"Ключ" - читать интересную книгу автора (Алданов Марк Александрович)

XVII

Швейцар у вешалки первого этажа радостно-почтительно приветствовал Николая Петровича. Осанистый, дородный адвокат с нетерпением на них поглядывал. Только повесив шубу Яценко и убрав в стойку его калоши с отскочившей вкось буквой «Я», швейцар обратился к адвокату. Монументальный адвокат оставлял на чай щедрее, чем следователь, но швейцар делал поправку на огромную разницу в их средствах. Мелкие служащие суда отлично все знали, кто сколько зарабатывает, и на каком кто счету.

Яценко неторопливо поднялся по лестнице, ровно-любезно здороваясь со знакомыми. В ярко освещенном здании суда было очень много людей. На площадке второго этажа следователя задержали сослуживцы, выходившие из гражданского отделения. Пребывание в суде, где все его очень уважали, было неизменно приятно Николаю Петровичу. Он любил суд, считал общий тон его чрезвычайно порядочным и джентльменским, дорожил корпоративным духом и возмущался нападками на судей, попадавшимися и в передовой, и в реакционной печати. Поговорив с приятелями, Николай Петрович поднялся в прокурорский коридор, где находился его кабинет, и поздоровался со своим письмоводителем, Иваном Павловичем.

— Владимир Иванович звонил, что никак не может нынче быть, просил его не ждать, — сказал письмоводитель. Яценко кивнул головою. Владимир Иванович был товарищ прокурора, наблюдавший за делом Фишера, — Николай Петрович предпочитал вести допрос без свидетелей. Он обычно обходился даже без письмоводителя и сам отстукивал показания допрашиваемых на пишущей машине. Это было его нововведением, которого письмоводитель не одобрял. Теперь Ивану Павловичу особенно хотелось присутствовать при допросе.

— Здесь вас этот ждет, Антипов, — пренебрежительно сообщил письмоводитель. — Если правду говорить, сыскное отделение могло бы поручить розыск по такому делу чиновнику для поручений: ведь Антипов без всякого образования человек, простой надзиратель… Для научного розыска необходимы люди с известной научной дисциплиной.

— Он у них, говорят, новое светило. Пожалуйста, позовите его.

Сыщик вошел с веселой улыбочкой, окинул быстрым взглядом комнату и поклонился.

— Честь имею кланяться, — сказал он.

«Говорит: честь имею кланяться, а так нагло-фамилиарно, точно „наше вам с кисточкой“», — сразу раздраженно подумал Яценко.

— Здравствуйте, — сухо ответил он. — Что скажете?

— Презумпция остается прежняя: не иначе, как тот тип Загряцкий эту штучку сделал. Больше некому…

— Есть новые данные?

— Я так скажу, учитывая факты: девочек на этот раз у Фишера не было, не вышел номер. Та баба, Дарья Петрова, прямо говорит: не было и не было. Когда бывали, то часам к девяти приезжали, и она всегда видела: бабье любопытство, известное дело, — вставил игриво сыщик. — А теперь, нет, не видала. И другую прислугу в доме я спрашивал, никто не видал.

— Да ведь, Дарья Петрова Загряцкого тоже не видала, и думала, что Фишер ушел… Что же это доказывает? Она могла и не заметить, как пришли женщины.

— Насчет Фишера она, Ваше Превосходительство, потому так полагала, что ночью всегда можно незаметно уйти; надо ведь учитывать, что ночью люди простого положения спят. А вечером за женщинами она всегда следила… Не было женщин! — решительно сказал Антипов. — И по комнате видно, что не было. Не успел, значит, он их вызвать, как тот фрукт его прихлопнул.

— Он их как вызывал? По телефону?

— Должно быть, что по телефону… Никто как Загряцкий убил, Ваше Превосходительство. И грабежа тут никак быть не могло. Я в гостинице и по ресторанам информировался: никогда Фишер денег при себе не держал, разве сотню-другую. Он и в гостинице чеками платил.

— Однако, писем госпожи Фишер вы у Загряцкого не нашли. Следовательно, наглядных доказательств их связи нет. А без этого мотив преступления непонятен.

— Про мотив, Ваше Превосходительство, и без писем известно. У кого хотите в их квартале спросите: жил он с ней? Всякий скажет: а то как же? Понятное дело, жил… Он с ней и в Крым ездил… Это надо учитывать.

Дактилоскопические снимки с бутылки готовы?

— Обещали в сыскном к шести приготовить, да верно надуют, — с внезапной злобой сказал Антипов. — Я сейчас туда иду. Покорнейше прошу Ваше Превосходительство, не отпускайте вы этого фрукта…

— Я уже сказал вам, что арест будет зависеть от результатов допроса. Точно вы не знаете закона…

Антипов выслушал слова о законе с унылым выражением на лице, ясно говорившим: ни к чему эти пустяки.

— Вдруг он докажет, что был в момент преступления в другом месте? Как же я его арестую?

— Алиби! — оживился Антипов. — Не докажет, Ваше Превосходительство, Антипов вам говорит: не докажет. Я последний дурак буду, если докажет…

— А не докажет, так мы посмотрим… Вы сейчас идете в сыскное отделение? Прошу вас прямо оттуда вернуться сюда, наверное нужно будет проверить его показания. Иван Павлович, как только господин Антипов вернется, дайте мне знать…

— Слушаю-с.

Антипов удалился. Письмоводитель с улыбкой глядел ему вслед.

— Хороший они тоже народ, — сказал он. — А ведь Загряцкий будет упираться, Николай Петрович?

— Что?.. Да, вероятно, — ответил рассеянно Яценко.

— Трудное положение, — сказал письмоводитель, интересовавшийся психологией. — За границей, я слышал, их измором берут: круглые сутки допрашивают, напролет, пока не сознается. Сами сменяются, а ему спать не дают.

— Не знаю, как за границей, не думаю, чтобы это так было, хоть и я такие рассказы слышал. У нас во всяком случае эти способы не допускаются — и слава Богу.

— Я потому говорю, что здесь сложное и показательное психологическое явление: в самом деле, как быть, если он упрется, не хочу показывать, устал, завтра приходите. Ведь тогда следователь будет в дураках: не пытать же его… А между тем, факты свидетельствуют, преступники этого не говорят. Или расцените, Николай Петрович, явление сходного порядка: военнопленных. В газетах мы постоянно читаем: пленные показали то-то и то-то, где у них какие части стоят. Почему они показывают? Ведь не изменники же они и не ребята, и пытать их тоже не пытают.

— Да, непонятная вещь, — сказал со вздохом следователь.

— Я думаю, психологический аффект, — объяснил письмоводитель. — Очень показательны факты, наблюдаемые в Америке: там следователь сидит наверху, а преступник внизу, — и должен смотреть вверх. Это тоже оказывает психологический эффект.

— Какой вздор! — сказал Николай Петрович. Он не верил в театральные приемы, не верил ни в высокое кресло, ни в лампу, которую ставят так, что ярко освещается лицо допрашиваемого, а допрашивающий остается в тени. Но разговор, поднятый письмоводителем, был неприятен Николаю Петровичу. Яценко имел большой опыт в своем деле и пользовался репутацией превосходного следователя. Тем не менее никакой теории допроса обвиняемого у него не было. Читая «Преступление и Наказание», он находил, что в Порфирии Петровиче все выдумано: и следствие так, по-домашнему, никогда не ведется, и следователя такого не могло быть, даже в дореформенное время. Однако, самому Яценко случалось при допросах сбиваться на тон Порфирия Петровича; он видел в этом лишь доказательство того, как прочно засели книги великих писателей в душе образованных людей. Метод же пристава следственных дел в «Преступлении и Наказании» Яценко считал совершенно неправильным. У Николая Петровича в ящике письменного стола уже больше года лежала тетрадь с начатой работой «Проблема гуманного допроса». Он предполагал прочесть на эту тему доклад в Юридическом Обществе, но все не мог подвинуть работу, — как ему казалось, по недостатку времени, на самом же деле потому, что никакого ответа на проблему гуманного допроса у него не было. Закон прямо запрещал следователю домогаться сознания обвиняемого при помощи разных ухищрений. Однако долгий опыт говорил Николаю Петровичу, что в громадном большинстве случаев, при запирательстве преступника, следователь должен прибегать к ухищрениям. Жизнь научила Николая Петровича устраивать допрашиваемым ловушки; но признать их гуманным способом допроса ему не позволяла совесть. Опыт говорил ему также, что в большинстве случаев, при некотором уме и ловкости, для преступника гораздо выгоднее упорное запирательство, чем чистосердечное признание вины. Между тем, по своей должности, Яценко вынужден был внушать преступникам обратное. Это, конечно, оправдывалось интересами правосудия и общества, но Яценко в таких случаях всегда чувствовал себя неприятно.

— Записывать сами будете, Николай Петрович? — спросил для верности письмоводитель, заметив, что следователь пододвинул к себе бумаги. — Так я вам пока не нужен?

— Нет, благодарю вас. Пожалуйста, дайте мне знать, как только приведут Загряцкого.

Оставшись один, Яценко взял лист бумаги и написал следующее письмо:

Яценко прочел про себя письмо и остался доволен. Тон был вполне официальный. Это подчеркивалось родительным падежом после «согласно» и особенно словом «буде». «„Буде“, может быть, и слишком», — подумал Николай Петрович. Он немножко пожалел, что вставил в заключительную фразу слово «преданность». Было достаточно и «совершенного уважения». Но переписывать письмо Николаю Петровичу не хотелось. Яценко запечатал конверт, надписал адрес, затем снял клеенчатый чехол с пишущей машины и бережно придвинул ее к себе. Он очень любил свой Ремингтон и содержал его в большой чистоте: все в машине так и блестело. Николай Петрович достал из ящика новую синюю папку с черной четырехугольной каемкой. На ней было напечатано: «Дело судебного следователя по важнейшим делам Петербургского окружного суда №……..» Яценко не без труда ввел папку под валик и, подогнав каретку, проставил на точках, за значком №, число 16, затем, тремя строчками ниже, простучал большими буквами:

«УБИЙСТВО КАРЛА ФИШЕРА.»

Буква ш была слегка засорена. Николай Петрович заботливо прочистил ее иголкой, вынул папку из-под валика и вложил в нее все скопившиеся по этому делу бумаги, начиная с прокурорского предложения, которым ему передавалось дело. При этом Николай Петрович еще раз пробежал некоторые из бумаг. Он к трудным допросам готовился серьезно, и план всегда вырабатывал заранее. На этот раз план у него был уже готов. Для памяти Яценко наметил на клочке бумаги пять основных пунктов допроса:

«Отнош. с Фиш. Векс.

- // — с женой Фиш.

„Там где всегда“

Ключ

Alibi»

Порядок этих пунктов был не вполне ясен Николаю Петровичу. Впрочем, он имел обыкновение вначале вести допрос «начерно», не углубляясь в ответы, и лишь потом сосредоточивал внимание на главных пунктах. Но и для допроса начерно нужна была система. В дверь постучали.

— Привели, — взволнованно сказал письмоводитель.

— Отлично. Пусть войдет. И вот что еще, Иван Павлович: это письмо, будьте добры, сейчас отправьте с курьером по адресу.

— Слушаю-с.

Письмоводитель взял письмо, прочел адрес на конверте и, повторив не без удивления «слушаю-с», вышел из кабинета.