Стюарт Хоум
Встан(в)ь перед Христом и убей любовь

Пролог

Я закрыл глаза и расслабился, а когда снова открыл их, Сара Остерли

исчезла. Вместо нее напротив меня сидел человек, в

котором я узнал доктора Джона Ходжеса. Именно он держал меня под контролем,

именно от него я, судя по всему,

скрывался всю жизнь. Я проследовал за Ходжесом, мы сели в автомобиль и поехали в

кабинет доктора в Белгравии.

– Плоховато выглядите, – дружелюбно сказал Ходжес. – Витаминчиков бы вам

вколоть.

– Я не хочу убивать ребенка, – рыдал я, пока меня пристегивали ремнями к

операционному столу. – Почему я должен его

зарезать?!

– У вас нет выбора, – сказал доктор, выкручивая мне руку. – Вы думаете, что

вырвались из-под контроля, но каждый эпизод

в вашей печальной истории запрограммирован нами.

– Не понимаю!

– Это следующая стадия наших экспериментов по контролю над сознанием, -

принялся объяснять хирург. – Мы хотим

научить наших пациентов сознательно активировать различные личности, которые мы

создали в их мозгу. Овладев этим

умением, они с легкостью справятся с любой ситуацией, возникшей в ходе ведения

ими шпионской деятельности.

– Но у меня нет склонности к совершению убийств, – простонал я.

– Какая чушь! – рявкнул Ходжес. – Неужели вы не знакомы с так называемой

миметической теорией возникновения

желания?

– Нет.

– Мы ценим вещи, – принялся разъяснять доктор, – потому что их желают

другие люди. Мы усваиваем систему ценностей,

подражая другим, – короче говоря, мы не столько желаем вещи сами по себе,

сколько желаем походить на ближних. Но если

мы желаем того же, что и другие, то конфликт неизбежен. Для того чтобы положить

конец этому конфликту, необходим

суррогат, очистительная жертва, убийство, после которого в социуме воцаряется

покой. В вас мы запрограммировали

личность, идентичную той, которая имплантирована в сознание двойника Сары

Остерли. Это неизбежно приведет к

конфликту между вами и малолетней матерью-одиночкой, и конфликт этот вы сможете

разрешить только через ритуальное

человеческое жертвоприношение!

– Но это ужасно! – простонал я. – Это же так ужасно!

– Ничего ужасного, – настаивал Ходжес. – Этот акт разом окупит все

вложения, сделанные в мои исследования! Как бы вы

не упирались, в конце вы сделаете то, что хочу от вас я!

– Ни за что! – вскричал я, но тут игла вошла в мою вену, и началось

беспамятство, которое продолжалось то ли несколько

недель, то ли несколько месяцев.

***

Я очнулся в незнакомой постели. Рядом никого не было. Я встал и открыл

шторы. Лоджии, лоджии, ряды лоджий -

спальный район. В комнате почти ничего не было: гардероб с весьма странным

подбором одежды да несколько эстампов на

алхимические сюжеты на стенах. В гостиной – ряд предметов явно чернокнижного

толка и книги, книги, книги. Бегло

пробежав взглядом по корешкам, я успел различить труды Элифаса Леви, Папюса и

Юлиуса Эволы. Из названий книг

явствовало, что их авторы писали на эзотерические темы, о чем свидетельствовал и

тот факт, что немногие известные мне

имена принадлежали прославленным оккультистам. Среди прочих были там и

произведения Алистера Кроули, мадам

Блаватской и Дион Форчьюн. Я закрыл глаза и наугад взял книгу с полки. Мне

попалась “Тайна Запада” Дмитрия

Мережковского, которая в те времена еще была китайской грамотой для моего

неискушенного глаза.

Я быстро просмотрел содержимое досье, находившихся в выдвижных ящиках. В

первых трех содержались документы,

относившиеся к истории и ритуалам группы, зарегистрированной под официальным

названием “Общество Любителей

Древности Южного Лондона”, хотя оно действовало и под множеством других имен,

например “Ложа Черной Завесы и

Белого Света”. В документах часто встречалось имя одного человека, которого я

отлично знал, но, тем не менее, я оказался

абсолютно не подготовлен к шоку, ждавшему меня, когда я заглянул в последний,

нижний ящик. Дело в том, что человек

этот не просто носил то же имя, что и я – он был тождественной со мной

личностью. Я уставился на мое собственное

свидетельство о рождении – документ, который мог получить только я сам при

достижении совершеннолетия. На

свидетельстве старомодным почерком было начертано имя, которое я никогда не

предавал огласке: Джеффри Реджинальд

Томпсон.

Я швырнул обратно в ящик пачку бумаг, направился к телефону, взял трубку и

набрал мой собственный номер. Пока

лондонские АТС пощелкивали, осуществляя соединение, я поднял связку ключей,

которая лежала возле записной книжки. Я

перебирал их, слушая мой собственный голос на автоответчике. Когда звуковой

сигнал сообщил мне, что на пленке имеется

достаточно места, чтобы оставить сообщение, я почувствовал поднимающуюся во мне

волну гнева,

– Ты скоро сдохнешь, ты, мешок с говном, вообразивший себя режиссером

экспериментального кино. Я родился, как и ты,

в Лондоне, но, в отличие от тебя, я по-прежнему почитаю предания наших

ирландских предков-друидов. Я убью тебя одним

враждебным и смертоносным порывом моей магической Силы!

Я бросил трубку на рычажок и хрипло расхохотался над абсурдностью угрозы.

Затем принялся перелистывать лежавшую

рядом записную книжку. Она была заполнена именами – в основном, женскими. Я

набрал номер, и голос автоответчика

сообщил мне, что в настоящий момент Ив нет дома, но я могу оставить сообщение

после сигнала.

– Сними трубку, сука!

– Кевин, куда ты запропастился!

Я не потрудился ответить. Я просто сказал Ив, чтобы она отправилась в

квартиру на Тернем Грин и прибралась там. Она

всегда повиновалась мне, хотя ее трудно было назвать послушницей в полном смысле

этого слова, поскольку интерес к

сексуальной магии у нее был чисто чувственного происхождения. Тем не менее, Ив

выполняла любой мой приказ, хотя наши

отношения, в сущности, сводились к немногим случайным походам в дешевый садо-

мазохистский клуб.

Мне следовало быстро взять себя в руки. А для этого нет ничего лучше, чем

без промедления заняться практической

деятельностью. Я открыл парадную дверь квартиры, вышел наружу и вложил один из

ключей в замочную скважину. Ключ

повернулся в скважине, когда я надавил на него; тогда я мысленно повторил про

себя номер на двери и вернулся обратно,

чтобы собрать вещи. Дойдя до конца улицы, я точно также запомнил и ее название.

Я находился в Брикстоне, практически

напротив одноименной станции метро. Доехав на метро до вокзала Виктория, я

приобрел в торговом центре над

железнодорожными путями гамбургер и пакетик жареного картофеля.

Примерно в девять вечера я сел на брайтонский поезд. То там, то сям в

вагоне виднелись пустые места, но я хотел найти

себе пустой ряд, дабы не войти ненароком в соприкосновение с кем-нибудь из

попутчиков. Дойдя до конца вагона, я уже

совсем упал духом, но тут увидел знакомую девушку и свободное место рядом с ней.

Когда я подошел к Саре Петерсон и

поздоровался, она демонстративно попыталась прикрыть газетой лежавшую перед ней

пачку бумаг с грифом “Совершенно

секретно”.

– Привет, Филипп!

Судя по всему, Сара уже крепко вмазала. Возможно, не самая удачная ситуация

для случайной встречи, но не такая уж и

неудачная, если принять во внимание тот факт, что те несколько раз, когда я спал

с ней, мы были как раз пьяными в треск. Я

опускаюсь в кресло рядом с Сарой, и она проводит ладонью по моему бедру. Похоже,

у Сары дома можно провести время

гораздо занимательнее, чем на конспиративной квартире. И хотя мне хочется как

можно быстрее добраться до моей берлоги,

у меня впереди еще все воскресенье, так что несколько часов удовольствия работе

не повредят.

– Все еще в издательстве работаешь?

– Только в качестве прикрытия, – бросает Сара, демонстративно перекладывая

бумаги с грифом “Совершенно секретно” в

свой дипломат.

Поезд отъехал от перрона, и Сара начала втолковывать мне, что в настоящий

момент она работает на британские

спецслужбы, и поэтому ей известно, что я стал на всю жизнь жертвой техники

промывания мозгов, разработанной

выдающимся психиатром Юэном Камероном, и она мне ото всей души сочувствует. По

словам Сары в меня заложили

несколько различных личностей, а затем заслали сразу в целый ряд подпольных

организаций в качестве провокатора. Она

также поведала мне, что одну из наиболее успешных операций я провел внутри

экстремистского крыла движения “зеленых”,

где разоблачил многих видных деятелей как стукачей, чем сорвал деятельность ряда

групп с подрывным потенциалом.

Сойдя с поезда, мы направились прямиком в паб “Трафальгарская битва”. Я пил

пиво, Сара пила джин, двойные порции.

Мы поздоровались с несколькими старыми знакомыми. Уехал я отсюда в восемнадцать

лет, но, поскольку отсюда до

Лондона рукой подать, в городе у меня по-прежнему оставалось много добрых

друзей. Мы сели в уголке, где нас никто не

беспокоил. Я положил руку на Сарино колено, чтобы ни у кого не осталось никаких

сомнений в том, что мы соблазняем друг

друга. При всем при том с точки зрения содержания наша беседа носила

прелюбопытнейший характер, поскольку вертелась

более или менее исключительно вокруг стукачества и промывания мозгов.

Когда паб закрылся, мы отправились на хату к Саре, причем идти надо было

все время в гору, отчего мои ходули изрядно

заныли. Как только я устроился поудобнее на Сарином топчане, она включила

компакт-диск “Диско-хиты 70-ых” – видно

было, что моей подружке хочется поплясать, но мне-то больше всего хотелось в

койку. Каждый раз, когда я запускал ей руку

под юбку, она говорила мне, что я – развратник, и что спешка в этом деле совсем

ни к чему. Мы танцевали, тиская друг друга,

пока Сара не перевернула свой бокал с вином. Тогда она налила другой, а когда

выпила и его, то открыла новую бутылку

бухла.

В промежутке между одним и другим сеансом трения телесами Сара промяукала

мне на ухо “Мой милый дурачок с

промытыми мозгами…”

В постели мы очутились часа в четыре утра. Как только мы разделись, я

заполз на Сару и по-простому взял и засунул ей. Я

счел, что за любовные игры сойдут и те несколько часов, что мы провели в

гостиной. Сара вела себя в постели примерно как

кит, выброшенный на берег: она была слишком пьяна, для того чтобы вдохновить

меня на подвиги. Я решил не сдерживать

себя и спустил через три-четыре минуты с того момента, как мы начали. Как только

я скатился с партнерши, она

моментально заснула. Я лежал рядом с Сарой с открытыми глазами, а когда она

принялась храпеть, я решил встать.

Одевшись, я сделал себе чашку чая и пошел пить ее в гостиную. Приглядевшись

к полкам, я обнаружил, что библиотека

Сары состоит в основном из произведений современной классики, написанных

писательницами, – такими как Симона де

Бовуар и Вирджиния Вульф. Среди них одиноко, словно перст, выделялась полка с

книгами на тему стукачества. Рядом с

работами, посвященными кембриджской сети и меняющейся роли секретных служб в

современном обществе, размещалась

подборка книг о промывании мозгов с такими названиями как “Битва за сознание”,

“Контроль над Кэнди Джонсом”, “В

поисках “Маньчжурского кандидата”“, “Операция “Контроль над сознанием”“, “Врачи

и пытки”, “Война в мозгах” и

“Мозгоправы”. Вся та чушь, которую Сара молола весь вечер, вполне могла быть

позаимствована из этих книжонок. С

другой стороны, мало какая женщина станет интересоваться всем этим, разве что

только по работе…

Я схватил лежавший на кресле дипломат Сары и уселся с ним на софу. Я хотел

изучить его содержимое, но тут же

обнаружил, что замочки заперты. Я пошел на кухню и взял там нож, чтобы взломать

их. Потом присел и стал обдумывать

дальнейшие действия. Если я взломаю дипломат, Сара заподозрит неладное. Стоит ли

идти на такой риск? Если мне не

понравиться то, что я найду внутри, я, конечно, всегда могу убить ее, но тогда

спецслужбы поймут, что мне все известно про

эксперименты с моим сознанием.

Я решил действовать осторожно. Попробую выведать утром все, что мне нужно.

Когда я повстречал Сару в поезде, она

уже довольно крепко надралась, так что, скорее всего, утром с бодуна она ничего

и не вспомнит из того, что мне тут

наоткровенничала. Я вернулся в постель, но понял, что заснуть не смогу.

Будильник заверещал в восемь – рановато для

воскресенья. Сара зашевелилась. Она выглядела ужасно, но все же выползла из

постели. Вчера она не смыла косметику перед

тем, как упасть, так что все лицо у нее было в разводах. Я тоже встал и

поцеловал Сару.

– Какое говенное похмелье! Сюда с минуты на минуту завалит моя мамочка, так

что бывай! Я вызову тебе такси.

– Мы увидимся снова? – спросил я.

– У тебя есть мой номер, захочешь – звякнешь.

Надо было припереть Сару к стене по всем вопросам прямо тогда, потому что

не прошло и часа, как подруга моя была уже

мертва.

***

Я провел утро за разбором бумаг. В основном попадалась всякая чушь, которую

я рвал на клочки, удостоив одним беглым

взглядом. Корешки квартирных книжек, к которым я не имел никакого отношения, не

говоря уже о счетах за газ и

электричество, которые никто и никогда не платил. Я стал рыться в огромной

коробке с фотографиями, но большинство

снимков ни о чем мне не говорили. Портреты людей, про которых я знал только, что

это мои родственники, и больше

ровным счетом ничего, кроме того, что мне рассказал следователь в Минобороны.

Кто-то негромко постучался в дверь. В глазок я увидел молодого человека лет

так двадцати пяти. На копа он был непохож

– больно уж потасканный. Или торговец или сосед, а если сосед, то жаловаться

ему, вроде, не на что, поскольку я не включал

громко музыку и не занимался ремонтом. “Почему бы и не пообщаться?” – решил я.

– Привет! Я – Эрик, твой новый сосед. Только что въехал, и вот хочу

спросить, не найдется ли у тебя молотка.

Я оставил его в дверях и отправился на кухню искать молоток. Оттуда я

услышал, как Эрик прошел через прихожую и

бухнулся с размаху на софу. Я нашел молоток под раковиной и поспешил в гостиную.

– Выпить не откажешься? – спросил Эрик.

– Ага, – сказал я без особого вдохновения.

– Отлично, тогда валяй ко мне. У меня открытая бутылка водки, а хочешь – и

вина могу открыть.

– Я думал, вы ремонтом занимаетесь.

– Если хочешь, можешь помочь. Кисть в руках держал?

– Я сейчас очень занят.

– А ты слышал о телке, которую убили прошлой ночью тут у нас, в Брайтоне?

– Нет.

– Я в новостях по радио слышал, что ее пытали, наволочку на голову

натянули. Говорят, вся квартира в кровище. Тело

мать обнаружила, а копы ищут какого-то кренделя по имени Филипп Слоан. Убийцу и

его жертву видели вчера вечером в

“Трафальгарской битве”. Они там сидели и пили вдвоем!

Какой же я идиот! Как ловко они меня подставили! Я только наполовину верил

в то, что Сара – обыкновенная фантазерка.

Наверняка она работала на британские спецслужбы, и они проверяли ее надежность.

Они, несомненно, прослушивали ее

квартиру, и когда услышали все, что она мне рассказала, решили, что лучшего

кандидата в убийцы, чем я, днем с огнем не

найдешь. Сара или сошла с ума, или обладала изощренным чувством юмора. Она

утверждала, что, если произнести в моем

присутствии слово “Завулон”, то я тут же превращусь в убийцу-психопата. Конечно,

нельзя исключать, что ее саму

подставили: ей внушили всю эту беседу со мной, вместе с ключевым словом, на

которое я был запрограммирован словно

какой-нибудь “маньчжурский кандидат”.

– В будни дома торчишь? – спросил Эрик.

– На службу не хожу, если вы это имеете в виду.

– Я тоже завязал, – информировал Эрик. – Предпочитаю работать с наличными,

однако, сам понимаешь, волка ноги

кормят. А ты вот дома торчишь, так, может, мне поможешь. Ко мне тут мастера

приходят телефон подключать, так я тебе

ключи оставлю, чтобы пустил их. Ты не волнуйся, я тебе за пару дней скажу, чтобы

тебе не в напряг было.

– Сомнительно, что я тут буду в ближайшие дни. Я в отпуск собрался.

– Курнуть не хочешь?

– Наркотики – это для подростков и тех, кто никак не хочет повзрослеть. Я

не хотел бы очутиться в положении Питера

Пена.

– Но заработать бабок-то на дури ты бы не отказался, а? Я тут приторговываю

немного, ничего серьезного – трава, гашиш.

Я тебе косарь денег дам, если ты у себя товар положишь. Дармовой косарь,

соглашайся!

– Не соглашусь.

– Музыку любишь?

– Ага.

– Отлично, а то я музыку громко слушать люблю. Я мою систему от мамаши

завтра заберу и – вперед!

– Я не люблю слушать то, что другие. У меня очень специальные вкусы.

– Ты передо мной тут не выделывайся! – взвизгнул Эрик. – Если ты мне будешь

проблемы устраивать, я тебе двери с

полпинка вышибу.

– Вам известна разница между силой и ловкостью? – спросил я.

– Да я три года за убийство отмотал, – бахвалился Эрик. – Чувак на меня с

топором набросился, он меня стукачом назвал, а

я себе стукачом называть никому не позволю! В общем, когда он мне это сказал, я

на него кинулся, а он – за топор, а я у него

топор выхватил и распорол ему грудную клетку. Самозащита. Судья сказал -

самозащита. И присяжные сказали -

самозащита. Он за мной по улице гонится, сердце в разрез видно, кровища хлещет.

Триста ярдов пробежал, прежде чем

свалился. Будешь на меня наезжать, так я за тяжкие телесные шесть месяцев

оттрублю и глазом не моргну.

– В этом основное различие между мной и вами, – торжественно подвел я итог.

Великий английский философ Томас Гоббс

однажды сказал, что сильнейший человек может пасть от руки слабака, если тот

подкрадется к нему сзади с ножом. Я,

правда, вовсе не слабак. Я, возможно, даже сильнее, чем вы, и уж наверняка

ловчее.

– Три моих брата от крэка сдохли! – хрюкнул Эрик.

К тому времени беседа окончательно утомила меня, поэтому я взял со стола

молоток и стукнул им Эрика по голове. Эрик

упал на софу. Он был мертв. Я решил, что пусть Минобороны само приводит в

порядок квартиру, а мне там уже ничего не

нужно. Пора было сматываться из Брайтона. В конце концов, я – всего лишь

невинная жертва экспериментов по контролю

над сознанием. Однако теперь, когда правда о множественных личностях,

находящихся во мне, раскрылась, я не собирался

складывать лапки и сдаваться на милость врага. Нет, я собирался биться до

последнего, доказывая свою невиновность. Я

прибегну к помощи судебной системы и отсужу у британского правительства каждое

пенни причиненного мне ущерба.

Поскольку меня разыскивала полиция, я счел за лучшее обойти стороной

брайтонский вокзал. Я вызвал такси и попросил

водителя высадить меня возле кладбища Хоу. Вскоре я отыскал место упокоения сэра

“Джека” Гоббса, который умер в том

же самом году, когда родился я, и которого многие считают самым лучшим бэтсменом

из всех, когда-либо игравших за

сборную Англии по крикету. Я испражнился на его могилу, бросив тем самым

обществу мелкий, но значимый вызов. Если

общество позволяет себе гадить на меня, тогда и я позволю себе излить мое

презрение на тех, кого это общество почитает.

Затем я дошел пешком до станции Портслейд и вернулся в Лондон через Литтлемптон.