"Мартин Борман: «серый кардинал» третьего рейха" - читать интересную книгу автора (Павленко Павел Петрович)

За первенство среди равных

Завершить расправу над рейхсляйтером Розенбергом не составило для Мартина особого труда. Он даже позволил себе насладиться долгой местью, неспешно добивая обессиленного конкурента, с иезуитской изощренностью выискивая и поражая его самые чувствительные места. Розенберг, основатель и проповедник путаной философии культуры, не приобрел последователей и оставался в одиночестве. Гитлер, прочитав лишь начало книги Розенберга «Мифы двадцатого века», отложил ее в сторону и отметил, что она не соответствует официальной позиции партии и что само ее название может ввести в заблуждение.

Внутри партии насмехались над речами рейхсляйтера по идеологии и не стеснялись дремать на его выступлениях. В отличие от своих давних соратников, которые не только заработали громкую славу, но и добились определенной реальной власти, Розенберг не добрался до кормушки. Титул рейхсляйтера остался за ним с тех давних времен, когда еще существовал отдел иностранных дел НСДАП. На международную политику третьего рейха он уже не оказывал ни малейшего влияния. Фюрер поручил ему надзор за идеологическим образованием членов партии, но эффективность работы этого ведомства была меньше количества документов, которые оно выпускало. [313]

В начале 1940 года Розенберг получил-таки от Гитлера пост «уполномоченного по защите национал-социалистской идеологии», однако вряд ли кто-либо в партии серьезно отнесся к этому известию, поскольку полномочия рейхсляйтера не производили достаточного впечатления. Всего через три недели после начала русской кампании Гитлер — по наущению Бормана — назначил своего теоретика, который не брал на себя смелость принимать практические решения и был далек от реальности, рейхсминистром оккупированных восточных (советских) земель. Причина первая: Розенберг был родом из Прибалтики. Причина вторая: это назначение могло послужить компенсацией за обещанное, но не предоставленное Розенбергу место рейхсминистра иностранных дел. С помощью этих аргументов Борману удалось склонить фюрера к принятию столь странного решения. На самом же деле Мартин преследовал свои цели.

Перед нападением на Советский Союз Гитлера долго терзали сомнения, и Борман убеждал фюрера прислушаться к зову Провидения, которое неизменно указывало ему путь в критических обстоятельствах, восхвалял его интуицию и умение свести воедино все факторы и верно оценить значение всех мельчайших деталей. Гитлер был падок на лесть, и Мартин умело этим пользовался. В высших кругах СС полагали, что предложенная Борманом политика балансирования на грани войны (в ожидании «знака») свидетельствовала не только о вторжении рейхсляйтера НСДАП в область милитаристской политики, но и — основной двигавший им мотив! — о его желании стать наместником в гигантской восточной империи. Не подлежало сомнению: тот, кто получит этот пост после окончательной победы над Советами, окажется вице-королем и наследником трона фюрера. [314]

Еще в апреле 1941 года в высших кругах ломали голову над проблемой: как на новых просторах — по мере захвата советских территорий — налаживать управление и экономику. СС и вермахт стремились заполучить в свое распоряжение широкую полосу вдоль линии фронта под предлогом поддержания там достаточно спокойной обстановки. Борман же хотел, чтобы лучший кусок пирога достался партии. Он небезосновательно полагал: вермахт и СС станут угрожающе влиятельными, если не учредить «гражданское правление, ставящее во главу угла достижение политических целей немецкого народа». Если первые два ведомства предлагали решить вопрос на совещании с фюрером, то Борман настаивал на другом: каждый составляет свой проект и передает его Гитлеру для тщательного изучения (конечно, в последнем случае Мартин обеспечивал себе явное преимущество, ибо имел возможность повлиять на фюрера, с которым его соперники не могли общаться ежедневно){43}.

Истинная причина решения Бормана, остановившего свой выбор именно на Розенберге, состояла в том, что он предпочитал видеть на посту министра восточных территорий «не интеллигента, а чокнутого». К тому же глава партийной канцелярии не сомневался, что будет держать новое ведомство Розенберга [315] под своим контролем. Для этого следовало дать в помощь далекому от реальности теоретику нескольких энергичных практиков. Этих людей назначил собственным приказом Гитлер, о чем и сообщил на совещании в «Вольфшанце» в присутствии Ламмерса, Розенберга, Геринга и Кейтеля. Как обычно, записи на совещаниях, затрагивавших государственные тайны, вел Мартин Борман, и ему оставалось просто присовокупить к протоколу собрания заранее заготовленный список членов НСДАП, которых он счел способными установить жесткий режим на Востоке.

С самого начала Розенберг фактически оказался не у дел, поскольку право выбирать методы и конкретные меры по тем или иным направлениям деятельности нового министерства получили его подчиненные, назначенные самим фюрером. Северный регион, объединивший Прибалтийские республики, переходил в ведение гауляйтера Шлезвиг-Гольштейна Генриха Лозе — человека, по мнению Розенберга, «обладавшего врожденной интеллигентностью, но чрезмерно упрямого в делах тривиальных». Борман же отмечал в нем бескомпромиссность и безжалостность к врагу. Розенберг с явной неохотой согласился на назначение комиссаром Украины гауляйтера Восточной Пруссии Эриха Коха. Борман был в дружеских отношениях с Кохом и хотел поставить этого верного человека на важный пост в новом министерстве. Геринг, возглавлявший в военные годы министерство экономики, поддержал предложение рейхсляйтера НСДАП, ибо не сомневался, что Кох сможет выжать богатые территории, как лимон. По мнению же Розенберга, Кох оставался мелким буржуа и хвастуном, а список его добродетелей исчерпывался умением выслуживаться перед Борманом.

Борман с удовлетворением наблюдал за тем, [316] сколько проблем возникало у нового министра в отношениях с наместниками. Геринг, министр по осуществлению четырехлетнего плана, требовал поставок невообразимого количества продуктов и сырья. Фриц Заукель призывал удовлетворить потребности третьего рейха в рабочей силе с Востока и увеличить поток депортируемых в Германию рабов. Пока Гиммлер не принял окончательного решения, какие земли следовало полностью очистить от славян, чтобы переселить туда германских колонистов, войска СС повсюду планомерно истребляли местное население. Наконец, был еще и вермахт, который следовало обеспечить аэродромами и линиями коммуникаций.

Кох исправно докладывал Борману об ошибках начальника, а Мартин, естественно, скрывал от Розенберга имя доносчика. Адъютант Розенберга, прикомандированный к ставке Гитлера для обеспечения своевременной и четкой взаимосвязи, был отослан Борманом обратно под тем предлогом, что «адъютант в основном слоняется без дела»{44}.

Один из наиболее чувствительных ударов Борман нанес Розенбергу, когда затронул область, которую тот считал своей вотчиной. Речь идет об отношении к христианству, в качестве альтернативы которому Розенберг [317] предложил свои «Мифы». Но в конце концов Борман собственным циркуляром закрепил за собой исключительное право на определение политики в отношении христианства. Христианам такой оборот событий грозил огнем и мечом: рейхсляйтер НСДАП повел борьбу против них чрезвычайно жестко и радикально, — ни о чем подобном Розенберг даже не задумывался.

Единственное преимущество Розенберга состояло в том, что его недалекий соперник не мог противопоставить идеям иудаизма и христианства новую концепцию. Чтобы еще раз доказать свое превосходство в этом отношении, он решил написать продолжение «Мифов». По-видимому, Розенберг проговорился о своих замыслах, ибо Гейдрих вскоре оповестил о них Бормана (на письме стояли сразу три грифа: «секретно — строго конфиденциально — лично») и посоветовал показать эту книгу фюреру еще до ее поступления в продажу. Книга не вышла даже в печать: подвластного Борману института цензоров оказалось достаточно, чтобы вновь одолеть противника.

Тем не менее Розенбергу было доверено основать «Академию» идеологии национал-социализма. Он уже фактически укомплектовал штат университетских профессоров, которым надлежало после войны вести соответствующие исследования и доказывать превосходство нацизма. Для будущих «исследований» предстояло собрать огромное количество материала о традициях и культуре остального мира. Район поисков — все занятое третьим рейхом пространство от Северного мыса до Салоников и от побережья Атлантического океана до Уральских гор, до которых, как было принято считать, скоро докатится вал германского наступления. На территории Германии поиски велись в архивах и библиотеках закрытых к тому времени монастырей; в оккупированных [318] странах — в синагогах, святилищах масонских лож, музеях и академических институтах. Все вызвавшие интерес материалы, в число которых входили и произведения искусства, подлежали конфискации.

Однако и тут Розенбергу вставляли палки в колеса. Если среди подобранных материалов попадались книги идеологических противников, то их конфисковывало гестапо. Причем Гейдрих обещал: если после войны эти книги потребуются для научного изучения в стенах академии идеологии, то гестапо выдаст их Розенбергу.

Борман не испытывал желания портить отношения с СС из-за такой мелочи. Он отписал Розенбергу, что фюрер приказал оставить все рукописи и произведения искусства из монастырей в распоряжении гауляйтеров. После победы будет достаточно времени, чтобы обстоятельно изучить архивы и прочие материалы. Для обеспечения сохранности библиотечные фонды следовало собрать в специальные централизованные хранилища.

Письмо остановило «коллекционеров» Розенберга на Западе, но потом пали Югославия и Греция. Однако Борман запретил посылать туда экспертов, ибо, согласно мнению Гитлера, «в этих регионах нет достойных произведений искусства, которые следовало бы сохранить».

Рейхсляйтер НСДАП опасался, что кто-нибудь предпримет атаку против него, используя неподконтрольный ему штат личных адъютантов, а он не сумеет вовремя принять контрмеры. Кому, как не Борману, было знать, что Гитлер не станет церемониться с человеком, опороченным в его глазах. С другой стороны, став главой партийной канцелярии, Мартин [319] значительно укрепил свои позиции, и теперь мало у кого могло возникнуть желание вступить с ним в схватку. Угрозу представляли лишь те, кто пользовался таким же доверием у Гитлера и имел личные заслуги перед фюрером. Таковых почти не осталось среди политических лидеров, но в СС... Это ведомство вообще доставляло определенное беспокойство уже тем, что стали возникать трения между его представителями и партийными функционерами. Зная обыкновение Гитлера сеять раздоры между властными структурами, нетрудно было предположить, что однажды ему могла прийти в голову мысль о крупномасштабной чистке: отлучить от власти партийных лидеров и заменить их командирами гиммлеровского СС.

Осторожный политик, Гиммлер определенно не стремился оказаться на слишком опасной вершине, но рядом с ним был Рейнхард Гейдрих. Некогда его выгнали из военно-морского флота за скандальную историю с женщиной. Однако теперь он стал шефом СД (служба безопасности) и офицером СС. Как глава тайной полиции и шеф СД — таким образом, он обладал властью как по линии партийного СС, так и по линии правительства, — обосновавшись в берлинском штабе гестапо на Принц-Альбрехтштрассе, он сконцентрировал в своих руках больше информации о немецких гражданах, чем кто-либо другой, и одновременно руководил карательным ведомством. Внешне «человек с железным сердцем» (так называл Гейдриха фюрер) являл собой образец «нордического типа»: он был высоким голубоглазым блондином.

Политические лидеры не испытывали симпатий к Гейдриху, поскольку опасались, что в архивах СД имеются материалы об их прегрешениях. Стремясь получить именно такие сведения, Борман сумел наладить сотрудничество с Гейдрихом. Он использовал [320] материалы СД об «общественной морали», чтобы выбить из седла того или иного зарвавшегося партийного функционера и — про запас — пополнить свой собственный архив. Амбициозный и внешне непроницаемый, Гейдрих, однако, постоянно наращивал свое могущество. Борман забеспокоился, когда — вскоре после перелета Гесса в Шотландию — распространились слухи, будто Гейдрих предложил свою кандидатуру на ближайший к фюреру пост. В сентябре 1941 года Борману предоставился удобный случай перевести стрелку и направить локомотив потенциального противника на запасный путь.

Карл Герман Франк, который происходил из судетских немцев и ненавидел чехов, служивший государственным секретарем при пражском рейхспротекторе Константине фон Нейрате, направил Гитлеру в «Вольфшанце» доклад: он жаловался на неоправданную мягкость своего начальника в отношении актов саботажа на пражских предприятиях военной промышленности. 22 сентября 1941 года в ставку фюрера был вызван Гиммлер, а на следующий день туда же прибыл фон Нейрат. В присутствии Геббельса и Бормана фон Нейрату было объявлено, что он не оправдал доверия и что, хотя его не увольняют, Богемия и Моравия отныне переходят в ведение специального уполномоченного. На новую должность Борман предложил назначить Гейдриха, кандидатуру которого Гиммлер поддержал, поскольку даже ему этот удачливый и хваткий молодец казался зловещей фигурой. Обоим стало без него спокойнее.

В календаре Бормана, где он регистрировал всех важных посетителей фюрера, имя Гейдриха последний раз отмечено октябрем 1941 года. Впрочем, его еще однажды вызывали в «Вольфшанце», о чем он сообщил Вальтеру Шелленбергу — своему бывшему помощнику, [321] который унаследовал его пост. Причиной вызова послужил интерес, проявленный Гитлером к состоянию экономики в протекторате. Гейдриха заставили долго ждать у входа в бункер. Наконец, появился фюрер в сопровождении Бормана, но успел лишь с неудовольствием посмотреть на визитера — Мартин сразу увлек его прочь. На следующий день Борман сухо проинформировал Гейдриха о том, что фюрер уже принял решение, и необходимость в его участии в обсуждении отпала. Рейхсляйтер НСДАП держался официально, но подчеркнуто ледяная холодность была очевидной.

В борьбе за власть внутри партии важное значение имел исход тяжбы Бормана с влиятельным гауляйтером Йозефом Вагнером. Осенью 1941 года рейхсляйтер НСДАП нанес противнику решающий удар: гестапо предоставило рейхсляйтеру НСДАП надежное средство против непокорного возмутителя спокойствия. Дело было в следующем. Дочь Вагнера Герда влюбилась в Клауса Вейля, служившего в личной гвардии фюрера (охрана СС). Когда молодые люди решили пожениться, родители Герды выступили против этого брака. Во-первых, ее избранник пользовался не лучшей репутацией. Во-вторых, он отрекся от церкви, что чрезвычайно возмутило фрау Вагнер. В письме дочери она запретила ей выходить замуж за Вейля и предупредила, что перестанет считать Герду своей дочерью, если та ослушается. Это «пропитанное ядом» письмо (так охарактеризовал его Борман) было перехвачено гестапо и, проделав путь наверх, попало на стол шефа гестапо группенфюрера СС{45} Генриха Мюллера, который вызвал Клауса [322] Вейля в Берлин и допросил его, намекая на якобы имевшиеся подозрения об измене Йозефа Вагнера, прикрывавшего «грязные замыслы» золотым партийным значком и эмблемой гауляйтера. Оказалось, добросовестный гауляйтер совершил достаточно проступков, которые заставили бы нахмуриться любого гражданина.

Список этих прегрешений, естественно, тоже лег в сейф Бормана. Тем временем Йозеф Вагнер легкомысленно игнорировал сгустившиеся над его головой тучи. Впрочем, от него все тщательно скрывали. Гитлер планировал выплеснуть свою ярость в драматической сцене расправы и навсегда покончить с непослушанием среди гауляйтеров. Рейхсляйтер НСДАП был доволен: в последние годы Вагнер не только не осуществлял антихристианские меры в своем округе, но и критиковал политику Бормана в беседах с другими гауляйтерами.

Вечером 8 ноября 1941 года вся партийная элита собралась в мюнхенском пивном зале «Левенбрау», где Гитлер выступил с речью в честь очередной годовщины путча 1923 года (в пивной «Бюргербрау» еще не закончились ремонтные работы). От традиционных проклятий в адрес союзников фюрер перешел к оппозиции внутри Германии: «Мы должны помнить о всех врагах, независимо от того, в каком лагере они находятся. Вы знаете мой метод. Я готов дать испытательный срок. Но когда приходит время, я действую с быстротой и неотвратимостью молнии, и тогда не спасет ни одно укрытие, даже религия». Эти фразы послужили предисловием к событиям следующего дня, и Борман с особым удовольствием слушал слова, истинный смысл которых был известен пока ему одному и которые предвещали его триумф в грядущей драме.

На следующий день рейхсляйтеры и гауляйтеры собрались в «Фюрербрау» на Кениглишеплац. Гитлер [323] появился в сопровождении Бормана. И тут произошло то, что гауляйтер Валь назвал «четко спланированной атакой на Вагнера». Борман вслух зачитал злополучное письмо, написанное фрау Вагнер своей дочери. Затем на сцену вышел Гитлер и коротко заявил, что не потерпит в партии подобной религиозной одержимости. Он попросил Вагнера немедленно покинуть зал и само здание. Оскорбленный чиновник твердо заявил, что готов аргументированно опровергнуть все обвинения, чем привел фюрера в еще большую ярость. Фюрер повторил свой приказ, но более требовательно и жестко, и добавил, что уже вычеркнул Вагнера из списка лидеров партии. Кроме Бормана и Гиммлера, всех охватила оторопь и шок... никто не посмел вступиться за несчастного коллегу. Борман же с превеликим удовольствием записал в дневнике: «Фюрер изгнал Вагнера; заместитель гауляйтера Пауль Гислер стал гауляйтером Южной Вестфалии».

Торжества еще не закончились, а верховный судья партии Вальтер Бух уже получил указание возбудить дело против Йозефа Вагнера. Обвинение гласило, что подсудимый остался приверженцем католической церкви даже после того, как епископы выступили против нацистской партии. Хуже того, Вагнер отправил своих детей учиться не в центр гитлеровской молодежи, а в школу при монастыре в Бреслау. Письмо его жены лишний раз доказало, что он не сумел утвердить национал-социалистское мировоззрение даже в собственной семье. Было известно также, что фрау Вагнер опустилась на колени перед папой римским во время приема в Ватикане.

Однако в свою защиту Вагнер приводил цитаты из доктрины «позитивного христианства», которая входила в изначальную программу партии и с тех пор не была отменена и не подвергалась ревизии. Он ничего не знал ни о письме, ни о поступке жены в Ватикане. [324]

Ни судья-председатель, ни шесть членов суда (все — гауляйтеры) не сочли импульсивное решение Гитлера справедливым и в феврале 1942 года отменили его. В письме Борману Гиммлер возмущенно заявил, что был поражен таким вердиктом. Так или иначе, фюрер не утвердил решение суда своей подписью. Бух считал, что причина тому — происки «крысы» (так он называл своего зятя).

Попутно шеф партийной канцелярии получил возможность расправиться с еще одним личным врагом. В ходе процесса Вагнер проговорился о критических замечаниях высших руководителей партии, высказанных в Бергхофе во время совещания, посвященного перелету Гесса. Кружок недовольных собрал вокруг себя бывший начальник штаба СА Франц Пфаффер фон Саломон, которому вплоть до августа 1930 года подчинялся и Борман, возглавлявший в ту пору «кассу взаимопомощи». После увольнения с должности начальника СА Пфаффер получил пост руководителя партийного отдела «за порядок в культуре» — не более, чем почетное звание для человека, который слишком много знал и потому не мог быть просто выброшен на обочину. Впоследствии в этой роли он оказался в подчинении заместителя фюрера и, следовательно, его начальника штаба. Став объектом постоянного давления со стороны Бормана, в октябре 1934 года Пфаффер фон Саломон ушел в отставку. Однако он продолжал поддерживать связи с представителями «старой гвардии», в том числе с Гессом. После перелета Гесса в Англию Борман включил бывшего шефа СА в список тех, кого следовало арестовать.

После выхода на свободу Пфаффер в письмах старым товарищам по оружию критиковал политику Гитлера и протестовал против творившегося беззакония. [325] Некоторые из этих писем попали на стол Бормана. 10 декабря 1941 года рейхсляйтер НСДАП записал в дневнике: «От имени фюрера я известил бывшего начальника штаба СА Франца Пфаффера (ранее уже подвергавшегося аресту в связи с делом Р. Гесса) об исключении из рядов НСДАП и предупредил, что продолжение подобной переписки приведет к повторному аресту»{46}.

В апреле 1942 года Борман решил, уподобившись барону Мюнхгаузену, который вытащил самого себя из болота за волосы, посредством собственного постановления возвыситься над партийными функционерами всех рангов. Он просто разослал сотне высших чиновников от партии циркуляр (!), который предварил указанием, гласившим, что сей документ составлен под руководством фюрера, в соответствии с его основополагающими указами, положениями о порядке внутри партии и жизненно важными задачами по сохранению за партией лидирующей роли в обществе, а также с учетом предложений рейхсляйтеров, гауляйтеров и руководителей молодежных и прочих организаций, учрежденных при партии. Долгие годы Борман боролся за полное подчинение гауляйтеров Гитлеру (а в конечном счете и себе); теперь пришла очередь рейхсляйтеров и руководителей организаций, учрежденных при партии. Отныне по всем аспектам партийной работы их обязали подчиняться рейхсляйтеру НСДАП, осуществлявшему «общее руководство в соответствии с приказами, директивами и пожеланиями фюрера». Какая пародия: убежденный противник христианства, Борман теперь [326] мог бы сказать о себе почти дословно по Библии: «Никто не предстанет пред фюрером, кроме как со мною».

Роберт Лей первым почувствовал, какие шипы таит в себе это нововведение. Как глава германского трудового фронта, он совместно с министром финансов подготовил совершенно обычное межведомственное постановление. Его запрос, согласно принятой процедуре, лег на стол Ламмерса. Однако тот просил запастись терпением, со злостью в голосе сославшись на новое — еще печать не просохла — указание, предписывавшее направлять фотокопии поступавших документов в партийную канцелярию и ждать согласования.

Утратив реальный престиж в высшем эшелоне НСДАП, Лей решил завоевать поддержку широких масс, надеясь с помощью публикаций, речей и выступлений доказать, что по-прежнему сохранил за собой ведущие позиции. В патриотическом экстазе он проповедовал, что победа обязательно придет, если каждый будет верно служить Германии и фюреру, с удвоенным рвением выполняя на своем посту порученную работу. Однако длинные речи такого рода собирали меньше аплодисментов, чем несколько фраз, содержащих критику различных недостатков. Лей любил использовать этот прием, чтобы метать стрелы в своего недруга Тодта, министра вооружений. Однако когда он повторил тот же ход в газетной статье, Борман немедленно предъявил неопровержимую улику Гитлеру. Когда фюрер возвратился в Берлин, Лей был вызван в рейхсканцелярию. Борман сначала забросал его упреками, а затем провел в святая святых, где фюрер долго и строго отчитывал шефа трудового фронта за подрыв авторитета партии и правительства. [327]

Тем не менее Борман в общем одобрил пропагандистскую деятельность Лея и поощрил его к продолжению оной, ибо тот направлял свою энергию на такое поприще, где его успехи не представляли реальной угрозы позициям рейхсляйтера. По этому поводу Лей однажды сказал Шираху: «Между мной и Борманом сложились странные отношения: он совершенно удовлетворен тем, что я всегда нахожусь на трибуне, а он не высовывает носа из штабов и архивов. Я однажды посоветовал ему появиться на публике, выступить перед аудиторией. Однако он ответил, что выступления — не его конек, что этим лучше заниматься мне. Это, мол, мой вклад в победу».

Следующим обработке Бормана подвергся Ганс Франк. Еще в «период борьбы» он начал разрабатывать «Свод германских законов», а после победы стал министром юстиции Баварии, старшим нацистским законоведом и президентом академии закона Германии. Как глава партийного отдела юстиции, он предписал рейхсляйтерам в качестве знаков отличия носить нашивки на воротнике коричневой униформы. Отдел юстиции, учрежденный при службе Бормана, занимался более важными делами. Франка уже почти забыли, когда он, ко всеобщему удивлению, в сентябре 1939 года был назначен генерал-губернатором Польши. Теперь он восседал в старинном замке Кракова, держал пышный двор, но реальной властью не обладал. На самом деле Польшей правили Гиммлер и его сподручные — правили с помощью террора, массовых облав и казней, со снисходительной усмешкой встречая все приказы генерал-губернатора.

Гиммлер и СС были рады служить Борману глазами и ушами. Они докладывали, что генерал-губернатор [328] Польши и его подчиненные забыли о всяких приличиях и что при каждой поездке в Мюнхен Франка сопровождает целый караван машин, груженных присвоенными им мехами, драгоценностями и картинами, среди которых были даже работы кисти Рембрандта. Собрав достаточно улик, Борман вызвал Франка на «консультацию», на которой присутствовали также Ламмерс и Гиммлер. Однако представление пошло по непредвиденному сценарию. Франк сумел доказать, что заплатил за все из собственного кармана. Поскольку Гитлер закрывал глаза даже в случаях неприкрытой коррупции, Борман не стал раздувать дело: он выяснил все, что хотел узнать.

Фигура Франка уже не представляла угрозы. Однако черный список Бормана составлялся в течение периода, охватывавшего более десяти лет, именно для того, чтобы расквитаться со всеми обидчиками. Тедерь подул попутный ветер. Гитлер презирал законоведов даже больше, чем прежде, ибо ныне они даже не смели вставлять ему палки в колеса. Во время одного из своих полночных монологов в марте 1942 года фюрер заявил, что может перекраивать систему законов по собственной воле и девять юристов из десяти отныне просто не нужны. Так что саму профессию можно было вменить Франку в вину. Кроме того, в своих речах он грешил такими выражениями, как «полицейское государство» и «анархия абсолютной власти». Все его печатные работы были конфискованы, ему запретили проводить публичные выступления в пределах третьего рейха. Оставалось лишь слегка подтолкнуть Франка, чтобы он пал окончательно.

Сделав это, Борман получил бы удобную возможность пристроить на высокие посты своих сторонников. Пост министра юстиции третьего рейха официально оставался вакантным с момента смерти Гюртнера [329] в январе 1941 года. Кандидатуру ветерана партии Роланда Фрейслера Гитлер отверг, назвав его «большевиком». Ставленником Бормана был Отто Георг Тирак, президент народного суда, который в случае назначения на пост министра намеревался принять Клемма, юриста из ведомства Бормана, на должность государственного секретаря министерства юстиции.

Гитлеру приглянулся Курт Ротенбергер, член рейхстага от Гамбурга и президент верховного суда своего округа. Следуя совету гауляйтера Гамбурга, Ротенбергер направил в партийную канцелярию свои предложения по реформированию германской системы юстиции, и Клемм пригласил его на конференцию в Мюнхен. Однако, не получив по делу никакого отзыва, Ротенбергер передал копию своего меморандума адъютанту Гитлера бригаденфюреру Альбрехту, с которым был знаком лично. С позволения Альберта Бормана этот документ попал на стол фюрера, и тому так понравились предложенные идеи, что он приказал Ламмерсу назначить Ротенбергера на пост государственного секретаря министерства юстиции.

Осознание того факта, что к Гитлеру можно было проникнуть, воспользовавшись услугами корпуса его личных адъютантов, то есть через голову шефа партийной канцелярии, отравляло Борману жизнь до последних дней войны. Всякий, кто пытался пробраться таким образом, немедленно оказывался под подозрением. Ротенбергеру вскоре дали это понять, но к тому времени уже невозможно было предотвратить назначение Тирака министром, а Ротенбергера — государственным секретарем министерства юстиции, что и произошло в августе 1942 года. Борману [330] приходилось утешаться лишь признанием Ротенбергера, сделанным в письме фюреру, о том, что он никогда не стал бы работать в одной упряжке с Гансом Франком.

Разжалование Франка было всеобъемлющим: Тирак возглавил лигу защиты юстиции и академию закона Германии, а партийная канцелярия поглотила остальные прерогативы юридического отдела НСДАП. Имя Франка не числилось более в списке рейхсляйтеров, но он оставался генерал-губернатором Польши. Вместе с тем Борман и Тирак устроили столь трудную жизнь Ротенбергеру, что через несколько месяцев тот добровольно отказался от должности и вернулся в Гамбург.

Франка предали забвению, предоставив ему тешиться роскошью замка (его депеши доходили до Бормана, но ситуация не менялась: в Польше бал правили Гиммлер и СС). Когда в феврале 1944 года Франка вызвали в ставку фюрера, он настолько удивился, что даже попросил подтвердить вызов. СС продолжало следить за ним и посылало Борману отчеты о его действиях вплоть до января 1945 года. [331]