признался я. — Я хочу, чтобы все вернулось на круги своя. Я хочу иметь возможность приходить сюда раз в неделю и быть уверенным в том, что здесь есть человек, который отвечает за все и способен справиться с любой ситуацией. Я хочу мира и покоя. Я старый человек, вы же понимаете.

Она засмеялась.

— Вы не старый, — сказала она, — не смешите меня.

— Поверьте мне. Я просто выгляжу моложе своих лет.

— Я лишь хочу получить шанс — вот все, о чем я прошу. Вы всегда можете меня уволить. Можете внести этот пункт в мой контракт: меня могут уволить в любое время по любой причине и я не буду протестовать. Что скажете? По–моему, справедливее некуда.

Я откинулся на спинку кресла и посмотрел в окно. Внизу на тротуаре стояла мать с маленьким ребенком — они ждали, когда замрет движение и можно будет перейти улицу. Они не держались за руки, и я увидел, как малыш внезапно бросился бежать; мамаша догнала его и сильно шлепнула по попе, он расплакался, хоть с такого расстояние я ничего не слышал. Я лишь видел, как сузились его маленькие глазки, а рот широко открылся и искривился. Отвратительное зрелище. Я отвел взгляд.

— Вот, что я вам скажу, — произнес я, повернувшись к ней и подумав: «Какого черта?» — По всей видимости, в обозримом будущем работу Джеймса все же придется выполнять мне. Как насчет того, чтобы поработать моим ассистентом? Я научу вас тому, что знаю сам, если получится, а через несколько месяцев мы сможем переоценить ситуацию. Посмотрим, хотите ли вы в самом деле этим заниматься или нет. Возможно, вы докажете мне, что я ошибался. Возможно, вы прекрасно справитесь. А может быть, ваш отец вернется домой, и мы все окажемся там, с чего начинали.

— Мне кажется, это маловероятно, — ответила она. — Но звучит, наверное, справедливо. По крайней мере, сейчас я готова принять такой расклад. Один последний вопрос.

— Да?

— Когда я начинаю?

Это выплеснулось на первые полосы всех таблоидов и попало даже в пару серьезных газет. Цветная фотография, слегка не в фокусе: Томми и Барбра, слившиеся в страстном объятии, глаза закрыты, губы прижаты к губам, в блаженном неведении, что неподалеку щелкает камера папарацци. Место действия — темный угол ночного клуба для знаменитостей; Томми неплохо смотрится в пиджаке и черной рубашке, явно ставшей его фирменным знаком, Барбра, которая определенно не выглядит на свой возраст, — в простой белой блузке и юбке–брюках. При поцелуе рука его погрузилась в ее длинные, до плеч, белокурые волосы; тела этой парочки вряд ли могли быть ближе друг к другу без риска прилюдного совокупления, и фотография выглядела иллюстрацией к слову «похоть». Газеты с трудом сдерживали восторг.

— Я даже не знаю, как это получилось, — объяснил мне Томми, когда мы пили капуччино на верхнем этаже кафе на Кенсингтон–Хай–стрит, спрятавшись за горшками с папоротниками, чтобы избежать любопытных глаз. — Ну, как это обычно бывает. Мы встретились, разговорились, одно за другим, поцеловались. Я понимаю, это кажется странным, но тогда казалось совершенно естественным.

— Вообще–то, — сказал я, позабавившись его мальчишески самодовольным видом, — она годится тебе в матери.

— Может быть, но главное то, что она ею не является.

Я рассмеялся.

— А знаменитости занимаются любовью только со знаменитостями? — спросил я, заинтригованный миром, в котором он теперь обитал. — Объясни мне. Поэтому знаменитости хотят быть знаменитостями?

— Не всегда, — покачал он головой. — Посмотри на Андреа. Она — не знаменитость.

— Она пока не знаменитость, Томми. Дай ей пару месяцев, и мы вернемся к этой теме.

Андреа была нынешней подружкой Томми; недавно она сказала, что беременна от него, уже на втором месяце. Они познакомились на церемонии вручения телевизионных наград — Андреа работала младшим звукооператором на станции, ведущей трансляцию. Если верить ему — точнее, если верить ей, — когда они познакомились, она даже не знала, кто он такой, и никогда не видела ни одного эпизода сериала. По–видимому, у нее вообще не было телевизора — довольно необычно для человека, который работает в этой области.

— Это правда, — сказал мне Томми, — ни одного телевизора в ее квартире. Все стены заставлены книгами, вот и все. Она не такая, как другие девушки. Ей наплевать, кто я.

Меня это не убедило. Даже если у нее нет телевизора, последние несколько лет в этой стране невозможно было прожить без того, чтобы имя Томми Дюмарке не засело в сознании. Его свершения в различных сферах индустрии развлечений — телевидении, музыке, театре, журнале «Хелло!» — сделали его поистине вездесущим, поэтому представлялось невероятным, что нормальный человек с глазами и ушами мог жить день за днем, тем или иным образом не познакомившись с ним. А эта девушка, эта Андреа, эта нынебеременная двадцатичетырехлетняя звукооператорша, такое утверждает.

— С ней все в порядке, правда, — сказал Томми, защищая ее от меня с обычным для него отсутствием превосходных степеней. — Она славная девушка. Я ей доверяю.

— Ты ее любишь?

— Боже мой, нет.

— Но вы все еще вместе?

— Разумеется, мы вместе. У нас будет ребенок, ты разве не помнишь?

— Помню.

Он не осознавал, что для меня эта беременность равносильна тому, что он подписал себе смертный приговор. Я снова взял газету и помахал ею.

— А что в таком случае делать с этим? — спросил я. — Как ты это объяснишь? Ей, если не кому–то еще.

— Я не должен ей ничего объяснять, — пожал он плечами и продолжал помешивать свой капуччино. — Мы не женаты, знаешь ли. Всякое бывает. Мы молоды. Что тут поделаешь?

— Я не собираюсь ничего делать, Томми. Я просто хочу понять, почему ты с одной стороны все глубже и глубже увязаешь в отношениях с девушкой, которая тебе на самом деле безразлична, а с другой при первой же возможности разгуливаешь и целуешься с престарелыми кинозвездами. Мне кажется, что если эта Андреа в самом деле тебя любит, ей вряд ли понравится твое поведение.

— Перестань называть ее «эта Андреа». Она просто Андреа.

— Которая беременна от тебя. Богатой и знаменитой телезвезды. Любопытно, какие же качества она разглядела в тебе в первую очередь, — саркастически добавил я.

Томми раздраженно посмотрел на меня, помолчал и только после этого заговорил, слегка повысив голос.

— Это кого ты называешь богатым? — спросил он. — Я не наскребу и двух паршивых пенни, чтобы побренчать ими в кармане, и ты это знаешь лучше, чем кто бы то ни было. Она со мной не из–за денег, понятно?

— Томми, у тебя исключительное положение. Может, сейчас ты и не богат, но у тебя есть возможность заработать столько, сколько пожелаешь и когда пожелаешь. Ты принадлежишь к элите. Ты звезда. Люди, которые с тобой не знакомы и никогда не познакомятся, смотрят на тебя, мечтают о тебе, представляют тебя в своих сексуальных фантазиях. Они платят, чтобы на тебя посмотреть. Ты принадлежишь к уникальной группе профессиональных знаменитостей. Как ты этого не понимаешь? Ты можешь хоть завтра получить 100 000 фунтов, просто позволив сфотографировать свою изящно декорированную спальню.

— У меня нет изящно декорированной спальни.

— Ну так пойди и найди ее, ради всего святого. Поищи в каталоге «Аргос»[56]. Выбери что–нибудь и пригласи фотографа сделать несколько снимков. Если ты хочешь заработать денег, используй преимущества своего звездного положения, пока таковое существует.

Я почувствовал, что несколько уклонился от темы: начал с фотографов, переключился на Андреа, а теперь даю бесплатные финансовые советы. Я расслабился в кресле и посмотрел по сторонам. В зале в середине дня было почти пусто — слишком поздно для ланча, слишком рано для обеда. За одним столиком я заметил младшего министра, оживленно беседующего со своей любовницей, — последний раз я его видел на фотографии, где он изображает в пантомиме заднюю часть лошади. К несчастью, передняя часть забыла надеть на себя какую бы то ни было одежду; поговаривали о возможном скандале, но никто не решился это опубликовать. За соседним столиком сидела пожилая пара — они ели пирог со сливками и пили чай, молча глядя мимо друг друга, точно за всю жизнь уже сказали все, что могли сказать, и теперь оставалось лишь как–то скоротать время. За другим столиком сидел подросток с прыщавой подружкой — оба очень громкие. На майке парнишки было написано: «Меня зовут Уоррен Римблтон, и в марте я выиграл восемь миллионов фунтов в лотерею. А ты — нет!». Он был с головы до ног увешан кошмарными золотыми украшениями, так что я заподозрил, что надпись — правда. Я быстро отвел взгляд, когда их губы встретились, и они принялись целоваться — довольно странным манером, им явно не хватало опыта, они жевали губы друг друга, точно ириски. Я снова посмотрел на племянника: он почесывал руку, манжета рубашки слегка приподнялась над запястьем. Я заметил следы на руке и быстро взглянул на него.

— Что это? — спросил я его.

— Что — это? — ответил он, поспешно застегивая манжету.

— Отметины, — сказал я. — У тебя на руке. Откуда они?

Он пожал плечами и слегка покраснел, поерзав на стуле.

— Это… это ничего. Я с этим справлюсь, понятно? — добавил он довольно бессвязно. Я изумленно покачал головой.

— Ты был там, помнишь? — прошептал я, склонившись поближе. — Ты видел, что случилось с Джеймсом Хокнеллом, верно? Ты видел, как он внезапно…

— Просто старый пердун вмазался, чтобы произвести впечатление на юную шлюху, которую подобрал на улице. Он ни хрена не понимал, что делает.

— Да, и поэтому умер.

— Я не собираюсь умирать, дядя Мэтт.

— Готов спорить, он тоже так думал.

— Послушай, я все же не так часто этим занимаюсь. У меня тяжелая работа. Иногда мне нужно встряхнуться, выпустить пар. Мне двадцать два, и я точно знаю, сколько этой дряни могу себе позволить, ОК? Поверь мне.

Я покачал головой.

— Я беспокоюсь за тебя, Томми, — сказал я; редкий момент примирения между нами. — Я не хочу, чтобы с тобой случилось что–то плохое, вот и все. Ну как ты этого не понимаешь?

— Я понимаю. И ценю это.

— Этот ребенок… это означает худшее.

— Это всего лишь ребенок, дядя…

— Я уже видел это все раньше. Слишком много раз. Пожалуйста, перестань принимать наркотики. Ты можешь это сделать? Не подражай своим предкам. Возьми себя в руки, мой мальчик.

Томми встал и зачем–то бросил на стол какие–то деньги, словно для того, чтобы доказать свою правоту.

— Я угощаю, — сказал он. — Но мне пора. Мне нужно вернуться на площадку через двадцать минут. Не беспокойся за меня. Со мной все будет в порядке.

— Хотел бы я в это верить, — сказал я, глядя, как головы поворачиваются, мгновенно узнав его, как люди смотрят ему вслед: их жизни стали чуть светлее от того, что они его увидели, а позже, вечером они расскажут о нем друзьям. Но он не замечал, насколько важен для совершенно чужих людей, не говоря уже обо мне.