Сергей Глазьев: «НЕ ДОГОНЯТЬ, А ОБГОНЯТЬ...»

"ЗАВТРА". Сергей Юрьевич, недавно вышла в свет ваша новая книга "Стратегия опережающего развития России". Что побудило вас написать её, и к каким выводам вы пришли?

     Сергей ГЛАЗЬЕВ. Эта книга — результат моих многолетних размышлений о проблемах развития нашей страны и возможностях создания у нас своего экономического чуда. Занимаясь исследованиями закономерностей долгосрочного экономического развития, я обнаружил, что отсталые страны вырывались вперед и становились новыми мировыми лидерами в периоды смены длинных волн экономической конъюнктуры, открытых в свое время Н.Д.Кондратьевым. Возможность экономического чуда в этот период возникает вследствие неравномерности экономического развития, обусловленной процессом замещения господствующих технологических укладов. Страны, лидирующие в рамках очередного технологического уклада, по мере его роста "увязают" в нём, сталкиваясь с перенакоплением капитала в его производственно-технологических совокупностях. Это затрудняет для них своевременное перераспределение капитала в развитие производств нового технологического уклада, следствием чего становится структурный кризис и запаздывание с переходом на следующую длинную волну. Выход из устаревшего экономического уклада для экс-лидеров оказывается очень затратным, поскольку они сталкиваются с обесцениванием ранее вложенных инвестиций и несут большие расходы на реконструкцию устаревших производств, переобучение рабочей силы, модернизацию инфраструкту-ры. Для отстающих стран в этот период открываются новые возможности. Не испытывая трудностей с преодолением структурного кризиса и своевременно инвестируя свои ресурсы в перспективные направления становления нового технологического уклада, они могут вырваться вперед, и, ранее других оседлав очередную длинную волну экономического роста, выйти в мировые лидеры. Именно таким образом совершалось экономическое чудо подъема российской и американской экономик на рубеже 19-20 веков, японское экономическое чудо 50-х годов, появление азиатских "тигров" в 70-е годы. Так на наших глазах сейчас совершается китайское экономическое чудо. На фоне депрессии, поразившей основные экономические центры современного мира, КНР проходит глобальный экономический кризис с 7-8% ежегодным приростом ВВП.

     В основе моей книги и лежало желание сформулировать рецепт опережающего развития для современной России. Сегодня, после очевидного провала ультралиберальных реформ, разрушивших российскую обрабатывающую промышленность, рыночные фундаменталисты заговорили о необходимости догоняющей модернизации. Это такая же подброшенная в расчете на некомпетентность российских властей приманка, как и шоковая терапия, навязанная России из Вашингтона с целью саморазрушения научно-производственного потенциала страны. После глобального финансового кризиса стало дурным тоном рассуждать о "невидимой руке рынка". И те же либералисты, которые в 90-е годы вообще отрицали роль государства в экономике, стали вдруг агитировать нас за активную государственную политику. Но последняя в их понимании — это та же имитация западных образцов. Только на этот раз не институциональных, а технологических. Для них любое развитие России не мыслится иначе, кроме как путем имитации иностранного опыта.

     Догоняющая модернизация обрекает имитаторов на технологическое отставание. Копирование зарубежных технологий делает невозможным извлечение инновационной ренты — сверхприбыли, образующейся за счет временной монополии на использование передовых научно-технических решений, для освоения которых конкурентам требуются время и средства. Эта рента является основным источником финансирования опережающего развития, позволяющая лидерам наращивать конкурентные преимущества за счет инвестиций в научные исследования и образование. Способность расширенного воспроизводства научно-технологического превосходства, собственно, и делает возможным "экономическое чудо".

     "ЗАВТРА". Но ведь каждая смена большого экономического цикла имеет свои особенности, свои специфические черты. Например, Китай за последние тридцать лет осуществлял и осуществил именно догоняющую модернизацию в рамках пятого технологического уклада. При этом они не сгоняли крестьян с земли, а напротив — первым делом подняли своё сельское хозяйство, обеспечили свою продовольственную безопасность, стали одним из крупнейших экспортеров продовольствия.

     С.Г. Я бы не сводил экономические процессы, идущие в современном Китае, к простому осуществлению догоняющей модернизации. Там, на мой взгляд, возник интересный и сложнейший синтез догоняющей и опережающей модернизации. Такие варианты возможны, и в своей книге я их специально рассматриваю. Так, в Китае, в отличие от России, есть гигантский демографический потенциал и, соответственно, гигантский внутренний рынок, регулируя который руководители КНР получают возможность формировать практически любые объемы инвестиций и направлять их в нужное время и в нужное место. Но в Китае нет научных школ, интеллектуального фундамента для перехода на новый технологический уклад. Они только приступили к его формированию, буквально пять-семь лет назад начали создавать научно-технологические центры мирового уровня и одновременно резко расширили свою систему высшего образования — в частности, число студентов, обучающихся внутри КНР, выросло в три раза по сравнению с 2005 годом, а по сравнению с 2000 годом — в пять раз. Важную роль в этом играют молодые китайские ученые и преподаватели, которые возвращаются на родину, проучившись в лучших мировых вузах.

     Новый технологический уклад не может возникнуть на пустом месте и висеть в воздухе, тут должна быть технологическая преемственность. При возникновении нового технологического уклада старый не превращается полностью в металлолом — просто он из результирующего кластера становится кластером обеспечивающим. В этой связи особенно важны инвестиции в инфраструктуру: энергетику, транспорт, связь, коммунальное хозяйство, модернизирующие их в соответствии с потребностями нового технологического уклада.

     "ЗАВТРА". А как может повлиять на процесс перехода к новому технологическому укладу нынешний финансово-экономический кризис, "вторая волна" которого, согласно большинству экспертных оценок, уже на подходе?

     С.Г. Разговоры о "фазах" и "волнах" кризиса проистекают из традиционного для современной экономической науки представления о переходах экономических систем из одного равновесного состояния в другое. Якобы эти переходы совершаются вследствие внешних или внутренних шоков, к числу которых относятся и изобретения новых технологий. С этой точки зрения задача экономической политики состоит в том, чтобы как можно скорее достичь нового равновесного состояния с наименьшими потерями существующих экономических показателей.

     На самом деле мировая экономика всегда находится в неравновесном состоянии, которое может выражаться и ростом, и спадом. Правильнее, на мой взгляд, говорить о стационарных режимах её функционирования, наблюдаемых обычно в фазе подъёма длинной волны, и турбулентных режимах, сопровождающих, как правило, её нисходящую фазу. В последних падает доходность инвестиции в привычных направлениях, поэтому капитал из реального сектора экономики перетекает в спекулятивный сектор, вследствие чего создаются условия для раздувания финансовых пузырей. Их крах порождает финансовый кризис. В режиме турбулентности невозможно выделить устойчивые фазы наподобие "первой", "второй" или какой угодно еще "волны" — это всё вихри с непредсказуемым поведением, внутри которых постепенно формируются новые технологические траектории.

     Сегодня как раз формируются такие траектории становления нового технологического уклада. Складывается его ядро, состоящее из нано-, био- и информационно-коммуникационных технологий. Несмотря на кризис, оно растет с темпом около 35% в год, привлекая инвестиции сверхвысокой экономической эффективностью. Например, освоение нанотехнологий позволило совершить качественный скачок в генерации электроэнергии из солнечного света — удельная стоимость единицы мощности на солнечных батареях сравнялась с тепловыми электростанциями. Другой пример — светодиоды, которые на два порядка эффективнее традиционных ламп. Область применения новых технологий постепенно становится всё обширнее, в передовых странах новый технологический уклад составляет уже 3-5% ВВП, постепенно становясь локомотивом экономического роста, который вытягивает экономику из депрессии.

     "ЗАВТРА". Не означает ли это, что именно США как глобальный лидер находятся в наилучшем по сравнению с другими странами мира положении, поскольку накапливают потенциал для технологического рывка?

     С.Г. Действительно, сегодня Соединенные Штаты выглядят как государство с наибольшей долей новых технологий в национальной экономике. Новый технологический уклад в американской экономике уже вошел в режим устойчивого роста. Об этом, например, говорит тот факт, что расходы частных компаний на развитие нанотехнологий уже выше, чем уровень государственных расходов. Это и дает надежду на выход американской экономики из кризиса.

     Вместе с тем бюджет США несёт чрезмерную нагрузку военных, социальных расходов и обслуживания раздутого государственного долга в ущерб инновационным инвестициям, Социально-политическая нагрузка на экономику США оказывается слишком большой, чтобы дать новому технологическому укладу необходимый ресурс. Сейчас американцы финансируют своё развитие во многом за счет того, что стягивают к себе капитал со всего мира, используя монопольное положение доллара. Но доверие к доллару падает, и это в любой момент может перекрыть импортный поток капитала, необходимый для финансирования бюджетного дефицита и дефицита торгового баланса.

     В этом случае американцы столкнутся с угрозой дефолта по своим долговым обязательствам и будут вынуждены проводить дополнительную эмиссию доллара, что повлечет за собой падение его курса на мировых валютных рынках. Это еще больше подтолкнет инвесторов к бегству от доллара — США войдут в финансовый штопор. И вопрос сейчас стоит следующим образом: что произойдёт раньше? Успеет ли новый технологический уклад стать локомотивом нового экономического роста, достаточным для того, чтобы тянуть на себе огромную социальную сферу США, или доллар рухнет и под его обломками погибнет американская система всеобщего благосостояния?

     Если план Барака Обамы по резкому увеличению ассигнований на новые технологии, на науку и на образование удастся, и при этом американское государство удержит свою финансовую систему от дефолта — а им нужно продержаться, по моим оценкам, от трех до пяти лет, — тогда у США есть шанс проскочить через кризис в шестой технологический уклад. Если удержать свою финансовую систему им не удастся, и платежная система, основанная на долларе, рухнет, они утратят глобальное лидерство.

     "ЗАВТРА". Насколько велика, по-вашему, вероятность того, что выход из кризиса будет найден не через эволюционное движение мировой экономики, а, как это неоднократно случалось раньше, через последовательный ряд военных конфликтов, вплоть до новой мировой войны?

     С.Г. Я пытаюсь исходить из объективных закономерностей. В чем заключается экономическая составляющая мировых войн? Она подчинена следующей логике. Для прорыва к новому технологическому укладу странам, особенно отстающим, но с сильными политическими амбициями, приходится резко наращивать государственные расходы, поскольку частные компании не обеспечивают необходимой концентрации ресурсов на прорывных направлениях нового технологического уклада. Для оправдания таких расходов часто прибегают к аргументам национальной безопасности. Тем более, что расходы на оборону связаны с созданием новых видов оружия, требующих новых технологий. Это порождает рост международной напряженности, чреватый развязыванием войн.

     В экономике есть такое понятие — "порог синхронных затрат": когда вам нужно, скажем, внедрить новую технологию, вы тратите деньги сначала на науку, потом на проектирование, потом на опытный образец, потом на внедрение. Всё это затраты, которые накапливаются. Причем примерно из ста технологических идей лишь одна достигает коммерческого успеха. То есть возникает сфера рисков, которые тоже должен кто-то оплатить. И только потом поток прибылей от внедренной технологии начинает компенсировать ваши затраты. И этот порог синхронных затрат тем выше, чем радикальнее изменение используемых технологий. При переходе к новому технологическому укладу порог синхронных затрат очень велик. Без участия государства перераспределение и накопление нужного объема ресурсов идет через финансовые пузыри. И выходит, что других, кроме государственных, механизмов для перехода на новую экономическую волну просто нет. В определенных условиях эти государственные механизмы работают через усиление военных расходов, через гонку вооружений. Так, в 30-е годы прошлого столетия крупный немецкий бизнес подержал Гитлера потому, что он обеспечил им крупные госзаказы. Крупп, Тиссен и Ко рассчитывали использовать Гитлера, а потом устранить его. Но у них это не получилось, и мир оказался ввергнут во Вторую мировую войну.

     В то же время гонка вооружений в период "холодной войны" не привела к сколько-нибудь масштабным военным конфликтам между США и СССР, поворотным моментом здесь стал Карибский кризис 1962 года. Сегодня использование существующего военного арсенала в новом всемирном конфликте грозит уничтожением всего человечества. Никто не лечит перхоть отрубанием головы, поэтому ведущим странам мира, их политическим и экономическим элитам придётся находить другие способы и пути выхода из кризиса.

     Новый технологический уклад отличается от предыдущих гуманитарным характером его ключевых факторов. Главным носителем роста и распространения его ключевых факторов являются здравоохранение, образование и наука. Конечно, и генная инженерия, и нанотехнологии, и информационно-коммуникационные технологии могут использоваться в военных целях. Но спрос на них со стороны военных настолько мал по сравнению с другими приложениями, что не может играть определяющей роли в становлении нового технологического уклада. Поэтому и эскалация военных расходов не даст нужного эффекта в преодолении синхронных затрат замещения технологических укладов.

     "ЗАВТРА". Но, помнится, еще при Рейгане был сформулирован лозунг: "Есть вещи поважнее, чем мир!", и этот лозунг во многом определил победу американских элит над советскими, которые руководствовались принципиально иным лозунгом: "Лишь бы не было войны!"

     С.Г. Это красивая антиномия, но она имеет весьма отдаленное отношение к действительности. Да, американцы всегда готовы воевать за свои интересы — но только если такая война не грозит им гибелью или недопустимым ущербом. Что же касается советской позиции, то она никогда не сводилась к приведенным вами словам из известной песни. Наши военные конфликтовали с американскими по всему миру, от Латинской Америки до Афганистана и Юго-Восточной Азии, но эти конфликты всегда носили локальный характер.

     Что на самом деле не сработало в советской системе для перехода к новому технологическому укладу? На мой взгляд, прежде всего засекреченность и закрытость военных технологий для гражданского сектора экономики. То есть советское руководство реально готовилось или делало вид, что реально готовилось к полномасштабной ядерной войне, в то время как американское руководство лишь манипулировало угрозой такой войны для достижения своих геостратегических целей. Разработанные за государственный счет технологии оставались собственностью компаний-разработчиков, а не государства, которое тем самым отказывалось от интеллектуальной собственности, созданной за счет госбюджета, что и стимулировало передачу этих технологий в гражданский сектор экономики.

     "ЗАВТРА". В данной связи возникает такой мировоззренческий вопрос, с актуальной для современной России подоплекой: какая политическая система с большей эффективностью способна осуществить опережающую модернизацию: демократическая или авторитарная?

     С.Г. Я бы поставил этот вопрос в несколько иной плоскости. И авторитарные, и демократические системы могут иметь совершенно разный уровень эффективности. На один пример успешной авторитарной модернизации можно привести несколько примеров провалившихся авторитарных модернизаций. Точно так же обстоит дело и с демократическими системами. Мало кто отдает себе отчет в том, что в Республике Корея из авторитарного режима выросло благодаря модернизации самое настоящее демократическое государство, где все, вплоть до президентов, жестко отвечают за соблюдение закона. У четырех последних глав государства следом за президентским сроком шёл тюремный.

     "ЗАВТРА". То же самое касается и основателей крупнейших корпораций: "Хёндай", "Самсунг", LG и так далее. В Китае под суд и под расстрел идут такие крупные руководители, как глава Шанхайского горкома КПК, мэр Пекина и так далее, хотя допущенные ими нарушения по нынешним российским нормам ничего серьёзного не представляют.

     С.Г. Это говорит как раз о том, что в Южной Корее и в КНР институты правового государства действуют очень жестко и эффективно — гораздо жестче и эффективнее, чем на Западе. Их ведь сажали в тюрьму не по каким-то политическим мотивам, а за нарушения действующего законодательства. Главный фактор успеха — сочетание ответственности менеджеров за достижение поставленных целей и конкуренция между этими менеджерами. Демократическая среда создаёт хорошие условия для конкуренции. Но если эта конкуренция не подкрепляется жесткой ответственностью, то развитие может захлебнуться в банальном разворовывании средств. А авторитарные режимы, как правило, не дают возможности конкуренции. То есть необходим поиск золотой середины не между демократией и авторитаризмом, а между конкурентностью и ответственностью. В современном Китае минимально необходимый уровень конкурентной среды обеспечивается и государственной политикой, и тем простым фактом, что китайцев — полтора миллиарда. А в современных США наблюдается как раз дефицит ответственности, потому что последние годы воротилы Уолл-Стрита чувствовали себя абсолютно безнаказанными и действовали по принципу "что хочу — то и ворочу". В нынешней России, на мой взгляд, наблюдается одновременно и недостаток конкурентности, и недостаток ответственности.

     "ЗАВТРА". И за какой из этих недостатков надо браться в первую очередь? Президент предлагает развивать институты демократии с целью повышения конкурентности, премьер грозится "прислать доктора" к зарвавшимся олигархам или "брать их за одно место".

     С.Г. Видите, вы сами отвечаете на свой вопрос. Пока ни то, ни другое не приобрело статус государственной политики, не обеспечило работу "социального лифта", приток новых талантливых и квалифицированных людей в систему управления, политического и экономического. Напротив, отчуждение власти от общества у нас не только критически велико, но и продолжает усиливаться. Система управления предельно коррумпирована, работает по квази-феодальным принципам личной преданности и круговой поруки. Никакой реальной модернизации в таких условиях произойти не может.

     "ЗАВТРА". В таком случае, существует ли выход из того тупика, в котором сегодня объективно оказалась Россия, и если есть, то где он находится, как может выглядеть? Это новый диктатор, наподобие Петра Первого и Сталина? Или что-то иное?

     С.Г. Беда в том, что сейчас невозможно ухватиться за какое-то одно звено и вытащить всю цепь. Потому что сама эта цепь разорвана во многих местах, и потянув в одном месте, мы вытащим наружу лишь мизерную часть целого, а остальное рухнет в небытие.

     Главная системная проблема заключается в том, что в рыночных условиях экономикой занимаются предприниматели, а не приближенные к власти вельможи. Чтобы рыночная экономика была эффективной, прибыль должна образовываться за счет большей эффективности, а не близости к телу власть предержащих. А в России путь к успеху, к сверхприбылям лежал через близость к "властной вертикали", келейную приватизацию, присвоение природной ренты от добычи сырья, коррупцию, монопольное завышение цен и другие формы присвоения незаработанного дохода. То есть отечественное сословие предпринимателей изначально было сориентировано не на создание новых общественных благ, а на разворовывание страны и обворовывание остальной части населения с последующим вывозом полученных капиталов за границу. При этом выросшие на присвоении национального дохода олигархи в Россию не инвестировали, обращались с ней как с побежденной страной, откуда нужно только выкачать контрибуции, побыстрее и побольше.

     Весьма показательно, что в момент кризиса наш "большой бизнес" попросил от государства денег, не давая взамен никаких гарантий, не обременяя себя никакими обязательствами, — и, самое смешное, эти деньги получил. Государство, давая деньги, правда, погрозило пальцем и потребовало тратить их на развитие реального сектора экономики, но никаких санкций за нарушение этого требования не предусмотрело. Мол, финансовая система не рухнула, контроль за предприятиями в руки иностранных кредиторов не перешёл — и на том слава богу. Но эта порочная мотивация не имеет ничего общего с нормальной рыночной экономикой.

     "ЗАВТРА". В своей книге вы даете потрясающие цифры бюджетных инвестиций в научно-технологические разработки. Российские 1,5% на общемировом фоне, превышающем 20%, выглядят просто ужасно.

     С.Г. Стоит добавить, что после первичного передела госимущества наши предприниматели начали грызть друг друга. Пресловутые рейдерские атаки сегодня — это не эксцессы, а норма существования отечественного бизнес-сообщества. Какое это имеет отношение к реальной модернизации? Как правило, самое негативное, поскольку на эту грызню за якобы "священную" собственность уходят воистину гигантские силы и средства.

     В результате у нашей страны отсутствует реальное целеполагание. Насколько оно точное, а насколько ошибочное — другой вопрос, но когда такого целеполагания вообще нет, когда государство и общество не может ответить на вопрос, зачем оно существует, к какой цели стремится — такое государство и такое общество исторически обречено.

     Ведь сколько ни повторяй: "модернизация", "инновация", — если не создать соответствующих политико-экономических механизмов, если не подключить к этому всё государство и всё общество, результата не будет. Чтобы такой результат получить, нужно хорошо скоординированное и точно выверенное взаимодействие государства, бизнес-структур, большой науки и общества в целом.

     "ЗАВТРА". То есть вы считаете, скажем, Сколково в большей степени пиар-проектом, чем реальным механизмом модернизации?

     С.Г. В какой мере мотор или четыре колеса могут считаться автомобилем? Судя по имеющейся информации, этот проект предполагает активное участие в качестве заказчиков на НИРы транснациональных корпораций. Сам по себе проект Сколково стать локомотивом инновационного развития без соответствующей институциональной среды не сможет. К сожалению, об этом сегодня не думают. А может быть, заранее создают этот технопарк под иностранного заказчика. Если бы он создавался под потребности развития нашей экономики, то логичнее было бы его развернуть на базе одного из уже действующих наукоградов: в Пущино, Черноголовке, Зеленограде или на основе крупного научного центра. Пока это скорее выглядит как проект по привлечению лучших умов для работы на иностранных заказчиков за счет российского бюджета. От того, что эти умы не будут покидать страну и работать на иностранных конкурентов за счет российских налогоплательщиков, ничего принципиально не изменится. Примером такого рода является созданный в свое время с участием "Боинга" в Москве инженерный центр, вовлекший в работу на американский бизнес большую часть российских конструкторов.

     Впрочем, такой подход соответствует логике проводящейся два последних десятилетия в России экономической политики. Экспорт сырья, вывоз капитала, привязка денежной системы к приобретению долларов и другие атрибуты неоколониальной политики дополняются еще одним механизмом в научно-технической сфере. По-другому наши ультралибералы государственную политику даже не мыслят. Если уж нужно делать модернизацию, то не иначе как догоняющую, если переходить на инновационный путь развития, то только в той части общества, которая востребована иностранным капиталом.

     В действительности же, чтобы модернизировать экономику, России необходима стратегия опережающей модернизации, обоснованию которой и посвящена моя новая книга.

Беседу вёл Александр Нагорный